Граф Рысев 3

Глава 23

— Женя, я рада, что могу подойти к тебе и взять за руку, — я распахнул глаза и увидел подходящую ко мне красавицу с рыжевато-пегими волосами.

Огромные зелёно-жёлтые глаза смотрели немного снисходительно. Она шла очень мягко, но оставалось впечатление, что подкрадывается, на мягких лапах. На ней было надето весьма откровенное платье, которое того и гляди, свалится с неё, обнажив прекрасное тело.

— Оно не свалится, — проговорила она с лёгкой полуулыбкой. Странно, я думал, что мысли невозможно прочесть. Неужели я настолько предсказуем и подобные мысли у меня на лбу написаны? — Это платье специально так сшито, чтобы создавать иллюзию того, что вот-вот упадёт. Мужчины любят верить в подобные иллюзии.

— А женщины?

— Женщин они больше раздражают. Ведь внимание практически всех приковано к этому платью, в ожидании пикантной сцены. — Она крутанулась вокруг своей оси. — Ну, и как ты меня находишь?

— В виде рыси ты мне нравишься больше, — ответил я, оглядываясь по сторонам. Я опять находился в том странном помещении в облаках, где передо мной предстали боги.

— Неужели я настолько не в твоём вкусе? — она прищурилась и провела длинным ногтем по моей щеке.

— Ну, почему же, — скорее, по привычке, я окинул её раздевающим взглядом. — Я реалист. Зачем доводить себя напрасными надеждами и мечтать о несбыточном?

— Странно. Художник, и вдруг реалист. Разве тебе не положено быть мечтателем? — она приблизилась и теперь стояла совсем близко. Так близко, что я ощущал тепло её тела.

Как и в прошлый раз на мне были надеты пижамные штаны. Сначала я немного замёрз, но сейчас мне стало жарковато.

— Возможно я неправильно представляю себе, что такое быть художником? — спросил я. Наши губы практически соприкасались. Она была высокой, а высоченный каблук позволял быть того же роста, что и я.

— Ты вообще не представляешь, что такое, быть художником. Женя, ты никогда об этом не задумывался. Ты просто им являешься. — Прошептала она, а я закрыл глаза, ожидая, что последует за этим. Поцелуй был очень легкий. В нём не было страсти. — Когда-нибудь, мы, возможно, попробуем, что из этого может получиться, — она тихонько рассмеялась и отошла в сторону.

— Если ты скажешь, зачем, это делаешь, я буду благодарен, — открыв глаза, я наблюдал за ней.

Зрение играло со мной злую шутку, потому что, чем дальше она отходила, тем чаще её силуэт казался размытым и сквозь него проступала рысь. Помотав головой, несколько раз закрыл и открыл глаза. Кажется, всё пришло в норму, во всяком случае это мельтешение образов больше меня не доставало.

— Ты воссоздал пентакль разума. — Понятно, ответа на свой вопрос я не получу. Но послушать про символ, который сумел дорисовать на изнанке, я был не против.

— Значит, у этой картинки есть название?

— Есть, и это не просто безобидная картинка. — Рысь, стоящая ко мне вполоборота, резко развернулась, так, что блестящая грива её волос взлетела и расплескалась по обнажённым плечам. — Если ты найдёшь хорошего мастера, который сумеет создать на основании рисунка артефакт, то сумеешь использовать некоторые его свойства.

— Какие свойства, и как я смогу это сделать? Я не универсал и не маг разума. — Возразил я ей.

— Эта дрянь, Амара, оставила на тебе свою метку. И даже я, являясь твоим тотемом не могу её убрать, — теперь она почти шипела.

— Мне тут одна птичка прочирикала, что у тебя с этой дамочкой вышла ссора. Это, между прочим, подло с вашей стороны. Вы же делили меня. Правда, для разных целей, но не суть, не будем в эту тему углубляться. А свои разборки устраивали в моё отсутствие. Это нечестно. Надо было в таких открытых купальниках в грязи… И, чтобы я всё это видел.

— Женя, ты когда-нибудь договоришься, — предупредила Рысь.

— Что? Даже у приговорённых к смерти есть последнее желание. От вас же я не знаю, чего ждать. Вы же мне не говорите, какого хрена вам всем от меня надо! — Я посмотрел на неё, гордо вскинув голову. Она мне её скоро открутит за такое непочтение. — Что с пентаклем можно сделать и как мне поможет эта замечательная метка на щеке?

— Ты сможешь кратковременно связываться с любым разумным, вызывая в голове его образ и пропуская его через артефакт. Примерно, как Амара связалась с тобой. Это больно, неприятно, и должно применяться в исключительных случаях.

