Год, в котором не было лета. Как прожить свою жизнь, а не чужую

Томас с собакой

Проявление отваги и чрезвычайной глупости произошло со мной после того, как добрый украинский парень высадил меня в окрестностях Гибралтара.

До Гибралтара по карте нужно было идти еще километров пятнадцать. Но вожделенную скалу, зиждущуюся на краю света, видно было издалека. Я подумала, чего мне по долгой дороге идти, срежу-ка я и пройдусь полями. Пока я удалялась от магистрали в сторону скалы, мне повстречался темнокожий мужчина с собакой. Он был похож на рояль: цвета смоли, крупный, увесистый и с белыми клавишами зубов. Он широко улыбался то ли мне, то ли вечеру, и облакам, и морю, и тому, что можно вот так просто гулять с собакой. Я махнула ему рукой: мол, я тебя понимаю, я тоже улыбаюсь от того, что хорошо на свете жить, и красиво вокруг, и день был сегодня хороший. Он еще шире улыбнулся в ответ.

Я продолжила идти коротким путем, правда, недолго. Впереди меня вырос забор, украшенный сверху шипами колючей проволоки. Я с прискорбием поняла, что срезать не получится. Я развернулась и поплелась назад, чтобы выйти на ту пятнадцатикилометровую дорогу, про которую еще час назад мне сказала карта. Я ругала себя на чем свет стоит. За час я могла бы пройти пять километров по тому длинному пути, и сейчас осталось бы всего десять. Солнце уже начинало садиться. Когда я теперь попаду в Гибралтар? Попадется ли мне на пути еще один добродушный водитель, готовый меня подвезти, что в Испании с ее неприятием автостопа со мной случалось крайне редко, и если меня подбирали, я считала это огромной удачей. Улыбка сошла с моего лица, сменившись на выражение растерянности и беспомощности. А тот мужчина-рояль все еще выгуливал своего пса. Он увидел мою фигуру, двигающуюся в обратном направлении, и крикнул издалека голосом Луи Армстронга: «Ты потерялась?». Нет, конечно же, я не потерялась, так прогуливаюсь тут со своим пятнадцатикилограммовым рюкзачком. И блуждания мои от дороги к лесу и обратно – это часть вечернего променада. Как же я на себя злилась.

Если честно, я выглядела жалко. С растрепанными волосами и скрюченной от рюкзака спиной, с табличкой «Gibraltar», той самой, картонку для которой журналист вытащил из мусорного бака и на которой виднелась пара жирных следов от пиццы. Мир увидел мою рассеянную непонимающую улыбку и решил: «Нет. Вы только посмотрите на эту самонадеянную тупицу. Сегодня у нее ни одного шанса справиться самостоятельно. А вот этот парень с собакой в порядке. Он-то ей и поможет».

Томас, так звали мужчину с широкой улыбкой, отвел домой своего пса, взял машину и подвез меня прямиком до гибралтарской таможни. Он голосом звезды американского джаза пел за рулем. Томасу было примерно сорок лет. Думаю, примерно двадцать из них он пропел. Томас родом из Африки. Он был из тех африканцев, что смогли выбраться из бедности. Он учился в Лондоне на инженера. Работал в Англии, потом осел в Испании. Он был руководителем команды инженеров в компании, которая занимается переработкой нефти. Ворота с колючей проволокой, в которые я уперлась, пытаясь срезать путь к скале, как раз охраняли территорию его завода от таких путешественников, как я. Он отвечал за технологический процесс очистки воздуха во время производства. А пса, которого он выгуливал, Томас взял в приюте.

Томас стал моим первым ангелом путешествия. Ангелом путешествия я называла человека, дающего по-настоящему необходимое здесь и сейчас.

Томас оставил мне свой номер телефона и взял с меня зарок позвонить ему, если вдруг у меня возникнут проблемы. Я вышла из его машины, нацепила рюкзак и почувствовала себя самой сильной на свете. Раз уж я добралась до Гибралтара, что теперь может меня остановить?

Иногда мне кажется, что быть глупой и потерянной не так уж и плохо. Желаю каждому испытать на себе ту любовь, которой может поделиться случайный прохожий, видящий заблудившегося путешественника с большим рюкзаком.

Никки в Гибралтаре

В Гибралтаре я впервые останавливалась по каучсерфу, я попросила три ночи, парень быстро ответил, мол, не вопрос, приезжай, место есть. Он был звездой каучсерфа: триста положительных отзывов. Я подумала, что это странно, неужели все триста гостей были довольны?

Я пересекла границу между Испанией и Гибралтаром вечером. Гибралтарский полицейский прямо передо мной повесил цепочку, закрывающую дорогу к скале. Я спросила, смогу ли я сегодня попасть в Гибралтар. Он улыбнулся и ответил, что надо подождать пять минут, пока самолет взлетит. Чтобы войти в Гибралтар, нужно пересечь взлетную полосу. Никогда я не видела пузо взлетающего самолета в заклепках так близко и никогда не слышала такого громкого рева турбин. Сила этой огромной небесной машины передалась мне.

Я шла по узким улочкам Гибралтара с красными телефонными будками, красными двухэтажными автобусами, сопровождаемая английской речью со всем известным акцентом.

Через пять минут я уперлась в кованый забор, поднялась по двум пролетам лестницы и позвонила в дверь. Меня встретила другая гостья хозяина дома, крупная немка. Мы поднимались в темноте по лестнице, стукаясь о расставленные тут и там цветочные горшки, статуэтки разных размеров и музыкальные инструменты. Пройдя по коридору, мы попали в большую комнату. В ней горел сумрачный красный свет. С желтых стен на меня смотрели пустыми черными глазницами черепа обезьян, сушеная черепаха была прибита под потолком. Огромные полотна с шестируким Шивой и слоновоголовым Ганешей украшали стены, голова Будды улыбалась мне из-за вытертого кожаного кресла. Крепко пахло коноплей. На полу был матрас, софа, два пуфа и низкий стол. Посмотрев на Ганешу, я задала немке самый неуместный из вопросов: «Хозяин буддист?». Она, лукаво улыбнувшись, ответила: «Я так не думаю».

Я поднялась на третий этаж поздороваться с владельцем этого странного дома. С третьего этажа звук миксовавшегося драмбасса выплескивался на лестницу как испорченная простокваша из пластиковой бутылки. Хозяин стоял за диджейским пультом. Дреды до бедер, тоннели в ушах. Он меня поприветствовал, не отходя от пульта, запивая косячок марихуаны красным вином. Подумала: вот это я попала. Внутри меня шла борьба между желанием убежать и интересом увидеть планету этого странного парня, который живет в этом желтостенном доме, селит в нем путешественников пачками и играет бешеную музыку. Я решила принять это все как внезапно свалившийся на меня опыт. Я, как Маленький принц, путешествовала по разным планетам в поисках моей розы.

