Гракх Бабёф и заговор «равных»

Призрак коммуниста в публицистике XIX в.

Посмертная судьба Гракха Бабёфа, как и многих других деятелей Французской революции XVIII в., была не менее насыщенной, чем его биография. Одни политические деятели считали его «своим», хотя отнюдь не стояли на платформе «равных», другие, напротив, критиковали, хотя сами исповедовали идеологию коммунизма. Еще интереснее оказалась историографическая «жизнь» Трибуна народа: в отличие от Робеспьера или Дантона, всегда занимавших первые места на страницах исторических сочинений, он прошел путь от почти полного забвения, от репутации одного из малозначительных фанатиков-якобинцев к статусу деятеля локального масштаба, чтобы, в конце концов, обрести славу одной из ярчайших фигур Французской революции. На протяжении нескольких десятилетий его имя не сходило со страниц исторических журналов, он удостоился чести издания собрания сочинений за рубежами своей родины, а затем... снова оказался забыт. Историографическая судьба Бабёфа столь нестандартна, а объем литературы о нем так велик, что я сочла целесообразным посвятить исследованиям заговора «равных» отдельную главу.

В начале XIX в. о Бабёфе помнили, пожалуй, лишь историки-эрудиты, да люди, знавшие его при жизни. Авторы классических обобщающих трудов о Революции, которые не могли обойти молчанием фигуру руководителя заговора «равных», упоминая о нем, ограничивались навешиванием ярлыков, далеких от беспристрастности. Так, в известном сочинении О. Минье, впервые вышедшем в 1824 г., бабувисты не отделялись от якобинцев и изображались главным образом борцами за восстановление Конституции 1793 г. Заговор «равных» для Минье - всего лишь «странная попытка, носившая на себе такой явный оттенок фанатизма и такой явный характер подражания прериальскому восстанию...»{669}

В том же 1824 г. появилась «История Французской революции» А. Тьера, который припечатал Трибуна народа одной хлесткой фразой: «некто Бабёф, бешеный якобинец»{670}. Будущий президент Третьей республики отнесся к этому революционеру с откровенной неприязнью и не слишком заботился о точности сообщаемых о нем сведений. Так, суть выступлений Бабёфа в термидорианский период против террористической политики якобинцев Тьер описал с точностью до наоборот: «Бабёф был главою умственно больных сектантов, которые утверждали, что сентябрьские убийства были слишком недостаточными, что их нужно возобновить и сделать общими»{671}.

Изучение бабувизма во Франции по существу началось с публикации в 1828 г. книги Ф. Буонарроти «Заговор во имя равенства»{672}. Это сочинение активного участника описанных событий, ставшее ценным источником сведений о деятельности Бабёфа и его сторонников, конечно, не было научной работой в современном смысле: Буонарроти создал скорее публицистическое, пропагандистское произведение, далекое от беспристрастности и лишенное четкой структуры. Мало знакомый с дореволюционной биографией Бабёфа, автор не сообщил даже правильного года его рождения. Однако он оказал важную услугу позднейшим историкам бабувизма, снабдив книгу обширным приложением, где опубликовал ряд программных документов бабувистов. Впрочем, авторов этих текстов Буонарроти не указал, и в дальнейшем исследователям пришлось немало потрудиться, чтобы установить, кто именно из заговорщиков что написал.

В России XIX в. изучение истории Французской революции находилось под запретом вплоть до реформ Александра II. Все, что касалось событий 1789-1799 гг., относилось к сфере не столько исторической науки, сколько общественной и политической мысли, а потому для этого периода развития отечественной исторической литературы мы располагаем лишь несколькими высказываниями о Бабёфе публицистов и писателей.

Наиболее интересен среди них едкий комментарий А.И. Герцена к программе бабувистов: «За этим так и ждешь - Питер в Царском селе или Аракчеев в Грузине. ...Жаловаться трудно, чтобы в этом проекте недоставало правительства... Даже воспроизведение животных не предоставляется их собственным слабостям или кокетству, а регламентировано высшим начальством»{673}. Александр Иванович видел в социально-политическом идеале «равных» прежде всего недостатки - излишний этатизм, централизм, приверженность к насилию, стремление навязать народу свою волю: если бы Бабёфу, полагал Герцен, «удалось овладеть Парижем, комитет insurrecteur приказал бы Франции новое устройство, точно так, как Византии его приказал победоносный Османлис; он втеснил бы французам свое рабство всеобщего благосостояния...»{674} Охарактеризовав бабувистскую утопию хлестким выражением «каторжное равенство»{675} и сравнив ее с крепостным правом, Герцен отметил, тем не менее, и одну заслугу Бабёфа: тот «видел, что, несмотря на казнь короля, на провозглашение республики, на уничтожение федералистов и демократический террор, народ остался ни при чем»{676}. Любопытно, что выдержки из «Былого и дум», в критическом свете рисующие коммунизм французского утописта, были переизданы в 1919 г. отдельной брошюрой{677}, напечатанной по старым правилам орфографии: очевидно, эта книжица должна была служить идейным оружием и против большевиков.

Кое в чем был солидарен с Герценом и Ф.М. Достоевский, тоже отметивший, что Бабёф был единственным деятелем Французской революции, который правильно оценил ее содержание: «Не обновление общества на новых началах, а лишь победа одного могучего класса общества над другим»{678}.

Таким образом, до 2-й половины XIX в. фигура Бабёфа была объектом внимания не столько исторической науки, сколько политической мысли и публицистики. В общих работах по Французской революции Бабёф изображался якобинцем и террористом, несмотря на то, что имел существенные разногласия с первыми и яростно осуждал вторых. До научной беспристрастности было еще далеко: Буонарроти вдохновлял необабувистов, призрак коммунизма бродил по Европе, и консервативные исследователи не жалели черной краски для изображения свирепых повадок и бандитской сущности Бабёфа. Большинство авторов, писавших о Бабёфе, поднимали эту тему не столько из интереса к ней самой, сколько с целью опровергнуть или защитить определенную политическую идеологию.

Первые исследования

Вышедший в 1849 г. труд Э. Флери стал первой специальной монографией о Бабёфе{679}. Консервативно настроенный автор, видевший в современных ему социалистах наследников Бабёфа, не стремился быть беспристрастным и к тому же, как позднее заметил М. Домманже , допустил немало фактических ошибок{680}. Тем не менее именно он ввел в научный оборот такой важный источник, как памфлет Бабёфа «Система депопуляции», о котором Буонарроти умолчал.

Большой вклад в изучение биографии Гракха внесли региональные историки, одними из первых поставившие перед собой задачу не защитить или опровергнуть ту или иную политическую систему, а побольше узнать о своем земляке. Первое исследование, посвященное деятельности Бабёфа до заговора, вышло в 1865 г. из-под пера пикардийского автора Э. Кое. Он нашел в архивах и процитировал в своей книге церковные записи о рождении и свадьбе Бабёфа: именно благодаря Кое стало известно, что будущий Трибун народа родился в 1760 г. В книге была освещена борьба Бабёфа против косвенных налогов и за раздел общинных земель, его конфликт с мэром Лонгеканом. При этом Бабёф был изображен малоприятным и даже несколько комичным субъектом: интриган, мрачный и жестокий вор, дебошир, срывавший выборы, сжигавший не только документы на сеньориальную собственность, но и фамильные портреты. Досталось и сыну Бабёфа Роберу: «Со своим жестоким характером он был кошмаром для детей»{681}. И все же Кое не мог не отдать должного мужеству Бабёфа, которое тот проявил перед лицом смерти{682}. Последующие историки бабувизма отзывались о работе Кое критически. «В сообщении Кое немало неточностей - он датировал, например, первый арест Бабёфа 1791 годом», - отмечал В.М. Далин{683}.

Внесли вклад в бабувистику и другие историки из Пикардии. В. де Бовилле в своей книге по истории г. Мондидье, вышедшей в 1875 г., впервые опубликовал речь Бабёфа от 3 декабря 1792 г. и письмо к Менесье от 22 ноября 1793 г.{684} Еще ряд источников издал несколько десятилетий спустя А. Пату в родном городе Гракха{685}.

Важнейшее значение для историографии заговора «равных» имел вышедший в 1884 г. двухтомный труд французского историка В. Адвьеля. Уникальность этой работы состоит в том, что ее автор был первым, кто сумел использовать документы личного архива Бабёфа, принадлежавшие в то время коллекционеру Ж.-Б.П. Поше- Дерошу В дальнейшем бумаги были распроданы, в 1920-е гг. большинство из них было куплено для ИМЭЛ в Москве (сейчас РГАСПИ. Ф. 223) и на долгое время оказалось недоступно для французских исследователей. Адвьель впервые изучил и опубликовал переписку Бабёфа с секретарем Аррасской академии Дюбуа де Фоссе, из которой явствует, что еще до революции будущий Гракх увлекался уравнительными идеями. Опубликовал историк также ряд более поздних писем и полный текст защитной речи Бабёфа в Вандоме. Обнаружив черновики статей для «Просветителя народа» (газеты Бабёфа, выходившей в 1796 г.), Адвьель смог возразить тем, кто считал эту газету делом рук С. Дюпле{686}. Для многих историков, не имевших в дальнейшем доступа к личному архиву Бабёфа, труд Адвьеля сам по себе стал впоследствии важным источником. Впрочем, несколько десятилетий спустя М. Домманже все же высказал ряд критических замечаний в адрес Адвьеля как публикатора: тот включил в переписку Бабёфа с Дюбуа де Фоссе несколько не имеющих к ней отношения фрагментов, а кое-что из нее, напротив, произвольно выкинул, подойдя, таким образом, к публикации достаточно бессистемно{687}.

Личность Бабёфа Адвьель оценил высоко. Уже во введении он заявил: «Оболганный социалист предстанет в этой книге честным патриотом, который хотел всеобщего счастья, но кое в чем ошибся»{688}. Адвьель заявил даже, что современные ему законы Третьей республики по мере реформирования все более тяготеют к идеалу Трибуна народа{689}. К недостаткам исследования Адвьеля следует отнести довольно существенные фактические ошибки: так, историк поверил в легенды о том, что Бабёф был сыном образованного человека и участвовал во взятии Бастилии{690}. А вот существование «инсуррекционного комитета» бабувистов Адвьель отрицал: по его словам, было лишь «общество демократов - противников роялистской клики»{691}. Существенно, что десять страниц книги отведены рассказу о попытках официальной прессы настроить общественное мнение против Бабёфа{692}: в дальнейшем эта тема еще будет привлекать французских исследователей. Ход Вандомского процесса Адвьель изложил подробнейшим образом. В завершение он назвал Бабёфа «величайшим филантропом»{693} и «мучеником V года»{694}, заявил, что его герой - не правонарушитель, а выразитель социального протеста{695}, иначе говоря, в итоге совершенно сбился на публицистику.

Несмотря на то что выход книги Адвьеля был очень значительным событием в бабувистике, далеко не всех заинтересовали его открытия. По крайней мере, И. Тэн в обобщающем труде «Происхождение современной Франции», подобно своим предшественникам, ограничился при характеристике бабувистов воспроизведением нескольких расхожих штампов: «Сектанты Робеспьера или Марата, ученики Сен-Жюста... За ними стоят уличные бандиты, взяточники без места, одним словом, остатки террористической клики»{696}.

Заметный вклад в изучение бабувизма внес социолог А. Эспинас, опубликовавший в 1898 г. книгу об истории социализма «Социальная история XVIII века и Революция». Посвятив Бабёфу около половины этой монографии, автор тщательно изучил известные на тот момент источники и ввел в научный оборот письмо Бабёфа аббату Купе от 10 сентября 1791 г. - важный документ для понимания идейной эволюции будущего Трибуна народа. «Тип профессионального революционера, не кровожадный и даже чувствительный, но экзальтированный»{697}, - так определил Эспинас личность Бабёфа. Бабувизм он считал продолжением и последним всплеском якобинизма{698}. Рационалистической, геометрической и даже в чем-то картезианской назвал исследователь политику Бабёфа, верившего в реализуемость абстрактных, умозрительных построений{699}. Несмотря на свое откровенно негативное отношение к социализму, Эспинас не пытался принизить историческую роль движения «равных»: он указывал, что публицистика Гракха по-настоящему волновала умы современников{700}, считал, что движение последних революционных эгалитаристов имело бы место и без Бабёфа{701} и не отказывал ему как философу в глубине{702}. Что касается биографии Трибуна народа, то Эспинас воспроизвел в ней распространенные в его время мифы: о том, что отец Бабёфа был воспитателем детей Марии-Терезии, о том, что именно он перед смертью предложил своим детям избрать себе примеры для подражания из Плутарха, в связи с чем Франсуа-Ноэль и стал Гракхом, а также об участии Бабёфа во взятии Бастилии{703}.

