Дортмундер высморкался.
— Начальник, — сказал он, — вы знаете, как я глубоко благодарен за то персональное внимание, которое вы мне оказываете.
Он не мог ничего поделать с бумажным носовым платком «Клинекс» и просто скомкал его в кулаке.
Смотритель Аутс слегка улыбнулся в ответ, приподнялся из-за письменного стола, обошел его, встал рядом с Дортмундером, похлопал по плечу и сказал:
— Именно те, кого я спасаю, доставляют мне наибольшее удовольствие.
Аутс являл собой тип государственного служащего новейшего образца — образованного, атлетического, энергичного, полного духа реформ, своего в доску парня. Дортмундер ненавидел его.
Смотритель сказал:
— Я провожу вас до ворот, Дортмундер.
— Это вовсе не обязательно, начальник, — поспешно отозвался Дортмундер. «Клинекс» холодным слизняком лежал в его ладони.
— Но это доставит мне удовольствие, — сказал смотритель. — Удовольствие видеть вас выходящим из этих ворот и знать, что вы никогда более не поскользнетесь, никогда вновь не окажетесь в этих стенах, удовольствие знать, что в вашем нравственном и социальном выздоровлении есть и моя скромная лепта. Вы просто не представляете, какое наслаждение это мне доставляет.
Дортмундер, напротив, никакого наслаждения не испытывал. Он уже загнал свою камеру за три сотни — при наличии действующего крана с горячей водой и прямого хода в медпункт это было просто даром, — и деньги должны были передать ему по пути к воротам. Он не мог взять деньги раньше, иначе их обнаружили бы при последнем обыске. Но кто же сможет доставить ему «капусту», если рядом будет торчать смотритель? Перекатывая в руке отвратительный шарик, Дортмундер сказал:
— Начальник, ведь именно в этой комнате я всегда видел вас, именно здесь слушал ваши…
— Пошли, Дортмундер, — сказал смотритель. — Мы можем поболтать по дороге к воротам.
И они отправились к воротам вдвоем.
На последней дорожке. пересекающей огромный двор, Дортмундер увидел, как Кризи, доверенное лицо с тремя сотнями долларов, двинулся в его направлении и вдруг остановился как вкопанный. Кризи сделал едва заметный жест, означавший «ничего не поделаешь». В ответ Дортмундер тоже сделал незаметный жест, говоривший «дьявол все побери, знаю, что ничего не поделаешь».
У ворот смотритель протянул ему руку:
— Счастливо, Дортмундер. Позвольте мне выразить надежду, что я никогда более вас не увижу.
Судя по тому, что он радостно хихикнул, это была шутка.
Дортмундер переложил прохудившийся «Клинекс» в левую руку. «Клинекс» был полнехонек, он измазал Дортмундеру всю правую ладонь. Дортмундер взял протянутую руку смотрителя в свою и сказал:
— Я тоже надеюсь никогда больше вас не видеть.
Это не было шуткой, но Дортмундер хмыкнул на всякий случай.
Лицо смотрителя неожиданно как бы остекленело.
— Да, — сказал он несколько сдавленным голосом, — да.
Дортмундер повернулся, и смотритель посмотрел на свою ладонь.
Большие ворота открылись. Дортмундер вышел наружу, ворота закрылись опять. Он был свободен, его долг обществу выплачен. Его также «выставили» на три сотни, будь они прокляты. Он всерьез рассчитывал на эту «капусту». Все, что у него было, — десять долларов и билет на поезд.
Дортмундер с отвращением швырнул «Клинекс» на панель, сразу же нарушив общественный порядок: замусоривание коммунальной территории.
Келп увидел, как Дортмундер вышел на солнечный свет и постоял просто так с минуту, оглядываясь по сторонам. Келп знал это чувство — первая минута свободы, воздух свободы, солнце свободы! Он ждал, не желая отравлять удовольствие Дортмундеру, но когда наконец Дортмундер двинулся по тротуару, Келп завел двигатель и медленно тронул длинный черный автомобиль по улице вслед на ним.
Это была прекрасная машина, «кадиллак» с боковыми шторками, с жалюзи на заднем окне, кондиционированным воздухом, с устройством вроде автопилота, которое позволяет ехать с любой желаемой скоростью, не нажимая на газ, с еще одной штукой, которая выключает дальний свет, когда навстречу идет машина, и разными другими облегчающими жизнь штуковинами. Келп увел это чудо прошлой ночью в Нью-Йорке. Он предпочел прибыть сюда на своих колесах, нежели ехать поездом, поэтому прошлой ночью отправился за машиной и нашел именно эту на Шестьдесят седьмой Восточной улице. У нее были номера с пометкой «доктор медицины», а Келп всегда выбирал именно медицинские тачки, потому что врачи имеют склонность оставлять ключи в машине, и еще потому, что профессия медика до сих пор не разочаровала его.
Теперь, конечно, номера на ней были другие. Государство не зря потратило четыре года, обучая его бесплатно делать номерные знаки.
Автомобиль тихо скользил вслед за Дортмундером — длинный черный «кадди» с мягко урчащим двигателем и покрышками, хрустящими по пыльной дороге; Келп думал, как удивится и обрадуется Дортмундер дружескому лицу в первый же момент после выхода. Он как раз собирался нажать на клаксон, когда Дортмундер внезапно обернулся, посмотрел на черную машину с боковыми занавесками, которая бесшумно его преследовала, панический страх отразился на его лице, и он как ошпаренный понесся по тротуару, прижимаясь к серой тюремной стене.
На дверной панели имелись четыре кнопки управления четырьмя боковыми окнами «кадиллака». Единственная неприятность заключалась в том, что Келп не мог упомнить, какая кнопка относилась к какому окну. Он нажал наугад, и правое заднее стекло опустилось.
— Дортмундер! — крикнул он, давя на акселератор, из-за чего «кадди» рванулся по улице. Улица была совершенно пуста — только черная машина и бегущий человек. Грозно маячила тюремная стена, высокая и серая, а маленькие чумазые домики на противоположной стороне были заперты и беззвучны, их слепые оконца закрыты шторами и портьерами.
Келп, отвлеченный путаницей с оконными кнопками, вел машину, вихляя по всей проезжей части. Опустилось левое заднее стекло, и он снова заорал, но Дортмундер все не мог его услышать. Пальцы Келпа отыскали другую кнопку — правое заднее стекло поднялось снова.
«Кадди» вылетел за поребрик, и в следующее мгновение машина Келпа нацелилась точно на Дортмундера, который повернулся, прижался спиной к стене, широко раскинув руки и завопив что есть мочи.
В последнюю секунду Келп врезал по тормозам. Это были электротормоза, и Келп врезал по ним как следует, так что «кадди» застыл как приклеенный, а Келпа бросило на баранку.
Дортмундер опустил одну дрожащую руку и оперся ею о вибрирующий капот «кадиллака».
Келп попытался вылезти из машины, но в возбуждении опять нажал не на ту кнопку, и замки всех четырех дверей автоматически закрылись.
— Проклятые лекаришки! — рявкнул Келп, беспорядочно нажимая на попадающиеся под руку кнопки, и в конце концов выбросился из машины, как ныряльщик, спасающийся от осьминога.
Дортмундер все еще стоял, прислонившись к стене, слегка наклонясь вперед и опираясь одной рукой о капот автомобиля. Он выглядел абсолютно серым, и это не было целиком тюремной заслугой.
Келп подошел к нему.
— Чего ради ты несся, Дортмундер? Это я, твой старый друг Келп.
Он протянул ему руку.
И тут Дортмундер дал ему по физиономии.
Рисунки В. Дачкина
— Все, что тебе надо было сделать, это погудеть, — сказал Дортмундер. Он ворчал, потому что костяшки пальцев, ободранные о скулу Келпа, неприятно саднило. Он засунул их в рот.
— Я пытался, — сказал Келп, — но тут как-то все перепуталось. Зато теперь все в порядке.
Они находились на скоростном шоссе в Нью-Йорк, «кадди» был взведен на шестьдесят миль в час. Келпу требовалось лишь держать одну руку на рулевом колесе и временами поглядывать вперед, чтобы убедиться, что они все еще на дороге, в остальном машина вела себя сама.
Дортмундер чувствовал себя обиженным. Три сотни долларов коту под хвост, напугался до полусмерти, почти раздавлен проклятым ослом в «кадиллаке», ободраны пальцы — и все это в один день.
— Так чего ты хочешь? — спросил Дортмундер. — Мне дали билет на поезд, и меня вовсе не надо подбрасывать.
— Но могу спорить, что тебе нужна работа, — сказал Келп. — Если, конечно, у тебя что-нибудь уже не заготовлено.
— Ничего у меня не заготовлено, — сказал Дортмундер. Напоминание об этом тоже вызвало раздражение.
— Ну вот, у меня есть одна игрушечка для тебя, просто лялечка! — сказал Келп, улыбаясь во всю физиономию.
Дортмундер решил перестать дуться.
— Ол райт, — пробормотал он. — Я могу послушать. Давай, что там?
Келп спросил:
— Ты когда-нибудь слышал о местечке, которое называется Талабво?
Дортмундер насупился.
— Один из тихоокеанских островков, да?
— Не-е, это страна. В Африке.
— Никогда не слыхал о ней, — сказал Дортмундер. — Я слыхал про Конго.
— Это где-то рядом, — сказал Келп. — Я так думаю.
— В этих странах для нас жарковато, в смысле температуры, то есть.
— Наверное, — сказал Келп. — А вообще-то не знаю, никогда там не был.
— А я не думаю, что хотел бы там побывать, — сказал Дортмундер. — У них там еще и эпидемии. Да кроме того, они убивают много белых людей.
— Только монахинь, — сказал Келп. — Но дельце не там, оно здесь, в добрых старых Штатах.
— О-ох, — Дортмундер пососал раненый палец, потом сказал: — Тогда чего ж трепаться об этом… как его…
— Талабво.
— Да-да, Талабво. Чего про него говорить?
— Я дойду до этого, — важно сказал Келп. — Ты когда-нибудь слыхал про Акинзи?
— Это тот врач, который написал книгу о сексе, — сказал Дортмундер. — Я в тюряге хотел получить ее из библиотеки, но у них была очередь лет на двадцать. Я тоже записался на тот случай, если не выпустят раньше под честное слово[1], но книгу так и не получил. Он уже умер, да?
— Это совсем другое, не про то я говорю, — сморщился Келп. Впереди на их полосе полз здоровенный трейлер, так что Келпу пришлось на минуту заняться рулем. Он перебрался в соседний ряд, обошел трейлер и вновь вернулся на свою полосу. Потом посмотрел на Дортмундера и сказал: — Я говорю о стране. О другой стране. Она называется Акинзи. — Он произнес название по слогам.
Дортмундер покачал головой.
— Она тоже в Африке?
— А-а, так ты слыхал про нее.