Тело диджея сотрясалось в такт музыке, он, не глядя на меня, показал на софу, куда можно присесть, и протянул откупоренную бутылку вина. Я отказалась. Он пожал плечами. Небольшая комната была обклеена фотографиями обнаженных женщин, снюхивающих кокаин с винтажных виниловых пластинок. Я надеялась, что это не было доской визуализации. Он все-таки повернулся ко мне, сбросив дреды на правое плечо: «А ты красивая! Можно я тебя поцелую?». Парень решил не тратить время даром. Хорошо, хотя бы спросил. На мой отказ он просто пожал плечами, как и на мой отказ выпить вина. Видимо, отрицательные ответы в принципе вызывали у него лишь неинтенсивную краткосрочную эмоцию удивления.

Потом он устроил мне экзамен на знание информации, опубликованной на его странице в сети каучсерф. Есть такие пользователи, которые пишут в графе «о себе» очень подробную автобиографию. Иногда у них даже есть кодовые слова, которые нужно вставлять в сообщение во время переписки с ними. Так ты показываешь, что прочитал всю информацию, указанную на странице. Я помню, что бегло просмотрела страницу этого парня, пролистала пару отзывов из трехсот, но ничего особенного я не запомнила. А оказалось, что у парня есть свои пункты: к нему можно приехать минимум на два дня, он просит внимательно читать страницу его профиля, и он не селит тех, кто собирается искать лодку в Гибралтаре. Я нарушила два из условий и прокололась прямо во время его экзамена. «Слушай, обычно я не селю таких злостных нарушителей. Но ты можешь остаться», – по-царски распорядился хозяин дома. И я осталась.

История его появления на свет необычна. Он родился в Лондоне у одинокой колумбийской женщины, которая, еще будучи беременной, от него отказалась. Будущие приемные родители улетели из Гибралтара с юристом, который в Лондоне оформил усыновление, после того как Никки появился на свет. Так Никки стал первым усыновленным ребенком в Гибралтаре, а его родители стали первопроходцами в деле усыновления и воспитания приемных детей. Потом у Никки появилась сестра, родители тоже привезли ее из Лондона.

Сам Никки считает, что на планете уже и так создано слишком много детей, и о них никто не заботится, поэтому не стоит создавать новых. На вопрос, чем занимаются его родители, он ответил: «Живут жизнь». Я подумала, что в этом много мудрости. У него в доме есть колумбийское мачете, он спит рядом с ним, потому что никому не доверяет. Его ванная комната была такой грязной, что я боялась туда заходить, но решила убраться там, раз уж мне тут еще три дня жить. После уборки его друзья, которые пришли вечером, аплодировали мне, потому что они тоже боялись заходить туда.

Чистота сближает людей. В итоге мы подружились. Он рассказывал мне, как это – быть усыновленным ребенком в маленьком городе, где все друг друга знают, зачем он принимает каучсерферов со всего мира, как он хочет найти свою любовь. Это было очень трогательно и по-доброму. Перед отъездом я написала письмо его маме и рассказала, какой у нее хороший сын. Когда мама читала письмо, она расплакалась. Такие поздние радости материнства. А я всерьез задумалась об усыновлении.

Гибралтар

«Многоликие монголы Пьют карбидовые смолы, Турки скачут по гробам Прямо в город Амстердам. Лабрадор, Гибралтар, Закрывается ангар», – пел Бутусов в моей голове каждый раз, когда я переходила взлетную полосу, отделявшую Испанию от Англии, после взмывшего в небо самолета.

Гибралтар – это место, где Средиземное море соединяется с Атлантическим океаном, маяк стоит прямо на краю Земли, со скалы видно Африку в хорошую погоду, альбатросы бросаются вниз со скалы, уходя в крутое пике. Место, из-за которого две нации постоянно спорят, не желая уступить друг другу этот лакомый кусочек суши. Портовые города не бывают бедными, в них слышен говор на разных языках, в ходу несколько валют, на яхтах можно встретить флаги государств половины планеты.

На Гибралтарской скале много обезьян. Когда я впервые поднималась на скалу, одна мартышка прониклась к человеку братскими чувствами, ласково посмотрела на меня, а потом протянула свою ручку с детскими пальчиками к моей руке, и уже через пару секунд она обнимала меня крепкими обезьяньими объятьями. Я слышала, что они любят попрошайничать еду. Но у меня ничего с собой не было. Обезьяна и не просила ничего. Она просто обняла меня на несколько секунд, потом отняла свое тело от моего, заглянула мне в глаза исподлобья и запрыгнула на плечо. Какое-то время мы шли вместе, пока ей не надоело. Но некоторым туристам везло меньше. Я слышала истории о том, как зеваки возвращались со скалы без мобильников и с разбитыми фотоаппаратами.

На скалу можно забраться по фуникулеру, а можно пешком. Если идти пешком, будешь наблюдать огромные кактусы, иногда закрывающие обзор, встретишь на скале мемориальные таблички, посвященные скалолазам, которые в поисках приключений не удержались на этом свете. Если будешь вовремя, сможешь увидеть, как кормят обезьян из большого пикапа, и обезьяны будут пролезать прямо в багажник и забирать бананы и орехи из рук работников. Когда поднимаешься на скалу пешком, выше вероятность побыть в одиночестве. Если сесть на вершине скалы и смотреть в сторону Атлантики, то океан заполнит все существо синью воды до горизонта и обратно. Когда захочется спуститься со скалы, океан будет уже внутри тебя. Он, словно оттиск, оставляет след на сетчатке глаз, на коре мозга и в глубине сердца.

В Гибралтаре живет особый народ. Они не испанцы, не англичане, не марокканцы, не португальцы. Они гибралтарцы и очень этим гордятся. Они ни за что не присоединятся к Испании, даже если все юридические формальности будут соблюдены, эти гордецы ни за какие экономические преференции не откажутся от своей вольности и инаковости.

Утром в Гибралтар тянется вереница работников из Испании, а вечером они, пересекая взлетную полосу, возвращаются обратно, меняют гибралтарские фунты на евро, закупаются в испанских супермаркетах, которые значительно дешевле английских, на следующий день готовят завтрак и снова отправляются в Гибралтар. Замкнутый круг.

Гибралтар был щедрым на совпадения и необычные знакомства. Однажды я задумчиво шла по центральной площади Гибралтара, погруженная в мысли, пока передо мной не вырос огромный мыльный пузырь. Я огляделась вокруг, чтобы понять, кто мог сотворить такое, и увидела крепко сложенного высокого парня с ведром мыльной пены. Его кожа на лице и руках потемнела от долгого пребывания на солнце, а волосы выгорели до цвета молодых колосьев. Я сразу запомнила этого парня, пускающего пузыри. И не зря. Он еще появится в моей жизни.

Три миллионера

Я пришла в порт, чтобы осмотреться и понять правила местного мироустройства. Был безлюдный вечер. Яхты стояли в бензиновых разводах, лодки качались на волнах, и натянутые канаты, привязывавшие их к пирсу, пели минорными скрипками. Лодкам хотелось на волю, в океан, раскрыться своими парусами навстречу ветрам, а в итоге они стояли здесь пленниками прихотей капитанов, истосковавшихся по земной жизни. Ну такая уж у лодок судьба: без капитанов им никуда.

