Глава двадцатая И не забудь про меня…

Мы с Леночкой вели себя выше всяких похвал. Целую неделю не целовались и не обнимались, даже за руки боялись взяться. Только на заутрене, словно случайно, я успевал ухватить нежную ладошку своей невесты и быстренько ее пожать.

Еще разрешалось идти рядышком от храма до дома Десятовых. Но обращались друг к другу исключительно на вы, да еще и по имени-отчеству.

Кажется, не гимназистка и судебный чиновник женихаются, а испанская инфанта и французский дофин, которым и посмотреть друг на дружку лишний раз не полагается. Но этим-то что… Этикет. Для них брак — только политическая сделка, призванная укрепить могущество держав, но мы-то совсем другое дело. Мы женимся и выходим замуж по любви, верно?

А тут, старшие родственницы словно взбесились. Или озверели. Леночке даже запретили выбегать из гимназии, чтобы повидаться с женихом. Дай им волю — все наше общение свели бы к письмам. Век-то эпистолярный, блин. Но, слава богу, до такого они не дошли. Но все равно, контроль был надежным. Если отворачивалась матушка, на нас глазела тетушка. Вообще-то, совсем недавно Анна Николаевна вела себя как нормальный человек. Пусть и ругалась, и меня выставляла, но была гораздо мягче. Да и Ксения Глебовна выглядела несколько иной. Скажем так — более гуманной. Неужели и на самом деле кто-то пустил нехорошие слухи? Мне-то, с менталитетом двадцать первого века, по барабану, если кто-то начнет трепать, что сплю со своей невестой. Не с чужой же мне спать, верно?

Но на самом-то деле я зря хорохорюсь. Девятнадцатый век на дворе, пусть уже его последняя четверть, но предрассудков еще много. Так что и я, волей-неволей поддаюсь под влияние всех этих веяний. Начинаю думать — как бы чего не вышло, и как бы кто плохо не подумал.

А ведь поверьте, что-то в этом есть… В том смысле, что жених с невестой до свадьбы не позволяют себе ничего лишнего. Даже касание руки, не говоря уже о поцелуе, уже счастье.

И мне обидно, что есть какая-то сволочь, пытающаяся таким способом очернить и меня и Леночку.

Узнать бы кто, поговорил бы с этим сплетником… Есть у меня пара кандидатов на эту роль, связанных родственными узами, но, как говорится, не пойман, не вор. Одно лишь знаю, что клеветник (или клеветница) рано или поздно себя выдадут.

Но все-таки, раз время этого требует, значит, и мы с Леночкой ведем себя чинно и благородно. Поэтому, мне дозволено-таки явиться вечером в дом невесты, чтобы тихонечко посидеть, попить чайку (без сахара и без пирожных), поговорить о погоде, порассуждать о будущей семейной жизни.

Так вот и уселись — Анна Николаевна во главе стола, рядом Лена, а будущая теща рядышком. Ишь, сидит, да еще и заглядывает под стол. Что она там хочет увидеть? Или контролирует — не касаемся ли мы с дочкой друг друга ногами? Киндер гартен какой-то.

Так что, сижу как дурак, пью слабенький чай (крепкий, говорят, цвет лица портит) из стакана с подстаканником, закусываю ржаным бубликом (без варенья!) и не знаю, что бы такого этакого сказать для поддержания разговора? По крайней мере, о расследовании убийства в деревне Замошье говорить не хочется, равно как и об умыкании фельдфебелем Егорушкиным крестьянской девки.

Впрочем, Череповец нынче волнует более важная новость — следствие по делу господина Иннокентия Андреевича Фаворского — директора Череповецкой Окружной тюрьмы. И вот об этом деле мне нынче говорить можно, потому что это дело не мое!

— Иван Александрович, отчего расследование о злоупотреблениях в тюрьме ведете не вы? — поинтересовалась будущая теща.

— Потому что я, некоторым образом, заинтересованное лицо, — пояснил я. — Расследование инициировал губернатор, его поддержало… — я напрягся, но сумел вспомнить полное название, — Череповецкое тюремное отделение Новгородского комитета Общества попечительства о тюрьмах, членом которого я являюсь. Любой адвокат, защищая директора тюрьмы скажет — мол, Чернавский заинтересованное лицо, он мог и сфальсифицировать дело. У нас нужно учитывать не только дух, но и букву закона.