— Нет, никогда, — сказал Дортмундер, — просто угадал.
— О-о! — Келп взглянул на шоссе. — Да-а, это еще одна страна в Африке. Там раньше была британская колония, а когда они стали независимыми, начались неприятности, потому что у них в стране было два больших племени и оба рвались к власти, так что была гражданская война, и в конце концов они решили разделиться на два государства. Так что теперь там две страны, Талабво и Акинзи.
— Ты просто бездну всего знаешь об этом, — сказал Дортмундер.
— Мне рассказывали, — сказал Келп.
— Но я так и не вижу в этом никакого дела, — заметил Дортмундер.
— Я как раз подхожу к нему, — сказал Келп. — Понимаешь, у одного из этих племен был этот изумруд, такой драгоценный камень, и они поклонялись ему, как божеству, а теперь это их национальный символ. Как талисман, что ли. Или как могила неизвестного солдата, что-то в таком роде.
— Изумруд?
— Говорят, что он стоит полмиллиона долларов, — сказал Келп.
— Это много, — протянул Дортмундер.
— Конечно, — согласился Келп, — но ты не можешь загнать барыгам такую вещь, он слишком хорошо известен. И это стоило бы слишком дорого.
Дортмундер кивнул.
— Я уже подумал об этом, — сказал он. — Когда подумал, что ты собираешься предложить увести этот изумруд…
— Вот именно, я как раз это и собираюсь предложить, — сказал Келп.
Дортмундер снова почувствовал прилив раздражения. Он вытащил из кармана рубашки пачку «Кэмел».
— Если мы не сможем его загнать, — проворчал он, — на кой черт он нам нужен?
— Дело в том… есть покупатель, — сказал Келп. — Он заплатит по тридцать тысяч каждому, кто поможет ему заполучить изумруд.
Дортмундер засунул сигарету в рот, а пачку в карман.
— Сколько человек надо для дела?
— Мы прикидывали… может, человек пять.
— Это выходит — сто пятьдесят кусков за полумиллионный камень? Для него это просто подарок.
— Но мы получаем по тридцать косых на нос, — заметил Келп.
Дортмундер воткнул зажигалку в гнездо на приборной панели.
— Кто этот тип? — спросил он. — Какой-нибудь коллекционер?
— Нет. Он — представитель в ООН от Талабво.
Дортмундер изумленно поглядел на Келпа.
— Кто, кто-о?
Зажигалка выпрыгнула из гнезда и свалилась на пол машины.
Келп повторил. Дортмундер подобрал зажигалку и раскурил сигарету.
— Объясни, — сказал он.
— Сию минуту, — оживился Келп. — Когда английская колония раскололась на две страны, Акинзи заполучила тот город, в котором хранился изумруд. Но как раз Талабво — это страна, где живет племя, которое всегда им владело. ООН послала своих спецов для оценки этой ситуации, и Акинзи выплатила за камень кое-какие деньги. Но не в деньгах дело. Талабво хочет изумруд.
Дортмундер потряс зажигалку и рассеянно выкинул ее в окно.
— Почему они не начнут воевать?
— Эти две страны абсолютно одинаковы. Они как пара боксеров-средневесов, и если бы заваруха началась, обе оказались бы в руинах и никто бы не победил.
Дортмундер затянулся сигаретой и выдохнул дым через нос.
— Если мы прихватим изумруд и отдадим его Талабво, — сказал он, — почему бы Акинзи не обратиться в ООН и не сказать: «Заставьте их вернуть нам наш изумруд?» — Он шмыгнул носом.
— Талабво не станет сообщать, что они его заполучили, — сказал Келп. — Они не собираются выставлять его напоказ и тому подобное, они просто хотят его иметь. Это их символ. Ну, как эти шотландцы, которые украли Скоунский камень несколько лет назад.
— Что они украли?
— Ну, эта штука приключилась там, в Англии, — сказал Келп. — Неважно, давай о краже изумруда. Ты заинтересован?
— Как сказать, — протянул Дортмундер. — А где хранится этот изумруд?
— Прямо сейчас он находится в Колизее, в Нью-Йорке. Там всеафриканская выставка, всякие штуковины из Африки, и изумруд является частью экспозиции Акинзи.
— Так что, предполагается, что мы должны увести изумруд из Колизея?
— Не обязательно, — сказал Келп. — Выставка отправляется в турне через пару недель. Ее будут показывать во множестве разных мест, перевозить поездами и на грузовиках. У нас будет масса возможностей приложить к ней руку.
Дортмундер кивнул.
— Ну ладно, мы уводим изумруд, мы сдаем его этому типу…
— Айко, — произнес Келп, делая ударение на первом слоге.
Дортмундер нахмурился.
— Разве это не японский фотоаппарат?
— Нет, это имя представителя Талабво в ООН. И если ты в деле, то как раз его нам и следует повидать.
Дортмундер спросил:
— Он знает, что я появлюсь?
— А как же, я объяснил ему, что нам больше всего нужен организатор, планировщик, и я сказал, что Дортмундер — лучший организатор в стране, и если нам повезет, мы привлечем тебя, чтобы ты организовал это дельце. Я не сказал ему, что ты как раз отсидел срок.
— Хорошо, — согласился Дортмундер.
Майор Пэтрик Айко, коренастый, черный, усатый, изучал принесенное ему досье на Джона Арчибальда Дортмундера и качал головой с удивлением и некоторым подозрением. Неужели Келп не понимал, что майор автоматически изучит биографию каждого из возможных участников? Он, естественно, должен произвести тщательный отбор тех людей, которым можно доверить Изумруд Талабво. Он не имеет права нарваться на каких-нибудь бесчестных типов, которые, спасая изумруд из лап Акинзи, украли бы его для себя.
Большая дубовая дверь отворилась, и секретарь майора, стройный немногословный молодой человек цвета эбенового дерева, чьи очки отражали падающий на них свет, вошел и сказал:
— Сэр, к вам два джентльмена. Мистер Келп и еще один.
— Проводите их ко мне.
— Слушаюсь, сэр.
Секретарь вышел, пятясь.
Майор закрыл досье и спрятал его в ящик стола. Затем встал и улыбнулся с вежливым радушием двум белым мужчинам, вошедшим в кабинет.
— Мистер Келп, как приятно видеть вас снова.
— И вас также, майор Айко, — сказал Келп. — А вот это Джон Дортмундер, парень, о котором я вам говорил.
— Мистер Дортмундер, — майор слегка поклонился, — не угодно ли присесть?
Все сели, и майор начал изучать Дортмундера. Всегда бывает чрезвычайно увлекательно поглядеть на живого человека после того, как ты познакомился с его досье. Вот перед вами человек, которого досье пыталось описать. Насколько близко удалось подойти к оригиналу?
Что касается фактов, майор Айко знал довольно-таки много о Джоне Арчибальде Дортмундере. Он знал, что Дортмундеру тридцать семь лет, что он родился в маленьком городке в центральном Иллинойсе, вырос в сиротском приюте, служил в армии США в Корее во время проводившихся там полицейских акций, но с тех пор все время был на другой стороне игры «Полицейские — воры», дважды он был осужден за грабеж, причем второй срок закончился досрочным освобождением под честное слово лишь сегодня утром. Майор Айко знал, что Дортмундера арестовывали еще несколько раз при расследовании краж, но все эти аресты заканчивались ничем. На Дортмундера никогда не падало подозрений, касающихся убийств, поджогов, изнасилований или похищений. И еще Майор знал, что Дортмундер женился в 1952 году в Сан-Диего на девице из ночного клуба по имени Плюшечка Базум, от которой получил неопротестованный развод в 1954 году.
Что же представлял собой этот человек? В данный момент он сидел в прямом солнечном свете, льющемся сквозь выходящие в парк окна, и более всего напоминал выздоравливающего: чуть серый, немного усталый, со слегка морщинистым лицом и худым хиловатым с виду телом. Его костюм был очевидно новым и очевидно самым дешевым из всех, какие делают. Потрепанные туфли, судя по всему, стоили весьма недешево, когда были новыми. И это говорило о том, что перед вами человек, имевший привычку жить в достатке, но к которому в последнее время фортуна повернулась спиной. Глаза Дортмундера, когда они встречали взгляд майора, были вялыми, невыразительными, но внимательными. Человек, думал майор, который будет принимать решения неторопливо, но затем выполнять их неукоснительно. И держать свое слово? И майор решил, что стоит рискнуть.
— Добро пожаловать обратно в мир, мистер Дортмундер. Я представляю, какой сладкой кажется вам сейчас свобода.
Дортмундер и Келп переглянулись.
Майор улыбнулся и сказал:
— Мистер Келп ничего не сообщал мне о вас.
— Но знаю, — сказал Дортмундер, — что вы наводили обо мне справки.
— Естественно, — подтвердил майор. — А разве вы не стали бы, на моем месте?
— Может, и мне стоило навести справки о вас, — протянул Дортмундер.
— Может быть, — согласился майор. — В ООН были бы счастливы проинформировать вас обо мне. Или вы могли бы связаться с вашим собственным госдепартаментом, я уверен, что у них есть досье на меня.
Дортмундер пожал плечами.
— Не имеет значения. Что вам удалось про меня выяснить?
— Что я, вероятно, могу на вас положиться. Мистер Келп уверяет, что вы изобретаете хорошие планы.
— Я стараюсь.
— Что же случилось в последний раз?
— Что-то пошло не так, как надо, — скривился досадливо Дортмундер.
Келп, спеша защитить друга, сказал:
— Майор, это была совсем не его вина, просто жуткое невезение. Он рассчитывал…
— Я читал отчет, — ответил ему майор. — Спасибо. — Дортмундеру он сказал: — Это был хороший план, и вам действительно очень не повезло, но мне приятно видеть, что вы не теряете времени на самооправдание.
— Я не могу переиграть это снова, — сказал Дортмундер. — Давайте поговорим о вашем изумруде.
— Давайте. Вы можете добыть его?
— Не знаю. Какую помощь вы можете нам оказать?
Майор нахмурил брови.
— Помощь? Какого рода помощь?
— Нам, вероятно, потребуется оружие. Может быть, машина, одна или две, может быть, грузовик, в зависимости от того, как будет развиваться дело. Может, понадобится и что-то другое.
— О да, — сказал майор. — Такого рода помощь я смогу оказать без сомнения.
— Хорошо, — Дортмундер кивнул и вытащил из кармана смятую пачку «Кэмел». Он зажег сигарету и наклонился вперед, чтобы бросить спичку в пепельницу на столе майора. — Насчет денег, — сказал он. — Келп говорит, что будет по тридцать косых на человека.
— Да-да… Тридцать тысяч долларов.
— Неважно, сколько нас будет?
— Ну, — сказал майор, — это должно быть в разумных пределах. Мне бы не хотелось оплачивать целую армию.
— Какой же предел?
