Горячий камушек

1

Дортмундер с буханкой белого хлеба и большим пакетом молока подошел к кассе. Поскольку дело было в пятницу, во второй половине дня, супермаркет был прилично набит, но впереди него, в очереди на скорый досмотр, народу оказалось не так уж и много, и он прошел довольно быстро. Кассирша положила хлеб и молоко в большой пакет, который он вынес наружу, крепко прижимая локти к бокам, что выглядело страшновато, но не слишком.

Дата была пятое июля, девять дней спустя после фиаско в Колизее, там, в Нью-йорке, а место называлось Трентон, Нью-Джерси. Солнце сияло, и воздух был приятно жарок и влажен, но на Дортмундере поверх белой рубашки была еще легкая баскетбольная куртка, застегнутая на молнию почти до самого верха. Вероятно, поэтому он выглядел таким раздраженным и кислым.

Он прошел квартал от супермаркета, все еще неся пакет так, что локти оставались прижатыми к бокам, а потом остановился и положил пакет на капот удобно припаркованной машины. Он полез в правый карман куртки, вытащил оттуда банку рыбных консервов и бросил ее в пакет. Из левого кармана брюк достал упаковку бульонных кубиков и бросил ее туда же. Затем расстегнул куртку и слева под мышкой обнаружил упаковку нарезанного американского сыра, которую тоже бросил в пакет. Наконец из-под руки справа была извлечена упаковка с ломтиками копченой колбасы и брошена в тот же пакет, который теперь оказался значительно более полным, чем раньше. Дортмундер его и понес домой.

Домом служил задрипанный отелишко на окраине города. Он платил лишних два доллара в неделю за комнату с раковиной и электрической плиткой, многократно экономя при этом за счет еды дома.

Дома Дортмундер вошел в свою комнату, с презрением и отвращением оглядел ее и убрал принесенные продукты.

Комната была, тем не менее, опрятной. Дортмундер приучился к аккуратности за время своего первого срока и с тех пор никогда не отвыкал от нее. Жить в опрятном было легче, и если вещи содержались чистыми и в порядке, даже это серое зачуханное стойло было легче переносить.

По крайне мере временно, временно.

Дортмундер поставил воду для растворимого кофе и сел просмотреть газету, которую утащил утром из нужника. Ничего в ней интересного, совсем ничего. Гринвуд не всплывал в газетах уже почти неделю, а все остальное на свете не привлекало его внимания.

Дортмундер искал возможности отыграться. Три сотни, которые он получил у майора Айко, давно уже кончились, и с тех пор ему действительно приходилось урезать расходы. Он явился в полицию, как только попал в этот город — нет смысла нарываться на неприятности, — и они добыли для него какую-то смехотворную работенку при муниципальной площадке для гольфа. Он поработал там один день, подстригая края зелени, цвет которой напоминал ему о вонючем Изумруде Талабво, и дело кончилось тем, что у него сильно сгорела тыльная сторона шеи. Этого хватило вполне. С того времени он перебивался за счет мелких краж.

Как прошлой ночью. Прогуливаясь и ища, чем бы поживиться, он наткнулся на одну из круглосуточных прачечных-автоматов, где дежурная, пожилая круглолицая женщина в сером выцветшем платье, сидела на голубом пластиковом стуле и крепко спала. Он вошел, спокойно взломал автоматы один за другим и вышел с двадцатью тремя долларами семьюдесятью пятью центами в кармане, все двадцатипятицентовыми монетами, так что штаны едва держались на нем. Если бы в этот момент ему пришлось удирать от легавого, он бы наверняка проиграл забег.

Дортмундер потягивал растворимый кофе и читал страничку юмора в газете, когда в дверь постучали. Он вздрогнул, инстинктивно глядя в окно и пытаясь вспомнить, есть ли там снаружи пожарная лестница или нет, но потом сообразил, что в данный момент он не в розыске, и покачал головой в раздражении на себя. Затем встал и подошел к двери. Это был Келп.

— Тебя чертовски трудно найти, — сказал Келп.

— Недостаточно трудно, — сказал Дортмундер. Он показал большим пальцем, себе за плечо и сказал: — Заходи.

Келп вошел, Дортмундер закрыл за ним дверь и спросил:

— Что теперь? Еще одно тепленькое дельце?

— Не совсем, — ответил Келп. Он оглядел комнату. — Роскошно живешь!

— Что ты имеешь в виду этим своим «не совсем»?

— Не совсем другое дельце, — пояснил Келп.

— В каком смысле не совсем «другое»?

— Ну, в смысле — то же самое, — сказал Келп.

Дортмундер удивленно посмотрел на него.

— Снова изумруд?

— Гринвуд припрятал его, — объявил Келп.

— Дьявольщина! — заорал Дортмундер.

— Я только говорю то, что сказал мне Айко. Гринвуд сообщил своему адвокату, что он спрятал камень, и послал адвоката к Айко. Айко сказал мне, а я говорю тебе.

— Зачем? — спросил его Дортмундер.

— У нас все еще есть шанс на тридцать кусков, — сказал Келп. — И снова по сто пятьдесят в неделю, пока мы готовимся.

— Готовимся к чему?

— Вытащить из тюрьмы Гринвуда, — уточнил Келп.

Дортмундер скривился.

— Здесь кто-то видит привидения, — сказал он. Подошел к столу, взял свой кофе и выпил.

Келп не унимался:

— Гринвуд сгорел, и он знает это. Его адвокат говорит то же самое, у него нет шансов на оправдание. И они отмотают ему на всю катушку, потому что они сильно огорчены, что камушек испарился. Так что — либо он вернет им камень, чтобы облегчить приговор, либо отдаст камень нам, чтобы мы вытащили его. из тюрьмы. Все, что нужно сделать, — вломиться туда и достать его, Гринвуда, и камень — наш. А там… каждому по тридцать кусков, вот так-то вот.

Дортмундер нахмурился.

— Где он?

— В тюрьме.

— Я знаю это, — сказал Дортмундер. — В смысле — в какой? В обычной?

— Не-е. Там были какие-то неприятности, ну они и перевели его с Манхэттена.

— Неприятности? Какие неприятности?

— Ну, мы были белые люди, которые украли изумруд у черных людей, поэтому целая толпа заводных типов из Гарлема села в подземку, приехала в тюрягу и устроила тарарам. Они хотели линчевать его.

— Линчевать Гринвуда?

— Я не знаю, где они этому научились, — Келп пожал плечами.

— Мы «брали» эту штуку для Айко, — сказал Дортмундер. — Он-то черный.

— Ну да, только об этом никто не знает.

— Да стоит только взглянуть на него, — возмутился Дортмундер.

Келп покачал головой.

— Я говорю, никто не знает, что он стоит… за этой кражей.

— Ох, — Дортмундер обошел комнату, грызя костяшку большого пальца правой руки, как всегда в момент раздумья. — Так где же он? В какой тюрьме?

— Ты имеешь в виду Гринвуда?

Дортмундер перестал ходить и тяжело поглядел на Келпа.

— Нет, я имею в виду короля Фарука.

Келп был сбит с толку.

— Короля Фарука? Я не слышал о нем сто лет. Он что, тоже где-то сидит?

Дортмундер вздохнул.

— Я имел в виду Гринвуда.

— Что же общего…

— Это был сарказм, — проворчал Дортмундер. — Я больше так не буду. Так в какой тюряге сидит Гринвуд?

— А-а, в какой-то симпатичной, на Лонг-Айленде.

Дортмундер подозрительно посмотрел на Келпа. Тот сказал это слишком легко, как бы совсем невзначай.

— В какой-то симпатичной тюряге?

