Город тысячи богов

III

Экспресс на Боград неприятно разочаровал. Обычная электричка, класса «Сапсан», коих тьма на любой региональной ветке. Серо-стальная голова, с красной полосой вдоль окон, убегающей по стенкам вагонов до куцего хвоста – ни малейшего намека на тайну, обещанную окружающими Боград слухами. Даже проводница оказалась обычной миловидной блондинкой в фирменном сером жакете и шапочке в тон. Она бегло осмотрела документы, просветила сетчатку глаза портативным сканнером, и с улыбкой попросила занять любое свободное место, а Гор все пытался разглядеть в ней что-нибудь, ну хоть что-то нечеловеческое: змеиный разрез зрачков, заостренные уши, клыки, на худой конец! Все впустую.

Вспомнился Арлекин, тощий очкарик в клубах дыма от электронной сигареты, что упился на проводах до зеленых чертей. Утирая перепачканные блевотиной губы, он совал Гору вытертую ассирийскую драхму и велел непременно отдать ее Харону, в оплату за провоз. Пьяно икая, Арлекин хлопал Гора по плечу, не понимая, что отделен от перелома пальцев лишь тонкой черноволосой девчонкой, разлегшейся на коленях собеседника.

- Я с Лоскутиным общался, вот как сейчас с тобой! Он первым от нас в Боград поехал, еще когда китайцы на границе бузили. Первым, прикинь?! Тогда еще даже квоты не ввели! Тетка моя техничкой работает в той психушке, где он лечится, я ее уломал меня к нему провести. Он же легенда, чувак, реально легенда! Он мне лично сказал, что Харону надо дать монету, иначе труба…

Пряча усмешку, Гор прошел мимо проводницы, у которой не было ни змей в волосах, ни когтей на пальцах, ни поясного ожерелья из черепов, про которые спятивший Лоскутин лично рассказал полудурку Арлекину.

После перрона, на котором даже голуби не ходили, вагон показался многолюдным, Гор насчитал четыре человека, включая себя. Слева, у самого тамбура, в окружении трех неподъемных рюкзаков, расположился пожилой китаец в черном плаще и очках-фишках, похожий на мафиозного босса из старых гонконгских боевиков. Конечно, куда без китайцев! Он суетливо проверял застежки сумок, подтягивал ремни, перевязывал тесемки, то вдруг вынимал разрешение из нагрудного кармана, и бережно разглаживал его на столе.

Ближе к выходу рыжая девица лет двадцати пяти погрузилась в планшет, закинув ногу в кожаном сапоге на стол. Носок сапога нервно покачивался. Все, начиная с одежды и фигуры, и заканчивая манерой держаться, выдавало в ней недорогую проститутку, или стриптизершу провинциального ночного клуба. Эта, судя по нашлепкам на рюкзаке, прибыла откуда-то из Европы.

Поколебавшись, Гор двинулся на правую половину, где, медитативно сложив руки на стол и прикрыв глаза, сидел крупный бритоголовый мужчина. От сломанной переносицы, огибая правую скулу, через весь череп тянулась многоцветная татуировка, знак одного из Запрещенных, Гор не сумел разобрать, которого. Хвост узора терялся где-то на затылке, или, вероятнее всего, по шее скатывался на спину. Тоже европеец, или, что скорее всего, из Штатов. В Старом свете мужчины такой брутальной породы почти полностью вымерли.

Не то, чтобы ярый адепт Запрещенных богов выглядел безопаснее старика и женщины, но от него хотя бы понятно, чего ожидать. Девушку Гор, как ни старался, просчитать не мог. Старик-китаец так и вовсе выглядел настоящей загадкой. Зачем ему столько сумок? Переезжает он, что ли? Культист же, судя по татуировке – посвященный. Не дергается, не елозит по креслу задом, знай себе медитирует – значит не в первый раз в Боград. Скорее всего, по долгу службы, а может даже живет там. Такой с расспросами к новичку приставать не будет.

