Горячий камушек

1

Майор Айко спросил:

— В полицейском участке? — он с открытым недоверием обвел всех взглядом.

Они все были эдесь, все пятеро. Дортмундер и Келп — на своих обычных местах перед его письменным столом. Гринвуд, которого они вытащили из тюрьмы прошлой ночью, сидел между ними. И двое новеньких, представленных как Роджер Чефвик и Стэн Мэрч. Часть мозга майора все время нежно поигрывала этими двумя новыми для него именами, он с нетерпением дожидался, когда кончится это совещание, чтобы сразу же распорядиться о подготовке двух новых досье.

Но основная часть его мозга, главная часть, была отдана недоверию. Он напряженно вглядывался во всех, и особенно в Гринвуда.

— В полицейском участке? — повторил он, и его голос дал трещину.

— Это там, где я был, — пояснил Гринвуд.

— Но ведь в Колизее вы могли бы где-нибудь…

— Он проглотил его, — объявил Дортмундер.

Майор посмотрел на Дортмундера, пытаясь понять, что именно только что сказал этот человек.

— Прошу прощения?

Отвечать пришлось Гринвуду.

— Когда я увидел, что они вот-вот меня схватят, я был в холле. Ни единого местечка, где бы можно было спрятать. Даже выкинуть его было некуда. Я не хотел, чтобы у меня обнаружили этот камень, и поэтому проглотил…

— Ясно, — произнес Майор с легкой дрожью, а потом улыбнулся улыбкой тонкой, как лезвие ножа. — Как это удачно для вас, что я атеист, мистер Гринвуд.

В вежливом замешательстве Гринвуд сказал:

— Да?

— Первоначальное значение Изумруда Талабво в моей стране было религиозным, — объяснил майор. — Продолжайте свой рассказ. Когда вам пришлось в следующий раз увидеть изумруд?

— Только на другой день. Я в некотором роде опущу эту пикантную часть, если не возражаете.

— Буду весьма признателен.

— Ну, вот… Когда изумруд появился у меня снова, я сидел в камере. Видно, они опасались, что подельники попытаются вытащить меня сразу же, потому и держали меня первые два дня в некоем участке, там, в Верхнем Вест-Сайде. Я находился в одной из камер предварительного заключения верхнего этажа.

— Там вы его и спрятали? — еле слышно спросил майор.

— Ничего другого мне не оставалось, майор. Я не решался держать его при себе.

— А вы не могли продолжать проглатывать его?

Гринвуд улыбнулся какой-то зеленоватой улыбкой.

— Только не после того, как один раз я уже получил его обратно.

— Э-эгм-мм, — с неохотой признал майор. Он посмотрел на Дортмундера.

— Ну? Что теперь?

— Мнения разделились. Два за, два против, один в нерешительности, — сказал Дортмундер.

— Вы имеете в виду — продолжать ли операцию?

— Вот именно.

— Но… — майор развел руками, — почему бы вам не отправиться за ним? Если вы успешно вломились в тюрьму, то уж заурядный полицейский участок…

— То-то и оно, — вздохнул Дортмундер. — Сколько можно испытывать свое счастье. Мы и так сделали для вас два дела по цене одного. Но нельзя же без конца безнаказанно вламываться в разные места. Рано или поздно везение изменит нам…

Майор проскрипел:

— Везение! Счастье! Но ведь не везение и не счастье помогали вам, мистер Дортмундер, а умение, искусное планирование и опыт. И все эти блестящие качества остались при вас… Не говоря уж о том, что опыта у вас только прибавилось.

— Просто у меня предчувствие… — сказал Дортмундер. — Дело превращается в один из тех снов, где ты все бежишь, бежишь по одному и тому же коридору и не можешь никуда добежать.

— Но ведь если мистер Гринвуд спрятал изумруд и знает, где он его спрятал, — майор бросил взгляд на Гринвуда, — он спрятал надежно, не так ли?

— О, да! Спрятан он хорошо, — заверил его Гринвуд.

Майор опять развел руками.

— Тогда не вижу проблем. Мистер Дортмундер, я так понимаю, что вы один из тех, кто против?

— Да, это так, — подтвердил Дортмундер. — Со мною Чефвик. Гринвуд готов пуститься за камнем, Келп на его стороне. Мэрч пока не знает…

— Я как большинство, — сказал Мэрч. — У меня нет своего мнения.

Чефвик сказал:

— Мои возражения основаны на том же, что и у Дортмундера. Я думаю, каждый достигает той черты, где за хорошим начинается плохое, и я боюсь, что мы подошли к этой черте.

— Но это верняк! Всего лишь полицейский участок! — возбужденно воскликнул Гринвуд. — Вы знаете, что это значит? Контора полна парней, печатающих на машинках. Самое последнее, чего они могут ждать, так это того, что кто-то вломится к ним в участок. Там будет куда легче, чем в тюряге.

— И потом, — сказал Келп, обращаясь в основном к Чефвику, — мы слишком долго занимались этой проклятой штуковиной. Мне нетерпима мысль, что мы плюнем и бросим.

— Я понимаю вас, — сказал Чефвик. — Я и сам… Но в то же время я чувствую математическое давление шансов, которые против нас. Мы провели уже две операции, и никто из нас не сидит в тюрьме, все живы, и ни один даже не ранен. Только Гринвуд стал известен полиции и понес кое-какой урон, но, будучи одиноким человеком, без иждивенцев, он, как говорится, быстро восстановит форму. Нам повезло, и не стоит это везенье больше испытывать. Лучше присмотреть какое-нибудь другое дело…

— Вот-вот, — словно бы обрадовался Келп, — в этом-то весь трюк. Мы все еще сидим на бобах! Нам снова надо искать дело, чтобы поправить свое положение. Так какая же разница — этим делом заняться или другим!!

Дортмундер возразил:

— Три дела по цене одного!!

— Вы правы, мистер Дортмундер, — поспешно согласился майор. — Вы выполняете куда большую работу, чем подряжались сделать, вы заслужили дополнительную оплату. Вместо тридцати тысяч… — Майор помолчал, задумавшись, — скажем, по тридцать две тысячи на брата. Даю еще десять тысяч, которые вы поделите между собой.

Дортмундер фыркнул.

