Город принял

10. Старший инспектор МУРа Станислав Тихонов

По-моему, один Задирака умеет с такой скорости подтормозить плавно, мягко и в то же время мгновенно. Короб «уазика» только покачался немного на рессорах и замер. Я открыл дверцу, выскочил и галантно подал руку Рите. Чинно вышел следователь, за ним с облегчением вывалился наш «халдей», отирая взмокший лоб платком. «Когда я лечу в самолете или еду с Задиракой, я вспоминаю о Боге», — объяснил как-то Халецкий. Сейчас, в присутствии Риты, он как-то подтянулся и шуткует чаще обычного.

— Приступаем к раскрытию преступления века! — заявляет он, поблескивая стеклышками пенсне.

Обычно я ввязываюсь в дискуссию, но сейчас спорить не хотелось, я сказал только:

— Значительность преступления определяется не только характером содеянного, но и личностью потерпевшего, — и посмотрел на Риту.

А она как раз и уставилась на личность потерпевшего, который встречал нас у подъезда своего дома. Собственно говоря, всякий владелец телевизора давно знаком с этим сильным, выразительным лицом, на котором выделяется мужественный, немного удлиненный нос, — сколько раз мы слышали взволнованный голос Николая Озерова: «Вот он, один из главных форвардов нашей ледовой дружины, девятикратный чемпион мира…» и т. д., пока камера показывала нашего будущего потерпевшего крупным планом. А теперь мы его видели не на экране, а «живого», в застиранном, пузырящемся на коленях олимпийском костюмчике, в кедах и без клюшки. И вполне понятно, что Рита так на него смотрела, мне и самому было интересно с ним познакомиться.

— Как они уловчились, козлы! — сказал Алексеев, не теряя времени на протокольные церемонии. — Машина под окном стоит, эт-та надо же! Мне бабку ехать встречать, главное дело…

И на лице его не было скорби, а только безмерное удивление ловкости «козлов» да озабоченность — как же бабку встретить без двери?

Мы подошли к его машине — без двери она выглядела как-то ущербно, жалко. Пока Халецкий принялся разбирать свой криминалистический чемоданчик, мы строили версии, что, как известно, предшествует всякому научно обоснованному поиску. Один лишь Юра Одинцов, наш кинолог, «выгуляв» Юнгара, бездумно окунулся в работу: дал что-то ему понюхать, и тот немедленно взял след. Юра так нам и крикнул: «Взя-ал!» — и бросился за псом, который с визгом промчался метров семь и вдруг встал как вкопанный, описал несколько кругов вокруг самого себя и, жалостно виляя хвостом, зафыркал громко — след явно и окончательно исчез, будто тот, кто его оставил, взлетел в воздух. Но Юра тут же приземлил мое фантастическое предположение.

— Преступник сел здесь в машину, — сказал он, достал из верхнего кармана частую расчесочку и стал обихаживать густые рыжие усы, которые отпустил совсем недавно, а теперь берег и холил, как всякую новую вещь.

— С этой идеей, пожалуй, стоит согласиться, — серьезно сказал Халецкий. — Автомобильные двери суть бремена тяжелые и неудобоносимые…

Рита засмеялась, и я с завистью посмотрел на Халецкого. Потому что стоило мне подумать о том, что с Ритой надо вести себя как можно естественнее, и меня сразу застопорило, точно в былые школьные времена, когда я мог выкинуть — ей на погляд — любой фортель, но молвить человеческое слово был не в силах совершенно. Все же я напрягся и сказал рассудительно:

— Пешеходу эта дверь ни к чему. Конечно, ее увез автомобилист.

Халецкий отошел немного и принялся щелкать своим «Контаксом», снимая место происшествия по правилам судебной фотографии; следователь, присев на корточки, осматривал стойку двери, а я связался с Григорием Иванычем. «Не все пока ответили, соберу — я тебя вызову», — пообещал Севергин и отключился; видно, был занят чем-то поважнее. Я подошел к Алексееву и спросил его:

— А не мог пошутить кто-нибудь из ваших знакомых?

Алексеев вздернул тоненькие белые брови:

— В смысле?… Это как то есть?

— Ну, бывает, начудят — для смеха. На юморе, так сказать.

— Ничего юмор… — сказал Алексеев и с интересом посмотрел на свой жилистый кулак. — Со мной эти шутки плохие… Не-е, быть не может… — и покачал сурово головой.

И я сразу поверил, что этого не может быть, и версию о шутке снял с повестки дня. Задумался. Рита с сочувствием посмотрела на меня:

— Ты попробуй рассуждать логически, — предложила она.

— Я это и делаю. Значит, первый ход — с машин воруют не то, что дорого, а то, что трудно достать. Как правило, во всяком случае.

