Грань риска

4

Пятница, 22 июля 1994 года

Ким несколько раз моргнула и окончательно открыла глаза. В первый момент она никак не могла сообразить, где находится. Незнакомые оконные занавески скупо пропускали и без того не слишком яркий утренний свет. Повернув голову и увидев спящего рядом Эдварда, она сразу все вспомнила.

Инстинктивно Ким закрылась до подбородка простыней. На новом месте она чувствовала себя неловко и неуютно.

«Какая же ты лицемерка!» — мысленно сказала она себе.

Прошло всего несколько дней с тех пор, как она говорила Эдварду, что не хочет торопить события, и вот, пожалуйста, она просыпается в его постели. Еще никогда отношения с мужчинами не заканчивались у нее такой скорой интимной близостью.

Решив одеться, пока Эдвард не проснулся, Ким попыталась осторожно выскользнуть из постели. Попытка не удалась. Отвратительный маленький белый терьер Эдварда по кличке Буфер громко зарычал и оскалил зубы. Сидя у изножья кровати, он явно стерег каждое движение гостьи.

Эдвард проснулся, сел, пинком отпихнул собаку от кровати и со стоном снова повалился на подушку.

— Который час? — пробурчал он, не открывая глаз.

— Начало седьмого.

— Почему ты так рано проснулась? — спросил он.

— Я уже привыкла, — ответила Ким. — Я всегда просыпаюсь в это время.

— Но ведь мы легли почти в час.

— Это не имеет значения, — сказала Ким. — Прости, пожалуйста, мне просто не надо было у тебя оставаться.

Эдвард открыл глаза и внимательно посмотрел на Ким.

— Тебе неудобно здесь? — спросил он. Ким кивнула.

— Мне очень жаль, что так произошло, не надо было тебя уговаривать остаться.

— Это не твоя вина, — возразила Ким.

— Но ты же хотела уйти, значит, это моя вина, — настаивал Эдвард.

Они обменялись короткими взглядами и одновременно улыбнулись.

— Мы, кажется, начинаем повторяться, — не погасив улыбки, произнесла Ким. — Мы снова начали наперегонки извиняться.

— Это было бы очень смешно, когда бы не было так грустно, — проговорил Эдвард. — Я надеялся, что хоть теперь-то нам удастся сдвинуться с мертвой точки.

Ким повернулась к нему и обвила его руками. Некоторое время они молчали, наслаждаясь объятием. Молчание нарушил Эдвард.

— Ты все еще испытываешь неудобство?

— Нет, — ответила Ким. — Мы просто поговорили о нем, и оно исчезло.

Когда Эдвард отправился в душ, Ким позвонила Марше, которая вот-вот должна была уйти на работу. Марша очень обрадовалась, услышав ее голос, но все же мягко упрекнула Ким за то, что та не позвонила ей накануне вечером и не предупредила, что не придет ночевать.

— Да, мне, конечно, следовало позвонить, — признала Ким.

— Отсюда я могу заключить, что вечер прошел удачно, — скромно заметила Марша.

— Все прекрасно, — согласилась Ким. — Просто когда я спохватилась, было уже так поздно, что я не стала звонить. Ты, наверное, уже спала, а мне не хотелось тебя будить. Кстати, ты не забыла накормить Шебу? — добавила она, меняя тему. Марша сразу все поняла, она слишком хорошо знала свою подругу.

— Твоя ненаглядная кошечка пообедала с большим аппетитом, — сообщила Марша. — Да, чуть не забыла, есть еще одна новость. Вчера вечером звонил твой отец. Просил при случае перезвонить ему.

— Мой отец? — переспросила Ким. — Он же мне никогда не звонит.

— Мне ты можешь не рассказывать об этом. Мы живем с тобой несколько лет, и я ни разу не разговаривала с ним по телефону.

Выйдя из душа, Эдвард удивил Ким предложением пойти позавтракать на Гарвард-сквер. Она думала, что он сразу очертя голову бросится в лабораторию.

— У меня в запасе еще два часа, — объяснил Эдвард. — Лаборатория подождет. К тому же за последний год это был самый приятный для меня вечер, и я хочу его продлить.

Радостно улыбнувшись, Ким обвила руками шею Эдварда и тесно приникла к нему. Чтобы дотянуться до его лица, ей пришлось привстать на цыпочки. Он вернул ей ласку с избытком.

Они сели в машину Ким: ее надо было срочно убирать, поскольку Ким оставила ее накануне в неположенном месте. На Гарвард-сквер Эдвард повел ее в студенческую забегаловку, где они позавтракали яичницей с беконом и выпили по чашке кофе.

— Какие у тебя планы на сегодня? — спросил Эдвард. В столовой стоял невыносимый шум — экзаменационная сессия была в полном разгаре, и ему приходилось кричать.

— Поеду в Салем, там началась реконструкция коттеджа. Я хочу посмотреть, что делается, — сказала Ким. Она назвала старый дом коттеджем, чтобы подчеркнуть, что речь идет не о замке.

— Когда ты рассчитываешь вернуться?

— Пораньше, во второй половине дня, — ответила Ким.

— Может быть, мы встретимся в Харвест-баре в восемь?

— Договорились, — согласилась Ким.

После завтрака Эдвард попросил Ким подбросить его к зданию Гарвардских биологических лабораторий.

— Может, я отвезу тебя домой, чтобы ты взял свою машину? — предложила Ким.

— Нет, спасибо, — отказался Эдвард. — В кампусе я сейчас не найду свободного места для парковки. Я доеду на университетском автобусе. Я часто так делаю. Очень выгодно жить недалеко от работы.

Ким высадила его на углу Киркленд-стрит и Дивинити-авеню. Он стоял у обочины и махал ей до тех пор, пока она не скрылась из виду. Он понимал, что любит, и любим, и ему нравилось ощущение собственной влюбленности. Повернувшись, он зашагал по Дивинити-авеню. Ему хотелось петь. Особенное наслаждение доставляло то, что ему начало казаться, будто Ким испытывает по отношению к нему такие же чувства. Все, что ему оставалось, — это надеяться, что связь их продлится не один день. Он вспомнил о цветах, которые посылал ей каждый день, и подумал, не переусердствовал ли он с этим, но проблема заключалась в том, что в любви Эдвард был сущим младенцем, поэтому ему не удалось прийти ни к какому выводу.