— Это тюрьма какого-то графства или что-то в таком духе, — сказал Келп. — Они держат его там до суда.

— Очень плохо, что он не смог выйти под залог, — огорчился Дортмундер.

— Может быть, судья сумел прочесть его мысли, — предположил Келп.

— Или его досье со всеми его историями, — сказал Дортмундер. Он снова стал ходить по комнате, грызть палец, думать.

Келп сказал:

— Мы просто делаем второй дубль, вот и все. Чего волноваться?

— Я не знаю, — сказал Дортмундер. — Но когда оказывается, что дело дрянь, я люблю оставлять его в покое. К чему ломать плохую карту на хорошую?

— У тебя есть что-нибудь другое за пазухой? — поинтересовался Келп.

— Нет.

Келп обвел жестом конуру Дортмундера.

— Глядя на все это, не скажешь, что у тебя полный блеск. В самом худшем варианте мы просто снова получаем зарплату от Айко.

— Я понимаю, — сказал Дортмундер. Сомнения все еще мучили его, но он пожал плечами и сказал: — Чего мне терять? Ты на машине?

— Естественно.

— Ты можешь ею управлять?

Келп почувствовал себя оскорбленным.

— Если мог управлять тем «кадди», — сказал он с негодованием. — Хотя проклятая штуковина хотела сама управлять собой…

— Конечно, конечно, — согласился Дортмундер. — Помоги мне упаковаться.

2

Майор Айко сидел за своим письменным столом, перед ним лежали досье на Эндрю Филипа Келпа, самое первое, которое он завел в начале этого дела, и досье на Джона Арчибальда Дортмундера, появившееся, когда Келп впервые предложил, чтобы Дортмундер возглавил операцию. Было еще и досье на Алана Джорджа Гринвуда, которое майор затребовал сразу же, как только услышал его имя в ходе телерепортажей об ограблении. И теперь предстояло добавить к этой распухающей подшивке досье на Юджина Эндрю Проскера, адвоката.

Адвоката Гринвуда. Досье живописало пятидесятитрехлетнего юриста, обладателя офиса в просевшем здании ближе к окраине и судам, а также обширного дома, расположенного на нескольких поросших леском акрах земли в исключительно дорогой и элитной части Коннектикута. Ю. Эндрю Проскер, как он сам себя называл, имел все атрибуты богатого человека, включая конюшню на двух скаковых лошадей на Лонг-Айленде, совладельцем которых он являлся, и блондинку-любовницу в квартире на Восточной Шестьдесят Третьей улице, которой, как он думал, владел только он один. В здании Криминального суда он имел репутацию сомнительной честности, и его клиенты обычно относились к числу пользующихся наиболее дурной славой, но ни одна официальная жалоба на него ни разу не была подана, так что в пределах неких специфических границ он мог казаться заслуживающим доверия. Как якобы сказал о Проскере один из его бывших клиентов: «Я спокойно оставлю Энди на целую ночь один на один с собственной сестрой, если у нее при себе будет не больше шестнадцати центов».

Три имевшиеся в досье фотографии изображали мордастенького человечка с брюшком и неопределенной бодренькой улыбкой, которая как бы предполагала некоторую вялость ума и тела. Глаза на всех фотографиях были слишком затенены для того, чтобы ясно разглядеть их выражение. Было трудно совместить эту радостно-счастливую улыбку оказавшегося на воле школьника с фактами, изложенными в досье.

Досье майору доставляли удовольствие. Он любил прикасаться к ним, перекладывать их с места на место, перечитывать находящиеся в них документы, изучать фотографии. Это давало ему ощущение прочности, солидности, ощущение того, что он занимается знакомым и понятным ему делом.

Секретарь, от очков которого отражался свет, открыл дверь и доложил:

— К вам два джентльмена, сэр. Мистер Дортмундер и мистер Келп.

Майор спрятал досье в ящик стола:

— Проводите их сюда.

Келп не показался изменившимся, когда он немного развязно вошел в кабинет, но Дортмундер выглядел еще более худым и усталым, чем раньше.

— Вот, я привел его.

— Я вижу, — майор поднялся из-за стола. — Приятно видеть вас снова. — Ему хотелось бы знать, должен ли он протянуть им руку.

— Надеюсь, что приятно, — пробормотал Дортмундер. Он ничем не показал, что ждет пожатия руки.

— Келп говорит, что у нас еще есть шансы.

— Более, нежели мы предвидели, — сказал майор.

Келп и Дортмундер устроились на стульях, так что и майор снова смог сесть за письменный стол.

— Честно говоря, я подозревал, что вы взяли изумруд себе.

— Изумруд мне не нужен, — сказал Дортмундер. — Но я бы принял немного «бурбона».

Майор был обескуражен.

— Разумеется, — засуетился он. — Келп, а вы?

— Не люблю смотреть, как человек пьет в одиночку, — сказал Келп. — И оба мы любим, чтобы было немножко льда.

Майор собрался позвонить своему секретарю, но тут дверь открылась, вошел секретарь и произнес:

— Сэр, там мистер Проскер.

— Спросите, что он будет пить, — сказал майор.

— Простите, сэр?…

— «Бурбон» со льдом для этих двух джентльменов, — сказал майор, — крепкий «скоч» с водой для меня.

— Да, сэр.

— И просите мистера Проскера сюда.

— Да, сэр.

Секретарь исчез, и майор услышал за дверью его голос:

— Джек Дэниэлс!

Майор хотел было заглянуть в свое досье, но вспомнил, что «Джек Дэниэлс» — это сорт американского виски.

Мгновением позже, широко шагая, вошел Проскер с атташе-кейсом в руке.

— Джентльмены, я задержался. Надеюсь, это не займет много времени. Я так понимаю, что вы — майор Айко.

— Мистер Проскер, — майор поднялся и пожал протянутую юристом руку. Он узнал Проскера по фотографиям из досье, но сейчас он увидел то, что фотографии так и не смогли отразить, тот мост, который был перекинут через пропасть между легкомысленной внешностью Проскера и его полным риска послужным списком. Этим мостом были глаза Проскера. Его рот смеялся, и произносил слова, и убаюкивал всех, но глаза сидели в глубине и наблюдали, и никак не комментировали происходящее.

Майор представил всех присутствующих, и Проскер вручил Дортмундеру и Келпу свои визитные карточки, приговаривая: «На случай, если я когда-нибудь понадоблюсь, хотя, конечно, все мы надеемся, что до этого не дойдет». И хихикнул, и подмигнул. Потом они все снова уселись и как раз собрались приступить к делу, когда вернулся секретарь с напитками на подносе. В конце концов справились и с этим, секретарь удалился, дверь была закрыта, и Проскер сказал:

— Джентльмены, я редко даю своим клиентам совет, который нельзя найти в книгах по юриспруденции, но в случае с вашим другом Гринвудом сделал исключение. «Алан, — сказал я, — мой вам совет — связать веревку из простыней и что есть сил уносить отсюда ноги», Джентльмены, Гринвуда поймали с поличным, что называется, взяли тепленьким. Они не нашли у него этого вашего изумруда, но им ничего такого и не нужно. Он бегал по Колизею в форме охранника и был опознан полудюжиной настоящих охранников как человек, находившийся с Изумрудом Талабво в момент ограбления. Они прихватили Гринвуда готовеньким, и я ничего не смогу сделать для него, что я ему и сказал. Его единственная надежда — покинуть его теперешнее помещение.

— Что слышно об изумруде? — спросил Дортмундер.

Проскер развел руками:

— Он говорит, что в этом смысле ему удалось выйти из положения. Он говорит, что ваш коллега Чефвик отдал камень ему и что он спрятал его прежде, чем его схватили, и еще он говорит, что теперь камушек спрятан в надежном месте, о котором никто, кроме него, не знает.