Я была в длинной юбке, развевающейся от ветра, и с распущенными волосами. Очень непрактичный вид для человека, который хочет стать моряком. Я прогуливалась по цементному полу пирсов, смотрела на гибралтарский закат и провожала глазами улетающие самолеты, пока не услышала мужской голос, говорящий явно обо мне. Я обернулась и увидела импозантного пожилого мужчину на борту яхты. Крупный, грузный, но при этом подвижный и сильный, он нарочито громко говорил с кем-то по телефону. Я мысленно прозвала его Позером. Разговор был примерно следующего содержания: «На краю пирса стоит потрясающе красивая молодая женщина с шикарными рыжими волосами. Что мне делать? Как думаешь, она согласится ступить на борт яхты?». И престарелый франт лукаво улыбнулся мне. Я от души рассмеялась. Он быстро распрощался со своим собеседником и пригласил меня на борт.

Он начал расспрашивать меня, что я здесь делаю одна. Я рассказала ему о своей мечте пересечь Атлантику, о том, как я ради этого добралась до Гибралтара из Барселоны, о моем первом вечере поисков яхты. Он был явно заинтересован, чтобы я задержалась чуточку дольше, попросил своего помощника принести мне сока и, в общем, был очень мил. Его помощник был примерно такого же возраста, как и он, с белыми волосами с пробором посередине, молчаливый, крепкий, подтянутый, бодрый, хоть и пожилой, но в нем чувствовалась внутренняя энергия веселья, которую он сдерживал до поры до времени. Потом из машинного отделения на палубу пришел третий яхтсмен, источая аромат машинного масла и оттирая руки от него. Невысокого роста, седовласый, с добрыми-добрыми глазами. Он был самый молодой из всех. Позер представил его как суперкапитана. Они устроили мне экскурсию по яхте. А она была хороша. Трехпалубная, обшитая красным деревом, с просторными каютами и оснащенной кухней. Я стала расспрашивать их о путешествии. Позер был владельцем яхты, весельчак – его компаньоном, суперкапитан делал так, чтобы эта сумасшедшая тройка в целости и сохранности добралась до Карибских островов.

Они миллионеры, владельцы компаний в разных частях света. Один занимается самолетами, другой – недвижимостью, третий – ветряными мельницами. Каждому из них глубоко за шестьдесят. Они втроем выполняют bucketlist. Написали список того, что они должны сделать, пока не сыграют в ящик, и ездят по миру в поисках приключений, удаленно контролируя свои компании. Они напиваются в ресторанах, громко смеются, много курят, флиртуют с молодыми девушками, пересекают моря и океаны, прыгают с парашютом, погружаются с аквалангом. Делают все то, что не успели сделать в молодости. Не знаю, входило ли в программу bucketlist отправиться в ресторан с рыжеволосой русской девушкой, но они пригласили меня поужинать с ними, и я согласилась.

В этом путешествии я училась говорить «да».

Суперкапитан почему-то проникся ко мне. Может быть, потому что у него нет детей, а я по возрасту как раз могла бы быть его дочерью, то ли ему понравилась моя смелость относительно перехода Атлантики, но он очень тепло, по-отечески беседовал со мной. Я спросила его о жизни, которую он прожил, о том, почему сейчас он делает этот bucketlist, и попросила простого мудрого житейского совета, как найти свое призвание. Он рассказал о том, как начал работать в собственном бизнесе. Он увлекался яхтенным спортом с детства и стал продавать, а потом производить комплектующие для кораблей. Он сутками работал в офисе. В сорок лет у него не было семьи и детей, но он был уже очень обеспеченным человеком. И тогда с ним случилась депрессия, он начал спрашивать себя: зачем это все, зачем этот бизнес, зачем он так много сил вложил в него, не видя белого света, сделал ли он то, чего действительно хотел? У него происходила серьезная переоценка ценностей, в результате которой он стал жертвовать тридцать процентов своих доходов на благотворительность и открыл новый бизнес в области альтернативных источников энергии. Семьей так и не обзавелся и грустит по этому поводу. Если бы он мог изменить что-то в своей жизни, он бы стал делать те вещи, которые он реально хотел сделать тогда, когда хотел, а не когда стал чувствовать близость смерти, исполняя bucketlist. Для меня было важно это услышать.

Мое путешествие началось под эгидой поиска того, чего я действительно хочу сделать в жизни. Мне хотелось увидеть мир, увидеть разные возможности прожить жизнь, разные способы создать собственную планету, научиться у людей, кто живет так, как мне бы хотелось жить, попробовать себя в разных ролях. Суперкапитан своими словами ослабил сомнения, обуревавшие меня. Не так просто отправиться искать свое призвание, когда вокруг все только и твердят, что о стабильности, деньгах и возможностях развития карьеры, в которой совсем не видишь себя. Суперкапитан словно подтвердил, что со мной все в порядке, и дал зеленый свет моим поискам, чем невероятно облегчил мятущуюся и подверженную бесконечному самоедству душу.

На следующее утро я прибежала в порт попрощаться с отважными искателями приключений, которые все хотели успеть. В полдень суперкапитан завел двигатель и тройка романтиков отправилась к Карибским островам. Я махнула им рукой и, вдохновленная, стала сновать в порту в поисках яхты для перехода Атлантики.

Нашла лодку. Порт Гибралтара

Я слонялась по марине, не зная, с чего начать. Сидела на пирсе, свесив ноги, и наблюдала, как люди живут на лодках: бабули с дедулями аккуратно спускались на яхту, где-то лаяла собака, двое состоятельных мужчин прошли мимо меня к концу пирса, чтобы посмотреть на яхту для продажи, один капитан, худой и жилистый, загорелый, похожий на цыгана, прыгнул на свой борт. Один корабль был увешан сушащимся постельным бельем в горошек. Одна яхта наполовину затонула, с ее капитаном мне не хотелось бы покорять моря. Мачты скрипели, как несмазанные дверные петлицы, море заигрывающе плескалось о борта кораблей, редкие чайки верещали, словно продавцы на базаре, дербаня мусорные баки. Я слушала этот портовый оркестр без дирижера. Пытаясь придумать хотя бы первую фразу для знакомства, краснела от одной только мысли, что я заговариваю с капитанами. Вдруг они отнесутся ко мне свысока? Вдруг они вежливо отказали уже двенадцати путешественникам передо мной, а на меня не хватит запаса деликатности, и они заверещат на меня, словно чайки, чтобы я убиралась восвояси? Пока я пребывала в сомнениях, несколько самолетов взмыли в небо, оттолкнувшись от взлетной полосы у самой кромки воды, и несколько приземлились, дымя разогревшимися от торможения шасси. Я не знала, что мне делать, как начать разговор хоть с кем-нибудь.