— Мистер Келп говорил о пяти членах группы.
— Ладно. Это сто пятьдесят кусков. Ну а если мы сделаем дело с меньшими штатами?
— По-прежнему тридцать тысяч долларов на человека.
Дортмундер возразил:
— Почему?
— Мне бы не хотелось, — сказал майор, — толкать вас на серьезное дело в малом числе. Поэтому — тридцать тысяч на нос независимо от того, сколько человек будет привлечено.
Дортмундер кивнул:
— Хорошо, плюс накладные расходы.
— Прошу прощения… не понял…
— Предстоит месяц, может быть, шесть недель работы, причем с плотным рабочим днем, — уточнил Дортмундер. — Нам же нужно на что-то жить.
— Вы хотите сказать, что вам нужен аванс в счет тридцати тысяч?
— Нет. Нам необходимы деньги на расходы сверх тридцати тысяч.
Майор отрицательно покачал головой.
— Нет, нет. Простите, но мы так не договаривались. Тридцать тысяч долларов каждому, и это все.
Дортмундер поднялся и раздавил сигарету в пепельнице Майора. Сигарета продолжала дымиться. Дортмундер сказал: «До встречи. Пошли, Келп» — и направился к двери.
Майор не мог поверить своим глазам. Он окликнул его:
— Вы уходите?
Дортмундер повернулся к нему от двери:
— Ага, ухожу.
— Но почему?
— Потому, что вы дешевка. И если я стану на вас работать, вы будете действовать мне на нервы. Скажем, я приду за пистолетом, а вы не дадите мне больше одной пули.
Дортмундер взялся за ручку двери.
— Подождите! — воскликнул майор.
Дортмундер подождал, держа руку на дверной ручке.
Майор прокручивал в уме статьи бюджета.
— Даю вам сто долларов в неделю на человека, — наконец сказал он.
— Двести, — возразил Дортмундер. — Никто не в состоянии прожить в Нью-Йорке на сто долларов в неделю.
— Сто пятьдесят, — сказал майор.
Дортмундер заколебался, и майор понял, что он пытается решить, стоит ли бороться за полную сумму.
Келп, который молча просидел с ними все это время, сказал:
— Это нормальная цена, Дортмундер. Какого черта, в конце концов, всего на несколько недель.
Дортмундер пожал плечами и отпустил дверную ручку.
— Ну ладно, — согласился он, вернулся к столу и сел. — Что вы можете рассказать про этот изумруд? Где камушек, как охраняется?
Дрожащая ленточка дыма поднималась от тлеющей сигареты. Эта струйка располагалась точно между Дортмундером и майором, вызывая у того ощущение косоглазия при попытке сфокусировать взгляд на лице Дортмундера. Но майор был слишком горд как для того, чтобы окончательно заглушить сигарету, так и для того, чтобы без серьезных причин повернуть голову, и поэтому он полностью прищурил один глаз перед тем, как ответить на вопрос Дортмундера:
— Мне известно лишь, что Акинзи его очень хорошо охраняет. Я попытался выяснить детали, сколько охранников и так далее, но они содержатся в строгом секрете.
— Но камень сейчас в Колизее?
— Да. Как часть выставки Акинзи.
— Ол райт. Мы отправимся туда и поглядим на него. Где нам получить наши деньги?
Майор выглядел озадаченным.
— Ваши деньги?
— Полторы сотни за эту неделю.
— А-а. — Все это происходило как бы слишком быстро. — Я позвоню вниз, в наш финансовый отдел. Вы можете заглянуть туда по дороге.
— Хорошо. — Дортмундер встал, и Келп секундой позже последовал за ним. Дортмундер, уходя, заключил:
— Я свяжусь с вами, если мне что-нибудь понадобится.
Майор ничуть в этом не сомневался.
— По мне, не больно-то он смотрится на полмиллиона зелененьких, — сказал Дортмундер.
— Так ведь и получается всего по тридцать тысяч, — отозвался Келп.
Изумруд, сложно ограненный камень глубокого зеленого цвета, размером чуть поменьше мяча для гольфа, покоился на маленькой белой подставке, лежавшей на куске алого атласа. Столик с редкостным камнем был заключен в стекло целиком, со всех четырех сторон и сверху. Стеклянная призма имела размеры шесть на шесть футов и семь футов в высоту. На расстоянии приблизительно пяти футов она была окружена красным бархатным шнуром на специальных стойках, образовывавшим больший квадрат — это должно было удерживать зрителей на безопасной дистанции. В каждом углу этого большого квадрата, сразу же за шнуром, стоял цветной охранник в темно-синей форме с пистолетом в кобуре. Маленькая табличка на одноногой подставке, напоминавшей музыкальный пюпитр, извещала: «ИЗУМРУД ТАЛАБВО», и далее следовала история камня, даты, имена, географические названия.
Дортмундер изучал охранников. Они выглядели скучающими, но не сонными. Он внимательно посмотрел на стекло, имевшее характерный оливковый цвет благодаря массе содержавшегося в нем металла. Пуленепробиваемое, небьющееся, гарантированное от взлома. Ребра стеклянной призмы крепились полосками хромированной стали, такой же полоской была обведена линия соприкосновения стекла с полом.
Они были на втором этаже Колизея, потолок возвышался примерно в тридцати футах над их головами, над этажом с трех сторон нависал балкон. Всеафриканская выставка культуры и искусства была разбросана по всем четырем выставочным этажам, но наиболее притягивающие публику вещи находились здесь, на втором этаже. Высокий потолок отражал шум общего движения людей, сновавших между экспонатами.
Не будучи очень большой или важной африканской державой, Акинзи не получила места в самой середине зала, но Изумруд Талабво, считавшийся весьма впечатляющим камнем, все же не был засунут в угол. Он занимал прекрасную позицию для обозрения, находясь довольно далеко от какого бы то ни было выхода.
— Я видел достаточно, — сказал Дортмундер.
— Я тоже, — кивнул Келп.
Они вышли из Колизея, пересекли Коламбус Серкл и углубились в Центральный парк.
— Это будет круто — вытащить его оттуда, — сказал Дортмундер.
— Еще бы, — согласился Келп.
— Я вот подумываю, не стоит ли подождать, пока они его повезут, — размышлял Дортмундер.
— Это будет не так скоро, — сказал Келп. — Айко вряд ли понравится, что мы сидим и ничего не делаем за сто пятьдесят долларов в неделю.
— Забудь Айко, — сказал Дортмундер. — Если мы делаем это, то командую я. Я как-нибудь справлюсь с Айко, не беспокойся об этом.
— Само собой, Дортмундер, — кивнул Келп. — Все будет, как ты скажешь.
Они подошли к озеру и сели на скамейку. Стоял июнь, и Келп смотрел на гуляющих девушек, Дортмундер устремил взгляд на озеро.
Он не мог пока решить ничего конкретного насчет этого дельца, а главное — не знал, нравится ли оно ему или нет. Ему импонировала идея гарантированной оплаты, нравился и миниатюрный, легко транспортируемый объект кражи, и он был абсолютно уверен, что сумеет поставить на место этого Айко, но, с другой стороны, он должен быть внимательным и осторожным. Он уже ошибался дважды, и было бы печально просчитаться еще раз. Ему не хотелось всю оставшуюся жизнь хлебать тюремную баланду.
Так что же ему не нравилось? Ну, прежде всего, они покушаются на предмет, стоивший полмиллиона, и вполне естественно, такая ценность более чем тщательно охраняется. Будет нелегко увести этот камушек у Акинзи. Четыре охранника, пуленепробиваемое стекло — это, наверное, только первые рубежи обороны.
Во-вторых, если им удастся смыться с камнем, они должны будут иметь в виду бешеную активность полиции. Легавые, скорее всего, куда с большим усердием займутся людьми, укравшими полумиллионный изумруд, чем поимкой субъекта, который спер портативный телевизор. Кроме того, все будет кишеть ищейками страховых компаний, а они временами бывают хуже полицейских.
И, наконец, как он, Дортмундер, может быть уверен в том, что Айко можно доверять? Было что-то слишком гладкое в этом человеческом экземпляре.
— Что ты думаешь об Айко?
Келп нехотя отвел взгляд от девицы в зеленых чулках и сказал:
— По-моему, с ним порядок. А что?
— Ты думаешь, он заплатит?
Келп рассмеялся.
— Конечно, заплатит. Он жаждет заполучить изумруд, значит, он должен заплатить.
— А что, если нет? Ведь тогда нам вряд ли найти другого покупателя.
— Страховая компания, — выпалил Келп. — Они заплатят сто пятьдесят кусков за полумиллионный камушек в любой момент!
Дортмундер кивнул.
— Может быть, это вообще-то было бы лучшим вариантом.
Келп не уловил его мысли.
— В каком смысле — лучшим?
— Пусть себе Айко финансирует дело, — сказал Дортмундер. — Но когда мы добываем изумруд, то продаем страховой компании.
— Мне это не нравится, — отрезал Келп.
— Почему нет?
— Потому, что он знает, кто мы, — сказал Келп, — и если этот изумруд такая важная символическая штука в его стране, то граждане ее наверняка здорово расстроятся, если мы прихватим камушек. Нет, я не хочу, чтобы целая страна, пусть африканская, охотилась за, мной, с деньгами или без денег.
— О’кэй, — сказал Дортмундер. — О’кэй. Мы посмотрим, как оно все повернется.
— Представляешь, целая страна охотится за тобой, — сказал Келп и вздрогнул. — Мне бы не хотелось этого.
— Ладно.
— Воздушные ружья и отравленные стрелы, — не унимался Келп, продолжая вздрагивать.
— Я думаю, они уже модернизировались, — сказал Дортмундер.
Келп посмотрел на него.
— По-твоему, от этого я должен почувствовать себя лучше? Пулеметы, самолеты?!
— Ну ладно, — примирительно проговорил Дортмундер. — Ладно.
И чтобы сменить предмет разговора, добавил:
— Как ты думаешь, кого следует взять с собой?
— Остальная команда? — Келп пожал плечами. — Я не знаю. В каких специалистах мы нуждаемся?
— Это трудно сказать, — Дортмундер насупился, глядя на озеро и игнорируя идущую мимо красотку в облегающем костюме тигровой расцветки. — Никаких специалистов, — сказал он, — кроме, может быть, специалиста по замкам. Но, не медвежатника, никаких сейфов.
— Сколько нам надо — пять или шесть?
— Пять, — сказал Дортмундер, а вслед за тем произнес одно из своих жизненных правил: — Если ты не можешь сделать дело впятером, ты не можешь сделать его вообще.
— О’кэй, — согласился Келп. — Значит, нам нужен водитель, специалист по замкам и снабженец.
— Точно, — подтвердил Дортмундер. — Что касается ключника, то был такой маленький мужичок из Демойна. Ты знаешь, кого я имею в виду?
— Кого-то вроде Уайза? Уайзман? Уэлш?