Войдя в биологический корпус, Эдвард посмотрел на часы. Было уже около восьми. Поднимаясь по лестнице, он беспокоился, что ему придется ждать прихода Скрэнтона. Но опасения его оказались напрасны. Кевин был на месте.

— Я очень рад, что ты пришел, — сказал Кевин. — Я как раз собирался тебе звонить.

— Ты нашел Clavicepspurpurea? — с надеждой в голосе спросил Эдвард.

— Нет, — ответил Кевин, — не Claviceps.

— Вот черт! — ругнулся Эдвард. От отчаяния он буквально рухнул на стул. В груди появилось неприятное ощущение разочарования и пустоты. Он так рассчитывал на положительный результат, он так надеялся сделать приятное Ким. Он хотел преподнести ей Claviceps как дар науки, чтобы снять с Элизабет напрасное и несправедливое обвинение.

— Не смотри таким букой, — проговорил Кевин. — Там не оказалось Claviceps, но зато там выросла куча другой плесени. Один из ее видов морфологически напоминает Clavicepspurpurea, но это неизвестный доселе науке вид.

— Ты шутишь, — недоверчиво произнес Эдвард. Лицо его несколько просветлело. По крайней мере, они сделали открытие.

— Конечно, это не бог весть как удивительно, — продолжал Кевин. При этих словах лицо Эдварда снова потемнело. — В настоящее время известно около пяти тысяч видов грибков. Многие специалисты полагают, что на самом деле в природе существует от ста тысяч до четверти миллиона их видов.

— Другими словами, ты хочешь сказать, что это не такое уж фундаментальное открытие? — спросил Эдвард с кислой миной.

— Я не хочу выносить никаких оценочных суждений, — возразил Кевин. — Но в этой плесени ты, возможно, найдешь что-нибудь интересное. Это аскомицет, который так же, как Claviceps, образует плотные колонии.

Кевин протянул руку над столом и высыпал в ладонь Эдварда несколько маленьких ядрышек. Эдвард попробовал их на ощупь кончиком указательного пальца. По плотности и размерам предметы эти напоминали рисовые зерна.

— Ты мне лучше скажи, что это такое — плотные колонии? — поинтересовался Эдвард.

— Так называются вегетативные покоящиеся споры определенных видов грибков, — ответил Кевин. — Они отличаются от простых одноклеточных спор тем, что являются многоклеточными, содержат грибные волокна, или гифы, а также запасы питательных веществ.

— Почему ты думаешь, что они представляют для меня интерес? — спросил Эдвард. Вдруг ему пришло в голову, что эти штучки похожи на зернышки, встречающиеся в ржаном хлебе. Он принюхался. Эти зернышки запаха не имели.

— Потому что именно колонии спор Claviceps содержат биоактивные алкалоиды, вызывающие эрготизм, — ответил Кевин.

— О! — воскликнул Эдвард. В нем вновь пробудился интерес к зернышкам на ладони. — И каковы же шансы, что в этих маленьких жучках содержатся те же алкалоиды, что и в Claviceps?

— Ну, это, я полагаю, вопрос одного дня, — ответил Кевин. — Лично я думаю, что шансы достаточно высоки. Не так уж много на свете грибков, которые образуют такие колонии спор. Очевидно, этот новый вид родственен грибкам рода Clavicepspurpurea.

— Почему бы нам не попробовать их? — задумчиво произнес Эдвард.

— Что ты хочешь этим сказать? — забеспокоился Кевин. Он подозрительно уставился на Эдварда.

— Почему бы нам не изготовить этакий отвар из этих штучек и не попробовать его на вкус? — настаивал на своем Эдвард.

— Я надеюсь, ты пошутил? — поинтересовался Кевин.

— Я нисколько не шучу, — возразил Эдвард. — Мне интересно знать, производит ли этот гипотетический алкалоид галлюциногенный эффект. Самый лучший способ узнать это — попробовать принять его внутрь.

— Ты определенно спятил! — воскликнул Кевин. — Микотоксины могут оказаться весьма мощными, это подтвердит любой, кто травился грибами. Токсикологи каждый год открывают все новые и новые яды. Ты идешь на огромный неоправданный риск.

— Где твоя страсть к приключениям? — спросил Эдвард, поддразнивая друга. Он встал. — Можно я использую твою лабораторию для этого маленького эксперимента?

— Не уверен, что хочу в нем участвовать, — упорствовал Кевин. — Ты что, серьезно хочешь это сделать?

— Конечно, серьезно, — ответил Эдвард.

Кевин повел Эдварда в лабораторию и спросил, что ему нужно из оборудования. Эдвард потребовал ступку, пестик, дистиллированную воду, слабую кислоту для осаждения алкалоидов, фильтровальную бумагу, литровый цилиндр и миллилитровую пипетку.

— Это сумасшествие, — недоумевал Кевин, подбирая необходимые Эдварду материалы.

Эдвард приступил к работе. Для начала он измельчил в ступке несколько зернышек. Полученную массу он залил водой, чтобы экстрагировать алкалоид. Когда он добавил к полученному раствору немного слабой кислоты, из него выпал осадок в виде небольшого количества белой массы. Процедив раствор через фильтровальную бумагу, Эдвард получил несколько кристалликов преципитата — белого осадка. Кевин следил за его действиями с недоверчиво-удивленным видом.

— Только не говори мне, что ты собираешься это съесть, — произнес он с нарастающей тревогой.

— Ну что ты, конечно, нет, — успокоил его Эдвард, — не настолько же я глуп.

— Я думал, ты хочешь меня одурачить, — признался Кевин.

— Слушай, — сказал Эдвард, — меня интересует галлюциногенный эффект. Если полученное вещество обладает этим эффектом, то в микроскопических количествах. По весу это будет выражаться в микрограммах. — Эдвард налил литр дистиллированной воды в мерный цилиндр, подцепил на кончик шпателя мизерную щепотку осадка и бросил ее в воду. Сделав это, он закупорил цилиндр и энергично встряхнул его несколько раз. — Мы можем работать с этим веществом полгода и не знать, обладает оно галлюциногенным эффектом или нет, — рассуждал Эдвард. — Для окончательного ответа нам нужен человеческий мозг. Мой доступен здесь и сейчас. Когда дело касается науки, я становлюсь человеком действия.

— А как насчет возможной нефротоксичности? Я хочу сказать, не испортишь ли ты себе почки? — спросил Кевин.

Эдвард состроил презрительную мину.