Я смотрела на качающиеся лодки, на разводы масла на воде, на солнечные зайчики, играющие на пирсе, на ракушки, облепившие старые канаты целыми семьями, и смущалась все больше. Как же заговорить? Тут мимо меня прошел добродушный седовласый мужчина, улыбнулся и спросил, что я ищу здесь. Я рассказала ему свою историю. Оказалось, что он путешествует на яхте с капитаном, совсем как я хотела, и его капитан как раз ищет человека вместо него для перехода на Карибы. Я тут же была представлена капитану и его команде. Они сидели на палубе, а я стояла на пирсе, отделяемая от них полоской воды. В голове крутилась мысль: можно ли шагнуть на лодку или стоит ждать приглашения? Не находя ответа, я по-прежнему стояла на пирсе, переминаясь с ноги на ногу. Капитан спрашивал, зачем я хочу перейти океан, есть ли у меня опыт жизни на море, как я собираюсь общаться с командой. Я краснела, бледнела, заикалась, смущалась и уточняла вопросы. Я ни на одном собеседовании, ни на одном экзамене так не волновалась. Но никто не отнесся ко мне свысока и не закричал, чтобы я убиралась восвояси. Команда мне понравилась, я очень хотела, чтобы капитан взял меня на борт.

На следующий день я проснулась в шесть утра, с ощущением, что меня позовут. В девять утра капитан мне позвонил и предложил встретиться еще раз. Я бежала по мощеным улицам в порт, улыбаясь каждому встречному. Да что там говорить бежала, я летела, окрыленная счастьем бытия и мечтами о море, которые начали осуществляться с поразительной легкостью и быстротой. Немного отдышавшись в порту, я подошла к яхте, на борту которой восседал капитан. Я была очень взволнованна и радостна. Капитан подтянул лодку к пирсу и пригласил меня на борт. Значит, я вчера была права, когда не решалась ступить на борт без приглашения. Позже я узнала, что по морскому этикету считается моветоном ступать на борт лодки без приглашения капитана. Во время второй встречи мы много говорили с капитаном и командой о разных вещах. Об опыте, о планах на будущее, о значении путешествия для каждого из нас. В этот раз на вопросы отвечала не только я: все члены команды участвовали в разговоре, и я сама многое о них узнала.

Капитан. Крепкий, приземистый, не улыбающийся. Он родился в Анголе, переехал в Канаду. Он, будучи доктором математики, работал биржевым брокером. Умел летать на самолете. Ушел в длительное плавание, чтобы сделать в жизни что-то крутое. Он писал очень скучные заметки в блоге о своем путешествии и делал очень красивые фотографии.

Морячка из Швейцарии. Высокая, белокурая, строгие очки уравновешивали ее веселый нрав. Она оставила работу в HR, чтобы в долгом морском путешествии понять, какой следующий шаг в жизни стоит сделать. Она занималась мореплаванием уже десять лет, собаку съела в морских переходах. Она мечтала после окончания путешествия устроиться на работу в команду хирурга и подавать ему инструменты во время операции.

Оказалось, что еще одним моряком стал тот самый парень, который делал огромные мыльные пузыри на площади. Его звали Майкл, или по-русски Миша. Поляк. На следующий день после получения диплома инженера и выпускной вечеринки он надел рюкзак на плечи, вышел на трассу и уехал автостопом в Гибралтар, чтобы перейти океан и затем проехаться по Южной Америке. Он начал путешествие в Польше совершенно без денег. На путешествие он зарабатывал, пуская огромные мыльные пузыри на улицах городов, которые он проезжал. У него была большая доска, на которой он нарисовал маршрут своего путешествия. Он ставил эту доску рядом со шляпой для монеток.

В тот день меня позвали на борт, и уже на следующий день я притащила в каюту свой походный рюкзак.

Капитан через пару дней сшил бело-сине-красный флаг и повесил его на палубе рядом с кленовым листом Канады, белым крестом на красном фоне Швейцарии и бело-красным флагом Польши. Я не верила своему счастью.

Городок на Волге

В то время, когда капитан на лодке в порту Гибралтара отбирал себе моряков и орудовал швейной машинкой, соединяя между собой полотна ткани разных цветов для создания флагов, в одном доме, расположенном в маленьком поволжском городке, происходили странные события. Лампочка в небольшой комнате горела сутками напролет, от чашек, уроненных на пол, откалывались ручки, и кофе заканчивался с поразительной быстротой. Телефон лежал на кровати рядом с подушкой в ожидании вестей с заморской территории Англии денно и нощно. В дом часто заходили женщины с утрированно позитивным видом и расправленными плечами, а выходили через некоторое время задумчивыми и расстроенными.

Это был дом моей мамы. Она не находила себе места, хотя и не подавала виду, что боится за меня. Она не ела и не спала, раздумывая о том, зачем вдруг ее дочке в зиму понадобилось пересекать океан с незнакомыми людьми на парусной лодке. Ведь есть же круизные лайнеры, на которых все включено. Она представляла себе раскрытые пасти морских чудищ, которые заглатывают меня вместе с мачтой, ей грезился ураган посреди океана, летучий голландец и злые члены экипажа, которые связывают меня морскими узлами и выбрасывают за борт на съедение акулам. Улыбки и подбадривания подруг казались фальшивыми и не приносили никакого облегчения. Поэтому мама предпочитала бояться в одиночестве. Сон не давал ей настоящего отдыха, потому что и во сне ей виделись кадры из фильмов-катастроф. Днем она отвлекалась на работу, директор школы обязан заботиться о каждом чужом ребенке в течение дня. Вечером прибавлялось беспокойство о своем, хоть и повзрослевшем, ребенке. Жизнь казалась ей разрозненным пазлом, в котором недостает деталей. Где-то она потеряла из виду пару кусочков картины происходящего, и невосполненные места зияли страшной чернотой непонимания и догадок. Зачем бросать хорошую работу с перспективами в Москве? Зачем искать опасных приключений? Зачем мечтать так яростно и неистово об океане?

А дочь в то время в Гибралтаре упаковывала килограммы консервных банок с провиантом под сиденья лодки, на которой она собиралась идти на Карибы, учила, как ориентироваться по карте и подавать сигналы «Mayday», если вдруг что-то случится. В общем, просчитывала риски, готовилась к худшему и писала счастливые письма.

Уставшая от бессонных ночей, размышлений и догадок мама шла по дороге. Она не слышала ничего, кроме своих мыслей. Как же дочь справится с опасностями? Стоит ли настоять, чтобы не дать ей уехать? Как принять ситуацию такой, какая она есть, и перестать изводить себя понапрасну? Холодно ли ей сейчас? Страшно ли?