— Две тысячи долларов за то, чтобы напасть на полицию? За такие деньги я не стал бы взламывать и телефонную будку.

Келп посмотрел на майора с видом человека, разочарованного в своем старом друге и протеже.

— Это кошмарно мало, майор, — сказал он. — Лучше уж не предлагать совсем ничего…

Майор с хмурым видом переводил взгляд с одного лица на другое.

— Не знаю, что и сказать, — признался, наконец, он.

— Скажите — десять тысяч, — подсказал ему Келп.

— На человека?!

— Конечно. И еженедельная плата поднимается до двухсот.

Майор задумался. Слишком скорое согласие могло бы вызвать у них подозрения, поэтому он сказал:

— Дать так много я не могу. Моя страна не может себе этого позволить, национальный бюджет и без того напряжен.

— Сколько же тогда? — спросил Келп дружелюбно, как бы идя на выручку.

Майор задумчиво барабанил пальцами по столу. Он сощурился, он закрыл один глаз, он почесал за левым ухом. Наконец он сказал:

— Пять тысяч.

— И две сотни в неделю.

Майор кивнул.

Келп поглядел на Дортмундера.

— Вполне съедобно, а?

Дортмундер пожевал костяшку пальца, и майору подумалось — не играет ли и Дортмундер свою игру? Но тут Дортмундер сказал:

— Я посмотрю, как и что. Если это придется по вкусу и мне, и Чефвику, то ладно.

— Плата, естественно, будет продолжаться, пока вы все взвешиваете, — сказал майор.

— Естественно, — сказал Дортмундер.

Все встали. Майор сказал Гринвуду:

— Разрешите мне, кстати, принести вам поздравления с вашим освобождением.

— Благодарю, — откликнулся Гринвуд. — Вы не знаете, случаем, где бы я мог найти квартиру, а? Две или три комнаты по умеренной цене в хорошем районе?

— Извините, — сказал майор.

— Если вы услышите что-нибудь, — настаивал Гринвуд, — дайте мне знать.

— Обязательно, — четко произнес майор.

2

Мэрч, явно очень пьяный, держа в одной руке почти пустую пинту «Старого абрикосового брэнди», шагнул с поребрика на проезжую часть перед полицейской машиной, нелепо помахал другой рукой и крикнул:

— Так-шши!

Полицейская машина остановилась — либо это, либо она на него наедет. Мэрч оперся о крыло и громко объявил: «Я хочу домой. Бруклин. Вези меня в Бруклин, мастер, и побыстрее!» Было уже далеко за полночь и за исключением Мэрча все в этом жилом квартале Манхэттенского Верхнего Уэст-Сайда тихо и мирно спали.

Полисмен выбрался из машины и поманил его к себе:

— Подь-ка сюда.

Мэрч, шатаясь, придвинулся ближе. Старательно подмигивая, он сказал:

— Плюй на счетчик, друг. Мы договоримся меж собой. Легавые никогда не узнают.

— Да неужто? — удивился легавый.

— Это только одна из миллиона вещей, которых не знают легавые, — разъяснил ему Мэрч.

— Да ну? — легавый открыл заднюю дверцу. — Лезь на борт, приятель.

— Годится, — сказал Мэрч. С третьей попытки он влез в полицейскую машину и мгновенно уснул на заднем сиденье.

Легавые не повезли Мэрча в Бруклин. Они подвезли его к участку, где растолкали без всяких нежностей, вытащили из машины, рысцой прогнали вверх по крутым ступенькам между зелеными огнями — стеклянный шар слева был разбит — и передали другим легавым. «Пусть проспится в каталажке», — прокомментировал один из них.

Засим последовал короткий ритуал у стола дежурного, а затем новые легавые прогнали Мэрча по длинному зеленому коридору и впихнули в «пьяную» камеру, оказавшуюся большой квадратной комнатой, полную решеток и пьяниц. «Это не то», — сказал себе Мэрч и начал кричать: «О-го-го! Эй! Какого хрена! Сукин сын!» Все остальные пьяницы мирно спали, как им и полагалось, а Мэрч своими криками мешал этому предписанию.

— Заткнись, олух, — сказал один из них.

— Чего-чего?! — поинтересовался Мэрч и дал ему в зубы, и очень скоро в «пьяной» камере шла хорошая драка. Большинство с похмелья не знали, куда бить, но по крайней мере они махали кулаками.

Дверь камеры открылась, и ворвались несколько легавых.

— Прекратить это! — заорали они дружно.

Это прекратилось, и вскоре стало ясно, что причиной неприятностей был Мэрч. «Я не останусь здесь, с этими задницами», — сказал Мэрч, и легавые сказали: «В самом деле не останешься, браток».

Они вывели Мэрча из «пьяной» камеры, обращаясь с ним без всякой любезности, и очень быстро, бегом, отконвоировали по четырем маршрутам лестницы на пятый, и последний, этаж участка, где находились камеры предварительного заключения.

Мэрч жаждал оказаться во второй камере справа, потому что, попади он во вторую камеру справа, все проблемы их кончались бы. Но, к несчастью, кто-то другой уже занимал ее, и Мэрча втолкнули в четвертую камеру слева.

Сюда едва доходил свет из конца коридора. Мэрч сел на покрытую одеялом металлическую койку и расстегнул рубашку. Под ней, приклеенные пластырем к груди, были листки машинописной бумаги и шариковая ручка. Мэрч, морщась, отлепил их и нарисовал несколько чертежей с пометками, пока все было свежо в памяти. Затем он снова приклеил это имущество себе на грудь, улегся на железную койку и крепко уснул.

Утром с ним как следует поговорили, но так как он не имел приводов и судимостей, и так как он извинялся и был очень раздосадован и растерян, и вообще вел себя прилично, его не стали задерживать.

Выйдя из участка, Мэрч бросил взгляд на другую сторону улицы и увидел двухлетней давности «крайслер» с номерными знаками с пометкой «доктор медицины», Сидевший за рулем Келп фотографировал фасад полицейского участка, а Чефвик, расположившийся на заднем сиденье, считал по головам всех входящих и выходящих, а также машины, подъезжающие к зданию и отъезжающие от него.

Мэрч подошел к «крайслеру», сел рядом с Келпом и услышал:

— Хай.

— Хай, — сказал Мэрч. — Мальчики, не напивайтесь никогда. Легавые для пьяных — чистая смерть!

