Грань риска

10

Пятница, 26 августа 1994 года

Летели последние дни августа. Строительные работы в имении шли полным ходом, особенно в лаборатории, где Эдвард проводил почти все свое время. Ежедневно прибывало оборудование, что вносило в работу некоторый диссонанс, так как сложные приборы надо было распаковывать, разносить по местам, устанавливать и при необходимости экранировать.

Эдвард метался как белка в колесе, по ходу дела выступая во множестве ипостасей. То он был архитектором, в следующую минуту становясь инженером-электронщиком, чтобы еще через минуту превратиться в подрядчика. Короче, ему в одиночку приходилось следить за надлежащим оборудованием и оснащением его любимой лаборатории. Он тратил на обустройство уйму времени, что не могло не сказаться на его основной работе в Гарварде.

Конфликт разразился в результате действий одного из докторантов Эдварда. Из-за занятости в имении доктор Армстронг начал пренебрегать своими научными и преподавательскими обязанностями, и докторант имел наглость пожаловаться гарвардскому начальству на то, что Эдварда совершенно невозможно найти на работе. Услышав об этом, Эдвард пришел в ярость и исключил непокорного.

Но проблема этим исчерпана не была. Докторант почувствовал себя задетым и повторно обратился в администрацию. Руководство сумело связаться с Эдвардом, но тот отказался принести извинения и принять обратно в лабораторию мятежного докторанта. В результате отношения Эдварда с администрацией обострились до крайности.

Ко всем головным болям Эдварда добавилась еще одна. До отдела лицензирования Гарварда дошли слухи о его причастности к компании «Омни». Отдел был обеспокоен известием о попытке запатентовать новый класс молекул. В результате отдел лицензирования засыпал Эдварда запросами, которые тот предпочел проигнорировать.

Гарвардский университет попал в довольно щекотливую ситуацию. С одной стороны, администрация не хотела терять Эдварда восходящую и самую яркую звезду современной биохимии. С другой — университет должен был пресечь неблагоприятное развитие событий, чтобы не нарушать академические принципы и не создавать прецедентов.

Образовавшаяся напряженность бесила Эдварда вкупе с волнениями по поводу организации «Омни», необходимостью выдать на-гора «ультра» и ежедневно надзирать за ходом строительства лаборатории.

Ким прекрасно видела, что над головой Эдзарда сгущаются тучи, и старалась компенсировать его тревоги и хоть немного скрасить его жизнь. Теперь она почти каждый вечер оставалась в квартире Эдварда, взяв на себя домашние дела, хотя он не просил ее об этом. Она готовила обеды, кормила собаку и временами даже занималась уборкой и стиркой.

К сожалению, Эдвард обращал весьма мало внимания на усилия Ким, а если и обращал, то с существенным опозданием. Как только она стала часто оставаться у Эдварда, он перестал дарить ей цветы. Сам факт она могла объяснить, но вместе с цветами исчезло и его внимание к ней. А с этим она примириться не могла.

Выйдя с работы в пятницу, Ким обдумала сложившуюся ситуацию. Ко всем прочим неприятностям добавилась еще одна: они с Эдвардом так и не решили вопрос переезда, хотя оба должны были уже через пять дней освободить свои квартиры. Ким опасалась приставать к Эдварду с этим делом, пока он был так занят. Она ждала, когда у него появится хотя бы один свободный день. Но такой день так и не наступил.

Ким зашла в продовольственный магазин и купила продукты на обед. Она выбрала такие деликатесы, которые должны были наверняка прийтись Эдварду по вкусу. Она даже раскошелилась на бутылку вина.

Придя домой к Эдварду, Ким достала из почтового ящика журналы и газеты и навела в квартире порядок. Накормила собаку. Эдвард должен был прийти домой к семи часам. Ким приготовила обед и стала ждать.

Пробило семь часов. Ким сняла с огня кастрюлю с рисом. В половине восьмого она накрыла салат пластиковой крышкой и поставила его в холодильник. В восемь часов явился Эдвард.

— Чтоб оно все провалилось! — Он начал ругаться, не успев захлопнуть входную дверь. — Беру назад все комплименты, которые я наговорил о твоих подрядчиках. Эти парни просто ослы. Днем я был готов пришибить этого распрекрасного Марка. Он обещал, что сегодня приедут электрики, но они так и не появились.

Ким попыталась отвлечь его, рассказав, что у них сегодня на обед. В ответ он прохрюкал что-то нечленораздельное и скрылся в ванной. Ким сунула рис в микроволновую печь.

— Эту чертову лабораторию можно было бы запустить очень быстро, если бы эти идиоты умели согласовывать свои действия, — прокричал Эдвард, перекрывая шум текущей воды.

Ким налила в бокалы вино и отнесла их в спальню, куда? Эдвард направился, вымыв руки. Взяв один бокал, Эдвард сделал глоток.

— Единственное, чего я хочу, это приступить к контрольным испытаниям «ультра», — проговорил он. — У меня создается впечатление, что все хотят мне помешать и все время суют палки в колеса.

— Мне надо тебе кое-что сказать. Конечно, сейчас не самое лучшее время для этого… — Ким поколебалась несколько секунд, — но боюсь, что подходящего времени я не дождусь никогда. У нас с тобой не организован переезд, a первое сентября уже на носу. Я собираюсь поговорить с тобой на эту тему уже почти две недели.