А дочь, изучающая морские узлы, думала: «Мама, ну неужели ты родила меня на свет для того, чтобы я тратила заработанное на приобретение предметов, созданных чужими руками, и тем гордилась? Неужели стоит всегда быть рассудительной и спокойно горящей свечой? Неужели свечи не мечтают когда-нибудь разгореться пожаром? Раз уж я родилась на свет, мне хочется самой здесь все увидеть, все потрогать, все понять, все рассудить! Скучно ходить по одним и тем же дорогам, спать на одной и той же кровати, думать одни и те же мысли! Разве для скуки ты меня родила, для обывательского счастья? Разве не интересны тебе мои истории про морских чудищ и змей? Разве большой город с его равнодушием и разобщенностью людей, со всеми на свете преступниками безопаснее океана? Разве и тебе не хочется сбросить с себя тяжесть забот и отправиться покорять вершины гор, и смотреть, как прохладным утром на листьях собирается роса, и наблюдать за африканскими женщинами, несущими на головах кувшины с водой, и пить жирный калмыцкий чай с солью, и ночевать в монгольской юрте? Мама, ты однажды дала мне жизнь в дар. Так не забирай ее сейчас. Оставь надежды на мое стабильное существование. Не жди, что я стану заботиться о размерах счетов больше, чем о размерах собственных впечатлений! Второй жизни на покорение гор и океанов ни у кого не бывает. И у меня не будет. Дай чему-то красивому и необычному просто появиться. Крылья бабочки уже сформировались, скоро кокон куколки будет трещать и лопаться».

Мама внезапно услышала колокольный звон. Мысли затихли. Пазл сошелся.

Вернувшись домой, она написала дочери: «В мире много добрых людей. Страшные события могут случиться как на море, так и на земле. Страх – это не повод отказываться от проживания жизни. Даже если я тебя не понимаю, пусть у тебя все будет хорошо. Ты сможешь. И я смогу».

Мама наконец глубоко вдохнула и выдохнула, перестав беспокоиться понапрасну, и стала заниматься собственной жизнью. А дочь, прочитав сообщение, с легким сердцем продолжила упаковывать консервы для кроссатлантического перехода.

Жизнь на лодке

Моряки знают о приключениях все на свете и даже больше. Они вечно обгорелые, с мозолистыми руками от канатов, с закатанными рукавами защитных курток, в складках которых они носят ветра всех континентов и крупинки соли всех морей. Они видели страшных акул и трехсотлетних черепах, под их лодкой проплывали киты, они чинили пробоину в корабле в открытом море, тысячу раз почти умирали и, щелкая смерть по носу, выходили сухими из воды. Они возили шелк, шерсть, пряности, драгоценности и пленных заморских красавиц в трюмах своих кораблей. Они выворачивались наизнанку от морской болезни. Они – чертовы счастливчики, сбежавшие от пыли серых городов в синеву воды и желтизну солнца. Бьюсь об заклад: только моряки знают, что такое волны и по-настоящему звездное небо. Я тоже хочу быть моряком.

В порту Гибралтара с октября по декабрь много лодок. Если хочешь найти себе лодку для путешествия в обмен на работу, отправляйся в порт. Осмотрись. Со временем среди посетителей баров сможешь отличать капитанов от местных гибралтарцев.

Никаких портовых шлюх я ни разу не видела. Хотя некоторые капитаны себе женщин-моряков для отношений подыскивают на сайтах. Так и пишут: морской волк стосковался от бренности одиночества, ищет себе волчицу для совместного покорения морской стихии. Или вроде того.

Мы стояли в центральном порту Гибралтара. Рядом казино, располагающееся в огромном круизном лайнере, но уже без двигателя. Мне это казино не понравилось сразу, мне казалось, что это старый кастрированный кот: толстый, красивый, но нет в нем уже того сумасбродства, которое заставляет таскаться вдаль от дома на поиски приключений.

В порту много разных лодок. Старых развалин, новеньких катамаранов, пафосных яхт для Ибицы в сезон, маленьких моторных яхт, пыхающих дизелем, яхты на продажу. На любой вкус и цвет. Многие прямо на лодке и живут. В сезон переходят из порта в порт, платят аренду, иногда стоят на якоре. Это бесплатно.

Самое классное на яхте для меня – это ночь. Я снова младенчик, и мама-океан качает меня ласково-ласково. И спишь до рассвета, убаюканная волнами прилива или отлива. Подъем обычно в семь, но если перед этим у капитана была встреча в баре, то и в восемь, и в девять.

Потом завтрак, сводка погоды по телевизору, немного работы до 12, ланч, немного работы до 17, потом ответственный начинает готовить ужин. Иногда на корабле нечего было делать из-за дождя, и мы были свободны весь день.

Во второй день моего пребывания на борту мы с другой морячкой стали укладывать припасы для трансатлантического перехода. Столько разнообразных продуктов я в жизни своей не видела. Бобы жареные, бобы вареные, бобы с мясом, ветчиной, тунец, лосось, тушенка, спагетти с курицей, вареный кускус со шпинатом, топинги, фрукты, вареная чечевица. Все это закрыто в консервы. У нас получилось около 40 килограммов только консервов, без учета муки, макарон, риса, кускуса, чечевицы, всяких мюслей для завтрака, которые весили еще около сорока килограммов. Переход длится при нормальном ветре и без ошибок с курсом около двадцати – двадцати пяти дней. Пять приемов пищи в день, потому что на океане прохладно и надо работать изредка, на что уходит много энергии, намного больше, чем на земле.

Наша лодка была красивой белой парусной яхтой длиной сорок четыре фута. Внутри и снаружи она была отделана деревом. На яхте все есть. Я даже расстроилась, потому что хотела пожить без цивилизации. Туалет удобный, на помпе. Делаешь свои дела, десять раз нажимаешь на ручку насоса, все уходит в дырочку, перекрываешь дырочку, снова насосом набираешь воды и снова ее спускаешь. Гигиена, все дела. Есть электричество, газ, опреснитель на сорок литров. Раз в два дня душ с теплой водой в море. Пока мы были пришвартованы, ходили в портовый душ с горячей водой.

Самое сложное для меня было слезать с корабля на пирс. Уровень воды постоянно разный, это зависит от положения луны, вода меняется каждые шесть часов. То есть спать ты ложишься, и лодка на одном уровне с пирсом, а встаешь – и лодка ниже пирса на полтора метра. Вот это была моя регулярная стрессовая ситуация: залезть на пирс с лодки. Представьте себе: лодку мотает от волн, все вокруг мокрое, а капитан просил снимать обувь на борту. Ты стоишь в мокрых носках, притягиваешь лодку к пирсу, пока она подошла довольно близко, надо быстро взобраться на ступеньку лодки выше и шагнуть через воду на пирс. При этом лодку постоянно мотыляет из стороны в сторону, и надо поймать момент, когда лодка еще не начала отходить от пирса. Пару раз я чуть не улькнула в воду Гибралтара с утра пораньше. Потом вроде стало получаться, но все равно со стороны это какое-то танго в исполнении каракатицы. Я старалась незаметно делать это, потому что все сразу начинали давать советы, которые в моем случае вообще не работали.