Тут я душой не кривил. Решение принимал Окружной прокурор господин Книсниц. Тоже, кстати, из числа членов благотворительного комитета, но у него имеется «отмазка» — Эмиль Эмильевич не участвовал в заседании, на котором выносился вопрос о проведении следствия, а дело в суде представит его помощник. И основанием для проведения проверки стало не только поручение из канцелярии губернатора, но и доклад мещанина Пятибратова — казначея Череповецкого тюремного общества и нашего некоронованного «сапожного короля». Среди его работников — Леонтий Васильевич не боялся брать к себе бывших заключенных, по чистой случайности, оказался бывший «сиделец» Окружной тюрьмы, поведавший хозяину о специальной камере с печкой для обжига керамических игрушек.

И судебный следователь Чернавский, с подачи которого все пошло, совершенно не при делах. А уж крестьянская девчонка, случайно нашедшая Дымковскую игрушку, даже нигде не упоминалась. К чему мне лишнее? Да и батюшка посчитал, что мне, для будущей карьеры, не стоит проводить следствие, если по делу проходит чиновник, состоящий в структуре МВД.

А я, по правде-то говоря, был очень рад, что имелись законные причины отмазаться от этого дела. Представил, сколько людей придется допрашивать! Есть директор — господин Фаворский, есть смотритель тюрьмы — коллежский асессор Афанасий Петрович Бухвостов, имеются офицеры тюремной стражи — четверо, есть и сама стража: внешняя, двенадцать человек и внутренняя — надзиратели, еще двенадцать. Я уже помалкиваю про арестантов, которых задействовали для изготовления игрушек.

Будущая теща поджала губы и сказала:

— Встретила сегодня господина Полозкова. Жалуется, что очень устал. И что ему пришлось снимать нумер в гостинице на две недели, а это дорого. Гостиницу ему оплатят потом, а пока приходится тратить деньги из собственного кармана.

А кто виноват? Виноват ее собственный муж, мой будущий тесть, говоривший и мне, и Лентовскому, что судебный следователь по Белозерскому уезду титулярный советник Полозков предпочитает сидеть в своем кабинете, а выезжать на место преступления не считает нужным. Тестюшка еще предлагал мне отправиться в Белозерск, поучиться у умного человека. Я слова статского советника Бравлина запомнил. Конечно, Георгий Николаевич потом извинился, говорил, что неправ. И коллега из города на Белом озере ни в чем не виноват. Но когда начинал думать, что кто-то просиживает штаны, пока я бегаю, как Полкан, за такое же жалованье, у меня начиналась амфибральная асфиксия. Проще говоря — жаба душит.

Вот пусть Полозков поработает.

Книсниц поначалу хотел поручить дело Литтенбранту — этот поближе, сумеет приезжать если не каждый день, так через день, но я отговорил. Напомнил, что Полозков тоже не простой следователь, а следователь-важняк, как и я, значит, имеет право вести работу по всему Судебному Округу, а Петр Генрихович лишь по своему участку.

Титулярный советник Полозков получил эту должность давно, еще тогда, когда Окружной суд располагался в Белозерске, а не в Череповце. А тут, вишь, суд переместили, а должность не отобрали.

Разумеется, можно бы задействовать и Литтенбранта, если бы Лентовский дал распоряжение о его прикомандировании в Череповец, но прокурор, выслушав мой довод о том, что Петр Генрихович недавно женился и не гуманно разлучать его с молодой женой, согласился на Полозкова.

Свой минус, разумеется, во всем этом был. Пока приказ из Череповца дошел до Белозерска, пока титулярный советник приехал, пришел в Окружную тюрьму с обыском, директор уже успел замести кое-какие следы. И камеру, служившую мастерской приказал привести в надлежащий вид, и печь для обжига игрушек сломать. Да и саму «Дымковскую игрушку» успели спрятать, или попросту выбросить. Жалко.