— Неплохо, — я приподнял бровь. — А инструкция по применению этого артефакта будет?

— Сначала, найди мастера, — фыркнула Рысь. — Ну, а потом поэкспериментируй. Точных инструкций тебе никто не даст. Хотя, можешь спросить у Амары. Она с удовольствием тебя проинструктирует.

— Нет уж, спасибо, — я содрогнулся, представляя перспективу новой встречи с той дамочкой. — Я как-нибудь сам справлюсь.

— Что же, это правильный выбор. — Резюмировала Рысь.

— А ты что не могла от неё раз и навсегда избавиться? — я недоверчиво посмотрел на богиню.

— С существом десятого уровня изнанки очень непросто справиться даже богам. Единственное, что может её убить быстро и наверняка — это длительное пребывание на низших уровнях и в реальном мире. Так что, ты, скорее всего с ней больше не встретишься, если, конечно на десятый уровень не полезешь.

— Что мне там делать? — я пожал плечами. Наваждение прошло, и я снова начал замерзать.

— Хорошо, — она наклонила голову, рассматривая меня, а потом выпрямилась и проговорила деловитым тоном. — А теперь, к делу. На каком этапе картина?

— Э-э-э, — протянул я. — Ну-у-у. Я работаю над ней.

— Женя, я прекрасно знаю, что ты чем только не занимался в последнее время, даже точную копию пентакля разума воссоздал. Но ты ни разу даже не приблизился к холсту. — Ласково проговорила Рысь.

— У меня кризис, — я попытался оправдаться. — Совершенно не представляю себе, как должна выглядеть эта картина. Я не вижу на ней твоих приятелей, в каком бы обличье они ни были. Можно сказать, что у меня нет вдохновения.

— Так, найди его! — рявкнула Рысь. — Мне надоело нелепо оправдывать тебя. Займись уже, наконец, делом! А не тем, чем ты в последнее время занимаешься.

Я резко открыл глаза и сел в кровати. Как же меня уже задрали эти ночные выдёргивания непонятно куда. Иди, Женя, работай. Как я буду работать, если не понимаю, что делать? Я не понимаю, как их всех разместить на картине, чтобы никого не обидеть ненароком. И ведь видел-то я далеко не всех. А вдруг кто-то их обделённых зло затаит. Не на них, на них опасно наезжать. На меня. Я-то всего лишь человек, и вряд ли смогу справиться даже со слабым божеством. Так как…

И тут до меня дошло, как именно должна выглядеть картина.

— Женя, — Маша уже в какую ночь просыпалась из-за меня. Она вообще очень чутко спала, реагируя на многие мои телодвижения. — Что-то случилось?

— Нет, маленькая, спи. Я буду в кабинете. Мне нужно кое-что доделать.

Встав и накинув футболку, не меняя пижамных штанов, я пошёл к картине. Долго смотрел на неё. Настолько долго, что изображение поплыло перед глазами, выстраиваясь во вполне законченное произведение. На этот раз я даже успел почувствовать, что падаю в какой-то транс, прежде, чем потянуться за красками и кистями.

Не знаю, сколько прошло времени, наверное, много. Какая-то свободная часть моего мозга отмечала, что дверь в кабинет несколько раз открывалась и появлялись то егеря, то Маша, а один раз заглядывал дед. Но моё внимание было целиком и полностью поглощено картиной.

Пару раз я замечал, как по полотну пробегает волна странного синего пламя. Оно запекало краску, создавая совершенно причудливые формы, не влияя на холст.

Наконец, я нанёс последний штрих, и опустил руку с кистью. Палетка с красками полетела на стоящий передо мной стул, а я стоял и смотрел на то, что у меня получилось. Это было странно. Это была очень странно, но, даже на меня производило впечатление.

— Принимайте работу, и оставьте меня уже в покое, — негромко произнёс я.

Мир качнулся, и я попытался уцепиться за спинку стула, но схватил руками лишь пустоту.

— Кто-нибудь мне объяснит, что здесь вообще изображено? — рядом со мной звенел голос Мыши, который запомнился ещё в прошлый раз всеми своими пищащими обертонами.

— Полагаю, сам художник нам сейчас и разъяснит, что он имел в виду, рисуя вот это… — Голос Кречета звучал недовольно.

Вокруг в унисон заговорили остальные боги, и тогда я приоткрыл один глаз. Ну, конечно, где я ещё мог оказаться, если не в этом колонном зале?

— Дорогая, может быть, ты уже выяснишь у своего подопечного, что это такое? — слышать Машин голос из уст этой стервы было неприятно. Но она не собиралась считаться с моими чувствами. — Ты же понимаешь, мы все сейчас довольно взвинчены и можем совершить то, о чём впоследствии сильно пожалеем.