Вся остальная бытовая составляющая та же, что и на суше. Готовка, уборка, сон. Лодка сорок четыре фута. Внутри каюта капитана в носовой части, общая комната и две каюты под кокпитом. Мы с морячкой жили в одной каюте душа в душу. Это было чудесно. Пространство ограниченное, и если с человеком комфортно, это большая удача. Нам было комфортно.

Когда готовишь, нельзя допускать открытого огня. То есть сначала поставил кастрюлю, потом зажег газ, ни в коем случае не наоборот. Стоять надо во время готовки, прислонившись к углу возле раковины и держась одной рукой за специальную палку возле плиты. В океане все двигается, и есть правило в связи с этим: одна рука – тебе, одна – кораблю. Морячка рассказывала мне, что однажды забыла закрыть мешочек с мукой на прищепку и при первой сильной волне общая каюта превратилась в декорации для снежного шоу Славы Полунина. Пришлось все отмывать самой, потому что на лодке действует правило: ты ошибся – ты исправляешь.

Когда моешь посуду, надо экономить воду, поэтому моющее средство никто до конца не смывает, так и кушаешь потом с тарелок с высохшей мыльной пеной. Да и в принципе воду экономишь всегда, чтобы почистить зубы и умыться, хватает полстакана, я проверяла.

Одежду сушишь на палубе, цвет твоего нижнего белья никого не волнует.

Надо постоянно проверять, нет ли воды в трюме. Мы один раз как-то упустили этот момент, а как проверили – выкачали, наверное, литров пятнадцать грязной вязкой воды. Откуда она там появилась, я боялась спросить. Остается догадываться.

Жизнь на лодке мне понравилась. На квартиру вообще не похоже, все всегда открыто, замков нет, да и прятать особо нечего. Плюс я по-настоящему прочувствовала русскую поговорку «ждать у моря погоды».

Джек Воробей. Ла Линеа

Капитаны бывают самые разные. Молодые и старые. Деспотичные и не очень. Кто-то постоянно живет на лодке, а для кого-то лодка – как дача: пять дней работы в офисе, два дня – недалекие выходы из Гибралтара в сторону Африки. Чьи-то яхты вычищены добела и благоухают винным уксусом, чьи-то выглядят форменными ржавыми посудинами, на борт которых подниматься-то страшно. Чьи-то лодки давно не выходили в океан, мачты и паруса превратились в сушилки для белья, а корма служит хранилищем ненужных вещей, как балконы со старыми сломанными лыжами, треснутой гитарой без струн и грязными прошлогодними ботинками.

Рядом с Гибралтаром на испанской части полуострова в городке Ла Линеа есть еще один небольшой порт. Я однажды сходила туда погулять и случайно познакомилась с местным пиратом. Я шла по марине и разглядывала лодки, одна привлекла мое внимание. Она стояла без мачты, на палубе громоздился старый процессор без крышки и разбитый монитор, рядом на пирсе валялись куски дерева, старое кресло без ножки и консервные банки. Сам капитан не имел половины зубов. Одежда местного Джека Воробья была похожа на его лодку: штаны и куртка представляли собой одно большое масляное пятно в дырках. Но выглядел он счастливым хиппи.

Все в порту, похоже, считали его сумасшедшим. Владельцы других яхт, когда увидели, что я стала разговаривать с пиратом, знаками типа «псс» показывали мне, чтобы я побыстрее убиралась оттуда. А мне пират казался странным, но интересным. Его немытый вид меня не смущал, юридическая работа и не таких персонажей мне показывала.

Капитан рассказал мне о своей мечте. Он купил поломанную яхту за один евро и сам ее восстанавливал. Это та самая яхта с отломанной мачтой, которую я увидела, как только вошла в порт. Прошлый хозяин яхты не хотел больше платить за аренду места в порту и буквально подарил Джеку свой корабль, передав обязанности по оплате арендных платежей за швартовку в порту.

Кроме этой яхты с монитором на корме, у пирата есть еще одна яхта, которую он держит в гараже своего друга. Он планировал соединить две эти посудины вместе, сотворив подобие катамарана. После пятнадцати минут общения он предложил мне стать его компаньоном, сказав, что вдвоем мы быстро починим яхту, соединим ее со второй и пойдем вместе на Карибы. В следующую секунду я представила себя его штурманом в такой же грязной одежде, поедающей трехдневные макароны с томатным соусом, консервная банка из-под которого год валялась на пирсе. А потом посередине океана две лодки катамарана расходятся в разные стороны, мы тонем, и нас поедают акулы, которым на чистоплотность жертв наплевать. Мотнув головой, я прогнала мысли о таком путешествии и ответила: «Благодарю за предложение. Надеюсь, в следующем сезоне мы встретимся на Карибах». Капитан расстроился, что я отказалась от такой выгодной сделки, и пошел отлить в океан прямо с пирса. Ну правда, к чему церемонии?

На его корабль я даже зайти не отважилась. На входе лежали стопки книг и журналов, недельные макароны на тарелке с мухами, полные, полупустые и пустые бутылки пива стояли повсюду. Я боялась нарушить равновесие этих пирамид и оказаться заживо погребенной под ними, не имея в своих венах крови египетских фараонов. Буковски говорил, что стоит бояться мужчин с чистыми кухнями. Вот пирата бояться вовсе не стоило, по логике мэтра американской литературы.

На прощание капитан напомнил, что его предложение в силе, если я вдруг передумаю. Не знаю, когда он построит свой катамаран, надеюсь, крепления будут надежными, и Джек Воробей благополучно дойдет до Карибских островов.

Маяк

У земли много краев. Я стояла на одном из них возле Гибралтарского маяка. Впереди меня был океан. Ветер отдавался свистом в ушах. Быстро перемещаемые воздушные массы били в легкие так сильно, что перехватывало дыхание. Волосы, выцветшие под солнцем, мотались туда-сюда вдоль лба и щек. Над Испанией было солнце, над Гибралтаром – тучи. Океан волновался белыми гребнями пены, злился, не было в нем спокойствия. В маяке не прекращалось движение луча по часовой стрелке. Фонарь внутри крутился, крутился.

Этот маяк был моим любимым местом в Гибралтаре. Здесь я была одинокой, и мне было хорошо. Я была наедине с собой и со стихией. Я ее боялась и любила одновременно. К стихии я стремилась, на нее хотела быть похожей. В тот день мне взгрустнулось. Я была сама не своя. Мысли хаотично возникали в моей голове, не давая отдыха.

Я вдали от дома, живу на яхте с людьми, которых я совсем не знаю, на носу Новый год. Мимо меня прохаживались довольные парочки. Вечером они вернутся в свои дома, вместе приготовят ужин, станут придумывать новогодние подарки для родных и близких. А я что? Я моталась по миру, собирая свое сердце по кусочкам, чтобы оно снова стало целым.

