Голубые дьяволы

Глава пятнадцатая

Хорошая палатка у разведчиков: брезентовая, с окнами и просторная, хоть танцы устраивай. Впрочем, в ней действительно кто–то отбивает чечетку под заливчатые переборы гармошки и поощрительные выкрики обитателей походного жилья. Так и есть: посредине палатки бойко вытаптывает остатки травы Саша Цыганков.

— Цыганок! Давай с картинками! — азартно кричит один из разведчиков, самый маленький в разведроте, прозванный товарищами за остроконечную макушку «конусом», и сам не выдерживает, запевает частушку:

— Смотря на чьей макушке, а на твоей и одной плеши разгуляться негде, — подает реплику Ваня Поздняков, и взрыв смеха на мгновенье заглушает звуки гармошки. Сам же Поздняков не улыбается при этом, только черные глаза его сверкают антрацитовыми блестками. Он — душа роты, неиссякаемый источник ее бодрости и хорошего настроения. Он, как магнето на двигателе, подает искру в человеческие сердца, воспламеняя в них жажду жизни и веру в торжество ее добрых начал. В жару и холод, в слякоть и засуху он найдет повод развеселить приунывших от бесконечных лишений товарищей и тем самым заставить их найти в себе дополнительные силы для борьбы с врагом.

Великая, чудодейственная эта сила — смех на войне. Человек годами помнит добрую шутку. Когда спустя тридцать лет Поздняков приедет в Моздок на встречу с боевыми друзьями, к нему подойдет местная жительница и скажет:

— А я вас помню.

— Каким образом? — удивится Поздняков.

— Вы из окна нашего дома по немцам из пулемета строчили.

— Глаза, небось, запомнила? — приосанится старый воин.

— Нет, ваши шутки.

— Да неужели же я шутил в такой серьезный момент? Что же я говорил тогда?

— «Бунжур, мармазель. Соблаговолите с вашим падре сойти в погреб, а то мы здесь сейчас немного шуметь начнем», — сказал и каску приподнял.

— Узнаю Ваню Позднякова, — осклабится бывший пулеметчик и крепко пожмет руку заметно постаревшей с тех пор моздокской «мадемуазели».

Весело в палатке разведчиков. Словно и не было два дня назад боя с врагом, прорвавшимся на танках и мотоциклах к позициям бронебойщиков на северо–западной окраине города.

— Встать! Смирно!

Это в палатку вошел командир роты Федосеев.

Разведчики похватали автоматы, мешая друг другу, выскочили из палатки. Что случилось? Может быть, немцы прорвались на эту сторону? Непохоже. Вокруг тихо и покойно. Только птицы свистят в кустах, да над головой, на самой круче Терского перевала постукивает колесами военная повозка.

— Поступил приказ из бригады, — командир прошелся вдоль строя, — сегодня ночью провести разведку. Группу поручено возглавить мне. С нами пойдет также замначальника разведотдела старший лейтенант Зуев. Нам придаются два сапера–минера, ребята хорошие — не подведут. На операцию требуется от вашего взвода семь человек. Остальные из других взводов. С конкретной задачей группа будет ознакомлена дополнительно. Кто желает пойти в разведку — два шага вперед.

Весь взвод сделал два шага, а Петя Сычев, заторопившись, сделал три.

— Отставить, — сказал командир. — Задание серьезное и опасное. Даю две минуты на размышление…

Поразмыслив, весь строй снова шагнул вперед.

— Так у нас ничего не получится, — нахмурил брови Федосеев, хотя в душе был несказанно рад единодушию подчиненных. — Поздняков!

— Я!

— Выйти из строя.

— Есть!

— Андропов!

— Я!

— Сычев…

Он назвал семь фамилий.

Распустив взвод, Федосеев стал ставить группе боевую задачу:

— Пойдем за Терек на трое–четверо суток. Всем приготовить маскировочные халаты и еще раз проверить оружие. Взять с собой побольше патронов и гранат, а сейчас — на отдых до шести часов вечера. Разойдись!

До чего же вкусный обед приготовил сегодня ротный повар. На первое суп с бараниной, на второе каша рисовая со сливочным маслом, на третье компот из свежих фруктов и пирожки с повидлом.

— У меня от сладкого зубы болят, — сказал Поздняков, подкладывая Андропову свой пирожок. — А у тебя не болят?

— Не… — мотнул головой Андропов, в один закус разделываясь с подношением товарища.