Противоположное Эспинасу мнение насчет популярности Бабёфа высказал в своем обобщающем труде 1901 г. А. Олар: «Бабёф никогда не пользовался такого рода популярностью, какою пользовался, например, Марат, а быть может, даже и вовсе не пользовался популярностью. Его слушали до известной степени, когда он говорил языком II года, когда он хотел вернуть изобилие террористическими мерами, когда он поносил Директорию. Как политический писатель он нравился, как социалист он, по-видимому вызывал только удивление»{704}.

В начале XX в. в России также стали появляться научные исследования о Бабёфе. Одно из первых принадлежало перу Е.В. Тарле. Статью «Дело Бабёфа» он написал к столетию излагавшихся в ней событий и в ней по собственному признанию, старался, как мог, выглядеть благонамеренным подданным. Тем не менее опубликовать статью ему удалось далеко не сразу{705}.

Взгляд Тарле весьма критичен и насмешлив: он осуждал литературный стиль революционера, называл того плохим публицистом, чьи статьи растянуты, полны неудачных шуток и восхищения собственной персоной, часто нелогичны, «высокопарны, притворно горячны и что хуже всего - скучны»{706}. Подобно Герцену, Тарле подчеркивал излишнюю любовь Бабёфа к государственной регламентации, использовав для этого термин «гуверманталист»{707}, и на приверженность к насилию: «Террористы 1793 г. могут показаться образцом женственной мягкости, если сравнить их с бабувистами»{708}. «Историческое значение Бабёфа заключается вовсе не в теоретическом новаторстве... - полагает Тарле, - а только исключительно в политической роли, которую ему пришлось сыграть»{709}. В качестве источников своей работы историк использовал книгу Ф. Буонарроти «Заговор во имя равенства», все номера изданий Бабёфа «Трибун народа» и «Газета свободы печати», «Манифест равных» и другие программные документы бабувистов, письма самого Бабёфа и его защитную речь на суде, опубликованные В. Адвьелем, а также документы по истории движения, напечатанные в 1895 г. журналом А. Олара «Французская революция».

В 1904 г. французский историк Г. Девилль выпустил книгу «Термидор и Директория», одна из частей которой посвящалась Бабёфу, а в 1905 г. опубликовал найденные им в архиве департамента Уаза следственное дело Бабёфа и его автобиографию{710}. В том же году Л. Жбанков, опираясь на открытия Девилля, выпустил книгу о «равных». На первых сорока страницах кратко, без оценок, в основном посредством цитат из самого Бабёфа и его соратников (газета «Трибун народа», «Манифест равных» С. Марешаля, письмо к Директории после ареста, проекты декретов) излагался план заговора. Далее отмечалось, что идеология бабувистов была противоположна анархизму и далека от современного автору коммунизма из-за слабого развития производительных сил в XVIII в. Признавая утопичность планов заговорщиков, Жбанков видел ее причины в том, что плебейские массы, способные стать движущей силой восстания, находились в армии Наполеона, а крестьяне, которым кое-что перепало от революции, были заняты перепродажей земли. Кроме того, было указано, что Бабёф исходил из искусственных представлений о человеке, не желая понимать, что неравенство возникло в силу объективных исторических причин. В то же время Жбанков явно тепло относился к своему герою, описывая чистоту побуждений Бабёфа и низость тех, кто осудил его{711}. Отметим, что книга Жбанкова вышла под одной обложкой с произведением А. Бебеля: в годы Первой русской революции 1905-1907 гг. история коммунистического заговора не была, конечно, темой сугубо академической.

Первой отдельной публикацией сочинений Бабёфа стал сборник, выпущенный в 1906 г. А. Тома. В небольшую книжечку были включены отрывки из «Постоянного кадастра», «Трибуна народа», писем революционера; нашлось здесь место и для сочинений других бабувистов : «Новой песни предместий», «Анализа доктрины Бабёфа», «Манифеста равных» (подробнее о них в главе 4) и т. д. Все источники публиковались по книгам Буонарроти и Адвьеля, а также по брошюрам XVIII в. В предисловии к сборнику А. Тома отметил преемственность между бабувистами и левыми политиками XX в. (книга вышла в серии «Социалистическая библиотека») и обосновал необходимость переиздания сочинений Бабёфа тем, что их стало очень трудно достать{712}. Долго ждать выхода русского перевода этого сборника, выполненного Ю. Стекловым, не пришлось. В РГБ имеются два его экземпляра, идентичных по внешнему виду и верстке, но различающихся по издателю, титульному листу и цене: один вышел в 1907 г. в издательстве «Свободный труд» и стоил 50 копеек, второй - у Н. Глаголева, без указания года и стоил 40 копеек{713}. Возможно, двойное издание книги было обусловлено ее нелегальным характером: инициаторы публикации боялись, что единственный тираж будет арестован, и публика так и не увидит сочинений Бабёфа. Впрочем, это всего лишь предположение.

В том же 1907 г. в России вышла популярная брошюра о Бабёфе, автором которой обозначен некто Тель. Эпиграф из К. Маркса и Ф. Энгельса сразу показывает направление мысли автора. Яростно обличая главного противника Бабёфа, который вполне по- марксистски определен как «крупная буржуазия», автор, тем не менее, признавал невозможность реализации бабувистской программы. Как и Жбанков, Тель отмечал, что народ, в частности крестьянство, был далек от коммунистических идей и воспринял бы их скорее враждебно{714}. В силу недостаточной развитости производительных сил в XVIII в., Бабёф, по мнению Теля, не мог понять «сути классовой структуры общества»{715}. «Коммунизм Бабёфа был слишком беден и казармен. Заслуга Бабёфа заключается, следовательно, не в его плане устроить общество, а в той решительности, с которой он подчеркивал противоречие классовых интересов богатых и бедных, правителей и управляемых», - заключал автор{716}.

Н.С. Русанов, опубликовавший в 1908 г. отрывки из своей будущей книги о развитии социализма, подчеркивал сходство доктрины Бабёфа с античными и средневековыми утопическими теориями. Эта доктрина, по мнению автора, соединяя в себе архаические черты и элементы современных социалистических учений, обеспечивала историческую преемственность идеологий{717}. Вопреки всем ранее названным авторам, Русанов полагал, что «сам по себе заговор равных... не мог во всяком случае являться чем-то химерическим и детски-нелепым, как то принято делать среди филистерствующих историков, которые охотно смешивают объективность с поклонением успеху»{718}. «Дешевыми остроумцами буржуазного лагеря» счел Русанов, тех, кто критиковал учение Бабёфа за грубость, аскетизм и апологию «коммунистического хлева»{719}.

Сугубую антипатию вызывал Бабёф у П.А. Кропоткина, для которого его программа была выражением этатизма и оторванности от народа{720}. «Бабёф, судя по его сочинениям и письмам, был только оппортунистом коммунизма тех годов, - писал знаменитый анархист в своей книге о Французской революции, изданной в 1909 г. - Его представления по этому вопросу, а также предлагавшиеся им способы действия клонились к измельчанию идеи... Бабёф, как совершенно верно заметил один из его нынешних хвалителей, старался незаметно подмешать коммунизм в демократию»{721}.

Название вышедшей в 1910 г. книги француза П. Робике - «Буонарроти и секта равных» - говорит само за себя. Бабувисты представлены здесь опасной кучкой поджигателей. «Теории заговорщиков были очень просты и немного наивны»{722}, - считал автор, хотя дело было скорее в том, что это он сам представил историю бабувистов крайне упрощенно. Тем не менее книга Робике имеет важное достоинство: в приложении к ней опубликован ряд произведений Буонарроти, освещающих историю заговора, в том числе «Ответ М.В.», комментарий к «Анализу доктрины Бабёфа» и другие.

В 1911 г. в Бостоне вышла книга о «равных», принадлежащая перу Э.Б. Бакса. Ее автор сделал вывод об идеологическом непостоянстве своего героя, которое ярче всего проявилось в изменении его отношения к Робеспьеру и режиму II года. Ничего оригинального в идеологии бабувизма Бакс не находил: по его мнению, это была всего лишь смесь взглядов Мабли, Морелли и Руссо. Влияние последнего сблизило риторику бабувистов и робеспьеристов: однако это были разные идеологии, так как последние не отрицали частную собственность и защищали интересы мелкой буржуазии. В любом случае Бабёф - это герой и пионер международного социалистического движения, хотя его имя и известно лишь немногим любителям старины, считал Бакс{723}.

Ничего нового к истории заговора «равных» не добавил Ж. Сансье: его диссертация, изданная в 1912 г., была посвящена истории бабувизма после Бабёфа, поэтому событиям XVIII в. здесь отведена лишь первая, вводная, глава. В завершение работы автор отмечал, что имя Бабёфа до сих пор звучит в политическом лексиконе французов, но теперь это скорее фигура речи, чем свидетельство знакомства с его биографией и идеологией{724}. Наверное, Сансье не предполагал, что всего через несколько лет в одной далекой стране биографии его героя будут издавать массовыми тиражами, а с его идеологией в обязательном порядке знакомить школьников.

Во 2-й половине XIX - начале XX в. знания историков о Бабёфе и заговоре «равных» значительно умножились. Были введены в научный оборот и опубликованы многие источники из департаментских архивов и частных коллекций. Ученые составили более или менее четкое представление о содержании взглядов Бабёфа и его плана по преобразованию Франции. Однако дальше пересказа событий, изложения замысла бабувистов и рассуждений о том, мог ли он реализоваться, исследователи пока еще не шли. Вместе с тем многие работы по-прежнему несли на себе оттенок публицистичности: исследователей интересовало мировоззрение Бабёфа не само по себе, а как оно соотносилось с современными им левыми идеями.

Из «маргиналов» в «предшественники большевизма»

Революция 1917 г. в России открыла новую страницу в истории изучения деятельности Бабёфа. Маргинал и оригинал, мало кому интересный до той поры, превратился в героя злободневных дискуссий, провозвестника коммунистической революции, предтечу Маркса, Энгельса и Ленина. На этом фоне активизировались и сугубо научные штудии по данной тематике.

Ж. Жавог, потомок одного из расстрелянных участников бабувистского нападения на Гренельский лагерь 1796 г., в 1925 г. выступил со статьей, посвященной этому событию, где доказывал его связь с делом Бабёфа. По мнению автора, правительство заранее знало о готовящемся восстании. Карно, все более склонявшийся тогда на сторону роялистов, умело использовал Гренельское дело для дискредитации бабувистов и левых в целом{725}.

Не оставил Бабефа без внимания и знаменитый культуролог К. Леви-Стросс. Его научно-популярная брошюра «Гракх Бабёф и коммунизм» была напечатана в Париже в 1926 г. в просветительской серии социалистически ориентированного издательства «Эглантин». Она содержала самую общую информацию об уравнительной мысли XVIII в., биографии Бабёфа и его программе{726}.