Немного позднее, когда они закончили свои дела, Келп и Чефвик отвезли Мэрча через город к тому месту, где был запаркован его «мустанг».

— Кто-то спер твои колпаки, — сказал Келп.

— Я снимаю их сам, когда попадаю на Манхэттен, — сказал Мэрч. — Манхэттен нашинкован ворами.

Он расстегнул рубашку, снял с груди бумаги и отдал их Келпу. Затем сел в свою машину и отправился домой. Он доехал до Сто Двадцать Пятой улицы и по ней через Триборо-Бридж вокруг Грэнд-Сентрал-Паркуэй на Ван-Вик-Экспрессуэй до Белт-Паркуэй и таким путем домой. Стоял жаркий день, наполненный солнцем и влажностью, поэтому дома он принял душ, затем пошел вниз в свою спальню и лег на кровать в плавках и футболке и прочел все, что только мог сказать Кэхилл о «шевроле камаро».

3

На этот раз эбеновый человек с длинными тонкими пальцами проводил Келпа прямо в комнату с бильярдом, без всяких крюков и уклонений от маршрута. Он слегка склонил перед Келпом голову и убыл, закрыв за собой дверь.

Стояла жаркая ночь последней недели июля, влажность подскочила до ста процентов. Келп был в легких облегающих брюках и белой рубашке с короткими рукавами, и от централизованного кондиционирования воздуха здесь, в здании, ему стало зябко. Он вытер со лба оставшуюся испарину, поднял руки, чтобы проветрить подмышки, подошел к бильярдному столу и встроил шары.

Сегодня у него не было желания делать что-то особенное, поэтому он просто стал тренироваться в разбивании пирамиды. С помощью рамки он выстраивал шары пирамидой, ставил свой шар в той или другой точке, наносил удар в одно или другое место, с той или иной подкруткой или без нее, целясь то в одну, то в другую точку своего шара, и смотрел, что из этого получается. Потом он опять расставлял шары, клал свой шар на новое место и проделывал все заново.

Майор вошел, бросил взгляд на бильярдный стол и обронил:

— Сегодня у вас нет особого прогресса.

— Просто валяю дурака на этот раз, — ответил Келп. Он положил кий и вынул из заднего кармана брюк влажный и смятый листок бумаги. Развернув его, вручил Айко. Тот взял листок с очевидной неохотой, ему явно не хотелось прикасаться к бумажке руками.

Келп вновь занялся бильярдом.

Он как раз положил в лузы три штуки, когда Айко возопил:

— Вертолет!!

Келп положил кий и повернулся к нему, чтобы сказать:

— Мы не были уверены, что вам удастся его достать, но… видите ли… не будет вертолета, не будет никакого дела. Дортмундер сказал, чтобы я просто отнес вам список. Как обычно. А уж решайте вы сами.

Во взгляде Айко появилась какая-то странность.

— Вертолет, — сказал он. — Каким образом, по-вашему, я могу достать вертолет?

Келп пожал плечами.

— Не зна-а. Но нам казалось, что за вами — целая страна.

— Это правда, — сказал Айко. — Но страна, которая стоит за мной, — Талабво. И это, увы, не Соединенные Штаты.

Келп удивился:

— Что, у Талабво нет вертолетов?

— Конечно же, у Талабво есть вертолеты, — сказал Айко раздраженно. Казалось, уязвили его национальную гордость. — У нас есть семь вертолетов. Но они, естественно, находятся в Талабво, а Талабво в Африке. И американские власти начнут задавать разного рода вопросы, если мы попытаемся импортировать сюда американский вертолет из Талабво.

— Ага, — сказал Келп. — Дайте мне подумать.

— Все остальное в этом списке не вызывает никаких осложнений. Но вы уверены, что непременно нужен вертолет?

— Камеры предварительного заключения, — терпеливо разъяснил Келп, — находятся на верхнем этаже, который в здании участка является пятым. Если вы войдете с улицы, вам придется пробиваться к этим камерам сквозь пять этажей вооруженных легавых, а потом перед вами снова окажутся те же пять этажей легавых, чтобы прорваться обратно на улицу. И знаете, что будет там, на улице?

Айко покачал головой.

— Легавые, — ласково объяснил ему Келп. — Три или четыре патрульных машины плюс легавые, что снуют туда-сюда из здания.

— Понимаю, — тихо согласился Айко.

— Так что наш единственный шанс, — продолжал терпеливо Келп, — попасть туда с верхотуры. Высадиться на крышу и уже оттуда спуститься в здание. Тогда камеры окажутся под рукой и мы избежим встречи с большинством легавых. Берем изумруд и… Тем же ходом обратно.

— Понимаю, — кивал Айко.

Келп подобрал кий, закатил шар номер семь и обошел вокруг стола.

— Но вертолет страшно шумит. Они услышат, что вы прилетели, — сказал ему в спину Айко.

— Нет, не услышат, — возразил Келп. Он облокотился о стол, загнал в лузу четверку и, выпрямившись, сказал: — Над этим районом целый день летают самолеты. Большие реактивные лайнеры, совершающие посадку в аэропорту Ла Гардиа, проходят над этими местами много ниже, чем вы бы подумали. Знаете, они начинают заход на посадку уже где-то от Аллентауна. Ну… некоторые из них.

— И вы используете их шум для прикрытия?

— Мы составили расписание, — сказал Келп. — Нас интересуют те, что прибывают регулярно. Мы подлетим, пока один из них будет проходить рядом. — Он уложил двенадцатый.

Айко сказал:

— А что, если вас увидят с другого дома? Ведь кругом есть и более высокие здания, не так ли?

— Увидят, как вертолет сел на крышку полицейского участка? — небрежно спросил Келп. — Ну и что? — Он закатил шестерку.

— Ол райт, — сказал Айко. — Я убеждаюсь, что это может сработать.

— И ничто другое сработать не может, — ответил Келп и уложил пятнадцатый.

И тут Айко обеспокоенно насупился.

— Может быть, вы и правы. Но вопрос в том, где я возьму вертолет?

— Ну, не знаю, — сказал Келп, загоняя в лузы еще два шара. — А где вы брали ваши вертолеты до этого?