Дортмундер сказал:

— Уговор такой — мы вытаскиваем его из тюрьмы, и он вручает нам изумруд, чтобы все получили то, что было положено.

— Абсолютно верно.

— И вы будете посредником.

Проскер улыбнулся.

— В определенных пределах, — сказал он. — Я ведь должен оградить себя.

— Зачем?

— Зачем? Затем, что я не хочу, чтобы меня арестовали, я не хочу, чтобы меня лишили звания адвоката, я не хочу занимать камеру рядом с Гринвудом.

Дортмундер покачал головой.

— Нет, я имею в виду, зачем бы вам вообще быть этим посредником? Зачем хотя бы на дюйм высовывать голову?

— О да! — улыбка Проскера сделалась скромной. — Каждый делает то, что может для своего клиента. И конечно, если вы в самом деле спасете юного Гринвуда, он сумеет значительно больше заплатить по законному счету, не так ли?

— В некотором роде по незаконному счету на этот раз, — сказал Келп и хохотнул.

Дортмундер повернулся к майору.

— И мы снова начинаем получать зарплату, верно?

Майор неохотно кивнул.

— Это становится более дорогостоящим, чем я рассчитывал, — сказал он, — но, по-видимому, я должен продолжать начатое.

— Не напрягайтесь так, майор, — посоветовал Дортмундер.

Майор с натянутой улыбкой заметил:

— Вы, Дортмундер, вероятно, не в курсе того, что Талабво не слишком богатая страна. Наш валовой национальный продукт только недавно перевалил за двенадцать миллионов долларов. Мы не можем поддерживать иностранных преступников так, как это делают некоторые другие державы.

Дортмундер ощерился:

— Какие это державы, майор?

— Я не уточняю…

— И все-таки, на что вы намекаете, майор?

— Ну, ну, — сказал Проскер снисходительным тоном, — давайте обойдемся без демонстрации национализма. Я убежден, что каждый из нас по-своему патриот, но в данный момент важны Алан Гринвуд и Изумруд Талабво. У меня тут есть кое-что… — Он взял свой атташе-кейс, положил к себе на колени, щелкнул замками и поднял крышку. — Кому это передать, вам, Дортмундер?

— А что там у вас?

— Несколько внутренних планов тюрьмы, выполненных Гринвудом. Несколько фотографий, которые сделал я сам. Листок с предложениями Гринвуда, касающимися передвижений охраны, и тому подобное, — Проскер вытащил из атташе-кейса три пухлых конверта и подал их Дортмундеру.

После этого еще немного поболтали, большей частью, чтобы убить время, пока не кончатся напитки, а потом все встали и пожали друг другу руки. Майор Айко остался наконец один в своем кабинете и стал пожевывать щеку, что он частенько делал, когда был зол на себя или обеспокоен.

Сейчас он был и зол на себя, и обеспокоен. Как мог он допустить такую промашку — сказать при Дортмундере, насколько бедна Талабво. В тот момент Дортмундера отвлек шовинизм, но не припомнит ли он это заявление после и не начнет ли складывать два и два?

Майор подошел к окну и взглянул на Пятую авеню и парк. Обычно этот вид доставлял ему удовольствие, хотя бы знанием того, насколько дорогим этот вид был и как много людей в мире, вероятно, не могут себе позволить созерцать подобные картины, но в данный момент майор был слишком обеспокоен, чтобы эгоистически наслаждаться удовольствиями. Он видел, как Келп, Проскер и Дортмундер вышли из здания, как рассмеялся Проскер, как все они пожали друг другу руки, видел, как Проскер поймал такси, сел в него и уехал, видел, как Дортмундер и Келп пересекли улицу и вошли в парк. Они медленно удалялись по утрамбованной дорожке, Дортмундер нес три больших конверта в левой руке. Майор Айко смотрел им вслед, пока они не скрылись из вида.

3

— Симпатичное местечко, — сказал Келп.

— Неплохое, — признал Дортмундер. Он закрыл дверь и сунул ключ в карман.

Оно действительно было неплохим. Оно было много лучше, чем в Трентоне. Эта квартирка на Западной Семьдесят Четвертой улице в полуквартале от парка была большим шагом вперед по сравнению с комнатой в Трентоне.

Начать с того, что здесь не было никакой кровати. Комната в Трентоне была вдвое меньше этой, и в имевшемся там пространстве доминировала тяжелая старая медная кровать с выцветшим синим покрывалом. Здесь же вовсе никакой кровати не было, только диван в хорошем вкусе, который на ночь превращался в удобную двуспальную постель.

Но это было не все. Если в Трентоне у Дортмундера была электроплитка, то здесь он имел самую что ни на есть настоящую кухоньку, с плитой и холодильником, шкафчиками и посудой и с сушилкой для нее. Если в Трентоне его единственное окно выходило в узкую вентиляционную шахту, то здесь целых два окна смотрели на заднюю сторону здания, так что он мог высунуться, если хотел, и увидеть два небольших деревца чуть справа внизу, несколько кустов и траву в прилежащих двориках, каменную жаровню слева и легкие стулья с сидящими на них случайными людьми, словом, массу интересных вещей. И пожарную лестницу, на случай, если когда-нибудь по какой-нибудь причине ему не захочется уходить через парадную дверь.

Главным же преимуществом данной квартиры перед тем местечком в Трентоне был кондиционер, встроенный прямо в стенку под левым окном. Дортмундер держал его включенным круглые сутки. Снаружи Нью-Йорк мучительно переживал июль, а здесь внутри стоял вечный май. И прелестный май, если на то пошло.

Келп отозвался на все это сразу же, сказав:

— Как здесь прохладно и славно! — Он отер пот со лба тыльной стороной руки.

— Вот это-то мне тут и нравится, — сказал Дортмундер. — Выпьешь?

— Спрашиваешь!

Келп проследовал за хозяином на кухоньку и стоял в дверях, пока Дортмундер доставал кубики льда, стаканы и «бурбон».

— Что ты думаешь по поводу Проскера? — спросил он.

Дортмундер выдвинул ящик, достал штопор, повертел перед Келпом и сунул штопор обратно.

Келп кивнул.

— Точно. Эта пташка, как геометрическая фигура, у которой обязательно найдется угол.

— Хорошо еще, если он собирается загнать в этот угол Гринвуда, — сказал Дортмундер.

— Ты думаешь… Мы достаем камень, получаем «капусту», он стучит на Гринвуда и прикарманивает его деньги?

— Не знаю, к чему он клонит, — проворчал Дортмундер. — Лишь бы он не пытался провернуть что-нибудь лично со мной. — Они вернулись в комнату и уселись на диван.

— Нам понадобятся оба, я думаю, — сказал Келп.

Дортмундер кивнул.

— Один за рулем, другой открывает замки.

— Ты хочешь позвонить им, или это сделаю я?

— На этот раз, — сказал Дортмундер, — я позвоню Чефвику, а ты Мэрчу.

— Хорошо. Я первый?

— Валяй.

Телефон достался вместе с квартирой и стоял на столике рядом с Келпом. Он нашел номер Мэрча в своей маленькой записной книжке, набрал его, и Дортмундер расслышал два отдаленных гудка, а затем нечто, рычащее, как Лонг-Айленд-Экспрессуэй.

— Мэрч?! — сбитый с толку, Келп глянул на Дортмундера, а потом сказал громче: — Мэрч! — Он затряс головой и завопил в телефон: — Это я! Келп! — Он продолжал трясти головой. — Да, — сказал он. — Я сказал: «да-да»! Давай! — Потом он прикрыл трубку рукой и спросил у Дортмундера: — Его телефон, что, в машине?