Небольшую популярную книжку о бабувистах опубликовал в том же году П. Бессан-Массне. Одним из главных героев этого произведения, близкого к беллетристике, оказался Ж. Гризель, выдавший «равных» правительству. Выражая презрение и к его личности, и к грубому пропагандистскому памфлету, сочиненному Гризелем для солдат, автор, тем не менее, создал очень яркий, запоминающийся образ предателя. Бабёф, «последняя надежда убогих»{727}, был, по мнению Бессана, идейным наследником якобинцев: Робеспьера, Сен- Жюста и членов великих комитетов{728}. Автор подчеркивал, что среди товарищей Бабёфа было «много чистокровных робеспьеристов»{729}. Задуманное бабувистами будущее общество всеобщего благоденствия историк охарактеризовал весьма оригинально: «Что-то в духе старинного русского мира (l’ancien Mir russe)»{730}. Позднее М. Домманже с негодованием заметил об этой книге, что автор не смог выдать ничего, кроме примитивного анекдота о кучке оригиналов-безумцев{731}. Не исключено, что критикуя бабувистов, Бессан имел в виду и приверженцев нового режима в России, а задач быть объективным и глубоко научным попросту не ставил.

Тем временем в СССР наступила новая эпоха в изучении заговора «равных». Уже в 1923 г. была опубликована переведенная на русский язык К.М. Горбач книга Буонарроти. Историк и организатор профсоюзного движения В.В. Святловский написал для нее предисловие, проникнутое любовью к старине и революционным романтизмом, но пока еще далекое от стиля историков-марксистов, который сформируется в последующие годы. «В общих историях Великой Французской Революции материала о Бабёфе искать не приходится, - пожаловался Святловский в конце своего предисловия. - В них нет ничего о “равных” и о бабувизме нет - и по неподготовленности авторов, и по манере их трактовать историю этой эпохи. Революционное восстание против собственности нарушало рамки их исследований»{732}. Оригинальное приложение, данное Буонарроти к своей книге, было в настоящем издании сильно сокращено. Зато книгу дополнили отрывками из защитных речей бабувистов на Вандомском процессе.

Одна из первых советских научных публикаций о Бабёфе принадлежала перу В.П. Волгина - это статья, опубликованная в 1922 г.{733} и повторно в 1935 г.{734} Автор проанализировал бабувистские планы по организации революционной диктатуры и меры, которые должны были обеспечить поддержку новой власти народом сразу после восстания. Именно вопросы практики считал Волгин самыми интересными и важными в изучении заговора «равных», организаторы которого были «в весьма малой степени теоретиками»{735}. Лишь постановка вопроса о реализации коммунистического идеала на практике отличает, по мнению ученого, бабувистов от Морелли, чьи труды были для них главным идейным источником. Первоначально, полагал Волгин, идеология Бабёфа представляла собой мелкобуржуазный эгалитаризм{736}; заслуга же Бабёфа-мыслителя состояла в том, что он выдвинул идею классовой борьбы между богатыми и бедными{737}.

В другой статье, написанной уже в 30-е годы, Волгин заявил, что коммунизм Бабёфа был грубым и аскетичным в силу неразвитости в XVIII в. производительных сил, а значит, и сознательности рабочих. Там же утверждалось, что бабувизм является прямым предшественником марксизма{738}. Эти же самые соображения Волгин высказал и в предисловии к русскому переводу книги Ф. Буонарроти, добавив, что беда бабувистов была в невозможности понять то, что движущей силой социалистической революции может быть только пролетариат{739}. В качестве источников Волгин использовал сочинения Буонарроти, номера газеты «Трибун народа», программный документ бабувистов «Акт о восстании», работу Бабёфа «Постоянный кадастр» и его переписку с Ф. Дюбуа де Фоссе, опубликованную Адвьелем. Кроме того, по свидетельству А.Р. Иоаннисяна{740}, Волгин был знаком и с фондом № 223 Центрального партийного архива Института Маркса, Энгельса, Ленина (в дальнейшем - Институт марксизма-ленинизма), где с конца 1920-х гг. хранились документы Бабёфа.

П.П. Щеголев, чья вышедшая в 1927 г. монография стала важной вехой в советской историографии бабувизма, еще не имел, судя по всему, возможности использовать материалы указанного архивного фонда. В качестве источников он привлек газету «Монитор», материалы Вандомского процесса из Национального архива в Париже, книгу Буонарроти и сочинения самого Бабёфа («Газету свободы печати», «Трибуна народа», «Систему депопуляции», «Путешествие якобинцев», «Битые платят штраф», «Хотят спасти Каррье») и документы, изъятые при его аресте. Также исследователь воспользовался источниками, опубликованными в книгах Адвьеля и Эспинаса.

В своей книге Щеголев довольно критично охарактеризовал Бабёфа как деятеля, далекого от идеала рабочего вожака. В первые месяцы термидорианской реакции Бабёф, по мнению историка, «выступает как довольно банальный антиякобинец. Он подхвачен общим потоком»{741}. В дальнейшем, обратив внимание на народную нужду, он переходит «от формальной демократии к революционной диктатуре»{742}. Тем не менее Бабёф, считал Щеголев, до конца будет искать союза с мелкой буржуазией и даже затушевывать коммунистические моменты своей программы, чтобы не отпугнуть ее{743}. Что касается теоретических взглядов этого революционера, то они, по мнению Щеголева, представляли собой лишь смесь из идей разных просветителей XVIII в. Настоящую же заслугу Бабёфа исследователь видел не в оригинальности его мысли, а в попытке практического воплощения задуманного{744}.

В 1933 г. Щеголев выпустил новую книгу, где добавил к прежним источникам мемуары Ж. Малле дю Пана и частично пересмотрел свои взгляды. Согласно новой версии автора, Бабёф после термидора приветствовал свержение Неподкупного уже не как «банальный антиякобинец», подхваченный общим потоком, а совершенно осознанно, поскольку считал Робеспьера недостаточно радикальным. С термидорианцами же сошелся «по ошибке», став для них всего лишь попутчиком, разделявшим их тактические лозунги{745}. Щеголев больше не утверждал, что Бабёф искал союза с буржуазией: это сами термидорианцы, полагал автор книги, хотели повести за собой народное движение и перехватить инициативу{746}. Особое внимание историк уделил опровержению общепринятой до того времени точки зрения о том, что предприятие Бабёфа было заговором узкой группы лиц. По мнению Щеголева, готовилось массовое вооруженное восстание - революция, а не путч{747}. В качестве идейных отцов бабувизма он называл Ж.Ж. Руссо, Г.Б. Мабли, Морелли, а также Т. Мора, Т. Мюнцера, левеллеров и «бешеных», а саму коммунистическую доктрину Бабёфа считал незрелой и примитивной{748}.

Последняя, уже посмертная, публикация Щеголева о бабувистах была посвящена Ф. Буонарроти. В статье излагалась биография этого деятеля и до заговора «равных» и после, отмечалось, что он был одним из главных теоретиков бабувистов. Также здесь в целом повторялись тезисы из книги 1933 г., упоминалось, что бабувизм вырос из якобинизма и идеологии «бешеных» и что он, несмотря на излишнюю сосредоточенность на аграрном вопросе и другие обусловленные эпохой «недостатки», все же был «передовой идеологией передового класса»{749}.

Помимо названных исследований, в 20-30-е годы вышло много научно-популярных работ о Бабёфе. А.Г. Пригожин, выпустивший такое сочинение в 1925 г., на первых же страницах признавался, что написал его преимущественно на основе литературы и не вводит в научный оборот никаких новых источников. Действительно, в книге имеются не только фактические, но и текстуальные совпадения с работой Жбанкова. Целевой аудиторией автора были неспециалисты, основным же объектом освещения - идеология Бабёфа, а не его биография. Доказывая преемственность между бабувизмом и марксистским социализмом, Пригожин, тем не менее, считал «равных» не пролетарскими и даже не предпролетарскими деятелями: «Причины... безнадежности предприятия заговорщиков кроются в социальной природе бабувизма. Несмотря на то что Бабёф искал себе сторонников среди рабочих и городской бедноты, коммунизм бабувистов не был идеологией рабочего класса, а был идеологией мелкобуржуазной бедноты; вследствие этого коммунизм бабувистов был чисто аграрным коммунизмом»{750}. Далее автор еще не раз повторял, что «Бабёф и его друзья не являются предводителями пролетарской партии»{751} и что коммунизм Бабёфа носил «мелкобуржуазный характер»{752}. Другими недостатками учения равных являлись, по мнению Пригожина, идеализация патриархального цехового уклада{753} и то, что бабувисты исходили из «абсолютных понятий о человеке и вещах»{754}.

Любопытно, как Пригожин прокомментировал «скользкий», с точки зрения левых историков, момент идейной биографии Бабёфа - поддержку после 9 термидора будущих деятелей Директории и критику им М. Робеспьера: «По существу, если рассмотреть те положительные стороны, которые, по мнению Бабёфа, имел режим Робеспьера, то они превышают, даже с точки зрения Бабёфа, его отрицательные стороны. Но Бабёф либо боится это признать, либо у него не хватает смелости сделать логический вывод из своих рассуждений»{755}.

С. Моносов в рецензии на книгу Пригожина высказался о ней довольно критически и, прежде всего, как раз о той главе, где говорится о термидорианском периоде жизни главного героя. Рецензент поставил Пригожину в вину определение Бабёфа того времени как «левого якобинца», поскольку этим понятием обычно обозначают таких деятелей, как Ж.М. Колло д’Эрбуа или Н. Бийо-Варенн. Говоря, что Гракх какое-то время поддерживал термидорианцев, автор, по словам Моносова, мог заставить неподготовленного читателя думать, будто Бабёф был заодно с реакционным правительством. «Как и почему создавалось положение, вследствие которого истинный демократ Бабёф выступал заодно с термидорианцами против якобинцев, этого нам т. Пригожин не разъясняет»{756}, - писал Моносов. По мнению рецензента, Бабёф того времени был близок к остаткам группировок «бешеных» и эбертистов, критиковавших Робеспьера за недостаточно радикальные меры в социальной сфере: именно этим и следует объяснять этот странный «союз» с термидорианцами. Кроме того, Моносов выразил несогласие с тем, что Пригожин посчитал бабувистский коммунизм исключительно аграрным{757}. Еще один недостаток книги, по мнению рецензента, небрежность и недобросовестность в ссылках{758}. Несколько десятилетий спустя на ряд фактических ошибок в работе Пригожина указал и С.Е. Летчфорд{759}.

Еще одну научно-популярную, вероятно даже для школьников, брошюру о Бабёфе опубликовал В. Займель. О периоде критического отношения Бабёфа к Робеспьеру в ней упомянуто лишь вскользь{760}. В отличие от Пригожина, Займель считал Бабёфа деятелем отнюдь не мелкобуржуазным. Он изображал Бабёфа едва ли не идеальным, с точки зрения марксизма, революционером: и возможность пролетарской революции он предугадал{761}, и готовил не заговор, а «всеобщий бунт трудящихся»{762}, и деятельность агитационная была у него блестяще поставлена{763}, и вообще Бабёф «был человеком из стали: никакие удары не могли сломить его»{764}.

В 1920-1930-е гг. коммунистические идеи получали все более широкое распространение во Франции. Наиболее видный из историков Революции XVIII в. А. Матьез даже входил тогда некоторое время во Французскую коммунистическую партию. Тем не менее его оценка Бабёфа разительно отличалась от взглядов советских исследователей. В книге 1929 г. о термидорианской реакции Гракху отведен лишь фрагмент главы, повествующей о Тальене и Фрероне: для Матьеза Бабёф был лишь одним из вожаков «золотой молодежи», плохо оплачиваемым агитатором термидорианцев, разочаровавшимся затем в своих покровителях и превратившимся в «анархиста, который толкал народ к бунту»{765}. В посмертном издании «Директории» Матьеза Бабёф представлен вульгаризатором теории Мабли и выразителем интересов амнистированных террористов. «Коммунизм у него это нечто совершенно второстепенное, мало относящееся к его реальной политике»{766}. Поработав в Национальном архиве с реестром подписчиков «Трибуна народа», Матьез пришел к выводу, что среди них были люди из всех общественных слоев и всех регионов Франции. Помимо прочего, Матьез опубликовал письмо Бабёфа к Дантону{767}.

Интересным примером сотрудничества советских и французских историков стала публикация писем Бабёфа в 1934 г. Они вышли в майско-июньском номере французского журнала «Исторические анналы Французской революции», а уже в июле А. Васютинский напечатал русский вариант этой подборки в советском журнале «Борьба классов»{768}.