— Уистлер! — сказал Дортмундер.
— Именно, — сказал Келп и покачал головой. — Он в тюряге. Они закатали его за то, что он выпустил на свободу льва.
Дортмундер оторвался от озера и пристально посмотрел на Келпа.
— Чего-чего?
Келп пожал плечами.
— Я тут ни при чем. Я просто слышал. Дескать, он повел своих малышей в зоопарк, ему стало скучно, он начал крутить замки, ну, знаешь, в рассеянности, как мы иногда рисуем, не думая, и на тебе пожалуйста — не успел оглянуться, лев оказался на свободе.
— Это мило, — сказал Дортмундер.
— Я тут ни при чем, — повторил Келп. Потом спросил: — А как насчет Чефвика? Ты его знаешь?
— Который помешался на железных дорогах? Он же совершенно чокнутый.
— Но он великий специалист по замкам, — настаивал Келп. — И он доступен.
— О’кэй, — кивнул Дортмундер. — Позвони ему.
— Обязательно. — Келп наблюдал за двумя девицами, одетыми в разные оттенки зеленого и золотого. — Далее… нам нужен водитель…
— Как насчет Лартуа? Помнишь его?
— Забудь о нем, — скривился Келп. — Он в больнице.
— Давно?
— Пару недель. Врезался в самолет.
Дортмундер вновь посмотрел на него пристальным взглядом.
— Что он сделал?
— Я в этом не виноват, — сказал Келп. — Якобы он был на свадьбе у двоюродной сестры на Манхэттене, возращался домой, по ошибке поехал по Ван Вик Экспресс-уэй не в ту сторону и не успел очухаться, как оказался в аэропорту Кеннеди. Я думаю, он был немного под мухой, ну и…
— Ну и? — Нетерпеливо спросил Дортмундер.
— Ну и перепутал знаки, свернул на семнадцатую рулежную дорожку и врезался в самолет компании «Истерн Эйрлайнз», который только что прилетел из Майами.
— На семнадцатую рулежную дорожку? — удивился Дортмундер.
— Так мне сказали, — пожал плечами Келп.
Дортмундер вытащил свой «Кэмел» и задумчиво сунул сигарету в рот. Он протянул пачку и Келпу, но Келп покачал головой:
— Я бросил. Эти раковые ролики достали меня.
Дортмундер замер, держа пачку на весу.
— Раковые ролики?
— Ну да. По телеку.
— Я четыре года не видал ни одного телека, — вздохнул Дортмундер.
— Ты кое-что потерял, — сказал Келп.
— Ясное дело, — сказал Дортмундер. — Надо ж, раковые ролики!
— Вот именно. Пугают тебя просто вусмерть. Погоди, увидишь.
— Ага, — промычал Дортмундер. Он спрятал пачку и раскурил сигарету. — Так насчет водителя… Не слыхал ли ты, не случилось ли в последнее время чего-нибудь этакого со Стэном Мэрчем?
— Со Стэном? Нет. А что с ним случилось?
Дортмундер хмыкнул.
— Я тебя спрашиваю.
Келп в недоумении пожал плечами.
— Последнее, что я слышал, — с ним все нормально.
— Тогда почему бы нам его не использовать?
— Если ты уверен, что он в порядке, — сказал Келп.
Дортмундер вздохнул.
— Я позвоню ему и спрошу, — сказал он.
— Ну вот, а теперь — снабженец.
— Я боюсь называть кого-либо, — протянул Дортмундер.
Келп с удивлением поглядел на него.
— Почему? Ты же их хорошо знаешь.
Дортмундер снова вздохнул и поинтересовался:
— Как насчет Эрни Дэнфорта?
Келп покачал головой.
— Он завязал.
— Кто, Эрни?
— Ну да. Он стал монахом. Понимаешь, как я слышал, он смотрел этот фильм с Пэтом О'Брайеном и…
— Ол райт. — Дортмундер вскочил и швырнул сигарету в озеро.
— Я хочу знать про Алана Гринвуда, — произнес он сдавленным голосом. — И все, что меня интересует, это «да» или «нет».
Келп пришел в замешательство. Глядя на Дортмундера и часто моргая, он спросил:
— «Да или нет» — в каком смысле?
— Можем ли мы его использовать!
Пожилая дама, сердито смотревшая на Дортмундера с того самого момента, как он бросил сигарету в озеро, не дождавшись извинений, внезапно побледнела и поспешила прочь.
Келп облегченно улыбнулся.
— Само собой, мы можем его использовать. Почему нет? Гринвуд хороший парень. Я позвоню ему! — проорал Дортмундер.
— Я слышу тебя, — удивился Келп. — Я тебя слышу.
Дортмундер огляделся по сторонам.
— Пошли, следует пропустить по стаканчику, — заявил он.
— Конечно, — оживился Келп, вскакивая. — Все как ты скажешь.
Они были теперь на прямом, как стрела, участке дороги.
— Вот оно. Ол райт, бэби, — пробормотал Стэн Мэрч сквозь стиснутые зубы.
Он сгорбился над рулем, сжимая его пальцами в лайковых перчатках, его нога на акселераторе напряглась, взгляд мгновенно пробежал по приборной панели, считывая показания на шкалах, проверяя их: спидометр, одометр, тахометр, уровень горючего, температура, давление масла, время. Он грудью натянул ремни, которыми был пристегнут к сиденью, как бы посылая свою машину вперед, видя, как ее длинный лоснящийся нос подтягивается все ближе и ближе к типу, летевшему впереди. Стэн Мэрч хотел обойти его справа, вдоль ограждения, проскочить; а там — прости-прощай…
Но этот тип усек, что просвет сокращается, и Мэрч почувствовал, как другая машина стремится уйти вперед, подальше от беды.
Нет. Этого не будет. Мэрч бросил взгляд на зеркало заднего обзора — там, позади, все было в порядке. Он с силой нажал на газ, «мустанг» рванулся, пулей пролетел рядом с зеленым «понтиаком», пересек две полосы, и Мэрч сбросил ногу с педали газа. «Понтиак» проревел слева от него, но Мэрчу это было безразлично. Он показал, кто есть кто, и нужный ему поворот приближался. «Канарси» — было написано на указателе. Мэрч вырулил по кругу с Окружного шоссе и оказался на Рокауэй Паркуэй, длинной, прямой, скучной и тряской улице, с двух сторон окруженной новостройками, супермаркетами и стоящими в ряд домами.
Мэрч жил с матерью на Девяносто Девятой Восточной улице, чуть в стороне от Рокауэй Паркуэй. Он сделал правый поворот, затем левый, притормозил в середине квартала, увидел, что мамашино такси стоит у дома, и покатился парковаться к дальнему углу. Осторожно взял с заднего сиденья новый диск — «Звуки Индианаполиса в стерео и хайфай» — и пошел к дому. Это был дом на две семьи, в котором мать и он жили в трех с половиной комнатной квартире на первом этаже, а в четырех с половиной комнатной на втором сменялись разные жильцы. Первый этаж был трех с половиной комнатным потому, что на месте четвертой был устроен гараж.
Нынешний жилец, торговец рыбой по фамилии Фридкин, как всегда сидел на ступеньке лестницы, ведущей на второй этаж. Жена Фридкина заставляла Фридкина сидеть на воздухе чуть не круглые сутки, если только не намечалось чего-нибудь вроде снежной бури или атомного взрыва. Фридкин, вокруг которого стоял крепкий морской аромат, помахал Мэрчу и крикнул:
— Как делишки, бойчик?
— Угм, — сказал Мэрч. Он не был мастером бесед. По большей части он разговаривал с машинами.
Пройдя на кухню, он позвал:
— Мам?
Она была внизу, в свободной комнате. Кроме трех с половиной, у них был еще полуотстроенный полусырой подвал, который большинство соседей считало семейной комнатой. Мэрч и его мать превратили это подбрюшье дома в спальню Стэна.
Мамочка Мэрча поднялась оттуда и радостно сказала:
— Ну вот ты и дома.
— Посмотри, что я достал, — Мэрч показал ей пластинку.
— Так поставь ее, — сказала она.
— О'кэй, — сказал он.
Они вместе пошли в гостиную, и пока Мэрч ставил диск на вертушку, он спросил:
— Как ты оказалась дома в такую рань?
— А-ах, — сказала она с отвращением. — Это один хитромудрый легавый там, в аэропорту…
— Ты опять сажала больше одного пассажира? — сказал Мэрч.
— А почему бы и нет, хотелось бы мне знать, — вспыхнула она. — В этом городе дефицит такси, не так ли? Ты бы посмотрел на всех этих людей в аэропорту, им приходится ждать полчаса, час, они могли бы слетать в Европу, прежде чем им удастся доехать до Манхэттена. Вот я и пытаюсь слегка облегчить ситуацию. Им все равно, клиентам, они так и так платят по счетчику. А мне это в жилу, я получаю в два раза больше. И это помогает городу, улучшает его репутацию, будь она проклята. Но попробуй объяснить это тупице в полицейской форме. Поставь пластинку.
— На сколько тебя отстранили от вождения?
— На два дня, — сказала она. — Поставь пластинку.
— Мам, — сказал он, держа тонарм над крутящимся диском, — мне бы не хотелось, чтобы ты так рисковала. У нас не так много денег.
— У тебя их достаточно, чтобы выбрасывать на пластинку, — сказала она. — Поставь ее.
— Если бы я знал, что ты вот так погоришь на два дня…
— Ты всегда можешь найти себе работу, — сказала она. — Поставь пластинку.
Уязвленный, Мэрч вернул тонарм в держатель и упер руки в боки.
— Так вот чего ты хочешь, — сказал он, — ты хочешь, чтобы я пошел работать на почту?
— Не-ет. Да нет, не обращай на меня внимания, — вдруг сокрушенно сказала мать. Она подошла к нему и потрепала его по щеке. — Я знаю, скоро что-нибудь подвернется моему милому сыночку. И когда ты получишь свои денежки, Стэн, никто на всем белом свете не будет их так свободно тратить, как ты.
— Вот уж точно, — согласился Мэрч, умиротворенный, но все еще слегка раздраженный.
— Поставь, наконец, пластинку, — сказала ему мать. — Давай послушаем ее.
Мэрч поставил тонарм на внешние бороздки пластинки. Комната наполнилась визгом покрышек, завыванием двигателей и скрежетом передач.
Они молча прослушали первую сторону, и когда она кончилась, Мэрч сказал:
— Да, вот это действительно хорошая пластинка.
— Я думаю, одна из лучших, Стэн, — сказала мать. — Я в самом деле так думаю. Давай послушаем вторую сторону.
Мэрч подошел к проигрывателю, поднял пластинку, и тут зазвонил телефон.
— Черт, — сказал он.
— Плюнь на него, — сказала мать. — Давай вторую сторону.
— О'кэй.
