Граница не знает покоя

П. Дегтярев Большая семья

Дело было закончено.

Следователь предложил подследственному подписать протокол допроса. В голубенькой папке с белой ленточкой завязки — менее десятка страниц, исписанных крупным и метким почерком. На первый взгляд — очень мало. Кажется, что для этого требовалось лишь несколько часов, ну, дели, или два. А ведь он занимался этим делом почти месяц. Если бы застенографировать весь ход допроса, пришлось бы исписать сотни и сотни страниц.

Но здесь, в протоколе допроса, были лишь факты и подтверждение фактов, выдержки из документов, краткая запись очных ставок — самое существенное, необходимое. Чтобы заполнить эти несколько страничек протокола, следователю пришлось немало поработать, поставить подследственного перед лицом неопровержимых улик, выезжать на место совершения преступления, привлечь к работе экспертов…

Сейчас он внимательно следил за выражением лица человека, сидящего против него за столом. Тот внимательно вчитывался в каждую строку своих показаний. Порой губы безмолвно шевелились, словно он прожевывал прочитанное.

Как это бывало у него всегда, следователь не терял интереса к делу, даже когда оно было закончено. Перед его мысленным взором проходили картины жизни человека, углубившегося в чтение протокола… Служба в гестаповских частях во время войны, бегство с родной земли вместе с гитлеровскими палачами, длительное пребывание в лагерях для перемещенных лиц на западе Германии, потом — новые хозяева и новая служба… Новая? Не очень-то новая. Снова кровь невинных людей, ненависть к своим согражданам, к стране, где родился… А затем, после окончания специальной школы, выполнение нескольких «заданий» и, наконец, последнее, которое привело преступника в этот кабинет… История кажется обычной. Но здесь, как и в каждом деле, для следователя было немало нового, оно требовало пристального внимания, упорного труда…

Подследственный, дочитав протокол, расписался на последней странице.

— Все правильно?

— У вас не бывает неправильно, — не то грубо польстил подследственный, не то вложил в эти слова всю ту ненависть, которая привела его на путь тягчайших преступлений против родной страны, против народа, среди которого прошли первые годы его жизни.

Подписав протокол допроса, подследственный с каким-то особым выражением лица смотрел на следователя.

Тот заинтересовался.

— Вы хотите что-то спросить?

— Да.

— Я слушаю.

— Вы задавали мне сотни вопросов, и я отвечал на них искренне…

Следователь внутренне, про себя, улыбнулся: «искренне!» Искренность — вынужденная, вызванная неопровержимыми уликами, фактами, доказательствами. А ведь вначале он все отрицал, строил из себя «дурака», как говорится, упорно разыгрывал малоумного, даже уличенный, пытался извернуться, переложить свою вину на кого-то другого, хитрил, петлял, путал. Но следователь, как ни в чем не бывало, повторил:

— Я вас слушаю.

— Так я говорю: вы задавали мне сотни вопросов, я отвечал на них; разрешите и мне спросить вас.

— Спрашивайте.

— Люди, которые меня задержали, вероятно, очень опытные контрразведчики? Правда?

Следователь внимательно следил за ходом мыслей своего собеседника. Пойманный на горячем, как говорится, изобличенный и уличенный во всех своих преступлениях, он хотел, страстно стремился найти причины своего провала, оправдаться перед самим собою.

Сохраняя безразличное выражение лица, следователь снова улыбнулся про себя. Если б можно, он от всей души рассмеялся бы. Но многолетняя привычка и неписанная этика следствия не позволяли этого. Он лишь сказал:

— Вас задержали шофер и заготовитель сельпо. Никакого прямого отношения к органам госбезопасности они не имеют.

…В этот январский вечер шофер районного дорожного отдела Мирослав Владимирович Гуманчик позднее обычного возвращался домой. Весь день шел снег, и ему пришлось немало повозиться, чтобы доставить груз — огромные бревна для нового моста — на место. Дорогу занесло снегом, приходилось часто останавливать машину, расчищать путь лопатой. Потом «забарахлил» всегда безотказный мотор. Руки не слушались на морозе.

Но все это осталось позади. Хорошо, что успел до ночи доставить груз! Как сильно разыгралась непогода! Мирослав шел к дому, подавшись всем корпусом вперед. Сильный ветер с гор швырял в лицо снег, слепил глаза. С каждой минутой порывы ветра становились все сильнее.

Хорошо, очень хорошо, что он добрался домой! Мирослав следил за хоженной сотни раз дорогой. При таком буране не трудно и с пути сбиться. А тут рядом, в нескольких шагах, государственная граница. Можно и на проволоку напороться, и пограничникам хлопот натворить.

