Голос Древних

Глава VIII: Весы

Схазма проскользнула внутрь купола почти незаметно, её большое извивчатое тело перетекло волной: вот щупальца коснулись чёрной платформы, вздыбились растущим валом, а фигура снаружи съёжилась, уменьшаясь по эту сторону и возвышаясь по ту. А вот уже вся она стоит внутри.

— Ты готов, делец?

Охотек поднялся с роскошного сиденья, схлопнул его в маленькую пухлую подушечку и сунул в карман номер два; степенно отёр рот и руки собственным защитным полем, которое впитало крошки и жир; похлопал по животу и рыгнул, демонстрируя, что трапеза была достойной. Повернул вазочку посередине парящего столика, и тот с забавным звуком «Уууумпс!» сложился в компактную сферу вместе с остатками лакомств. На робе олигарха нашёлся карман и для сферы, он был вдвое меньше, но сфера провалилась внутрь — ох уж эти суб-пространственные карманы.

Коротышка сделал всё это размеренно и неторопливо, а Схазма смотрела на него с внимательным этологическим интересом.

— Что? — покосившись на её неотрывный взгляд, удивился Охотек. — Я собираюсь. Уже почти иду.

Он достал из шестьдесят восьмого кармана комплексный роточист и обработал зубы воздушным пено-феном с мятным пузырьками. Затем для порядка прочистил уши, которые свисали по бокам пухлой головы, как лепестки вялой капусты.

— Животный инстинкт отсрочить неизбежное, — Схазма с пониманием качнула щупальцами. — Но от этого боя тебе не откупиться, так что поспеши. Нехорошо задерживать судьбу.

— Спешат те, кто не успевают, — недовольно сказал олигарх, застёгивая пуговицу и поправляя пояс. — А я в графике.

— Хорошо, но чем дольше ты возишься, тем больнее я тебе сделаю, — ласково сказала Схазма.

— Для истово верующей в воцарение великого цветочного торжества, ты слишком нервная, — скривился олигарх, поднимаясь на платформу. — С твоей миссией тысяча лет туда, тысяча сюда — сущие мелочи. А ты злишься из-за пары минут. Что, в глубине мясистой души не веришь в победу флоры и фауны? Слова человека заставили тебя задуматься о том, что ты такое? Лучше поздно, чем никогда.

Размеренные суждения коротышки били как удары в боксе: мягко, мягко, а вот и нокаут. Судя по реакции, он дотянулся до разума Схазмы и задел его.

— Не злюсь, — глухо ответила она. — Просто жажда добраться до твоего упитанного тела становится сильнее. Ты же поел, а я ещё нет.

Ана смотрела на сэллу с напряжением и неприязнью, волосы принцессы окрасились в цвет грязного хаки. Из-под облика юной и искренней девушки изредка и малозаметно, подобно отблеску преломляющихся лучей, проглядывал строгий лик Афины. Богиня больше не пряталась, её спокойный взгляд, оценивающий сэллу, был задумчив.

— Как победить эту тварь? — тихо сказала Ана, чтобы услышали только Афина и Одиссей, ну и Свийс. — Она слишком сильна.

— В этом её главная слабость, — невесомо ответила богиня.

Синяя звезда пульсировала в сплетении щупалец.

— Столько прекрасных чудовищ, — зачарованно сказала Схазма множеством ртов, которые раскрывались и зарастали на её теле с небольшим запозданием, создавая нестройный хор. Она явно исследовала орды убийственных монстров со всех концов галактики. — Я не знаю столь многих из этих жизнеформ, а они так удивительны. Кого же выбрать?

— А почему здесь нет гигантской медузы? — с интересом спросил олигарх, деловито роясь в воителях и героях. — Может, она сильна, как с’харн.

«А может, ещё сильнее?» подумал Фокс. «И сайн не добавили, потому что так было бы нечестно?»

— Видать, они слишком хороши для арены, — Охотек пришёл к тому же выводу.

Он озадаченно почесал затылок, с трудом дотянувшись короткой рукой. Впервые за всё время игр квинтиллиардер выглядел сбитым с толку.

— Я не силён в смертоубийствах, сэлла. Подскажи, кого против тебя взять?

— А разве это имеет значение? — тихо спросила Схазма. Её тело поплыло, вкручиваясь само в себя, и через секунду напротив коротышки стояла его точная копия. — Кого бы ты ни выбрал, победит природа.

— Ты даже достать меня не смогла, когда падала планета, — махнул рукой оригинал. — Простейшие технологии, скроенные чуть умнее обычного, оказались твоим спорам не по зубам.

— Попробуем снова? — вкрадчиво спросила Схазма, становясь собой. — Без звёзд, только ты и я?

Охотек уставился на сэллу, его маленькие глазки цепко смотрели из заплывших жиром глазниц над большим мясистым носом; серокожий и одутловатый, он выглядел, как недобрый подземный король за столом галактического казино, полного риска и блефа.

— Хочешь доказать силу ордена? — скептически усмехнулся он. — Спорю, что мои игрушки посильнее.

Схазма больше не улыбалась.

— Ты думаешь, всё на свете можно купить.

— Можно.

— Во вселенной не хватит денег, чтобы трусливый делец купил победу над истинным воином.

— Чушь, истинные воины стоят недорого. А в этом испытании их вообще выдают бесплатно.

— Вспомни об этом, когда я буду пожирать тебя заживо.

— А будет ли чем пожирать?

Охотек открыл сорок девятый карман, который был заблокирован днк-замком, и с трудом вытащил изнутри тяжёлый обтекаемый дезинтегратор, одно из самых эффективных оружий в галактике. Только дезинтеграторы были стационарные и размером как минимум с крейсерную туррель, а кто умудрился сделать ручную версию и сколько она стоила — было даже сложно представить.

— Ну давай, — сказал коротышка воинственно. — Твои щупальца против моих артефактов двухсот двадцати двух выдающихся цивилизаций. Это будет бой на века.

— Да будет так.

Схазма отпустила синюю звезду, та отлетела вперёд и застыла в воздухе, кратко пульсируя перед тем, как исчезнуть. Охотек сделал то же самое. Они замерли напротив друг друга, глаза Схазмы закрылись и заросли, она ослепла, чтобы подчеркнуть, что не нуждается в таких мелочах. А глаза коротышки азартно сверкали. Ведь за миг до того, как звёзды погасли, он швырнул в Схазму дезинтегратор.

Ей было абсолютно нечего бояться, до старта боя поле Древних давало абсолютную защиту. Но сэлла среагировала инстинктивно и мгновенно, ведь её чувства и реакции были куда совершеннее, чем у неуклюжего, пухлого коротыша. Щупальца взметнулись и выстрелили упреждающим сгустком паутин, они сбили дезинтегратор в полёте, поймали его в кокон и прилепили к полу… Вот только всё мельтешение отвлекло Схазму и помешало ей увидеть, как в самый последний момент Охотек сделал только одно, простейшее действие: схватил свою гаснущую звезду. И окутался ярким синим светом.

А сэлла уже не успела.

— Ты обманул, — она рассмеялась от неожиданности.

