Грачев — «Центру»

За правое дело

…Когда группы уходили на задание, никто точно не знал, благополучно ли закончится операция и все ли вернутся. У командования отряда «Победители» сложилась добрая традиция — провожать и встречать боевых друзей. Провожали всегда командир и комиссар. Несколько теплых напутственных слов, рукопожатия. Каждый уходивший знал, что о нем будут думать, в него верят и ждут с победой. Но возвращались не всегда…

Середина января 1944 года. Отряд шел на запад. Между Клеванью и Киверцами несколько раз безуспешно пытались перейти железную дорогу. И тогда, видя, что задержка может оказаться продолжительной, Кузнецов настоял, чтобы ему разрешили отправиться во Львов самостоятельно. Он хотел пробиться на свой риск и страх. Дело было действительно очень рискованным. Появиться в чужом городе без связей, без явок, без прикрытия друзей… Командование дало согласие на этот отчаянный шаг.

Отправляясь во Львов, Николай Иванович несколько изменил состав своего «экипажа». Место шофера занял Иван Белов. Новый шофер был на хорошем счету в отряде. С первых дней войны сражался на фронте, попал в плен. Работал в Ровно, связался с разведчиками отряда «Победители», оказался в отряде. Классный шофер Иван Белов сел за руль машины гауптмана Зиберта с документами на имя солдата оккупационных военно-транспортных войск Ивана Власовца.

Посмертно Иван Васильевич Белов за мужество и отвагу награжден орденом Отечественной войны I степени. Награда вручена на хранение его матери.

Вторым в группе был испытанный боевой соратник Кузнецова Ян Каминский, который ехал во Львов под видом крупного спекулянта. Во Львове Каминский был тем более необходим потому, что там жили его родственники. Это была хотя и не особенно прочная, но все же зацепка в чужом городе.

Наступило время прощаться. Всего несколько человек были свидетелями этого расставания. Оно проходило в строгой тайне.

Договорились о месте встречи со связными во Львове: возле театра по нечетным числам, в двенадцать часов по немецкому времени. Предполагалось, что затем группа Кузнецова должна перебраться в Краков. Выбор этого города объяснялся тем, что сюда, по всем расчетам, должны были эвакуироваться высшие фашистские учреждения после неминуемого и уже, по всем данным, близкого изгнания захватчиков с украинской земли. В случае крайней опасности разведчикам предписывалось уйти в подполье и дожидаться прихода Красной Армии.

По дороге во Львов Кузнецов задержался в Луцке. Здесь патриоты из отряда Вицента Окорского передали ему новый автомобиль — серый итальянский «фиат», ранее принадлежавший местному гебитскомиссару. Старый уж очень хорошо был знаком гитлеровцам по «похождениям» Кузнецова в Ровно.

— В селе Германувка, — вспоминал Лукин, заместитель командира отряда «Победители» по разведке, — я в последний раз виделся с Николаем Ивановичем. Встреча проходила в старом заброшенном сарае на краю села.

Николай Иванович приехал вместе с Каминским и Беловым, я — в сопровождении доктора Альберта Цессарского, «смотрителя луцкого маяка» Владимира Ступина, моего адъютанта Сергея Рощина и нескольких бойцов.

Николай Иванович коротко рассказал, что до Луцка они добрались в потоке отступающих войск спокойно, что «фиат», который ему доставили поляки, по отзыву Белова, в полном порядке, что сам Белов, как ему кажется, хороший водитель, выдержанный и надежный товарищ.

Я понимал, что от личных и профессиональных качеств водителя во многом будет зависеть успех поездки Кузнецова, и был рад, что Белов ему со всех точек зрения понравился. Но понял и другое: Кузнецов, зная, что это не может нас не волновать, сам, не дожидаясь моих вопросов, похвалил своего товарища. О Каминском говорить не было нужды: Николай Иванович и Ян давно сработались и понимали друг друга с полуслова.

Так мы провели два часа: уточнили задания, обсудили некоторые детали. Теперь мне оставалось только «продлить» документы Зиберта и передать ему деньги. Цессарский на специально захваченной немецкой машинке печатал на бланках соответствующие тексты, а я расписывался за нужных начальников и прикладывал ту или иную печать из своей походной канцелярии. Соответствующая доработка была проведена и с документами Каминского и Белова, а также с бумагами на новый автомобиль Зиберта. Потом я отдал Николаю Ивановичу большую сумму марок.

Как всегда, Кузнецов, прежде чем спрятать документы в карман, тщательно их изучил, чтобы в случае проверки ответить на любой вопрос без запинки, не спутав ни фамилий, ни дат. Деньги разделил на несколько частей, чтобы на людях не показывать слишком солидную пачку.

Настроение его в тот последний день, когда мы виделись, было хорошим. Он был бодр, собран, не сомневался, что успешно выполнит очередное задание. Лишь сожалел немного, что его встреча с близкой, как никогда, Красной Армией, отодвигается на неопределенный срок. Это было понятно: все мы с нетерпением ждали той радостной минуты, когда увидим первого красноармейца.

Потом мы сидели уже все вместе, оставив охрану, обедали, обсуждали последние военные сводки, гадали, когда наконец закончится война и откроют ли союзники к тому времени второй фронт. О задании больше не говорили. Теперь, после того как деловой разговор с Николаем Ивановичем был закончен, я больше приглядывался к его спутникам. Убедился, что и Каминский, и Белов настроены по-боевому, понимают задачу своей маленькой группы.