Эдвард взорвался. Размахнувшись, он швырнул бокал с вином в камин, где тот со звоном разлетелся на мелкие осколки.

— Не хватало еще, чтобы и ты давила мне на психику! — заорал он.

Он всей своей массой навис над Ким. Глаза его бешено расширились, на висках набухли вены, под кожей лица начали кататься желваки. Он сжимал и разжимал кулаки.

— Прости, пожалуйста! — в страхе выпалила Ким. Какое-то мгновение она была не в силах пошевелиться, парализованная ужасом. Она еще не знала Эдварда с такой стороны. Он был силен и при его росте мог сделать с ней все, что ему заблагорассудится.

Придя в себя, Ким бросилась из комнаты. Скрывшись на кухне, она стала размышлять, что ей делать дальше. Когда шок прошел, она решила ехать домой. Она пошла к выходу, но остановилась. На ее пути стоял Эдвард. К великой радости Ким, он совершенно преобразился. Вместо гнева и ярости на его лице были написаны смущение и раскаяние. В глазах выражение печали.

— Мне очень жаль, — сказал он. Эдвард заикался и с трудом произносил слова. — Сам не понимаю, что на меня вдруг нашло. Постоянное давление обстоятельств, хотя оно не может быть извинением. Я очень смущен и растерян. Прости меня.

Ким была тронута его искренностью. Она шагнула ему навстречу, и они обнялись. Пройдя в гостиную, они сели на диван.

— Обстановка ужасно меня подавляет, — пожаловался он. — Гарвард выражает мне свое недовольство и, что называется, катит на меня бочку, а я горю нетерпением снова заняться «ультра». Элеонор продолжает работу и получает обнадеживающие результаты. Но я меньше всего хочу выливать на тебя свое недовольство.

— Я сама уже дошла до ручки, — призналась Ким. — Переезд всегда действует мне на нервы. Да, кроме того, Элизабет не выходит у меня из головы. Я стала просто одержимой. Это какое-то навязчивое состояние.

— А я оставил тебя без всякой поддержки. И об этом я тоже очень сожалею. Давай будем более внимательными друг к другу, договорились?

— Прекрасная идея. И как это она пришла тебе в голову? — улыбнулась Ким.

— Мне следовало бы самому вспомнить о переезде, — повинился Эдвард. — Это ведь касается не только тебя, и ты не можешь и не должна заниматься всем в одиночку. Когда ты хочешь переехать?

— Мы должны освободить наши квартиры к первому сентября, — напомнила Ким.

— Отлично, итак, мы переезжаем тридцать первого августа, — решил Эдвард.

Среда, 31 августа 1994 года

Ким проснулась на рассвете, и сразу же началась суматоха переезда. В семь тридцать к ее дому подъехал грузовик, куда загрузили ее вещи. Потом фургон отправился к дому Эдварда за его имуществом. Когда в контейнер погрузили последнее кресло, он оказался заполненным до отказа.

В имение Ким и Эдвард ехали каждый на своей машине, прихватив с собой животных. Когда они прибыли на место, произошла первая встреча Шебы и Буфера. Так как оба были примерно одной весовой категории, схватка закончилась вничью. После этого звери разошлись и больше не обращали друг на друга никакого внимания.

Когда они начали вносить вещи в коттедж, Эдвард удивил Ким предложением поселиться в разных спальнях.

— Почему? — изумилась Ким.

— Потому что сейчас я не в себе, — пустился в объяснения Эдвард. — Я не могу спокойно спать, когда происходят всякие вещи, которые действуют мне на нервы. Если мы будем спать отдельно, то, когда я не смогу заснуть, я просто включу свет и почитаю, чтобы успокоиться.

— Но этим ты меня не побеспокоишь, — попробовала настаивать Ким.

— Последние несколько ночей ты провела у себя дома, — проговорил Эдвард. — Скажи, ты спала лучше, чем у меня?

— Нет, — ответила Ким.

— Ну, значит, мы с тобой разные люди, — заключил Эдвард. — Лично я спал лучше. Я стану чувствовать себя спокойнее, если буду знать, что не мешаю тебе спать. Но как бы то ни было, это явление временное. Вот откроется лаборатория, все успокоится, и мы переедем в одну спальню. Ты меня понимаешь?

— Наверное, да, — ответила Ким, стараясь скрыть разочарование.

Разгрузка мебельного фургона продвигалась намного быстрее, чем погрузка, и скоро коттедж оказался заполненным коробками и беспорядочно расставленной мебелью. После того, как все вещи были внесены в дом, Ким расписалась в квитанции, грузчики сложили свои приспособления в кузов, сели в кабину и уехали.

Не успел фургон скрыться из виду, как Ким заметила, что из-за деревьев показался «мерседес», который на большой скорости приближался к дому. Ким сразу же узнала машину. Это был автомобиль Стентона. Идя открывать дверь, Ким крикнула Эдварду, что к нему пожаловали гости.

— Где Эдвард? — Стентон не стал тратить время на приветствия.

— Он наверху. — Ким показала рукой через плечо. Стентон проскочил мимо нее и крикнул Эдварду, чтобы тот спускался вниз. Стентон остановился в холле, уперев руки в бока и притопывая правой ногой. Он был явно чем-то возбужден.

Ким последовала за Стентоном. Зная неустойчивое состояние психики Эдварда, она опасалась, что Стентон сейчас окончательно выбьет его из седла. Стентону никогда не было дела до чувств окружающих его людей.