— Конечно, — донеслось из синего света. — Вы все такие благородные. А я нор…

Его бубнящий невыразительный голос смолк, и синий свет сложился в невысокую гуманоидную фигуру, которая казалась хрупкой. Это была старая женщина какой-то расы, весьма похожей на людей, но с мелкими чертами лица, бледно-серой кожей и белыми волосами, не седыми, а лишёнными всякого пигмента. Сухощавая, кожа да кости, она не казалась болезненной, а скорее наоборот, очень ладной. Во всём её облике было что-то идеально-скроенное и окончательное, гармоничное.

Лёгкое старческое тело укрывали ниспадающие серые ленты, которые складывались в простую мантию из вертикальных полос. Внимание приковывали глаза: огромные и яркие, они сверкали изумрудным цветом, в них отражались опыт, мысль и спокойствие. На пергаментном лбу серой женщины рос маленький, аккуратный зелёный цветок.

Тихий вздох — Схазма дрогнула, увидев врага. Вся её гибкая громада непроизвольно сжалась и отшатнулась, глаза метались в поисках выхода, щупальца шарили вокруг, а рты беспорядочно закрывались и раскрывались по всему телу, отчаянно дыша. Но выхода с арены не было.

Резко дёрнувшись, Схазма атаковала неподвижную женщину — но казалось, что ни одна клетка в её теле не может выполнить волю сэллы. Щупальца конвульсивно сокращались, не в силах притронуться к старухе, набухшие кислотные шары и колючие иглы тряслись, но так и не смогли выстрелить в её сторону. Глотка Схазмы перестроилась, выстлавшись тусклым серебристым слоем, и оттуда вырвался поток испепеляющего огня — но собственная плоть сэллы восстала и приняла его на себя, защищая женщину: щупальца сэллы взметнулись и закрыли врага, сгорая и оплавляясь. Ледяной гейзер из пучка сросшихся тентаклей извергся в сторону, и тяжёлые глыбы бессильно падали на платформу далеко от старухи, раскалываясь на куски. Атака за атакой срывались и били мимо.

— А-а-а-а! — мучительно простонала Схазма, не от боли, а от бессилия. — А-а-а-а…

Серая женщина не двинулась и ничего не сказала, она внимательно смотрела на конвульсии чудовища, пока цветок во лбу медленно и неотвратимо раскрывал лепестки. Когда он раскрылся, вокруг головы старухи возник едва заметный зелёный ореол. Одиссей знал, что таким образом она отдала приказ, не с помощью голоса, звука или света, не вибрацией и не символом — а сложной химической реакцией. Цветок выделил запах, несущий непререкаемый биохимический код:

И ни одна сэлла во вселенной не могла не подчиниться ему.

— НЕТ! — утробно взвыла Схазма, по всей её громаде прошёл спазм ужаса. — НЕТ!

Волны корчи исковеркали непобедимую массу, они взрывались изнутри, а стоящие вне арены затаив дыхание наблюдали, как каждая следующая волна Схазмы меняет её облик. Свободная морфоплоть; мембраноткань; адаптивная шкура; модульная броня; грубый сплошной панцирь; меховая шкура с наростами; облезлая кожа; бугристое пещеристое тело; мокрая склизлая кожица…

Схазма орала и выла, неразборчиво и страшно, захлёбываясь своей плотью и перерождаясь снова и снова. В каждой новой форме она пыталась атаковать старуху и одновременно вырваться с арены, бесновалась во все стороны, но ничего не успевала. Метаморфозы искажали сэллу всё сильнее и быстрее, и с каждым слоем, слезавшим с неё, словно тленные шкуры с тысячелетней змеи, Схазма становилась всё более примитивным существом.

Вершина эволюции, живая плоть, способная стать чем угодно.

Высокая гуманоидная фигура из высокоразвитых мембран.

Непобедимый убийственный хищник в подвижной модульной броне.

Грозный тяжёлый броненосец.

Сильный медведе-лев.

Быстрый, но уязвимый падальщик.

Всеядная кислотная губка с гибким скелетом.

И наконец, пять-шесть ударов сердца спустя, на месте Схазмы лежало слизистое существо, похожее на жирную и мокрую улитку.

— Прото-смугль! — поражённо воскликнул профессор. — Эта страшная гадина была всего-навсего эволюционировавший прото-смугль?!

Серая женщина на другом конце арены так и не двинулась, не произнесла ни слова, лишь сложила руки в странный жест, что-то про равновесие — безмятежно растаяла в синем свете, вернув миру пузатого Охотека. Но поединок ещё не закончился, потому что Схазма, вернее, то, что от неё осталось, было ещё живо.

Коротыш подошёл к улитке и брезгливо поднял её, маленькие глазки дельца смотрели равнодушно и недовольно, а слизень вяло извивался в его руке.

— Природа, — презрительно сказал квинтиллиардер.

Он сунул слизня в свой ненасытный олигархический рот, прожевал с чавканьем и хрустом и проглотил. Вот тогда купол арены исчез, и Ана с Одиссеем синхронно выдохнули.

— Прекрасно, — проронила Афина, и даже Геометрис пророкотал что-то неясное, но, кажется, умиротворённое.

Одиссей испытал сильнейшее облегчение: наконец-то сэлла мертва, и реальная угроза для всей галактики разом миновала. Ему даже думать не хотелось о том, что будет, заполучи орден темпоральный контур или источник мощи с’харнов. Да что угодно из высших технологий Древних!

Но сердце человека резко сжалось — он всегда жалел тех, кто бездарно прожил свою единственную жизнь. В гибели каждого злодея есть доля печали именно потому, что он умер, так и не успев понять глубину своей неправоты, и уже не сможет измениться, исправить зло, которое причинил. Фокс понимал, что в данном случае слишком добр, и это конкретное чудовище нужно было уничтожить как можно скорее, любым способом. Он был готов убить Схазму и сам, если бы смог. К счастью, проверять не пришлось.

— Что это было? — удивлённо шипнул змей. — Какая-то престарелая молчунья одолела Схазму Чудовищную? Так легко?

— Не какая-то, — качнула точёной головой Афина. — Это была Богемия Прайм, которую называли Непобеждённой. Одна из основателей ордена сэлл.

— Ах, ловко! Истребить сэллу силой её же ордена! — восхитился Свийс, заёрзав от волнения по руке детектива. — Значит, эта старуха историческая личность? А у меня и данных нет, шссс, проклятая блокада! Даже запросить не у кого.

Афина смотрела на археолога с одобрением, и ясно, почему. Техно-боги нового Олимпа задались целью воплотить древний земной пантеон, и ради этого дочь Зевса изначально генетически сконструировали похожей на свой прототип: богиню мудрости и войны. Затем правильно воспитали, а при квантовом апгрейде ещё и скорректировали таким образом, чтобы характер Афины Веллетри соответствовал мифологическому оригиналу.

В общем, она одобряла тягу к рациональности и познанию. И глядя на старого учёного и его по-юношески свербящую, непоседливую жажду узнать новое, богиня оказала ему покровительство.

— Держи, — она послала информацию Свийсу прямо в нейр, и тот замер, изучая.