— Женя, — голос Рыси звучал совсем близко. Тогда я открыл глаза полностью, и оглядел собравшихся.

— Что, Женя? Знаете, есть такая песенка, которая очень точно характеризует всех вас. «Нрав богов порочен от начала дней», — по-моему, я сфальшивил даже в такой короткой строчке. — Очень верно, не правда ли?

— Не груби, — вперёд вышел Кречет.

— Я пытаюсь. — Я посмотрел на свои руки. В правой всё ещё была зажата кисть. Она была не годна для дальнейшего применения. Какая-то облезлая вся. Без всякого сожаления швырнул её на холодный пол, который сам был произведением искусства. При этом нисколько не заботясь о том, что оставшаяся краска может его испортить. Если честно, мне было на это плевать.

— Женя, мы все просто хотим выяснить, что изображено на этой картине? — Рысь мягко улыбнулась и положила руку мне на предплечье. При этом я почувствовал, как кожи коснулись огромные и острые когти.

— Вы все, неужели ты не видишь? — я повернулся к ней. — Я долгое время думал, как это сделать. Чтобы не нарваться на обиды с вашей стороны, и на непонимание со стороны людей. Потом до меня дошло. Тот облик, который вы явили мне впервые и есть правильный. Не этот, этот не ваш, а самых ваших влиятельных подопечных, или тот, который вам просто нравится. Что вы на меня так смотрите? Неужели вы думаете, что я настолько тундра необразованная, что Петра Алексеевича Кречета не знаю?

— Это не объясняет ваш выбор, молодой человек. — Мышь вышел вперёд. — Вы могли закрасить эту картину черной краской. Эффект был бы похожим, — заявил он презрительно.

— Это мысль, — я щелкнул пальцами. — Не теряйте её. Скорее всего, я так и поступлю. А потом заработаю миллионы, объясняя всем, что он увидит своего бога, если будет смотреть на картину под определённым углом. Благодарю за идею. Она, правда, не нова, но мы внесём в неё новые, так сказать, краски.

— Сарказм был неуместен, Евгений, мы просто пытаемся понять…

— В этой картине каждый человек увидит именно своего покровителя. И, поверьте, его увидит каждый, я же тебя вижу, — и я, не глядя на рысь, коснулся языка пламени на картине. — В ней есть магия, моя магия и то, как я вас вижу. Ведь я вас действительно вижу.

Мы все вместе снова уставились на картину. Это была всё та же поляна, но наполненная просто немыслимым количеством форм. Озеро вдалеке, ещё дальше взмывают вверх горы, облака, сменяются грозными тучами и сбоку на поляну накатывает морская волна, из которой формируется ураган. По другому краю бежит вверх лоза, плавно переходящая в плющ, который сменяется диким огурцом, переходящим в розовую плеть и так до бесконечности. Камни и мох, всполохи пламени и легкие завихрения воздуха в вышине. Если вглядываться в получившуюся картину, то можно разглядеть, что она имеет глубину, и в этой глубине есть что-то ещё. Что-то тёмное и неповоротливое, с запахом крови и битвы.

— Надо признать, в этом что-то есть, — Кречет подошёл ко мне и похлопал по плечу. — Надо проверить, как это полотно действует на людей. Если всё так, как ты говоришь, то мы отблагодарим тебя.

— Вот этого не надо, — я передёрнулся. — Давайте договоримся. Если я прав, то вы просто оставляете меня в покое.

— Мы подумаем, — кокетливо улыбнулась Соколиха.

— Женя, — я помотал головой, пытаясь восстановить равновесие. Сразу же пришло ощущение, что меня кто-то крепко держит за талию. — Женя, что с тобой? — сквозь шум в ушах прорвался голос Маши. — Кто-нибудь приведите Лебедева!

— Маша, — просипел я, нащупывая стул и опускаясь на него. — Не суетись. Я просто немного устал. — Глаза открывались с трудом. Это был уже четвёртый переход за сутки неизвестно куда и обратно. И он не прошёл для меня даром. — Сейчас, всё будет в порядке.

И я открыл глаза, сфокусировав взгляд на обеспокоенном личике жены.

— Я так испугалась, — призналась она. — И как часто на тебя такой транс находит? Мне надо знать, чтобы быть готовой.

— Думаю, что подобное больше не повторится. — Я встал и подошёл к картине. — Это был второй раз и последний. Иди сюда, — Маша подошла и встала рядом.