Подошло время расставаться. Нам нужно было возвращаться к своим, Кузнецову и его друзьям — спешить на запад, к Львову. Мы обнялись, расцеловались, и вот уже Николай Иванович, чуть пригнувшись у низкой двери, первым выходит во двор.

Партизаны выкатывают автомашину на дорогу. На ночной трассе тишина. Наступает минута прощания. Грачев крепко всем жмет руки. Он кивает головой, словно говоря: «До встречи». Садится в автомобиль. Машина тронулась, и вот она уже растворилась во тьме…

Мы не случайно так подробно остановились на этом эпизоде. Здесь есть весьма важная деталь. А. А. Лукин говорит: «Кузнецов, прежде чем спрятать документы в карман, тщательно их изучил».

В этой связи хотелось остановиться вот на каком моменте. В некоторых очерках о последних днях Кузнецова говорится, что причиной провала Зиберта в штабе военно-воздушных сил во Львове было то, что он предъявил начальнику штаба подполковнику Гансу Петерсу удостоверение, в котором значилось: «Гауптман СС Пауль Зиберт командирован в город Львов для исполнения служебных обязанностей государственной важности…» Что там было дальше написано, не указывается. Но и процитированного достаточно, чтобы убедиться в ошибочности выдвинутых предположений. Не мог столь опытный и знающий разведчик, каким был Кузнецов, пользоваться, с позволения сказать, «липой».

Если даже в штабе отряда товарищи, которые готовили документы, и допустили бы ошибку, то Кузнецов такое «удостоверение» не взял бы. Кроме того, вряд ли бы подчеркивали те, кто готовил этот документ, что «Пауль Зиберт командирован… для исполнения служебных обязанностей государственной важности…» Ведь подобная запись у каждого вызывала бы повышенный интерес, а значит, и дополнительную опасность разоблачения разведчика.

Нельзя также согласиться и с утверждением, содержащимся в ряде очерков, о том, будто бы Кузнецов — Зиберт оставил «зажатое в руке погибшего удостоверение»[4]. Не таким был волевой и находчивый Кузнецов, чтобы, убив гитлеровца, не вырвать из рук мертвого врага опасную для себя улику!

Если даже признать возможной такую нелепую оплошность, то как в этом случае объяснить тот факт, что уже после того, как Кузнецов расшифровал себя, он свободно разгуливает по городу, в котором гестапо все поставило на ноги, так что даже «птица не пролетит». Зиберт же через неделю после мнимого его разоблачения появляется во Львовском театре на совещании «высших представителей власти», а на следующий день вновь появляется в центре города и стреляет в одного из гитлеровских главарей на Львовщине — Оттона Бауэра.

Из всего этого видно, что утверждение о недоброкачественном удостоверении надуманно. Неправильно и то, что подполковник Петерс разоблачил Зиберта. Ведь и Медведев пишет в своей книге: «Из-за документов у нас не было ни одного провала».

…Январским утром 1944 года к контрольно-пропускному пункту на Подзамче во Львове подъехал серого цвета «фиат». Человек, сидевший рядом с водителем, опустил боковое стекло и протянул дежурному офицеру удостоверение. Внимательно изучив «зольдатенбух» и командировочное предписание, старший военного патруля жестом разрешил гауптману следовать дальше. Машина рванулась с места и покатилась улицами древнего украинского города, который немцы переименовали в Лемберг. Начался львовский период деятельности Кузнецова.

В одном из очерков о замечательном советском разведчике есть такие слова: «Сведения о работе группы Кузнецова во Львове чрезвычайно скупы и, чего греха таить, иногда путанны. Поэтому объективней всего об этом периоде могут сказать документы и свидетельства очевидцев, теперь уже ставшие документами». С этим нельзя не согласиться. Поэтому именно в таком ключе мы и поведем свой рассказ о последних днях Николая Ивановича Кузнецова.

6 января 1944 года во Львов под видом бандеровцев была направлена группа советских разведчиков численностью 21 человек под командованием Б. Д. Крутикова[5]. В задачу группы входило организовать явки, подобрать надежных людей, подготовить конспиративные квартиры.

Среди бойцов этого небольшого отряда был и Б. П. Харитонов. Его не случайно включили в группу. До войны он жил во Львове, где учился в школе военных переводчиков. Кровавый рассвет 22 июня лейтенант Харитонов встретил на границе. Раненого пограничника гитлеровцы захватили в плен и заключили в лагерь для военнопленных. Из лагеря ему удалось бежать. Скрываясь в лесах, стал партизаном. С февраля 1943 года Харитонов был бойцом отряда Медведева.

— …Я шел по улице Академической во Львове, — вспоминает Борис Петрович. — И вдруг сердце екнуло. В нескольких метрах впереди, возле приткнувшейся к бровке тротуара автомашины, стоял Грачев! Да, это был он. В длинной серо-зеленой шинели и низко надвинутой на лоб офицерской фуражке.

Я едва удержался от того, чтобы не закричать от радости и не броситься к нему навстречу. Наши глаза встретились. В первое мгновение в глазах Грачева мелькнула ответная радость, но они враз стали серьезными, даже холодными и секунду-две так пристально смотрели на меня, будто он очень хотел что-то сказать своим взглядом или о чем-то предупредить. Потом он перевел взгляд на прохожих за моей спиной, и мне подумалось, что он заметил что-то подозрительное. Не хвост ли за мной?

Не замедляя шага, я прошел мимо, совсем рядом с ним. Подойти к нему, переброситься несколькими словами я не имел права. Это он, немецкий офицер, окриком или движением пальца мог подозвать меня к себе, накричать, избить, арестовать, даже пристрелить на месте. Я же не мог посметь обратиться к завоевателю.