— Богемия Прайм была одновременно и комиссаром Содружества, и дипломатом ОГБ… и одной из главных фанатичек? — удивился Свийс. — Как можно совмещать должности с таким диаметрально-противоположным мировоззрением? Погодите, Содружество больше тысячи лет назад внесло орден сэлл в лист Экстремума и объявило врагом цивилизации. А эта Богемия умудрялась оставаться и сэллой и комиссаром? Как это возможно?

Змей был одновременно восхищён и сбит с толку.

— Одна из самых выдающихся личностей своего времени, — кивнула Афина. — А как матриарх ордена сэлл, одна из самых убийственных. Только в отличие от Схазмы, Богемия была умна и потому очень сдержана. Её первичное занятие — философия разума.

— Прожила триста семьдесят два года, абсолютный рекорд среди гуманоидных рас! — с восхищением и завистью сказал Свийс, ведь срок жизни крулианцев был ниже человеческого. — Хорошо быть сэллой, ничего не скажешь…

Воцарилось молчание. Ана смотрела на Охотека, который молча дулся в стороне.

— Вы так ловко обманули Схазму, — сказала девушка, сделав шаг ему навстречу.

Но олигарх остался глух к попыткам контакта и аккуратно отодвинулся назад.

— Тут больше её скудоумие, чем моя заслуга, — заметил он равнодушно. — От эффективного инструмента убийства не ждёшь такой доверчивости. А она только и делала, что превозносила свой орден, себя саму, и была слишком кровожадной. Неудивительно, что гордыня, желание драться и доказать возобладали над здравым смыслом.

— Ты слишком скромен, — вежливо возразил Одиссей. — Может, ты и не разбираешься в смертоубийстве, но мастер вести переговоры к нужному для тебя результату.

Охотек неопределённо махнул рукой, мол, проехали — он не собирался раскрывать ход своих мыслей и предпочёл замолчать. Но Ана хотела понять соперника, ведь от понимания могло зависеть, выживет она в следующем испытании или умрёт. И при всём своём богатстве, олигарх не мог помешать ей думать вслух.

— Сэллы происходят из искусственной экосистемы, которую создал уникальный биотех ордена, — сказала принцесса. — И ваша логика ясна: если Схазма инструмент, значит, есть сущность, которая создала её, ставит задачи и имеет над ней контроль. А учитывая уровень развития их биотехнологий, логично предположить, что степень этого контроля… близка к абсолютной. Поэтому вы нашли высшую сэллу, чтобы убить низшую.

Охотек промолчал, а Одиссей кивнул.

— Но вам требовалось так идеально всё провернуть: что б отвлекающий манёвр с дезинтегратором сработал, а Схазма не успела схватить звезду и поменять себя на другого бойца…

Волосы Аны лимонно пожелтели сомнением, она вопросительно смотрела на олигарха, но тот ничего не ответил.

— Не так уж и сложно, — отозвался вместо него Одиссей. — Перед боем Охотек прощупал почву и вывел Схазму из себя. Поставил под сомнение её приверженность идеологии сэлл, чтобы гарантировать обратную реакцию.

— Толстый манипулятор, — тихонько буркнул змей.

— Схазма была уверена в превосходстве ордена, — пожал плечами Фокс. — В каждом испытании она рвалась решить дело силой, и это ни разу не приносило результата. Охотек помог ей принять окончательное решение: драться самой во славу сэлл. А сам взял ультимативный козырь против неё и легко победил.

Квинтиллиардер смотрел на детектива с нескрываемым раздражением.

— Какой верный союзник, — заметил он флегматично. — Увы, не мой.

Фокс улыбнулся:

— За всё время игр ты не дал ни единого повода стать твоим другом. Никому.

— Мои лучшие друзья и союзники у меня в карманах, — парировал олигарх, похлопав по поясу своей робы. — А это испытание построено на противовесах, девочка, что тут непонятного? Акция бьёт монету, монета бьёт хлеб, хлеб бьёт акцию. А я бьюсь об заклад, что на каждого из возможных выборов в системе был заложен наилучший ответ.

— Понятно, — кивнула Ана и опустила глаза. Её волосы были каштанового цвета и ничего не отражали.

— Хитрость дельца, да что тут необычного? Почему вы все не в шоке от деэволюции?! — возмущённо скрипнул Свийс. — Это же уникально! Я раньше не знал сэлл, и в моём нейре нет данных об их… культуре. Пытался найти источник Великой сети или Планетарума, но увы. Как только мы попали на эту планету, связи с внешним миром обрезало.

— Это так, — подтвердила Афина. — Мы в полной блокаде от остального мира. Я использовала все доступные способы, чтобы выйти за пределы атмосферы планеты, но за ними — ничего.

— А может буквально: ничего? — предположил Одиссей. — Что, если мы в самом сердце небытия? Выход из пространства вселенной одновременно является и выходом из общей линии времени. Именно так Мир Ноль остаётся недосягаемым все миллиарды лет.

— Значит, планета вышла из пустоты на время отборочных, а когда мы пришли, вернулась обратно, — поняла Ана. — Даже Лум говорил подобное в трансляции…

Принцесса поёжилась, осознав, что вокруг них простирается бесконечное неодолимое ничто. Её тревожила неприятная мысль: что, если выбывшие из игры падают в пустоту и конвульсивно там распадаются, прекращая быть? Каждый из них ощутил эту участь в испытании с народом архаев — и кажется, это была одна из самых мучительных смертей.

Если в конце игр произойдёт всеобщий откат, то все вернутся в точку входа, даже погибшие. Но здесь они умрут просто потому, что так проще убрать из игры лишних. Жестокий и эффективный способ, рациональный до предела. Ане не хотелось, чтобы её догадка оказалась верна.

— Деэволюция! — напомнил Свийс. — Сэлла получила простую команду и эффектно вернула себя к примитиву, сама. Как такое возможно?

Одиссей знал, как. Но стоит ли рассказывать? Впрочем, какой может быть вред, если всё, что они переживут и узнают, откатится назад?

— Сэллы в чём-то подобны архаям, — сказал детектив. — Все они, независимо от предназначения и формы, состоят из пра-клеток, максимально развитых и почти совершенных. Каждая клетка сэлл — самостоятельный и смертоносный организм, вирус, но вместе они нечто большее. Любая из клеток хранит память предыдущей эволюции, сразу всех её ветвей, чтобы при необходимости изменить или вырастить любой орган, часть ткани или весь организм. Пра-клетки способны к направленной эволюции.

— А значит, могут и вернуться назад, — понял профессор. — К примитивам, из которых выросли. Ужасно интересно.

— Вы не устали торговать акциями на закрытой бирже? — осведомился Охотек. — Арена-то уже кончилась.

И верно, испытание битвой, которого так ждала Схазма, было завершено. Оставшиеся четверо игроков плюс два безбилетника, оккупировавших Одиссея Фокса, увидели, как мрачно-синие звёзды разделяются на мириады искр всевозможных оттенков и цветов, и небо над Миром Ноль снова становится разноцветным.

— Забавное совпадение, — с улыбкой сказала Ана, выпуская пережитое напряжение. — Трое из восьмерых выбрали остаться в бою самими собой. Геометрис, Шера и Схазма. И все трое проиграли.

— Забавная закономерность, — поправил Одиссей.

— Смотрите! — сказала Афина, указывая вверх.