Для верности Гор миновал еще пару рядов кресел. Бросил к окну полупустой рюкзак, плюхнулся сам, с наслаждением вытянув ноги. Мобильник показывал двенадцать минут первого – три минуты до отправления. Гор зевнул, с хрустом, потянулся, устраиваясь поудобнее, и понял, что ошибся. В первую очередь, в выборе стороны. Возле столика, держа на отлете легкую дорожную сумку, стоял лысый культист.

- Вы позволите?

Голос у незнакомца оказался глубокий, дикторский, его русский был чистым, а сумку он пристроил раньше, чем Гор кивнул. Гор и сам не понял, почему согласился. От пиетета перед старшими он избавился задолго до совершеннолетия, угрожающая внешность здоровяка-культиста его не пугала, да и свободных мест в салоне было полно. Скорее всего, разыгралось любопытство. Вблизи Гор разглядел руки своего соседа – руки матерого уголовника старой формации. Перстни на фалангах, розы ветров на тыльных сторонах кистей, аббревиатуры у больших пальцев – все нарочито грубое, примитивное, того тошнотного бледно-синего оттенка, что, подобно плесени, заводится на человеческом теле от сырости тюремных стен. Тем разительнее был контраст с многоцветным сложным узором, покрывающим гладкую лысину.

- Утром откинулся, - заметив взгляд Гора, усмехнулся культист. – Вот, домой еду. Двадцать лет воли не видел.

Он не назвался, хотя явно был настроен поболтать. Гор решил держаться в той же манере.

- Двадцать лет? Не многовато для сто сорок восьмой? – Гор глазами указал на череп культиста.

Изрытые шрамами тонкие губы растянулись, обнажая крепкие желтые зубы, искусственно заточенные, словно в рот две пилы вставили. Мало того, что культист, так еще и людоед. Гор прислушался к себе – нет, ничего не екнуло. Он читал в сети, что на Дальнем Востоке в некоторых тюрьмах каннибализм если не норма, то уже очень близко к тому, - сказывалась близость Китая. Но готовясь к поездке Гор переворошил тонны информации о Бограде, и хотя большая ее часть оказалась мусором, из оставшихся крох, понял, что там его ждут вещи гораздо хуже.

- А ты в теме, я погляжу? Не зря я к тебе подсел! - культист рассмеялся. – Только, по этой статье уже давно никого не закрывают. Тут ведь как? Само существование Бограда – ежедневное оскорбление чувств верующих любой конфессии, но при этом каждое государство мечтает с ним дружить, да?

- Пожалуй, да, - подумав, кивнул Гор. – А если не за религию, тогда за что?

- Да нееет, за нее, родимую, - протянул культист, с любопытством изучая Гора. – Только не по детским игрушкам, а по реальной жести.

В молчаливой задумчивости тронулся поезд. Гор прикинул в уме список подходящих статей. Еще раз внимательно вгляделся в татуировку собеседника, отметив характерные для североамериканских индейцев уголки и лесенки. Наконец пролистал в памяти хронику двадцатилетней давности и мысленно присвистнул.

- Двести восемьдесят вторая? – недоверчиво спросил он. – Вы из Детей Вендиго?!

- В точку, дружище! – культист засмеялся, стуча ладонью по столу. – В самое яблочко!

Его заразительному смеху хотелось вторить, если бы не зубы, эти проклятые зубы, неестественно ровные, острые костяные пилы. Можно было не обращать на это внимания, считая дешевым понтом откинувшегося урки, но Дети Вендиго… Среди Запрещенных богов без усилий можно отыскать более мерзких, более уродливых, более равнодушных. Даже более жестоких. Но перещеголять вечно голодного Вендиго в кровожадности могли немногие. Заляпанные бордовым кадры хроники похождений его Детей замелькали перед глазами с тошнотворной быстротой.