— Жень, ты весь в краске. — Она облегчённо хихикнула. — И грудь и волосы. Про руки я вообще молчу.

— Тяжела жизнь художника. Представляешь, сколько нашему брату приходится на мыло тратить, да всякие протирки, чтобы кожа перчатками не сползала? — я посмотрел на неё и подмигнул.

— А, это поэтому картины так дорого стоят. А потрет в семейную галерею так целое состояние? — лукаво спросила она, привалившись к моему боку. Словно до сих пор не была уверена, что со мной всё в порядке.

— Ну, тебе в этом плане повезло. Я не возьму за портрет ни копейки. Если только натурой, — я хмыкнул. — Посмотри на картину. Что ты здесь видишь?

— Она очень странная, Жень. Эта картина притягивает и… Ой, сокол, — Маша вдруг оживилась, смотри, вот тут сокол, — и она потянулась к картине.

— Осторожно. Краски ещё не высохли, — предупредил я её.

Тут дверь распахнулась и в кабинет вбежал Лебедев.

— Что тут у нас, — он тут же замахал перед носом рукой. — Я окно открою.

— Открывайте, — разрешил я.

— Неудивительно, что вам, Евгений Фёдорович, плохо стало. Было бы вдвойне удивительно, если бы было хорошо, — проворчал целитель. — Там ваши егеря притащили нечто очень любопытное… Ну-с, давайте вас осмотрим, — добавил он, поворачиваясь ко мне от окна, из которого потянуло свежим воздухом.

— Не надо меня осматривать, со мной всё в порядке, — отмахнулся я от целителя.

— А мне вот, например, кажется, что присутствуют некоторые признаки отравления. Мне нужно произвести хотя бы поверхностный осмотр, чтобы подобрать восстанавливающее лечение. — Упрямо настаивал Лебедев.

— Да не… — И тут я наткнулся на умоляющий взгляд Маши. — Ну, хорошо, смотрите. Только избавьте меня, ради всех богов, от медицинских терминов. Они меня в ступор вгоняют. Не все, но многие.

— Не замечал, что всё настолько плохо, — хмыкнул Лебедев, запуская диагностическое заклинание.

— Аристарх Григорьевич, я долгое время считал, что склеротические бляшки — это престарелые проститутки, а вы говорите… — я осекся, и посмотрел на Машу. — Ничего, тебе нужно привыкать. Боюсь, в своём училище ты и не такое услышишь.

— Ну, что же, Евгений Фёдорович, я так и думал. Небольшое отравление, и ничего больше. Марина принесёт вам микстуру. — И он уже собрался бежать, но я его задержал.

— Не так быстро, Аристарх Григорьевич. Посмотрите на картину. Что вы видите?

— Зачем вам знать моё мнение, Евгений Фёдорович, — целитель вздохнул и подошёл к мольберту. — Я так же разбираюсь в живописи, как вы в медицине. Хотя, мне кажется, что вы лукавите. При отсутствие специальных инструментов вы довольно неплохо зашили свою рану… — Он замолчал, вглядываясь в полотно. — Это же лебедь, — проговорил он. Какой красавец. Именно так я его себе всегда представлял. Что это за картина? Это какой-то артефакт? — он повернулся ко мне.

— Я назову её «Обитель богов». — Произнёс задумчиво, и принялся совершенно автоматически протирать кисти ацетоном. — В ней есть моя магия. Да, наверное, её можно назвать своего рода артефактом, вы правы.

— Пожалуй, я пойду, приготовлю тебе ванну, — Маша решительно направилась к двери.

— Вы тоже идите, Аристарх Григорьевич, готовьте свою микстуру. А то у меня что-то, правда, голова кружится.

В дверях целитель столкнулся с дедом. Пока я приводил в порядок кисти, он разглядывал картины.

— М-да. Что ты планируешь с ней сделать? — спросил он, наконец, поворачиваясь ко мне.

— Передам в дар Петербургскому музею искусств. А уж те, кто заинтересован в том, чтобы её увидело, как можно больше людей, не позволят этой картине гнить в запасниках.

— И кто же в этом заинтересован? — дед приподнял бровь. Я не ответил, только хмыкнул неопределённо. — Хорошо, я распоряжусь её доставить к месту назначения, как только краски высохнут.

— Спасибо, — поблагодарил я его совершенно искренне и потянулся за последней кистью. Но её на месте не оказалось. Значит, мне не привиделось, и я действительно бросил её где-то, непонятно где. — А я пойду, пожалуй, смою с себя всю эту краску. Быть художником — это так расточительно. Теперь ещё и кисть новую покупать. — И, недовольно бурча, я вышел из кабинета, оставив деда стоять перед картиной.