Над мёртвой планетой вставало солнце.

Россыпи звёзд бледнели и таяли в бело-жёлтых лучах. Но солнце казалось не настоящим, а маленьким, словно луна, пылающая светом. Вероятно, так оно и было, ведь планета архаев не вращалась вокруг какой-то звезды, а существовала сама по себе, и в нужный момент могла создать или призвать что угодно: то статуи, то падающую планету, то крошечную уютную звезду. Одиссей рассмеялся и покачал головой, подставляя лицо свету.

Наступил день, и над игроками простёрлось пронзительно-синее небо. По простору вокруг пошли потоки сильного и тёплого ветра, словно стирая тяготы предыдущих сражений. Волосы Аны взметнулись, они переливались цветами предвкушения и страха, решимости и надежды на лучшее; в такие моменты она напоминала Фоксу цветок. Геометрис зарокотал, поднимаясь над поверхностью воды, по которой шли частые волны, и приблизился к остальным.

Пять статуй первых рас по-прежнему оставались в воздухе, но теперь они разошлись, освобождая центр для игроков, и выстроились широкой дугой с архаями на дальнем плане и пятью их «детьми» впереди.

Пятью. Одиссей отметил пустующее место между иксарцами и мордиал. Таинственная «раса войны», то ли уничтоженная, то ли стёртая из всех хроник, так и не воплотилась в статую. Но даже забыв про исчезнувшую расу, система помнила сам древний порядок — и выстраивала фигуры в нём.

Ветер нагнетал волны к центру, и они вздымались всё выше, перехлёстываясь и будоражась пенистыми гребнями, а затем изнутри потемнели и разом растеклись. Всё успокоилось, и Фокс с удивлением увидел чёрную стеклянную конструкцию, бывшую… Охотеком, Одиссеем, Аной/Афиной и Геометрисом.

Точные копии четверых игроков, приведённые примерно к одному масштабу (Геометрис побольше остальных, Охотек поменьше, но ненамного), смыкались спина к спине и срастались в единую глыбу. Они возвышались в одинаковых позах: руки разведены в стороны и слегка вытянуты вперёд, ладонями вверх. У Геометриса не было рук, но справа и слева от его блочного тела висели две части, в тех местах, где у гуманоидов находились бы расставленные ладони.

Все застыли, глядя на удивительную скульптуру.

— Весы, — догадался Одиссей.

И точно, перед ними были восьмирукие весы.

— Красиво, — Ана подошла к самой себе и провела рукой по литому чёрному стеклу сайн, которое умудрялось быть одновременно матовым и почти глянцевым, гладким.

Даже хистеройка проснулась, в отличном расположении духа и розовом цвете в мелкую солнечную крапинку. Она выёрзалась из-под свитера наружу, защекотав несчастную шею Фокса, и бесцеремонно влезла детективу на голову, устроившись в вихрах, как в гнезде, вальяжно развалилась так, что края торчали в обе стороны.

— Человек, а почему твоя статуя без меня? — обиделась она. — Эй, там, Древние, добавьте Уулечку!

— У тебя новая шляпа, — улыбнулась Ана, на мгновение забыв, что они… в ссоре? вражде? в тупике?

— Мне идёт? — спросил Одиссей.

Над статуями-весами вспыхнуло четыре символа, и все уставились на них, пытаясь ухватить суть игры.

— Первое точно «Ставка», — сказала Ана. — Нужно что-то положить на весы, и это будет твоя ставка. А окантовка, я где-то её видела…

— Раскрытая функция с неравными всплесками, — ответила Афина. — В волновой геометрии означает всевозможность.

— То есть, ставкой в этом испытании может стать всё, что угодно? — подсказал Свийс, пряча зависть перед теми, кто остался в игре. — В каком смысле: любая вещь или вообще всё?

— Нельзя поставить то, чего не имеешь, — бесстрастно сказал Одиссей.

— Второй символ — выбор соперника и снова ставка, — продолжала Ана. — Хм, ставка… против кого-то из игроков?

— А третий? — осведомился Охотек. — Раз уж вы всем подсказываете.

Афина задумалась; сам олигарх молчал, надув губы и не собираясь делиться мыслями; Геометрис неразборчиво пророкотал, повернул сломанное кольцо и перестроил блоки.

— Думаю, третий символ показывает равновесие, которое нужно восстановить, — задумчиво сообщила Афина.

— Сначала делаешь ставку, потом атакуешь другого игрока. И чтобы победить его, ты должен перевесить его ставку своей? — предположила Ана.

Она была не совсем права, и это «не совсем» могло стать разницей между жизнью и смертью. Одиссей нахмурился, пытаясь понять, как рассказать важное Ане с Афиной и ничего не открыть соперникам? Призрачный лик богини смотрел на него со спокойным интересом. Ну разумеется: она читает его микро-мимику так же легко, как биение сердца и всплески химических реакций. Хорошо и удобно быть техно-богом в окружении менее развитых существ. Афина заметила реакции Фокса и поняла, что он хочет что-то сказать.

Детектив отвернулся от Охотека, чтобы какое-нибудь хитрое устройство или умный ИИ в распоряжении квинтиллиардера не прочли его послание по губам, и беззвучно прошептал одну фразу. Афина посмотрела на человека с благодарностью и смежила веки, как будто сделала ему дружеский поклон. Но они с этой женщиной были вовсе не друзья.

Их многое разделяло: соперничество в великой Игре, старая вражда родов и нынешняя предназначенность Афины для огромной власти — при нежелании Фокса иметь с властью ничего общего. Но всего сутки назад эта женщина отдалась ему и призналась в любви. А любовь выше законов и правил, она правило и закон сама в себе, с ней нельзя не считаться. Одиссей уже видел, как ненависть или любовь одного человека к другому меняет судьбы отдельных миров и целых звёздных империй. А ещё он помнил, какой Афина была в его руках, такое нельзя подделать. Он не мог относиться к ней, как к чужой — хотел он этого или нет, Афина стала своей. Человек без апгрейдов был старомоден, и для него близость значила больше, чем просто мимолётный жест. Куда больше.

Так и получалось, что Фокс влюблён в Ану, но уже не может равнодушно относиться к её старшей версии, с которой они разделили не просто наслаждение и страсть — а единение, пусть и краткое, но ярчайшее в его жизни за много лет. И единственное за короткую жизнь Афины.

В общем, ситуация с девушкой и богиней была запутаннее, чем щупальца Схазмы. Зато на её фоне новое испытание Древних казалось умеренно-простым. Впрочем, именно четвёртый символ был довольно сложен: он вмещал усреднённое веретенообразное тело, четыре маленьких круга слева внизу, выстроенных в диагональ, и четыре справа: два самых верхних были синие и целые, а два нижних расколоты и серы.

— Ну тут очевидно! — рассмотрев изображение, пшикнул Свийс. — У чьей статуи правая ладонь, то есть, чаша, по итогам испытания выше будет, те и пройдут в финал. А двое недотянувших отправятся в бездну.

— Начнём.

Охотек деловито встал напротив себя, его статуя была слегка крупнее оригинала, но даже так не могла сравниться с ним по представительности и жадности. Одутловатые щёки настороженно дулись, и Фокс отметил, что олигарх снова крутит в руках брелок-цветок цедаров. Тот самый, что позволял ненадолго выйти из реальности в небытие, чтобы избежать любой угрозы.