— А мясные пирожки все же лучше…

Андропов насторожился, словно лошадь, на которую возница замахнулся кнутом: ударит или не ударит?

— Погорячей чтобы и побольше, — продолжал Поздняков, искоса поглядывая на жующего приятеля.

У того при последних словах вытянулось и без того длинное лицо.

— Слушай, Иван, — сказал он просительно, — ведь ты, морда, проел мне все печенки этими пирожками. Дай хоть раз в жизни пожрать без твоей галды.

Но где там! Вокруг Позднякова уже собралась пообедавшая братва и, скручивая цигарки, с нетерпением ждет от него очередной истории о подвигах «дяди Степы».

— Ели ли вы пирожки с мясом, как Коля Андропов? — начал свою импровизацию Поздняков гоголевским приемом. — Нет, вы не ели пирожков с мясом так, как едал их до войны Коля Андропов.

— Да ведь неинтересно, — сморщился герой поздняковских рассказов.

— Зато вкусно, — подмигнул ему рассказчик, и глаза его вдохновенно заблестели. — Так вот, значит… идем мы с Колей по нашим Шахтам. Видим, стоит на углу лотошница. Молодая, красивая, кругленькая, как пирожок. Коля говорит: «Хочу с ней познакомиться». «Валяй» — соглашаюсь я. Вот он подходит к лотошнице и предлагает: «Хочешь, я у тебя пирожков поем?» Это он так в любви объяснился. Девушка засмеялась и говорит: «Ешь на здоровье». «А сколько ты с меня возьмешь, чтобы я ими наелся?» Продавщица и задумываться не стала. «Плати десятку и ешь сколько влезет», — разрешила она. И Коля стал есть. Ест и на нее смотрит, смотрит на нее и ест. Вначале продавщица улыбалась, потом перестала улыбаться. А когда Коля стал есть на тринадцатый рубль, она нахмурилась и отняла корзину. «Прорва какая–то…» — пробормотала она в сердцах — и дай бог ноги. Коля потом всю дорогу ворчал, что, дескать, не успел войти во вкус и что никогда больше не будет ухаживать за лотошницами, раз они не понимают настоящего обращения. Он даже выколол у себя на груди корзину с пирожками, пронзенную стрелой презренья. Покажи, Коля, ребятам.

— Отстань, шешер тебя забери…

— Стесняется, — резюмировал Поздняков, окидывая толпу хохочущих товарищей горящим от вдохновения взглядом. — Ростом с телеграфный столб, а скромен, как карликовая березка. Ему бы при такой комплекции в генералах ходить, а он у меня до сих пор в рядовых. Вот бы надеть на него генеральскую форму, какой бы военачальник получился: высокий, стройный, плечи — сажень, голос — иерихонская труба, взгляд, как у Суворова.

Андропов невольно приосанился, польщенный словами первого номера. Но Поздняков уже набрасывал кистью своего неистощимого воображения другую картину:

— А представьте себе моего друга в шинели фрица: длинный, худой, конопатый, уши торчат, под носом — слякоть. Фу! Какой гадкий вид…

Андропов осуждающе взглянул на насмешника–друга, хотел что–то сказать, но лишь махнул рукой и, не допив компот, неуклюже зашагал в расположение взвода.

До чего же нудно тянется время до вечера. Все давно уже переделано, проверено, смазано, а солнце висит и висит над Терским хребтом, словно воздушный шарик, привязанный за нитку. Даже Поздняков под конец приумолк, устав от собственных острот. Но вот неподалеку в кустах зафыркал грузовичок, и тотчас раздалась команда: «Выходи строиться!»

Спустя несколько минут разведчики погрузились в старенький ЗИС‑5, и он бойко запылил к передовой линии.

На развилке дорог у крохотного кладбища, там, где узкоколейка круто сворачивает в сторону села Кизлярского, огибая обрывистую терскую пойму, машину остановили бойцы из 4‑го батальона: дальше ехать нельзя — участок дороги пристрелян вражеской артиллерией. Нельзя так нельзя: разведчики спешились и в наступающих сумерках стали спускаться гуськом по дождевой промоине в долину. Из нее так и пахло речной сыростью. Вскоре они вошли в лес. В нем уже было довольно темно.

