Головоломка

22 августа, остров Кранту

Наш частокол очень хорошо выполняет свою функцию. Некоторые бамбуковые палки такие же толстые, как греческие колонны, да еще папа связал их металлической проволокой. Она такая прочная, что выдержит любое мифическое существо. Папа начал называть их скада, что, как он объяснил нам, на староанглийском означает «тени».

— Нам нужно какое-то собирательное существительное, чтобы называть их всех, — сказал он. — Словосочетание «мифические существа» слишком трудно выговорить.

А уж моему папе можно доверять, когда речь идет о староанглийском. Зато его не заставишь говорить на обычном языке.

В любом случае это слово подхватили все. Грант поинтересовался у папы, как же будет множественное число от скада, и папа ответил:

— Скада и есть множественное число. Единственное число — скаду.

Из-за этого Грант слегка надулся на некоторое время. Его раздражали папины замечания, и я не могу его за это винить.

Несколько этих самых скада пытались пробраться на огороженную территорию. Единорог несколько раз бодал частокол и врезался в него корпусом. Но нашей ограде это нисколько не повредило. Да еще гиралон — четырехрукая горилла — пытался вскарабкаться на нее. Но бамбук очень гладкий и блестящий, поэтому гиралон не мог как следует ухватиться и все время падал.

Поэтому за частоколом мы чувствуем себя в относительной безопасности.

Забавно, но как раз тогда, когда мы оказались за высокой оградой, скада начали бродить около самого края деревни. Такое впечатление, что теперь они чувствовали себя защищенными от нас. Папа прорезал для нас смотровые отверстия всего в несколько сантиметров шириной, поэтому мы могли наблюдать за ними. Они приходили и уходили, чаще по одному и очень редко вместе, потому что они, кажется, недолюбливали друг друга. Некоторых мы вообще не видели. Зато другие бывали почти каждый день. Насколько я знаю, ауизотль[8] не приходил ни разу. Папа говорил, что это, возможно, связано с тем, что он наполовину человек, наполовину обезьяна и просто завидует обитателям крепости. Тем не менее единорог приходил все время, и мы хорошо изучили это существо.

Могу поклясться, большинство из вас думают, что единорог — это просто лошадь с рогом, торчащим изо лба.

Так вот, вы ошибаетесь.

Живой единорог — это самое прекрасное существо, которое я когда-либо видел, а уж я — о! — видел их предостаточно. У него ноги оленя, львиный хвост, голова и тело лошади. Его единственный рог у основания имеет цвет слоновой кости, в середине он черный как смоль, а его красный кончик сияет как рубин. Шкура единорога белая, как основание его рога, а глаза темно-синие. В них даже невозможно смотреть: они такие синие, что у тебя мурашки бегут по коже и приходится отворачиваться.

Почти каждое утро мы встаем и смотрим, как единорог гарцует около изгороди. Джорджия все хочет вынести ему бидон молока (блин, эти девчонки!), но папа сказал, что нет никаких оснований думать, что он вообще ест и пьет. По крайней мере мы никогда не видели, как он пасется. Он сказал, что мы не должны подсовывать скада никакой нашей пищи, потому что ею можем отравить их до смерти. Джорджия считает, что это глупости, но тем не менее не осмеливается нарушить папин запрет.

Но единорог все равно стал в большей степени нашим домашним питомцем, чем другие скада. Я достаточно часто видел грифона, да и страшная макара нередко бродила в тени кустов на краю тропического леса, но ни с кем мы не познакомились так близко, как с единорогом.

— Мне бы хотелось прокатиться на нем, — однажды сказала Джорджия. — Вскарабкаться на его прекрасную спину и проскакать по лесу.

— На нем? — переспросил я.

— На нем, на ней — какая разница? Я бы хотела прокатиться.

— Это будет трудновато, — сказал Хасс, — прокатиться на диком звере. Но я понимаю, что ты имеешь в виду, Джорджия. Это было бы круто!