Очень хотелось оглянуться, еще раз посмотреть на своего товарища, выяснить, что же могло насторожить Грачева, понять, почему он не остановил меня, не сказал ни слова. Ведь знает же он, как нужен был мне этот контакт!

Дошел до угла. Здесь у табачного киоска толпились несколько человек, покупали по талонам сигареты. Остановился и я, заговорил с одним из парней. Теперь можно было осмотреть все, что до этого было за спиной.

Грачев все еще стоял на тротуаре возле машины. Сквозь ветровое стекло была видна фигура сидящего за рулем шофера. На тротуаре не так уж много прохожих. Из всех, кто шел следом за мной, никто подозрений не вызывал, ни один не остановился, не задержался. Хвоста за мной вроде не было.

Почему же Грачев тогда не остановил меня, не сказал ни слова? Это и до сих пор для меня остается загадкой, — заканчивает свой рассказ Б. П. Харитонов.

Это произошло 30 января 1944 года. А на другой день по городу разнесся слух: в штабе на Валовен-штрассе какой-то немец застрелил начальника штаба авиационной части Ганса Петерса.

Позже были обнаружены документы архива львовского гестапо и полевой жандармерии, брошенные в паническом бегстве от наступающей Красной Армии гауптштурмфюрером СС Краузе, а после войны в лагере для немецких военнопленных был выловлен и сам бывший шеф гестапо города Львова, начальник IV отдела зихерхайтсполицай (полиции безопасности) «дистрикта Галиция» Петер Христиан Краузе, скрывшийся под именем Германа Рудаки. Военный преступник был взят в плен советскими войсками 9 мая 1945 года. Это он 31 января 1944 года докладывал начальнику управления полиции безопасности дистрикта Галиция оберштурмбанфюреру СС Витиске о невероятном событии, происшедшем в этот день во Львове.

Позже тот же Краузе направит следующий рапорт Институту криминалистики и судебной медицины в Кракове. Указанное событие в нем будет выглядеть так:

«31.1.1944 года, около 17 часов 20 мин., в Лемберге, в доме военно-воздушных сил, Валовенштрассе, 11а, был убит подполковник Ганс Петерс.

Около 17.00 час. того же дня неизвестный в форме гауптмана без разрешения посетил указанный дом.

Он был задержан охраной дома и доставлен к подполковнику Петерсу. При проверке его командировочного удостоверения мнимый гауптман, который назвал себя Паулем Зибертом, тремя выстрелами в упор застрелил подполковника Петерса и незаметно исчез.

На месте убийства найдены три гильзы калибра 7,65 мм, которые при этом прилагаются.

Полевая жандармерия при городской комендатуре № 365».

Вскоре город всполошило новое известие. О нем сообщила украинская буржуазно-националистическая газета «Львiвськi Bicтi»: «Львов, 12 февраля. Дня 9-го февраля 1944 г. вице-губернатор д-р Бауэр, шеф правительства области Галиция, пал жертвой большевистского покушения. Вместе с ним умер его ближайший сотрудник, испытанный и заслуженный руководитель Президиального правительства лянд-герихтсрат д-р Шнайдер».

Новый акт возмездия над гитлеровскими палачами нашел отражение в другом рапорте Краузе тому же Институту криминалистики и судебной медицины в Кракове. Вот этот документ:

«9. П.44 г., около 7 час. 45 мин., в Лемберге, на Лейтенштрассе, еще до сих пор неизвестной личностью было произведено покушение на вице-губернатора Бауэра и доктора Шнайдера. Нападавший, видимо, стрелял из самозарядного пистолета сразу в обоих. Оба, раненные в грудь и живот, сразу скончались…

На месте происшествия найдены 2 гильзы калибра 7,65…

Возникает подозрение, что неизвестный преступник исполнил своим оружием много других покушений на рейхснемцев и других особ, которые занимают ответственные посты…

Краузе».

Затем в Краков был направлен рапорт уголовной полиции во Львове, который подтверждает уже известные события, но дополнительно сообщает, что тогда в штабе кроме подполковника Петерса был еще убит и ефрейтор Зайдель, — видимо, при попытке задержать Зиберта у выхода.

«31.1.1944 года, в 19 час. 30 мин., в доме военно-воздушных сил, Лемберг, Валовенштрассе, № 11а, был застрелен подполковник Петерс. У преступника (речь идет об упоминаемом гауптмане Зиберте) имеется командировочное удостоверение на эту же фамилию…

При вскрытии трупов подполковника Петерса и ефрейтора Зайделя взяты образцы тканей, поврежденных выстрелами, которые при этом посылаем.

Прошу установить, нет ли идентичности между поврежденными тканями, взятыми при вскрытии трупов доктора Бауэра и доктора Шнайдера, и образцами, посылаемыми нами сегодня. Доктор Бауэр и доктор Шнайдер были убиты в Лемберге 9.П. 1944 года на Лейтенштрассе, № 5. Осколки пуль и гильзы пересланы вам вместе с рапортом № 9 от 18.11.1944 года.

Комиссар уголовной полиции Фойгтлендер».

После освобождения Львова Б. П. Харитонову удалось разыскать очевидца событий, которые произошли на улице Ивана Франко (Лейтенштрассе). Вот что читаем у Бориса Петровича:

«…B то февральское утро София Доминиковна Дутко встала, как всегда, очень рано, еще затемно, чтобы до того, как вести сынишку в школу, успеть сделать часть работы. Надев халат и войлочные тапочки, она прихватила с собой ведро, тряпки, старые вытертые щетки для обметания пыли с книг и прошла в кабинет писателя. Она всегда начинала уборку с этой комнаты, испытывая особое почтение ко всем вещам, которые окружали здесь когда-то великого Каменяра.