— Товарищи, — сказал командир роты, сделав знак остановиться на полянке, окруженной барбарисовыми кустами, — можно присесть и перекурить. Сейчас мы выйдем к Тереку. Переправляться будем на резиновых лодках, попарно, страхуя друг друга. Соблюдать полнейшую тишину. Наша главная задача: оседлать дорогу Прохладный — Моздок и захватить «языка». Звездин, Чориков, Сычев пойдут в головном дозоре. В правом дозоре пойдут Чалых и Камбаров, в левом—Мазаев и Жиров. Другие составят ядро. Связь зрительная. Сигналы условные.

Разведчики поднялись, крадучись направились к реке, о близости которой свидетельствовали лягушки. «Сырро! Сырро!» — предупреждали они.

Уже брезжил рассвет, когда разведчики вышли к намеченному участку дороги, соединяющей Моздок с Прохладным. В неглубокой балочке расположились на дневку. Выставили дозорных, наскоро позавтракали и улеглись спать на выгоревший от солнца чабрец. Маскировочные халаты надежно скрывали их от враждебного глаза.

Вечером, после заката солнца, минеры, сопровождаемые двумя разведчиками, поползли к дороге. Поздняков лег за пулемет, готовый в случае чего прикрыть товарищей. Остальные разведчики так же приготовили оружие к бою. Но все обошлось благополучно. Заложив мины, подрывники вернулись в балку и вместе со всеми стали ждать появления неприятельского транспорта.

Первым показался бронетранспортер с отделением автоматчиков на борту. Один из них лихо наяривал на губной гармонике популярную в немецкой армии песенку «Лили Марлен». За бронетранспортером, на некотором отдалении двигался кортеж легковых машин. Гул моторов все ближе, ближе. Сейчас броневик наскочит на мину и… Но он пропылил мимо, словно на дороге лежали не мины, а абрикосовые косточки. Следом так же невредимо прошли машины: одна, вторая, третья… Что за дьявольщина? Неужели минеры второпях забыли вложить в тол детонаторы? И в это мгновенье на дороге грохнуло. Третья машина вздыбилась в облаке огня и дыма. От нее во все стороны полетели куски обшивки и какие–то листы бумаги. Молодцы минеры! Угадали в самую середку. Машина марки «хорх», комфортабельная, в таких только крупное начальство ездит. Идущие следом «оппель–капитаны» остановились, из машин выскочили офицеры и, размахивая руками, с криками бросились к пострадавшему «хорху». Передние машины тоже затормозили и, развернувшись, направились по обочине к месту происшествия.

— Гершафтен! [4] — кричал офицер в черной эсэсовской форме, вытаскивая в оторванную взрывом дверцу пострадавшей машины безжизненное тело какого–то военного и призывая, по всей видимости, на помощь.

Лейтенант Федосеев тронул за плечо Позднякова:

— Давай, Ваня…

Длинная пулеметная очередь заглушила крики немцев. К ней присоединились отрывистые очереди автоматов разведчиков. Над двумя «оппелями» заплясали языки пламени. Из них вываливались обезумевшие от страха офицеры и на бегу вскакивали в уцелевшие машины.

— Вперед! — крикнул Федосеев и побежал к дороге, по которой, дико воя моторами, машины уходили на предельной скорости. Нужно захватить какого–нибудь раненого офицера.

Но впереди послышался мотоциклетный треск, и из клуба пыли выскочила целая колонна вооруженных пулеметами «цюндапов». С этими шутки плохи. Федосеев дал команду отходить к кукурузному полю. И вовремя: сбоку заурчали две танкетки, стремясь отрезать бегущих разведчиков от спасительных зарослей. В сгущающейся темноте замелькали красноватые строчки трассирующих пуль.

Ни мотоциклисты, ни танкетки в кукурузу идти не решились. Построчив по ней из пулеметов, они вернулись к дороге. Разведчики же наоборот не решились из нее выйти. Они бежали по хрустящим «джунглям», пока старшему группы не пришло наконец в голову остановиться и пересчитать подчиненных.

— А где остальные? — спросил Федосеев, переводя дух после вынужденного марш–броска и не видя перед собой большинства разведчиков.

Стоявший ближе всех к командиру роты Борис Жиров пожал плечами:

— Наверно, к Тереку рванули.

— Вот черт! Где же их теперь искать? — ругнулся Федосеев. И вынул из кармана кисет.

Пока курили, думал, как быть дальше, в какую податься сторону. Решил идти в сторону кирпичного завода, до него недалеко отсюда и стоит он на отшибе от города. Нужно поговорить с местными жителями.

