Голубые дьяволы

Глава тринадцатая

Немцы наседали. Разъяренные упорным сопротивлением защитников города, они решили сегодня смять их во что бы то ни стало. Ведь курам на смех: батальон скромно вооруженных десантников сдерживает в течение двух суток натиск отборных войск германской армии с их танками, пушками и самолетами! Шутка ли сказать, за один лишь первый день боев эти фанатики–комсомольцы подбили и сожгли 9 танков, не считая бронетранспортеров и автомашин.

Маленький степной городок потонул в сплошном грохоте разрывов, пулеметной и винтовочной трескотне. Еще два дня тому назад никому неизвестный, сегодня он встал на газетных полосах в один ряд с такими известными городами, как Воронеж, Новороссийск, Сталинград. Глаза всего человечества были направлены в эти тревожные дни на крохотную точку, поставленную топографом в географической карте лишь потому, что по соседству с Моздоком не оказалось более внушительного населенного пункта. Одна центральная, наполовину заасфальтированная улица, протянувшаяся наискосок к Тереку с северо–запада на юго–восток, да вокруг нее сеточка улиц–коротышек с саманными, казачьего типа домиками — вот и весь город. На одной окраине — кирпичный завод, на другой — пивной завод, в центре — винный завод, такова его промышленность ко времени описываемых событий. Кирпичный завод занят немцами в первый день боев. Пивной завод — на следующий. Остался незахваченным винный завод. К нему сейчас устремились гитлеровцы: словно намереваясь утолить хоть вином свою ненасытную жажду власти над человечеством.

Нет, конечно, не моздокское вино влекло сюда немецких захватчиков. «Моя основная цель, — заявил Гитлер на совещании командного состава группы армий «Юг», — занять область Кавказа, возможно основательнее разбив русские силы. Если я не получу нефть Майкопа и Грозного, я должен ликвидировать войну».

Ему вторил доктор Геббельс: «Если к назначенному командованием времени закончатся бои на Кавказе, мы будем иметь в своих руках богатейшие нефтяные области в Европе. А кто обладает пшеницей, нефтью, железом и углем, тот выиграет войну». В немецком путеводителе по Кавказу, выпущенном соответствующей службой задолго до начала боев на Тереке, перечислялись со свойственным фашистам цинизмом кавказские богатства, «принадлежащие» фатерланду [3]: нефть — в Грозном и Баку; свинец и цинк — в Осетии; молибден — в Кабарде; рыба — в Дагестане; медь — в Армении. Моздок же стоял на пути к этим лакомым кускам.

Сдавливаемые почти со всех сторон танковыми клещами, гвардейцы отходили постепенно к центру города, все ближе к реке, огрызаясь ружьями ПТР и гранатами — из окон подвалов, с чердаков домов, из–за кирпичных заборов и саманных дувалов. Фашистские танки, заняв входы в боковые улицы, обстреливали прямой наводкой проспект, но продвигаться к нему не решались: очень уж много в этом городе каменных заборов, каждый может оказаться засадой.

Мимо одного такого забора, пригибая голову от свистящих пуль, спешил к соседнему узлу сопротивления комиссар, он же и командир батальона — Фельдман Григорий Яковлевич. Его сопровождали: связной и несколько рядовых.

— Скорее! — торопил подчиненных старший политрук. Он очень переживал за роту Дзусова, которая оказалась в самом пекле боя без поддержки и связи. Нужно немедленно вывести ее из–под удара и направить к терскому мосту на помощь переброшенному туда дивизиону сорокапятимиллиметровых пушек. Пора уходить за Терек. Батальон свою задачу выполнил: он в течение двух суток сдерживал атаки гитлеровцев, давая возможность отступающим частям Красной Армии занять оборону на том берегу. Труднее всего приходится сейчас 7‑й роте, сдерживающей врага вместе с 1‑й ротой 1‑го батальона возле городской рощи. Там же находится комиссар бригады и корреспондент «Красной Звезды». Настырный майор: до конца решил быть с батальоном на этом берегу. Чего доброго, убьют в перестрелке, и не узнает страна о подвигах героев–бронебойщиков и ростовского шахтера Саши Рыковского. «Вернусь в штаб и отправлю его к парому сразу же», — решил Фельдман, перебегая улицу у городской больницы. В это время над ним проскрежетал снаряд. Он пролетел так близко, что Фельдман почувствовал, как шибануло в лицо горячим воздухом.

— Товарищ старший политрук, — танки! — крикнул связной, хватая комиссара за рукав гимнастерки.

Фельдман взглянул в конец улицы: оттуда ползли навстречу две грязно–зеленые гигантские жабы.