— В такой-то дозировке? Черт возьми, конечно, нет. Эта доза не составляет и десятой доли токсической дозы ботулинического яда самого мощного из известных токсинов. Кроме того, в этот микрограмм будет входить не только неизвестное нам вещество, но и целая смесь известных, так что риск становится еще меньше, так как концентрация интересующего нас алкалоида становится пренебрежимо малой.

Эдвард попросил Кевина дать ему миллилитровую пипетку. Тот подчинился с явной неохотой.

— Ты точно не хочешь ко мне присоединиться? — спросил Эдвард. — Не упусти случая поучаствовать в интересном научном открытии. — Он рассмеялся и наполнил пипетку раствором.

— Спасибо за предложение, — язвительно ответил Кевин. — Я и мои почечные канальцы стараемся не докучать друг другу.

— Твое здоровье. — Эдвард выпустил содержимое пипетки на язык. Набрав в рот воды, он прополоскал его и проглотил воду.

— Ну что? — поинтересовался Кевин после минутного молчания.

— Чуть-чуть горчит. — Эдвард почмокал губами и несколько раз открыл и закрыл рот, чтобы лучше ощутить вкус.

— Что-нибудь еще чувствуешь? — не отставал Кевин.

— Начинается легкое головокружение, — ответил Эдвард.

— Черт, мне кажется, головокружение у тебя было до того, как ты выпил эту гадость, — пробурчал Кевин.

— Признаю, что этот эксперимент проводится без должного научного контроля, — усмехнулся Эдвард. — Все, что я сейчас ощущаю, может быть обыкновенным эффектом плацебо.

— Я действительно не хочу больше в этом участвовать, — сказал Кевин. — Я настаиваю, чтобы ты сегодня же сдал на анализ мочу и проверил содержание в крови связанного азота.

— О-о-о! — воскликнул Эдвард. — Что-то начинает происходить!

— Боже мой! — отозвался Кевин. — Что именно?

— Перед глазами перемещаются бесформенные, похожие на амеб, цветные пятна. Картина, как в калейдоскопе.

— О Господи! — воскликнул Кевин. Он вгляделся в лицо друга. Было похоже, что тот пребывает в трансе.

— Теперь слышу звуки — как будто кто-то играет на синтезаторе. Во рту небольшая сухость. Появилось новое ощущение: по рукам побежали мурашки, появились парестезии — как будто меня кусают блохи или кто-то пощипывает за руки. Это очень странное ощущение.

— Позвать кого-нибудь? — тревожно спросил Кевин.

Внезапно Эдвард протянул вперед руки и схватил пораженного Кевина за запястья. Хватка Эдварда оказалась неожиданно сильной.

— Такое ощущение, что комната ходит ходуном. Появилось легкое удушье.

— Пора, кажется, позвать на помощь, — всполошился Кевин. Его собственное сердце колотилось как сумасшедшее. Он оглянулся на телефон, но Эдвард не разжимал хватки, не давая Кевину сдвинуться с места.

— Все хорошо, — успокоил Эдвард. — Я больше не вижу цветных пятен, все проходит.

Эдвард закрыл глаза и продолжал неподвижно стоять, все еще держа Кевина за руки.

Через некоторое время Эдвард открыл глаза и глубоко вздохнул.

— Уф! — произнес он. И только тут понял, что стоит, вцепившись в Кевина. Он разжал руки, перевел дух и одернул пиджак. — Мне кажется, мы получили ответ на вопрос, — констатировал он.

— Это был полнейший идиотизм, — ругался Кевин. — Ты страшно напугал меня своим чудачеством. Я уже был готов вызвать «скорую».

— Успокойся, — сказал ему Эдвард. — Все было не так уж плохо. Не стоит волноваться из-за психоделического эффекта продолжительностью каких-то шестьдесят секунд.

Кевин взглянул на часы:

— Это продолжалось не шестьдесят секунд, а добрых двадцать минут.

Эдвард посмотрел на стенные часы.

— Любопытно, — отметил он. — Значит, чувство времени тоже страдает.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Кевин.

— Отлично, — уверенно ответил Эдвард. — И даже лучше, чем отлично. Я чувствую… — Он помолчал, подыскивая подходящие слова. — Я чувствую себя необычайно энергичным, как будто только что хорошо отдохнул. У меня такое ощущение, будто я стал ясновидящим, настолько обострены все чувства. Испытываю нечто вроде небольшой эйфории, но это, возможно, испытываю потому, что получен хороший результат: мы только что удостоверились, что этот грибок может вызывать галлюцинации.

— Давай поаккуратнее обращаться с местоимением «мы», — поправил Кевин, — это ты удостоверился, а не я. Я отказываюсь брать на себя ответственность за это безумие.

— Интересно, в этом грибке содержатся те же алкалоиды, что и в Claviceps? — поинтересовался Эдвард. — Я не почувствовал ни малейших признаков нарушения периферического кровообращения, а ведь это весьма частый симптом эрготизма.

— Пообещай мне, по крайней мере, что ты сегодня сдашь общий анализ мочи и крови на содержание связанного азота или креатинина, — попросил Кевин. — Может, тебе и все равно, но я волнуюсь.

— Если мои анализы позволят тебе сегодня спокойно уснуть, то я их сдам — для твоего успокоения, — пообещал Эдвард. — Кстати, ты можешь дать мне еще колоний?

— Могу, потому что я знаю, на какой среде надо выращивать эти грибки, — ответил Кевин. — Но сколько там будет колоний, я предсказать не могу. Грибки не слишком часто балуют нас их образованием.

— Ну, постарайся, сделай, что возможно, — попросил Эдвард. — Помни, что мы можем написать прелестную маленькую статью на эту тему.

Спеша на автобусную остановку, Эдвард продолжал радоваться результату, так неожиданно свалившемуся ему на голову. Он не мог дождаться момента, когда расскажет Ким о том, что теория отравления, лежавшего в основе салемских припадков, получила новое подтверждение.

Не меньше, чем ходом реконструкции имения, Ким была взволнована неожиданным звонком отца. Ей было очень любопытно, зачем она так срочно ему понадобилась. Уверенная, что в этот час он еще не уехал в свой бостонский офис, она свернула на Марблхед.

Войдя в дом, она прошла прямо на кухню. Как Ким и ожидала, Джон сидел за столом, склонившись над чашкой кофе и кипой утренних газет. Это был крупный мужчина, который, по отзывам знавших его в прежние годы людей, учась в Гарварде, слыл неплохим спортсменом. Его голову венчала шапка густых волос, таких же темных и блестящих, как у Ким. Годы оставили в его шевелюре умеренную седину, которая придавала ему вид благородного отца семейства.