Когда все четверо встали напротив своих статуй, над левой чашей каждого возник сияющий синий вопрос. Одиссей не раздумывал, в его владении было только две по-настоящему важных сущности, и сейчас следовало поставить ту, что менее ценна. Он накрыл чашу ладонью, зажмурился и загадал, что ставит на кон, так как не мог физически водрузить это на весы. Тело пронзило странное ощущение падения и пустоты, он пошатнулся и сдавленно выдохнул, но кроме Афины этого никто не заметил — для каждого был слишком важен собственный шаг.

Все сделали ставки; Геометрис простёр к чаше излом пространства, по нему прошла вибрация, и вниз упала одна-единственная песчинка.

Левые чаши-ладони дрогнули и поползли вниз, а правые стали соразмерно подниматься вверх. Они двигались медленно и постепенно, не больше миллиметра в секунду — но все четыре явно не собирались останавливаться на полпути. Неудивительно, ведь каждый поставил на кон самое дорогое, что у него есть.

— Жизнь? — волнуясь и даже сбиваясь, прошептал на ухо Фоксу профессор Свийс. — Ты поставил на кон свою жизнь?

— Чего? — возмутилась хистеройка. — С какой стати, кто будет меня холить и лелеять?!

— Пфф, — покачал головой олигарх. — Вы правда считаете, что жизнь любого из нас весит так много?

— Моя жизнь? Но это же самое важное! — возмутилась малышка и пошла фиолетовыми пятнами.

— Нет, дитя, — проскрипел старый змей. — Я был не прав. Конечно, во вселенной много вещей, более ценных, чем жизнь одного носителя. Даже для него самого.

Напряжение нарастало, чаши не останавливались, опускаясь всё ниже… но вдруг одна из них замерла. У Одиссея закружилась голова, он не смог удержаться на ногах и осел к ногам своей статуи, весь покрытый испариной. Ведь эта чёрная чаша была его ладонью. А значит, ставка Фокса оказалась наименее ценной из всех четырёх.

Человека замутило, горло стало сухим, происходящее вокруг отдалилось, будто он смотрел на мир через узкую трубу, так бывает перед тем, как теряешь сознание.

— Что с тобой? — Ана рывком разделилась с Афиной, оставив её возвышаться бледным призраком, шагнула и наклонилась к Фоксу, обняла его, чтобы удержать от падения в воду, и заглянула в глаза. В них была тревога.

— Всё… хорошо… — прошептал Одиссей. — Не бой…

Он не смог договорить.

— Значительные изменения витальных показателей, — бесстрастно оценила Афина, но её голос становился напряжённее с каждым словом. — Состояние истощения, близкое к критическому. Твоё тело… твои клетки… Включились процессы распада, тебе осталось жить несколько минут. Что ты поставил на кон?

— Гря… зь… — прошептал человек.

Ана и Афина замерли: они поняли, что, абсолютно лишённый теллагерсы, Одиссей просто умрёт. И они ничего не могут сделать, потому что даже техно-боги не в силах победить смерть, пришедшую за тем, кто обманывал её почти пятьсот лет.

— Вы не просто союзники, — обвиняюще плюнул Охотек, глядя брезгливо и неприязненно. — Вы пара… тройка… не важно! Не знаю, как вы умудрились побить все статистические вероятности и добраться почти до финала, из двух с половиной триллионов вместе, вдвоём… втроём… да вас только налоговая разберёт!! Но мы положим этому конец. Ты согласен?

Он обращался к Геометрису, и тот что-то тихо, спокойно пророкотал в ответ.

— Смотри, — сказала Ана, указывая на статуи, и горячей ладонью вытерла Фоксу лицо. Глаза не хотели открываться, но он сфокусировался и посмотрел.

Меньше всех опустилась левая ладонь Одиссея — его ставка не весила слишком много и остановилась чуть ниже полпути. Правая рука стеклянного детектива симметрично поднялась вверх и замерла далеко от верха.

Второй остановилась чаша квинтиллиардера.

— ЧТО?! — поражённо воскликнул он и схватился за голову. Вышедший из себя, выбитый из колеи, растерянный и непонимающий, маленький и смешной, впервые за все игры и испытания, все поразительные события и явления, которые свершились на Планете Судьбы. — Как это может быть?! Я поставил на кон ВСЁ, ЧТО У МЕНЯ ЕСТЬ! Все корпорации, всю бизнес-империю, все системы и планеты, флотилии торговых и военных кораблей, все астрономические счета в банках и сами астро-банки, все инвестиции и патенты, разработки и стартапы, всю контрабанду и компроматы, все обязательства и долги…

Он побледнел и отступил на шаг назад, пошатнулся, невидяще шаря по своим карманцам.

— Все двести двадцать два драгоценных, бесценных артефакта разных цивилизаций, которые собрал за свою жизнь…

Маленькие, жадные глазки коротыша трагично и безумно сверкнули.

— Скажите мне, что может быть ценнее этого?! Что?!

Ниже олигарха остановились две чаши, они шли почти вровень: плоский элемент из тела Геометриса, и буквально на палец ниже, у нижнего положения руки, ладонь Аны/Афины.

Неожиданно вернулось единство, все четверо почувствовали друг друга, ближе, чем в предыдущих испытаниях, когда было ещё много игроков. Теперь их осталось так мало, что они легко осознали ставки друг друга.

— Теллагерса, редчайшее вещество в галактике, — тихо сказал олигарх. — Даже в моей коллекции его нет. Оно потянуло на половину моей империи. Удивительно, но даже так… слабовато.

Геометрис зарокотал, тревожно и раскатисто, как штормовой прибой.

— Его песчинка — это три десятка спасённых звёздных систем, сотни миллиардов жизней, — с уважением сказала Афина. — Геометрис поставил на кон всё, чего добился и сделал, всю силу своего вмешательства в судьбы каждого из спасённых, а через них — в общую историю галактики.

— Три десятка? — истерично рассмеялся Охотек, глотая воздух и выпуская не звонкий смех, а задушенное свистящее «И-и-и». — У меня полторы сотни миров! Я контролирую судьбы куда большего числа потребителей и работников, слышите?

— Владеть кошельками людей и использовать их труд — несравнимо слабее, чем даровать им жизнь и сделать возможной жизнь их будущих поколений, — сказала Ана. В её голосе вовсе не было презрения, но делец почувствовал его у себя в душе. Это было неприятное ощущение.

— К тому же, твоя бизнес-империя тянется в будущее на достаточно ограниченный срок, — добавила Афина. — Ты клонишься к закату жизни, когда тебя не станет, её разберут по рукам, и с каждым годом эхо твоей воли будет стихать. А звёзды, которые реорганизовал Геометрис, останутся пылать и дарить энергию своим системам… очень надолго.

Наступило молчание. Охотек опустил голову и сжал руки на груди, придавленный осознанием мелкости того, что почитал великим. Он был не в силах смотреть на остальных. И в тишине пугающим всхрипом прозвучал лай Одиссея, который закашлялся собственной кровью и без сил откинулся назад. Он больше не мог держать голову.