— Прячься за забор! — крикнул он и сам перемахнул через кирпичную, высотой в человеческий рост стенку без видимого усилия. После удивлялся, как это ловко у него получилось. Посмотрел бы на его прыжок бригадный физрук, довольно скептически относившийся к физическим возможностям комиссара 3‑го батальона.

По забору простучали одна за другой пулеметные очереди, от него посыпались на дорогу осколки кирпича.

— Приготовить гранаты!

Бойцы крутнули рукоятки противотанковых гранат.

— Только спокойнее, не торопитесь, — подсказывал комиссар, в волнении поглаживая свою гранату, словно улегшегося на колене котенка.

Зловещее лязганье гусениц приближалось. Вот уже башня переднего танка поползла по кромке забора. Пора… Одна за другой взметнулись в воздух тяжелые зеленые цилиндры, напоминающие собой консервные банки со свиной тушенкой. Ахнул мощный взрыв, и над танком взвился огненный султан.

— Молодцы! — крикнул комиссар, поднимаясь на носки сапог и заглядывая через забор. Так близко он еще не видел вражеской техники. Танк стоял в трех метрах от него, неуклюжий, грязный, со следами машинного масла на борту. Он жарко горел. Клубы дыма вздымались выше стоящей рядом акации. За ним стоял другой танк, такой же грязный и беспомощный. Он, видимо, раздумывал: то ли дать задний ход, то ли обойти ставшего поперек дороги флагмана. Наконец решился. Подминая правой гусеницей куст сирени, двинулся в обход горящего собрата. «Не пройдешь, гад!» — Фельдман вставил левую ногу в какую–то дыру в заборе, приподнялся над ним и швырнул гранату на моторный отсек танка. Еще раз вздрогнула земля, и второй танк густо зачадил, найдя бесславную гибель на тесной моздокской улочке.

— За мной!

Фельдман бросился в глубь фруктового сада с намерением выйти на соседнюю улицу. Увидев бегущего человека, из конуры выскочила собака и едва не цапнула его за сапог.

— Тю, дура лохматая! — замахнулся на нее прикладом автомата бегущий следом за комиссаром боец. — Своих не узнаешь? Ты на немцев бросайся…

На соседней улице танков не было. По ней бежали отступающие бойцы. Фельдман узнал Копылова, командира отделения бронебойщиков. Маленький, худенький, он согнулся под тяжестью противотанкового ружья, с трудом переводя дух. За ним гуськом бежало его отделение.

— Вы куда? — вытаращился на него комиссар.

— А кто его знает, — пожал плечами Копылов. По лицу его катился пот. Тонкие губы побледнели от напряжения.

— А где все другие? — спросил комиссар.

— Отходят к реке. Только Кириллов с седьмой ротой остался для прикрытия.

— Так куда же вы претесь — к черту на рога? А ну, поворачивайте к реке. Переправитесь на пароме на тот берег и займете оборону напротив переправы. Если к ней прорвутся танки, прикроете паром, — отдал приказание комиссар и побежал дальше.

— Есть, товарищ старший политрук! — козырнул вслед ему Копылов, и отделение бронебойщиков припустило по главной улице под горячим августовским солнцем с пудовой ношей на плече и под несмолкаемый сводный оркестр русских минометов и немецких пушек.

Река встретила бронебойщиков отраженным солнцем, которое уже заметно скатилось к терским зарослям, и неописуемой неразберихой на берегу. Красноармейцы, раненые и здоровые, бегали по нему во всех направлениях, стаскивая под кручу из соседних дворов все что попадало под руку: бочки, бревна, плетни, доски и прочую плавучую дребедень. Все это связывалось в диковинной формы плоты при помощи веревок, проволоки, ремней и обмоток.

А где же паром?

Копылов сбросил на траву ПТР, вытер рукавом мокрый от пота лоб, переглянулся с бойцами своего отделения.

— Вон только трос висит над водой, а парома тютю, — вытянул руку первый номер Трегубов.

Что же делать? На чем перебраться на ту сторону с такими тяжеленными игрушками? И тут Копылов увидел помощника командира батальона по хозчасти Шабельникова. Он прибивал топором к каким–то жердям крышку от стола, не забывая при этом отдавать распоряжения. Возле него суетился старый дед с трубкой–носогрейкой в зубах.

Копылов скатился по крутому берегу вниз, обратился к Шабельникову, как того требовал строевой устав.

— Разбомбили паром. Пока не поздно, дуйте по дамбе к мосту. А мне и без вас есть кого переправлять, — одних только раненых — вагон, — деловито, без уныния в голосе ответил Шабельников.

Снова взвалили бронебойщики на свои натруженные плечи тяжелые ружья и, проклиная Гитлера с его предками по седьмое колено, устремились вдоль берега к мосту, до которого отсюда было километра полтора, а то и больше. Они уже вбегали на его широкую бетонную спину, когда сзади кто–то гневно закричал:

— Эй, пэтээровцы! Вы куда это скачете?