— Спускайся сюда, Эдвард! — еще раз крикнул Стентон. — Нам надо потолковать.

На верху лестницы появился Эдвард.

— Что случилось? — спросил он, медленно спускаясь вниз.

— Ничего особенного, — с сарказмом отозвался Стентон. — Кроме того, что ты сжигаешь наш капитал, как в паровозной топке. Ты вышел из-под контроля. Эта лаборатория уже обошлась в немыслимую сумму. Что ты здесь творишь? Инкрустируешь сортиры бриллиантами?

— О чем это ты? — воинственно спросил Эдвард.

— Обо всем! — выкрикнул Стентон. — Я начинаю думать, что ты привык работать на Пентагон. Все, что ты заказываешь, стоит необычайно дорого.

— Чтобы ставить первоклассные опыты, необходимо первоклассное оборудование, — парировал Эдвард. — Я совершенно ясно тебе об этом говорил, когда речь шла о проекте «Омни». Уж не думаешь ли ты, что эта лаборатория стоит, как какой-нибудь паршивый гараж?

Ким наблюдала за перепалкой мужчин. Чем дольше они спорили, тем меньше она волновалась. Эдвард был разозлен, но не терял над собой контроля.

— Ладно, — сдался Стентон, — давай пока оставим в покое стоимость лаборатории. Вместо этого ты должен представить мне график утверждения «ультра» Комитетом по лекарствам и пищевым продуктам. Я должен это знать, чтобы прикинуть, когда, наконец, деньги начнут поступать на счета, а не утекать неизвестно куда.

Эдвард в отчаянии воздел руки к небу.

— Мы еще не успели открыть лабораторию, а ты уже заговорил о сроках. Мы обсуждали вопрос о комитете в ресторане, перед тем, как согласились заняться основанием компании. Ты что, все забыл?

— Слушай, умная твоя задница! — в запальчивости крикнул Стентон. — Бремя поддержания всей операции на плаву легло на мои плечи. Оно оказалось не слишком легким, если принять во внимание скорость, с какой ты растранжириваешь первоначальный капитал. — Стентон повернулся к Ким, которая стояла, прижавшись к стене в прихожей. — Ким, скажи этому толстокожему бегемоту, что финансовая ответственность — это первое требование, которое предъявляется к любой начинающей компании.

— Не впутывай ее в это дело! — прорычал Эдвард.

Очевидно, Стентон понял, что зашел чересчур далеко и слишком сильно уязвил Эдварда. Тон его сразу стал более умиротворяющим.

— Давайте успокоимся. — Он поднял руки в умоляющем жесте. — Ты должен признать мое требование разумным. Мне надо иметь хотя бы примерное представление о том, что ты собираешься делать в этой вымощенной золотом лаборатории, чтобы постараться прикинуть необходимые финансовые потребности.

Эдвард шумно выдохнул воздух и несколько расслабился.

— Интересоваться тем, что мы будем делать в лаборатории, и врываться сюда и спрашивать, когда комитет утвердит новое лекарство, это совсем разные вещи, — проговорил он.

— Прошу прощения, что не смог соблюсти политес, — произнес Стентон. — Но доложи мне, пожалуйста, свой план атаки.

— Со всей возможной быстротой мы займемся выяснением всех свойств нового препарата «ультра», — начал Эдвард. — Сначала нам надо полностью понять его химические свойства — такие как растворимость в различных растворителях и его поведение в присутствии других активных соединений. Затем мы проведем контролируемые биологические исследования с целью выяснить и понять механизмы метаболизма и выделения из организма, нам надо, кроме того, определить, насколько токсично это соединение. Токсикологические исследования надо провести на отдельных клетках и группах клеток ин виво и ин витро — на целостном интактном организме. Нам придется начать с вирусов и бактерий, а закончить высшими животными. Нам предстоит, кроме этого, сформулировать правила качественного и количественного определения препарата в жидких средах организма. На молекулярном уровне нужно найти сайты связывания и механизм действия. Свойства лекарства надо проверить при различных температурах и значениях водородного показателя — рН. Все протоколы перечисленных исследований надо будет приложить к заявке на регистрацию нового лекарственного средства, которую мы подадим в Комитет по лекарствам и пищевым продуктам. Все это следует проделать до начала проведения клинических испытаний.

— Мой Бог… — простонал Стентон. — От твоих слов у меня закружилась голова. Здесь работы на десятилетия, если не больше.

— Ну, не десятилетия, — возразил Эдвард, — но это займет несколько лет. Я тебе уже об этом говорил. В то же время я сказал тебе, что мы сможем потратить на это меньше, чем стандартные десять — двенадцать лет.

— Мы сможем уложиться хотя бы лет в шесть? — поинтересовался Стентон.

— Я не могу пока ничего обещать, сначала надо приступить к работе и получить первые данные, — ответил Эдвард. — Могу только сказать, что это займет больше, чем три года, но меньше, чем двенадцать лет.

— Значит, есть шанс, что можно закончить все за три года? — с надеждой спросил Стентон.

— Три года — это больше похоже на чудо, — признал Эдвард. — Но в принципе возможно. Однако надо принять в расчет еще один немаловажный фактор: большие расходы требуются для полноценного оснащения лаборатории, но, когда оснащение закончено, расходы резко снизятся.