— Это пластинка, — ответил Дортмундер.

— Что, что?!

Дортмундер услышал, как в трубке вдруг все стихло.

— Он ее выключил, — сказал он.

Келп отодвинул трубку от себя и посмотрел на нее так, как будто эта вещь только что укусила его за ухо. Тонкий голосок раздался из нее:

— Келп? Алло!

Келп, как бы нехотя, снова придвинул трубку к уху.

— Да-а, — сказал он с сомнением в голосе. — Это ты, Стэн?

Дортмундер поднялся, прошел в кухоньку и стал намазывать сыр на крекеры. Он приготовил их около дюжины, положил на тарелку и принес в комнату, где Келп как раз заканчивал разговор. Дортмундер поставил тарелку с крекерами на кофейный столик, Келп повесил трубку, Дортмундер сел, и Келп сказал:

— Мы встречаемся с ним в «О. Дж.» в десять.

— Хорошо.

— Что это за пластинка?

— Автошумы, — сказал Дортмундер. — Бери крекеры с сыром.

— Откуда взялись эти автошумы?

— Откуда я знаю. Дай мне телефон, я позвоню Чефвику.

Келп передал ему телефон.

— По крайней мере, Чефвик не издает автошумы, — сказал он.

Дортмундер набрал номер Чефвика, и к телефону подошла жена. Дортмундер мягко поинтересовался:

— Роджер дома? Это Дортмундер.

— Одну минутку, пожалуйста.

Дортмундер ждал, поедая крекеры с сыром и запивая их «бурбоном» с кубиками льда. Через некоторое время он услышал вдалеке словно бы пение: «Ту-ту». Он посмотрел на Келпа, но не сказал ничего.

«Ту-ту» приближалось, затем прекратилось. Раздался звук поднимаемой со стола телефонной трубки, и наконец голос Чефвика произнес:

— Алло?

Дортмундер спросил:

— Вы помните эту нашу идею, которая не сработала?

— О да, — сказал Чефвик. — Я ее помню прекрасно.

— Ну так есть шанс, что мы все-таки заставим ее сработать, — сказал Дортмундер. — Если вы все еще заинтересованы…

— Что ж, я, естественно, заинтересован, — сказал Чефвик. — Думается, все это слишком сложно для того, чтобы входить в детали по телефону.

— Так оно и есть, — сказал Дортмундер. — В десять часов в «О. Дж.».

— Это было бы мило, — согласился Чефвик.

— До встречи.

Дортмундер повесил трубку и вернул телефон Келпу, который поставил его на столик и сказал:

— Видишь? Никаких автошумов.

— Бери крекеры с сыром, — сказал Дортмундер.

4

Дортмундер и Келп вошли в «О. Дж. Бар и Гриль» в одну минуту одиннадцатого. Все те же постоянные клиенты застыли в своих обычных позах у бара, уставившись на телеэкран и выглядя не более реально, чем персонажи из Музея восковых фигур. Ролло протирал стаканы полотенцем, которое когда-то было белым.

Дортмундер сказал: «Хай» — и Ролло кивнул. Дортмундер спросил:

— Кто-нибудь уже здесь?

— Пиво с солью там, сзади, — сказал Ролло. — Вы ждете шерри?

— Ага.

— Я пошлю его к вам, когда он придет. Вы, ребятки, хотите бутылку и стаканы и немного льда, верно?

— Верно.

— Сейчас принесу.

Они прошли в заднюю комнату и обнаружили в ней Мэрча, который читал «Руководство для владельцев «мустангов». Дортмундер сказал:

— Ты опять рановато.

— Я попробовал другой маршрут, — сказал Мэрч. Он положил руководств на зеленое сукно стола. — Рванул через Пенсильвания-авеню и дальше по Бушвику и Грэед, через Вильямсбургский мост прямо по Третьей авеню. Оказалось очень неслабо. — Он поднял свое пиво и отпил три капли.

— Это хорошо, — сказал Дортмундер. Он и Келп сели, и Ролло внес «бурбон» и стаканы. Пока хозяин расставлял их, появился Чефвик. Ролло сказал ему:

— Вы шерри, верно?

— Да, благодарю вас.

Ролло вышел, не утруждая себя обращением к Мэрчу насчет повторить. Чефвик сел и сказал:

— Я определенно заинтригован. Представить себе не могу, как можно вернуть к жизни это дело с изумрудом. Он ведь потерян, не так ли?

— Нет, — сказал Дортмундер. — Гринвуд спрятал его.

— В Колизее?

— Мы не знаем, где. Но он засунул его куда-то, и это означает, что мы можем снова выйти на старт.

Мэрч сказал:

— Здесь есть какой-то подвох, я просто нюхом чую.

— Не то чтобы подвох, — сказал Дортмундер. — Просто еще одна кража. Две кражи за одну цену.

— Что мы крадем?

— Гринвуда.

— Э-э… — протянул Мэрч.

— Гринвуда, — повторил Дортмундер, и появился Ролло с шерри для Чефвика. Он вышел, и Дортмундер объяснил: — Гринвуд требует, чтобы мы обеспечили ему побег. Его адвокат сказал ему, что нет ни малейшей возможности избежать приговора, ну и он должен рвать когти.

— Означает ли это, что мы должны вломиться в тюрьму? — поинтересовался Чефвик.

— Туда и обратно, — уточнил Келп.

— Мы надеемся, — сказал Дортмундер.

Чефвик несколько озадаченно улыбнулся и пригубил свой шерри.

— Я никогда не думал, что мне придется проникать в тюрьму, — сказал он. — Это поднимает ряд интересных вопросов.

— И вы хотите, чтобы я вел машину, а? — подал голос Мэрч.

— Точно, — подтвердил Дортмундер.

Мэрч насупился и отпил целый глоток пива.

— Что-то не так? — спросил Дортмундер.

— Я сижу в машине поздно ночью около тюрьмы, двигатель на холостом ходу. Я как-то не могу вжиться в ситуацию. Для меня она не поднимает никаких интересных вопросов вообще.

— Если мы не сумеем это, — сказал Дортмундер, — мы не будем этого делать.

— Мэрч, никто из нас не хочет попадать в эту тюрьму больше чем на минуту-другую. Если дельце потянет на годы, не беспокойся, мы тут же выкинем его за борт, — попытался втолковать ему Келп.

— Просто я должен быть осторожным, вот и все. Я — единственная поддержка для матери, — возразил Мэрч.

— Разве она не водит такси? — удивился Дортмундер.

— На это не проживешь, — сказал Мэрч. — Она занимается этим, чтобы выбраться из дома, пообщаться с людьми.

— Что же это за тюрьма? — спросил Чефвик.

— Мы все отправимся туда, рано или поздно, — сказал Дортмундер. — Тем временем, вот что у меня есть.

Он начал расстилать на столе содержимое трех конвертов.

5

На этот раз Келпа провели в другую комнату, но он сказал:

— Эй! Подождите минутку!

Человек цвета эбенового дерева с длинными тонкими пальцами обернулся, стоя в дверях, его лицо ничего не выражало.

— Сэр?

— А где же бильярд?

По-прежнему никакого выражения.

— Сэр?

Келп сделал несколько движений, как человек, оперирующий кием.

— Стол для бильярда, — сказал он. — Бильярд. Зеленый стол с дырками по краям.

— Да, сэр. Он в другой комнате.

— Именно, — сказал Келп. — Как раз та комната, которая мне нужна. Ведите меня туда.

Эбеновый человек, казалось, не знал, как к этому отнестись. Его лицо было все так же лишено выражения, и он просто стоял на пороге, не предпринимая ничего.