- Тогда давайте так: двадцать лет – не маловато ли для двести восемьдесят второй? – Гор бесстрашно встретил насмешливый взгляд культиста. – Почему вы еще живы?

- Соскочил по малолетке, - здоровяк пожал плечами. – Мне ведь на судебном процессе только-только пятнадцать стукнуло. Из всей ячейки мимо вышки двое проскочили – я, и Длинная Тень. Только он срока не выдержал, удавился, а я – видишь, - за хорошее поведение, досрочно.

Гор скривился.

- Длинная Тень? Серьезно?

Понимающая улыбка растянула щеки культиста. Глаза его, блеклые, словно выцветшие, на мгновение полыхнули яркой радужкой воспоминаний.

- Ну да, ну да… Длинная Тень, Окровавленный Клык, Северный Ветер… Молодые были, глупые. Хотелось, чтобы все как у них, у настоящих, раскраска, перья, имена. Я ведь только в тюрьме понял, что нет никаких настоящих, нет никакого у них, и у нас. Есть Голод, дружище, понимаешь? Извечный, единственный Голод. И он одинаково терзает индейца племени сиу, и рус…

- Мне не интересно, - перебил Гор. – Честно говоря, мне вообще неприятно с вами общаться.

Культист подался вперед, навалился на стол, и тот заскрипел, невероятным усилием удерживая вес груды развитых мышц и тяжелых костей.

- Ну так пересядь? А?

- Не могу. Я занял это место первый, значит оно мое. А я не привык отдавать то, что считаю своим.

- А ты парень прямой, да?! – уже без тени улыбки спросил культист. – Резкий такой, уу-ух! Аж оторопь берет!

Он поглощал ответное молчание долго, как человек, знающий ему цену, привыкший к нему за долгие годы одиночного заключения. Пил без эмоций, как безвкусное, но необходимое лекарство, а напившись, откинулся в кресле, удовлетворенно потирая костяшки в синих наколках.

- Боград не любит прямых и резких, дружище. Ты, наверное, слышал, что это место Силы, место, где сокрыта великая мощь. Вот только тут, у вас, никогда не говорят, что сила эта скрытная, ползучая. Сила ядовитой змеи, перед которой пасует даже царственный лев. Москва и Пекин, Вашингтон и Париж – каждый из них больше и сильнее Бограда, но все они терпят его, потому что знают, - если дойдет до настоящей драки, подохнут оба. В лучшем случае – победителя добьют остальные крупные звери. Поэтому никто не хочет быть первым, парень. Поэтому все терпят змею в своих охотничьих угодьях, и делают вид, что это их выбор. На деле же у них просто нет выбора.

Гор мотнул головой, принимая игру.

- А если не так?! Если придет не лев, не медведь, не китайский дракон, а человек с мешком и палкой? Прижмет змеиную башку к земле, сцедит яд, съест мясо, а шкуру пустит на ремень. Ну, или на кошелек для своей скво. Что тогда, индеец?

Культист навел на Гора дуло указательного пальца.

- Ты этот человек с палкой?

- Почему нет? Кто-то ведь должен привести ваш городишко в чувство?

Раскатистый смех горной лавиной прокатился по вагону. Рыжая девица оторвалась от планшета, с недоумением поглядела на странно веселого пассажира. Пожилой китаец вновь принялся нервно перебирать застежки рюкзаков. Культист захлебнулся смехом, закашлялся, ожесточенно стуча себя по груди пудовым кулаком.

- Ты, двуногий, трехмерный, живущий чуть дольше мотылька, будешь учить Город-тысячи-богов, как жить правильно? – утирая слезы, недоверчиво переспросил он.

- Вот именно – тысячи. Боград наплодил богов и сущностей сверх всякой меры.

- Странный ты, парень. Говоришь, как христанутый паладин, хотя явно не из этих. Выглядишь, как индеец, но не разделяешь мою веру. Добровольно едешь в место, в котором такие как ты не живут дольше двух дней. И, самое странное, я в чем-то даже согласен с тобой. Богов действительно многовато. Правда, в главном ты неправ. Сущность всего одна, и такая шизофрения для нее – норма.