Мэрч поставил другую сторону, и звонок телефона был похоронен во внезапном реве двадцати одновременно заводимых автомобильных двигателей.
Но позвонивший не собирался сдаваться. Сквозь временные музыкальные затишья звонок все еще прорывался, и это раздражало. Гонщик, входящий в поворот на скорости сто двадцать миль в час, не должен отвечать на телефонный звонок.
В конце концов Мэрч с отвращением покачал головой и поднял трубку.
— Кто это? — пытался он перекричать шум от пластинки.
Отдаленный голос спросил:
— Стэн Мэрч?
— У телефона!
Голос произнес что-то еще.
— Что-что?!
Голос прокричал вдалеке:
— Это Дортмундер!
— О-о, да! Как дела?
— Нормально! Где вы живете, посреди автодрома?
— Подождите секундочку, — прокричал Мэрч, положил трубку и пошел снимать пластинку. — Я прокручу ее через минуту, — сказал он матери. — Там один мой знакомый, может, насчет работы.
— Я знала, что-нибудь подвернется, — обрадовалась мать. — В каждом облачке спрятан дождичек.
Мэрч вернулся к телефону.
— Алло, Дортмундер?
— Вот теперь много лучше, — сказал Дортмундер. — Что ты сделал, закрыл окно?
— Нет, это была пластинка. Я ее выключил.
Наступила долгая тишина.
Мэрч сказал:
— Дортмундер?
— Я здесь, — сказал Дортмундер, но звучал он несколько глуше, чем раньше. Потом, снова громче, он сказал: — Я интересуюсь, можно ли рассчитывать на тебя в качестве водителя?
— Да, конечно.
— Встретимся сегодня в «О. Дж. Бар и Гриль» на Амстердам Авеню, — сказал Дортмундер.
— Отлично. Время?
— Десять часов.
— Я там буду. До встречи, Дортмундер.
Мэрч повесил трубку и сказал матери:
— Ну вот, похоже, скоро нам обломятся кое-какие денежки.
— Это здорово, — сказала мать. — Поставь пластинку.
— Сию минуту.
Мэрч подошел к проигрывателю и поставил вторую сторону сначала.
— Ту-ту, — сказал Роджер Чефвик.
Три его поезда одновременно проносились по его выполненной в масштабе железной дороге. Контакты замыкались, электрические сигналы подавались, происходила масса всяких вещей. Стрелочники выскакивали из своих домиков и махали флажками. Специальные вагоны останавливались в нужных местах и наполнялись зерном, чтобы потом остановиться совсем в других местах и разгрузить его. Мешки с почтой подхватывались на ходу в почтовые вагоны. Звенели звонки на переездах, опускались шлагбаумы. Вагоны сцеплялись и расцеплялись. Чего только не происходило.
— Ту-ту, — радостно пропел Роджер Чефвик.
Чефвик, маленький и тощий пожилой человек, сидел на высоком стуле у главного пульта управления, его опытные руки легко передвигались по множеству кнопок и специальных переключателей. Крепкая платформа из клееной фанеры, шириной четыре фута и высотой по пояс, окружала три стены подвала, так что Чефвик посреди нее был как человек в циркораме. Игрушечные дома, игрушечные деревья, даже игрушечные горы придавали полную достоверность его модели. Его поезда проносились по мостам, проскакивали сквозь тоннели, минуя многоколейные хитросплетения рельсов.
— Ту-ту!
— Роджер, — позвала его жена.
Чефвик обернулся и увидел, что Мод стоит на лестнице, ведущей в подвал. Незаметная, хлопотливая, приятная женщина, Мод была его идеальным товарищем, и он знал, как ему с ней повезло.
— Да, дорогая.
— К телефону.
— Вот досада, — вздохнул Чефвик. — Один момент…
— Я скажу им, — сказала она и стала подниматься по лестнице.
Чефвик вновь повернулся к своему пульту. Поезд номер один находился вблизи Сортировочной Чефвика, поэтому Чефвик перевел его с пути, ведущего к станции назначения Сентер-Сити, и послал вместо этого через тоннель в горах Мод на сортировочную. Поскольку поезд номер два как раз подходил к станции Роджервилль, он просто загнал его на запасной путь, чтобы оставить главный свободным. Нужно было еще что-то предпринять с поездом номер три, который в данный момент проходил по Туманному перевалу. Это потребовало достаточно хитрого планирования, но в конце концов Чефвик вывел его из Южных Гор и поставил на боковую ветку, идущую к старой Приморской горнорудной корпорации. Затем, довольный своей работой, он отключил питание и пошел наверх.
Их кухня, маленькая, белая и теплая, была наполнена ароматом стряпни. Мод стояла у мойки и мыла посуду. Чефвик сказал:
— М-мм, хорошо пахнет.
— Пусть остынет немножко, — сказала Мод.
— Невозможно ждать, — сказал он, зная, что это будет ей приятно, и пошел в гостиную, где был телефон. Он сел на диван, накрытый цветастым покрывалом, взял телефонную трубку и мягко сказал в нее:
— Алло?
Грубоватый голос произнес:
— Чефвик?
— У телефона.
— Это Келп. Помнишь?
— Келп? — Имя что-то напоминало ему, но что в точности, Чефвик не мог припомнить. — Прошу прощения, но я…
— Ну, в булочной… — произнес голос.
И в этот момент он вспомнил. Конечно, конечно — ограбление булочной.
— Келп! — сказал он, радуясь воспоминанию. — Как приятно снова слышать вас. Как там у вас дела?
— То так, то сяк, сам знаешь, как оно. Что я хочу…
— Как приятно снова слышать ваш голос! Давно ли это было?
— Пару лет назад. Что я хочу…
— Как летит время! — изумился Чефвик.
— Да, еще бы. Что я…
— О, я ни в коем случае не должен был забыть ваше имя. Видно, просто я думал о чем-то другом.
— Ничего. Что я хочу…
— Но я мешаю вам объяснить, почему вы мне звоните, — сказал, наконец, Чефвик. — Слушаю вас.
Тишина.
Чефвик сказал:
— Алло?
— Да-а, — сказал Келп.
— О, вы тут.
— Да-а, — сказал Келп.
— Вы что-то хотели? — спросил его Чефвик.
Ему показалось, что Келп вздохнул перед тем как сказать:
— Да. Я действительно что-то хотел. Я хотел знать, можно ли на вас рассчитывать?
— Одну минуточку, пожалуйста, — прервал его Чефвик. Он положил трубку на стол, встал и прошел в кухню, где сказал жене: — Душенька, не знаешь ли ты случаем, в каком состоянии пребывают наши финансы?
Мод с задумчивым видом вытерла руки о передник:
— Я думаю, на нашем счете осталось что-нибудь около семи тысяч долларов.
— А в подвале ничего нет?
— Нет. Я взяла оттуда последние три тысячи в конце апреля.
— Спасибо, — сказал Чефвик. Он вернулся в гостиную, сел на диван и поднял трубку: — Алло?
— Да-а, — сказал Келп. Его голос звучал устало.
— Я весьма заинтересован, — сказал Чефвик.
— Отлично, — заключил Келп, по-прежнему устало. — Мы встречаемся сегодня в десять часов в «О. Дж. Бар и Гриль» на Амстердам-авеню.
— Прекрасно, — сказал Чефвик. — Там и встретимся.
— Да-а, — сказал Келп.
Чефвик повесил трубку, поднялся, вернулся на кухню и сказал:
— Я отлучусь ненадолго сегодня вечером.
— Не допоздна, я надеюсь?
— Нет, сегодня нет, я думаю. Сегодня мы просто будем обсуждать ситуацию. — На лице Чефвика появилось лукавое выражение, на его губах заиграла улыбка эльфа. — Эта твоя штуковина еще не готова?
Мод снисходительно улыбнулась ему в ответ:
— Я думаю, ты можешь попробовать кусочек.
— Так, значит, это твоя квартира! — сказала девица.
— М-да, — промычал в ответ Алан Гринвуд, улыбаясь. Он закрыл дверь и сунул ключи в карман.
— Устраивайся поудобнее, — сказал он.
Девушка вышла на середину комнаты и в восхищении описала по ней большой круг.
— Ну, я тебе скажу, — проговорила она. — Такая красота в холостяцкой квартире!
Гринвуд, направлявшийся к бару, заметил:
— Я делаю, что могу. Но… постоянно ощущаю недостаток женской руки.
— Ну, это совершенно незаметно, — промурлыкала она.
Гринвуд включил камин.
— Чего бы ты хотела? — спросил он.
— О, — сказал она, передергивая плечиками и слегка кокетничая. — Просто что-нибудь легонькое.
— Сей момент! — Он открыл бар, встроенный в книжный шкаф, и приготовил для нее «Роб-Рой», достаточно сладкий для того, чтобы закамуфлировать убийственную крепость влитого в него виски.
Когда он повернулся, она любовалась картиной, висевшей между окнами, задрапированными бархатными портьерами каштанового цвета.
— Ах, как интересно! — воскликнула она.
— Это «Похищение сабинянок», — объяснил Гринвуд. — В символической форме, конечно. Пожалуйста, твой бокал.
— О, спасибо.
Он поднял свой бокал — немного виски, много воды — и предложил:
— За тебя, — потом, почти без всякой паузы, прибавил: — Миранда.
Миранда улыбнулась и склонила голову от смущения и удовольствия.
— За нас, — прошептала она.
Он улыбнулся ей в ответ.
— За нас.
Они выпили.
— Идем присядем, — сказал он и повел ее к кушетке, обтянутой белоснежной овчиной.
— О, неужели это овчина?
— Она много теплее, чем кожа, — объяснил он мягко.
Сидя рядышком, они завороженно глядели некоторое время на огонь в камине, а потом она сказала:
— Боже! Ведь он совсем как настоящий!
— И никакого пепла, — улыбнулся он. — Я люблю, чтобы все вещи были… чистые.
— О, я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала она, ослепительно улыбаясь ему.
Он обнял ее за плечи, но тут зазвонил телефон.
Гринвуд закрыл глаза, потом открыл их снова.
— Не обращай на него внимания.
Но телефон продолжал настырно звонить.
— Может быть, это что-нибудь важное, — нерешительно сказала она.
— У меня есть служба ответчика. Они это зафиксируют.
Телефон звонил.
— Я как раз подумываю насчет службы ответчика, — она освободилась из его рук и повернулась к нему. — Это дорого?
Телефон звонил.
— Что-то около четвертного в месяц, — ответил он, улыбаясь теперь немного напряженно. — Но удобство стоит того.
— О, конечно, — сказала она. — И не пропустишь ни одного важного звонка.
Гринвуд бросил взгляд на дребезжащий аппарат и пробормотал:
— Само собой.
Телефон намеревался трещать, видимо, весь вечер.
Она подвинулась ближе к нему.
— Что у тебя с глазом? С правым глазом? Тик?