Келп подошел к нему и произвел несколько подталкивающих жестов.

— Пошли, — сказал он. — Мне охота позакатывать шарики.

— Я не уверен…

— Я уверен, — прервал его Келп. — Не стоит беспокоиться об этом, я вам точно говорю. Просто ведите меня туда.

— Да, сэр, — сказал эбеновый человек с сомнением в голосе. Он прошел в комнату с бильярдом, закрыл за Келпом дверь и удалился.

Келп решил сыграть обычную игру. Он уже уложил двенадцать шаров всего при четырех промахах и прицеливался к следующему, когда вошел майор.

Келп положил кий на стол.

— Хай, майор. Принес новый список для вас.

— Давно пора, — сказал майор. Он хмуро глядел на бильярд и, казалось, был чем-то раздражен.

Келп сказал:

— Что вы имеете в виду под этим «давно пора»? Мы потратили меньше трех недель.

— В прошлый раз это заняло меньше двух недель, — напомнил майор.

— Майор, они не охраняют Колизеи так, как охраняют тюрьмы.

— Мне известно лишь, — сказал майор, — что к настоящему моменту я выплатил три тысячи триста долларов зарплаты, не считая стоимости материалов и оборудования, и у меня до сих пор нет ничего взамен.

— Так много? — Келп покачал головой. — Растет, как гора, верно? Ну, вот ваш листок.

— Благодарю вас.

Майор с кислой миной стал изучать список, в то время как Келп вернулся к бильярду и загнал один шар, оставив девятку и тринадцатый. Он промахнулся, пытаясь уложить девятку, но в итоге она заняла идеальную позицию для удара по тринадцатому. Он закатил тринадцатый с таким огромным вращением своего шара, что тот мог бы попасть прямо в кармашек его рубашки, и тут майор воскликнул:

— Что, грузовик с фургоном?!

— Нам понадобится один, — сказал Келп. Он примеривался к девятке. — И притом не тепленький, иначе бы я пошел и угнал его сам.

— Но грузовик, — возразил майор, — это дорогая вещь.

— Да, сэр. Но если все пойдет хорошо, вы сможете снова продать его, когда все будет кончено.

— Это займет время, — сказал майор. Он пробежал глазами список. — Все остальное не должно составить проблем. Вы собираетесь влезать на стену, да?

— Что ж, раз она там у них есть, — сказал Келп. Он ударил по своему шару, который стукнул по девятому, и оба закатились в лузу. Келп покачал головой и положил кий.

Майор разглядывал список все еще насупившись.

— Этот грузовик, он не обязан быть скоростным?

— Мы не собираемся стартовать на нем в гонках, нет.

— Значит, он не обязан быть новым. Итак, подержанный грузовик…

— С чистыми документами, которые мы сможем предъявить, — напомнил Келп.

— А что, если я возьму его напрокат?

— Если вы сможете нанять грузовик так, что они не доберутся до вас, сложись все неудачно, то… вперед. Только помните, для чего мы его используем…

— Я не забуду, — натянуто улыбнулся майор. Он бросил взгляд на бильярдный стол. — Если вы уже закончили свою игру…

— Разве что вы сыграете вместе со мной…

— Прошу извинить меня, — сказал майор с убийственной улыбкой, — но я не играю.

6

Из своей камеры Алан Гринвуд мог видеть заасфальтированный прогулочный двор и побеленную стену тюрьмы Утопия Парк.

Тюрьма Утопия Парк принадлежала графству, но большинство заключенных в ней принадлежали штату, ибо графство располагало тремя собственными более новыми тюрьмами, и в этой не нуждалось. Здесь находилась накипь разных тюрем штата, плюс обвиняемые из штата, которым удалось заработать смену судебного округа до суда, плюс излишки из пяти районов Нью-Йорка, плюс несколько специальных случаев, вроде Гринвуда. Никто не был здесь подолгу, поэтому в заведении отсутствовало обычное сложное по структуре общество заключенных, которое при нормальных обстоятельствах складывается внутри тюремных стен, чтобы люди не отвыкали от цивилизации. Никакой иерархии птичьего двора, другими словами.

Гринвуд проводил большую часть своего времени у окна, потому что ему не нравились ни его камера, ни сосед по ней. И та и другой были серыми, похабными, грязными и старыми. Камера просто существовала, но сосед тратил много часов, ковыряясь между пальцами ног и нюхая кончики пальцев рук. Гринвуд предпочитал наблюдать прогулочный двор, стену и небо. Он был здесь уже около месяца, и его терпение подходило к концу.

Загрохотала дверь. Гринвуд повернулся, увидел, как сосед, сидя на верхних нарах, нюхает свои пальцы, затем взор его упал на охранника в дверях. Охранник был похож на старшего брата соседа по камере, но по крайней мере на нем были ботинки. Он изрек:

— Гринвуд. Посетитель.

— Нормально.

Гринвуд вышел, дверь грохнула снова, Гринвуд и охранник прошли по металлическому коридору, через две двери, которые отпирали снаружи и запирали у них за спиной. Затем следовал коридор, обклеенный пластиком, покрашенным в зеленый цвет, а потом — светло-коричневая комната, в которой восседал Юджин Эндрю Проскер. Он улыбался. Гринвуд сел напротив него.

— Ну, как там снаружи земля?

— Она вертится, — заверил его Проскер. — Она вертится.

— А как продвигается моя кассация? — Гринвуд имел в виду не кассацию по какому-либо судебному делу, но свою просьбу к бывшим подельщикам об избавлении.

— Продвигается славно, — сказал Проскер. — Я не удивлюсь, если на этот счет будет что-нибудь слышно до завтрашнего утра.

— Это хорошие новости, — улыбнулся Гринвуд. — И поверьте, я созрел для хороших новостей.

— Все, о чем ваши друзья просят вас, — сказал Проскер, — чтобы вы их встретили на полпути. Я знаю, что вы захотите сделать это, не правда ли?

— Конечно захочу, — сказал Гринвуд, — и я действительно постараюсь.

— Вы должны постараться не один раз, — сказал Проскер. — Все, что стоит стараний, стоит их по крайней мере три раза.

— Я запомню это, — сказал Гринвуд. — Вы не сообщили моим друзьям остальные подробности, я надеюсь.

— Нет, — сказал Проскер. — Как мы и решили, лучше всего, наверное, будет подождать, пока вы окажетесь на свободе…

— Я тоже так считаю, — кивнул Гринвуд. — Вы вывезли мои вещи из квартиры?

— Обо всем позаботились, — ответил Проскер. — Все благополучно хранится под именем вашего друга.

— Хорошо, — Гринвуд покачал головой. — Мне чертовски жаль отказываться от этой квартиры. У меня там было как раз так, как я хотел.

— Вам придется переменить массу вещей, как только мы вытащим вас отсюда, — напомнил ему Проскер.

— Это верно. В некотором роде почти начать новую жизнь. Перевернуть страницу. Стать другим человеком.

— Да, — сказал Проскер без энтузиазма. Он не любил ненужной игры в небезопасные двусмысленности. — Ну-с, это определенно обнадеживает, когда вы так говорите, — сказал он, поднимаясь и собирая свой атташе-кейс.

7

В два двадцать пять ночи, после посещения Гринвуда Проскером, отрезок шоссе Нозерн-Стэйт-Паркуэй в окрестностях поворота на Утопия Парк был практически совсем пустым. Лишь одно транспортное средство находилось в этом районе, большой грязный грузовик с синей кабиной и серым фургоном, и с надписью на обеих дверцах «Прокат грузовиков Паркера». Майор Айко нанял его через подставных лиц только накануне днем, и за рулем в данный момент был Келп, направлявший машину на восток от Нью-Йорка. Когда он притормозил перед поворотом, Дортмундер, сидевший рядом, наклонился вперед, чтобы взглянуть на часы в свете приборной панели.

