Бонни и Джону
Шкальный фотоаппарат снабжен простым пластмассовым или стеклянным видоискателем и не обладает специальной системой фокусировки. Видоискатель расположен непосредственно над или рядом с линзами; он демонстрирует, как приблизительно будет выглядеть снимок в итоге (в ходе проявки или распечатки может выявиться вполне объяснимое искажение, связанное с тем, что кадр, «схваченный» через видоискатель, иногда отличается от того, что действительно запечатлела пленка).
Свет памяти — точнее, свет, отбрасываемый памятью на вещи и события, — самый неверный из всех возможных…
Вот правда, вот что я знаю: прохладным июльским утром, держась за руки, мы шли по пляжу Ошен-Бич, Сан-Франциско. Над пляжем и водой лежал плотный белый туман — вездесущая пелена, густая настолько, что видимость ограничивалась лишь несколькими шагами.
Эмма искала морских ежей. Иногда их вымывает на берег десятками — больших и маленьких, блестящих, но сегодня на песке валялись только обломки и девочку ждало разочарование. Этот ребенок во всем требует совершенства: ракушки должны быть целыми, учебники — чистыми, отцовская шевелюра — аккуратно подстриженной, до воротничка.
Я задумалась о волосах Джейка — мягких темных космах, — когда Эмма потянула меня за руку:
— Быстрее.
— Зачем?
— Волны могут их смыть.
Хотя мы до сих пор терпели неудачу, юная натуралистка верила, что впереди ждут целые россыпи великолепных морских ежей.
— Может быть, лучше пойдем в кафе? Я проголодалась.
— А я нет. — И попыталась высвободить руку. Да, отец избаловал дочь, но у меня не повернулся бы язык упрекнуть его. И морскому ежу стало бы понятно: девочка росла без матери, и Джейк пытался возместить эту утрату.
— Пусти. — Эмма необыкновенно сильно отдернула руку.
Я наклонилась, взглянула ей в лицо, но малышка не отвела решительных зеленых глаз. Ребенок и взрослый человек — выше, сильнее, умнее, но в этом поединке воли капризница неизменно побеждала.
— Ты ведь не будешь убегать далеко?
— Не буду. — Эмма улыбнулась — поняла, что добилась своего.
— Найди мне хорошего морского ежа.
— Самого большого. — Она широко раскинула руки и, напевая песенку, услышанную по радио несколько минут назад, поскакала вперед — маленькая шестилетняя тайна, изумительная копия собственного отца.
Рядом с ней меня обуревали одновременно радость и страх — через три месяца я выйду замуж за ее отца, а мы еще не объяснили девочке, что все вместе заживем под одной крышей. Буду готовить ей завтрак и возить в балетную школу, как это делала ее мать. Точнее, как это должна была делать ее мать.
— Ты отлично подходишь Эмме, — твердил Джейк. — И станешь для нее лучшей матерью, чем моя бывшая.
И каждый раз мне думалось: «Как знать? Почему ты так уверен?»
Я наблюдала за Эммой, радостно мчавшейся прочь от меня, — желтое ведерко, синие матерчатые туфельки, черный хвостик, трепетный на ветру, — и гадала: что делать? Как стать матерью для этого человечка — иногда колючего, точно морской еж?
Хорошая композиция, нужно успеть — я поднесла фотоаппарат к глазам, уверенная, что сейчас мой неугомонный ураган превратится в размытое черно-белое пятно размером шесть на шесть дюймов. Непоседа двигалась быстро, слишком быстро, а света, увы, недоставало. Покрутила колесико видоискателя, щелкнула, снова приблизила, и когда сделала последний снимок, девочка уже почти скрылась из виду.