— Я бы очень хотел на это надеяться, — проговорил Стентон. — Но не могу. Скоро мы начнем выплачивать огромные оклады сотрудникам, которых ты нанял для программы «Ультра».

— Слушай, мне пришлось пообещать большую зарплату, потому что мне нужны самые лучшие специалисты, — сообщил Эдвард. — Кроме того, я предпочел расплачиваться с ними заработной платой, а не пакетом акций. Я не хочу терять дивиденды.

— Дивиденды не будут ни черта стоить, если мы обанкротимся, — проворчал Стентон.

— Но мы же вырвались вперед в этой гонке, — возразил Эдвард. — Большинство биотехнологических компаний и фармацевтических групп были основаны не для производства конкретного лекарства. А у нас такое, и очень перспективное, лекарство есть.

— Все это я знаю. Но я очень нервничаю, — признался Стентон. — Мне еще ни разу не приходилось вкладывать все свои деньги в одну компанию и наблюдать, как они стремительно тают.

— На этот раз ты очень мудро вложил свои деньги, — заверил Эдвард. — Мы оба станем миллиардерами. «Ультра» стоит того, я в этом уверен на сто процентов. Пошли, покажу тебе лабораторию. Это и тебе придаст уверенности.

Ким облегченно вздохнула, видя, как оба направились к лаборатории, мирно беседуя. Стентон даже приобнял Эдварда за плечи.

Когда они ушли, Ким оглядела комнату. К ее удивлению, ее совершенно не трогал беспорядок, который причинил дому переезд. Внезапно наступившая тишина породила у Ким острое ощущение присутствия в доме Элизабет. К Ким вернулось чувство, что Элизабет пытается что-то сообщить ей через столетия, которые пролегли между ними. Но как она ни прислушивалась, не могла расслышать ни единого внятного слова. И все равно Ким была убеждена, что какая-то частица Элизабет присутствует в самой сердцевине ее существа. И то, что теперь стало домом Ким, было в каком-то смысле и домом Элизабет.

Такие мысли не доставили Ким никакого удовольствия, более того, она почувствовала себя не вполне уютно. В неявном сообщении Элизабет ей чудились неудовольствие и нетерпеливая мольба о помощи.

Занявшись самой неотложной, на ее взгляд, задачей, Ким поспешно распаковала отреставрированный недавно портрет Элизабет и повесила его над камином. Стены гостиной перекрасили, и силуэт портрета исчез. Ким пришлось наугад определить высоту, на которой должна была висеть картина. Почему-то Ким была убеждена, что место картины там, где она находилась триста лет назад.

Она отошла на несколько шагов и посмотрела на картину, висящую над каминной полкой. Ее поразила жизненная сила, исходившая от живописного полотна. Раньше, при лучшем освещении, Ким казалось, что портрет исполнен слишком примитивно. Теперь же, когда картина висела в полутьме гостиной, эффект стал совершенно иным. Сквозь сумеречный свет зеленые глаза Элизабет смотрели пронизывающим, горящим взглядом.

Прошло несколько минут. Словно загипнотизированная, Ким приросла к полу посередине гостиной. Рассматривая картину, она чувствовала себя так, словно смотрелась в зеркало. Глядя в глаза Элизабет, Ким сильнее, чем когда-либо, чувствовала, что Элизабет действительно изо всех сил старается что-то сказать ей, сказать что-то очень важное, сказать сквозь столетия. Но в гостиной стояла звенящая тишина.

Мистическое чувство, внушенное Ким картиной, погнало ее в замок. Несмотря на то, что коттедж был заставлен нераспакованными ящиками и коробками, невзирая на иссушающую досаду от бесплодных поисков среди старых бумаг, Ким вдруг почувствовала неодолимое желание вернуться к этим поискам. Вернуться, не откладывая дела ни на одну минуту. Портрет Элизабет вновь зажег в ней неуемное желание узнать все, что возможно, о ее таинственной прапрабабушке.

Словно ведомая сверхъестественной силой, Ким поднялась по лестнице на чердак. Оказавшись там, она ни минуты не колебалась в выборе места поисков. Она не стала также тратить время на открывание окон. Ким прямиком направилась к предмету, который напомнил ей по форме старинный матросский сундук. Открыв крышку, обнаружила под ней обычную, уже ставшую привычной картину — беспорядочную свалку бумаг, конвертов и толстых книг.

Первая книга оказалась инвентарной описью корабельных запасов. Датирована она была 1862 годом. Прямо под этим гроссбухом Ким нашла большой, примитивно переплетенный блокнот, к которому было привязано письмо. Ким шумно глотнула воздух. Письмо было адресовано Рональду Стюарту.

Ким наклонилась и вынула блокнот из сундука. Развязав бечевку, она вскрыла конверт и достала оттуда письмо. Вспомнив, как бережно обращалась архивариус с письмом Матера, Ким постаралась сделать то же самое. Старая пересохшая бумага никак не хотела разворачиваться. Наконец Ким удалось раскрыть письмо. Оно оказалось короткой запиской. Ким посмотрела на дату, и ее предвкушение открытия несколько рассеялось. Письмо оказалось из восемнадцатого века.

16 апреля 1726 вода

Бостон

Дражайший отец!

Отвечая на Ваш запрос, я полагаю своим долгом сказать, что в интересах нашей семьи и нашего дела нам следует воздержаться от перенесения праха матери на наше семейное кладбище, ибо получение требуемого разрешения может вызвать волнения и смятение умов в городе Салем и снова вызвать интерес к старым делам, интерес, который Вы столь искусно и с таким трудом сумели погасить.