К заводскому поселку добрались без происшествий. В нем — ни огонька. Ставни домов закрыты, за ними не слышно человеческих голосов. Только брешут во дворах собаки: не научились еще отличать своих от незваных пришельцев.

Федосеев постучал в ставню саманного домика, из него очень скоро вышла хозяйка, спросила, кого это в такое лихое время по ночам носит.

— Своих, мамаша, — ответил шепотом Федосеев, подходя к калитке. — Немцы в поселке есть?

— Мать моя родная! — ахнула женщина, выходя из калитки к ночным гостям. — Да откуда же вы взялись? Ай от своих отбились? Наши–то за Тереком.

— Немцы, спрашиваю, есть? — повторил вопрос Федосеев.

— Нет, родненькие вы мои, нет, они все в Моздоке больше, — перешла на шепот и женщина. — Днем, правда, приезжали, поросят, гусей постреляли и снова в город укатили. Да что же вы стоите на улице? Заходите в хату, я вам хоть молочка дам.

Разведчики зашли во двор. Только Жиров остался у открытой калитки. На всякий случай.

— Много немцев в городе? — спросил Федосеев, садясь на порожек и отхлебывая молоко из кружки.

— А чума его знает, — вздохнула гостеприимная хозяйка. — Каждый день едут и едут на машинах да на танках с Русского хутора и с Прохладного тож. Это вы у моего Кольки спросите, он, чертенок, там сегодня с самого утра пропадал. Верите, до того изболелась его дожидаючи, что даже за вихры не оттаскала, когда вернулся вечером. Сейчас я его разбужу.

Колька оказался мальчишкой лет двенадцати. Он не удивился приходу советских бойцов, только обрадовался страшно.

— Вот бы им с тыла ударить! — помечтал он вслух, но, пересчитав мысленно силы «своих», понял, что для такой операции шестерых красноармейцев маловато. — Вы разведчики? — сообразил он сразу.

— Разведчики, — не посчитал нужным скрывать Федосеев и взял мальчика за плечо. — Расскажи–ка Коля, что ты видел в городе.

Коля понимающе кивнул лохматой головой. Глаза его блестели в ночной темноте от крайнего возбуждения. Подумать только, вчера он передавал оружие партизанам, а сегодня дает нашим разведчикам сведения о силах и расположении врага. Минька Калашников при встрече умрет от зависти. Да и остальные пацаны тоже.

— Так вот, значит… — зашептал он, усаживаясь на порог рядом с командиром разведчиков. — Вы рощу нашу знаете? Справа от города, возле Терека? Так вот в ней танков и броневиков считать не пересчитать. И на Коске тоже в кустах стоят замаскированные.

— Ну, сколько хоть приблизительно? — спросил Федосеев.

— Да сто или двести. Эх, если б я знал такое дело, да я бы все их пересчитал. Вы завтра приходите, я вам/ точно скажу.

— А еще что видел?

— Еще в сквере возле второй школы, ну что недалеко от базара, танков целая куча и машин всяких. А в самой школе, видать, штаб ихний. Какие–то в блестящих плащах и охрана — будь спок: кругом с автоматами часовые и собаки–овчарки.

— Завтра с утра на цепь посажу, как тую собаку, попробуй тогда убеги из дому, — проворчала стоящая у двери мать.

— Коля–геройский парень, и я ему от имени нашего командования выношу благодарность за ценные сведения, — обернулся к ней Федосеев. — Ну, что еще видел, юный разведчик? — вновь обратился он к Кольке.

— Партизан.

— Чего? — удивился Федосеев. — Какие тут партизаны?

— Век свободы не видать, — побожился Колька, чиркнув у себя под бородой большим пальцем руки. — В бурунах отряд организован, «Терек» называется. Я им винтовки поотдавал, что с пацанами насобирал возле бронепоезда. Вчера приезжали на подводе, забрали. И пулемет ручной с дисками. Товарищ командир, — голос у Кольки дрогнул, — а мне можно с вами?

— Нельзя, — отрезал, не раздумывая, командир, словно с минуты на минуту ждал такой просьбы, и затем спросил более мягким голосом: — Чего ж с партизанами не ушел?

— Они тоже сказали «нельзя», — вздохнул мальчишка.

— Сиди уж, вояка, — шлепнула мать ладонью по затылку. — Хватит мне того, что от батьки нет никаких вестей.