Перед началом путешествия я узнала, почему моряки носили серьги. Если они погибали, на деньги, вырученные с продажи серег, устраивались похороны, чтобы команда и родственники не несли бремени расходов на себе. Я покрутила свое колечко, лежавшее в кармашке. Если его продать, вырученных денег как раз хватит, чтобы мои родственники не были никому ничего должны. Я хотела бы быть готовой к смерти каждую минуту, не откладывая жизнь на потом. Мне хотелось гармонии в отношениях с близкими, чтобы они знали, что я их люблю. Мне хотелось гармонии в отношениях с миром. Мне хотелось не бояться смерти. Пусть она придет не как избавитель, но как учитель, как друг. И вовремя, чтобы я успела досказать, дописать, дотанцевать, достроить, дорисовать.

И вроде бы все было хорошо, но меня почему-то обуревали сомнения, с которыми я не могла справиться. Лодка была найдена, таблетки от морской болезни куплены. Я должна радоваться, а в сердце роились вопросы. Справлюсь ли я? Туда ли я иду? Той ли дорогой? Как не оступиться, не ошибиться? Мне было страшно, что все сорвется. Я не знала, как с этим справиться.

При этом я осознавала, как много всего интересного может быть в жизни, кроме работы, карьеры, стремления к успеху, сроков и проектов.

Оказывается, можно каждый день просыпаться в новом месте, жить на лодке, можно путешествовать десять лет подряд. Единственной проблемой в жизни может быть выбор места для отпуска. Можно жить на улице, и никто за это не осудит. Можно сблизиться за несколько дней. Можно сидеть на скале и наблюдать, как чайки бросаются в океан. Можно мыть посуду соленой водой. Можно реализовать самую сумасшедшую мечту с любым количеством денег. Можно получить поддержку отовсюду, особенно когда совсем ее не ждешь. Можно брать детей из детского дома. Можно переехать жить в Ливан. Можно быть веселым или грустным где угодно, несмотря на обстоятельства, в любой точке земного шара есть место радости и есть место грусти.

В тот день я грустила рядом с маяком, который по часовой стрелке разбрасывал луч света на многие километры, чтобы корабли не сбивались с курса.

Рождественский сочельник

В рождественский сочельник мы вместе с Майклом пошли делать мыльные пузыри на центральную площадь Гибралтара. Майкл заранее приготовил ведро, упаковку моющего средства и глицерин, который позволял пузырям долетать до неба и не лопаться. Мы за старым кафе приготовили раствор, хлопнули в ладоши и вышли выступать. Майкл делал огромные пузыри, словно удочкой выуживал их веревкой из мыльного раствора, ловил ветер и творил детское счастье мыльной пеной. Мне досталась веревка со многими петлями и привязанными к ним монетками-утяжелителями. Я опускала веревку в мыльный раствор, затем распускала веревку, делала пару волшебных шагов, и сквозь петли вылетали тысячи мыльных пузырей.

Площадь, ранее хаотично двигающаяся без всякого порядка, замерла и заполнилась детьми. Затем площадь стала центрированной. В середине ее находился высокий поляк с пшеничными волосами, отправляющий двухметровые мыльные пузыри в небеса, и рыжеволосая девушка в розовой пачке и желтых лосинах, выпускающая на свет тысячи мыльных пузырей одновременно. Их окружали дети. Следующий круг замыкали взрослые, которые на несколько минут превращались в детей и иногда перемещались во второй круг. Дети кричали и смеялись, хлопали в ладоши, бегали в воронке урагана пузырей, который мы с Майклом создавали в рождественский сочельник. Я не знаю, кто был счастливее тем солнечным днем: дети или мы.

А потом мы шли по мощеным улицам Гибралтара и ели яблоки: я ела желтое в цвет моих лосин, а Майкл – красное, в цвет его футболки. И впереди у нас была волнительная кроссатлантика, новогодняя ночь и вся жизнь.

Новый год

Новый год омрачался тем, что мы никак не могли выйти в плавание: капитан ждал посылки с необходимыми вещами и документами. По плану мы должны были встретить Новый год в Марокко, но мы до сих пор не снялись с якоря. Из-за рождественских праздников почта задерживалась. Служба доставки по ошибке отправила пакеты со спасательными жилетами в Рим. Капитан прозванивал итальянские почтовые отделения, но получал лишь невнятные ответы: «Ждите».

Тридцать первого декабря портовая администрация устраивала вечеринку. На втором этаже здания порта собрались капитаны лодок вместе с командой. Мы были самыми молодыми. В основном на вечеринку пришли морские волки и волчицы на пенсии. Они не искали ответов на вопросы, не пытались найти себя, они просто жили. Годы все же дают определенную преференцию.

Нас поили испанским пивом и кормили куриными котлетами, бутербродами с ветчиной и омлетом с картофелем. На этом корпоративе не было ни одного платья, ни одной женщины с укладкой. Дресс-код – ветрозащитная куртка. Про обувь на каблуке я даже заикаться не стану. Женщины на шпильках вызывают негатив у капитанов: все полы своими набойками испортят. У моряков были обветренные лица с налетом загара.

После портового корпоратива мы на нашей лодке уселись за праздничным столом всей командой. Что-то съели, какого-то шампанского выпили. Капитан был не в духе. То ли он не любил Новый год, то ли расстраивался из-за задержки выхода в океан, то ли что-то еще. Мы посмотрели первую серию «Пиратов Карибского моря». На этом официальная часть торжества на лодке закончилась. Капитан отправился спать. Мы с морячкой и Майклом пошли на центральную площадь Гибралтара. Толпы людей в дурацких масках, парни, одетые в смокинги, словно сшитые у одного портного, девчонки в вечерних платьях, на высоких каблуках и с макияжем на лице. Огромные отличия от портовой вечеринки. На площади мы танцевали, пили водку и обнимались с толпой путешественников, которые доехали до Гибралтара на велосипедах из Литвы, чтобы на переправе доехать до Марокко, а уже оттуда колесить на юг Африки.

Тогда я подумала, что иногда принять решение идти куда глаза глядят – самое лучшее из возможных решений в жизни.

Уход с лодки. Порт Гибралтара

Как-то всей командой от скуки мы решили съездить в Ронду, симпатичный город на юге Испании. Ронда известна боем быков, деревьями, из которых делают пробки для вина, высотным средневековым мостом. Когда мы приехали в Ронду, время приближалось к полудню. Капитан хотел пообедать наедине со швейцарской морячкой и пошел в кафе заказать столик на двоих. Пока его не было, мы договорились с морячкой о встрече после обеда. Моя главная ошибка была в непонимании иерархии: вопрос прогулки и встречи после обеда сначала нужно было обсудить с капитаном. Когда он вернулся, то предложил нам подождать их. Я же огласила нашу договоренность, которая состоялась во время его отсутствия. Тут капитан просто взорвался. Он смотрел на меня злыми глазами и кричал, что я никогда его не слушаю и хочу все делать по-своему. На меня словно вылили ушат холодной воды. Я слушала капитана и неосознанно поднимала плечи в попытке защититься. В итоге версия капитана победила. Они отправились в кафе с морячкой, а мы с Майклом пошли греться на солнце возле перил средневекового моста. Майкл поделился со мной сэндвичем, но мне кусок в горло не лез. Перепалка с капитаном не выходила у меня из головы.