Копылов остановился. С противоположной стороны дороги из–за насыпи поднимался к ним политрук. Поодаль в кустах стояли две сорокапятимиллиметровые пушки с прислугой. Стволы пушек направлены наискосок к дороге, проходящей по восточной окраине Моздоку от железнодорожного вокзала к мосту.

— На подходе немецкие танки, а вы за речку шкуру спасать? — продолжал политрук звенящим от злости голосом.

— Никак нет, товарищ гвардии политрук, — вытянулся перед сердитым начальником Копылов. — Мы выполняем приказ командира батальона: идем занимать оборону на том берегу напротив пере…

— Слушай теперь мой приказ! — перебил младшего сержанта политрук: — Занять оборону на этом берегу по дамбе, она словно нарочно для вас насыпана. Танки будут идти по дороге. Бейте им в бок слева, я со своими артиллеристами буду им бить справа, понятно? Ну, давайте быстро!

Бронебойщики послушно повернули назад, с ходу бросили ножки ружей на гребень берегового укрепления, клацнули затворами.

— Кто это такой? — спросил у Копылова второй номер.

— Кто его знает, — пожал плечами командир отделения.

— Да это Жицкий, политрук артдивизиона, — подсказали слева.

— Решительный дядька, — вздохнул еще кто–то.

— Кажется, идут, — приподнялся над краем дамбы один из первых номеров. — Ну да, идут! Да вон же они… ух, сколько! Один, два, три — до черта…

— Приготовиться к бою! — крикнул Копылов, направляя четырехугольный набалдашник ружья в головной танк. Потянулись тягучие, как деготь на морозе, секунды ожидания, когда эта страшная машина подползет на расстояние верного выстрела. Первыми не выдержали искушения артиллеристы. Одна за другой рявкнули их мелкокалиберные пушчонки, и стреляющий на ходу передний танк словно споткнулся о брошенный ему под гусеницу камень. Еще раз ударила «сорокопятка», и еще один танк закрутился на дороге, охваченный цепким пламенем. Видя, что напоролись на засаду, танки свернули с дороги и продолжали путь к мосту, прикрываясь кустарником.

Вот тогда и выскочил на дорогу отчаянный житомирец политрук Василий Жицкий, чтобы легче было корректировать огонь орудий.

— Огонь! — рубил он ладонью красноватый предвечерний воздух. — Огонь!

«Геройский парень!» — с восхищением подумал Копылов, переводя взгляд с политрука на ломящегося сквозь кусты и изрыгающего огонь бронированного чудовища. Вот он, обходя большое дерево, показал свой серый, как у волка, бок.

— Огонь! — скомандовал командир отделения и мягко потянул спусковой крючок пэтээра. — Над танком рванулся вверх клуб дыма. — Готов! — Это был первый танк Ивана Копылова.

Потом за ратные подвиги он будет удостоен ордена «Славы» всех степеней и станет едва ли не единственным в стране Кавалером четырех орденов, а не трех, как положено.

— Патрон! — кричал он и так не зевавшему своему второму номеру и, клацнув затвором, снова выискивал в кустах грязно–серое страшилище. В пылу боя он забыл про отважного политрука и, когда, охотясь за очередным фашистским зверем, повел ружьем в том направлении, где политрук командовал, увидел, что Жицкий лежит на дороге вниз лицом.

— Ваня! Смотри, танки на мост лезут! — услышал Копылов. Он рывком развернул ружье. Но не успел выстрелить. В ту же секунду раздался страшный взрыв, от которого заходила ходуном земля, словно от семибалльного землетрясения. Бронебойщики уткнулись носами в землю. А когда они вновь подняли головы, то не увидели ни танков на мосту, ни самого моста — только огромное облако дыма и пыли медленно относило легким ветром к правобережной глинистой круче.

И еще одну ночь гвардейцы удерживали Моздок. Еще одну ночь они не спали, всматриваясь в зловещую темноту воспаленными от бессонницы глазами. Они должны были этой ночью оставить город и перейти по мосту на правый берег Терека. Но мост взорван вечером, паром Шабельникова разбит прямым попаданием бомбы еще утром. Пришлось остаться на левом берегу: в темноте не переправишься через такую бешеную реку да и не на чем.

— Что будем делать, комбат? — обратился комиссар бригады к Фельдману, меряя шагами штабную комнату из угла в угол мимо стола с лежащей на ней схемой города.

Фельдман, угрюмый, заросший щетиной, с провалившимися от усталости глазами, подошел к столу, ткнул в схему пальцем.