— Мы их, естественно, покупали, у… — Айко замер, и его глаза широко раскрылись. Белое облачко сформировалось над его головой, и в этом облачке появилась электрическая лампа. Лампа ярко вспыхнула. — Я могу сделать это! — закричал он.

Келп загнал одиннадцатый и, рикошетом, восьмой. После этого остались еще тройка и четырнадцатый.

— Хорошо, — сказал он и положил кий. — Как вы собираетесь это сделать?

— Мы просто закажем вертолет, — сказал Айко. — По обычным каналам. Я это могу организовать. Когда вертолет прибудет в Нью-Йорк для погрузки и транспортировки морем в Талабво, его поместят на те несколько дней, что будут оформляться бумаги, в помещение нашего пакгауза. Я смогу устроить так, чтобы вы воспользовались им, но только не в нормальные рабочие часы.

— А зачем он нам в нормальные рабочие часы, — сказал Келп. — Мы рассчитываем попасть труда где-то в половине восьмого вечера.

— Тогда все будет прекрасно! — воскликнул майор. Теперь он был явно в восторге от идеи. — Я распоряжусь, чтобы вертолет был заправлен и готов.

— Очень хорошо.

— Вот только, — проговорил майор, и восторг его слегка подтускнел, — это займет некоторое время, ну, пока заказ будет оформлен. Недели три, может быть, больше.

— Нормально, — сказал Келп. — Изумруд подождет. Лишь бы мы каждую неделю получали нашу зарплату.

— Я постараюсь раздобыть его так быстро, как только смогу, — заверил Айко.

Келп сделал жест в сторону бильярда:

— Не возражаете?

— Нет-нет, конечно, — снисходительно улыбнулся Айко. Он спокойно наблюдал, пока Келп не закатит два последних шара, а затем задумчиво произнес: — Может, мне стоит брать уроки этой игры. Она, по-видимому, действительно снимает напряжение.

— Зачем вам уроки? — возразил Келп. — Берите кий и начинайте. Умение придет. Хотите, я покажу вам, как надо?

Майор бросил взгляд на часы, явно колеблясь.

— Ну, — сказал он, — разве что несколько минут.

4

Дортмундер сортировал деньги на своем кофейном столике — кучка потертых однодолларовых бумажек, меньшая кучка смятых трешек и тоненькая пачка десяток. Он успел снять туфли и носки и все время шевелил пальцами ног, как если бы их только что выпустили из тюрьмы. Был поздний вечер, длинный августовский день завершался наконец-то за окном, и распущенный галстук Дортмундера, его жеваная рубаха и всклокоченные волосы говорили о том, что он лишь небольшую часть дня провел здесь, в своей кондиционированной квартире.

В дверь позвонили.

Дортмундер тяжело поднялся, подошел к двери и посмотрел в глазок. Бодрое лицо Келпа красовалось в его обрамлении, как на камее. Дортмундер открыл дверь, и Келп вошел со словами:

— Ну, как дела?

Дортмундер закрыл дверь и проворчал:

— У тебя вид человека, довольного жизнью.

— Так оно и есть, — сказал Келп. — Почему бы нет? — Он взглянул на деньги, разложенные на кофейном столике. — Но и твои дела, кажется, идут неплохо.

Дортмундер похромал обратно к дивану.

— Ты так думаешь? Весь день на улице, таскаешься от дверей к дверям, за тобой гоняются собаки, над тобой издеваются дети, тебя оскорбляют домохозяйки, и что ты получаешь за это? — он презрительно махнул в сторону мятых бумажек на кофейном столике. — Семьдесят долларов, — сказал он.

— Эта жара портит все дело, — сказал ему Келп. — Выпить хочешь?

— Это не жара, — возразил Дортмундер, — это влажность. Да-а, я хочу выпить.

Келп прошел на кухоньку, но не перестал говорить.

— Что за динамо ты проворачиваешь? — крикнул он оттуда.

— Энциклопедии, — нехотя ответил Дортмундер. — И проблема в том, что, если ты просишь аванс больше десяти долларов, они либо упираются, либо хотят выписать чек. Сегодня я получил один десятидолларовый чек, и, спрашивается, какого черта я должен с ним делать?

— Можешь в него высморкаться, — предложил Келп. Он выплыл из кухоньки с двумя стаканами «бурбона» со льдом. — Почему ты работаешь с энциклопедиями? — спросил он.

Дортмундер кивнул в сторону стройного чемоданчика, стоявшего у двери.

— Потому что у меня есть рекламные проспекты именно на них. Невозможно продать никакую вещь без массы ярких кусков бумаги.

Келп подал ему стакан и уселся в кресло.

— Сдается мне, я поудачливее, — сказал он. — Большая часть моей работы делается в барах.

— Что ты затеял?

— Мы с Гринвудом работаем чет-нечет в районе вокзала Пенн-Стэйшн, — сказал Келп. — Сегодня мы поделили почти три сотни.

Дортмундер посмотрел на него с недоверием.

— Чет-нечет? Это все еще срабатывает?

— Они налетают, как мухи на сладкое, — сказал Келп. — И мы выигрываем. Да и почему бы и нет? Ведь это я и клиент — против Гринвуда. Так что один из нас должен выигрывать.

— Я знаю, — сказал Дортмундер. — Я знаю об этом все, я сам пробовал этот трюк раз или два, но у меня для него лицо неподходящее. Для этого нужны такие бодрые типы, как ты и Гринвуд. — Он сделал глоток «бурбона» и откинулся на спинку дивана, закрыв глаза.

— Черт возьми, — сказал Келп, — чего так переживать? Ты можешь свести концы с концами на те две сотни, которые дает Айко.

— Я хочу сделать заначку, — сказал Дортмундер, по-прежнему не открывая глаза. — Я терпеть не могу проживать все до цента, как сейчас.

— Могучая выйдет заначка, — заметил Келп, — по семьдесят долларов в день.

— Вчера шестьдесят, — сказал Дортмундер. Он открыл глаза. — Мы доим Айко уже четыре недели, с тех пор как Гринвуд на воле. Как ты думаешь, сколько он еще протянет?

— Пока не достанет вертолет, — сказал Келп.

— Если достанет. Он не очень-то радостно выглядел, когда платил мне на прошлой неделе. — Дортмундер отпил из стакана. — И вот что я тебе еще скажу, у меня нет веры в это дело, в отличие от других. Если бы что-нибудь подвернулось… стоящее, этот гнусный изумруд мог бы катиться ко всем чертям.