— Скорее, — прошептала Ана, сжимая побелевшего детектива.

— Я поставила на кон своё право наследия, — быстро и чётко сказала Афина. — Наследия империей Олимпиаров и право власти над десятками тысяч систем. Не знаю, что оценила система: потенциал моего вмешательства в историю и жизни других… либо реальный объем этого вмешательства. Если они видели будущее.

— Мы поняли, — прошепелявил делец, не поднимая глаз. — Ты, оказывается, великая.

Он усмехнулся.

— Удивительно, как ты не брезгуешь знаться с нами, ничтожными.

Афина решила ответить ему, даже зная, как дороги секунды для умиравшего Одиссея:

— Это испытание показало нам, что твоя ничтожность обратно пропорциональна тому, сколько ты отдаёшь другим. И начать никогда не поздно.

Она наклонилась и легко подняла Фокса, руки богини расширились, превращаясь в энергетическое ложе, и голова детектива оказалась у Афины на груди. Она взглянула на него с печальным упрёком.

«Ну а что мне было делать?» отчётливо подумал Одиссей, зная, что обе принцессы поймут его через единство. «У меня только две крутых вещи…»

У каждой статуи загорелся новый вопрос, от которого тянулись три стрелочки: к остальным игрокам.

— Выбрать, кого атакуешь, — сказала Ана сосредоточенно. И посмотрела на Фокса.

Ради этого детектив и пошёл на риск: он поставил в свою защиту менее ценную вещь, чтобы в случае выхода в лидеры кого-то, кроме них с Аной, иметь возможность перевесить его более ценной. Так и вышло, вот только собственная ставка Фокса получилась слишком низкой, и шансы на выход в финал у него стали малы. Значит, теперь он играет не для себя, а для Аны с Афиной. Ведь хотя Геометрис и не стал буквальным лидером, его чаша висела опасно близко к их чаше. Следующий шаг может поменять порядок и выкинуть их из игры, и тогда в финал пройдут Охотек с Геометрисом.

Одиссей представил, как абсолютный эгоист становится победителем Игр, и, хотя это было на порядки лучше, чем со Схазмой, внутри всё равно отозвалось: «Нет, так будет неправильно». Что ж, даже если Фокс сейчас проиграет, он гарантирует победу Аны с Афиной.

— Подними… — прошептал детектив и указал взглядом на статую спасителя звёзд.

Богиня поднесла его и помогла сделать то, что он задумал.

Охотек и Геометрис с напряжением наблюдали, как скрюченные пальцы человека потянулись к лицу, цепко ухватили глаз… и понесли пустоту в пальцах. Как пустота опустилась на правую чашу существа-фрактала — израненного, растерявшего половину элементов, утратившего симметрию и гармонию, но сохранившего их внутри.

— Что ты поставил? — буркнул Охотек, сощурившись и ничего не видя.

Но все увидели, как чаша быстро, стремительно и неудержимо пошла вниз.

Геометрис застыл, полностью неподвижный впервые за время их знакомства, он остановился, как смолкшие часы, как сложный повреждённый механизм, который всегда немного двигался и тикал, перескладываясь внутри. Но это не означало вред. Лишь признание важности момента.

Правая чаша упала до нижней точки, левая взлетела максимально вверх.

Звёздная бездна, поражённо подумал Одиссей. Он знал, что глаз сайн имеет высокую ценность, но настолько? На весах лежало что-то невероятное, маленький чёрный шарик легко перевесил все достижения спасителя тридцати систем. Понимай Фокс это заранее, он поставил бы глаз на себя самого, обеспечив победу в испытании и выход в финал! Но он не подозревал об истинной ценности глаза.

— Пустоту? — обалдело воскликнул олигарх. — Ты поставил на кон Великое Ничто?!

После всего случившегося он был готов поверить уже во что угодно. И гипотеза была вполне логична: бесконечная пустота небытия перевесила бы хоть всю вселенную:) Но, увы или к счастью, Фокс не располагал такой силой и не владел Ничем. Просто квинтиллиардеру было не суждено увидеть, как детектив вытянул из глазницы чёрный глаз сайн и положил его на чашу весов Геометриса.

Взгляды Аны и Афины сверкнули одинаковым восхищением, в волосах принцессы волна светло-фиолетового волнения быстро сменилась водопадом рыжей радости. Всем стало понятно, что Геометрис в любом случае выбывает из игры. Перевес глаза сайн перед всеми его заслугами и свершениями был неоценимо-велик.

Он скромно принял своё поражение, пророкотал, как стихающий отголосок ушедшего шторма, и отступил от статуй. Кажется, Геометрис отказался делать ставку против кого-либо из игроков. Одиссею в этот момент стало уже совсем плохо, он почти терял сознание, поэтому Ана не медлила: она подошла к весам Охотека и накрыла ладонью его правую ладонь.

— Это безрассудно, — сказала Афина с осуждением и тревогой, она явно не одобряла выбор своей визави.

— У меня нет ничего даже отдалённо более сильного и ценного. И у тебя тоже не осталось.

Девушка выпрямилась, её взгляд остановился на бывшем боссе, который уже не видел и не понимал происходящего вокруг. Его кожа отекала и желтела, сетки капилляров проявлялись на щеках и руках.

— Да что ж ты делаешь, — завопила хистеройка. — Не смей умирать, кормилец мой! Чесатель и гладитель! Я и так потеряла всех остальных, хотя бы ты останься!

— Тише, — Свийс оплёл Уулю хвостами и прижал к себе. — Не сделай ему хуже.

Ана смотрела на Одиссея Фокса, который умирал у неё на глазах уже в третий раз. Что за дурацкая манера! Да сколько можно меня оставлять? Волосы девушки становились алыми и темнели, как вишнёвый водопад. Ана отчётливо, как никогда, поняла, что не хочет вселенной без этого человека. Без его мудрости и доброты, незаметного юмора и самых правильных вопросов мир теряет смысл. Она собрала всё, что могла, всё, что у неё было, и положила на чашу весов.

И империя Охотека, и без того невысоко взлетевшая, стала тяжело и недовольно оседать вниз.

— Что? — расхохотался квинтиллиардер безумным подхрюкивающим смехом. — ЛЮБОВЬ?! Какая, к смуглям, любовь? Да вы потешаетесь что ли? Как какая-то задрипанная романтика одного дурацкого человечка к другому ничтожеству может хоть как-то влиять на мощь огромных состояний, промышленность целых планет, сделки бизнес-империй?!!

Изумление вытаращило глаза олигарха посильнее, чем весь ВВП двенадцатого сектора. И судя по замершему, напряжённому взгляду Афины, она была с ним почти согласна. Богиня не верила, что любовь Аны может перевесить, способна спасти Фокса и оставить его в игре. Ведь она считала, что это чувство не проживёт долго.

— Ну, если рассуждать научно и комплексно, — внезапно прошипел змей.

Учёный, профессор, ядовитый и одинокий старик, вот уж от кого в последнюю очередь ожидаешь услышать слова поддержки и надежды.