— Возможно, ты бы мог это сделать, Хасс, — сказала она ему. — Если уж ты скакал на арабских жеребцах!

— И на верблюдах, — добавил Хасс с куда меньшей скромностью, чем обычно. — Возможно, я смог бы проехаться верхом на единороге. Это правда, что жеребцы — самые дикие лошади на свете. И конечно, я ездил на них без седла.

«Конечно же! — подумал я. — А как же еще?»

— Ну а это вовсе не лошадь! — прервал я его. — Это скаду, а все скада непредсказуемы, поэтому никто не должен пытаться ездить на нем.

Я решил, что употребление староанглийского слова в единственном и множественном числе в одном предложении — прекрасный показатель того, кто самый умный среди нас.

Чистая правда, я дико ревновал. Я не мог соревноваться с ним в его достижениях.

Кажется, и Хасс, и Джорджия хорошо ездили на лошадях. И вроде бы в Калифорнии Джорджия часто ездила верхом. Хассан участвовал в скачках османского шейха. Очевидно, в этих скачках соревновалось очень много арабских мальчиков. Все, что было нужно, чтобы заработать десять динаров, — это продержаться на лошади до конца скачки. Хасс говорил, что для него это было способом заработать деньги. Более того, Хасс явно произвел на Джорджию впечатление тем, что ездил на жеребцах. Видимо, большинство людей садятся верхом только на кобыл или меринов. Мерины — это кастрированные жеребцы, а после операции они теряют большую часть своей агрессивности. Если они не кастрированы, то они очень свирепы и своенравны. Джорджия говорила, что только по-настоящему опытные наездники могут укротить жеребца.

— Я хочу попробовать, пока мы еще не уехали отсюда, — сказала Джорджия, махнув рукой в сторону единорога. — Это такая красивая лошадка.

— Да какая это, к черту, тебе лошадка?! — закричал я идиотской девчонке. — Это, черт побери, необычное животное, которое, возможно, попытается убить тебя. Если ты попытаешься, я на тебя стукну. Меня не волнует, что это донос. Если ты осмелишься покататься на этом звере, ты можешь пострадать.

Вместо того чтобы разозлиться, как я ожидал, она улыбнулась мне задорной улыбкой и произнесла:

— Макс беспокоится обо мне — как мило!

Теперь, насколько мы знали, тропический лес был полон скада.

Тем не менее, проведя несколько дней за частоколом, мы начали скучать по купанию и физическим упражнениям. Нам не хватало наших прогулок в тропическом лесу и нашего пляжа в лагуне. За изгородью мы чувствовали себя запертыми, и нам словно не хватало воздуха. Поэтому мы снова стали выходить наружу.

Только теперь все прогулки осуществляются с вооруженным эскортом.

Но вот до пляжа добраться куда безопаснее и легче.

Скада стремятся оставаться за кустами и деревьями, где маскироваться легче всего. С западного края деревни, где мы сделали ворота, есть хорошо просматривающаяся широкая тропинка, ведущая прямо к воде. Когда мы хотим поплавать, мы мчимся прямиком по этой тропинке на то, что осталось от пляжа.

О, вода просто великолепная! У нее отличная температура: она охлаждает, но в то же время можно сидеть в море больше часа и не закоченеть. По спине бегут мурашки, но ты не мерзнешь. Вода светло-зеленая и прозрачная, как стекло. Это отличная площадка для наших игр. Под водой можно столько всего увидеть, а когда тебе наскучит глазеть на рыб, морские растения и кораллы, ты можешь собирать на пляже великолепные раковины.

Но нам нужно ходить в лагуну не только для развлечения. Родителям Джорджии приходится присматривать за своей яхтой. Теперь судно стоит недалеко от берега в канале, и Грант ходит туда, чтобы пополнить запасы, воспользоваться своим компьютером и связаться с берегом по радио, а также проверить, все ли в порядке на борту. К счастью (как он говорит), на острове нет обезьян, потому что эти создания, которые рушат все на своем пути, залезут куда хочешь и сопрут все, что не прибито гвоздями.