Ваш любящий сын Джонатан.

Ким аккуратно сложила записку и вложила ее обратно в конверт. Даже тридцать четыре года спустя после печально известных процессов Рональд и его сын были озабочены возможными неприятностями для семьи, несмотря на то, что были принесены официальные извинения, а губернатор колоний объявил по этому поводу день траура.

Теперь Ким обратила внимание на блокнот, переплет которого стал крошиться от времени. При попытке открыть тисненый матерчатый переплет она невольно оторвала его от книги. Сердце ее неистово забилось. На титульном листе было написано: «Книга Элизабет Фланаган. Декабрь 1678 года».

Ким перелистала книгу и, к вящей своей радости, убедилась, что это дневник Элизабет! Несмотря на то, что записи были краткими и следовали с большими временными пропусками, волнение ее не уменьшилось.

Боясь, что книга рассыплется, Ким сжала ее обеими руками и поспешила к слуховому окну, где было светлее. Начав листать с конца, Ким обнаружила там множество чистых страниц. Найдя последнюю запись, она заметила, что дневник обрывался слишком рано, еще до наступления интересующих ее событий. Дата последней записи — 26 февраля 1692 года.

Этому холоду, кажется, не будет конца. Сегодня разразился сильный снегопад. Вулстон-Ривер замерзла, и лед вполне может выдержать человека. Теперь можно пешком добраться до Ройал-Сайд. Я очень подавлена. Болезнь ослабила мой дух припадками и судорогами, что мне описали Сара и Джонатан. Эти припадки так похожи на те, которым стали подвержены бедняжки Ребекка, Мэри и Джоанна. Такие же припадки были у Энн Путнам, когда она приезжала к нам погостить.

Чем же прогневила я всемогущего Бога, что он насылает такие мучения на своего верного и покорного слугу? Я не помню ничего о своих припадках, хотя перед тем, как они приступают ко мне, вижу какие-то цвета, а потом в ушах моих начинают звучать какие-то звуки, не принадлежащие нашему миру. Потом же я проваливаюсь в небытие, словно падаю в обморок. Когда я внезапно прихожу в себя, то обнаруживаю себя лежащей на полу, а мои дети, Сара и Джонатан, которые, хвала Господу, пока здоровы, рассказывают, что в беспамятстве я металась по полу и выкрикивала нечленораздельные звуки. Как я хочу, чтобы Рональд оказался сейчас здесь, но его нет, он плавает где-то в северных морях. Эти несчастья начались с приобретения Нортфильдского участка и жестокой ссоры с семьей Томаса Путнама. Доктор Григгс сильно озадачен, он пытается очистить меня, но это не приносит мне никакой пользы. Какая жестокая зима и как много у всех нас хлопот и трудов. Я очень боюсь за маленького невинного Иова, потому что может случиться, что Господь захочет призвать меня к себе, а я не успею выполнить своего предначертания. Я очень стремилась сделать во имя Божие дело снабжения нашей общины ржаным хлебом, чтобы сохранить наши запасы, так как была плохая погода и пшеница уродилась плохо. Я старалась помочь беженцам с севера, которые искали у нас спасения от набегов индейцев. Я уговорила людей принять их, как братьев, к своим очагам, как членов своих семей, как и поступилая сама с Ребеккой Шифф и Мэри Руте. Я научила старших детей мастерить куклы, чтобы скрасить муки маленьких сироток, которых Господь поручил нашему попечению. Я молю Бога о скорейшем возвращении Рональда. Может быть, он сумеет положить конец нашим несчастьям, пока меня не покинули окончательно жизненные силы.

Ким прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Она была потрясена. Теперь Элизабет и вправду разговаривала с ней. Ким чувствовала сквозь века муки этой женщины, которая была ее прародительницей, силу характера и обаяние ее незаурядной личности: заботливой, страстной, благородной, напористой и мужественной. Как бы хотела Ким обладать такими же чертами!

Ким открыла глаза и заново перечитала некоторые куски записи. Она обратила внимание на отрывок об изготовлении кукол и подумала, что свидетельством против Элизабет все-таки, скорее всего, послужила не книга, а именно кукла.

Боясь, что она могла что-то пропустить, Ким снова перечла всю запись от начала до конца. Самое сильное впечатление на нее произвела трагическая ирония судьбы: из самых благородных побуждений Элизабет распространяла по округе ядовитую плесень. Может быть, неизвестное свидетельство как раз и доказывало ответственность Элизабет за массовые отравления.

Несколько минут Ким невидящим взглядом смотрела в окно, обдумывая эту новую возможность. Однако все старания ни к чему не привели. Ким так и не придумала, что могло послужить доказательством вины Элизабет. В те времена не существовало способов связать между собой плесень и припадки.

Ким снова занялась дневником. Она осторожно переворачивала страницы и вчитывалась в другие записи. Большинство их было очень краткими. В таких записях было всего по нескольку предложений сжатого описания погоды.

Ким закрыла дневник и открыла его на первой странице. Самая первая запись была датирована 5 декабря 1678 года. Почерк был крупнее и не столь тверд, каким он стал четырнадцать лет спустя. Этот день был описан как холодный и снежный. Из этой же записи явствовало, что в то время Элизабет было тринадцать лет.