— Мы на пять минут раньше.

— Я поеду медленнее по этим разбитым улицам, — сказал Келп, — учитывая, что у нас сзади.

— Нам ни к чему попадать туда слишком рано, — сказал Дортмундер.

Келп вывернул тяжелый в управлении грузовик с шоссе на кривую поворота.

— Я знаю, — сказал он. — Я знаю.

В тюрьме в это самое время Гринвуд тоже смотрел на свои часы, зеленые стрелки в темноте показывали, что ждать осталось еще полчаса. Проскер сообщил ему, что Дортмундер и компания не начнут операцию до трех часов. Он не должен делать раньше времени ничего, что могло бы обнаружить их.

Двадцатью пятью минутами позже арендованный грузовик с выключенными фарами тихо остановился на стоянке компании АП в трех кварталах от тюрьмы. Уличные фонари на перекрестках были единственной иллюминацией в этой части Утопия Парк, а облачное небо делало ночь еще более темной. С трудом можно было разглядеть свою руку, поднеся ее к лицу.

Келп и Дортмундер вылезли из кабины и осторожно двинулись к задним дверям фургона, чтобы открыть их. Внутри фургона стояла кромешная тьма. Пока Дортмундер помогал Чефвику соскочить на асфальт, Мэрч передал десятифутовую лестницу Келпу. Келп и Дортмундер приставили ее к боковой стене фургона, а тем временем Мэрч подал Чефвику моток серой веревки и его черный портфель. Они все были одеты в темное и переговаривались шепотом.

Дортмундер взял моток веревки и первым поднялся вверх по лестнице, следом Чефвик. Келп внизу придерживал лестницу, пока оба они не оказались на крыше фургона, а потом подал лестницу наверх.

Дортмундер уложил ее посреди крыши по длине грузовика, затем он и Чефвик улеглись по обеим сторонам от нее, как персонажи Бокаччо, разделенные мечом. Келп, как только лестница оказалась наверху, снова обошел грузовик и закрыл задние двери, потом вернулся в кабину, завел мотор и медленно повел машину через стоянку АП на улицу.

В тюрьме Гринвуд, поглядев на часы и обнаружив уже без пяти минут три, решил, что время пришло. Он сел, сбросив с себя одеяло и продемонстрировав, что уже полностью одет, за исключением туфель. Он обул их, несколько секунд смотрел на человека, спавшего на верхних нарах, — старик слегка похрапывал, его рот был открыт, — и ударил его в нос.

Глаза старика внезапно открылись, белые и круглые, и в течение двух-трех секунд он и Гринвуд смотрели, уставившись друг на друга, лицом к лицу на расстоянии не более фута. Потом старик моргнул, его рука соскользнула с одеяла, чтобы пощупать нос, и от удивления и боли он ойкнул.

Гринвуд на пределе возможностей проревел:

— Прекрати ковыряться в своих мерзких ногах!

Старик сел, его глаза становились все круглее и круглее. Кровь потекла из разбитого носа. Он пролепетал:

— Чего-чего?

Все еще на максимальной громкости Гринвуд прорычал:

— И перестань нюхать свои вонючие пальцы!

Руки старика все еще ощупывали нос, но теперь он убрал их оттуда и посмотрел на пальцы — на кончиках их была кровь.

— Помогите, — сказал старик очень спокойно, как бы пытаясь убедиться, что это было именно то слово, которое он искал. Потом, очевидно, уверившись, что слово правильное, он выдал серию хриплых криков, закидывая назад голову и прикрывая глаза:

— Помогите помогите помогите помогите, — и так далее.

— Я больше не могу этого выносить, — бесновался Гринвуд, выводя партию баритона. — Я сломаю тебе шею!

Зажегся свет. Охранники перекрикивались. Гринвуд начал ругаться, метаться туда-сюда, размахивать кулаками. Он сдернул со старика одеяло, скомкал его и швырнул обратно. Затем схватил старика за щиколотку и начал сдавливать так, словно воображал, что это его шея.

Раздался большой грохот, который означал, что длинный стальной брус, закрывавший двери всех камер по одну сторону коридора, был поднят. Гринвуд сдернул старика за ногу с лежанки, стараясь быть осторожным и не сделать тому больно, схватил одной рукой за горло, высоко поднял кулак и застыл в такой позе, по-прежнему рыча, пока не открылась дверь камеры и в нее не влетело трое охранников.

Гринвуд не стал так легко им сдаваться. Он не ударил никого из них, дабы не получить в ответ удар дубинкой, от которого вполне возможно потерять сознание, но он все время пихал их стариком, затрудняя в узкой камере их попытку окружить и схватить его.

Потом, совершенно внезапно, он утих. Отпустил старика, который тут же сел на пол и сам стал хвататься за свою шею, а Гринвуд стоял рядом с обвисшими плечами и мутными глазами.

— Я не знаю, — говорил он как в тумане, — я не знаю…

Охранники взяли его за руки.

— Мы знаем, — сказал один из них. А второй тихо заметил:

— Сорвался. Вот уж на него-то никогда бы не подумал.

Арендованный грузовик между тем бесшумно и незаметно подкатил и встал около внешней тюремной стены. По обеим ее углам имелись вышки, и другие части стены, такие, как площадка вокруг главного входа и участок, ограждающий прогулочный двор, были мощно освещены, но здесь царили темнота и тишина, которые лишь периодически нарушались лучом прожектора, облизывавшим стену изнутри на всем ее протяжении. На другой стороне этой стены, согласно планам, изготовленным Гринвудом, имелись строения, приютившие тюремную котельную, прачечную, кухни и столовые, часовню, различные складские помещения и тому подобное. Ни один участок стены не оставался полностью неохраняемым, но охрана этого ее куска была в целом поверхностной. Кроме того, при таком транзитном населении, как в тюрьме Утопия Парк, попытки побега случались крайне редко.

Как только грузовик остановился, Дортмундер поднялся на ноги и прислонил лестницу к стене. Она доставала почти до верха. Он поспешно взобрался по ней — Чефвик в это время крепко держал ее, не давал ей съехать — и заглянул через край, следя за лучом прожектора. Тот приблизился, показав Дортмундеру расположение крыш, которое совпадало с гринвудовскими картами. Дортмундер нырнул за гребень стены и скрылся из виду как раз перед тем, как прожектор высветил точку, в которой только что находилась его голова. Он спустился по лестнице обратно и прошептал:

— Все нормально.

— Хорошо, — прошептал в ответ Чефвик. Дортмундер потряс лестницу, чтобы убедиться, что она будет стоять прочно без всякой поддержки снизу, и потом снова полез вверх, Чефвик на этот раз вплотную следовал за ним.

Дортмундер нес на плече моток веревки, Чефвик — свой черный портфель. Чефвик двигался с ловкостью, удивительной для человека его вида.

Около верхушки стены Дортмундер распустил моток веревки, держа ее за конец, привязанный к металлическому крюку. Каждые несколько футов на веревке был завязан узел, хвост болтался футах в восьми от земли. Дортмундер прикрепил ее крюком к краю стены и крепко потянул, проверяя, все ли надежно. Все было надежно.