— Спасибо, хозяюшка, — поднялся с порожка старший группы и закинул за плечо автомат. — Как звать–то хоть вас, добрая душа?

— Анной Ивановной величают.

— До свидания, Анна Ивановна. Вернемся — рассчитаемся за молочко–то.

— Вы лучше с немцами рассчитайтесь поскорее. Налетели, как саранча, все под метлу гребут. И людей, — как в старину, на столбах да на деревьях вешают ни за что ни про что. Вон у Ксении Городецкой шестеро раненых лежат в сарае. Ну, как нагрянут немцы…

— Какие раненые?

— Известно какие: наши, советские. Такие же, как у вас, синие косячки на воротниках. Спасибо Марусе–фельдшерице, раны им перевязывает. Охо–хо–хо… Ну, идите, сыночки. Помоги вам бог собраться с силой да турнуть его отсель, проклятого.

Убедившись, что группа в суматохе боя разделилась надвое, старший лейтенант Зуев взял на себя командование оставшейся половиной.

— Вот что, товарищи, — сказал он запыхавшимся спутникам, очутившись после продолжительного бега в чаще терского леса, — главная наша задача — захватить «языка». Но если мы будем бегать, высунув собственные языки, от каждой пулеметной очереди, то вряд ли нам удастся выполнить задание командования.

— Мы сейчас находимся, по всей видимости, между Моздоком и станицей Павлодольской. Слышите, петухи поют? — продолжал Зуев. — На рассвете пойдем туда, а сейчас всем спать, кроме часового.

Едва начало сереть между деревьями, разведчики были на ногах. Наскоро закусили консервированной тушенкой, покурили.

— Идем по двое, с интервалом пятьдесят метров, — начал было Зуев, беря автомат в руки, но в это время в кустах со стороны опушки послышались чьи–то шаги и тяжелые вздохи. Разведчики оттянули затворы автоматов, приготовились к любой неожиданности. Вскоре между кустами показалась корова, которую погоняла веткой босоногая казачка.

— Ой! — вскрикнула казачка, увидев направленные на нее автоматы. Корова, вылупив глаза на пятнистые, зеленые чудовища, дико всхрапнула и шарахнулась в сторону.

— Тихо! — поднял палец Зуев. — Ты что, сроду военных не видела?

Казачка облегченно вздохнула, с радостным изумлением заскользила глазами по ухмыляющимся лицам красноармейцев.

— Вы,должно, с той стороны? — сказала задрожавшим от волнения голосом.

На вид ей было лет двадцать. Стройная, сероглазая, из–под платка так и рвутся на волю темные кудри.

— Вот бы у такой пирожков покушать, — шепнул своему второму номеру Поздняков.

— Хороша, шешер ее забери, — отозвался Андропов.

Девушка сообщила разведчикам о том, что около их станицы немцы навезли в лес много железных лодок и что уже два дня подряд ездит на берег на мотоцикле какой–то важный немецкий начальник, не то полковник, не то генерал. Всегда в одно и то же время. Его сопровождают офицеры. Они ходят по берегу и проверяют дно.

— Полковник, говоришь? — у Зуева от чрезвычайного возбуждения загорелись глаза.

— А шут его знает, — пожала плечами казачка. — Толстый, лысый, важный такой — сразу видно, не из простых.

— В какое время он приезжает на берег?

— Часов в десять утра. Всегда как по расписанию.

— Ну, спасибо тебе, дорогуша, — Зуев пожал узкую, смуглую руку. — Освободим Моздок, приглашаю в клуб на танцы. А сейчас давай договоримся на прощанье: нас не видела, ладно?

Девушка утвердительно кивнула головой:

— Не маленькая, понимаю… Я вот что хотела еще сказать: возьмите меня с собой на ту сторону, товарищ лейтенант. Я буду раненых перевязывать. Я умею, честное слово…

Зуев посерьезнел.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Маруся… Мария Кузнецова, — поправилась казачка. — Я ГТО на «отлично» в школе сдавала.

— Вот что, гвардии Маруся, — вздохнул командир группы, — взял бы я тебя за милую душу, да не могу сейчас, неспроста мы сюда пришли. Ну, иди к своей корове, а то ее в лесу волки сожрут.

— Волков тутока отродясь не было, — возразила Маруся. — Вот ежли немцы поймают, то сожрут. Эти почище волков будут.