С самим писателем она не встречалась. Иван Франко умер, когда Софийка была еще совсем маленькой. После смерти писателя в доме был открыт музей. София устроилась уборщицей в музей, ей отвели комнатушку внизу. Шли годы. Во Львов пришла народная власть, стало шумно в музее от посетителей. Но грянула война, и снова все затихло. Скончалась жена Франко. Потом в дом нагрянули немцы и объявили, что здесь будет жить какой-то высокий чин. Часть вещей выбросили, привезли новую мебель. А София осталась уборщицей. Потом приехала из Канады Ганна (Гандзя), дочь Франко, и добилась выселения непрошеного гостя. Музей был восстановлен.

Убрав кабинет, София выключила свет, подняла шторы на окнах и отправилась в свою комнату. Стрелки будильника показывали семь часов. Пора было собирать Володю в школу. Занятия начинались в восемь. Разбудила сынишку, наскоро напоила его чаем, и они вышли во двор. Светало. Была оттепель…

У противоположного тротуара, у дома, в котором жил вице-губернатор Бауэр, стоял большой черный автомобиль. Шофер ожидал у калитки, чтобы открыть ее, когда появится его шеф. Машина была та же, что приезжала за генералом каждое утро…

Но тут справа с горы подъехала еще одна машина, маленькая, серого цвета, и встала у калитки музея. Из нее вышел высокий, стройный офицер и быстро направился через дорогу к генеральскому лимузину…

И тут София увидала, что из калитки своего особняка вышел Бауэр, а с ним еще какой-то немец, который тоже жил с ним в одном доме…

Как только Бауэр и сопровождавший его адъютант появились на тротуаре, к ним быстро подошел подъехавший на серой машине офицер. Он остановил Бауэра, видимо что-то спросил его. Генерал остановился, передал адъютанту папку и начал снимать перчатку, и в это время молодой офицер выбросил вперед руку с пистолетом, выстрелил, и оба немца упали. Выстрелов из пистолета София, пожалуй, даже не услыхала, так как в это время из серой машины затрещал автомат в генеральского шофера.

А стрелявший подбежал к машине, прыгнул в открытую дверцу, и машина, рванувшись с места, сразу же скрылась за поворотом на Софиевскую улицу.

От дома, в котором жил губернатор Вехтер, бежали вниз по улице эсэсовцы. София схватила сына за руку и втащила его в калитку.

Тут же к месту происшествия примчались машины с гестаповцами, прибыла санитарная машина. Улицу оцепили.

Опасаясь, как бы сын не проболтался, София в тот же вечер отвезла его в село к родственникам…»

Утром 13 февраля «Львiвскi Bicтi» внесли ясность в происшедшее событие, которое взбудоражило город. На первой странице в траурной рамке был помещен портрет сухощавого немца в генеральском мундире. Под ним некролог, подписанный губернатором «дистрикта Галиция» Вехтером:

«9 февраля 1944 года во Львове пал жертвой большевистского нападения вице-губернатор д-р Оттон Бауэр, шеф правительства дистрикта Галиция. Вместе с ним погиб его ближайший сотрудник, начальник канцелярии президиума губернаторства дистрикта Галиция советник юстиции д-р Гейнрих Шнайдер…»

Весь аппарат гестапо был поставлен на ноги. Ни днем ни ночью не прекращались розыски, эксперты перевернули вороха секретных документов о террористических актах подпольщиков в различных оккупированных гитлеровцами городах. На стол начальника львовского гестапо гауптштурмфюрера СС Петера Краузе легли сообщения, полученные в разное время, о событиях в Ровно.

Краузе на допросе во Львове, куда он был доставлен в 1948 году, признал с кислой улыбкой:

— Да, много бед наделал этот Пауль Зиберт. Кроме Бауэра он застрелил начальника его канцелярии Шнайдера. Я в эти дни бегал по Лембергу, стараясь напасть на его след, как гончая собака, и все понапрасну…

Сопоставив все обстоятельства, эксперты пришли к выводу, что убийство во Львове является логическим продолжением ровенских событий. И во все концы Галиции разлетелось срочное распоряжение: любой ценой, живого или мертвого, найти террориста. Здесь же указывалась и награда за поимку «Гауптмана Зиберта» — двадцать пять тысяч марок.

Двенадцатого февраля, в то самое время, когда набирался номер газеты «Лембергер цейтунг» с некрологом, Пауль Зиберт снова напомнил о себе. На рассвете серый «фиат» с нанесенным на нем фронтовым камуфляжем выехал на Винниковское шоссе: Пауль Зиберт — Грачев спешил к линии фронта.

Связь с «Центром» ему нужна была как воздух. Несколько дней тому назад, 8 февраля, он сумел проникнуть в здание Львовского оперного театра на совещание руководства «дистрикта Галиция». В руки советского разведчика попали сведения, которые трудно переоценить. Их нужно было передать командованию, а они лежали в кармане его френча мертвым грузом, не давали ни минуты покоя.

Машина, которую уверенно ведет Иван Белов, держит скорость около ста километров. Рискованно, но сидящий рядом Николай Васильевич, вперивший свой взгляд в ветровое стекло, спокойно подает короткие реплики-распоряжения. На заднем сиденье — Ян Каминский. Он следит за шоссе через заднее оконце.

О том, что произошло дальше, свидетельствуют документы из гестаповского архива.