Когда мы беседовали с Книницем о вызове следователя из Белозерска, нечто подобное и предполагали. Но прокурор согласился, что принципиально это ничего не изменит. Камера все равно носит следы перестройки, от печки остался фундамент. Так что, от суда и лишения мундира Фаворскому не отвертеться.

Но у меня имелся и свой резон, личный, в чем-то и шкурный сделать доброе дело коллеге, ставшему мужем моей бывшей любовницы. Вряд ли мой Литтенбрант сумеет каждый вечер возвращаться в Нелазское. А где он будет останавливаться в это время? На гостиницу, после расходов на свадьбу, денег у него нет. И что, станет ночевать у меня? В том смысле — что у себя, коли это дом его супруги. Зачем он мне нужен? Это и кровать искать, и Нюшке лишнее беспокойство — коллегу и кормить надо.

И еще есть один момент, из-за чего я не хотел бы лишний раз встречаться с Петром Генриховичем. Как ни крути, но у меня есть некое чувство вины перед ним. Хотя, если подумать, так я ни в чем и не виноват.

Только подумал о Нюшке, как Анна Николаевна, словно бы подслушав мои мысли, спросила:

— Иван Александрович, вы довольны своей прислугой? Мне мои девушки сказали, что она молоденькая совсем, едва ли не девчонка.

— Девчонка, — согласился я. — Искал постарше и поопытнее, но где ее взять? Некоторые огрехи допускает, но очень толковая.

Нюшку пока надо хвалить, а испорченные штаны оставим за скобками. В принципе, штаны, пусть и с ржавым пятном, носить можно.

— Готовит выше всяких похвал, — продолжил я, — дом в чистоте содержит. Опыта маловато, но это искупается старательностью. Думаю, когда у нас с Леночкой… виноват, с Еленой Георгиевной будет свой дом, то Анну можно смело поставить не в горничные или кухарки, а управляющей. Ну, применительно к ее полу— экономкой. Все траты очень тщательно проверяет, приходо-расходную книгу завела. Грамотная девчонка, а арифметику лучше меня знает.

Дамы заулыбались. Правильно, как это крестьянская девка может знать арифметику лучше студента физико-математического факультета? И невдомек моим будущим родственницам, что говорил чистую правду.

— А сколько ей лет? — поинтересовалась тетушка. — Двенадцать или тринадцать? Не рановато ей в экономки?

— Четырнадцать, — ответил я. — Но Анна Игнатьевна, пусть и малолетняя, всех слуг застроит… В том смысле, — заторопился я разъяснять непривычный термин, — что заставит себя слушаться и соблюдать порядок.

Нюшка-экономка не только слуг застроит, но и хозяев, если понадобится. Но об этом я не стал говорить вслух. Неудобно же, если признаюсь, что кухарка мной управляет. С другой стороны — надо же ей на ком-то тренироваться перед тем, как управлять государством?

— Вчера моя юная кухарка заявила, что из денег, выделенных ей на хозяйство, за неделю смогла сэкономить два рубля, — усмехнулся я.

На самом-то деле Нюшка говорила о полутора рублях, но округлил.

Думал, что женщины меня поддержат, посмеются — ну, два рубля не велики деньги, но обе старшие родственницы одобрительно закивали.Ну да, это я до сих пор не научился тратить деньги. И жалованье приличное, и родители подкидывают денежку.А посидел бы месячишко рублях на пятнадцати, сразу бы понял, почему трудовая копейка. А два рубля, это сколько на наши деньги? Пытался прикинуть, получилось не меньше десяти тысяч. Если не больше. За месяц Нюшка сколько мне сэкономит? Червонец? Того и гляди, сам считать научусь. А червонец-то — это приличные деньги.

— Иван Александрович, а зачем вам с Еленой управляющий, не говоря уже об экономке? — нахмурилась будущая теща. — Мне кажется, моя дочь сама прекрасно справится с прислугой.

В принципе, Ксения Глебовна права. Пусть в женских гимназиях и нет такого предмета, как «управление персоналом» или «теоретические основы клининговой службы», но дворянская девушка уже в семье получает необходимые навыки. Кстати, недавно выяснил, что в гимназиях девушки учатся рукоделию. Ибелье штопают, и крючком вяжут, и даже сумеют себе платье сшить. И на машинке вышивать умеют. Прямо-таки не барышни на выданье, а коты Матроскины. Нет, кот на машинке вышивать умел, а здесь даже «Зингеры» еще не появились, хотя они уже есть[1].