Бойкий язык и обилие бытовых подробностей - главная черта биографии Бабёфа, написанной Ж. Вальтером. Этот автор смотрел на революционера несколько свысока, порой насмешливо и высказывал сомнение в том, что тот сыграл сколько-нибудь значимую историческую роль. Согласно Вальтеру, деятельность Бабёфа в Руа была главным образом выражением его неудовлетворенных амбиций{769}, двойственность отношения к Робеспьеру - политическим лавированием{770}. Живо описав деятельность бабувистских агентов в округах Парижа{771}, историк представил потенциальных руководителей планировавшегося восстания - военный комитет бабувистской организации - кучкой людей, не знавших, чем им заняться, пропускавших заседания, постоянно озабоченных нехваткой денег, в общем - «чистой воды фантомом»{772}.

Интересно отношение Вальтера к Ж. Гризелю. Историк изобразил его человеком, вызывающим сочувствие и даже симпатию: втянутый в заговор помимо свой воли, постоянно слышащий «Не твое дело!» в ответ на вопрос о том, что будет происходить в период между победой восстания и введением в действие Конституции 1793 г., написавший брошюру на понятном солдатам языке и воспринимавший вещи реальнее всех бабувистов вместе взятых, он оказался вторым по значимости героем книги. «Внимательный и умный наблюдатель, Гризель быстро понял, что предприятие, в которое он вовлечен, лишено последовательности и имеет очень мало шансов на успех»{773}, - в этих словах автора книги явно слышны нотки сочувствия. В завершение своей работы Вальтер дает едкие характеристики и ряду других руководителей заговора: «Лепелетье - главный вкладчик предприятия», «Дарте привел Гризеля и сделал много других ошибок», «Жермен был не очень эффективен, но проявил волю и преданность Бабёфу», «Антонелъ много писал и мало делал»{774}.

Книга Вальтера подверглась критике со стороны коллег-историков. Так, В.М. Далин заявил о поверхностном знакомстве автора с документами и множестве фактических ошибок, часть которых перечислил во введении к своей основной монографии{775}. М. Домманже возмутило то, что Вальтер счел переписку Бабёфа с Дюбуа де Фоссе малозначительным, «дутым» источником{776}. Добавлю от себя, что Вальтер ошибся на год в датировке свадьбы Бабёфа, из-за чего получилось, будто невеста к моменту венчания уже находилась на восьмом месяце беременности{777}. Излишне категоричным выглядит также утверждение, основанное на выдержке из газеты Бабёфа, о том, что настоящим автором идеологии бабувизма был малоизвестный депутат Конвента Арман из Мезы{778}.

В 1937 г. вышла популярная брошюра о Бабёфе Р. Монгренье, предназначенная для коммунистической пропаганды. Бабувизм предстает в ней связующим звеном между демократическими теориями интеллектуалов и народными мечтаниями о равенстве{779}. В той же серии - «Революционные события и биографии» - появилась в 1938 г. брошюра В. Хениша «Жизнь и битвы Филиппа Буонарроти», переведенная с немецкого языка. Она содержала несколько бабувистских документов в качестве приложения, но в целом тоже не претендовала ни на что, кроме просвещения масс в социалистическом духе{780}.

К межвоенному периоду относятся и первые публикации крупнейшего исследователя бабувизма М. Домманже. Одна из первых его работ - небольшая книжечка 1922 г. «Бабёф и “Заговор равных”». Судя по манере изложения, напоминающей учебник, и обилию ссылок на классиков марксизма, произведение предназначалось для пропаганды коммунистических идей в рядах французского рабочего класса (Домманже был не только историком, но и активистом ФКП). Не удивительно, что уже через три года в СССР вышел русский перевод его книги{781}. Подобно своим предшественникам, Домманже не мог пройти мимо вопроса об антиробеспьеристской позиции Бабёфа после 9 термидора и объяснил ее временным заблуждением, поведшим Бабёфа по пути «революции и контрреволюции одновременно»{782}. Домманже считал бабувизм прежде всего продолжением робеспье- ризма{783}. Особо историк остановился на таких актуальных для 1922 г. сторонах бабувизма, как антимилитаризм, идея равенства полов и утверждение необходимости революционной диктатуры{784}. Важно отметить, что, в отличие от советских исследователей, Домманже не идеализировал заговор «равных» как союз единомышленников и не затушевывал идейных противоречий между товарищами Бабёфа.

В статье того же года историк подробно рассмотрел структуру заговора «равных» и методы их агитации, не обойдя стороной и такие неоднозначные ее приемы, как спаивание солдат и использование для пропаганды идей женщин: «Одна женщина по фамилии Ламбер хвалилась тем, что одна завербовала 2000 легионеров»{785}. Изучив бабувистскую прессу, Домманже пришел к парадоксальному выводу: ее основными подписчиками были не пролетарии, а люди среднего класса{786}. Одним из первых этот марксистский исследователь обратил внимание на провинциальные ответвления заговора: как выяснилось, у бабувистов было немало приверженцев в Лионе, департаментах Па-де-Кале и Марна{787}. «Самой большой слабостью заговора была нехватка денег»{788}.

Статья Домманже, вышедшая в 1933 г., была посвящена влиянию эбертизма на идеологию «равных». Автор констатировал, что товарищи Бабёфа и в 1796 г. продолжали делиться на бывших эбертистов и робеспьеристов, и это расхождение постоянно давало о себе знать{789}.

Большой заслугой французского историка стала публикация сочинений Бабёфа. Том, подготовленный Домманже, понемногу освещал все периоды жизни Трибуна народа и включал, помимо прочего, документы (письма, речи) из архива Соммы и из коллекции Анри Роллена (копии документов из собрания Поше-Дероша). Впервые был опубликован ряд писем Бабёфа, освещающих его идейную эволюцию, в том числе знаменитое письмо к Купе от 20 августа 1791 г. Нельзя не отметить предисловие к сборнику, где Домманже привел полную библиографию вышедших ранее трудов Бабёфа и исследований о нем, высказав свои соображения по каждой книге и статье{790}.

Интересовался Домманже и личностью соратника Бабёфа С. Марешаля. В 1938 г. он опубликовал статью об идеях поэта-бабувиста относительно реформы календаря{791}. Через восемь лет вышла публикация, где доказывалось, что именно Марешаль был автором «Манифеста равных»{792}. Принадлежит перу Домманже и небольшая заметка о Буонарроти{793}.

Своего рода итог довоенной советской историографии бабувизма подвела в статье 1939 г. В. Калашникова. Она повторила общие для многих авторов мысли о том, что практические планы Бабёфа имели большее историческое значение, нежели его теории; о решающем влиянии на его мировоззрение философии Мабли и Морелли, взглядов якобинцев и «бешеных», а также вековых крестьянских надежд на достижение справедливости; о незрелости капиталистических отношений и рабочего класса и, как следствие этого, примитивном и ограниченном понимании коммунизма. А вот утверждение Калашниковой о том, что Бабёф опирался на узкий круг заговорщиков и не собирался вовлекать в восстание народные массы{794}, выглядит на фоне других марксистских работ довольно неожиданным. «Наряду с проявлением подлинной классовой ненависти к термидорианцам Бабёф в отдельных случаях поражает своей наивностью и доверчивостью»{795}, - резюмирует автор.

После связанного со Второй мировой войной перерыва, с средины 40-х годов интерес к Бабёфу вновь стал расти. Отчасти это объяснялось подъемом международного коммунистического движения в тот период. Именно тогда внес свой вклад в изучение бабувизма и такой известный французский историк Революции, как Ж. Лефевр. В 1945 г. он выступил со статьей (переведена на русский в 1960 г.), где на основании документов о деле кюре Круасси из города Эталлона (хранится в Национальном архиве Франции - AN. W. 381. Р1. 881) пришел к выводу, что в период выборов 1792 г. будущий Трибун народа выступал за аграрный закон, поскольку против кюре было выдвинуто обвинение в поддержке этого противозаконного требования Бабёфа{796}. Этот же историк годом позже написал: «Коммунизм Бабёфа несет печать своего времени, он нацелен на распределение, а не на производство»{797}. В дальнейшем Лефевр оговаривался, что коммунизм Бабёфа не следует считать аграрным, что бабувисты верили в технический прогресс и приветствовали машинное производство, но все же так и не оставил своего мнения о распределительном характере проекта «всеобщего счастья»{798}. Лефевр настаивал на том, что «коллективные фермы», изображенные революционером в одном из писем к Дюбуа де Фоссе, нельзя сравнивать в советскими колхозами. По существу, полагал историк, Бабёф предлагал мелкособственническое производство, а коммунистическим у него должен был быть только последующий передел урожая - «в целом, это лишь модификация аграрного закона»{799}.

По свидетельству Ж. Дотри, вскоре после войны Лефевр содействовал публикации работ итальянских историков А. Галанте- Гарроне{800} и А. Саитты{801} о Буонарроти и Бабёфе{802}. Он же совместно с

А. Собулем, Ж. Дотри и Р. Бреси организовал в дальнейшем переиздание книги Буонарроти и написал к ней предисловие{803}. Как пишет Дотри, Лефевр, в отличие от предшественников, видевших в Бабёфе лишь продолжателя якобинизма, призывал обратить внимание на отличие Бабёфа от людей II года{804}. Тем не менее порой слова «бабувисты » и «якобинцы» были для историка синонимами: «Якобинский комплот носит название “заговора равных”»{805}.

Книга английского историка Д. Томсона с подзаголовком «Рождение республиканской легенды» посвящена не столько Бабёфу, сколько его наследникам - социалистам последующих периодов. Это не попытка исследования собственно событий Французской революции, а взгляд на XVIII век из века XX. Книга пестрит анахронизмами, иногда броскими, иногда вызывающими недоумение: так, занимавшийся пропагандой Гризель сравнивается с доктором Геббельсом{806}, а бабувисты, по мнению автора, это «революционеры и контрреволюционеры одновременно, нечто вроде троцкистов якобинизма»{807}.

Столь же пропагандистский характер, но с прямо противоположным знаком несет книга о Бабёфе, вышедшая из-под пера Ж. Лепин{808}, которую известный французский специалист по истории Революции Ж. Годшо назвал апологией{809}. Написанная очень популярно и прямолинейно, делящая героев на хороших и плохих, она, тем не менее, содержит ссылки на документы из Национального архива: пропагандистские плакаты, инструкции агентам, списки патриотов, текст допроса Бабёфа.

Возобновилась и публикация источников по истории движения «равных». Так, в 1948 г. в СССР вышло новое двухтомное русское издание «Заговора во имя равенства» Буонарроти под редакцией В.Н. Волгина{810}. Стоит отметить, что именно этой книгой была начата знаменитая серия «Предшественники научного социализма». По сравнению с предыдущим изданием, был сделан новый перевод, выполненный Э.А. Желубовской, и дано более широкое приложение. Комментарии к изданию написал В.М. Далин, который в дальнейшем получит известность как крупнейший специалист по Бабёфу (см. следующий параграф). Но из-за того, что Далин являлся тогда только что вышедшим на свободу политзаключенным, которому предстояло вскоре вновь отправиться в лагеря, его имя не значилось в выходных данных: на титульном листе напечатано: «Комментарии под редакцией А.З. Манфреда».

А вот сборник сочинений Бабёфа, подготовленный в 1950 г. марксистскими историками Ж. и К. Вилларами ничего нового, по сравнению с публикацией М. Домманже 1935 г. не содержал: это всего лишь перепечатка самых известных из ранее опубликованных произведений Гракха. В написанном издателями предисловии бросается в глаза ошибка в дате рождения автора - 23 сентября вместо 23 ноября{811}.