Ким закрыла книгу. Ей захотелось продлить удовольствие. Прижав дневник к груди, словно это было бесценное сокровище, Ким вернулась в коттедж. Выдвинув стол и стул на середину гостиной, она удобно уселась за стол, положив на него дневник Элизабет. Сидя перед портретом, она начала наугад просматривать страницы. Под датой 7 января 1682 года запись была необычайно длинной.

Элизабет отмечала, что погода очень теплая для этого времени года. В тот день было облачно. Как о рядовом факте Элизабет писала, что в тот день она вышла замуж за Рональда Стюарта. За этой краткой фразой следовало длинное описание того, как они ехали в город Салем в блестящей карете. Потом Элизабет писала о восторге, который она испытала, переехав в новый дом.

Ким улыбнулась. Читая довольно длинное описание комнат дома и их обстановки, она поняла, что Элизабет передавала свои ощущения от переезда в тот самый дом, в который Ким переехала сегодня. Это было просто чудесным совпадением, что именно сегодня ей удалось найти дневник Элизабет. Ким даже показалось, что трехсотлетний промежуток времени, разделявший ее и Элизабет, вдруг стал очень коротким.

Ким быстро вычла одну дату из другой и поняла, что в момент замужества Элизабет исполнилось всего семнадцать лет. Теперь Ким могла представить себя выходящей замуж в семнадцать лет, особенно учитывая те эмоциональные проблемы, которые возникли у нее во время первых лет обучения в колледже.

Перелистав еще несколько страниц, Ким узнала, что Элизабет забеременела через несколько месяцев после свадьбы. Ким глубоко вздохнула. Что бы стала делать она сама с ребенком в таком возрасте, как Элизабет? Это было пугающее допущение, но Элизабет справилась с этим делом просто восхитительно. Ким понимала, что Элизабет были недоступны средства контроля рождаемости, да и вообще она была практически не властна над своей судьбой.

Ким начала перелистывать страницы дневника в обратном порядке. Ей хотелось найти записи, предшествовавшие дню свадьбы Элизабет и Рональда. Ее внимание привлек еще один довольно длинный кусок текста, датированный 10 октября 1681 года. Элизабет писала, что в тот день стояла теплая солнечная погода и ее отец, вернувшись из Салема, сообщил, что один человек посватался к ней. Далее Элизабет писала:

Узнав о таком странном повороте событий, я вначале пала духом, потому что совсем ничего не знала об этом джентльмене, хотя отец очень хорошо о нем отзывался. Отец говорит, что этот джентльмен увидел меня в сентябре, когда приезжал к нам покупать древесину на мачты и рангоут для своих кораблей. Отец говорит, решать мне, но я должна принять во внимание, что если я соглашусь, то мы все переедем в Салем, где он будет работать в компании этого джентльмена, а моя милая сестрица Ребекка пойдет в школу.

Перевернув несколько страниц, Ким нашла продолжение:

Я сказала отцу, что приму предложение о замужестве. Да и как могу я поступить иначе? Господь свидетель, как мы жили здесь, на тощей земле Эндовера, постоянно подвергаясь опасности нападения со стороны краснокожих дикарей. Наши соседи сильно пострадали от всего этого. Многие были даже жестоко убиты, а некоторые уведены в плен. Я постаралась объяснить все это Уильяму Патерсону, но он ничего не понял и, боюсь, сильно разозлился на меня.

Ким прервала чтение и посмотрела на портрет Элизабет. Она была очень тронута, поняв, что узнает мысли самоотверженной семнадцатилетней девочки, которая сумела отказаться от первой девичьей любви и решила испытать судьбу, стараясь принести пользу своей семье. Ким вздохнула, поняв, что вряд ли сможет вспомнить, когда она в последний раз совершила что-нибудь совершенно бескорыстное.

Вернувшись к дневнику, Ким поискала запись о первой встрече Элизабет с Рональдом. Она произошла 22 октября 1681 года. Был ясный солнечный день. С деревьев начали опадать листья.

Сегодня к нам в дом пришел мистер Рональд Стюарт, который предложил мне стать его женой. Он старше, чем я думала раньше. У него уже есть юная дочь от первой жены, умершей от оспы. Он кажется мне добрым человеком, сильным духом и телом, хотя он может быть и вспыльчивым. Он очень разозлился, узнав, что два дня назад индейцы напали на наших соседей, живущих к северу от нас. Он настаивает, чтобы мы немедленно переехали в Салем, невзирая на наши предыдущие планы.

Ким почувствовала укол совести, вспомнив свои недавние подозрения по поводу причин смерти первой жены Рональда. Эта причина оказалась такой обычной и прозаической! Прочитав дневник до 1690 года, Ким постоянно сталкивалась со страхом перед оспой и индейскими набегами. Элизабет писала, что оспа — сущий бич Бостона и что постоянные индейские набеги не редкость всего в пятидесяти милях к северу от Салема.

Охваченная каким-то благоговением, Ким покачала головой. Читая об этих несчастьях, она вспомнила слова Эдварда о том, насколько непрочной была нить жизни в семнадцатом веке. Это было очень трудное и тревожное время.

Хлопнула входная дверь, и Ким вернулась к реальности. Из экскурсии по почти законченной лаборатории возвратились Эдвард и Стентон. Эдвард нес кальку с чертежами поэтажного плана.

— А здесь все такой же беспорядок, — недовольным тоном пробурчал Эдвард. Он поискал глазами место, куда можно было бы положить чертежи. — Чем ты тут занималась, Ким?