— А зачем хозяйке дома себя утруждать? — парировал я. — К чему отдавать приказы кухарке, горничным или истопникам. кто там у нас еще должен быть? Няньки, даст бог, потом бонны какие-нибудь, гувернантки. Зачем иметь дело с толпой слуг? Проще с одной экономкой. Поставили экономке задачу — пусть исполняет. И проследит, и проконтролирует.

— Простите, Иван Александрович, а чем же станет заниматься ваша жена? — недоуменно вытаращила глаза теща. — Муж добывает средства к существованию, жена в это время блюдет дом. Елена сама присмотрит за прислугой. В крайнем случае — я приеду, помогу.

Вот уж кого мне не хватало, так это тещи! Мне в прошлой жизни одной хватило.

— А моя жена станет меня любить, — посмотрел я на Леночку. Та зарделась, но вроде бы, не возражала.

— Любить — это понятно. Но что она делать-то станет? — не унималась теща.

— Саморазвиваться станет, — брякнул я первое, что мне пришло в голову.

Все три женщины, сидевшие за столом, запереглядывались. Этого слова, так любимого женщинами будущего, в здешнем обиходе нет, еще решат, что считаю свою невесту недостаточно развитой. Надо срочно сказать нечто умное, чтобы сгладить ситуацию.

— Мужья, как известно, во время службы дичают, — пустился я в пояснения. — Вот, недавно в командировке был, аж две недели. За это время не то что книг не читал, даже газеты в глаза не видел. А у Лены, как я уже понял, настоящий талант педагога. Так что, очень надеюсь, что супруга, в мое отсутствие, займется собственным образованием —образование ведь гимназией не заканчивается, верно? Книги станет читать, музыкой заниматься. Заодно и меня подтянет до собственного уровня.

— Ваня, если ты так думаешь… — начала Леночка, но тут же была прервана родственницами.

— Елена, мы же тебя просили! Обращайся к своему жениху лишь по имени и отчеству! — гневно потребовала матушка.

— Маменька, а может хватит уже? — сдержанно попросила Лена.

У Леночки железная выдержка. Иная бы психанула. Но девушка из другой эпохи.

А я ее поддержал:

— Ксения Глебовна, действительно, может, и на самом деле хватит? Понимаю, что целоваться в Великий пост неприлично, да и грешно, но уж с именами и отчествами уже перебор. Как-то ненатурально звучит, если жених с невестой обращаются друг к другу — Иван Александрович… Елена Георгиевна.

Ксения Глебовна посмотрела на золовку, пытаясь найти в ней поддержку, но Анна Николаевна вдруг встала на нашу сторону.

— Ксения, вот здесь я с молодежью согласна. Пусть Иван Александрович и Лена обращаются друг к другу как хотят. Можно подумать, что вы с Георгием именовали друг друга с вичем до самой свадьбы.

— Мы — нет, но мы-то совсем другое дело, — вспыхнула матушка Леночки. — Но мы с ним перед свадьбой виделись всего несколько раз. Какие там поцелуйчики! Мы рядом друг с другом стеснялись постоять. Зато и слухи о нас не распускали.

— Маменька, я тебе уже говорила, — ответила Леночка с недовольным видом. — Те сплетники, которые болтают, они несчастные люди. А мы с Ваней ничего не боимся! Правда?

— Ленусь, так кто бы сомневался! — развел я руками, едва не опрокинув пустой стакан. — Мы с тобой знаем правду, а до остальных нам нет дела. И пусть все сплетники и завистники сдохнут от зависти!

— Вот и славно!

Лена соскочила со своего места, подбежала ко мне, звонко чмокнула в щеку. Предупреждая гневные вопли матери и тетки, сказала:

— А ведь никто не хочет вспомнить, что у Ивана недавно был день ангела!

— Почему это не вспомнил? — возмутилась Ксения Глебовна. — Мы с Анной хотели поздравить после поста. Сейчас такой подарок нельзя вручать.

Что за подарок? Интересно.