Он непроизвольно поднес руку к лицу.
— Тик? Бывает иногда, когда я устаю. И когда…
— А, так ты устал?
— Нет, — сказал он быстро. — В общем, нет, может быть, в ресторане было темновато, и я мог перенапрячь…
Трели телефона начинали давить на психику.
Гринвуд рванулся к телефону, схватил трубку и прокричал в нее:
— В чем дело?
— Алло?
— Сам алло! Что вам надо?
— Гринвуд? Алан Гринвуд?
— Кто это?
— Это Алан Гринвуд?
— Да, черт побери, да! Что вам нужно? — уголком глаза он видел, что девица поднялась с кушетки и стояла, глядя на него.
— Это Дортмундер.
— Дорт… — Гринвуд закашлялся, не окончив. — О, — сказал он много спокойнее. — Как дела?
— Нормально. На тебя можно рассчитывать в плане небольшой работы?
Гринвуд посмотрел на физиономию девушки, думая в то же время о своем банковском счете.
— Да, конечно, — сказал он и попытался улыбнуться девушке, но не получил улыбки в ответ. Она наблюдала за ним с некоторой осторожностью.
— Мы встречаемся сегодня вечером, сказал Дортмундер. — В десять? Ты свободен?
— Да, я думаю, что да, — сказал Гринвуд без энтузиазма.
Дортмундер вошел в «О. Дж. Бар и Гриль» на Амстердам-авеню без пяти минут десять. Два постоянных клиента играли на автоматическом кегельбане, трое других болтали у стойки, вспоминая Айриш Маккела и Бетти Пейдж. За стойкой стоял Ролло, высокий, мясистый, лысеющий, выбритый до синевы, в грязной белой рубашке и таком же переднике…
Дортмундер уже договорился с Ролло обо всем днем по телефону, но он уважительно остановился на секунду у стойки и спросил:
— Кто-нибудь уже здесь?
— Один парень, — сказал Ролло. — Солодовое пиво. Мне не кажется, что я его знаю. Он в задней комнате.
— Спасибо.
Ролло сказал:
— Вам двойной «бурбон», не так ли? Чистый.
— Я приятно удивлен тем, что вы помните, — сказал Дортмундер.
— Я не забываю своих клиентов, — сказал Ролло. — Приятно видеть вас снова. Если хотите, я принесу целую бутылку.
— Спасибо еще раз, — сказал Дортмундер и прошел дальше, мимо двух дверей с силуэтами собак, на одной из которых было написано «ПОЙНТЕРЫ», на другой — «СЕТТЕРЫ», мимо телефонной будки, через зеленую заднюю дверь в маленькую квадратную комнату с цементным полом. Практически вся она была забита от пола до потолка пивными и винными ящиками, оставлявшими свободным лишь небольшое пространство посередине, где умещался старый обшарпанный стол с зеленым фетровым верхом да полдюжины стульев. Голая лампочка с круглым жестяным отражателем низко висела над столом на длинном черном шнуре.
Стэн Мэрч сидел за столом, полстакана солодового пива перед ним. Дортмундер закрыл дверь и сказал:
— Ты здесь раненько.
— Я показал хорошее время, — сказал Мэрч. — Вместо того, чтобы тащиться всю дорогу по Окружной, двинул по Рокауэй-Паркуэй и через Истерн-Паркуэй на Грэнд-Арми-плаза и с нее на Флэтбуш-авеню до моста Манхэттен. Потом по Третьей авеню и через парк на Семьдесят девятую стрит. Вечером значительно быстрее ехать именно так, чем если ты рванешь по Окружной и через туннель Бэттери по Вест-Сайд-Хайуэй.
Дортмундер удивился:
— Да ну!
— Днем-то этот путь лучше, — сказал Мэрч. — Но вечером и ночью городские улицы тоже хороши. Даже лучше.
— Очень интересно, — Дортмундер сел.
Дверь отворилась, и вошел Ролло со стаканом и бутылкой чего-то, именовавшегося «Амстердамский специальный бурбон» — «Наша собственная марка». Ролло поставил стакан и бутылку перед Дортмундером.
— Там один парень… может, к вам? Шерри. Пропустить?
Дортмундер поинтересовался:
— Он спросил меня?
— Спросил парня по имени Келп. Это тот Келп, которого я знаю?
— Он самый, — кивнул Дортмундер. — А это один из наших, шлите его сюда.
— Есть, — Ролло посмотрел на стакан Мэрча. — Готовы повторить?
— Покамест понянчусь с этим, — сказал Мэрч.
Ролло выразительно посмотрел в сторону Дортмундера и вышел, а минутой позже вошел Чефвик со стаканом шерри.
— Дортмундер! — сказал он с удивлением. — Ведь я разговаривал по телефону с Келпом, не так ли?
— Он будет здесь с минуты на минуту, — сказал Дортмундер. — Вы знакомы со Стэном Мэрчем?
— Не имел удовольствия.
— Стэн наш водитель. Стэн, это Роджер Чефвик, он специалист по замкам. Лучший из всех в этом деле.
Мэрч и Чефвик кивнули друг другу, бормоча подходящие слова, и Чефвик присел к столу.
— Много ли еще народу здесь соберется?
— Еще двое, — сказал Дортмундер, и тут вошел Келп с пустым стаканом в руках. Он посмотрел на Дортмундера:
— Он сказал, что бутылка у тебя.
— Садись, — пригласил Дортмундер. — Вы все знаете друг друга, верно?
Они знали. Каждый сказал «хелло», и Келп налил «бурбон» в свой стакан. Мэрч сделал крохотный глоток пива.
Дверь открылась, и Ролло просунул в нее голову.
— Там виски с водой спрашивает вас, — сказал он Дортмундеру. — Но я в нем не уверен.
— Почему? — спросил Дортмундер.
— Он не кажется мне трезвым.
Дортмундер скорчил гримасу.
— Спросите, зовут ли его Гринвудом, и если да, то шлите сюда.
— Хорошо. — Ролло поглядел на пиво перед Мэрчем. — У вас порядок? — спросил он.
— Все нормально, — ответил ему Мэрч. Его стакан все еще был наполнен на одну четверть, но пена поверх пива исчезла. Разве только бы немножко соли, — сказал он.
Ролло снова поглядел на Дортмундера.
— Само собой, — сказал он и вышел.
Минутой позже вошел Гринвуд с бокалом в одной руке и солонкой в другой.
— Бармен сказал, что солодовое пиво хочет это. — Он выглядел навеселе, но не пьяным.
— Это мне, — сказал Мэрч и протянул руку к солонке.
Мэрч и Гринвуд были представлены друг другу, потом Гринвуд сел, а Мэрч насыпал немного соли в свое пиво, благодаря чему на нем снова появилась пена. Мэрч потянул из стакана.
— Теперь мы все здесь, — Дортмундер посмотрел на Келпа. — Ты хочешь рассказать?
— Нет, — покачал головой Келп. — Расскажи ты.
— Ладно, — кивнул Дортмундер. Он рассказал им всю историю и спросил: — Вопросы?
— Мы получаем сто пятьдесят в неделю, пока не сделаем дело? — уточнил Мэрч.
— Да, это так.
— Тогда зачем его делать вообще?
— Три или четыре недели — это все, что мы можем выжать из майора Айко, — сказал Дортмундер. — Что-нибудь в районе шести сотен на душу. По мне лучше бы получить тридцать тысяч.
— Вы хотите добыть изумруд из Колизея или подождать, когда его начнут возить? — спросил Чефвик.
— Мы должны сейчас это решить, — сказал Дортмундер. — Келп и я были там сегодня и видели, что его хорошо охраняют, но не исключено, что на дороге они попытаются обеспечить еще большую безопасность. Почему бы вам не прогуляться туда завтра и не посмотреть самим, как и что.
— Очень хорошо, — кивнул Чефвик.
— Когда мы заполучим изумруд, зачем вообще отдавать его нашему доброму майору? — удивился Гринвуд.
— Он — единственный покупатель, — сказал Дортмундер. — Келп и я уже продумали все варианты, в которых его можно было бы наколоть.
— Важно, чтобы наше мышление оставалось гибким, — сказал Гринвуд.
Дортмундер огляделся.
— Еще вопросы? Нет? Кто-нибудь выходит из игры? Нет? Хорошо. Завтра вы все отдрейфуете к Колизею и поглядите на наш приз, затем встретимся снова здесь же. К тому времени я получу от майора деньги за первую неделю.
Гринвуд сказал:
— Нельзя ли завтра пораньше? Десять часов ломает мне весь вечер.
— Слишком рано не стоит, — возразил Мэрч. — Я не хочу попасть в пробку в час пик.
— Как насчет восьми? — спросил Дортмундер.
— Нормально, — кивнул Гринвуд.
— Нормально, — согласился Мэрч.
— Для меня это просто идеально, — заявил Чефвик.
— Тогда решено, — заключил Дортмундер. Он отодвинул стул и поднялся. — Встречаемся здесь же завтра вечером.
Все встали. Мэрч прикончил свое пиво, облизал губы и произнес: «А-а-ах!» Потом он спросил:
— Кого-нибудь куда-нибудь подвезти?
Было без десяти час ночи с пятницы на субботу, и Пятая авеню напротив парка была пустынной. Временами мелькнет случайное такси с сигналом об окончании работы — и все. Весенняя морось сочилась из черного неба, и парк на той стороне улицы выглядел дикими джунглями.
Келп свернул за угол и направился к посольству. Он оставил такси на Мэдисон-авеню, но теперь, чувствуя, как моросящий дождь медленно затекает за воротник пальто, начал думать, что поступил сверхосторожно. Надо было выскочить из такси прямо у посольства, и гори огнем вся эта «крыша». Он обеспечил себя не той крышей, что нужна в такую ночку, как эта.
Он дотрусил до ступенек посольства и позвонил. Ему были видны огни в окнах первого этажа, но кому-то потребовалось много времени, чтобы подойти и открыть дверь, и этим кем-то оказался молчаливый черный человек, жестом длинных худых пальцев пригласивший Келпа войти. Затем человек закрыл за ним дверь и провел его через несколько богато убранных комнат, прежде чем оставить одного в окруженной книжными шкафами берлоге с бильярдом посередине.
Келп прождал минуты три, стоя то в одном месте, то в другом и ничего не делая, а потом решил послать все к чертям. Он вытащил рамку из-под стола, расставил с ее помощью шары, выбрал кий и начал потихоньку играть сам с собой.
Он как раз собрался положить шар номер восемь, когда дверь открылась и вошел майор Айко.
— Вы пришли позже, чем я ожидал, — сказал он.
— Не мог найти такси, — объяснил Келп. Он положил кий, похлопал себя по карманам и вытащил смятый листок желтой линованной бумаги. — Это то, что нам нужно, — сказал он и вручил листок майору. — Вы позвоните мне, когда все будет готово?