Из рапорта 28.11.44 полиции безопасности и СД «дистрикта Галиция» полиции безопасности и СД правительства генерал-губернаторства о результатах расследования убийства вице-губернатора:

«14.11.44 в одной автомашине с фальшивыми регистрационными номерами найдены 2 гильзы от патронов калибра 7,65. Из этой автомашины 12.11.44 г. в Куровичах был убит военный патруль майор Кантер. Убийцы бежали. Этой же машиной пользовались при убийстве вице-губернатора д-ра Бауэра, д-ра Шнайдера, подполковника Петерса и ефрейтора Зайделя… Начальник полиции безопасности и СД».

Нашлись и свидетели событий, которые в тот февральский день далекого 1944 года стали невольными очевидцами событий на мосту у Куровичей.

…Майор фельджандармерии Кантер не случайно оказался в Куровичах. Он выполнял приказ: перекрыть трассу и не пропустить к линии фронта «Гауптмана Зиберта» и его спутников. Подъезжая к мосту, разведчики еще издали заметили, что опущен шлагбаум, а регулировщик показывает флажком, где следует остановить машину. Проверка документов — явление для прифронтовой полосы обыденное, и оно особой тревоги не вызывало. Однако Белов остановился с таким расчетом, чтобы на случай чего-либо непредвиденного можно было легко свернуть на зимнюю дорогу, которая, видимо, служила для объезда на время ремонта моста.

Когда Кузнецов увидал, что к машине направляется майор фельджандармерии, он насторожился: обычно на контрольно-пропускных пунктах дежурят нижние чины, а тут — старший офицер. Как показали дальнейшие события, чутье не подвело разведчика. Майор ждал именно его — Пауля Зиберта. Взглянув в документ и поняв, что перед ним тот, кого он ищет, офицер потребовал, чтобы герр гауптман прошел с ним в караульное помещение «для оформления проезда в прифронтовую зону». Медлить больше нельзя было. Кузнецов натренированным до автоматизма жестом выхватил пистолет и, не целясь, выстрелил. Майор замертво рухнул на землю. Одновременно Каминский длинной очередью из автомата полоснул по солдатам, стоявшим у шлагбаума. Белов дал газ, и «фиат» юркнул на зимник. Все это произошло так быстро и неожиданно, что выскочившие на выстрелы мотоциклисты помчались вначале в направлении Львова. Беглецы тем временем, обогнув Куровичи, снова выскочили на шоссе. Доехав до указателя «на Ганачив», машина остановилась. Потом еще километра четыре, преодолевая бездорожье, с трудом продвигалась вперед, затем двигатель заглох. Вышедшие из автомобиля трое людей столкнули «фиат» в овраг, а сами по заснеженной целине ушли в лес…

За разъяснением того, что произошло дальше, снова обратимся к дневникам Б. П. Харитонова. Эти записи сделаны им со слов Василия Дроздова, разведчика из группы Крутикова, сразу же после освобождения Львова.

«Несколько дней мы с Приступой[6] блуждали по лесу и наконец встретили евреев[7], которые жили в двух землянках, искусно построенных в глухом лесном овраге. Решили переждать здесь несколько дней, отдохнуть, отоспаться. И вскоре оба почти одновременно заболели тифом.

Вот тогда-то и пришли к нам Грачев с Каминским и Беловым…

Как сообщил Кузнецов (Дроздов, разумеется, все время называл его Грачевым), они с Каминским и Беловым уехали во Львов, когда отряд еще только пытался перейти железную дорогу Ровно — Ковель. Во Львове жили у знакомых Каминского. Кузнецов говорил, что видел в городе Харитонова и считал, что вся группа Крутикова благополучно дошла до города и нормально работает. Устанавливать контакт с группой не было необходимости: вскоре вблизи города должен появиться весь отряд.

Во Львове Кузнецов провел несколько террористических актов, а утром 9 февраля им были уничтожены два немецких генерала. После этого группа Кузнецова на несколько дней затаилась на квартире у родственников Каминского. В городе не появлялись. Машина стояла в сарае. В какой части города это было, Кузнецов Дроздову не сказал.

К тому времени Кузнецов из бесед с немцами уже знал, что большой отряд советских партизан, двигавшийся с севера в сторону Львова, после боев повернул обратно. Значит, отряд к городу не подойдет.

Вот почему Кузнецов решил ехать к фронту и попытаться его перейти.

Утром 12 февраля они выехали из города по дороге на Злочев. В пути их остановил пост полевой жандармерии. Кузнецов застрелил проверяющего офицера, и им удалось уехать из села. Но, опасаясь, что после этого немцы быстро перехватят их на дороге, Кузнецов с товарищами решили бросить машину и скрыться в лесу.

Они долго блуждали по лесу, часто меняя направление, и уже под вечер увидели крадущегося между кустов бородатого человека в старой, оборванной одежде.

По внешнему виду сразу можно было определить, что это один из скрывающихся от немцев и бандеровцев евреев. Он был страшно напуган внезапной и, казалось ему, гибельной встречей с немцами. Кузнецов и Белов были в немецкой военной форме, и стоило большого труда убедить его в том, что перед ним не фашисты, а советские люди. Тогда он привел разведчиков в хорошо укрытую в овраге землянку, в которой жили еще несколько человек.

Утром, когда Кузнецов, пристроившись в уголке, при свете коптилки делал свои записи, он вдруг неожиданно услышал:

Это же их песня!

— Откуда вы знаете ее? — срывающимся от волнения голосом спросил он у напевавшего хозяина землянки. Разведчик был уверен, что пришла она в этот лес вместе с их отрядом.

— В соседней землянке ее напевают двое партизан.