— Доброе утро, Кимми, — сказал он, не отрываясь от газеты.

Ким подошла к «эспрессо» и, налив себе кофе, добавила к нему взбитых сливок.

— Как ведет себя машина? — спросил он. Громко зашуршала бумага. Отец перевернул газетный лист. — Надеюсь, что ты, как я тебе советовал, регулярно проходишь техосмотр?

Ким не ответила. Она уже привыкла к тому, что отец обращается с ней как с маленькой девочкой, ей это не очень нравилось и вызывало глухое чувство протеста. Он вечно давал ей советы на тему «Как содержать в надлежащем порядке свою жизнь». Чем старше она становилась, тем больше крепло ее убеждение в том, что он не имеет права давать кому бы то ни было советы, в особенности учитывая, во что он превратил свою жизнь и свой собственный брак.

— Мне сказали, что ты вчера звонил мне, — проговорила она, устраиваясь с чашкой кофе в нише окна, выходящего на океан.

Джон отложил газету.

— Да, действительно, я звонил. Джойс передала мне, что ты стала интересоваться личностью Элизабет Стюарт и задала ей какие-то вопросы. Это меня несколько удивило, и я решил позвонить, чтобы узнать, почему ты решила расстроить свою мать таким экстравагантным способом.

— Я нисколько не хотела ее расстроить, — возразила Ким. — Я просто заинтересовалась личностью Элизабет и задала несколько вопросов, чтобы узнать основные факты ее биографии. Например, мне хочется знать, действительно ли Элизабет была повешена за колдовство или это просто слух и семейное предание.

— Она действительно была повешена, — ответил Джон. — В этом я могу тебя заверить. Могу тебя также заверить в том, что наша семья сделала все возможное, чтобы скрыть этот факт. Поэтому, думаю, тебе лучше оставить это дело в покое.

— Но зачем делать из этого такой секрет триста лет спустя после всех событий? — не сдавалась Ким. — В этом же нет никакого смысла.

— Нет никакой разницы — имеет это для тебя смысл или нет! — отрезал Джон. — Это было унижением тогда, остается унижением и сейчас.

— Отец, ты хочешь сказать, что тебя очень тревожит этот вопрос? — удивилась Ким. — Или ты хочешь сказать, что то давнее дело очень тебя унижает?

— Ну, не особенно, конечно, — вынужден был признать Джон. — Это больше беспокоит твою мать, что не должно тебя удивлять. Не лезь к ней с расспросами, ей и без этого проблем хватает.

Ким прикусила язык. В этой ситуации трудно было удержаться от того, чтобы не лягнуть, как следует отца. Вместо этого Ким сообщила, что она не только заинтересовалась Элизабет, но и прониклась к ней симпатией.

— На каком же основании? — раздраженно поинтересовался Джон.

— Я нашла ее портрет, спрятанный в самом дальнем углу дедушкиного винного погреба, — пояснила Ким. — Глядя на него, я убедилась, что она и в самом деле существовала. У нее даже глаза такого же цвета, как у меня. Потом я вспомнила, что с ней произошло в дальнейшем. Она определенно не заслужила участи быть повешенной. В такой ситуации трудно не проникнуться к человеку симпатией.

— Я знал об этом портрете, — признался Джон. — Скажи на милость, что ты делала в погребе?

— Ничего особенного, я просто осмотрела его. То, что я нашла портрет, — простое совпадение, потому что недавно я прочитала несколько книг о салемских процессах. То, что я узнала, только усилило мою симпатию к Элизабет. Через короткое время после этих судилищ судьи выражали сожаление и раскаяние. Даже тогда было ясно, что на смерть послали невинных людей.

— Не все были невинны, — заявил Джон.

— Мама утверждает то же самое. Что такого сделала Элизабет, что ты отказываешься считать ее невиновной?

— Теперь ты хочешь припереть к стенке меня. Я не знаю всех подробностей, но отец рассказывал мне, что Элизабет была причастна к колдовству.

— Как именно? — настаивала на своем Ким.

— Я уже сказал, что не знаю подробностей, моя юная леди, — начал злиться Джон. — Ты и так задаешь слишком много вопросов.

«А теперь ступай в свою комнату», — мысленно закончила Ким его фразу. Интересно, отец когда-нибудь поймет, что она уже давно повзрослела? Когда же он начнет вести себя с ней, как со взрослым человеком?

— Послушай меня, Кимми. — Голос его звучал умиротворяюще и по-отечески ласково. — В твоих же интересах не копаться в прошлом, особенно в том, что касается этого дела. Это копание приведет только к новым неприятностям.

— При всем моем к тебе уважении, папа, — проговорила Ким, — я хочу спросить, каким образом это знание может повредить моему благополучию?

Джон задохнулся от благородного негодования.

— Позволь уж, я скажу, что думаю по этому поводу, — продолжала Ким с нехарактерной для нее напористостью, — я верю, что причастность Элизабет к салемскому происшествию могла рассматриваться как унижение в те времена, когда все это случилось. Я могу поверить в то, что тогда это могло повредить делу, так как ее муж, Рональд, основал компанию «Маритим лимитед», которая обеспечивала поколения семьи Стюарт и продолжает делать это до сих пор. Но то, что причастность Элизабет до сих пор ложится пятном на нашу семью, абсурдно и оскорбительно для ее памяти. В конце концов, она наша прапрабабушка. Не будь ее, мы бы не сидели сейчас здесь. Один этот факт заставляет меня удивляться тому, что даже упоминание ее имени вызывает у вас такой негативный рефлекс. Это же смешно.

— Если ты не можешь понять это с высоты своего эгоистичного восприятия, — раздраженно произнес Джон, — то подумай хотя бы о матери. Эти события унижают Джойс, и не важно, по какой причине. Прими все как факт. Если ты хочешь найти свидетельства, оправдывающие Элизабет, ищи их, но не вмешивай в это дело мать.

Ким поднесла к губам остывший кофе и сделала глоток. Она сдалась. С отцом совершенно невозможно разговаривать. Подобные попытки почти всегда были бесплодны. С ним можно было иметь дело только в одном случае — когда беседа носила односторонний характер, если отец говорил, что надо делать и как именно. Очевидно, он по недоразумению путал обязанности отца и инструктора.