— Подождите минутку, — сказал майор. — Разрешите, я просмотрю это.
— Ради бога, — сказал Келп. Он вернулся к бильярду, подобрал кий и закатил шар номер восемь. Потом он обошел стол наполовину и положил девятый шар и — рикошетом — тринадцатый. Десятого уже не было, поэтому он попробовал одиннадцатый, но тот скользнул по пятнадцатому и остановился на плохой позиции. Келп наклонился, прищурил один глаз и стал изучать различные направления прицела.
Майор сказал:
— Насчет этих униформ…
— Один момент, — сказал Келп. Он пригляделся еще немного, выпрямился, тщательно прицелился и ударил. Свой шар отскочил от одного борта, затем от второго, зацепил одиннадцатый и скатился в лузу.
— Черт, — сказал Келп. Он положил кий и повернулся к Айко. — Что-нибудь не так?
— Форма, — сказал майор. — Здесь сказано четыре комплекта формы, но не сказано, какой именно.
— Ах да, я забыл. — Келп вытащил несколько мгновенных снимков из другого кармана. Они демонстрировали охранников из Колизея под разными углами зрения. — Вот несколько снимков, — сказал Келп, отдавая их. — Чтобы вы знали, как они выглядят.
Майор взял фотографии.
— Хорошо. А что за цифры проставлены в этой бумаге?
— Размеры одежды для всех участников, — ответил Келп.
— Разумеется. Я должен был догадаться, — майор засунул список и снимки в свой карман и лукаво поглядел на Келпа. — Так что, в действительности есть еще три других человека, — сказал он.
— Точно, — сказал Келп. — Мы не собирались делать это вдвоем.
— Я понимаю. Дортмундер забыл сообщить мне имена трех других.
Келп покачал головой.
— Нет, не забыл. Он сказал мне, что вы пытались расколоть его на этот счет, и он сказал, что то же самое вы скорее всего попробуете и со мной.
С видимым раздражением майор выпалил:
— Черт побери, но я должен знать, кого нанимаю. Это же абсурд!
— Нет, не абсурд, — возразил Келп. — Вы наняли Дортмундера и меня. Дортмундер и я наняли трех остальных.
— Но я должен их проверить, — сказал Майор.
— Вы уже обсуждали это с Дортмундером, — сказал Келп. — Вы знаете, как он к этому относится.
— Да, знаю.
На всякий случай Келп разъяснил:
— Вы начали составлять досье на каждого. Если вы составите достаточно много досье, то привлечете внимание и можете выдать всю затею.
Майор покачал головой.
— Это против моих правил, — сказал он, — против всего, к чему я привык. Как можно иметь дело с человеком, не имея на него досье? Так не делают.
Келп пожал плечами.
— Я не знаю. Дортмундер говорит, что я должен забрать деньги за эту неделю.
— Это вторая неделя, — сказал майор.
— Верно.
— Когда вы собираетесь закончить работу?
— Как только вы достанете то, что требуется, — Келп развел руками. — Мы, знаете, не сидели сложа руки целую неделю. Мы заработали свои деньги. Мотаться в Колизей каждый день, сидеть и разрабатывать план каждый вечер, и так целую неделю, знаете ли, это не шутки шутить…
— Я не жалею денег, — сказал Майор, хотя было ясно, что он жалеет. — Я просто не хочу тянуть резину.
— Достаньте нам указанное снаряжение, — сказал Келп, — и мы добудем вам изумруд.
— Хорошо, — проворчал майор. — Я провожу вас.
Келп бросил быстрый взгляд в сторону бильярда.
— Вы не возражаете? Я вроде как настроился на двенадцатый, а тогда останется всего два шара.
Майор, казалось, был одновременно удивлен и раздражен, но произнес вежливо:
— О, пожалуйста. Прошу вас!
Келп улыбнулся:
— Спасибо, майор.
Он взял кий, уложил в лузу шар номер двенадцать, уложил четырнадцатый, сделал два удара по пятнадцатому и закончил тем, что загнал свой шар после тройного отскока от бортов.
— Годится, — сказал он и поставил кий.
Майор выпустил его на улицу, и он простоял десять минут под дождем, пока поймал такси.
Нью-йоркский Колизей стоит между Пятьдесят восьмой Западной улицей и Шестидесятой Западной улицей фасадом к Колумбус Серкл на юго-западном углу Центрального парка на Манхэттене. Колизей обращен к парку, и к Мэйн Монумент, и к статуе Колумба, и к Галерее современного искусства.
Со стороны Шестидесятой улицы, посреди бежевой кирпичной стены, имеется вход, украшенный большой хромированной цифрой 20, и адрес служебного входа в Колизей — Западная Шестидесятая улица, дом 20. Частный охранник в синей униформе всегда на посту за стеклянными дверцами этого входа, днем и ночью.
Однажды поздней ночью, в среду, в конце июня, около двадцати минут четвертого утра, Келп, одетый в плащ, двигался на восток по Западной Шестидесятой улице, и когда он находился как раз напротив входа в Колизей, с ним внезапно случился припадок. Он сначала как бы окаменел, потом упал и начал биться в судорогах на панели. Он несколько раз вскрикнул «О! О-о!» сипловатым голосом, который не разносился слишком далеко. Кругом не было никого, не было пешеходов и движущихся автомобилей.
Охранник видел Келпа через стеклянные двери до того, как начался припадок, Келп двигался, будто выпивший. Собственно говоря, шел-то он очень спокойно до своего припадка. Охранник некоторое время колебался в нерешительности, обеспокоенно хмурясь, но корчи Келпа, казалось, все нарастали, так что в конце концов охранник открыл дверь и выскочил наружу, чтобы посмотреть, чем можно человеку помочь. Он присел на корточки рядом с Келпом, положил ладонь на его дергающееся плечо и спросил:
— Могу ли я что-нибудь сделать, браток?
— Да, — сказал Келп. Он перестал биться и приставил кольт «Кобра спешиэл» 38-го калибра прямо к виску охранника. — Вы можете встать очень медленно, — сказал Келп, — а руки надо держать так, чтобы я их видел.
Охранник медленно поднялся, и тогда из машины, стоявшей на другой стороне улицы, вышли Дортмундер, Гринвуд и Чефвик, одетые в точно такую же форму, какая была на охраннике.
Келп тоже поднялся, и все четверо отконвоировали охранника внутрь здания. Там его отвели за угол, связали и заткнули рот кляпом. Келп снял свой плащ, обнаружив еще одну форму того же вида, и вернулся, чтобы занять место охранника у входа. Тем временем Дортмундер и двое других стояли вокруг и каждый смотрел на часы.
— Он опаздывает, — сказал Дортмундер.
— Он доберется туда, — сказал Гринвуд.
У главного входа на дежурстве были два охранника, и в данный момент они оба смотрели на автомобиль, который внезапно возник из ниоткуда и пер прямо на двери.
— Не-ет! — прокричал один из охранников, размахивая руками.
За рулем авто, темно-зеленого «седана» выпуска позапрошлого года, украденного Келпом только сегодняшним утром, сидел Стэн Мэрч. У машины были теперь новые номера, имелись и некоторые другие переделки.
В последнее мгновение перед ударом Мэрч выдернул чеку бомбы, распахнул дверцу и вывалился наружу. Он успел откатиться, прежде чем произошло столкновение и взрыв.
Время было рассчитано ювелирно точно. Ни один свидетель — никого не было, кроме двух охранников, — не смог бы с уверенностью сказать, выбросился ли Мэрч до катастрофы или был выброшен наружу силой удара. И ни один человек ни за что бы не предположил, что язык пламени, который вырвался из машины, когда она с грохотом протаранила стеклянные двери, появился не в результате столкновения, а был создан небольшой зажигательной бомбой с пятисекундным взрывателем, чеку которого и рванул Мэрч как раз перед своим броском.
Точно так же никто не допустил бы и мысли о том, что пятна и подтеки на лице и одежде Мэрча были аккуратно наложены на свои места почти час назад в маленькой квартирке в Верхнем Вест-Сайде.
Так или иначе, столкновение было великолепным. Машина перепрыгнула поребрик, дважды чуть-чуть не перевернулась, пересекая широкий тротуар, протаранила стеклянные двери, разламывая все в порошок, а затем мгновенно потонула в пламени. В считаные секунды огонь достиг бензобака — как и было задумано и обеспечено кое-какими переделками, произведенными Мэрчем в течение дня, — и взрыв вдребезги разбил те стекла, которые еще оставались целыми.
Никто из находившихся в здании не смог бы не услышать прибытия Мэрча. Дортмундер и его приятели услышали его, улыбнулись друг другу и двинулись вглубь, оставив Келпа охранять дверь.
Их маршрут к выставке был круговым и включал несколько коридоров и два лестничных марша, но когда они наконец открыли одну из тяжелых металлических дверей, ведущих к экспозиции второго этажа, то убедились, что их временной график оказался идеальным. Никого из охраны видно не было.
Охрана вся сбежалась к главному входу, на пожар. Несколько охранников столпились вокруг Мэрча, который был, очевидно, в шоке, он вздрагивал, бормотал: «Оно не поворачивалось… не поворачивалось…» — и слабо двигал руками, как человек, пытающийся повернуть рулевое колесо. Часть других охранников стояла возле пылающей машины, они объясняли друг другу, каким счастливчиком оказался этот везучий парень. И не менее чем четверо из них были у четырех различных телефонов, звоня в больницы, в полицейские участки и в пожарные части.
А на выставке Дортмундер, Чефвик и Гринвуд быстро и бесшумно прошли между экспонатами к витринам Акинзи. Горело лишь несколько ламп, и в полутьме кое-какие из экспонатов, среди которых они двигались, выглядели ужасающе. Дьявольские маски, воины в боевых костюмах с копьями и даже куски домотканых материй дикой расцветки — все это действовало куда сильнее, чем в часы нормального посещения, когда горели все светильники и кругом была масса народу.
Осторожно, не спеша, они приступили к работе. Этому предшествовала неделя тренировки, так что им было детально известно, что и как делать.
Сначала следовало открыть четыре замка. Как только эти замки окажутся открытыми, стеклянный куб можно будет приподнять.
Чефвик прихватил с собой маленький черный портфель того типа, который раньше предпочитало большинство сельских врачей, и теперь он открыл его, обнаружив множество продолговатых металлических инструментов, которых большинство сельских врачей никогда в жизни не видело. Пока Гринвуд и Дортмундер, стоя по обе стороны от него, наблюдали за выходными дверьми, за перилами нависшего над их площадкой балкона третьего этажа, за лестницей, за эскалатором, ведущим к фасаду здания, откуда до них доходил красный отсвет пожара внизу в холле, пока они старательно вели наблюдение за всем этим, Чефвик неторопливо работал с замками.