— И у меня то же ощущение, — вздохнул Келп. — Вот почему Гринвуд и я сравниваем номера на купюрах по всей Седьмой авеню. Но я верю, что Айко прорежется.

— Я нет, — повторил Дортмундер.

Келп ухмыльнулся.

— Хочешь маленькое пари насчет этого?

Дортмундер устало поглядел на него.

— Почему бы тебе не позвать еще и Гринвуда, чтобы я спорил сразу с обоими?

Вид у Келпа был совершенно невинным.

— Слушай, не лезь в бутылку, — сказал он. — Я просто шучу с тобой.

Дортмундер опорожнил свой стакан.

— Я знаю, — сказал он. — Сделаешь мне еще один?

— А как же, — Келп взял из рук Дортмундера стакан, и тут зазвонил телефон.

— А вот и Айко, — сказал Келп, ухмыляясь, и вышел в кухоньку.

Дортмундер взял трубку, и голос Айко произнес:

— Он у меня есть.

— Ну, будь я проклят! — воскликнул Дортмундер.

5

«Линкольн» цвета лаванды, на номерах которого красовалась пометка «доктор медицины», медленно продвигал свой широкий нос среди низких длинных складов ньюаркских доков. Садящееся солнце отбрасывало длинные тени поперек пустых улиц. Был вторник, пятнадцатое августа; солнце поднялось в пять часов одиннадцать минут этим утром и должно было сесть без двух минут восемь вечера. Сейчас было шесть тридцать.

Мэрч, сидевший за рулем, почувствовал, как солнце слепит глаза, отражаясь в зеркале заднего вида. Он передвинул зеркало в ночное положение, сведя солнце к желтоватому шарику, оправленному в оливковую дымку, и раздраженно сказал:

— Где же, к дьяволу, это место все-таки?

— Немного подальше, — сказал Келп, держа перед глазами машинописный листок с инструкциями. Он сидел рядом с Мэрчем, трое остальных были сзади: Дортмундер справа, Чефвик посредине, Гринвуд слева. Все они снова были в своих синих формах охранников, тех самых, что сослужили им службу в Колизее. Мэрч, у которого не было такой формы, надел куртку и шапочку водителя междугородных автобусов. Хотя снаружи было, как и положено в августе, жарко, кондиционирование внутри делало климат как раз подходящим для такой одежды.

— Сверни вон там, — показал жестом Келп.

Мэрч покачал с отвращением головой.

— В какую сторону? — спросил он с заученным терпением в голосе.

— Налево, — отозвался Келп. — Разве я не сказал?

Мэрч повернул налево, в узкий заасфальтированный проезд между двумя кирпичными складами. Здесь уже наступили сумерки, но солнце еще бросало оранжевый отсвет на сложенную штабелем в конце проезда деревянную тару.

Мэрч обогнул штабель и вывел «линкольн» к широкой открытой площадке, окруженной со всех сторон задними стенами складов. На площадке стоял вертолет.

— Этот, здорово, — прошептал Келп. В голосе его звучал благоговейный страх.

Вертолет был окрашен в скучный армейский цвет хаки, у него был круглый стеклянный нос, маленькие застекленные боковые оконца и лопасти, которые висели наподобие веревок для белья.

Мэрч с тряской протащил «линкольн» по неровной земле и остановил его у вертолета. Они увидели, что он был лишь чуть выше человеческого роста и немного длиннее «линкольна». Квадраты и прямоугольники непрозрачной липкой ленты во многих местах покрывали его корпус, очевидно, для того, чтобы скрыть опознавательные знаки.

Они вышли из прохладного «линкольна» в жаркий внешний мир, и Мэрч с удовольствием потер руки, разглядывая стоявшую перед ним машину.

— Эта птичка что надо! — проговорил он.

Дортмундер с внезапным подозрением спросил:

— Ты действительно летал на одной из таких штуковин?

— Я же говорил, — сказал Мэрч, — что могу водить что угодно.

— Н-да, — подтвердил Дортмундер. — Ты говорил, я помню это.

— Вот видишь — обрадовался Мэрч. Он продолжал восторженно скалиться на вертолет.

— Водить что угодно ты можешь, — не унимался Дортмундер, — но вопрос в том, водил ли ты когда-нибудь одну из таких штук?

— Не отвечай ему, — дернул Мэрча Келп. — Я не хочу знать ответ, и он тоже не хочет, не сейчас. Пошли, давайте грузиться.

— Именно, — с готовностью согласился Мэрч, в то время как Дортмундер в раздумье качал головой.

Мэрч обошел «линкольн», открыл багажник, и они все начали переносить вещи из машины в вертолет. Чефвик нес свой черный портфель. Гринвуд и Дортмундер тащили, осторожно взявшись за ручки, зеленый металлический ящик, полный детонаторов, гранат со слезоточивым газом и разных инструментов. У каждого из них вдобавок на плече висел автомат. Келп нес фанерный ящик, наполненный наручниками и лентами белой ткани. Мэрч удостоверился, что «линкольн» как следует заперт, и двинулся вслед, держа в левой руке портативный генератор радиопомех, а в правой — тяжелый черный ящик со множеством кнопок, шкал и сложенных антенн.

Внутренность вертолета была похожа на внутренность легкового автомобиля, с двумя мягкими откидными сиденьями впереди и длинным поперечным сиденьем сзади. Имелось место и для багажа, куда они все и сложили, а затем расселись: Мэрч — на место пилота, Дортмундер — рядом с ним, остальные трое позади. Они закрыли дверцу, и Дортмундер стал изучать Мэрча, разглядывающего приборы управления. Через минуту Дортмундер заключил с отвращением:

— Да ты никогда раньше не видел такой штуковины.

Мэрч повернулся к нему.

— Вы шутите? Я читал в «Полярной механике», как сделать эту штуку, а вы полагаете, я не могу ее вести?

Дортмундер через плечо бросил Келпу:

— Я мог бы прямо сейчас спокойно продавать энциклопедии.