— Мама также рассказала мне, что ты решила переделать дом в имении, — добавил Джон, восприняв молчание Ким, как признак того, что она согласилась с его мнением об Элизабет и последует его советам. — Что именно ты решила там сделать?

Ким поведала отцу о своем решении обновить старый дом и жить в нем. Пока она рассказывала, Джон продолжал просматривать газеты. Когда дочь закончила, отец спросил, что она собирается делать с замком и его обстановкой.

— Я ничего не собираюсь менять в замке, — ответила Ким. — Во всяком случае, до возвращения Брайана.

— Хорошо. — Джон перевернул страницу «Уолл-стрит джорнэл».

— Кстати, о маме, где она? — спросила Ким.

— Наверху, — ответил Джон. — Она неважно себя чувствует и не хочет никого видеть.

Когда несколько минут спустя Ким покидала дом, она испытывала грустное, тревожное чувство — смесь жалости, гнева и отвращения. Садясь в машину, она говорила себе, что ненавидит брак своих родителей. Заводя мотор, она поклялась себе, что уж ее-то никогда не заманят в такую ловушку.

Ким выехала с подъездной дорожки и направилась в Салем. Во время поездки она напомнила себе, что, несмотря на отвращение к тем отношениям, которые были между ее родителями, она сама чуть было не повторила ту же ошибку. По этой-то причине она так бурно отреагировала на поездки Киннарда, который делал, что хотел, на словах высказывая желание связать с ней свою жизнь.

Внезапно Ким улыбнулась. Ее мрачные мысли рассеялись, когда она вспомнила о цветах, которые каждый день присылал ей Эдвард. С одной стороны, ее это смущало, с другой же — это было свидетельством его внимания и заботы. В одном она была совершенно твердо уверена: Эдвард никогда не будет бабником. В ее представлении бабником мог быть такой напористый и агрессивный тип, как ее отец, или, например, Киннард.

Как бы ни расстроил Ким разговор с отцом, он оказал на нее воздействие, противоположное тому, на которое отец рассчитывал: интерес Ким к личности Элизабет только возрос. Проезжая через городок Салем, Ким заехала на общественную стоянку.

Оставив машину, Ким пошла в институт «Пибоди-Эссекс», культурно-историческую ассоциацию, располагавшуюся в нескольких старых отремонтированных домах в центре города. Кроме многих других функций, институт служил хранилищем документов о Салеме и его пригородах, были среди этих документов и свидетельства о процессах.

Служительница на входе взяла с Ким плату за посещение и направила ее в библиотеку, до входа в которую надо было подняться всего на несколько ступенек. Ким поднялась по этим ступенькам и, открыв тяжелую филенчатую дверь, оказалась в библиотеке. Зал был оформлен в стиле начала девятнадцатого века: высокие потолки, лепные карнизы и стены, обитые темным деревом. В центральном зале сохранились мраморные камины, канделябры, темные дубовые столы и капитанские кресла. В зале стояла чуткая библиотечная тишина, и ощущался запах книжной пыли.

Дружелюбная библиотекарша по имени Грейс Михен сразу же пришла на помощь Ким. Грейс оказалась милой старушкой с седыми волосами и добрым лицом. В ответ на вопрос Ким она показала ей, как искать требовавшиеся той документы, касающиеся салемских процессов: обвинения, доносы, постановления об аресте, взятые под присягой показания, клятвы судей, протоколы предварительных слушаний, постановления о заключении под стражу и приговоры. Все это было аккуратно обозначено в каталогах, состоявших из старомодных карточек, разложенных по ящикам.

Ким была приятно удивлена обилием столь легкодоступного материала. Неудивительно, что о салемских процессах написано так много книг. Этот институт просто рай для исследователей.

Как только библиотекарь оставила Ким одну, та немедленно атаковала картотеку. Неимоверно волнуясь, она искала имя Элизабет Стюарт. Ким была уверена, что, так или иначе, оно должно быть где-то упомянуто. Но скоро ее постигло разочарование. В бумагах не было имени Элизабет Стюарт. Там даже не упоминалась фамилия Стюарт.

Вернувшись к столу библиотекаря, Ким прямо спросила женщину об Элизабет Стюарт.

— Это имя мне незнакомо, — ответила Грейс. — Вы знаете, каким образом она была причастна к процессам?

— Я уверена, что она была одной из обвиняемых, — ответила Ким. — По приговору она была повешена.

— Этого не могло быть, — без колебаний заявила Грейс. — Я специалист по документам, касающимся процессов. Я ни разу не встречала там имя Элизабет Стюарт. Она не проходила по делу даже как свидетельница. Этим вопросом занималось так много людей, что пропустить ее имя в списке из двадцати казненных было бы просто невозможно. Кто сказал вам, что она была в числе обвиняемых?

— Это слишком долгая история, — уклонилась от прямого ответа Ким.

— Очевидно, вам сказали неправду, — заверила Грейс. — Ошибки быть не могло.

— Понятно. — Ким не стала спорить. Она поблагодарила Грейс и вернулась к каталогу.

Оставив попытки найти то, что ее интересовало в документах о процессе, она обратила свое внимание на другой важный источник, хранившийся в институте: генеалогическую информацию о семьях графства Эссекс.

На этот раз Ким почерпнула массу сведений о Стюартах. Действительно, они занимали почти целиком каталожный ящик. Просматривая каталог, Ким убедилась, что существует два клана Стюартов: тот, из которого происходит она сама, и другой, имеющий более короткую историю.

Через полчаса Ким нашла краткое упоминание об Элизабет Стюарт. Она родилась четвертого мая 1665 года от Джеймса и Элайши Фланаган, а умерла девятнадцатого июля 1692 года. Причина смерти в справке не указана. Быстро произведя вычитание, Ким убедилась, что Элизабет умерла в возрасте двадцати семи лет!

Ким подняла голову и невидящим взглядом уставилась в окно. Она почувствовала, что ее спина покрылась мурашками. Ким было двадцать семь лет, и родилась она тоже в мае. Правда, не четвертого, а шестого, но все равно очень близко. Вспомнив об их чисто физическом сходстве и о том, что она собирается переехать в дом, где жила Элизабет, Ким удивилась такому обилию совпадений. Может быть, все эти совпадения не случайны?