— То удельная мера влияния чувства должна быть помножена на последствия, а затем рассмотрена в исторической перспективе. Почти всегда отношения двух субъектов слабо повлияют на мир, не больше прочих окружающих факторов. Но раз мера ценности в этом испытании Древних происходит от силы исторического воздействия… То в некоторых случаях любовь может быть очень весома. Например, если благодаря любви исторически значимая личность выжила или изменила направление своей важной деятельности на судьбоносное. А мы с вами находимся, без преувеличения, на пике переломного исторического момента.

Змей поднял кончик одного хвоста, совсем как Эркюль Пуаро, когда дотягивался до важной догадки и хотел это выразить.

— Мы в шаге от финала, поэтому возьмём подходящую фактуру и предположим, что любовь спасла будущего победителя Игр. После своей победы он получил огромные силы и основал новый аналог Содружества. А без вмешательства любви победил бы другой, который не создаст своё Содружество, или создаст что-то совсем другое. Тогда последствия будут огромны, и влияние данной конкретной любви на мир — просто неимоверно. Нужно учесть влияние и всех прочих факторов и вычесть их из результата, чтобы получить чистый удельный вес любви. В частностях это проделать попросту невозможно, их мириады. Но в категориальных исчислениях… Хмм.

Профессор задумался, набрасывая в уме и в нейре сетки формул, ИИ помогал ему выстраивать быстрые связи, исправляя ошибки и несоответствия на ходу. Основы крулианской волновой математики: кривая влияния Амурана, функция Кууп-Идуона, непостоянная Эруота… Получается…

— Вот, — довольно сказал змей. — Формула расчёта коэффициента влияния любви на историю, где Х это удельный судьбоносный вес отдельной любящей личности, Y удельный судьбоносный вес любимой, а F…

Он перечислил ещё с десяток факторов, а пока Свийс увлечённо тараторил и шипел, чёрная чаша Охотека и его последняя надежда медленно и неостановимо ползла вниз. Она остановилась где-то в нижней трети.

— Эврика! — удивился змей. — Судя по всему, у вас и правда особые чувства, молодые люди.

Ана и Афина смотрели друг на друга, и в их взглядах одновременно отразились взбудораженная радость, облегчение и стыд. В основном, конечно, у Аны, богиня держала себя в руках. Но кто знает саму себя, тот увидит чувства даже под мимическим контролем.

— Я ошибалась, — тихо сказала Афина.

— Ну и бред, — развёл руками Охотек. — Или читерство высшей пробы. Они как-то обманули систему, хитрохвостые верганские хруны! Точно говорю. Ну какая, к смуглям, любовь, как она может чего-то перевесить…

Олигарх безнадёжно расхохотался.

— Ты же сам сказал совсем недавно, — с внезапной твёрдостью оборвал его Свийс. — Что всё на свете можно купить. Значит, оценить денежной мерой. Значит, просчитать. Вот я просчитал тебе любовь и кидаю доказательство. Ты недооценил любовь, делец. Она подороже стоит. Может, стоит сменить инвест-стратегию и инвестировать в романтику?

Он ядовито усмехнулся, баюкая обоими хвостами позеленевшую от удовольствия Уулю.

— Но это я так, не в качестве бизнес-эксперта. Хе-хе-хе-с-с-с-с.

— Ладно, — воскликнул Охотек, временно выбитый из колеи и впервые с юности потерявший точное понимание того, как устроен мир. — Чёрная дыра с вами, сумасшедшие. Но победителей в испытании ДВА. Ваш выскочка, который попортил мне столько крови, тоже стоит низко. Если я опущу его ещё ниже, то пройду в финал и растопчу всю вашу романтику.

Он с жадной радостью уставился на умирающего Одиссея.

— Если ваши Древние так сильно ценят вклад в историю, то вот моя ставка, огромной исторической важности, — он собрался, сконцентрировался и подошёл к статуе Фокса серьёзный и надутый, как перед финальными торгами. — Когда я вернусь с этой слишком странной планеты, обещаю, гарантирую, клянусь… могу выписать бонды — что направлю всю мощь своего состояния, планет и корпораций на то, чтобы освобождать миры, которые мне принадлежат. Сто тридцать миров, столько народу!

Его глазки затуманились миражами прекрасного будущего.

— После победы мне будут уже не нужны все эти нахлебники, профсоюзы и обузы. Я реформирую их и раздам все богатства на благо своих систем. А сам получу от Древних бессмертие и неуязвимость, а свои артефактики оставлю. И, став святым и великим в глазах всей галактики, начну купаться в почитании и проповедовать всю вашу сиропную чушь! О, каким обожаемым пророком я стану. Спасибо за науку.

Он жадно схватил ладонь чёрного Одиссея и вложил туда горячее стремление изменить стратегию, обмануть Древних и переиграть всех проклятых романтических дураков на свете.

Но чаша весов не двинулась с места.

— Ты не учёл одну вещь, — сказала Ана. — Покинув игру, ты забудешь все свои обещания, потому что никогда их не давал. И тогда, даже если ты всеми силами хочешь измениться, решать будет не твоё стремление, а твоя личность. А твоя личность… эгоистична. Чтобы победить в этих играх, тебе нужно прямо сейчас стать пророком в будущем, не помня об этом. А ты не сможешь. Ты никогда в жизни не откажешься от накопленных богатств.

Охотек хотел яростно возразить, но увидел, что чаша стоит на месте. Его ставка не имела силы, а значит, девушка была права. Квинтиллиардер пошатнулся, его щёки сдулись, а уши завяли.

По равнине пронёсся ветер, все чаши весов вспыхнули, и статуи олигарха с Геометрисом рухнули вниз, расплескавшись водой. Глаз сайн остался висеть там, где секунду назад лежал, Афина создала энергетическую руку, взяла его и вложила в пустую глазницу Одиссея.

Детектив судорожно выдохнул, изогнулся и закричал — теллагерса вернулась в него моментальным рывком, заполнила изнутри. Она была нематериальна, но он почувствовал, как грязь вливается в каждую клетку. Какой же живительной она была! За столетия его тело так привыкло к теллагерсе, что не могло без неё существовать. Секунда, другая, Афина отпустила человека, он встал на ноги, сильно и жадно дыша. Затем рухнул на колени, зачерпнул воду ладонями и стал с наслаждением пить. Ана улыбнулась и отступила, в её глазах была горечь и гордость.

— Это лекарство? — волнуясь, спросила Ууля, вырываясь из хвостов Свийса и карабкаясь по рукаву наверх, на своё законное место. К детективу с каждым вздохом возвращались силы, но он не стал сгонять хистеройку и возражать.

— Будь готова вырубить его поля, — тихо пробормотал Одиссей прежде, чем встать.

Афина не ответила, но она была готова.

— Что ж, ставка не сыграла, — усмехнулся Охотек, поднимая одутловатое лицо. Напускное и наигранное расстройство сошло с него, как ненужная маска, глазки дельца расчётливо блестели, а в обеих руках было зажато по артефакту. — Но у нас, бизнесменов, есть старинная пословица.

— «Там, где правила не позволяют выиграть, истинные бизнесмены меняют правила», — кивнул Одиссей.

— О, вы в курсе. Это хорошо. За время всех испытаний я немного изучил Древних. И они, конечно, умны, но не абсолютно. Ведь нельзя предусмотреть всё на свете.