Грант почему-то просто ненавидит обезьян.

— Противные маленькие чудовища, — говорит он про них. — Глумление над человеком.

Грант вырос в Библейском поясе,[9] поэтому, как Джорджия говорила нам, он не слишком-то признает Дарвиновскую теорию эволюции. Однажды папа попытался поспорить с ним, но спор ни к чему не привел. Когда какая-то мысль так глубоко засела у кого-то в голове, ее не так-то просто из нее выбить. Можно говорить ему все что угодно. Он все равно все знает, и, более того, знает лучше.

Лоррейн совсем не такая. Если ей рассказать что-нибудь неизвестное, она завизжит и скажет:

— Да такого не может быть! Кто все это придумал?

Но будет с интересом слушать то, что ей говоришь.

И ей и правда будет интересно. Джорджия сказала мне, что ее мама была «лейтенантом в армии» и в 1983 году сражалась на Карибском острове, который называется Гренада.

— Конечно, она не одна там сражалась, — уточнила Джорджия. — Она просто была одним из американских солдат в подразделении.

— Да разве у вас девчонки служат в армии? — заспорил я. — Некоторые из них могут быть докторами или медсестрами…

— У нас — служат. В нашей армии могут служить женщины.

— И она носила ружье?

— Военным не разрешается называть это ружьем. Они называют его «винтовка». А офицеры носят не винтовки, а пистолеты.

Какая-то часть внутри меня решила, что это очень круто, а другая возражала, и все это не укладывалось у меня в голове. Но я отлично знал, что Джорджия не стала бы врать. Поэтому на следующий день, когда мы остались одни, я спросил Лоррейн:

— А вы правда стреляли в людей на Карибах?

В этот момент она резала мясо и, услышав мой вопрос, аккуратно отложила нож в сторону, прежде чем ответить:

— Нет, я никого не застрелила в своей жизни, Макс.

— Но ведь у вас был сорок пятый калибр или еще что-то? Когда вы были в армии?

— Тридцать восьмой у меня был, — сказала она, слегка улыбнувшись. — Но я никогда не стреляла из него, будучи в ярости.

— А вы когда-нибудь видели настоящий бой?

— Да, и это было вовсе не так круто, как тебе кажется, Макс. Это было по-настоящему страшно, а после… ну, снятся плохие сны. Это вовсе не та вещь, о которой мне хотелось бы рассказывать, понимаешь? Видишь ли, я никогда не была уверена, что тогда было правильно, а что — нет. Я записалась в армию, потому что жила в маленьком городке, где не было работы. Армия послала меня учиться, и я начала что-то из себя представлять. Стала офицером. Я очень гордилась собой, а мои друзья и родные гордились мной. Но потом вдруг оказалось, что это не просто работа, где дают хорошее жалованье и красивую форму. Ты понимаешь, что оказался на войне в какой-то стране, о которой едва ли слышал до этого, и не можешь ничего с этим поделать. К тому времени армия стала тебе новой семьей, а твоя семья велит делать то, что тебе скажут.

Она немного помолчала, потом добавила:

— Если ты когда-нибудь будешь думать о том, чтобы записаться в армию, флот или авиацию, Макс, пожалуйста, убедись, действительно ли это то, чего тебе хочется.

— А Джорджия сказала, что вы снайпер. Вы снайпер или нет?

Услышав эту фразу, она решила, что я не услышал ничего из того, что она мне говорила, и печально покачала головой, прежде чем ответить:

— Да-да, была.