Мэрч, оскорбленный, сказал Дортмундеру:

— А ну-ка, смотрите, — я нажимаю этот выключатель, видите? Тяну на себя этот рычаг. И я делаю это…

Раздался рев. Дортмундер посмотрел вверх и сквозь стеклянный колпак увидел, что лопасти вращаются. Они вертелись все быстрее и быстрее и стали легким расплывчатым шаром.

Мэрч снисходительно похлопал Дортмундера по колену. Он все продолжал объяснять, что и как следует делать, хотя Дортмундер уже просто не мог его слышать.

Внезапно Мэрч улыбнулся, откинулся на спинку сиденья и показал жестом Дортмундеру — посмотри туда. Дортмундер посмотрел… и не увидел земли. Он наклонился вперед, глядя сквозь стекла кабины, земля довольно далеко внизу — желто-зелено-черная, изрезанная длинными тенями садящегося солнца.

— О да-а, — мягко сказал Дортмундер, хотя никто не мог его слышать. — Все в порядке.

Мэрч повозился с приборами пару минут, привыкая к ним, заставляя вертолет проделывать кое-какие сомнительные маневры, но затем успокоился, устроился поудобнее, и они начали двигаться на северо-восток.

Раньше Дортмундер не отдавал себе отчета в том, до какой степени набито небо. Ньюаркский аэропорт находился чуть-чуть позади них, и в воздухе было полно летевших по кругу самолетов. Мэрч вел вертолет под ними, направляясь в хорошем темпе к Нью-Йорку. Они пролетели над Ньюарк-Бэй, и тут он уяснил, как надо поворачивать, и повернул немного влево, и они проследовали на север вдоль Гудзона, оставляя справа Манхэттен, это скопище сталактитов и впадин, а слева Нью-Джерси, напоминающий россыпь неубранного мусора.

Постепенно Дортмундеру стало все это нравиться. Мэрч, казалось, не делал ничего неверного, и, за вычетом шума, было в общем-то приятно висеть таким образом в небесах. Мужики сзади все время толкали друг друга в бока и показывали на разные штуки вроде Эмпайр-Стэйт-Билдинг, и Дортмундер тоже один раз повернулся к Келпу и улыбнулся ему, а тот повел плечами и улыбнулся в ответ.

Реактивный самолет, который они планировали использовать в качестве прикрытия, обычно пролетал над полицейским участком ровно в семь тридцать две каждый вечер. В кабине вертолета, оглушенные шумом собственного мотора, они не могли его слышать, и им оставалось надеяться, что они увидят его. Дортмундер не представлял, что шум окажется для него такой проблемой, это беспокоило и сводило на нет удовольствие, доставляемое полетом.

Мэрч постучал по его колену и показал направо. Дортмундер увидел еще один вертолет с крупными буквами названия радиостанции на боку. Пилот помахал им, и Дортмундер помахал в ответ. Человек рядом с пилотом был слишком занят, чтобы махать, беспрерывно говоря в микрофон и глядя вниз на Уэст-Сайд-Хайуэй, который был совершенно забит машинами.

Далеко слева от них солнце медленно утопало около Пенсильвании, и небо становилось розовым, розовато-лиловым, алым. Манхэттен уже был в сумерках.

Дортмундер взглянул на часы. Семь двадцать. Все идет хорошо.

План состоял в том, чтобы облететь кругом полицейский участок и подойти к нему сзади, дабы легавые перед участком не могли мельком засечь вертолет, садящийся к ним на крышу. Мэрч продолжал двигаться на север вдоль Гудзона, пока искореженные зубья Гарлема не встали справа от них, и тут он произвел широкий стремительный разворот. Это было совсем как в детстве на одной из каруселей на Кони-Айленде, только повыше.

Мэрч к этому моменту разобрался и в контроле высоты. Он стал снижаться в районе Верхнего Вест-Сайда, прицеливаясь к нужной им улице по таким ориентирам, как Сентрал-Парк и пересечение Бродвея с Уэст-Энд-авеню. И там, точно по курсу, зиял черный прямоугольник крыши полицейского участка.

Келп наклонился вперед и похлопал Дортмундера по плечу. Когда Дортмундер посмотрел на него, он показал в небо с правой стороны. Дортмундер поглядел туда и увидел реактивный самолет, надвигающийся с запада, — стремительный, сверкающий. Дортмундер ухмыльнулся и кивнул головой.

Мэрч приземлился на крышу так же нежно, как обычно опускал пивную кружку на стойку бара. Он выключил двигатель, и во внезапно наступившей в кабине тишине они услышали самолет, скользивший в небе над ними вниз, по направлению к аэропорту Ла Гардиа.

— Конечная остановка, — сказал Мэрч, и шум реактивных двигателей замер вдали на востоке.

Дортмундер открыл дверь, и они выбрались наружу. Чефвик поспешил к дверке в маленькой будке, торчавшей над крышей, пока остальные разгружали вертолет. Келп взял пару кабельных кусачек, подошел к левому переднему краю крыши, лег на живот и, немного свесившись вниз, перерезал телефонный кабель. Мэрч установил на крыше портативный передатчик радиопомех, включил его, надел наушники и начал колдовать с настройкой. Все радиопередачи из данного здания быстро сделались абсолютно неразборчивыми.

К этому времени Чефвик открыл дверцу. Дортмундер и Гринвуд набили карманы детонаторами и гранатами со слезоточивым газом и последовали за Чефвиком вниз по лестнице к лишенной окон металлической двери. Чефвик секунду-другую изучал ее, затем сказал:

— Эту мне придется взрывать. Вернитесь наверх.

Келп двигался вниз, неся картонку с наручниками и полосами белой материи. Дортмундер встретил его на полпути и сказал:

— Обратно на крышу. Чефвику придется взрывать.

— Есть.

Все трое заторопились наверх, где Мэрч оставил генератор помех и сидел на краю крыши, как раз в том месте, где должен был по фасаду находиться центральный вход, несколько детонаторов лежали рядом с ним. Он посмотрел на Келпа и Дортмундера и помахал им. Дортмундер показал ему два пальца, имея в виду две минуты ожидания, и Мэрч кивнул в ответ.

Чефвик поднялся по лестнице. Дортмундер спросил его:

— Как наши дела?

— Три, — сказал Чефвик с отсутствующим видом. — Два. Один.

«Буу-ум!» — грохнул взрыв.

Сероватый дымок лениво поднялся по лестнице и выполз на крышу.

