Город принял

24. Рита Ушакова

Оперативный зал, привычный гул голосов, ровный рокот телефонных переговоров. Севергин заканчивает передачу:

— …Разговор окончен. До свидания, товарищи дежурные. Прошу выполнять. О результатах докладывать мне или заместителю начальника Главного управления генералу Пашковскому. Отбой.

И сразу же снова звонок.

— Севергин слушает. Нашли, товарищ генерал. Оформили на месте акт выдачи и вручили ей на месте колье. Почему не докладывал? А Тихонов вот заканчивает рапорт для сводки, тогда и доложить собрался. Да нет, память у меня пока хорошая. С плохой памятью я бы тут долго не надежурился. Я еще помню, как вы у меня в смене оперативником сидели… Как не может быть? Может… Двадцать три года назад вы в отделе полковника Тыльнера начинали… Конечно… Ну и слава Богу… Обязательно сделаем… Всего доброго…

Севергин положил трубку и сказал мне:

— Замминистра. Дипломатические тонкости. Государственный подход. — И добавил, будто оправдывая его: — Ох, лихой был опер! В пятьдесят восьмом году он бандита Круглова заловил. Тот с женщинами оригинально знакомился — на сотне свой телефон напишет, оторвет половину купюры и даст. Вторая, мол, половина при личной встрече. Вот на этой слабости он в конце концов Круглова и споймал…

Обернулся к Микито:

— Ну что? Ничего нового насчет мальчишки, забытого в такси?

— Нет, ничего не сообщали пока. Крикнуть по городу, что ли?

— Давай…

Ровный гул голосов, над которым поднимается резкий басовитый говор Микито:

— У меня потерялся мальчик, Юра Бойцов, пять лет, одет в голубую куртку на белом искусственном меху. Длинная светлая челка, зеленые глаза, на левой щеке родимое пятнышко размером с копейку…

С другого пульта слышен Дубровский:

— Запомните, лейтенант Карпенко, — это стыдно! Как же вы можете работать, не зная своей территории с закрытыми глазами? Я ставлю на контроль, докладывайте каждые пятнадцать минут…

И раздался звонок, Севергин снял трубку:

— Дежурный по городу Севергин. Да, да, подождите, девушка, не плачьте, я вас плохо понимаю. Постарайтесь успокоится. Где именно? Измайлово? Минуточку, не кладите трубку, — Севергин щелкает тумблерами на пульте:

— Дежурный Первомайского района, дежурные сто двадцать шестого, семьдесят третьего и пятьдесят четвертого отделений милиции — прямая связь со мной! Радиоцентр — все патрульные машины из тридцать четвертого, тридцать пятого, тридцать седьмого, тридцать девятого квадратов — движение в направлении Измайловского парка! Пятнадцать минут назад в парке совершено изнасилование, потерпевшая звонит из автомата с Измайловского проспекта, срочно вышлите к ней наряд! В пятьдесят четвертое отделение выезжает опергруппа, связь через меня…

Мгновенная суета сборов, все устремляются к выходу, и, пока не захлопнулась дверь, я еще слышу сипловатый голос Севергина:

— Девушка, как выглядите? Красивая нейлоновая куртка, в джинсах… Все патрульные машины и мотомехсредства — в оперативную зону… По типовому плану «Облава» наряд милиции рассредоточить по периметру парка… Включить в наряды всех служебных собак… Приметы преступников будут сейчас сообщены… Девушка, вспоминайте, не торопясь, только точнее: как выглядели преступники… Радиоцентр, обеспечьте чистоту эфира… Передаю… Двое мужчин, двадцати — двадцати пяти лет, один высокий, другой среднего роста…

…С визгом, ревом проходит повороты оперативная машина, Задирака ожесточенно дергает поводок сирены. Тихонов негромко говорит ему в затылок:

— Через Разгуляй, мимо Елоховской. Давай, Алик, быстрее! Давай от души!..

Закусив губу, Задирака пулей проносится по пустеющим улицам, бормочет себе под нос:

— Ну-у, паскуды! Врете, не уйдете! Поплачетесь еще, свинюги противные!

В рации над нами, над всем городом звучит голос Севергина:

— Преступники одеты: высокий — в темный плащ, второй — в серую короткую куртку, у высокого пышные светлые усы…

Прыгают перед глазами витрины, дома, деревья. Чернота спящих окон. Пустота в сердце. Желтый свет у подъезда отделения милиции.

Тихонов и Скуратов разговаривают с потерпевшей. Куртка на ней изорвана, джинсы в грязи, всклокочены волосы, на лице большой синяк. А сама она — маленькая, вся изломанная, убитая. Я стояла чуть в стороне, и смотреть на девушку мне было больно и страшно. И — как гром небесный — пронзительный картонный радиоголос над головой:

— Двести семнадцатый вызывает дежурного по городу! Я старшина Логинов, командир экипажа патрульной — двести семнадцать. Сейчас мною задержаны под угрозой применения огнестрельного оружия двое мужчин, перепрыгнувших через ограду Измайловского парка в район Нижнепервомайской улицы. Соответствуют приметам переданной ориентировки. Следую в пятьдесят четвертое отделение милиции…

Девушка подняла глаза на меня, она вся еще в оцепенении, она и плакать не может, стопорная окаменелость безраздельно владеет ею. Хрипло сказала:

— Господи, как же мне жить-то дальше?…

Я обняла ее за плечи:

— Успокойся, маленькая, успокойся. Все пройдет…

Девушка подняла на меня глаза, и они мгновенно наполнились слезами:

— Пройде-ет… Как я отсюда выйду? Что дома? Что Володе скажу? Посмотрите на меня!

Распахнулась дверь, и в дежурку ввалились два парня в сопровождении милиционеров. Тишина и неподвижность охватила всех на несколько мгновений. Девушка встала и неверным лунатическим шагом пошла навстречу парням, остановилась около высокого, смотрела на него долгим ненавидящим взглядом и с вскриком-всхлипом: «Будь ты проклят!» — плюнула ему в лицо…

Медленно едет Задирака. Некуда спешить. Все смотрят по сторонам. Тихонов ласково обнимает меня за плечи.

— Не плачь…

— Я не плачу, я думаю.

— И что?

— Как вы все это выносите?… Каждый день такое видеть… Вы и сами должны на весь мир обозлиться…

— Нет, Рита, нет, — гладит мою руку Стас. — Это не весь мир. Весь мир прекрасен…

— Да? Ты пойди и скажи этой девушке и ее Володе. Они тебя сразу поймут… И наверняка поверят…

Стас медленно, задумчиво ответил:

— Рита, я не ращу хлеб, не учу детей, не лечу людей. Поэтому моя жизнь и уходит на то, чтобы такого в жизни случалось все меньше и меньше…

— Но ведь случается все равно! Ты же видишь — случается!..

— Да, случается. Но в Москве каждый день триста человек празднуют новоселье, полтысячи правят свадьбы, рождается семьсот новых человечков. И нас туда никогда не зовут. Не нужны мы на юбилеях, защитах диссертаций, на торжественных встречах. Взгляни, сколько окон светится — миллион! И там везде люди. А зовут они нас, только когда у них случается беда…

— Ну и что?

— А то, что мы — чернорабочие… Чернорабочие человеческой беды. Люди ведь очень медленно меняются к лучшему, и еще долго-долго они будут причинять друг другу боль и страдания, и до тех пор, пока есть еще боль и насилие, мы будем очень людям нужны. И если поймешь это всем сердцем, тогда и озлобиться на мир, которому ты еще сильно нужен, не сможешь…