После обеда капитан подошел ко мне и сказал: «Айра! – Не знаю почему, но он всегда коверкал мое имя, а я боялась его поправить. – Нам нужно поговорить. – Ненавижу разговоры, которые начинаются с этой фразы. Ничего хорошего после нее обычно не услышишь. «Айра, я решил, что ты не пойдешь с нами на Карибы».

Мечта об океане, китах, дельфинах, черепахах, проверке себя морской болезнью, звездном небе без облаков и источников света, пиратах и крутых историях чуть не выкатилась слезами из моих глаз, но я смогла сдержаться. Капитан был не самый сентиментальный парень, мои слезы бы его только разозлили. Я собралась, духом и начала тренировать принятие. Капитан оценил мою стойкость и добавил, что он пока думает о моем переходе на Канарские острова с его командой. Я разозлилась. Тоже мне нашелся Онегин: «Я вас люблю любовью брата, но, может быть, еще нежней». Я бушевала внутри: нет так нет, но это его «я еще подумаю» выводило меня из себя. В своих мыслях я уже демонстративно покидала лодку, хлопая дверью каюты. Другие матросы решили меня утешить, но мне вовсе это не было нужно.

Прогуливаясь по Ронде в скверном настроении, которое я всячески старалась изменить, проводя внутреннюю работу, но не находя опоры, мы случайно встретились с Томасом, тем самым чернокожим парнем, похожим на рояль, который подвез меня до Гибралтара. Я была так рада его видеть. Внутренняя опора не находилась, но внезапно появилась внешняя. Мы договорились созвониться и встретиться на днях. После встречи с Томасом я зашагала бодрее.

Поскольку мы были в Ронде, а не в порту, то хлопнуть дверью каюты я могла только мысленно, оставалось взять себя в руки и стараться не накалять обстановку. Капитану после нашего разговора стало значительно легче, он даже начал улыбаться. Мне же смеяться совсем не хотелось. Я чувствовала отвержение, словно меня выбросили из племени сородичей. Я больше не в стае. Что мне теперь делать?

Позже эмоции поутихли и включился разум. Я подумала, что ничего не потеряю, если попробую наладить контакт с капитаном. На Карибы я уже точно не пойду с этой командой, но урок взаимодействия я получу независимо от того, сработаемся мы или нет.

Я вывела капитана на разговор о том, что конкретно ему не нравится во мне и что я делаю не так. Оказалось, что «так» я не делаю ничего. Примерно десять минут я слушала монолог капитана о том, что я не так общаюсь с другими моряками, не так готовлю, все делаю по-своему, что я чрезвычайная эгоистка и не умею работать в команде, что я не заботливая, что мне плевать на остальных членов экипажа. Второй раз я сдержала слезы. Со многим я была не согласна. После того как капитан выпустил пар, мы смогли конструктивно поговорить о вариантах изменения моего поведения. Следующие дни я изменяла поведение, а сердце говорило, что я изменяю себе. Я очень старалась угодить капитану. Но стоит ли говорить, что мы не сработались?

Морально побитая, неуверенная в себе, с очень туманным планом Б, натянув на лицо неправдоподобно широкую улыбку, я шагнула с лодки на пирс. Я была потерянная, уставшая и совершенно не понимающая, как так получилась.

Капитан снял с корабля российский флаг и отдал его мне. Я по инерции приняла его из рук капитана, свернула и положила в карман ветрозащитной куртки. Мне стало невероятно грустно, словно я сама выбросила белый флаг поражения.

Неожиданное чудо и неожиданный провал, которые сменили друг друга, раскачали мои качели жизни. Одно радовало: я снова пиратка, и моя лодка ждет, пока я ее украду и выйду на ней в открытое море. Я поблагодарила каждого на корабле за бесценный опыт и пошла своим путем.

Жизнь у Томаса. Деревня Buenos nochas

После того как я ушла с лодки, мне нужно было определиться, что делать дальше. Томас, добрая душа, был рад меня поддержать. Томас уже ждал меня у взлетной полосы Гибралтара. У него был свободный дом на побережье, и он с полным доверием предоставил его мне для одиноких раздумий о прошлом и будущем. Он повез заселять меня в свои владения. Мы ехали по той же дороге, по которой месяц назад я, окрыленная своей мечтой, ехала с добрым украинским дизайнером пальм в сторону Гибралтарской скалы. Только в обратном направлении. Я чувствовала, что это мое отступление, сражение проиграно, время потеряно. Все остальные лодки уже ушли в Африку перед атлантическим переходом. Несколько капитанов предложили мне идти с ними на Карибы, но эти капитаны были из тех одиноких морских волков, что ищут себе морскую волчицу для совместного покорения морской стихии, в общем, любовницу. В такой роли я себя не видела. Оставаться в Гибралтаре больше не было смысла. Мне нужно было прийти в себя.

Томас, как обычно, пел за рулем. Это меня подбодрило. Мне нужно было ощущение безопасности и время, чтобы разобраться с собой. Томас дал мне ключи от своего дома. Три дня я была предоставлена сама себе. Я ходила к морю, смотрела в далекую синь, бросала камни в бьющие берег волны и обращала вопрос в никуда: почему океан не принял меня, почему не дал себя покорить? Я чувствовала, что недостойна прикоснуться к великой тайне творения планеты, на которой живу, не готова оказаться на большой воде.

Я обижалась на себя саму. Как можно было упустить такой шанс? Удача была у меня в кармане. Надо было всего-то смотреть сериалы вечерами, не бояться переспрашивать инструкции капитана и стать идеальным исполнителем приказов. Эти мысли тянули меня вниз и вообще не помогали. Я жила прошлым, занимаясь самоедством, пока мне не надоело страдать. А страдать мне надоело примерно через день, я взяла себя в руки. Во мне оставалось нереализованное желание тяжелой физической активности и стремление побыть наедине с собой.

Еще до поездки у меня был план Б. Мой московский друг рассказал мне о Камино де Сантьяго, дороге пилигримов. Тогда в Москве я подумала, что бродить пешком по земле – это отличная идея, и взяла ее на заметку. В доме Томаса я посмотрела карту путей Камино де Сантьяго. Одна из троп начиналась в Португалии недалеко от Лиссабона. Кроме того, Нина, моя бразильская Потеряшка, должна была быть в Лиссабоне, который находится относительно недалеко от Гибралтара.

Так на второй день одиночества я решила пройти португальский путь пилигримов из Лиссабона до города на севере Испании Сантьяго-де-Компостело, предварительно встретившись с моей бразильской Потеряшкой. Принятое решение освободило кучу энергии, которую я тратила на раздумья. На третий день я сообщила своим друзьям об изменении планов, собрала рюкзак, покинула добрый дом ангела Томаса и в хорошем настроении упорхнула в Лиссабон.