Каким-то особым чувством, рожденным скорее инстинктом, чем уверенностью, он выбирал свой путь среди снежных наметов. Мирослав понимал: слева должны быть три ясеня, а справа — небольшой холмик.

По расчетам Гуменчика до дома оставалось несколько сотен метров, но то ли расчеты подвели его, то ли в этом виновна была непогода, то ли просто отвлекся мыслями — но факт, что сбился с дороги. Это он понял, когда увидел прямо перед собой знакомые приметы пограничной линии. Граница! Вот куда забрел он в метель.

Пришлось возвратиться назад. Теперь ветер был в спину, перед глазами стояла сплошная белая снежная стена. Внезапно на этой стене образовалось темное пятно. Человек, что ли? Гуменчик прибавил шагу. Вскоре пятно приобрело контуры человеческой фигуры. Человек, хотя и неуверенно, но быстро удалялся от границы, шел в том же направлении, что и Гуменчик. Шофер решил догнать его: в непогоду вдвоем легче отыскать дорогу.

Поравнявшись с идущим впереди, Мирослав на минутку задержался. Кто он? Как и все, живущие в небольших селениях на границе, Гуменчик отлично знал всех своих соседей в лицо, он мог бы и на расстоянии узнать любого на них по походке. Подойдя вплотную к незнакомцу, он окинул его пристальным взглядом. Нет, он не узнал его. Может, в этом виноват снегопад, резкий ветер? Ведь только что непогода уже сыграла с ним злую шутку, приведя к самой границе.

Гуменчик приветливо поздоровался:

— Добрый вечер!

— Вечер добрый.

Незнакомец не менее внимательно, чем Мирослав, рассматривал в упор своего внезапно откуда-то взявшегося спутника. Теперь они шли рядом по узкой дороге, засыпанной снегом. Гуменчик, немного кося взгляд в сторону своего попутчика, всматривался в него. Мужчина средних лет, одет, как все в здешнем крае, говорит по-украински. Перебирал в памяти всех знакомых, но никто из них не напоминал идущего с ним рядом. Закрадывались первые подозрения: поздний вечер, буран, граница…

У попутчика шофера рождались сотни мыслей. Так хорошо все получилось! Помог совет шефа — «внимательно изучайте режим границы, не торопитесь с переходом ее, воспользуйтесь внезапным, неожиданным»… А тут вдруг откуда-то, просто с неба, свалившийся спутник. Что делать?

Они шли рядом. Незнакомец колебался перед тем, как принять решение. Он думал.

За последние годы неоднократно переходил границы различных государств, выполняя волю своих хозяев. Это было нелегким делом, но удачно все сходило с рук. А здесь?

Он отлично знал эту местность, этих людей. Ведь здесь он родился, вырос. Знал и людей: забитые нуждой, робкие, всегда далекие от властей. Но ведь прошло столько лет, как он покинул родной край! В разведшколе, где он учился, говорили, что советы сильно изменили психологию здешнего люда. Говорили… Да мало ли что можно говорить! Он-то, местный уроженец, лучше знает этих хлопов! А впрочем…

Правая рука пришельца натренированным движением легла на холодную рукоятку пистолета в правом кармане пальто. Отделаться от свалившегося с неба попутчика выстрелом? Но он, несмотря на вьюгу, может быть услышан в селении, огни которого уже недалекими светлячками виднелись впереди. Нож? А если попутчик закричит или кто-нибудь появится на дороге?..

Пришелец продолжал быстро думать, нельзя было ни на минуту затягивать развязку.

Он уже наполовину разоблачен. Парень понял, что он пришел «оттуда», из-за границы. Хлопец с виду очень простоват, одет бедно. А кто и нашем краю не любит деньгу?! Прельстится и этот. Нужно только действовать осторожно, чтобы не спугнуть птичку, она может оказаться и полезной. Необходимо лишь открыть то, что уже стало явным, до остального этому хлопу дела нет! Нужно попытаться его соблазнить ценностями.

Неизвестный пристально смотрел на своего попутчика. Шагая рядом, Мирослав прямо-таки ощущал на себе его сверлящий, словно пронизывающий темноту взгляд. Тот видел все: промасленный ватник шофера, простые сапоги, грязное, в масленых подтеках лицо… Пройдя еще немного и, видно, что-то решив, спутник Гуменчика сказал:

— Люди мы с тобой незнакомые. Но по всему вижу, что ты свой человек, работяга. А на веку, как на долгой ниве…

На минутку порыв ветра оборвал его речь. Закашлявшись, тот продолжал:

— Не буду крыться от тебя. Жил в Польше, не мог найти там работу, не везло и не везло, друже. Бывает так. Вот и решил к вам перебраться. Знаю, читал, что у вас для всех найдется работенка…

Голос незнакомца был вкрадчивым, каким-то особенно ласковым, Мирославу запомнились слова «работяга» и «друг».