— Ты знаешь, мне так повезло! Это прямо какое-то чудо! — взволнованно воскликнула Ким. Она вскочила со стула и с торжественным видом вручила Эдварду книгу. — Я нашла дневник Элизабет!

— Здесь, в коттедже? — удивленно спросил Эдвард.

— Нет, в замке, — ответила Ким.

— Мне кажется, нам надо сначала навести в доме порядок, а потом можешь заниматься своей охотой за старыми бумагами, — заметил Эдвард. — У тебя для этих дел впереди целый месяц. Занимайся, сколько хочешь.

— Да ты только посмотри! Это очарует даже тебя, — проговорила Ким, не обращая внимания на колкие замечания Эдварда. Она взяла дневник, осторожно открыла его на последней записи и вернула Эдварду. — На, прочти вот это.

Эдвард положил чертежи на стол, за которым до этого сидела Ким. Пока он читал, лицо его постепенно разгладилось и, утратив выражение раздражения, стало удивленно-заинтересованным.

— Ты права, — произнес он взволнованно, передавая дневник Стентону.

Ким велела им поаккуратнее обращаться со старинным блокнотом.

— Из этого получится великолепное введение к статье о естественных причинах салемских процессов, которую я собираюсь написать для «Сайенс» или «Нейчур», — сообщил Эдвард. — Это будет прекрасное введение. Она даже упоминает здесь о ржаном хлебе. И описания галлюцинации очень к месту. Я сопоставлю эту дневниковую запись с результатами масс-спектрометрии проб ее головного мозга и поставлю этим точку в столь прискорбном деле. Это будет красивая статья.

— Ты не станешь писать никаких красивых статей про свою плесень, пока мы не проясним вопрос с патентом, — возразил Стентон. — У нас нет возможности обеспечивать развлечения тебе и твоим ученым коллегам.

— Конечно, пока я не буду писать статью, — обиделся Эдвард. — За кого ты меня принимаешь? За младенца?

— Ты первый заговорил о статье, а не я, — парировал Стентон.

Ким отобрала дневник у Стентона и показала Эдварду то место, где Элизабет писала, как она обучала других делать кукол.

— Как ты думаешь, это может оказаться важным? — спросила она.

— Ты говоришь о недостающем свидетельстве? — поинтересовался Эдвард.

Она кивнула.

— Трудно сказать, — сказал он. — Конечно, это подозрительно и наводит на некоторые размышления… Знаешь, я страшно проголодался. А ты, Стентон? Ты не хочешь что-нибудь съесть?

— Я всегда хочу что-нибудь съесть, — отозвался Стентон.

— Как насчет поесть, Ким? — проговорил Эдвард. — Надо побросать что-нибудь в топку. Нам со Стентоном еще предстоит переделать уйму дел.

— Я не думала о приеме гостей и ничего не готовила, — созналась Ким. Она сегодня еще не заглядывала в кухню.

— Ну, что ж делать, — вздохнул Эдвард, начав разворачивать чертежи. — Мы не очень капризны.

— Говори только за себя, — не согласился с ним Стентон.

— Пожалуй, я приготовлю спагетти. — Ким прикинула в уме, что ей для этого нужно. Единственной комнатой, в которой все находилось в относительном порядке, была столовая. До реконструкции там находилась кухня. Во всяком случае, там стояли стол и стулья. И даже буфет.

— Спагетти — это просто прекрасно! — восторгался Эдвард. Он попросил Стентона придержать синьки и начал укладывать на их углы тяжелые книги.

Испытывая неизъяснимое облегчение от того, что день прошел, Ким улеглась на чистые хрустящие простыни. Она целый день работала, не покладая рук, и освободилась только полчаса назад. Дел еще оставалось непочатый край, но все же относительный порядок она навела. Когда Стентон наконец уехал, Эдвард присоединился к ней и трудился на равных.

Ким взяла с ночного столика дневник Элизабет. Она была преисполнена желания продолжить чтение, но, как только откинулась на подушку, ее начали отвлекать таинственные ночные звуки. Это была целая симфония, которую исполняли ночные насекомые и лягушки в окрестных лесах, болотах и лугах. Дом неохотно, со скрипом, отдавал тепло, накопленное им за весь жаркий день. В створках окон тонко завывал ветер, дувший с Денверс-Ривер.

Успокоившись окончательно, Ким поняла, что небольшая тревога, овладевшая ее душой, когда она въехала сегодня в свой дом, продолжает снедать ее. В течение дня, занятая делами, Ким просто забыла о ней. Тревога словно отодвинулась на задний план, а теперь снова властно заявила о себе. Ким осознавала, что причин для беспокойства у нее может быть несколько, но одна была совершенно очевидной: неожиданное требование Эдварда, чтобы они спали врозь. Хотя теперь она понимала его больше, чем в тот момент, когда он ей об этом сказал, она, тем не менее, испытывала разочарование.

Отложив дневник Элизабет, Ким улеглась в постель. Шеба открыла глаза и бросила на Ким укоризненный взгляд. Хозяйка своим неосторожным движением помешала кошке спать. Ким сунула ноги в домашние тапочки и направилась в спальню Эдварда. Дверь была приоткрыта, в комнате горел свет. Ким открыла дверь. На пороге ее рычанием встретил оскаливший зубы Буфер. Ким в ответ тоже показала зубы, она уже научилась пугать неприветливую собачонку.