Как видим, в первой половине XX в. историческая наука существенно продвинулась в изучении заговора «равных». Бабёф занял достойное место в «пантеоне» деятелей Французской революции, его стали отличать от якобинцев, начались дискуссии о характере его коммунистической доктрины: являлся ли бабувистский коммунизм сугубо распределительным или же предполагал также обобщение сферы производства, предполагал ли он технический прогресс. Ученые изучали идейное влияние различных просветителей на Бабёфа и анализировали эволюцию его мировоззрения. При этом нередко отмечалось, что теория Трибуна народа не слишком оригинальна и не имеет столь же важного исторического значения, как его практическая деятельность и планы революционной диктатуры на переходный период. Предпринимались попытки объяснить, почему столь радикальный деятель мог нападать на Робеспьера и выступать союзником термидорианцев. Некоторые исследователи пытались доказать, что заговор «равных» был, собственно, и не заговором вовсе, а попыткой организовать всенародное восстание.

Исследования по бабувизму все больше монополизировались историками-марксистами - французскими, советскими, итальянскими. В научный оборот было введено много новых источников, сочинения Бабёфа начали выходить отдельными изданиями. В то же время, хотя ЦПА ИМЛ и стал обладателем ценнейшего архива Бабёфа, советские историки, похоже, не имели туда доступа либо не спешили его осваивать, хотя интересовались Гракхом намного больше, чем их дореволюционные предшественники. Показательно, что, чем прочнее в СССР утверждались сталинский режим и марксистские каноны историописания, тем более «положительным героем» представлялся Бабёф: если в 20-е годы он еще только «мелкобуржуазный эгалитарист», то в 30-е он уже представитель «передовой идеологии».

«Золотой век» бабувистики

Двухсотлетие со дня рождения Бабёфа, пришедшееся на 1960 г., а также появление целой плеяды выдающихся историков, увлеченных историей заговора «равных», стали причинами того, что период с конца 50-х до начала 70-х годов XX в. оказался наиболее плодотворным в историографии данной темы.

Вышедшая в 1957 г. статья философа А.М. Деборина, автор которой опирался на сведения, почерпнутые из книги Буонарроти и переписки Бабёфа с Дюбуа де Фоссе, интересна тем, что автором была высказана мысль о раннем, еще до написания «Постоянного кадастра», формировании коммунистических взглядов у Бабёфа. На их становление, считал Деборин, повлияло творчество не только Мабли и Морелли, но также сочинения Ф. Буасселя, П. Доливье, Э.Н. Ретифа де ля Бретона{812}.

В этом же сборнике появилась одна из ранних публикаций крупнейшего советского специалиста по истории заговора «равных» В.М. Далина. Она была посвящена соратнику Бабёфа Дидье. Исследователь показал, что этот человек, ранее близкий Робеспьеру и его верному приверженцу М. Дюпле, стал одним из главных организаторов движения. Далин выдвинул гипотезу, что в эпоху Наполеона Дидье предпринял попытку возродить бабувистское движение, но в дальнейшем признал, что это предположение было ошибочным{813}.

Первая статья Далина о самом Бабёфе - «Бабёф и Марат» - увидела свет годом раньше{814}. В ней автор проследил эволюцию отношения своего героя к Другу народа - от негативного к позитивному{815}. «Бабёф с гордостью принял кличку “пикардийского Марата”, - писал исследователь. - Однако между ними... не было отношений “учителя” и “ученика”»{816}.

В 1958 г. увидела свет концептуально важная статья того же автора «Робеспьер и Бабёф»{817}. Историк показал, сколь противоречиво было отношение Трибуна народа к Неподкупному, которого он то критиковал, то считал «скрытым аграрником» и своим духовным отцом{818}. «Бабёф, - подчеркивал Далин, - не был ни “довольно банальным антиякобинцем”, как казалось это в 1927 г. П.П. Щеголеву, ни одним из “первых вожаков” золотой фрероновской молодежи, как совершенно ошибочно охарактеризовал его позицию после 9 термидора Альбер Матьез»{819}. В том же году вышла статья Далина «Бабёф весной 1793 г.»{820} В 1959 г. Далин выпустил заметку, где обосновывал новую датировку одного из писем Бабёфа{821}.

Накануне и в год юбилея в СССР появились публикации о движении «равных», написанные представителями других, отличных от истории, наук: литературовед С. Великовский проанализировал поэтическое наследие Бабёфа, Ш. Жермена и Марешаля{822}, С.А. Фрумов изучил педагогические воззрения руководителя заговора, найдя в них общие черты со взглядами Руссо, Морелли и М. Лепелетье{823}. В первом случае источниками автору послужили все те же копии документов, изъятые у Бабёфа при аресте, публикация Адвьеля и стихи, содержавшиеся в книге Буонарроти, во втором - протоколы Комитета общественного просвещения Конвента, публикации французского историка М. Домманже и опять же воспоминания Буонарроти.

В год двухсотлетия Бабёфа советские ученые А.М. Бобков, Н.И. Непомнящая и В.М. Далин подготовили публикацию 13 его писем к жене и сыну, переведенных с подлинников, хранящихся в ЦПА ИМЛ{824}. Так документы ранее практически недоступного московского архива начали вводиться в научный оборот.

Вскоре речь зашла о более масштабной публикации. 21 августа 1960 г. в Стокгольме состоялся коллоквиум о движении «равных», на котором Б.Ф. Поршнев от имени советской делегации предложил французским коллегам осуществить многотомную публикацию сочинений Бабёфа. Предложение приняли, но работа над проектом затянулась, как мы далее увидим, на многие десятилетия.

Не оставил без внимания юбилей революционера и итальянский историк А. Саитта, выступивший со статьей, в которой поставил вопрос о политических взглядах ближайших соратников Бабёфа. Основываясь на публицистике участников заговора, а также более поздних и более ранних (относительно 1796 г.) их сочинениях, он счел Буонарроти и Дебона такими же коммунистами, как Бабёф. Относительно взглядов Дарте сведений Саитта не нашел. Лепелетье, хотя и стал якобинцем лишь из-за гибели брата и после революции сделался либералом, в 1796 г. был, по мнению итальянского историка, искренним бабувистом. Обособленность позиции Антонеля наиболее очевидна: он возражал если не против самой коммунистической идеи, то уж точно против ее немедленного воплощения. Саитта констатировал прогрессирующее отдаление Антонеля от основного ядра бабувистов и скептицизм в отношении всего предприятия{825}.

«Французский ежегодник» за 1960 г. был полностью посвящен Бабёфу. Здесь, в частности, вышло сообщение Б.Ф. Поршнева о стокгольмском коллоквиуме, благодаря чему мы знаем, что израильский историк Я. Тальмон заявил там: Бабёф был не родоначальником коммунистов XIX в., но последним эгалитаристом века восемнадцатого. Норвежец К. Теннесон назвал бабувизм всего лишь ответом последовательных робеспьеристов на термидорианскую реакцию{826}. В этом же выпуске ежегодника были опубликованы переводы ряда работ французских историков, вышедших на языке оригинала в № 162 «Исторических анналов Французской революции».

Одной из них была работа А. Собуля о социальном составе бабувистов. «Уже при беглом рассмотрении мы обнаружим среди бабувистов различные группы, поэтому слово “бабувисты” имеет слишком общий характер»{827}, - сразу заявил историк. Изучив реестр подписчиков «Трибуна народа» и бабувистский «Список лиц, способных командовать», Собуль пришел к выводу, что самая преданная аудитория Бабёфа обитала на севере Франции. Большинство провинциальных подписчиков были людьми зажиточными и даже богатыми. Что касается подписчиков-парижан, то их состав в общем совпадал с составом секционных активистов II года: мелкие ремесленники, лавочники. По мнению Собуля, все эти люди, если и поддерживали Бабёфа, то разделяли скорее традиционные народные идеалы, нежели коммунистические принципы.

Антибабувистской агитации правительства посвятил свое исследование Ж.Р. Сюрато. Изучив, помимо документов Бабёфа, циркуляры и прокламации Директории, хранящиеся в Национальном архиве, историк пришел к выводу, что дело «равных» активно использовалось директорами в борьбе друг против друга, для разжигания антиякобинских настроений у общественности и в других политических целях: так, Карно стремился расправиться с заговорщиками, чтобы его самого перестали ассоциировать с радикалами. В результате власть перестаралась: по мнению Сюрато, Директория сделала Бабёфа более знаменитым, чем он мог бы стать. Кроме того, исследователь оспорил мнение Матьеза насчет широкого распространения взглядов, пропагандировавшихся «Трибуном народа»: подписка того или иного человека не означала его согласия со взглядами издателя газеты; кто-то мог читать ее просто из любопытства, а кто-то - чтобы лучше изучить противника{828}.

Кроме того, во «Французском ежегоднике» 1960 г. можно найти немало интересных работ о Бабёфе, принадлежавших перу советских авторов. Я.М. Захер пришел к выводу о наличии общих черт в идеологии бабувистов и «бешеных», между которыми, однако, была лишь тактическая связь, обусловленная общими лозунгами. По сути же, считал автор, первые были «прогрессивнее» вторых. Захер обнаружил, что Бабёф был знаком с одним из вождей «бешеных» - Ж. Варле, а Жермен и вовсе являлся его близким другом{829}. Интересна статья Л.С. Гордона о дошедших до нас портретах Бабёфа и об истории их публикации{830}.

В этом же выпуске «Французского ежегодника» В.М. Далин, основываясь на обнаруженных им в ЦПА ИМЛ письмах, прокламациях и статьях Бабёфа, а также документах из Архива внешней политики России и Национального Архива Франции, представил новаторскую статью о деятельности Бабёфа в начале революции, его борьбе с косвенными налогами в Пикардии в 1789 г. и его проектах демократизации армии. Таким образом, впервые в отечественной историографии было наглядно продемонстрировано, что Бабёф вышел на политическую сцену не после Термидора, а значительно раньше{831}.

В том же году Далин опубликовал статью о дореволюционных взглядах Бабёфа, проанализировав его письмо к Дюбуа де Фоссе от 1 июня 1786 г. В этом послании будущий революционер, весьма эмоционально отозвавшись о социальных пороках современной ему Франции, сформулировал проект коллективных ферм и высказался в пользу женского равноправия. Идеи раннего Бабёфа Далин нашел весьма зрелыми. По мнению историка, это был уже не эгалитаризм, хотя и еще не коммунизм: во всяком случае, речь шла не только о равном распределении - важнейшую часть этой концепции составлял принцип равного труда{832}.

На юбилейном заседании отделения исторических наук и Института истории АН СССР 6 декабря 1960 г. Далин также выступил с докладом о переписке Бабёфа и Дюбуа. Открыл же заседание В.П. Волгин, повторив в своей речи основные тезисы своих довоенных статей. Ю.А. Мошковская рассказала об откликах на процесс Бабёфа в Германии. В.С. Алексеев-Попов в сообщении о тактике бабувистов еще раз подчеркнул, что речь идет не о заговоре, а о движении, иными словами, считал он, готовилось всенародное восстание, а не путч. Г.С. Кучеренко сделал доклад о Марешале. Отчет И.И. Сиволап об этом заседании вышел в «Вопросах истории». В приложении к нему - «Новые документы Г. Бабёфа», где опубликован все теми же А.М. Бобковым, В.М. Далиным и Н.И. Непомнящей ряд переведенных на русский язык писем, отражающих мировоззрение Трибуна народа. Переводы были сделаны с подлинников, хранившихся в ЦПА НМЛ. Все эти документы вводились в научный оборот впервые, за исключением одного - письма Бабёфа к А. Шоммету, уже ранее напечатанному в книге М. Домманже.

В предшествующий юбилею период аббат Л. Берт обнаружил в замке Фоссе оригиналы писем Бабёфа к Дюбуа, которые до того времени были известны лишь частично, да и то по черновикам. В 1960 г. Берт издал их в журнале{833}, а год спустя новая, более полная по сравнению с выполненной Адвьелем, публикация переписки этих корреспондентов вышла отдельным изданием под редакцией М. Рейнара{834}.

Оживление интереса к первому коммунисту способствовало публикации и других относящихся к нему источников: в начале 1960-х гг. едва ли не каждый номер «Исторических анналов Французской революции» содержал новый документ по истории «равных» или заметку о них{835}.