Кузнецов попросил провести его к соседям. И здесь он встретился с лежащими Дроздовым и Приступой. Оба тяжело болели. Приступа бредил. У Дроздова кризис миновал, он был в сознании, но еще очень слаб.

До вечера просидел Николай Иванович у постели больного товарища. Рассказывал о событиях во Львове. Он торопился быстрее перейти линию фронта, связаться с командованием, сообщить о проделанной работе и получить новое задание. Надо было спешить: война на исходе.

В тот же день один из жителей землянки принес Кузнецову газету «Львiвскi Bicтi» с некрологом на погибших во Львове от рук партизан гитлеровских чиновников. Кузнецов внимательно прочел и взял газету с собой.

На следующий день Кузнецов, Каминский и Белов пришли попрощаться. Они решили идти к фронту. Перед уходом Кузнецов поделился с Дроздовым патронами для немецкого автомата.

И они ушли. С того дня никто из партизан с ними больше не встречался…»

После войны было написано много книг о Н. И. Кузнецове. Описывая его встречу с Дроздовым, авторы допустили неточность, заявляя, что Дроздов к тому времени возглавлял партизанский отряд и все же отпустил товарищей одних в опасный путь, будто бы дав им в сопровождающие только Марка Шпильку и Самуила Эрлиха.

Кузнецов — немецкий офицер (а он до последнего своего часа был в форме) — не мог находиться в одной группе с беженцами-евреями. Больные Дроздов и Приступа сами были беспомощны, поэтому не могли сопровождать Кузнецова, Каминского и Белова. Позднее, когда Дроздов окреп, он действительно возглавил небольшую группу партизан. После освобождения Львова группа Дроздова была расформирована. Дроздов и Приступа ушли на фронт. Оба дожили до Дня Победы. Но жизнь их оборвалась трагически. Дроздова растерзала в 1945 году оуновская банда в Боратине, куда он приехал повидаться с малолетней дочкой, которую воспитывали родители жены, также погибшей от бандитской пули. Федор Приступа погиб после войны в дорожной катастрофе. Он тогда работал председателем колхоза под Ковелем.

Да, никто из медведевцев больше никогда не встречал Николая Ивановича Кузнецова. В его жизни и смерти, в его подвигах много легендарного, неизвестного. Многое не удается выяснить до сих пор и о его деятельности во Львове. Где, у кого нашли убежище три боевых друга в этом городе, в котором даже тот, кто останавливался лишь на ночлег, обязан был под страхом смертной казни регистрироваться в комендатуре? А ведь группе Кузнецова пришлось пробыть во Львове не один день. Немало и других весьма существенных вопросов ждут выяснения.

…Перед нами разрозненные последние странички летописи жизни-подвига отважного разведчика. Приводимый ниже документ, как и другие, цитируемые на последующих страницах этой книги, обнаружен в архивах фашистской тайной полиции, чиновники которой в паническом бегстве даже не успели замести следы своих черных дел.

«Секретно. Государственной важности. Лемберг. 2.1V.1944 г.

Телеграмма-молния

Главному управлению имперской безопасности для вручения СС группенфюреру и генерал-лейтенанту полиции Мюллеру лично.

Берлин.

Во время одной из встреч 1 апреля 1944 года украинский делегат ОУН группы Бандеры, обсуждавший с нами возможности совместной работы против большевизма, сообщил, что одним подразделением УПА[8] 2 марта 1944 года задержаны в лесу вблизи Белогородки, в районе Вербы (Волынь), три советских агента.

УПА удостоверило личность трех арестованных, как свидетельствует ниже:

1. Руководитель группы под кличкой «Пух» имел фальшивые документы обер-лейтенанта германской армии, родом якобы из Кенигсберга. На удостоверении была его фотография в униформе немецкого обер-лейтенанта.

2. Поляк — Ян Каминский.

3. Стрелок — Иван Власовец, под кличкой Белов, шофер «Пуха».

Все арестованные советско-русские агенты имели фальшивые немецкие документы, богатый материал: карты, немецкие, украинские и польские газеты, среди которых: «Лембергер цейтунг»[9], а также отчет об их агентурной деятельности на территории немецко-русского фронта.

Судя по этому отчету, составленному лично «Пухом», им и двумя его сообщниками, в районе Лемберга были совершены следующие акты:

…После выполнения задания в районе Ровно «Пух» направился в Лемберг и получил убежище у одного поляка. Затем «Пуху» удалось проникнуть на совещание высших представителей власти в Галиции под руководством губернатора д-ра Вехтера.

«Пух» имел намерение застрелить при этих обстоятельствах губернатора д-ра Вехтера. Но из-за строгости предупредительных мер гестапо этот план не удалось осуществить, и вместо губернатора убиты вице-губернатор д-р Бауэр и секретарь последнего д-р Шнайдер… В своем отчете «Пух» описывает акт убийства подробно, до мельчайших подробностей.

После совершения акта «Пух» и его сообщники скрывались в районе Злочева, Луцка, Киверцев. Они нашли приют у евреев, которые скрывались от властей. От них они получили карты и газеты и, между прочим, экземпляр «Лембергер цейтунг», в которой помещен некролог в связи с убийством Бауэра и Шнайдера.

В это время у них произошло столкновение с гестаповцами, когда те пытались проверить их автомашину. При этом «Пух» застрелил одного из сотрудников гестапо. В отчете имеется точное описание событий.

При другой проверке автомашины «Пух» снова застрелил одного немецкого офицера и его адъютанта, а после этого он вынужден был бросить автомашину.