«Что-то больно ласков, — думал он, — да и сразу на «ты» называет».

Попутчик Гуменчика продолжал:

— По всему вижу — шофер ты. Правда? У меня к тебе просьба имеется небольшая. Знаю, кордоны переходить нельзя. Вот и хочу поскорее отсюда выбраться, а то неприятности могут кое-какие выйти. В соседнем городке моя тетка живет. Подбросишь туда, а? Километров сорок отсюда, не больше…

Снова сильный порыв ветра заставил замолчать незнакомца. Идя в ногу со своим попутчиком, Мирослав продолжал молчать, а тот, немного выждав, опять заговорил:

— В долгу не останусь. Вот, видишь часы, — и незнакомец к самым глазам Мирослава поднес светящийся циферблат, — французские, очень дорогие. Как только доставишь к тетке, часы — твои. А работа небольшая: часок туда, часок назад. Ну, как договорились?

У Гуменчика медленно, но уверенно рождалось решение. Ясно, что неожиданный спутник — нарушитель границы. Кто он и зачем пришел? Сразу на этот вопрос не ответишь. Но уж больно ласков в своих речах. Предлагает часы, сам говорит: дорогие. Нет, здесь что-то неладно. Долго думать нет времени. Самое правильное — отправить незнакомца на погранзаставу, там разберутся, что к чему. Так Мирослав решил твердо. Но как это сделать? Время позднее, нигде ни одного человека не видно. А гость «оттуда» может быть и при оружии.

Гуменчик все оттягивал свой ответ.

— Для доброго человека все сделать можно.

Подумав немного, решил и слукавить (пусть «друг», знает, что и мы не лыком шиты!):

— Да и часы больно хороши!

Незнакомец обрадовался:

— Ну, вот и отлично. Пошли быстрее. Где у тебя машина стоит?

А Мирослав все думал:

«Ого-го, какой ты быстрый! Сразу и машину подавай. Погоди, успеешь. Надо же тебя сначала с пограничниками познакомить. Но как это сделать? Свести на заставу, в милицию? Но ведь незнакомец увидит заставу или вывеску милицейского отделения, и этим лишь спугнешь ночного гостя. Пойти с ним в гостиницу, устроить его там, а самому сообщить пограничникам? А если он удерет в это время? Нет расставаться с новым «приятелем» нельзя ни на минуту!»

В голове рождался план действий.

Вот сквозь снежную пелену уже ярко засверкали первые огоньки районного центра, где работал Мирослав; они шли по окраинной улице поселка. Когда спутники дошли до самого центра, шофер сказал:

— Я только с дороги и снова в путь. Не успел и поужинать. Зайдем в чайную.

Незнакомец немного призадумался, потом согласился:

— Пошли.

В чайной было много людей. Недавно закончилось заседание правления сельского потребительского общества, и кооператоры решили коллективно поужинать. Гуменчик предложил своему спутнику запять свободный столик в углу. Но тот отказался, выбрал такой, который находился невдалеке от выхода, откуда отлично был виден весь зал и рукой было подать до дверей. Устроив незнакомца, Мирослав сказал:

— Придется сходить в буфет за закуской, у нас теперь новая система обслуживания — без официантов. Одна минута — и все в порядке.

В очереди у буфета Гумеичик увидел, что впереди стоит Иван Андреевич Кипаль, его хороший знакомый — заместитель председателя правления сельпо по заготовкам, здешний человек, коммунист. Подумал: все идет, как по плану.

Он все время чувствовал на себе пристальный взгляд незнакомца, который так устроился за столиком, что ему был отлично виден шофер, стоящий в очереди у буфетной стойки. Улучив момент, когда оживленно жестикулирующие кооператоры прикрыли его от взоров сидящих в зале, Гуменчик прошептал несколько слов прямо на ухо Киналя. Тот ответил лишь одним словом:

— Добре.

А еще через пару минут заготовитель неприметно ни для кого исчез из зала чайной.

Дождавшись своей очереди, Мирослав попросил у буфетчицы холодной закуски, две бутылки пива и, конечно, «два по сто». Вскоре он уже стоял у своего столика с подносом.

Незнакомец, как видно было по выражению его лица, сразу повеселел, когда увидел возле себя шофера. Оба принялись за ужин.