Тем не менее я слушал и понял, что она хотела мне сказать. Она говорила, что, для того, чтобы быть в армии, ты должен быть прирожденным воином, что-то в этом роде. Ну а я им в любом случае не был. Мне вовсе не хотелось записываться в армию. Но я все еще думал о пиратах. Если они нападут на нас, то будет очень здорово, что Лоррейн с нами. Нам пригодится женщина, которая не будет визжать и падать в обморок при первом же выстреле. Уж Лоррейн-то поведет себя иначе! Она выхватит свой тридцать восьмой и начнет палить в нападающих, поражая цель с каждым нажатием курка.

— А как вы познакомились с Грантом? — спросил я у нее. Мне это было не очень-то и интересно, но мне хотелось хоть как-то сгладить неприятное впечатление от нашего разговора, потому что я видел, что мои вопросы потревожили ее. — Это было очень романтично?

Она снова улыбнулась, на этот раз солнечной улыбкой.

— Романтично? Ну, потом я влюбилась в него, поэтому думаю, что романтично. Это было в трамвае. Я уволилась из армии и работала в одной компании в Сан-Франциско. Мне было всего двадцать шесть, и у меня целый год не было парня. А у Гранта в тот день сломалась машина, иначе он никогда не стал бы толкаться в общественном транспорте. Он выглядел таким недовольным и расстроенным, что я начала строить ему рожи, чтобы развеселить. Не прямо ему, а в трамвайное окно, так что он видел всего лишь мое отражение, но это еще сильнее его разозлило.

— Что это вы незнакомцу рожи корчите в окно? Он, должно быть, подумал, что вы сумасшедшая.

— Ты так думаешь? — Она рассмеялась. — В любом случае мы вышли на одной остановке, и я купила себе кофе в той же палатке, где обычно. Но, повинуясь какому-то импульсу, я купила кофе и для него. Я сказала ему, что сделала это потому, что была так бесцеремонна в трамвае. А он меня спросил: «Вам что, десять лет?» А я ответила: «Иногда — да, а иногда мне куда больше. Зависит от ситуации». После этого он посмотрел на меня так, будто мой ответ произвел на него впечатление. И он спросил меня, что я делаю во время ланча. Ну и так далее.

— Вы поженились.

— Ну да. — Она снова стала резать мясо. — Я стала миссис Портер. До встречи с Грантом я распланировала для себя совсем другую жизнь, но мне не потребовалось много времени, чтобы перекроить этот план. Иосиф-Мария, — рассмеялась она, — я поймала на крючок богатенького мужчину! Мне больше не надо было беспокоиться о деньгах. Грант, знаешь ли, — очень успешный ювелир. Я обеспечена до конца жизни.

— И тогда родилась Джорджия.

Лоррейн внимательно посмотрела на меня, потом, кажется, приняла решение:

— Да, но не у меня. Макс, мы удочерили Джорджию.

— Ой…

На несколько мгновений я просто ошалел от такой новости. Не потому, что это имело хоть какое-то значение для меня или кого-то из окружающих, но потому, что я даже не мог такого предположить. Я всегда считал, что Джорджия похожа на Лоррейн. Они так походили друг на друга. Но Джорджия была удочерена. И что с того? Кажется, ее родители очень ее любят, и до этого никто вообще об этом не заговаривал.

— Если ты удивляешься, почему мы не говорили об этом раньше, Макс, то, возможно, потому, что мы сами редко об этом думаем. Джорджия обо всем знает. Она встречалась со своей биологической матерью, а отец ее неизвестен. И она счастлива с нами, со своей семьей. — Маленькая морщинка появилась на лбу Лоррейн. Она снова перестала резать мясо. — Как ты думаешь, она счастлива, Макс?

— Точно счастлива! — ответил я без колебаний. — Почему бы ей не быть счастливой?

— И на самом деле, почему бы нет? — Морщинка исчезла.

— А вы и Грант не можете?.. — нерешительно спросил я.

— Сами иметь детей? Нет.

Это было все, что мне хотелось узнать, и я был вполне доволен. Последний вопрос я задал только потому, что решил, что она его от меня ждет. Честно говоря, мне вовсе не хотелось знать никаких деталей.

На этом мы и закончили разговор.