- Если у Вселенной шизофрения, кто-то должен назначить ей лечение, так? – упрямо гнул свое Гор.

Культист покачал головой, вновь широко растягивая свою жутенькую улыбку.

- Знаешь, дружище, у тебя ведь тоже нет выбора. Либо ты перестанешь быть прямым и резким, либо город сожрет тебя. Может быть даже моими зубами. Внешний мир зовет богов Запрещенными, легализуя только самых удобных, как Россия со своим Христом, но в Бограде нет ничего запрещенного.

Внешне Гор не подал виду, но внутренности его на мгновение свернулись клубком. Живот заныл, будто его уже вспарывали улыбчивые зубы-пилы. Тон культиста оставался спокойным, но именно это спокойствие, будничность, с которой говорил бывший зэк, заставили Гора поверить, что все всерьез. Он действительно едет в самое страшное, самое странное и самое притягательное место на планете, едет добровольно, и, как сказала Лиза, может не вернуться.

- Я ведь в самом деле сожру тебя, парень, - в унисон его мыслям, доверительно сообщил культист. – Как только мы прибудем в Боград, начинай обратный отсчет.

Гор усмехнулся самой гадкой из своих улыбок и демонстративно растянулся на сиденьях, подложив под голову рюкзак. Лежа заметил под столом полку с пледами, вынул один и накрылся с головой. Запоздало подумал, что очень уж это похоже на детскую попытку спрятаться от кошмара, но решил, что мнение культиста волнует его не так уж и сильно. Очень подмывало, но он все же не стал разочаровывать его правдой о том, что поехал в Боград только для того, чтобы сбежать из дома. Всего лишь разведка, говорил он себе так долго, что уже и сам почти поверил в это.

Спать Гор не собирался – заснешь тут, когда напротив сидит здоровенный бугай, угрожающий убить тебя, не далее, как завтра утром. Но под пледом оказалось тепло и мягко, а вымотанные ссорой с матерью нервы требовали отдохновения. Гор не заметил, как задремал, а уже оттуда соскользнул на самый нижний, самый темный уровень сна.

***

Под утро, перед рассветом, отчаянно скрипя и лязгая сочленениями как дореволюционный паровоз, «Сапсан» остановился. Кондиционер работал в режиме холодильника, гоняя по вагону пахнущий озоном воздух. Натянув на нос колючий шерстяной плед, Гор спал, но при этом, вроде бы и нет. В странной полудреме он видел капли конденсата, с улиточной медлительностью ползущие по толстым стеклам, и дымное марево за ними, в котором прятались бетонные стены, увешанные коммуникациями, как елка новогодними гирляндами. Видел притихший салон, погруженный в утреннюю дремоту, и лежащий на столе телефон, показывающий ноль-два ноль-ноль. Ядовитым курсором мигал индикатор пути над дверью, застрявший между отметками Абакан и Иркутск. Красная точка Бограда светилась ровно посередине, и до нее не хватало каких-то пары миллиметров.

За два часа домчать до Абакана – мыслимое ли дело? Но в состоянии бодрствующей дремы Гора это ни капельки не удивляло. Как и тоннель на рельсах, в месте, где никаких тоннелей быть не должно. Он даже не был уверен, что это ему не снится. Кто-то включил дымовую машину, медленно погружая салон в удушливое облако, похожее на пары вейперской трубки. Оно поглотило пол, жадно слизнуло ноги старика китайца, белой кошкой вскочило ему на колени. Там покачалось, устраиваясь, и, видно не найдя удобного места, потекло дальше. Старик исчез, стертый белым дымом.