Как только луч проскользнул мимо них в очередной раз, Дортмундер молнией проскочил остаток лестницы и оседлал стену справа от нее. Чефвик поспешил за ним, слегка стесняемый портфелем, и оседлал стену слева от лестницы, лицом к Дортмундеру. Они нагнулись, схватили лестницу за верхнюю ступеньку и стали втаскивать, пока она не перевалилась через стену и не соскользнула на противоположную сторону. Футах в девяти ниже них была залитая гудроном плоская крыша тюремной прачечной. Лестница коснулась крыши, и Дортмундер немедленно взгромоздился на нее. Он взял у Чефвика портфель и поспешил вниз. Чефвик тут же начал карабкаться за ним. Спустившись, они положили лестницу параллельно низкой стене, окружавшей крышу по краю, и легли сами поверх лестницы так, чтобы оказаться в тени этой стенки, когда подойдет луч.

Келп стоял возле грузовика и пытался разглядеть Дортмундера, Чефвика и лестницу. Один раз, когда луч как раз проходил по другой стороне стены, он смутно различил их, прилепившихся к лестнице, но при следующем заходе прожектора их уже не было. Он удовлетворенно кивнул, сел, в кабину и уехал, по-прежнему не включая фар.

Дортмундер и Чефвик с помощью лестницы спустились тем временем с крыши прачечной на землю. Они положили лестницу вдоль одной стены и заспешили к главному зданию тюрьмы, которое неясно вырисовывалось в темноте перед ними. Раз им пришлось спрятаться за стеной, чтобы пропустить луч, но потом они затрусили снова, добрались до здания, нашли дверь там, где ей и полагалось быть, и Чефвик вынул из кармана два инструмента, которые, как он знал, нужно будет использовать для этой двери. Он приступил к работе, а Дортмундер встал на стреме.

Дортмундер видел, что луч приближается снова, двигаясь по фасаду здания. «Побыстрее», — прошептал он и услышал щелчок, а затем увидел, что дверь открывается.

Они заскочили внутрь, закрыли дверь, и луч тут же прошел по ней.

— На пределе, — прошептал Дортмундер.

— Теперь я возьму свой портфель, — прошептал Чефвик. Он был совершенно спокоен.

В комнате, в которой они находились, стояла абсолютная темнота, но Чефвик настолько хорошо знал содержимое своего портфеля, что свет не был ему нужен. Он присел на корточки, спрятал два инструмента в надлежащие карманчики, вытащил два других, закрыл портфель, встал и сказал:

— Все в порядке.

А за несколькими закрытыми дверями Гринвуд все говорил:

— Я пойду спокойно. Не волнуйтесь, я пойду спокойно.

— Мы не волнуемся, — сказал один из охранников.

Чтобы разобраться, что к чему, всем им понадобилось изрядное время. После того, как Гринвуд внезапно утих, охрана попробовала выяснить, что же все-таки произошло, но старик мог только бессвязно лопотать и тыкать пальцем, а Гринвуд все стоял, как в тумане, тряся головой и приговаривая: «Я просто больше ничего не знаю». Потом старик произнес магическое слово «ноги», и Гринвуд взорвался снова.

Правда, проделал это очень осторожно. Он не предпринял никаких физических действий, а только орал и вопил и немного дергался. Охранники схватили его за руки, но когда он увидел, что они собрались сделать ему укол, тут же успокоился и стал вполне рассудительным. Исключительно ясно Гринвуд рассказал про стариковские ноги.

Охранники задумались. И когда один из них сказал: «Смотри-ка, парень, почему бы нам просто не подыскать тебе другое место для спанья?» — Гринвуд заулыбался от самого искреннего удовольствия. Это было то, что нужно, он знал, куда они отведут его, — в одну из камер над госпитальным отсеком. Он сможет поостыть там, а поутру окажется под рукой у врача.

Во всяком случае, так они думали.

Гринвуд с улыбкой попрощался со стариком, который прижимал носок к кровившемуся носу, и между охранниками промаршировал вон из камеры. Он заверил их, что будет идти спокойно, а они заверили его, что они и не волнуются насчет этого.

Начальная часть их маршрута была той же, как и при свидании с Проскером. По металлическому коридору, вниз по спиральной железной лестнице, снова по железному коридору, и через две двери, открывавшиеся людьми снаружи и запиравшимися после того, как они миновали их. Затем маршрут изменился, пройдя по длинному коридору, они свернули за угол к симпатичному безлюдному местечку, где два человека, одетые во все черное, с черными капюшонами на головах и с черными пистолетами в руках, вышли из дверного проема и сказали:

— Ни звука!

Охранники посмотрели на Дортмундера и Чефвика, ибо то были действительно они, и заморгали в изумлении. Один из них сказал:

— Вы сошли с ума!

— Не обязательно, — сказал Чефвик. Он сделал шаг в сторону от двери и предложил: — Пожалуйста, сюда, джентльмены.

— Вы не станете стрелять, — сказал другой охранник. — Шум привлечет массу внимания.

— Именно поэтому у нас глушители, — пояснил Дортмундер. — Это вон та штука, похожая на ручную гранату, на конце ствола. Хотите послушать?

— Нет, нет, — возразил охранник.

Все зашли в комнату, и Гринвуд закрыл дверь. С помощью ремней, снятых с охранников, они связали им ноги, с помощью их галстуков — руки, а полы рубашек были использованы в качестве кляпов. Комната, в которой все происходило, была маленькая и квадратная и представляла собой чей-то офис. В ней был металлический письменный стол, на столе стоял телефон, но Дортмундер вырвал шнур из гнезда.

Когда они покинули офис, Чефвик аккуратно замкнул за собой дверь. Дортмундер сказал Гринвуду: «Сюда», — и все трое побежали по коридору и мимо только что открытой металлической двери, которая была заперта в течение многих лет, пока за нее не взялся Чефвик.

Они повторили в обратном порядке маршрут. Еще четыре двери попались по дороге, все они были открыты Чефвиком на пути туда, и все были вновь заперты на пути обратно. Наконец они подошли к выходу из здания и стали ждать там, столпившись у дверного проема, глядя на черный куб прачечной, что была через дорогу. Дортмундер сверился с часами, было три двадцать.

— Пять минут, — прошептал он.

В четырех кварталах оттуда Келп тоже поглядел на часы, увидел, что было три двадцать, и снова вылез из кабины грузовика. Он в конце концов начал привыкать к тому факту, что внутренний свет не включался автоматически, когда он открывал дверцу, поскольку он лично выкрутил лампочку перед тем, как выехали из города. Он тихо закрыл дверцу, обошел грузовик и открыл задние двери. «Готово», — прошептал он Мэрчу.

— Отлично, — ответил шепотом Мэрч и начал выталкивать из фургона длинную доску сечением два с половиной на двенадцать дюймов. Келп ухватился за край доски и опустил его на землю так, что доска, опираясь на задний конец кузова, образовала пологий уклон. Мэрч вытолкнул вторую доску, и Келп уложил ее рядом с первой на расстоянии примерно пяти футов одна от другой.

Для этой части плана они выбрали самую индустриальную зону городка Утопия Парк. Улицы, непосредственно примыкавшие к тюрьме, были заполнены обшарпанными жилыми домами, но в двух-трех кварталах от нее окрестности начинали меняться. К северу и востоку шли сплошь жилые районы, постепенно улучшавшиеся по мере удаления от тюрьмы, а к западу простиралась жилая зона победнее, которая становилась все более трущобной, пока полностью не захлебывалась в волнах автомобильных свалок, но к югу располагалась существовавшая в Утопия Парк промышленность. Квартал за кварталом там не было ничего, кроме низких кирпичных строений, где делали солнцезащитные очки, разливали прохладительные напитки, вулканизировали покрышки, печатали газеты, шили платья, рисовали дорожные знаки, где пористая резина одевалась в матерчатую обивку. Ночью здесь не было транспорта, не было пешеходов, патрульная полицейская машина прокрадывалась только один раз в час. Здесь не было ничего, кроме всех этих фабрик и припаркованных перед ними грузовиков. Налево по этой улице и направо по той — только грузовики с помятыми крыльями, здоровенными капотами, неуклюжие, темные, пустые, бесшумные грузовики.