Дортмундер бросился вниз сквозь дым, обнаружил металлическую дверь, лежащую у подножия лестницы, и рванул сквозь проем в короткий квадратный холл. Точно перед ним тяжелые ворота из стальных брусьев отгораживали конец холла, откуда уходила вниз лестница. Выглядевший изумленным полицейский сидел на высоком стуле там, сразу же за воротами, за полной бумаг конторкой. Это был худой седовласый легавый, и его реакция была слегка замедленной. Кроме того, он не был вооружен. Как от Гринвуда, так и от Мэрча, Дортмундер знал, что все дежурившие наверху легавые не были вооружены.

— Взять его, — бросил Дортмундер через плечо и повернул в другую сторону, где полный полисмен с сэндвичем из ветчины, сыра и ржаного хлеба в руке пытался закрыть другие ворота. Дортмундер непринужденно направил на него автомат:

— Прекрати это.

Легавый взглянул на Дортмундера и поднял руки. Кусок ржаного хлеба висел над костяшками его пальцев, как болтающееся собачье ухо.

Гринвуд тем временем просил пожилого полисмена поразмышлять над своим выходом на пенсию. Тот стоял около конторки, подняв вверх руки, пока Гринвуд швырял три детонатора и две гранаты со слезоточивым газом сквозь решетку вниз по лестнице. Раздались взрывы, смысл которых состоял в том, чтобы никто не поднимался наверх.

Здесь, наверху, был еще один дежурный офицер, его пост находился на отрезке между вторыми и третьими воротами. Он сидел за обшарпанным письменным столом, читая журнал «Рэмпартс», и когда Дортмундер и Гринвуд ввели двух других полицейских под дулами автоматов, третий посмотрел на них с недоумением, отложил журнал, встал, поднял руки и поинтересовался:

— Вы уверены, что попали, куда хотели?

— Открывай, — скомандовал Дортмундер, показав на последние решетчатые ворота. За ними, в блоке предварительного заключения, сквозь решетки камер с обеих сторон от прохода, их радостно приветствовали взмахами рук. Никто, там внутри, не знал в точности, что происходит, но все горели желанием принять в этом участие.

— Браток, — обратился к Дортмундеру легавый номер три, — самый тяжелый случай из тех, кто находится там, это латвийский моряк, ударивший бармена бутылкой виски «Джонни Уокер ред лейбл». Семь швов. Вы уверены, что вам нужен один из наших людей?

— Давай открывай, — повторил нетерпеливо Дортмундер.

Легавый пожал плечами.

— Как скажете.

Сидя на крыше, Мэрч начал бросать на улицу детонаторы. Он хотел создать шум и кутерьму, никого не убивая, что было легко первые раза два, но что становилось все более затруднительным по мере того, как улица заполнялась полисменами, метавшимися туда и сюда в попытке уяснить, кто напал на кого и откуда.

В кабинете командовавшего участком капитана, на втором этаже, спокойный вечер превратился в форменный бедлам. Капитан, конечно, отправился домой, закончив работу, после того, как заключенные наверху получили свой ужин и вечерняя смена патрульных была отправлена на маршрут, и оставшийся в качестве командира лейтенант расслабился в преддверии того неторопливого спокойного периода дня, на который и рассчитывал Дортмундер. Лейтенант как раз проглядывал рапорты детективов, отыскивая скабрезные подробности, когда люди стали влетать один за другим в его кабинет.

Первый, правда, пока еще вошел спокойно. Это был дежурный по коммутатору. Он доложил:

— Сэр, телефоны отключились.

— О?! Надо звонить в телефонную компанию, чтобы они починили пронто, — сказал лейтенант. Он любил слово «пронто», которое давало ему ощущение, будто он — Син Коннери. Он протянул руку к аппарату, чтобы позвонить в телефонную компанию, но когда поднес трубку к уху, не услышал в ней ни звука.

Дежурный смотрел на него странно, и тогда он воскликнул:

— Ах! Ах, да, — и положил трубку на рычаг.

И в этот момент дежурный полисмен из радиорубки вбежал с растерянным видом и выпалил:

— Сэр, кто-то забивает помехами наш сигнал!

— Что?! — лейтенант слышал слова, но не осознавал их значения.

— Мы не можем передавать, — возмущался полисмен, — и не можем принимать передачи. Кто-то пристроил к нам генератор помех, я это точно знаю, у нас случалось такое на юге Тихого океана.

— Что-то сломалось, — сказал лейтенант. — Вот и все. — Он был обеспокоен, но будь он проклят, если покажет это. — Просто что-то сломалось, и все.

Где-то в здании раздался взрыв. Лейтенант вскочил.

— Боже мой! Что это?!

— Взрыв, сэр, — сказал дежурный с коммутатора.

Грохот повторился.

— Два взрыва, — сказал дежурный из радиорубки. — Сэр.

После третьего взрыва вбежал патрульный, крича:

— Бомба на улице!

Лейтенант сделал пару неуверенных движений.

— Революция, — пробормотал он. — Это революция. Они всегда сначала нападают на полицейские участки.

Другой патрульный ворвался с воплем:

— Слезоточивый газ на лестничной клетке, сэр! И кто-то взорвал лестницу между четвертым и пятым этажами!

— Мобилизоваться! — завопил лейтенант. — Звонить губернатору! Звонить мэру! — Он схватил телефон. — Алло! Алло! Тревога!

Еще один полисмен вбежал и прокричал:

— Сэр, на улице пожар!

— Что?! Что?!

— Бомба попала в припаркованную машину — она там горит!

— Бомба? Бомба! — лейтенант посмотрел на телефонную трубку, которую все время держал в руке, и вдруг отшвырнул ее так, как если бы у нее выросли зубы. — Вскрыть оружейную! — прокричал он. — Весь штатный состав на первый этаж, живо! Мне нужен доброволец, который пойдет с донесением через вражеские цепи!

— С донесением, сэр? К кому?

— К телефонной компании, к кому же еще? Я должен позвонить капитану!

Наверху, в блоке предварительного заключения, Келп надел легавым наручники и вставил кляпы. Чефвик, взяв со стола ключи от камер, открывал вторую камеру справа. Дортмундер и Гринвуд были начеку, с автоматами наготове, а шум и гам из остальных камер достиг уровня, близкого к аду кромешному.