— Ну да, — вмешался Алексеев. — Приемник не тронули, запаску оставили — они в пять раз дороже двери!

— То, что двери в дефиците, мы уже установили: ни в магазине, ни на станциях обслуживания их нет. Дальше — варианты: у кого-то старая машина, дверь сгнила, и он решил подновить ее за ваш счет.

— Так, — загнул палец на руке Алексеев.

— Машина попала в аварию, другие детали владелец отыскал, а дверь не нашел…

— Или просто одну дверь помял, так часто бывает, — уверенно сообщил Алексеев.

Для Риты наше занятие было чем-то вроде игры, и она охотно в нее включилась:

— По-моему, первый вариант отпадает: если машина состарилась, то не сразу же! Владельцы, я знаю, подкупают запчасти исподволь, не так уж оно припекает, чтобы по ночам рвать двери с чужих автомобилей.

— Верно, — одобрил Алексеев. — Скорее всего — авария.

— Аварии мы проверяем через ГАИ, — сказал я. — Там регистрируют их все, даже мелкие, потому что без справки ГАИ ни одна мастерская не станет ремонтировать битую машину.

— Судя по той поворотливости, с которой этот… прикарманил вашу дверь, — засмеялась Рита, — он в услугах мастерских не больно-то нуждается… Насколько я помню по своему «Запорожцу», поставить дверь еще легче, чем снять?

Алексеев почесал в затылке, подумал, потом сказал:

— В общем, чует мое сердце, история эта… с дверью — долгая. Надо, пока суть да дело, новую доставать. Эх! — И он сердито махнул рукой.

— В этом вопросе товарищ… — Рита выразительно посмотрела на меня, — кажется, сможет вам помочь, а, Стас?

— Кажется, сможем, — кивнул я. — Вот вам телефончик — это трест автотехобслуживания. Мне там обещали, в виде исключения.

Алексеев с благодарностью посмотрел на Риту и принялся записывать номер. Из кабины «уазика» высунулся Задирака и замахал мне:

— Севергин на проводе!..

Я побежал к машине, Алексеев крикнул мне вслед:

— Эй, товарищ, а как ваша фамилия?

— Тихонов! — И влез в кабину.

Через динамик в машину вливался беспорядочный шум «малого» эфира: какое-то шипенье, возгласы, вопросы и ответы дежурных, заунывно мурлыкала близкая помеха, видимо технического свойства.

— Слушаю, Григорий Иваныч, — сказал я. — Тихонов.

— Значит, так, Стас. Люди проверили — с автостанциями туго: человек обращается, дверей на станции нет — он и уходит, заявку не пишет. Но несколько заявок собрали. Наиболее упорных, так сказать…

— А в ГАИ?

— Тут все на учете. Зарегистрировано за две недели двадцать аварий, в которых участвовали, так сказать, двери. В том числе семь частников, государственные машины я брать не стал.

— Все «двадцатьчетверки»? — на всякий случай спросил я.

— Само собой. У вас там что-нибудь видно?

— Да ничего особенного, собака не взяла, пальчики Халецкий снял на всякий случай, следователь дворника спрашивает, не видел ли чего подозрительного ночью.

— И что?

— Похоже, ничего пока. Григорий Иваныч, мы, наверное, закругляться будем — здесь, на месте, только время теряем. Запроси, пожалуйста, по отделениям, где эти самые частники прописаны, — пусть узнают, кто починил, кто нет…

— Уже запросил. Один из них живет на Второй Песчаной, семь, — это рядом с вами. Запиши номер машины. На остальных ответа еще не дали.

— И то хорошо… Я пока подскочу к этому, а ты дождешься остальных сообщений. Как его кличут?

— Форматок Василий Гаврилович.

— Понял. Поехал. Отбой.

Динамик прохрипел что-то маловразумительное и отключился, а я позвал Риту в машину, и мы покатили на 2-ю Песчаную.

Владельца побитой «Волги» мне разыскивать не пришлось — человечек в берете и кожаной куртке стоял рядом со своей машиной во дворе дома и сосредоточенно взирал на то, как дюжий мужчина в замасленном комбинезоне, заросший до ушей дикой черной щетиной, правил изуродованное крыло: подсунув железную болванку снизу, он намазал солидолом полированную поверхность крыла и несильно постукивал деревянной киянкой по вмятине. Передняя левая дверь была в устрашающем состоянии — смятая в гармошку, с большой рваной раной в середине.

Мы с Ритой подошли поближе, в позе праздношатающихся посмотрели на машину, потом я спросил у хозяина:

— А что ж вы с дверью-то делать будете? Ишь, как раскурочена!