Келп припарковал свой грузовик вместе со всеми другими грузовиками, так что он стал неразличимым. Он поставил его сразу же за пожарным гидрантом, чтобы за ним оставалось место; помимо этого свободного пространства, остальная часть квартала была заполнена целиком. Келпу пришлось объехать с полдюжины кварталов, прежде чем он подыскал это местечко, и оно удовлетворило его.

Теперь, когда две доски полого спускались из грузовика на улицу, Келп поднялся на поребрик и стал ждать. Мэрч снова исчез в темноте внутри фургона, и через минуту оттуда донеслось стрекотанье заводимого двигателя. Он взревел на короткое мгновение, потом стих до спокойного урчания, и из грузовика показался нос почти нового темно-зеленого «мерседес-бенца» — 25 °CЕ с откидным верхом. Келп наткнулся на него раньше тем же вечером на Парк-авеню в районе Шестидесятых улиц. Поскольку его не собирались использовать слишком много, он все еще носил свои собственные номера с пометкой «Доктор медицины».

Доски прогнулись под тяжестью автомобиля. Мэрч выглядел за рулем как Гарри Купер, подруливающий свой «грумман» к нужной позиции на борту транспортного самолета. Кивнув Келпу так же, как Купер всегда кивал казенной команде, Мэрч нажал на акселератор, и «мерседес-бенц» с выключенными фарами рванулся прочь.

Мэрч провел часть своего ничем не заполненного времени в задней части фургона, читая руководство для владельцев, которое он нашел в «бардачке» машины, и теряясь в догадках относительно того, действительно ли максимальная скорость «мерседеса» равняется ста восьмидесяти милям в час или изготовители загибают. Он не станет проверять это сейчас, но, может, на обратном пути найдется достаточный кусок прямой дороги, чтобы выяснить это.

Там, в тюрьме, Дортмундер вновь взглянул на часы, установил, что пять минут истекли, и сказал: «О'кэй». И все трое затрусили через открытое место по направлению к прачечной, луч прожектора сверкнул перед ними за мгновение до старта.

Дортмундер и Чефвик приставили лестницу, и Гринвуд первым взобрался по ней. Троица очутилась на крыше, втянула лестницу за собой и залегла под прикрытием низкой стены, окружавшей крышу по периметру, сдерживая дыхание, пока луч не проскользнул мимо, и тогда они вскочили и поднесли лестницу к внешней стене. На этот раз первым пошел Чефвик со своим черным портфелем в руках, перелез через стену и спустился по веревке, перебирая ее руками и сжимая ручку черного портфеля в зубах. Гринвуд последовал за ним, Дортмундер шел последним. Он оседлал стену, начал втаскивать лестницу. Луч прожектора возвращался.

Чефвик приземлился как раз в тот момент, когда Мэрч прибыл на машине. Чефвик выпустил ручку портфеля из зубов, которые болели от напряжения, и через борт забрался в «мерседес». Внутренний свет в этом транспортном средстве не был выведен из строя, так что они не могли открывать дверцы.

Гринвуд спускался по веревке. Дортмундер все еще втягивал лестницу. Луч настиг его, облил, словно волшебной водой, прошел, остановился как вкопанный, дрогнул и рванулся назад. Дортмундер исчез, но лестница все еще находилась в состоянии падения на крышу прачечной. Она издала квакающий звук, когда ударилась об нее.

Тем временем Гринвуд добрался до земли и вспрыгнул на переднее сиденье автомобиля, Чефвик уже был на заднем. Дортмундер поспешно спускался по веревке.

Сирена произнесла пробное «р-ррр», и звук ее начал подниматься до немыслимых высот.

Дортмундер оттолкнулся от стены, опустил веревку, упал на заднее сиденье «мерседеса» и завопил:

— Жарь!

Мэрч двинул по акселератору.

Сирены начинали взвывать в нескольких местах тюрьмы. Келп, стоя около грузовика с незажженным фонариком в руках, начал жевать свою нижнюю губу.

Мэрч врубил фары, ибо сейчас он несся слишком быстро для того, чтобы полагаться на случайные уличные фонари. Позади него тюрьма просыпалась к жизни, подобно желтому вулкану. Сейчас она начнет извергать полицейские машины.

Келп бросил взгляд на угол — «мерседес» боком вплыл в поле зрения и затем устремился вперед, как бегун на финишную ленточку.

Келп включил фонарик и стал бешено размахивать им. Неужели Мэрч не видит его? Машина стремительно росла.

Мэрч знал, что делает. Пока его пассажиры цеплялись за обивку и друг за друга, он пролетел квартал, нажал на тормоза как раз когда было нужно и в нужную долю секунды, точно довернул баранку, вкатился по доскам в грузовик, снова тормознул, и машина застыла, подрагивая, в двух дюймах от дальней стены. Он выключил мотор и свет.

Келп в то же время спрятал свой фонарик и быстро запихивал доски обратно в кузов. Он захлопнул одну из дверей, сверху к нему протянулись руки, чтобы помочь забраться в грузовик, и затем вторая дверь была закрыта.

С полминуты ни звука не раздавалось в темноте фургона, кроме тяжелого дыхания пятерых человек. Потом Гринвуд сказал:

— Мне бы надо вернуться. Я забыл свою зубную щетку.

Все рассмеялись этой шутке, но несколько нервным смехом. Тем не менее, он помог всем сбросить напряжение. Мэрч снова включил фары «мерседеса», ибо они заранее убедились, что никакой свет в фургоне нельзя увидеть снаружи, и тут каждый каждому пожал руку, поздравляя с хорошо сделанным делом.

Они притихли, прислушиваясь к вою полицейской машины, и Келп сказал: «По нашему горячему следу». И все опять ухмыльнулись.

Они сделали это. Теперь это казалось простым. Они подождут в грузовике часиков до шести, а потом Келп выскользнет наружу, сядет в кабину и увезет их всех подальше отсюда. Вряд ли его остановят, но если даже это проиэойдет, у него все будет в идеальном порядке. У него есть законные документы на арендованный грузовик, «законные» водительские права и другие документы, удовлетворяющие личность, есть и вполне сносно звучащая причина находиться за пределами города. В спокойном месте в Бруклине «Мерседес» будет убран из грузовика и оставлен вместе с ключами зажигания в призывной близости от ремесленного училища. Грузовик будет отправлен на Манхэттен и оставлен в гараже, откуда его заберет посланный Майором Айко человек и вернет прокатной фирме.

Все чувствовали себя радостно, счастливо и облегченно. Они сидели в открытой машине и травили анекдоты, а через некоторое время Келп достал колоду карт, и они начали играть в покер на крупные ставки, сделанные из бумаги.

Около четырех часов утра Келп сказал:

— Ну, завтра мы идем забираем изумруд и получаем наши денежки?

Гринвуд кивнул:

— Конечно, завтра мы можем начать работать над этим. Три карты, — сказал он Чефвику, который сдавал одних валетов или того похлеще.

Все вдруг разом стихли, а Дортмундер поинтересовался:

— Что значит «мы можем начать работать над этим?»

Гринвуд нервно передернул плечами.

— Ну, это будет не так уж легко сделать.

Дортмундер удивился:

— Почему?

Гринвуд прочистил горло. Он огляделся вокруг с растерянной улыбкой.

— Потому, — сказал он, — что я спрятал его в полицейском участке.