— Простите, — обратилась к ней Грейс Михен, возвращая Ким к реальности. — Я принесла вам список лиц, которые были повешены по обвинению в колдовстве. Там приводятся даты казни с упоминанием дня недели, города, откуда были родом осужденные, их вероисповедания, если об этом есть сведения, и их возраста. Как вы видите, здесь нет фамилии Стюарт, хотя список этот исчерпывающий.

Ким еще раз поблагодарила старушку и взяла листок бумаги. После того, как библиотекарь отошла, Ким послушно просмотрела список и уже хотела отложить его в сторону, как вдруг ее внимание привлекла дата: вторник, 19 июля 1692 года. В этот день были казнены пять человек. Посмотрев еще раз на дату смерти Элизабет, Ким убедилась, что даты смерти и казни совпадали. Ким понимала, что это совпадение не доказывает, что Элизабет тоже была повешена. Но даже если это и совпадение, оно настораживает.

Потом Ким поняла еще кое-что. Подумав о прошедшем вторнике, она вспомнила, что это тоже было девятнадцатое число. Посмотрев еще раз на список, который дала ей Грейс, она поняла, что календарные даты 1692 года совпадали с датами 1994 года. Было ли это еще одним совпадением, которое предстояло обдумать Ким?

Вернувшись к генеалогическим сведениям, Ким поискала Рональда Стюарта и обнаружила, что Элизабет не была его первой женой. В 1677 году Рональд женился на Ханне Хатчинсон, от которой в 1678 году у него родилась дочь Джоанна. Но в январе 1679 года Ханна умерла; причина смерти в картотеке не указана. В возрасте тридцати одного года, в 1682 году, Рональд женился на Элизабет Фланаган, от которой в 1682 году у него родилась дочь Сара. В 1683 году у них родился сын Джонатан, а в 1689-м — Дэниел. После смерти Элизабет Рональд женился на младшей сестре Элизабет, Ребекке Фланаган, от которой у него в 1693 году родилась дочь, нареченная Рейчел.

Ким отложила бумаги и снова уставилась в окно, пытаясь привести в порядок свои мысли. В голове ее тревожно звенели колокольчики: ее беспокоил характер Рональда. Снова заглянув в генеалогию, она удостоверилась, что Рональд женился на Элизабет всего лишь через два года после смерти Ханны, а на Ребекке он женился в том же году, когда скончалась Элизабет!

Ким почувствовала какую-то неловкость. Зная амурные наклонности своего отца, она подумала, что, возможно, Рональд страдал тем же пороком и потакал ему с намного, более катастрофическими последствиями для своих жен. Ким пришло в голову, что у Рональда был роман с Элизабет, когда он был женат на Ханне, и роман с Ребеккой во время брака с Элизабет. Как бы то ни было, нельзя отрицать, что Элизабет умерла при весьма странных обстоятельствах. Ким стало интересно, при каких обстоятельствах умерла Ханна.

Ким покачала головой и тихо посмеялась над собой. Она, должно быть, насмотрелась «мыльных опер», поэтому ее воображение совершает такие мелодраматические броски.

Просмотрев еще раз генеалогическое древо Стюартов, Ким узнала, что она сама происходит от сына Рональда и Элизабет Джонатана. Во-вторых, она узнала, что на протяжении последующих трехсот лет ни одну женщину в роду Стюартов не называли Элизабет. При смене такого количества поколений это не могло быть простой случайностью. Ким недоумевала по поводу того позора, который навлекла на свою голову Элизабет, одновременно росло желание узнать, в чем состоял этот позор.

Спускаясь по ступенькам института, Ким собиралась сесть в машину и ехать в имение. Но, оказавшись на последней ступеньке, она заколебалась и передумала. Вспомнив о подозрениях, которые возбудил у нее характер Рональда, о подозрениях, что он вел со своими женами нечестную игру, она приняла другое решение. Вернувшись в институт, она спросила, как ей добраться до здания суда графства Эссекс.

Суд располагался на Федерал-стрит, недалеко от «Дома ведьмы», в помпезном дворце, выстроенном в духе Позднего Возрождения. Дом стоял на мощном фундаменте и был обрамлен массивными дорическими колоннами. Ким вошла внутрь и спросила, как ей пройти в отдел протоколов судебных дел.

Ким пришла на авось, не имея ни малейшего представления, найдет она здесь что-нибудь или нет. Во-первых, она не знала, сохранились ли в течение столь долгого времени эти протоколы, и если да, то допускают ли к ним широкую публику. Как бы то ни было, она представилась и, добравшись до соответствующего кабинета, попросила разрешения взглянуть на протоколы всех судебных дел, касающихся Рональда Стюарта, родившегося в 1653 году.

Клерком оказалась сонная женщина неопределенного возраста. Если ее и удивила просьба Ким, то она не выдала этого ни единым жестом. В ответ она нажала на клавишу компьютерного терминала. Посмотрев на экран, она, ни слова не говоря, вышла из комнаты. Ким подумала, что желающие узнать подробности эры салемских процессов буквально заездили местных слуг закона и смертельно им надоели.

Переминаясь с ноги на ногу, Ким взглянула на часы. Уже половина одиннадцатого, а она еще не показывалась в имении.

Женщина-клерк вернулась с большим пакетом из манильской бумаги и вручила его Ким.

— Эти документы нельзя выносить из помещения, — предупредила женщина, указывая рукой на стоявшие вдоль стен пластмассовые столики и стулья, — если хотите, можете сесть вон там.

Ким отыскала свободное место и высыпала на стол содержимое пакета. Документов оказалось великое множество. Все они были написаны крупным разборчивым почерком.

Приступая к разбору документов, Ким думала, что все они касаются гражданских исков Рональда к своим должникам. Но с самого начала она нашла нечто более интересное — ссылки на дело о праве наследования, в котором в качестве одной из сторон тяжбы выступал Рональд.

Ким внимательно прочитала документ. Это было решение в пользу Рональда дела о наследстве, возбужденного против него Джекобом Чивером. Из документа Ким поняла, что Джекоб являлся сыном Ханны от предыдущего брака, и что Ханна была значительно старше Рональда. Джекоб свидетельствовал, что Рональд обманным путем заставил его мать изменить текст завещания и тем лишил его, истца, законно причитающейся ему доли наследства. Очевидно, судьи не согласились с его доводами. В результате Рональд унаследовал от Ханны несколько тысяч фунтов стерлингов, сумму по тем временам довольно значительную.

К удивлению Ким, жизнь в те былинные времена не так отличалась от современной, как она раньше себе представляла. Она заблуждалась, думая, что юридические аспекты в те времена были значительно проще, чем теперь. Чтение последнего документа рассеяло эти иллюзии. Ким снова задумалась о характере Рональда.