— Давайте сейчас. Что за подарок, если его дарят позже? Зря мы его из столицы везли?

Матушка и тетушка только руками развели. Теперь уж точно придется подарок дарить.

Леночка убежала в свою комнату, а я с удивлением спросил:

— А как вы узнали, что у меня был день ангела?

— Георгий Николаевич, — хмыкнула Ксения Глебовна и зачем-то уточнила, — ваш будущий тесть, два месяца как переписывается с вашим батюшкой. А я, соответственно, с вашей матушкой. Они и сообщили, что единственный и неповторимый сынок отмечает день ангела на Иоанна Златоуста. Между прочем, вам полагалось бы самому сообщить об этом если не нам, то невесте.

Если бы я знал, так и сообщил бы. Мне что, жалко, что ли? Только почему именины Иоанна Златоуста? Разве они не в сентябре? Запомнил почему-то как Ванька — один из моих учеников, страшный болтун, говорил, что родился он в сентябре и наречен в честь Златоуста.

Между тем, моя караглазая гимназистка вернулась, держа на вытянутых руках… гитару.

— Ваня, это тебе! С днем ангела! Поздравляем! От всей нашей семьи!

И как же не удержаться, чтобы не поцеловать Леночку? Да в щечку, в щечку! Все вполне прилично. Вон, даже будущая теща не бросается.

Осторожно взял в руки гитару. Но почему гитара? Неужели я похож на приказчика?

— Ваня, ты же как-то сказал, что будь у тебя гитара, то мы с тобой организовали музыкальный ансамбль.

— И выступали для белых медведей, — хмыкнула тетушка.

Про белых медведей — это я помню, а когда про гитару сказал? Наверное, обмолвился. Гитара, в моем представлении, музыкальный инструмент, на котором здесь играют сельские акушеры и писари. В крайнем случае — пьяные гусары.

И зачем я такое сказал? Никогда не был гитаристом. Немножко умею тренькать, так потому, что мама учила. Не эта, что жена вице-губернатора, а та, оставшаяся в прошлой жизни. А мама когда-то заканчивала консерваторию, готовилась к музыкальной карьере, но угораздило ее выйти замуж за лейтенанта. И вся карьера свелась к преподаванию в школе, да в организации кружков самодеятельности. Конечно, она предпочитала иные музыкальные инструменты, но гитара — штука демократичная и ее можно отыскать везде.

Гитара красивая, наверняка вышла из рук какого-нибудь знаменитого мастера. Знать бы еще, этих мастеров. Но все на свете не узнаешь.

— А что спеть?

— Иван Александрович, позже споете, когда Великий пост закончится, — нервно заявила Ксения Георгиевна.

— Ну, коли пост, то можно спеть что-нибудь соответствующее, — сообщил я, проверяя — настроена ли гитара? Все в порядке. — Поэтому я вам исполню молитву. Правда, написана она французским поэтом, а на русский язык кем-то переведена.

— Пока Земля еще вертится, пока еще ярок свет,

Господи, дай же ты каждому, чего у него нет:

мудрому дай голову, трусливому дай коня,

дай счастливому денег… И не забудь про меня.


Пока Земля еще вертится, Господи, — твоя власть! —

дай рвущемуся к власти навластвоваться всласть,

дай передышку щедрому хоть до исхода дня.

Каину дай раскаянье… И не забудь про меня.


Я знаю: ты все умеешь, я верую в мудрость твою,

как верит солдат убитый, что он проживает в раю,

как верит каждое ухо тихим речам твоим,

как веруем и мы сами, не ведая, что творим!


Господи, мой Боже, зеленоглазый мой!

Пока Земля еще вертится, и это ей странно самой,

пока ей еще хватает времени и огня.

дай же ты всем понемногу… И не забудь про меня[2].


[1]Это не намек на моего соавтора! Кстати, в моей семье имеется швейная машинка «Зингер» аж 1886 года! Служила еще прабабушке. Сейчас стоит у моей сестры, та собирается оставить внучке. Машинка неубиваемая. Единственный случай, когда понадобился ремонт — выпал челнок и на него наступили ногой. Простите, не удержался.

[2] Булат Окуджава. Молитва Франсуа Вийона

Загрузка...