— Я думаю, — начал он тихим, но уверенным голосом, — следует позвонить командиру артдивизиона, чтобы произвел рано утром ложную артподготовку в северо–восточной окраине Моздока. Немцы, естественно, станут готовиться к отражению нашей атаки и упустят время для собственного наступления. Мы же в спешном порядке снимаем оборону и переправляемся на правый берег. Для прикрытия переправы предлагаю взвод Ильюшина. Очень выдержанный и храбрый командир.

Кириллов остановился, с одобрением взглянул на подчиненного:

— Ну, а если немцы разгадают наш маневр и атакуют сами?

— Нищему пожар не страшен. Выбирать–то нам не из чего.

Кириллов подошел к телефону, крутнул ручку.

— Выбор у нас один: нырять завтра в Терек. И чем быстрей, тем лучше.

В комнату, хромая, вошел Милованов. Сел на табурет, вытянув раненую, обутую в чью–то старую галошу, ногу.

— Что не спишь? — подошел к нему Фельдман, — Говорил ведь как человеку: плыви на ту сторону. Так нет, не послушался. Хорошо, в ногу попало, а если бы в голову?

Майор улыбнулся, постучал пальцем у виска:

— Не велика беда. В ней сейчас пусто, как в неначатом блокноте. Всю корреспонденцию отправил вечером на тот берег. Веришь, как от бремени разрешился. До того легко стало, никакими словами не выразить. Дай–ка закурить…

Фельдман протянул корреспонденту пачку «Беломора». Тот закурил, припадая на ногу, вышел в дверь. Как темно и как тихо вокруг. Ни единого звука, ни единого огонька. Только в черном, как сапожная вакса, небе горят–переливаются глазастые звезды. Да… под таким небом да у такой реки стихи бы писать, а не сухие фронтовые информации: «В ночь с 24 на 25 августа подразделение лейтенанта Куренкова решительным броском выбило противника с занятых позиций…» Майор вздохнул: как знать, может быть, спустя тридцать–сорок лет эти лаконичные шершавые строчки будут восприниматься потомками как лирические стихи?

Еще солнце не продралось кверху сквозь переплетенные диким виноградом сучья терского леса, а уже на северо–восточной окраине города загремели разрывы. Это по приказу комиссара бригады началась из–за Терека артподготовка.

Немцы всполошились: неужели эти «голубые дьяволы», как они прозвали в эти дни гвардейцев 8‑й бригады за их авиационную форму и беспримерную храбрость, пойдут сейчас в атаку? Может быть, к ним прибыло подкрепление из–за Терека? На всякий случай стали окапываться.

Тем временем прижатый с вечера к реке батальон начал спешно переправлять на ту сторону свои поредевшие за дни боев подразделения. Руководил переправой комиссар бригады. Он ходил по берегу, проверял надежность сооружаемых плотов, давал указания, устанавливал очередность отплытия.

Оттолкнулся от берега первый плот. На нем пятеро раненых, столько же здоровых бойцов, станковый пулемет, ружье ПТР. Течение подхватило неуклюжее сооружение и завертело, словно яичную скорлупу.

— Да гребите же, гребите, — крикнул Кириллов, показывая на бегу жестами рук, как нужно это делать.

Окрик подействовал. Бойцы взялись за обломки досок и благополучно подгребли к противоположному берегу. Там их встретил Шабельников. Помог причалить плот, отправил: раненых — в санроту, здоровых — на пункт сбора 1‑го батальона в Предмостное. Как же теперь возвратить плот к линии старта? Но к несчастью, быстрее разрешил эту проблему немецкий снаряд, разбив плот в щепки. Фашисты опомнились и всеми имеющимися силами пошли в наступление. Поверхность Терека покрылась фонтанами взрывающихся мин.

Вот–вот выскочат к реке немецкие автоматчики. Их сдерживает из последних сил взвод лейтенанта Ильюшина. Сам комвзвода то и дело оглядывается назад: скоро ли переправится последняя лодка с комиссаром Фельдманом и корреспондентом «Красной Звезды» Миловановым. К ней бегут со штабными документами начальник штаба Герасимов и красноармейцы. Что же вы копаетесь, братцы? Скорее! В автоматном диске уже мало патронов. Ильюшин выхватывает из–за ремня гранату, швыряет ее в подбегающих врагов. Последний раз оглядывается на реку: лодка уже приближается к тому берегу.

— Взвод! Слушай мою команду!..

Лейтенант бросает еще одну гранату и бежит следом за своими бойцами. Навстречу свистят пули — это прикрывают отход последнего взвода переправившиеся бойцы. Свои пули не тронут. Ильюшин вбегает в мутную | струю. Она холодит разгоряченное тело. И в это мгновенье что–то тяжелое бьет его между лопатками. «Чужая пуля не щадит», — пронеслось в его сознании.