В это время Иван Киналь спешил в самый центр поселка. Увидел освещенные окна в здании районо. Решительно открыв двери, спросил сторожа:

— Можно позвонить по телефону?

Не ожидая ответа, попросил телефонистку:

— Дайте дежурного по погранзаставе. Протяжный гудок, и голос знакомого старшины:

— Вас слушают.

Киналь назвал себя, в двух словах передал суть дела. Старшина ответил:

— Об этом деле знаем, ведем преследование. Большое спасибо, Иван Андреевич, за то, что сообщили. Наши товарищи недалеко от объекта, который нас интересует, все будет в порядке. Еще раз спасибо, Иван Андреевич…

Когда дежурный по заставе сказал Киналю: «Об этом деле знаем, ведем преследование», в этих словах был особый смысл. Менее часа до того, как шофер Мирослав Гуменчик повстречал у границы в снежный буран незнакомца, на заставе прозвучал настойчивый телефонный звонок. Докладывал солдат пограничного наряда комсомолец Буткевич:

— На КСП — след!

В этот непогожий вечер, заступая в наряд, Буткевич был неспокоен. Без перерыва сыпал и сыпал снег, потом злые порывы ветра стали швырять в лицо огромные белые комья. Все скрылось под снежным покровом. Исчезла под ним и КСП, обычно так хорошо отпечатывавшая следы.

Узенькая, вьющая вдоль державного кордона полоска взрыхленной земли — это лакмусовая бумажка, которая всегда покажет след нарушителя. К каким бы ухищрениям тот ни прибегал — то ли засыпал свой след землей, преодолел бы полосу на ходулях или в специальной обуви, — опытный пограничник всегда обнаружит след лазутчика.

Ну, а нынче, когда снег сплошным покровом закрыл все вокруг? В таких случаях пограничнику поможет следовая полоса лишь в часы затишья, когда пурга не заметает следов. Все это и беспокоило Буткевича. Чутко прислушиваясь, солдат шел по дозорной тропе. Снежный вихрь бил в лицо, каждый метр приходилось преодолевать с большим трудом. На границе, казалось, все было спокойно. До смены наряда оставалось не более часа.

— Но что это? Буткевич склонился к самой земле. Ему показалось, что здесь, у стройного явора, полоса имеет необычный вид. Солдат остановился, опустился на колени и засветил электрическим фонариком. Так и есть! Снег еще не успел замести следов, они явственно отпечатались на сугробе. Белые снежинки с каждой минутой все больше и больше засыпали следы; пройдет немного времени, и они исчезнут под снежным покровом.

Стоял двадцатиградусный мороз. Но Буткевич не раздумывал: быстро распоясался, снял шинель и прикрыл ею следы, ведущие в наш тыл. Нарушитель прошел на его участке! Сейчас задача одна — поймать прорвавшегося через государственный рубеж. Поймать, обезвредить или уничтожить врага! Это ясно. Но нельзя оставить без наблюдения и участок заставы, который доверила солдату Родина.

Броситься преследовать врага — значит открыть участок границы, оставить щель для врага. У Буткевича родилось единственно правильное решение — сохранить след, немедленно дать знать на заставу. Тело сковывал мороз. За несколько минут, прошедших с тех пор, как он сбросил с себя шинель, снег облепил гимнастерку. Сильная дрожь лихорадила все тело. Бегом, то и дело спотыкаясь в снежных заметах, Буткевич мчался к хорошо замаскированному телефону. Минуты казались часами, он уже не ощущал холода. Вот и телефонный аппарат.

Докладывает рядовой Буткевич. На КСП — след…

Теперь солдат чаще посматривал в сторону тыла, чем в направлении границы. Как медленно идет время! По вот в белой пелене снежного ливня возникла знакомая фигура инструктора с собакой. Головастая, с широкой грудью, розыскная собака сразу «взяла след».

Бывают подвиги, которые говорят сами за себя. Если бы солдата Буткевича спросили: считает ли он подвигом свершенное им в январский вечер, когда он, не раздумывая, разделся при двадцатиградусном морозе, он сказал бы:

— Я лишь выполнил свой солдатский долг.

Когда начальник заставы, после задержания нарушителя границы, объявлял благодарность Буткевичу, тот ответил кратко, но исчерпывающе:

— Служу Советскому Союзу!

Так же кратко ответил и шофер Мирослав Гуменчик:

— Я сделал то, что велело сердце.

А заготовитель Иван Андреевич Киналь в ответ на слова благодарности начальника заставы сказал:

— Это наше общее дело. Мы, советские люди, — одна семья, большая родня. Мы обязаны охранять наш мирный труд, беречь границы родной страны.