— Что-нибудь случилось? — спросил Эдвард. Он лежал в постели, обложенный планами лаборатории.

— Я просто по тебе соскучилась, — пожаловалась Ким. — Ты уверен, это правильно, что мы спим врозь? Мне очень одиноко, я уже не говорю о более романтичных вещах.

Эдвард окинул ее взглядом. Отложив чертежи, он знаком показал Ким на освободившийся край постели.

— Прости меня. Это я во всем виноват. Я принимаю на себя всю ответственность. Но все же я думаю, что пока нам надо спать отдельно. Я сейчас чувствую себя до предела натянутой струной, которая того и гляди лопнет. Я даже сорвался сегодня, разговаривая со Стентоном. Ты же сама это видела.

Ким кивнула, внимательно разглядывая лежавшие на коленях руки. Эдвард привстал и приподнял ее голову за подбородок.

— У тебя все в порядке? — спросил он.

Ким снова кивнула, хотя в душе у нее свирепствовала буря эмоций. Она сказала ему, что очень устала.

— Да, сегодня был долгий трудный день, — согласился Эдвард.

— Да и потом, я чувствую какое-то беспокойство и неловкость, — призналась, наконец, Ким.

— С чем это связано? — спросил он.

— Я сама не очень хорошо разобралась. Мне кажется, что это связано с тем, что случилось с Элизабет, и с тем, что я нахожусь в ее доме. Я не могу забыть того, что некоторые мои гены перешли ко мне от Элизабет. Может быть, поэтому я постоянно чувствую ее присутствие.

— Ты просто вымоталась, — напомнил ей Эдвард. — Когда человек устает, его воображение может выкидывать весьма причудливые фортели. Потом, это новое для тебя место, что всегда несколько подавляет. В конце концов, все мы рабы своих привычек.

— Но я думаю, это только часть причины, — заметила Ким, — но не вся причина.

— Ну вот, — насмешливо протянул Эдвард, — уж не собираешься ли ты сказать, что веришь в призраков?

— Я никогда раньше в них не верила, а теперь и сама не знаю.

— Ты шутишь?

Ким рассмеялась над его серьезным тоном.

— Конечно, я шучу. Я не верю в привидения, но я изменила свое отношение к сверхъестественному. Когда я вспоминаю, при каких обстоятельствах я нашла дневник Элизабет, меня охватывает дрожь. Я вешала на место портрет Элизабет, когда какая-то сила буквально толкнула меня в спину: «Иди в замок!» А когда я пришла на чердак, то мне не пришлось долго искать. Я нашла дневник в первом же сундуке, который попался мне на глаза.

— Меня самого охватывает чувство чего-то сверхъестественного, когда я попадаю в Салем, — согласился Эдвард. — Все это связано с преданиями о колдовской чепухе. Но если ты хочешь верить, что некая мистическая сила отвела тебя в замок, то просто прекрасно. Только не заставляй и меня подписываться под этим.

— Но как ты можешь объяснить то, что произошло? — требовательно спросила Ким. — До сегодняшнего дня я провела в замке больше тридцати часов и не нашла за это время ничего даже отдаленно похожего на дневник Элизабет. А сегодня среди шестнадцати тысяч документов я без всякого труда нахожу это бесценное свидетельство ее жизни. Какая сила заставила меня заглянуть именно в этот сундук?

— Отлично! — примирительным тоном воскликнул Эдвард. — Я не буду тебя ни от чего отговаривать. Считай, что я на твоей стороне. Успокойся.

— Прости меня, — произнесла Ким. — Я не собиралась тебе все это рассказывать и снова пережевывать одно и то же. Я пришла сюда признаться, что очень скучаю по тебе.

После продолжительного прощального поцелуя Ким оставила Эдварда наедине с его чертежами и вышла из спальни. Закрыв дверь, Ким поняла, что холл залит ярким серебристым лунным светом, который облил и ее своим таинственным сиянием. С того места, где она стояла, была видна громада замка, четким силуэтом выделявшаяся на фоне ночного неба. Она вздрогнула. Эта картина напомнила ей сцены из фильмов о Дракуле, которые так пугали ее в детстве.

Спустившись по темной узкой лестнице, которая делала поворот на полные сто восемьдесят градусов, Ким на ощупь пробралась между ящиками и пустыми коробками, которыми был заставлен холл. Войдя в гостиную, она посмотрела на портрет Элизабет. Даже в темноте Ким видела зеленые глаза своей прародительницы, словно светившиеся внутренним светом.

— Что же ты пытаешься мне сказать? — прошептала Ким, пристально вглядываясь в картину. В этот момент к ней вернулось ощущение того, что Элизабет страстно хочет передать ей какое-то послание. В ту же секунду Ким осенило, что, каким бы ни было это послание, она не найдет его в дневнике Элизабет. Дневник был только приманкой, которая должна была побудить Ким к дальнейшим поискам.

Внезапно в углу произошло какое-то движение. Ким едва не закричала от ужаса, сердце было готово выпрыгнуть из груди. Она закрыла лицо руками, но в этот момент с облегчением увидела, что это ее кошка вспрыгнула на стоявший в гостиной стол.

Несколько мгновений Ким стояла, держась за стенку и приходя в себя после пережитого страха, приложив руку к сердцу. Она поразилась тому, как сильно была испугана. Это происшествие показало, насколько натянуты ее нервы.