Внутри камеры, которую открывал Чефвик, находился маленький, жилистый, грязный старик в черном плаще, коричневых брюках и серых теннисках. Его длинные волосы были серыми и косматыми, и такой же была его борода. Он взирал на Чефвика с видом человека, чьи самые сокровенные и несбыточные фантазии вдруг на глазах превращаются в реальность. Как завороженный, он повторял:

— Меня? Меня, ребятки?

Чефвик открыл дверь камеры, и Гринвуд, небрежно держа автомат в левой руке, направился прямо к задней стене, чуть оттеснив старика, который продолжал подмигивать всем и каждому и показывать на себя.

Боковые стены камеры были металлическими, передняя состояла из железных прутьев, но задняя, будучи внешней стеной здания, была каменная. Гринвуд встал на цыпочки, дотянулся почти до потолка и вытащил из стены маленький кусочек камня. Затем он запустил в углубление руку…

Келп и Дортмундер тем временем загнали трех полицейских в блок предварительного заключения и ожидали около второй справа камеры, пока выйдет Гринвуд, чтобы поместить затем туда полицейских.

Гринвуд, пальцы которого все еще шарили в тайничке, обернулся и поглядел на Дортмундера с какой-то совершенно стеклянной улыбкой.

Дортмундер подошел к двери камеры.

— В чем дело?

— Я не понима… — пальцы Гринвуда скребли стены тайника, как пауки. Снаружи приглушенно доносились разрывы детонаторов.

Дортмундер спросил:

— Его там нет?

Старик, поочередно заглядывая в лицо каждому, произнес:

— Я, ребятки?

Гринвуд поглядел на него с внезапным подозрением.

— Ты! Ты взял его?

Старик вдруг начал выглядеть не только растерянным, но и испуганным.

— Я? Я?

— Он не брал его, — сказал Дортмундер. — Погляди на него. Начать с того, что он не мог бы сюда дотянуться.

Гринвуд начал звереть.

— Кто, тогда? — сказал он. — Если не он, то кто?

— Вещь оставалась здесь почти два месяца, — сказал Дортмундер. Он повернулся к Келпу. — Вынь кляп у одного из них.

Келп вынул, и Дортмундер спросил полисмена:

— Когда эта птичка попала в клетку?

— В три часа ночи, сегодня.

Гринвуд сказал Дортмундеру:

— Я клянусь, что положил его…

— Я тебе верю, — голос Дортмундера звучал устало. — Кто-то нашел его, и все. Давайте сматываться отсюда. — Он вышел из камеры, убитый неудачей Гринвуд — за ним по пятам.

— Как насчет меня, ребятки? Вы берете меня с собой, ведь так?! — проблеял старик.

Дортмундер посмотрел на него, затем повернулся к вновь озвученному полицейскому:

— За что он здесь?

— Разгуливал голым по магазину Лорда и Тэйлора.

— Это подстроили! — завопил старик. — Я никогда…

— Он все еще в своей «рабочей одежде», — сказал полисмен. — Пусть-ка распахнет плащ.

Старик замялся и забеспокоился.

— Это ничего не значит, — сказал он. — Это ничего…

— Распахни плащ, — оборвал его Дортмундер.

— Это ничего не значит, — настойчиво повторил старик.

— Распахивай плащ, — повторил Дортмундер.

Старик, что-то бормоча себе под нос, распахнул полы и… оказался совершенно голым. Коричневые брюки оказались отрезанными брючинами, подвязанными выше колен. Старик нуждался в хорошей ванне.

Под брезгливыми взглядами старик съежился и несмело хихикнул.

Дортмундер сказал:

— Может, вам лучше побыть здесь. — Он повернулся к полицейским. — Заходите к нему.

Полисмены вошли. Чефвик запер дверь, и они двинулись назад. На их пути не было ни души, но они бросили еще парочку гранат со слезоточивым газом, на всякий случай. Они быстро поднялись по лестнице на крышу, следуя плану отхода так, как если бы Изумруд Талабво на самом деле был там, где его оставил Гринвуд, и наверху Дортмундер швырнул вниз еще три детонатора и закрыл дверь.

Мэрч был уже в вертолете и, увидев их, запустил двигатель. Винты начали вращаться и реветь, и Дортмундер и остальные рванули к борту машины и забрались в нее.

Внизу, на первом этаже, лейтенант прервал руководство раздачей оружия, поднял голову и прислушался к безошибочному «Чафф-чафф» пролетающего рядом вертолета.

— Боже мой! — прошептал он. — Их, должно быть, снабжает Кастро!

Мэрч поднял вертолет в воздух и развернул его в северном направлении. Они летели без опознавательных огней, забирая на север и запад над Гарлемом, затем резко снизившись над Гудзоном и повернув к югу.

Мэрч был единственным, кто не знал об исчезнувшем изумруде, но когда он заметил, что все остальные не выглядят счастливыми, он начал понимать, что что-то не так. Он стал выяснять, что именно стряслось, не обращая внимания на приборы управления и на темную воду, стремительно летевшую навстречу чуть ниже хлипкого аппарата, в котором летели они, так что в конце концов Дортмундер сложил руки рупором около уха Мэрча и проорал туда все факты. Мэрч хотел превратить это в разговор, но когда Дортмундер указал ему на плывущий по реке танкер, в который они вот-вот должны были врезаться в районе Аппер-Бэй, Мэрч вернулся к своим обязанностям.

В восемь десять они были на земле, в точке, из которой стартовали. В гнетущей тишине, последовавшей за выключением двигателя, сначала никто не произнес ни слова, пока наконец Мэрч печально не прокомментировал:

— Я вот подумываю, не купить ли одну такую штуковину. Она заделывает даже Окружную дорогу, представляете?

Никто ему не ответил. Они спустились на землю, чувствуя себя одеревеневшими от неудобного сидения, и прошли к «линкольну», цвет которого в темноте меньше напоминал лаванду.

По дороге назад, на Манхэттен, разговоров было немного. Они высадили Дортмундера у его квартиры, и он поднялся наверх, приготовил себе «бурбон» со льдом, сел на диван и поглядел на свой элегантный чемоданчик, полный брошюрок про энциклопедии.

Дортмундер глубоко вздохнул.