Настоящую апологию юбиляра подготовил провинциальный историк Р. Легран. Опираясь на документы из архива департамента Соммы, он изобразил Бабёфа «истинным пикардийцем», прекрасным семьянином, патриотом, педагогом, юристом, администратором, знатоком сельской жизни...{836} «Но что кажется мне определяющим в том простом человеке, - писал Легран, - так это энтузиазм апостола, идеализм, соединенный, однако, с совершенно земным реализмом»{837}.

В 1962 г. вышла новая монография о заговоре «равных» - книга молодого тогда французского историка К. Мазорика. По словам автора, Бабёф испытал идейное влияние не только просветителей, но и своих современников-эгалитаристов - Н. Бонвиля и «Социального кружка» в целом{838}. Мнение историка о том, что коммунизм Трибуна был порожден исключительно философией XVIII в., а не социально- экономическими реалиями, было в дальнейшем оспорено В.М. Далиным{839}. Начинание «равных» Мазорик называл одновременно и движением, и заговором: о нем было известно в народе, но оно не имело его поддержки{840}. В отличие от Лефевра, Мазорик считал коммунизм Бабёфа производительным, но лишенным идеи технического прогресса, развития производительных сил и роста потребностей{841}. А вот в какой мере товарищи Гракха разделяли его коммунистические взгляды и разделяли ли они их вообще - этот вопрос, по мнению Мазорика, заслуживает отдельного исследования. Кроме того, историк отмечал, что «равных» нельзя считать партией в строгом смысле этого слова: они расходились по целому ряду вопросов, например в отношении к Робеспьеру{842}.

Что же думали о заговоре «равных» французские историки консервативного направления? Ответить на этот вопрос поможет обобщающая монография Ф. Фюре и Д. Рише, вышедшая в 1963 г. Интересующим нас событиям в ней была посвящена совсем маленькая глава. В ней сразу бросается в глаза отсутствие свойственной для левой историографии «бабёфоцентричности»: авторы в первую очередь говорят о робеспьеристах, маратистах и эбертистах, тосковавших по 1793 г., а потом уж о возглавившем их Гракхе. Сам он, по мнению Фюре и Рише, был «в большей степени наследником, чем предшественником»{843}. Иными словами, авторы книги рассматривали движение бабувистов в первую очередь как последний подъем санкюлотизма и якобинизма, а представление о нем как о первом в ряду пролетарских социалистических движений ХІХ-ХХ вв. считали искажающим суть дела.

В СССР в 1963 г. вышло переиздание книги Ф. Буонарроти. В целом оно повторяло издание 1948 г. и отличалось добавлением лишь еще одного приложения. Как гласило предисловие к книге, перевод и комментарии (теперь их автором значился В.М. Далин) были исправлены и дополнены{844}.

В том же году вышла в свет фундаментальная монография Далина «Гракх Бабёф накануне и во время Великой Французской революции (1785-1794)», ставшая важнейшей вехой в изучении взглядов и деятельности Трибуна народа. Опираясь на множество неопубликованных источников - именно документов из ЦПА ИМЛ (Ф. 223), Архива внешней политики России (донесения И.М. Симолина) и Архива департамента Соммы (в фотокопиях из ЦПА ИМЛ), Далин выявил множество новых фактов о Бабёфе. В частности, он опроверг распространенный миф о том, что отец Трибуна был воспитателем детей австрийского императора{845}. Опроверг Далин и мнение о том, что Бабёф якобы участвовал во взятии Бастилии. Историк показал, что его герой вышел на политическую арену уже в начале Революции, но у себя на родине - в Пикардии. Там Бабёф не только выступал против косвенных налогов, но и чуть позже - в 1791 г. - стал вожаком крестьянского движения, участвовал в борьбе за уничтожение сеньориальных повинностей, успел побывать членом администрации департамента Соммы, а затем сделал карьеру в Париже в качестве секретаря продовольственной администрации. Таким образом, Далин продемонстрировал, что во Французской революции Бабёф сыграл намного более важную роль, нежели ранее считалось. Причем, отмечал исследователь, уже в 1791 г. Бабёф считал, что настоящей свободы больше нет и критиковал деятельность членов Собрания{846}.

В том, что касается идей вождя «равных», то Далин также отверг многие существовавшие до него представления. Исследователь полагал, что учение Бабёфа было самостоятельной, во многом оригинальной философией, а не эклектическим набором идей различных философов Просвещения. К списку «идейных отцов» Бабёфа был добавлен Л.С. Мерсье. Кроме того, в качестве одного из важных факторов формирования мировоззрения Бабёфа Далин назвал социально-экономическую обстановку в Пикардии{847}. В отличие от многих других историков-марксистов, описывавших в первых главах своих книг «базис» лишь потому, что так было положено, этот автор вполне убедительно показал связь взглядов Бабёфа с экономическими реалиями его родного края. Эти воззрения, считал Далин, можно охарактеризовать такими терминами, как диалектика, эмпиризм, сенсуализм, деизм, позднее - атеизм{848}.

На страницах монографии Далин активно дискутировал со многими из своих предшественников, особенно с П.П. Щеголевым. Если последний сначала считал «Постоянный кадастр» отходом от коммунистической идеологии, а потом - проявлением мелкобуржуазности, то Далин, опираясь на документы, наглядно продемонстрировал, что уже в 1789 г. будущий Трибун выступал за таксацию и передел земли{849}. «Интересы “бедняков”, - писал Далин, - стояли на первом плане у Бабёфа уже тогда (в ранний период революции. - М.Ч.), а вовсе не только с 1794-95 гг., как думал П.П. Щеголев»{850}. Не соглашался Далин и с мнением своего предшественника о мелкобуржуазности аграрных воззрений Бабёфа: «Вопреки тому, что писал П.П. Щеголев, между предреволюционными социальными идеями Бабёфа и его защитой “аграрного закона” нет разрыва, нет отказа от прежних взглядов»{851}.

Спорил Далин также с Ж. Лефевром, выводившим истоки бабувистского коммунизма из крестьянских общинных порядков. По мнению советского историка, Гракх вполне видел буржуазность отношений, скрывавшихся под общинной оболочкой{852}. Американскому историку Л. Готшальку, утверждавшему, что коммунизм «равных» следует считать аграрным, Далин возражал, что Бабёф представлял интересы рабочих, и приводил в качестве доказательства выдержку из речи, где тот выступал за право трудящихся на справедливую зарплату, соответствующую ценам{853}.

Выход монографии Далина был отмечен рядом положительных рецензий в научной печати. А. Собуль подчеркнул, что советский историк порвал с традицией рассматривать коммунизм Бабёфа как исключительно потребительский и показал своего героя «во весь рост», как одного из крупнейших деятелей революции, а не просто автора неудачного заговора{854}. «Далин изучает формирование и идеи Бабёфа, - писал Собуль, - не в форме связанной догматической системы, как это уже неоднократно делали, а как поток, в котором хилиастические идеи коммунизма, извлеченные из книг, обогащались и оживлялись влиянием событий и наблюдений»{855}.

Советский историк А.Р. Иоаннисян тоже положительно отозвался о новой монографии, однако дискутировал с Далиным по ряду частных вопросов, отмечая, например, что тому следовало показать и других коммунистов XVIII в. Иоаннисян также полагал ошибочным видеть «пролетарский класс» всюду, где Бабёф говорит о «рабочих»: скорее речь шла о трудовом люде вообще. Указал рецензент и на то, что Далин недостаточно внимания уделил колебаниям Бабёфа между коммунизмом и эгалитаризмом. Оспаривались мнения автора книги относительно характера воззрений Доливье, Марешаля и членов «Социального кружка»{856}.

Стоит отметить, что и сам Иоаннисян касался темы «равных»: в 1970 г. он опубликовал статью о соратнике Бабёфа Р. Ф. Дебоне{857}.

Продолжал изучать историю бабувистов М. Домманже. В Стокгольме он сделал доклад о характере Бабёфа - бунтарском и одновременно чувствительном{858}. В статье 1961 г. о педагогических взглядах Бабёфа историк выразил солидарность с теми, кто считал отца будущего Гракха образованным человеком и воспитателем Иосифа II: Домманже предположил даже, что революционер преуменьшил знания родителя, чтобы ярче показать свои таланты, способность к самообразованию. Изучив письма Трибуна к сыну, историк сделал интересное замечание: если в молодости Бабёф выступал за упразднение орфографии, то потом писал Эмилю о ее важности{859}. В 1968 г. Домманже предпринял попытку осветить ту часть жизни Бабёфа, которую тот провел во Флексикуре (с 17 до 19 лет), для чего историк использовал документы из архивов департамента Соммы и города Флексикура, источники из ЦПА ИМЛ, предоставленные Далиным, и копии писем Бабёфа из собственного архива.

Вышедший в 1970 г. сборник статей Домманже, кроме переиздания уже указанных, включал в себя и ряд ранее не публиковавшихся работ. Задавшись целью выяснить, был ли Бабёф масоном, Домманже пришел к выводу, что однозначного ответа на этот вопрос дать нельзя, но будущий революционер определенно стремился к получению фартука и мастерка: в Пикардии он пытался вступить в ложу «Счастливой встречи», но не был допущен туда стараниями своих врагов Билькоков{860}. Кроме того, Домманже опубликовал статьи об оправдании Бабёфом террора в период перехода к коммунистическому обществу{861} и о двух соратниках Трибуна народа - С. Марешале{862} и Ш. Жермене{863}. В приложении к изданию были опубликованы два письма Ф. Буонарроти и его защитная речь на суде в Вандоме{864}.

Бабувистов изучали не только во Франции и России. В 1964 г. в Нью-Йорке были изданы, а в 1967 и 1972 гг. переизданы брошюра с английским переводом защитной речи Бабёфа перед судом в Вандоме и «Манифеста равных» Марешаля. Кроме носящего справочный характер предисловия Дж.Э. Скотта, в книгу также включено эссе Г. Маркузе. В нем философ рассматривал проблему легитимации бабувистами своего заговора с точки зрения идей Просвещения и обратил внимание на концепты «ложной Республики», «ложных» и «истинных» интересов народа, выразителем которых Бабёф себя считал{865}. Учитывая известность Маркузе как идеолога «новых левых» и время, когда выходила рассматриваемая брошюра, можно сделать вывод, что рост интереса к Бабёфу в 1960-х гг. был связан не только с его юбилеем, но и с подъемом молодежного движения протеста.

В 1960-х гг. заинтересовались заговором «равных» и в Испании. Книга Э. Тьерно Гальвана, вышедшая в 1967 г., интересна тем, что начинается не с биографии Бабёфа и даже не с картины политико- экономического состояния Франции после термидорианского переворота, а с рассказа о Буонарроти и других заговорщиках. Чувствуется, что потомок Микеланджело интересовал историка больше, чем Трибун народа. Лишь вторая глава посвящена личности Бабёфа, да и то в сравнении с Буонарроти. В отличие от последнего, Бабёф, по мнению Гальвана, отличался чрезвычайной пластичностью ума (maxima plasticidad psicológica) и умел осмысливать собственную жизнь в контексте жизни народа{866}. По тексту книги видно, что Гальван прекрасно знал современную ему историографию движения бабувистов: почти на каждой странице он ссылался на других историков и либо комментировал их выводы, либо оспаривал. В текст самой книги автор включил испанский перевод «Манифеста плебеев», а в приложении к ней поместил фотокопии страниц книги Буонарроти, где были опубликованы текст обращения заговорщиков к французскому народу и «Акт о восстании».

Исследования по истории Французской революции и, в частности, заговора «равных» продолжались и в Италии. В 1966 г. в Милане вышло репринтное издание газеты «Трибун народа» с предисловием А. Саитты{867}. В 1969 г. Итальянский историк написал предисловие к новому, на этот раз французскому, современному и неполному - опубликованы лишь наиболее значимые, по мнению составителя, фрагменты - изданию той же газеты{868}. Через несколько лет там же был переиздан памфлет Бабёфа «Окрик французского народа на своих угнетателей» с переводом на итальянский{869}. П. Оннис Роза в 1971 г. опубликовала книгу о Ф. Буонарроти, Б. Тануччи и Д. Мадзини. Бабувистский заговор явился лишь одним из эпизодов в этом труде, посвященном итальянскому национальному движению{870}. Д. Нери выступил с монографией, где поставил вопрос о поиске места Бабёфа между философами-утопистами XVIII в. и социалистами XIX в., а также обратил внимание на отсутствие общепринятых критериев утопизма как такового{871}.