Следующий документ оказался еще более любопытным. Это был контракт, заключенный одиннадцатого февраля 1681 года между Рональдом Стюартом и Элизабет Фланаган. Он был составлен и подписан до заключения брака в виде временного добрачного соглашения. Речь в контракте шла не о конкретных вещах или деньгах, вовсе нет. Он предоставлял Элизабет право заключать от своего имени контракты и распоряжаться собственностью после ее вступления в брак.

Ким прочла документ целиком. В конце его Рональд собственноручно приписал объяснение. Она узнала четкий разборчивый почерк, которым были заполнены многочисленные счета, найденные ею в замке. Рональд писал: «Намерение мое заключается в том, чтобы в случае, если интересы моих торговых дел потребуют моего длительного отсутствия в городе Салем и повлекут невозможность личного моего участия в делах „Маритим лимитед“, обрученная со мной Элизабет Фланаган могла на законном основании вести наши общие дела от своего имени».

Дойдя до конца документа, Ким перечитала его заново, чтобы убедиться, что она правильно поняла. Содержание контракта поразило ее. Тот факт, что подобный документ был необходим, чтобы удостоверить право Элизабет подписывать договоры, напомнил ей, что в те пуританские времена роль женщины в обществе была совершенно иной, чем теперь. Ее законные права были значительно урезаны по сравнению с правами мужчин. Документ подтверждал те сведения, которые Ким почерпнула из письма Джеймса Фланагана, где оговаривались условия вступления Элизабет в брак.

Отложив в сторону добрачное соглашение, Ким вернулась к остальным бумагам из пакета. Бегло просмотрев пачку документов, касающихся взыскивания долгов, она натолкнулась на по-настоящему интересный документ. Это было прошение Рональда Стюарта об удовлетворении иска о восполнении утраченного. На прошении стояла дата — 26 июля 1692 года, то есть со дня смерти Элизабет прошла ровно одна неделя.

Ким понятия не имела, что такое возмещение утраченного, но смысл стал ей ясен после прочтения самого документа. Рональд писал: «Именем Господа я смиренно прошу Высокий Суд немедленно вернуть в мое распоряжение решающее свидетельство, изъятое в моем доме шерифом Джорджем Корвином и использованное против моей возлюбленной жены Элизабет во время суда, учиненного над ней по обвинению в колдовстве в Особом трибунале 20 июня 1692 года».

На обороте прошения была наложена резолюция, датированная третьим августа того же года. Член магистрата Джон Хэторн отклонил прошение. Резолюция гласила: «Рональду Стюарту, подавшему прошение на имя суда, равно как и на имя его превосходительства губернатора Колонии, дан ответ, что по поводу вышеуказанного свидетельства известно, что, по распоряжению властей, вышеупомянутое свидетельство передано из-под юрисдикции графства Эссекс под юрисдикцию властей графства Суффолк».

В каком-то смысле Ким была довольна. Она нашла косвенное документальное подтверждение того, что Элизабет была приговорена судом к смерти. В то же время она была несколько растеряна, так и не поняв, что же это за свидетельство. Его природа нигде не раскрывалась. Ким еще раз прочитала прошение и резолюцию, надеясь, что пропустила подробности при первом чтении. Но нет, никаких упоминаний о природе свидетельства там не содержалось. Его никто не описывал.

Несколько минут Ким неподвижно сидела за столом, стараясь представить себе, что же это могло быть за свидетельство. Единственное, вокруг чего вращалось ее воображение, это предметы оккультных ритуалов. Так подействовали намеки, сделанные отцом в сегодняшнем разговоре. Вдруг ей в голову пришла идея. Она выписала на листок бумаги дату слушаний в Особом трибунале и подошла к клерку.

— Я бы хотела ознакомиться с протоколами Особого трибунала за 20 июня 1692 года, — сказала она.

Женщина рассмеялась ей в лицо. Потом она вслух повторила просьбу Ким и снова рассмеялась. Растерявшись, Ким спросила, что, собственно, такого смешного она сказала.

— Вы просите показать вам то, что хотели бы увидеть любой Том, Дик или Гарри, — ответила клерк. У нее был такой выговор, словно она только вчера приехала из глухой мэнской деревушки. — Вся беда в том, что таких протоколов не существует. Хотелось бы, чтобы они были, но их нет. Протоколов заседаний Особого трибунала по делу о ведьмах не существует. Все, что у нас есть, — это разрозненные свидетельства и тексты присяги. Но сами протоколы исчезли.

— Как жаль, — произнесла Ким. — Но возможно, вы все же поможете мне. Вероятно, вы знаете, что такое «окончательное свидетельство»?

— Я не юрист, — ответила женщина. — Но подождите. Я сейчас наведу справки.

Женщина скрылась в своем кабинете. Через несколько секунд она снова появилась в сопровождении еще одной пожилой тучной женщины. На ее коротком широком носу с трудом балансировали огромных размеров очки.

— Вас интересует, что такое «окончательное свидетельство»? — спросила эта женщина. — Термин говорит сам за себя. Таким термином обозначают неопровержимую улику. Такая улика не может быть оспорена в суде, и толковать такую улику можно только однозначно.

— Я так и думала. — Ким поблагодарила женщин и вернулась к своему столику. Воспользовавшись ксероксом, стоявшим в углу, она пересняла копию прошения Рональда и резолюции. Потом вложила документы в конверт и вернула его клерку.

Теперь, наконец, Ким имела возможность направиться в имение. Она чувствовала себя немного виноватой — обещала Стивенсу, что приедет утром, а сейчас уже почти полдень. Миновав последний поворот и выехав из-за деревьев на прямую дорогу, ведущую к имению, она увидела несколько грузовиков и фургонов, стоящих у ворот. Виднелась траншея и кучи свежевыкопанной земли. Вокруг не видно ни одной живой души, никого не было даже в траншее.

Ким остановилась и вышла из машины. Полуденная жара и пыль действовали одуряюще, в воздухе стоял дурманящий запах свежевскопанной земли. Ким захлопнула дверцу машины и, приложив ко лбу ладонь козырьком, чтобы заслонить глаза от солнца, осмотрела траншею, проложенную по полю к воротам. В этот момент дверь дома открылась, и оттуда вышел Джордж Харрис. Лицо его блестело от пота.