Стало нечем дышать. В пелене, сквозь закрытые веки, Гор разглядел силуэт, что склонился над китайцем. Тонкие паучьи конечности замелькали, ощупывая неподвижное тело, и Гору казалось, что он видит липкие нити паутины, сплетаемой в тугой кокон, где сбрызнутая желудочным соком начнет перевариваться живая пища

все еще живая все еще чувствующая способная выразить всю боль и отчаяние только глазами одними лишь глазами выкричаться и чтобы лишить его и этого глаза можно выпить выпить прямо сейчас

Гор заворочался, силясь проснуться, взбрыкнул ногами, пытаясь сбросить неподъемный плед. Слишком реалистичный сон не нравился ему, казался опасным. Но проснуться не получалось, он прочно застрял на границе пробуждения, в самый страшный час – Час Быка, демоническое время, когда силы зла в своем полном праве. Легкое зефирное облако катилось вперед, и Гор видел, что сплетено оно из тончайших белесых жгутиков, трепещущих под рвущимся из кондиционеров воздухом.

Тонконогий силуэт оторвался от китайца, вытянулся в рост, глухо стукнулся в потолок не по размеру большой головой. Сгорбившись, на полусогнутых, касаясь пола длинными руками, прополз по салону и взобрался на спинку кресла. Рыжеволосая спала на спине, запрокинув голову, по-рыбьи раскрыв рот. Она не могла видеть, как отростки тумана ползут к ее губам, как впитывают остатки розовой помады тончайшие жгутики, но Гору казалось, что она всеми силами пытается откатиться в сторону, забиться в щель между столом и креслом, спрятаться от щупалец, проникающих в самое нутро

в самую глубь еще глубже туда где что-то есть что-то есть что-то живое есть что там у тебя для меня есть есть есть хочу есть

Гор всхлипнул, борясь с параличом. Мышцы напрягались под кожей, жилы вытягивались в струну, но тело будто придавило скрещенными на груди руками. Застелило могильным холмиком шерстяного пледа. Напротив, по-турецки скрестив ноги, восседал культист, неподвижный, как деревянный истукан. Глаза его были широко открыты, и светилось в них, плескалось в них злое веселье, яростная радость, а где-то за ними тряслась от смеха безумная гнилая душонка.

Облако незаметно поднялось до сидений. Взобралось, цепляясь жгутиками за обивку. Гор захлебывался воем, чувствуя, как перебирая тысячами конечностей, по его ботинкам, джинсам, куртке, ползет живой туман. Когда же над ним склонилось тощее, нечеловеческое, непропорциональное, он понял, что был прав, и Лоскутин – псих, и Арлекин – дурак, и все гораздо, гораздо страшнее, чем какие-то убогие черепа, и когти, и змеи в волосах. Осталась только одна мысль, одно желание, оказаться отсюда, как можно дальше. Потому что в отличие от китайца и рыжей потаскухи, Гору нечего было предложить в оплату за проезд, кроме своей жизни.

Кроме своей жизни и… Нечеловечески тонкие, почти прозрачные пальцы, совершенно лишенные ногтей, крутили перед его закрытыми глазами вытертую ассирийскую драхму.

Драхма! Арлекинова монета! Откуда она здесь? Ведь не брал, вроде… Или брал? Жалобно скуля, Гор замер, следя, как перекатывается меж бесчисленных пальцев старая металлическая лепешка. Самым краем зрения вновь увидел культиста, его глаза, в которых веселье потихоньку сменялось недоумением, и уже скакал вслед за ним, мчался, размахивая горящим рукавами панический ужас.

Довольно проглотив драхму, туман метнулся к последнему пассажиру вагона. Отчаянным усилием воли культист разорвал паралич и взревел, как раненный медведь:

- Нее-еее-ееет!

Взметнулся туман, пеленая мощное татуированное тело. Мелькнула ломанная тень, и в доли секунды все втянулось в те двери, откуда пришло. Словно какой-то гигант вдохнул воздух огромными легкими. Гор развел плечи, выбросил вверх онемевшие руки, и с криком

проснулся. Поезд едва заметно покачивался на рельсах. Рыжая причесывалась, не отрываясь от планшета, напевая под нос что-то бравурное. Индикатор пути над дверью указывал красным курсором прямехонко на Боград. Гор проморгался, потер воспаленные глаза, отбросил мятый плед и впервые, со страхом, посмотрел на соседа.