Тем временем подготовка многотомного собрания сочинений Бабёфа, которое в свое время предложил осуществить Б.Ф. Поршнев, шла полным ходом. Ответственность за публикацию взяли на себя с советской стороны Институт истории АН СССР и ЦПА НМЛ, с французской - Общество робеспьеристских исследований. Работа началась с составления каталога всех рукописей и первопечатных изданий Бабёфа, хранящихся в различных библиотеках и архивах мира: кроме московского фонда это были Национальный архив и Национальная библиотека в Париже, архивы департаментов Па-де- Кале и Соммы, Миланский институт Фельтринелли, институт Социальной истории в Амстердаме, библиотека Корнелльского университета в Итаке и частный фонд историка М. Домманже. Составление каталога заняло 6 лет. В 1966 г. он был опубликован в Париже под редакцией основных руководителей проекта - советского историка В.М. Далина, француза А. Собуля и итальянца А. Саитты. В предисловии к 216-страничному изданию сообщалось, что ввиду наличия множества черновиков и бессвязных отрывков решено публиковать «Сочинения Бабёфа», а не «Полное собрание сочинений», как планировалось ранее. Были анонсированы четыре тома: подготовка первых двух была делом преимущественно советской части коллектива историков (так как в московском фонде Бабёфа преобладают документы раннего периода его деятельности), работа над двумя оставшимися возлагалась на французов. Издание должно было выйти как на французском языке, так и на русском.

В 1975 г. вышел первый том русского издания. Расшифровка рукописей была выполнена Н.И. Непомнящей и Е.В. Киселевой, перевод сделан Е.В. Рубининым. Том сопровождался статьей О.К. Сенекиной об истории фонда Бабёфа, предисловием и комментариями В.М. Далина. Среди членов редколлегии значились также А. Собуль и А.З. Манфред. «Издание, требующее громадной подготовительной работы, должно быть завершено в ближайшие годы, - писал А.В. Адо в своей рецензии. - Уже увидевший свет 1-й том представляет большой интерес как по содержанию представленных в нем материалов, так и потому, что его подготовка и публикация являют собой пример международного научного сотрудничества»{872}.

Изначально предполагалось, что 2-й том русского издания появится тоже в 1975 г., но он вышел только год спустя, в 1976 г. Еще через год, в 1977 г., появился 3-й том, а вот 4-го пришлось ждать до 1982 г.

С французской версией дело обстояло гораздо хуже. По первоначальному замыслу она должно была выходить в свет одновременно с русской, но ее 1-й том увидел свет только в 1977 г. До остальных очередь так и не дошла. Очевидно, сыграло роль то, что для советской стороны издание сочинений Бабёфа было государственным предприятием, а для французской - всего лишь делом отдельно взятой общественной организации. В 1980-е гг., когда один за другим уйдут из жизни главные участники предприятия, а марксистская идеология начнет стремительно терять популярность, возникло впечатление, что первый том французского издания Бабёфа, вероятно, будет и последним.

Впрочем, до того, как это случилось, свет увидели еще несколько более или менее значимых работ о заговоре «равных».

В 1977 г. вышло сочинение Ф. Ривиаля, по тону и содержанию напоминающее советские труды 1930-х гг. Несмотря на заглавие «Баллада минувших времен», рассуждений о классовой борьбе и роли партии в книге оказалось намного больше, чем собственно информации об исторических деятелях. Ссылки на источники - «Акт о восстании», номера «Трибуна народа», документы, изъятые при аресте, - носили по большей части иллюстративный характер{873}.

Своего рода подведением итогов предшествующих исследований бабувизма стала книга Ж. Брюа. Описание биографии революционера до 1795 г. выглядит здесь достаточно вторичным. Интереснее рассказ о самом заговоре: впрочем, и тут историк по большей части повторил сказанное ранее. Брюа сообщил много сведений о соратниках Бабёфа и свел в таблицу сведения о бабувистских агентах в округах Парижа{874}. Присоединился он и к высказывавшемуся ранее мнению о расхождении бабувистов во взглядах: «Среди заговорщиков велись ожесточенные споры, и “конституционный” труд был далек от завершения, когда их арестовали»{875}. Большой интерес исследователь проявил к Гризелю и пришел к выводу, что предатель поначалу действительно сочувствовал бабувистам, но вскоре понял, что их предприятие плохо кончится{876}. В книге явно просматривается влияние М. Домманже, Ж. Сюратто, К. Мазорика, В.М. Далина. Ценная составляющая книги Брюа - обширная библиография трудов о Бабёфе, вышедших к 1978 г.

Интересна появившаяся в том же году монография о Бабёфе американского исследователя Р.Б. Роуза. Благодаря привлечению множества новых источников, она изобилует любопытными подробностями: такими, например, как история полицейского Нафтеля, который должен был арестовать Бабёфа, но не сделал этого - подробнее речь о нем пойдет в следующей главе. Стоит отметить мнение Роуза об отношении Трибуна к якобинцам и Робеспьеру. Американский историк считал, что Бабёф никогда не симпатизировал этой «партии», просто до 1794 г. он держал свое мнение при себе, так как не участвовал в большой политике, а в 1796 г. стал хвалить якобинцев, чтобы привлечь к себе их сторонников{877}.

Еще одна работа о заговоре «равных» вышла во Франции в 1981 г. и принадлежит перу Р. Леграна{878}. В нее включено очень много текстов источников, которые имеются после каждой главы. Важнейшей частью данной работы следует считать подборку биографий всех подсудимых на Вандомской процессе. По сути, это своего рода справочник.

В России начатую В.М. Далиным разработку бабувистской тематики продолжила его ученица Г.С. Черткова{879}. В 1980 г. она выпустила книгу «Гракх Бабёф во время термидорианской реакции», использовав в качестве источников все те же фонды 223 и 317 ЦПА ИМЛ, на которые ранее опирался Далин. Кроме того, ею была проанализирована переписка Бабёфа с Жерменом, хранившаяся в личном архиве французского историка М. Домманже. Хронологически монография Чертковой являлась продолжением фундаментального труда Далина.

Исследовательница подробно разобрала вопрос, столь волновавший историков 1920 - 1930-х гг.: как объяснить союз Бабёфа с термидорианцами в 1794 г.? Она показала, что, критикуя Робеспьера, Гракх расходился во многих оценках истории революции с термидорианцами и, в отличие от них, выступал против неприкосновенности частной собственности. Поэтому союз Трибуна с новыми правителями, полагала Черткова, следует считать мнимым, несмотря на то что, например, друг С. Фрерона А.Б.Ж. Гюффруа финансировал газету Бабёфа{880}. К тому же «даже те идеи, которые в этот период сближали его (Бабёфа. - М.Ч.), по видимости, с правыми термидорианцами - ненависть к диктатуре, антиякобинизм, борьба за свободу печати и т. п. - были широко распространены среди представителей крайне левых, плебейских течений»{881}. Например, Электоральный клуб - главный центр притяжения левых сил - тогда выступал, как и термидорианские власти, за свободу торговли и отмену реквизиций.

Далее Черткова делала вывод, что ее герой, неизменно проявляя в идейном плане самостоятельность, был очень противоречив. Не стоит, считала она, затушевывать эту противоречивость, пытаться упростить ее до ряда догм, тем более что подобное качество свойственно многим деятелям революции. Соответственно, важнее рассматривать не состояние взглядов Бабёфа на каждом конкретном этапе, а сам процесс эволюции его мысли{882}.

Полемизируя с теми, кто по-прежнему считал, что заговор «равных» был попыткой совершить переворот силами одной узкой группы лиц, Черткова вводила в научный оборот источники, свидетельствующие о том, что в планах Бабёфа был новый революционный journée - всеобщее восстание: Трибун прямо заявлял в своей газете о создании антиправительственной «партии» и призывал к свержению режима. И пропаганда Бабёфа отразилась на требованиях восставших 12 жерминаля, считала исследовательница{883}.

Черткова также указывала на то, что коммунизм Бабёфа был не таким уж аскетическим и примитивным, как принято думать, а мысль о техническом прогрессе ему была отнюдь не чужда. Тем не менее исследовательница полагала, что программа «равных» все же являлась утопией{884}.

В последних публикациях Чертковой, вышедших уже после ее смерти, вновь поднимался вопрос, о том, чем же именно было предприятие Бабёфа - заговором или движением? Теперь ответ автора звучал уже не столь однозначно, как ранее: «“Равные” - на переломе. Революция еще не кончена, они все еще психологически связаны с ней, их тянет к массовому революционному движению. Но великая революционная буря уже идет на спад, обстоятельства изменились, и новые формы борьбы буквально навязывают себя. Все противоречия эпохи как будто сфокусировались в этом уже не движении и еще не заговоре (или, может быть, и движении, и заговоре)»{885}.

Сравнивая в другой статье якобинизм и бабувизм, Черткова сделала интересное замечание о том, что последний был единственным течением во Французской революции, в котором детальная разработка теории предшествовала практическому воплощению идей{886}.

Третья четверть XX в. стала наиболее плодотворным периодом в развитии бабувистики как советской, так и зарубежной. Это было связано и с юбилеем Бабёфа, и с ростом влияния коммунистической идеологии в мире, и с налаживанием международных, в частности франко-советских, научных связей, и с появлением плеяды блестящих исследователей, искренне увлеченных фигурой Трибуна народа: В.М. Далина, Г.С. Чертковой, К. Мазорика, А. Собуля, М. Домманже и ряда других. Можно сказать, что среди деятелей Французской революции Бабёф тогда был одним из наиболее популярных у историков. Книги о нем выходили не только в СССР и Франции, но и в США, Италии, Испании, Германии. Наконец, началось освоение его архива в ИМЛ, которое принесло немало открытий. Крупнейшим событием стал предпринятый международной группой ученых проект публикации сочинений Бабёфа, который, увы, был доведен до конца лишь в русском варианте. Имели место и другие, не столь масштабные, но все же заметные публикации источников по истории заговора «равных». Тогда же вышли в свет и ряд фундаментальных монографий, многие из которых по сей день сохраняют свою научную актуальность.

Бабувистика на рубеже XX-XXI вв.: поражения и новые надежды

В 1980-х гг. с уходом из жизни ведущих специалистов по Бабёфу и падением престижа коммунистической идеологии тема заговора «равных» постепенно отошла в тень. Исследования о Бабёфе продолжали выходить, но ничего сопоставимого с работами Домманже или Далина уже не появлялось.

В обобщающей работе о Французской революции В.Г. Ревуненкова Бабёф упоминается лишь вскользь. Бабувизм, по мнению ленинградского исследователя, вырос из санкюлотского движения времен Ж.Р. Эбера и Ж.Ф. Варле{887}. О философии Просвещения как источнике мировоззрения Бабёфа Ревуненков не упоминает. «Главной слабостью этого движения, - считает он, - был его заговорщический характер, отсутствие связей с массами»{888}. На фоне множества аргументов в пользу обратного, представленных советскими исследователями за предыдущие десятилетия, это утверждение выглядит не слишком убедительным.

Скорее художественный, чем научный, характер носили популярные книги А.П. Левандовского, посвященные Бабёфу и Буонарроти{889}.

В 1987 г. саратовский историк С.Е. Летчфорд защитил диссертацию, посвященную заговору «равных», где проанализировал ход событий 1795-1796 гг. Главными причинами утопического характера бабувистского предприятия исследователь счел грубоуравнительный характер коммунистического учения «равных» и несовершенство их организации. Как наиболее ценные аспекты в теории Бабёфа Летчфорд отметил впервые описанный способ перехода от частнособственнического строя к коммунистическому и учение о диктатуре низов{890}. В своих статьях исследователь проследил историю клуба Пантеона и кружка А. Амара, проанализировав содержание происходивших там дискуссий и отношения клубистов с правительством{891}. Источниками для исследования Летчфорда послужили мемуары, пресса, опубликованные (в том числе за рубежом) сочинения Бабёфа, публикации донесений агентов Директории.