Хозяин уныло покачал головой:

— Что делать буду? Буду делать… В магазине их три месяца нет. Вон умелец мой, — он кивнул на жестянщика. — Выправим, говорит, как миленькую, разрыв заварим, напылим, зашпаклюем, загрунтуем, покрасим — будет как новая… — И тяжело, горько вздохнул, глядя, как под не очень ловкими руками «умельца» на крыле вместо старой вмятины рядами появляются небольшие новые.

Я сочувственно поцокал языком, и мы с Ритой направились на улицу, где оставили «уазик». Задирака сказал:

— Григорий Иваныч еще два адреса подбросил. Один на Пироговке, другой неподалеку, на Живописной улице, четырнадцать.

Просквозив вдоль берега Москвы-реки и обогнув зеленый еще парк, мы выскочили на Живописную, 14. В квартире 23-й мы узнали у древней бабушки, матери инженера Волченкова, владельца побитой «Волги», что сразу после аварии ее сынок поставил машину в гараж и убыл в командировку, приедет через две-три недели, тогда и займется ремонтом.

— Что, поедем на Пироговку? — спросил Задирака деловито.

— Да нет, надо вернуться к месту происшествия, забрать группу — они уже наверняка все закончили. А там решим, как быть дальше.

Машина рванулась к Ленинградскому шоссе, и почти одновременно в динамике зазвучал Григорий Иваныч:

— «Сетунь», «Сетунь», я «Байкал»!.. «Сетунь»!..

— Слушаю, Григорий Иваныч, я «Сетунь», я «Сетунь»…

— Имеем остальные четыре адреса. Согласно проверке, в двух адресах машины стоят без движения, как были, понял?

— Понял, Григорий Иваныч, говорите…

— В двух адресах — сделали. Первый — Старопетровский проезд, восемнадцать, Лузгин Василий Васильевич. Второй — Куйбышевский район, Бойцовая улица, двадцать три, Хапчевский Ефим Маркович. Записал?

— Записал. Мы сейчас за ребятами вернемся, а оттуда, если ничего у вас не случится, на Старопетровский проскочим. Во-первых, ближе отсюда, во-вторых, я думаю, больше вероятности — вряд ли они на другой конец города за дверью ездили.

— Резонно. — сказал Григорий Иваныч. — Действуй.

Минут через десять, уже с опергруппой в кабине, мы остановились около нового лагутенковского пятиэтажного строения в Старопетровском проезде. Пенсионер Лузгин был, к счастью, дома.

— Василий Васильевич, вы, говорят, в аварии побывали?

— Было дело, да обошлось, — бодро сказал Лузгин. — Главное дело, выехал я за линию «стоп» еще на зеленый, а впереди самосвал замешкал. Желтый дают, потом красный. Я, конечно, не слишком тут проворно действовал, но…

— Нам обстоятельства известны, — покривил я душой, понимая, что иначе последует автолюбительский рассказ минут на двести. — Что с машиной вашей, починили?

— А то как же! — гордо воскликнул Василий Васильевич. — У меня тут по соседству в гараже такой профессор работает! За два дня все сделал, как не было…

— Посмотреть можно?

— С удовольствием! — Лузгин набросил на плечи плащ, с готовностью повел нас к гаражу. — Конечно, ремонт подороже обошелся, чем страховку получу, но уж зато, как говорится, дорого, да мило…

Он отомкнул ворота старенького железного гаража — внутри стояла синяя «Волга», левая передняя дверь ее была загрунтована, подготовлена к окраске.

— Дверь в магазине брали? — спросил я.

— Как же, приготовили вам в магазине! — отозвался Лузгин. — Петька и притащил…

— И давно?

— Сегодня утром! У них в гараже машину списали, аварийную. Ну, чем добру в металлолом идти, лучше в дело — так, нет? Он и огрунтовал ее, и поставил быстренько — все путем.

Откуда-то у меня из-за плеча вынырнул Халецкий, колупнул ногтем грунтовку двери и спросил озабоченно:

— А старая краска поверх новой не вылезет? Это ведь дело серьезное: покрасишь красной по старой зеленой, а через неделю пошли разводы…

— Не должна… — задумался Лузгин. — Старая — серая была, такая серо-стальная, знаете?

— Ах, серо-стальная! — успокоился Халецкий и подмигнул мне. — Тогда другое дело…

Машина Алексеева была выкрашена серо-стальной краской, и нам теперь только оставалось попросить Василия Васильевича проводить нас к своему «профессору». Остальное было делом техники, и мы могли с чистой совестью удалиться — местные сыщики закончат расследование уже в деталях, а нас ждут бесчисленные дела большого города, в которых мы, если повезет, еще сгодимся.