Казачка ушла, а разведчики, выдвинувшись к дороге, притаились в засаде. Не зря говорят, что догонять и ждать — самые худшие из всех времяпрепровождений. Солнце печет тебе в затылок, в горле пересохло от жажды, по шее муравьи бегают, а ты лежи в траве за кустами, как бревно какое–нибудь, и не смей шевелиться.

Наконец со стороны станицы показался на дороге мотоцикл с коляской.

— Приготовиться, — шепнул Зуев, и команда прошелестела по губам лежащих в ряд разведчиков порывом ветра.

Мотоцикл все ближе, ближе. Уже ясно видно, что за рулем сидит офицер, на заднем сидении — тоже. У Зуева захватило дыхание: в коляске находится солидный чин! Он вгляделся — точно: сидит, откинув на спинку сидения грузные плечи, подполковник. В левой руке держит фуражку, которой обмахивает, словно веером, потное заплывшее жиром лицо.

Вот он уже совсем рядом.

Подал знак. Выстрелили.

Водитель–офицер приподнялся над сидением, словно рассматривая что–то впереди, и повалился мешком на своего пассажира. Мотоцикл вильнул рулем и ткнулся в дорожную канаву. Сидящий сзади офицер в мгновенье ока спрыгнул с мотоцикла и спрятался за его люлькой. Он что–то пролаял обалдевшему от выстрелов толстяку–подполковнику, и тот неуклюже стал вываливаться через борт коляски.

— За мной! — крикнул Зуев, но раздавшаяся из–за него автоматная очередь заставила его снова прижаться к земле. Зуев выругался: повезло фашисту, остался цел благодаря подполковнику. Впрочем, повезло ненадолго. Справа рявкнул пулемет Позднякова; и «шмайсер» в руках офицера умолк.

Между тем пришедший в себя подполковник втянул лысую голову в плечи, бросился к растущей неподалеку кукурузе. Спотыкаясь, падая и беспрестанно оборачиваясь, он палил из пистолета в бегущих за ним разведчиков и верещал перепуганной насмерть собачонкой.

— Стой, шешер тебя забери! — кричал ему Андропов, делая саженные прыжки и стараясь обогнать вырвавшегося вперед одного из своих товарищей. Но тот уже уперся автоматом в жирную спину беглеца:

— Хенде хох!

Подполковник упал, перевернувшись на спину, судорожно рванул в последний раз спусковой крючок парабеллума. Андропов увидел, как дернулся кверху подбородок у разведчика, словно ударили в него снизу боксерской перчаткой, и смелый разведчик опрокинулся на спину.

— Проклятый боров! — Андропов выбил прикладом пистолет из руки подполковника и навалился на него своим двухметровым телом. Но не тут–то было. В ту же секунду он отлетел в сторону, словно котенок, отброшенный разъяренным быком: подполковник был не только толст, но и необычайно силен.

Подбежали остальные разведчики, но и те не сразу смогли справиться с обезумевшим от страха и ярости пленным.

'Теперь — скорее отходить к месту переправы, ибо в любую минуту могут нагрянуть немцы. Разведчики положили в коляску мотоцикла убитого товарища.

Поздняков крутнул ногой кик–стартер, но двигатель, взревев, тотчас заглох. Оказалось, пуля попала в бензобак, и из него вытекло горючее. Пришлось толкать мотоцикл собственным «паром», как определил подобный способ передвижения Ваня. Не слишком удобно, но не бросать же, в самом деле, такой ценный трофей.

Терек появился как–то сразу. Он равнодушно катил изжелта–серые воды, тускло отражая в них склоненные деревья и запутавшееся в листве солнце. «Мне–то какое дело, — казалось, ворчал он, перекатываясь через макушки упавших в воду дубов, — как вы будете переправляться без плавсредств».

Действительно, задача сложная. Мотоцикл можно пока спрятать в лесной чаще; а вот как быть с подполковником? Его нужно переправить на тот берег во что бы то ни стало. Но на чем?

Зуев распорядился просмотреть берег слева и справа, не найдется ли какая–нибудь лодка местного жителя.

Названные командиром разведчики пошли на задание, каждая пара в свою сторону. Но прошло минут пять, и Андропов вернулся, запыхавшийся и весь мокрый от пота. Худое, веснушчатое лицо его светилось радостной улыбкой.

— Нашли лодку? — шагнул ему навстречу Зуев.

— Нет, товарищ гвардии лейтенант, нашел комроты Федосеева с ребятами. Они вон там за поворотом плот сооружают.