Участнику заговора «равных» Марешалю посвящено исследование другого саратовского историка, С.Е. Киясова. В своей работе он проследил биографию революционного поэта и драматурга, показав, что тот общался с Бабёфом уже в 1793 г., и выдвинув гипотезу что Марешаль вышел из числа заговорщиков между 30 апреля и 7 мая 1796 г. Подобно многим другим авторам, Киясов полагал, что бабувисты рассчитывали на поддержку масс, а не были узкой группой заговорщиков{892}.

В год двухсотлетия Французской революции в Амьене прошел международный коллоквиум, посвященный Бабёфу. Он включал экскурсию по местам его деятельности в Пикардии и, судя по кругу организаторов, в значительной степени имел местную, регионоведческую направленность. Тем не менее в коллоквиуме участвовал широкий круг ученых из разных стран: К. Мазорик, Ж.М. Шьяппа, Р. Легран, Г. Лемаршан, Ж. Р. Сюратто и другие из Франции, М. и К. Мидделы из Германии, Г.С. Черткова из СССР, К. Теннесон из Швеции, а также представители Италии, Испании, Ирландии. Во вступительной речи, подводящей итоги прошлым исследованиям, Ж.Р. Сюратто, упомянул о некоторой «передышке», которую сделала бабувистика и которая, надеялся ученый, носила временный характер. Кроме того, Сюратто выразил надежду на то, что тома французской версии «Сочинений» Бабёфа все-таки будут изданы, хотя бы в Италии, как пообещал коллегам А. Саитта{893}. К сожалению, сборник, изданный по итогам этого коллоквиума, стал из-за небольшого тиража библиографической редкостью и был доступен автору этих строк лишь частично - те статьи, что были размещены в Интернете. Эти же тексты оставляют впечатление, что участники в значительной степени опирались на уже существующие исследования, ссылаясь на работы 1960-х гг. едва ли не чаще, чем на источники; кроме того, многие из них продолжали пользоваться марксистской методологией. То, что сборник был опубликован лишь в 1994 г. - через 5 лет после коллоквиума, указывает на то, что в организационном плане для бабувистики настали не лучшие времена.

А после того, как в 1991 г. А. Саитта ушел из жизни, надежда на издание Бабёфа в Италии тоже стала достоянием истории.

В научно-популярной брошюре «У истоков революционного утопизма» А.В. Чудинов трактовал идеи Бабёфа как часть и логическое продолжение утопической мысли Просвещения. Эта работа стала одной из первых, автор которой отказался как от марксистской методологии в интерпретации бабувизма, так и от апологетической его оценки. «Можно только догадываться о том, какие еще невзгоды выпали бы на долю французов, если бы движение бабувистов увенчалось успехом»{894}, - пишет Чудинов.

Из работ этого периода следует отметить также книгу А.Э. Штекли «Утопии и социализм», хотя тема воззрений Бабёфа занимает в ней далеко не центральное место. Автор книги, детально анализируя сочинения Маркса и Энгельса, доказывал, что классики марксизма отнюдь не одобряли доктрину вождя «равных», как ранее считалось советскими историками, а, напротив, относились к нему весьма негативно, как к яркому представителю неприемлемого для них «казарменного коммунизма»{895}. Однако в 1993 г., когда вышла эта книга, она уже мало кого могла заинтересовать: учение Маркса, как и учение Бабёфа, казались тогда самыми неактуальными темами, какие только можно себе представить.

И все же специалисты по «заговору равных» не спешили подыскивать себе новые сферы научных интересов. Именно в этот крайне неблагоприятный для истории социалистических движений период, в 1994 г., в Сен-Кантене, на родине «Трибуна», возникла ассоциация друзей Бабёфа. Первоначально ее правление состояло из Д. Лемёра, К. Мазорика, М. Вовеля и Г.С. Чертковой; кроме них в ассоциацию вошло еще двадцать историков. «Друзья Бабёфа» стали издавать бюллетень, выходивший один-два раза в год. Вышло в общей сложности 14 номеров этого бюллетеня, последний - в 2002 г. После этого издание преобразовалось в «Бабувистские этюды» - гораздо более объемный журнал, который выходил ежегодно, до 2009 г. В основном статьи «Друзей Бабёфа» либо носили общий характер, либо, наоборот, были короткими заметками об очень узких вопросах; часто освещались научные мероприятия и внутренняя жизнь ассоциации; довольно много было историографии; печатались не изданные ранее источники; со временем стало выходить все больше текстов о других социалистах и коммунистах.

Самым активным автором «Бюллетеня» и «Бабувистских этюдов» был Ж.М. Шьяппа, который со временем стал и главным редактором журнала. К моменту создания ассоциации он уже был автором монографии, которая вышла в 1991 г. и по сей день является одной из самых новых и актуальных работ по заговору «равных». Явно испытав влияние В.М. Далина, французский исследователь настаивал на экономическом оптимизме Бабёфа и производительном характере его коммунизма{896}. Вслед за советским ученым Шьяппа стремился показать идеологию Бабёфа в динамике: «Формы идей Бабёфа без конца изменялись, но политическая суть была постоянна на протяжении всей революции»{897}. Особенно книга ценна тем, что Шьяппа стремился выйти за рамки парижской организации «равных» и связать Бабёфа с другими его современниками левой ориентации: так историк, например, полагал, что заговорщикам сочувствовал писатель Э.Н. Ретиф де Бретон{898}, и отмечал, что коммунист П. Доливье был записан бабувистским представителем в департаменте Сена и Марна{899}; кроме того, исследователь большое внимание уделил провинциальным ответвлениям заговора и проявлениям активности бабувистов после ареста их вождей{900}. Как и его предшественники, Шьяппа указывал на многочисленные противоречия между заговорщиками и подчеркивал, что отнюдь не все они придерживались коммунистических взглядов: наиболее дискуссионными были вопросы о необходимости или пагубности диктатуры, о союзе с монтаньярами и об отношении к Робеспьеру{901}. «Противоречий не снимали ни внутренняя демократия, ни необходимость единства действия»{902}, - констатировал автор.

В настоящее время Шьяппа продолжает активно работать, и в XXI в. он опубликовал еще несколько книг: в 2003 г. - о соратниках Бабёфа и восприятии его идей, в том числе в провинции{903}; в 2008 - о Буонарроти{904}; в 2015 - о заговоре и самом Бабёфе как личности и мыслителе{905}. Во всех этих книгах повествование доводится до начала XIX в.: оказывается, последователи Бабёфа сохранялись еще и при Наполеоне.

Также Шьяппа выступил в бюллетене «Друзей Бабёфа» с рецензией на вышедшую в 1997 г. книгу П. Серна об Антонеле. Эта работа разительно отличается от большинства исследований «заговора равных», авторы которых обычно если не прославляют Бабёфа, то хотя бы сочувствуют ему. Серна же очень резко отозвался о Гракхе, осудив его поведение после ареста и назвав «народным болтуном», а не трибуном{906} - разумеется, этот момент вызвал резкую полемику историков. Также Серна выдвинул предположение, что целесообразно говорить не о «заговоре Бабёфа», а о широкой коалиции демократов самого разного толка{907}.

Продолжает писать о Бабёфе и Ф. Ривиаль: со времен окончания холодной войны у него вышло три книги{908}. В них уже меньше марксистской риторики, но чувствуется, что взгляды автора остаются прежними. Ривиаль явно пристрастен: сам Гракх у него «хороший», его оппоненты - «плохие»; одна из книг даже носит подзаголовок «апология Бабёфа». Состоят книги Ривиаля в основном из пространных цитат самого Бабёфа и комментариев к ним историка.

Продолжают выходить и научно-популярные книги о «равных». Таковы, например, работа Ж. Сублена, написанная в эпистолярном жанре и адресованная юношеству{909}, или сочинение канадского историка Ф. Ларю-Ланглуа, которое сам он назвал рефератом (compterendu), отражающим достижения современной науки{910}.

В России бабувистика тоже не канула в Лету. После молчания 1990-х гг., особенно второй их половины, интерес к ней в нашей стране вновь пробудился на заре XXI столетия, о чем, в частности, свидетельствует защита в 2003 г. кандидатской диссертации В.В Соломатина о Ф. Буонарроти. В качестве источников автор использовал программные сочинения бабувистов, принадлежавшие, по его мнению, перу Буонарроти, и другие материалы, относящиеся к общественной деятельности этого революционера. Также были привлечены документы из Национальной библиотеки Франции (Ф. 20803-4) и РГАСПИ - бывший ЦПА ИМЛ (Ф. 470). В своей работе Соломатин проследил развитие идей Буонарроти, показав, в частности, определяющее влияние на них философии Руссо. Во взглядах итальянца автор диссертации увидел симбиоз коммунизма Бабёфа и эгалитаризма робеспьеристов, а также назвал Буонарроти автором идеи массовой революционной партии{911}.

Реакция в прессе на заговор бабувистов и политические последствия их процесса заинтересовали американскую исследовательницу Л. Мейсон. В статье 2008 г. она показала, что Вандомский процесс породил неоякобинизм, испортил репутацию демократов и, как следствие, самой республиканской идеи. Повредил он и Директории, ослабив ее положение и способствовав в итоге перевороту 18 фрюктидора. А вот сам Бабёф, по мнению исследовательницы, от суда над ним в каком-то смысле выиграл: он не только стал известен на всю страну, но и был превознесен левыми, которые в своей прессе постарались затушевать все спорные моменты бабувистской философии: «В день своей казни Бабёф предстал уже не радикалом, желавшим возобновить революцию, а мечтательным гуманистом, защитником законности»{912}.

В 2009 г. С.Е. Летчфорд после долгого перерыва вновь выступил в печати со статьей о бабувистах. На сей раз объектом его исследования стал Ж.-Б. Друэ, участник заговора, в 1791 г., прославивший себя арестом короля в Варенне. Историк проследил историю его взаимоотношений с Бабёфом и сообщил множество интересных сведений о тактике Друэ после ареста бабувистов{913}.

В этот же период вышли историографические статьи о Бабёфе автора этих строк, а также статья о термидорианском периоде жизни Трибуна с приложением писем читателей его газеты{914}. Материал этих статей включен в настоящую книгу.

Наконец, еще одна новинка последних лет - французское переиздание книги Буонарроти, подготовленное при участии Ж.М. Шьяппы, Ж.Н. Дюканжа, С. Роза и А. Майяра{915}. А что же насчет работ самого Бабёфа?

Недавно появилась надежда на возобновление публикации сочинений Бабёфа у него на родине. В сентябре 2016 г. автор этих строк беседовала со С. Роза: по словам той, сейчас она ведет предварительную работу в этом направлении. Это уже не первая попытка возобновить проект в XXI в.{916} Если в этот раз все сложится, мы станем свидетелями очень интересного и масштабного примера русско-французского научного сотрудничества.

Итак, поражение коммунистической идеологии на рубеже 1980- 1990-х гг. лишь на время затормозило изучение деятельности Бабёфа, но отнюдь не стало его концом. Как мы видим, работы о «равных» продолжают выходить; в последние годы их становится все больше. Представляется, что в новейших исследованиях можно выявить две тенденции. Во-первых, это определенный отход от интереса к личности и взглядам самого Бабёфа: теперь исследователей больше интересуют восприятие этих идей, место бабувистов в современном им политическом ландшафте, а также персоны соратников, друзей, поклонников и продолжателей дела Гракха. В-вторых, хотя книги по бабувистике сейчас и публикуются преимущественно в издательствах «левой» ориентации, марксистская методология уходит в прошлое. Сегодня уже ясно, что заговор 1796 г. можно исследовать, не будучи ни коммунистом, ни антикоммунистом, и вообще стараясь избегать (насколько это возможно) политических оценок. Думается, это наиболее перспективный путь.