Против ожидания, тот оказался на месте. Скрестив могучие руки на груди, культист привалился к окну, глядя на пролетающий пейзаж со странной смесью недоумения и брезгливости. Не похоже было, что он рад возвращению домой. Гор хотел обратиться к нему, но не успел. Поезд бесшумно сбросил ход.

Как ни мягка оказалась остановка, инерции хватило, чтобы грузное тело культиста завалилось вперед. Лоб с глухим стуком ударился о столешницу, голова безжизненно подпрыгнула и шлепнулась на щеку. В обращенном к Гору глазу застыло все то же недоумение пополам с брезгливостью. Проверять не было нужды, но перед выходом Гор приложил пальцы под широкую индейскую челюсть, проверяя пульс. Пульса не было, не было тепла, не было жизни. Кто-то унес все, оставив пустую оболочку, похожую на выпитую пауком муху. Гор повел плечами, сбрасывая липкую дрожь.

- Эй, красавчик, твоему другу нехорошо?

Рыжеволосая попутчица стояла в проходе, прислонясь к креслу так, чтобы выгоднее подчеркнуть и без того крупную грудь. Волосы собраны в два хвоста, на затылке ковбойская шляпа, клетчатая рубашка повязана высоко, открывая аккуратное колечко пирсинга в пупке. Вряд ли флиртовала, скорее всего, привычно обрабатывала вероятного клиента. По-русски она говорила неплохо, хоть и с сильным акцентом. Это не удивляло, - с появлением Бограда, русский стал чертовски популярным языком.

- Он мне не друг, - буркнул Гор. – И, кажется, он мертв.

- Ты собираешься его похоронить? Съесть? Сообщить семье? – рыжая смотрела так, будто одинаково верила во все три версии.

- Пожалуй, нет, - Гор помотал головой. – Точно нет. Ничего из этого.

- Тогда какого дьявола ты уставился на него, как Ромео на Джульетту? Оставь тело здесь, о нем позаботятся, я уверена. Это же Боград, так, красавчик? Пошли совершать безумства!

Глядя в ее шальные от счастья глаза, Гор не смог не улыбнуться в ответ. От нее веяло зноем и похотью, диким весельем и опасными приключениями. С ней хотелось совершать безумства, Гор чувствовал, стоит только начать, и он не пожалеет… но вместо этого, поддавшись внезапному порыву, он протянул руку к шее мертвеца и сорвал висящий на простом шнурке амулет – запаянный в металлическую гильзу тяжелый черный коготь, размером с указательный палец. В память о враге, поверженном без боя.

Аура рыжей вмиг померкла, стала тусклой, цвета грязного стекла. Огорченно поджав пухлые губки, девушка фыркнула:

- Красавчик, а такой скучный!

Она легко выпрыгнула на перрон, и радостно заголосила во все горло. Старичок китаец, в сотый раз проверяющий надежность своих рюкзаков, подскочил от неожиданности, и посильнее надвинул очки на переносицу. На миг Гору показалось, будто за дымчатыми стеклами в самом деле нет глаз.

Мимо вагона шли сосредоточенные люди, люди веселые, люди напуганные. С рюкзаками, фотоаппаратами, телефонами, кейсами, видеокамерами, защитными амулетами, священными книгами, ружьями, сумками.

Туристы.

Гор сунул амулет в карман и поспешил влиться в это разношерстное, разноязыкое стадо. Было семь утра, и возле самого порога Боград встречал гостей чудесами. Впереди стояло изрытое арками двухэтажное здание Вокзала, а за ним… накрытая паранджой утреннего тумана, за ним угадывалась титаническая фигура застывшего тролля.