Первый отнял у него три минуты, но после этого он уже знал систему и справился с остальными тремя менее чем за четыре минуты. Однако семь минут составляли большое время. Красный отблеск начал угасать, и шум внизу ослабел, скоро охрана начнет возвращаться к своим обязанностям. Дортмундер с трудом удерживался от того, чтобы поторопить Чефвика. Конечно, он знал, что Чефвик делает все, что может. И все-таки…
Наконец Чефвик прошептал: «Готово!» Все еще стоя на коленях возле последнего замка, он в спешке запихивал свои инструменты обратно в портфель.
Дортмундер и Гринвуд встали у противоположных сторон стеклянного куба. Он весил многовато, да к тому же не было возможности как следует ухватиться за него. Они могли только прижать ладони к ребрам куба и так поднимать его. Напрягаясь, потея, они сделали это, глядя сквозь стекло на вытянутые физиономии друг друга, и когда они подняли куб фута на два, Чефвик проскользнул внутрь и схватил изумруд.
— Быстрее, — прохрипел Гринвуд. — Он выскальзывает!
— Не оставьте меня тут! — Чефвик быстро выкатился из-под края стеклянной грани.
— У меня руки мокрые, — сказал Гринвуд, и голос его был полон напряжения. — Опускай! Опускай его!
— Не отпускай его! — испуганно крикнул Дортмундер. — Бога ради, не отпускай!
— Я не… Он не… Он…
Стекло выскользнуло из рук Гринвуда. Потеряв опору с другой стороны, Дортмундер также не смог удержать его. Стеклянный куб пролетел восемнадцать дюймов и ударился об пол.
Он не разбился, но издал протяжный громоподобный звон, густо повисший в воздухе.
Внизу раздались крики.
— Вперед! — завопил Дортмундер.
Чефвик в суматохе сунул изумруд в руки Гринвуда:
— Вот. Возьмите его. — Сам он схватил свой черный портфель.
Охранники показались наверху лестницы, очень далеко.
— Эй, вы! — прокричал один из них. — Стойте там, оставайтесь на своих местах!
— Врассыпную! — крикнул Дортмундер и побежал направо.
Чефвик побежал налево, Гринвуд прямо. Тем временем прибыла «скорая помощь», полиция. Прибыли пожарники. Полицейский в форме пытался задать Мэрчу несколько вопросов, а врач «скорой помощи», во всем белом, требовал у полицейского оставить пациента в покое. Пожарные гасили огонь. Кто-то вытащил из карманов Мэрча полный фальшивых документов бумажник, который он засунул туда полчаса назад. Мэрч, все еще, очевидно, в полусознательном состоянии, повторял:
— Оно не поворачивалось. Я крутил его, но оно не поворачивалось.
— Мне кажется, — сказал полицейский, — что вы впали в панику. Что-то случилось с рулем управления, и вместо того, чтобы нажать на тормоза, вы надавили на акселератор. Такое происходит сплошь и рядом.
— Оставьте в покое пациента, — возмущался врач.
В конце концов Мэрча положили на носилки, погрузили в «скорую» и повезли под завывание сирены.
Чефвик, мчась во весь опор к ближайшему выходу, услыхал звуки сирены и удвоил скорость. Меньше всего на свете ему хотелось бы провести свои преклонные годы в тюрьме. Без поездов. Без Мод. Без ее стряпни.
Он попытался свернуть на бегу, уронил свой портфель, споткнулся о него и упал, и охранник подскочил и помог ему подняться. Это был Келп, говоривший:
— Что случилось? Что-то не то случилось?
— Где остальные?
— Я не знаю. Надо сматываться.
Чефвик поднялся на ноги. Они прислушались. Звуков погони не было.
— Подождем минуты две, — решил Чефвик.
— Придется, — сказал Келп. — Ключи от машины у Дортмундера.
В это время Дортмундер, обежав вокруг хижины, покрытой пальмовыми листьями, присоединился к погоне. «Стой!» — крикнул он, несясь в толпе охранников. Впереди он увидел Гринвуда, который проскочил в какую-то дверь и захлопнул ее за собой.
«Стой!» — снова прокричал Дортмундер, и все охранники вокруг него закричали: «Стой!»
Дортмундер первым добрался до двери. Он распахнул ее, придержал, пока вся охрана пронеслась, потом закрыл за ними дверь и направился к ближайшему лифту. Спустился на первый этаж, прошел по коридору и оказался у бокового выхода, где топтались в ожидании Келп и Чефвик.
— Где Гринвуд? — спросил Дортмундер.
— Не здесь, — сказал Келп.
Дортмундер огляделся.
— Нам лучше подождать в машине, — сказал он.
А Гринвуд думал на бегу, что он уже на первом этаже, но на самом деле он там не был. В дополнение к первому, второму, третьему и четвертому этажам, в Колизее имеется два промежуточных, первый и второй. Первый промежуточный этаж находится между первым и вторым этажами, но идет только по внешнему периметру здания, минуя его центральную, выставочную, часть. Подобно этому, вторые антресоли находятся между вторым и третьим этажами.
Гринвуд ничего не знал об антресолях. Он был сначала на втором этаже и пробежал вниз один лестничный марш. Некоторые лестницы в Колизее пропускают промежуточный этаж и идут прямо со второго на первый, но часть других среди своих площадок имеют антресольные, и как раз одну из таких лестниц нечаянно выбрал Гринвуд. И вот теперь он полагал, что находится на первом промежуточном этаже.
Первый промежуточный этаж состоит из коридора, идущего вокруг всего здания. Там имеются кабинеты сотрудников, кафетерий, помещение частного детективного агентства, доставляющего охранников, вспомогательные помещения различных стран — участниц выставок, есть складские помещения, комнаты для совещаний и разные другие комнаты. Именно вдоль этого коридора и бежал теперь Гринвуд, сжимая в кулаке Изумруд Талабво и тщетно ища выход на улицу.
В этот же момент в своей «скорой помощи» Мэрч ударил врача прямо в челюсть. Тот отключился, и Мэрч устроил его на соседних носилках. Как только «скорая» замедлила ход перед поворотом, Мэрч открыл заднюю дверцу и спрыгнул на проезжую часть. «Скорая» умчалась прочь под вой сирены, а Мэрч проголосовал проезжавшему мимо такси.
— «О. Дж. Бар и Гриль», — сказал он. — На Амстердам.
В их второй краденой машине, предназначенной для побега с места преступления, Дортмундер, Келп и Чефвик продолжали обеспокоенно изучать выход из Колизея, Западная Шестидесятая улица, дом 20. Мотор был заведен, и нога Дортмундера нервно постукивала по педали газа.
— Мы не можем ждать дольше, — сказал Дортмундер.
— Вот он! — крикнул Чефвик, когда дверь на другой стороне улицы отворилась и из нее вышел человек в форме охранника. Но следом полдюжины людей в униформе тоже высыпал и на улицу.
— Это не он, — прохрипел Дортмундер. — Ни один из них не он.
Он выжал сцепление, и машина тронулась.
Наверху, на первом промежуточном этаже, Гринвуд все еще мчался, как гончая за механическим зайцем. Ему был слышен топот погони, доносившийся сзади, но теперь он стал слышать такой же топот за поворотом коридора впереди его.
Он остановился. Он был пойман, и он это знал.
Он посмотрел на изумруд, лежавший у него на ладони. Кругловатый, со множеством граней, глубокого зеленого цвета, чуть поменьше мяча для гольфа.
— Пропади ты пропадом, — сказал Гринвуд и проглотил изумруд.
Ролло одолжил им портативный приемник, маленький, транзисторный, японский, и они слушали про похищение по местной станции, передающей новости. Им рассказывали о дерзком грабеже, побеге Мэрча из «скорой», об истории Изумруда Талабво, о том, что Алан Гринвуд арестован и ему предъявлено обвинение в соучастии в ограблении, и о том, что банда успешно скрылась вместе с драгоценным камнем. Потом они прослушали прогноз погоды, потом женщина рассказала им о ценах на бараньи и свиные отбивные в городских супермаркетах, и, наконец, они выключили радио.
Некоторое время сидели молча. Воздух в задней комнате был сизым от дыма, и их лица в ярком свете голой лампочки выглядели бледными и усталыми. Наконец Мэрч сказал:
— Я не был жестоким.
Он произнес это угрюмо. Диктор радиостанции описал его нападение на врача «скорой помощи» как «жестокое».
— Я просто двинул ему в челюсть, — уточнил Мэрч. Он сжал кулак и описал им короткую аккуратную дугу. — Вот так. Это вовсе не жестоко.
Дортмундер повернулся к Чефвику.
— Вы отдали камень Гринвуду?
— Определенно, — сказал Чефвик.
— Вы не уронили его на пол?
— Я не уронил, — замотал головой Чефвик. Он был раздражен, но все они были «на нервах». — Я совершенно отчетливо помню, как отдал камень ему.
— Зачем? — спросил Дортмундер.
Чефвик развел руками.
— По правде сказать, я не знаю. В тот момент, в возбуждении… нет, не знаю, зачем я это сделал. Мне надо было нести портфель, а у него ничего не было, и я засуетился, ну и сунул ему изумруд.
— Но легавые не нашли у него камня, — сказал Дортмундер.
— Может, он его потерял, — сказал Келп.
— Может быть, — Дортмундер посмотрел на Чефвика снова. — Вы ведь не станете водить нас за нос, не так ли?
Чефвик, оскорбленный, вскочил.
— Обыщите меня, — предложил он. — Я настаиваю. Немедленно обыщите меня. За все годы, что я работаю, не знаю, в скольких делах я был, никто никогда не подвергал сомнению мою честность. Никогда. Я категорически настаиваю на том, чтобы меня обыскали.
— Ладно, — сказал Дортмундер. — Садитесь. Я знаю, что вы не брали его. Я просто немного на взводе, вот и все.
— Я настаиваю, чтобы меня обыскали.
— Обыщите себя сами, — отрезал Дортмундер.
Дверь открылась, и вошел Ролло со свежим стаканом шерри для Чефвика и новым льдом для Дортмундера и Келпа, которые распивали бутылку «бурбона».
— Большей удачи в другой раз, ребята, — сказал Ролло.
Чефвик, забыв о ссоре, сел и принялся за шерри.
— Спасибо, Ролло, — пробормотал Дортмундер.
Мэрч сказал:
— Я бы попробовал еще одно пиво.
Ролло удивленно посмотрел на него.
— Чудеса не переведутся никогда, — произнес он и вышел.
Мэрч посмотрел на остальных.
— Что это он имел в виду?
Никто не ответил ему. Келп спросил Дортмундера:
— Что я должен сказать Айко?
— Что его не достали.
— Он не поверит.
— Это трудно пережить, — сказал Дортмундер. — Ты скажешь ему то, что сочтешь нужным. — Он допил свой бокал и встал. — Я собираюсь домой.
— Пойдем к Айко вместе, — предложил Келп.
— Ни за что в жизни, — отрезал Дортмундер.