Чтобы пробиться в Ровно и дальше в сторону немецко-русского фронта, ему пришлось бежать в лес.

«Пух» имел намерение лично сдать свои отчеты одному из руководителей советско-русской армии, который отправил бы их дальше, в Москву…

…Задержанный подразделением УПА советско-русский террорист, несомненно, есть давно разыскиваемый нами Пауль Зиберт, который похитил в Ровно среди прочих генерала Ильгена, а в дистрикте Галиция застрелил подполковника авиации Петерса, старшего ефрейтора авиации, вице-губернатора д-ра Бауэра и его президиалшефа д-ра Шнайдера, а также майора полевой жандармерии Кантера.

Подробности, имеющиеся в отчете «Пуха» («Зиберта»), о местах и времени совершения актов, захваченных боеприпасах и др. кажутся совсем точными.

От боевой группы Прюцмана поступило сообщение, что «Пауль Зиберт» и оба его сообщника были расстреляны на Волыни при попытке к бегству.

Представитель ОУН пообещал, что полиции безопасности будут сданы все материалы в копиях и оригиналах.

…Приобретением ценнейших материалов «Пуха», то есть «Пауля Зиберта», будет выяснено исключительно важное дело государственной полиции.

Во вторник, 4.IV.44 года, в 11 час., состоится встреча референта-информатора с делегатом группы ОУН-бандеровцев, и нужно принять все меры к тому, чтобы ценный материал, необходимый государственной полиции, не попал в руки вермахта.

Начальник полиции безопасности и СС дистрикта Галиция д-р Витиска СС, оберштурмбанфю-рер и имперский советник управления».

Бывший командир отряда «Победители» Герой Советского Союза Д. Н. Медведев частично пересказал этот документ в своей книге «Сильные духом», приведен он и в ряде других изданий. Но, к сожалению, везде в разной редакции. В полном виде, хотя не без некоторых пропусков, в массовой литературе эта телеграмма нами приводится впервые.

Некоторые расхождения, как, например, со званием Пауля Зиберта, объясняются тем, что бандеровцы, будучи не весьма сведущими в немецком языке и порядке оформления офицерских документов, неверно сделали перевод графы «место призыва» в «зольдатенбухе», о котором мы уже говорили, обозначив ее как «место рождения» владельца «солдатской книжки». Также ошибочно указано бандеровцами офицерское звание Зиберта — обер-лейтенант, тогда как ниже в тот же послужной список было вписано очередное звание, «присвоенное» в отряде, — гауптман. Однако, несмотря на это, ценность документа безусловно велика, поскольку он содержит, хотя и не слишком подробные, сведения о последнем этапе деятельности группы Кузнецова. Вместе с тем документ ставит перед нами новые вопросы: кто был тот патриот-поляк, давший убежище советскому разведчику с риском для собственной жизни? Что это за столкновение с гестаповцами при проверке машины, когда оно произошло? Откуда или, вернее, каким образом стала известна бандеровцам настоящая фамилия Белова? И наконец, как очутился Кузнецов со своими друзьями в районе Луцка и Киверцев? Каким образом он пробивался в Ровно, чтобы перейти линию фронта? Все это пока остается невыясненным.

До последнего времени мало кому, кроме специалистов, известен другой секретный гестаповский документ, датированный 29 марта 1944 года, несколькими днями раньше телеграммы-молнии шефу гестапо Мюллеру. Но прежде чем его привести, необходимо сделать некоторые пояснения, чтобы стало понятным происхождение документа.

Немецко-фашистские захватчики отступали. С каждым днем Советская Армия продвигалась все ближе к западным областям Украины. Гитлеровцы и главари украинских буржуазных националистов откровенно нервничали. В целях более тесного сотрудничества с оголтелыми бандами оуновских громил и более полного использования их в вооруженной борьбе против Советского Союза полиция безопасности и СД «дистрикта Галиция» выделила своего представителя — гауптштурмфюрера СС и комиссара уголовной полиции Паппе. От оуновского руководства поддерживать связь с ним было поручено Гриньоху, которого гестаповцы в секретных документах для конспирации называли Герасимовским.

Отщепенец украинского народа Иван Гриньох, священник, окончивший католическую духовную академию в Инсбруке, капеллан прославившегося своими зверствами батальона «Нахтигаль», награжденный нацистами железным крестом, — активный участник расправы над интеллигенцией Львова в июле 1941 года. Это был тот Гриньох, который в фашистских газетах подписывал свои статьи фамилией Коваленко; в июле 1944 года он занял «пост» вице-президента «Украинского главного освободительного совета» — У ГОС. Это был тот Гриньох, который после войны установил тесный контакт с разведкой США и под ее руководством занимался засылкой на территорию Советской Украины шпионов в 1951–1952 годах, а в 1955 году стал консисториальным советником украинской католической церкви в Западной Германии.

Беседы Паппе и других гестаповских шефов с агентом-осведомителем Герасимовским стенографировались или записывались. На каждой такой записи стоят грифы: «секретно, государственной важности», «рассматривать как государственную тайну» и пр.

Первая встреча Герасимовского с Паппе состоялась 6 марта 1944 года в Тернополе, на частной квартире местного руководителя полиции безопасности и СД гауптштурмфюрера СС Крюгера. Гриньох сообщил Паппе, что бандеровская верхушка приветствует тесное сотрудничество с немецкой шпионской службой и уполномочивает его, Гриньоха, быть ее представителем в полиции безопасности и СД.

О результатах новой встречи с Герасимовским Паппе информировал руководство службы безопасности:

«Лемберг, 29 марта 1944 г.