Он крутанул в руке диск-батарею элитного ингарского десанта, и два десятка крошечных самонаводящихся ракет сорвались в сторону Аны, Афины и Одиссея; каждая размером с горошину, но смертоносностью в пару тысяч энз.

Пока ракеты мчались к цели, Охотек размытым движением, безумно ускоренным вбросом стимулятора и работой мышечных прошивок, выхватил из другого кармана следующий артефакт и швырнул его под ноги. Одиссей не знал, что это, но давно понял, что делец так просто не сдастся. Если в принципе есть возможность преодолеть или нарушить темпоральный контур Древних, он сделает это — с богатством возможностей, рассованных по карманам. И сейчас Одиссею было совершенно не важно, что именно коротышка применит и как нейтрализует защиту архаев — он просто заранее предположил, что у Охотека получится.

И у Охотека получилось.

Мутная багровая волна разошлась на километр вокруг, Афина с ужасом узнала квантовый деэффектор мордиал. Откуда он у кого-то кроме хранителей Сети?!

Это было сильнее диссонирующего излучения олимпиаров, все полевые процессы разом прервало. Афине не понадобилось отключать луковые поля квинтиллиардера, они тоже вырубились, как и большинство систем самой техно-богини. Этот всплеск был таким мощным, что Афина потеряла половину личности, три четверти слоёв тела и способность хоть как-то влиять на бой. Да, все системы вырубило временно и все эффекты прекратило на короткий период, но она выпала из боя и никак не могла помочь.

Даже ракеты потеряли самонаведение, но всё происходящее заняло не больше секунды, к тому моменту их траектории были проложены, а медлительные живые существа уже не могли увернуться. Охотек прекрасно всё рассчитал.

Кроме одного.

Резкий болезненный рокот прошёлся по Геометрису, его блочное тело распахнулось, оттуда вываливались куски — но он развёл пространство на множество расходящихся линий и областей. Одиссей и Ана с широко раскрытыми глазами видели, как мир вокруг них распадается на блоки и сдвигается в стороны, и каждая ракета уходит мимо. Как рядом с ними сотрясаются взрывы, но усложняющийся фрактал сдвигов не позволяет взрывам коснуться их двоих.

Но Геометрис умирал, израненный и потерявший силы, он рассыпался на куски и не мог управлять каждым блоком так филигранно, как умел раньше. Ане чуть не снесло голову резко сдвинувшимся пластом, она вскрикнула и отпрыгнула прочь. Слева от Одиссея соединились два куска пространства, и взрывная волна повалила его в застывшую чёрную слякоть: неровная земля больно впилась в свитер, а край взрыва едва не оглушил человека без апгрейдов.

Ууля слетела с его головы, покатилась по земле и воде, два пласта смыкались прямо там, куда она упала. Хистеройка завопила от ужаса, став чёрной в сияющую голубую крапинку. Одиссей на карачках метнулся назад, упёрся в поднимающийся куб свёрнутого пространства, в котором бушевал компактный взрыв, протянул руку до предела и пальцами дотянулся до малышки, схватил её в самый последний момент перед тем, как падающий блок разрезал Уулю надвое — рванул к себе и нахлобучил на голову. Уж лучше пусть будет старомодной шляпой, но жива.

Вскочив, он почти столкнулся с Охотеком — встрёпанным, грязным, с прожжённой и порванной краешком взрыва робой и бесценными артефактами, которые рассыпались во все стороны. Скачущий взгляд олигарха упёрся в Фокса.

— А! — обрадовался коротыш, и в его правой руке блеснул дезинтегратор. — Как удачно.

Испытание завершилось, и в эти секунды система очищала игру — Охотек осветился синим контуром, чтобы вот-вот исчезнуть. Он вскинул левую руку, в которой всё это время держал цедарский исключитель, и Одиссей понял его план. Сейчас Охотек уйдёт в небытие, станев неподвластным даже Древним; система решит, что сработала и убрала лишнего игрока; а затем он вернётся и попытается убить остальных. Чтобы стать последним и единственным игроком, который ещё в игре, и автоматически одержать победу. И было не важно, позволит Планета Ноль воплотиться этому безумному плану или повторно выкинет Охотека прочь. Ведь Ане с Одиссеем будет уже всё равно.

Дезинтегратор уставился на безоружного человека.

Но у Одиссея было оружие — и был выбор, куда его применить.

Он схватил профессора Свийса за шею и взмахнул им, как двухвостым кнутом, метким ударом выбив из левой руки Охотека цедарианский исключитель — тот отлетел и упал рядом, поблёскивая из воды.

— Змеи, — сказал коротышка в шоке. — Ненавижу змей.

Он выстрелил из дезинтегратора, но тонкий пласт пространства сместился у Одиссея прямо перед лицом, и бесцветный луч ушёл в воду, а тело Охотека вспыхнуло по контуру и исчезло, вышвырнутое из игры. Последним выражением бизнесмена, которое увидел Одиссей, было ошеломление.

Секундой позже с прощальным рокотом ушёл Геометрис, ещё живой, но такой непривычно-малый и ослабевший. Один за другим очищались и исчезали взрывы, обломки, раскиданные повсюду бесценные артефакты. Расслоённое пространство сошлось обратно, и Фокс увидел, как бледный призрак Афины становится ярче, внутри один за другим вспыхивают и оживают подвижные полевые слои. Богиня вернулась и тут же окутала Ану, стремясь её защитить.

Одиссей едва успел нагнуться и схватить то единственное, что лежало рядом: маленький артефакт цедаров, похожий на металлический цветок из тонких лепестков-лезвий. Скорее всего, система сочтёт его частью человека и не выкинет вслед за бывшим хозяином.

— Надеюсь, и нас с Уулей не тронет, — испуганно зашипел Свийс, обвивая рукав Фокса. — Конец раунда, может, повторная проверка не заметит наше присутствие? Так хочется заглянуть в финал, хотя бы одним хвостом!

Синее сияние обняло его и хистеройку. Ты можешь обмануть систему Древних, но она вернётся и исправит ошибку.

— Ой! Мамочки! — воскликнула Ууля, став красной, как боевое знамя жеров. — А как же муршму…

И все исчезли.

Наступила поразительная тишина, солнце медленно закатилось за горизонт, угаснув. Две тёмных фигуры, одна с лёгким сияющим ореолом, стояли между бескрайними просторами звёзд: небесным и водным.

Неужели они остались одни, без соперников и врагов? Может ли быть, что все опасности миновали, все испытания пройдены, Ана и Одиссей опередили и победили невообразимое количество тех, кто стоял на пути у их… возвращения друг к другу?

Огромное облегчение пронзило обоих, они шагнули друг к другу, не успев подумать, и так же непроизвольно обнялись. Рука девушки на спине мужчины раздвоилась на две: живую и сотканную из силовых полей. Две женщины обнимали Одиссея, как одна. Или одна, как две?

Прошли минуты, полные тишины, спокойствия и тепла. Безопасности.

— Что ж, — сказал Одиссей, отступая назад и глядя на обеих женщин, взволнованную и строгую. — Свийс говорил, что мир замер на переломе судьбы. Мы в финале. Самое время выяснить отношения.