Секретно. Государственной важности

Во время встречи с паном командиром 27.3.1944 г. Герасимовский, между прочим, сообщил, что одному из отрядов УПА за линией фронта удалось взять в плен разных большевистских агентов. Проводником группы агентов из 3–4 человек был человек, одетый в форму обер-лейтенанта немецких вооруженных сил. Кроме того, эта группа агентов имела при себе материалы, относящиеся к убийству шефа управления Бауэра… Герасимовский не знает, живы ли еще пойманные отрядом УПА агенты, однако он пообещал пану командиру собранный подтверждающий материал доставить в полицию безопасности, а также агентов, если они еще живы и их возможно будет перевести через линию фронта.

Криминал-комиссар».

Примерно так же сообщается об этой встрече и в другом источнике. «При встрече пана коменданта Витиски с Гриньохом 28 марта 1944 года, — писал Паппе, — последний, между прочим, отметил, что одному из отрядов УПА удалось взять в плен… большевистских агентов. Вожаком… трех или четырех человек был человек, одетый в форму обер-лейтенанта немецкой армии. Группа имела при себе материалы, которые можно связать с убийством руководителя управления Бауэра… Гриньох обещал… доставить захваченные материалы и агентов, если они живы, в полицию безопасности».

В главной своей сути оба документа идентичны.

О том, что оуновские предатели украинского народа повинны в гибели Н. И. Кузнецова, свидетельствует также секретная записка из архива бывшей канцелярии генерал-губернатора Польши военного преступника Франка о совещании 12 мая 1944 года в Краковском замке. В ней, в частности, отмечается, что один из отрядов УПА захватил в плен и расстрелял в восточной части «дистрикта Галиция» советского разведчика, который уничтожил вице-губернатора Бауэра.

«Мы до сих пор с полной достоверностью не знаем всех обстоятельств гибели Кузнецова. Слишком бурные события ожгли землю, где прошли последние дни его жизни и борьбы, слишком отрывочны и во многом противоречивы свидетельства дошедших до нас документов. Но мы знаем главное — Николай Иванович Кузнецов умер, как и жил — героем», — написано в одной из биографических книг о Кузнецове. И в этих словах — правда о жизни и подвиге легендарного героя.

Летом 1943 года на центральной площади города Ровно должен был состояться парад, на котором ожидалось присутствие Коха и других главарей рейхскомиссариата «Украина». Во время «торжества» Кузнецов со своими боевыми товарищами должен был уничтожить Эриха Коха. Отправляясь на выполнение этого ответственного, связанного со смертельным риском задания, Николай Иванович оставил в отряде «Победители» запечатанный конверт с надписью: «Вскрыть после моей гибели».

Кох не прибыл на парад и на этот раз ушел от народного возмездия. Но письмо осталось. После того как стало ясно, что Грачев никогда уже не вернется со своего последнего задания, пакет вскрыли. Текст его приводит в своей книге «Сильные духом» Герой Советского Союза Д. Н. Медведев. Вот они, пламенные строки письма-завещания Кузнецова:

«25 августа 1942 года, в 24 час. 05 мин., я опустился на парашюте, чтобы беспощадно мстить за кровь и слезы наших матерей и братьев, которые стонут под ярмом немецких оккупантов.

Одиннадцать месяцев я изучал врага, пользуясь мундиром немецкого офицера. Я готовился к смертельному для врага удару, пробирался в самое логово сатрапа — немецкого тирана на Украине Эриха Коха.

Задание очень важное, и, чтобы его выполнить, нужно пожертвовать своей жизнью, ибо уйти из центра города после удара по врагу на параде — совершенно невозможно. Я люблю жизнь, я еще очень молод. Но потому, что Отчизна, которую я люблю, как свою родную мать, требует от меня пожертвовать жизнью во имя освобождения ее от немецких оккупантов, я сделаю это. Пусть знает весь мир, на что способен русский патриот и большевик. Пусть запомнят фашистские главари, что покорить наш народ невозможно так же, как и погасить солнце. Немецкие кретины Гитлер, Кох и компания думали уничтожить наш великий советский народ. По своему скудоумию они думали, что в море крови можно утопить русский и другие братские народы СССР.

Они забыли или не знали истории, эти дикари XX века… Пусть я умру, но в памяти моего народа я буду бессмертен.

«Пускай ты умер! Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету».

Это мое любимое произведение Горького, пусть чаще читает его наша молодежь…

Ваш Кузнецов».

Он был мечтателем и романтиком, этот беззаветной храбрости человек. Мечтал он о счастливом будущем и находясь полтора года над пропастью. В. К. Довгер вспоминает:

— В короткие часы отдыха у нас на конспиративной квартире Николай Иванович часто говорил о том, как мы пройдем улицами послевоенного Ровно — красивого, поднявшегося из руин и пепла…

Однажды у костра на партизанской стоянке Николай Кузнецов говорил:

— Если после войны мы будем рассказывать о том, как и что мы делали, этому едва ли поверят. Да я и сам, пожалуй, не поверил бы, если не был бы участником этих дел.

Не суждено ему было дожить до Победы, не суждено было пройти по улицам города его боевой молодости. Но и сегодня он живет среди нас. Он погиб как Сокол из песни, которую так любил. Погиб, сражаясь до последнего вздоха. Его помнит благодарная Родина, воспитавшая и пославшая верного сына на подвиг.

5 ноября 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР Николаю Ивановичу Кузнецову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Не только в бронзе и граните памятников сохранится для будущих поколений память о герое Отечественной войны, чей подвиг известен всему миру. Живет, не умирая, и будет жить в веках имя героя.