— Очень рад, что вы смогли приехать, — обрадовался он. — Я все утро пытаюсь вам дозвониться.

— Что-нибудь случилось? — поинтересовалась Ким.

— Ну, как сказать… — уклончиво ответил Джордж. — Давайте я вам лучше все покажу.

Джордж повел Ким к тому месту, где стоял экскаватор.

— Нам пришлось приостановить работу, — сказал Джордж.

— Почему?

Джордж не ответил. Он лишь предложил Ким заглянуть в траншею.

Боясь ступить на край глубокой ямы из опасения соскользнуть в нее, Ким наклонилась и заглянула в траншею. Она поразилась ее глубине, которая, по ее впечатлению, была никак не меньше восьми футов. Из влажных стен траншеи, как миниатюрные метлы, торчали корни. Джордж обратил ее внимание на то место, где траншея внезапно обрывалась, примерно в пятидесяти футах от коттеджа. Недалеко от дна Ким увидела выступающий в яму искореженный конец какого-то деревянного ящика.

— Вот из-за этого нам пришлось остановиться, — пояснил Джордж.

— Что это?

— Боюсь, это гроб.

— Боже мой! — воскликнула Ким.

— Мы нашли и надгробный камень, — сообщил Джордж. — Это настоящая древность.

Они подошли к концу траншеи. На противоположной стороне ее за отвалом земли в траве лежало надгробие из белого мрамора.

— Этот камень не лежал на гробе. Его просто бросили рядом, и со временем его занесло землей. — Джордж наклонился и счистил сухую землю с камня.

Ким судорожно глотнула воздуха.

— Мой Бог, это же Элизабет, — только и смогла она произнести. Она покачала головой. Слишком много совпадений.

— Это ваша родственница? — спросил Джордж.

— Да, — ответила Ким. Она осмотрела надгробие — такое же, как могильный камень самого Рональда. На нем были написаны только даты рождения и смерти.

— Вы знали, что ее могила находится здесь? — спросил Джордж. В его тоне не было обвинения, только некоторое любопытство.

— Не имела ни малейшего понятия, — ответила Ким. — Только недавно я узнала, что ее не похоронили на семейном кладбище.

— Что нам делать? — спросил Джордж. — Вам надо получить разрешение на перенос захоронения и разрушение могилы.

— Можно будет обойти могилу и оставить все как есть?

— Думаю, да. Мы просто расширим траншею в этом месте. Считаете, нам стоит поискать, нет ли здесь других захоронений?

— Не думаю. У Элизабет была особая судьба.

— Вы не обиделись на меня? Вы немного побледнели, вам плохо?

— Спасибо, со мной все в порядке. Я просто поражена. Найдя могилу этой женщины, я испытываю какой-то суеверный страх.

— Мы тоже, — признался Джордж. — Особенно машинист экскаватора. Пойду, вытащу его из дома. Нам надо закончить траншею, прежде чем мы приступим к заливке подвала.

Джордж исчез в доме. Ким вернулась к краю траншеи и стала внимательно рассматривать угол гроба Элизабет. Дерево оказалось в удивительно хорошем состоянии, если учесть, что гроб закопали в землю больше трехсот лет назад. В том месте, где гроб был задет зубом ковша экскаватора, древесину даже не тронула гниль.

Ким не имела понятия, что ей делать с этой неожиданной находкой. Сначала портрет, потом могила. Становилось все труднее расценивать это, как случайные совпадения.

Внимание Ким было привлечено шумом приближающегося автомобиля. Снова прикрыв глаза рукой, она посмотрела на машину, поднимавшую клубы пыли на грунтовой дороге, проложенной через поле. Она не узнавала машину, пока та не подъехала вплотную. Только тогда Ким поняла, что это машина Киннарда.

Ощутив внезапную скованность, Ким подошла и заглянула в окно с правой стороны.

— Вот это сюрприз. Оказывается, ты бываешь не только на дежурствах? Почему ты не в госпитале?

Киннард рассмеялся:

— Иногда меня выпускают из клетки.

— Что ты делаешь в Салеме? Как ты узнал, что я здесь?

— Марша сообщила, — ответил Киннард. — Я сегодня видел ее в отделении интенсивной терапии. Я сказал ей, что собираюсь в Салем присмотреть себе квартирку. Меня переводят на август и сентябрь в Салемский госпиталь. Не важно, что меня поселят в госпитале. Помнишь, что ты говорила мне о моей командировке туда?

— Наверное, я успела об этом забыть, — произнесла Ким язвительно.

— Да, с тех пор как я говорил тебе об этом, прошло уже несколько месяцев.

— Ну, значит, так оно и есть, раз ты утверждаешь. — У Ким не было никакого желания затевать с ним спор. Она и так чувствовала себя достаточно неловко.

— Ты хорошо выглядишь, — заметил Киннард. — Свидания с доктором Армстронгом пошли тебе на пользу.

— Откуда ты взял, что я с ним встречаюсь? — спросила Ким.

— Больничные сплетни, — ответил он. — Как только ты остановила свой выбор на такой научной знаменитости, слухи об этом переполнили землю. Самое смешное, что я его прекрасно знаю. Я работал в его лаборатории, когда после второго курса мне в голову стукнула идея заниматься исследовательской деятельностью.

Ким почувствовала, что вспыхнула до корней волос. Она предпочла бы никак не реагировать на его слова, но ничего не могла с собой поделать. Киннард, это было совершенно очевидно, старался ее расстроить и, как обычно, преуспел в этом деле.

— В науке Эдварду равных нет, — продолжал Киннард, — но боюсь, что он немного зануда, даже с некоторыми странностями. Ну, может быть, это не совсем справедливо. Скажем, он несколько эксцентричен.

— Я нахожу его внимательным и значительным человеком, — возразила Ким.

— Могу себе вообразить… — Киннард округлил глаза. — Я слышал о том, что он каждый день присылал тебе цветы. Лично я думаю, что это абсурд. Надо быть совершенно неуверенным в себе человеком, чтобы доходить до таких крайностей.

Лицо Ким еще больше покраснело. Должно быть, это Марша сказала ему про цветы. Что мать, что подруга. С ними у нее ни от кого никогда не будет тайн.

— По меньшей мере, Эдвард Армстронг не будет раздражать тебя лыжными походами. С его координацией движений подъем по лестнице уже можно считать подвигом.

— Ты очень инфантилен, — произнесла Ким ледяным тоном, обретя голос. — Честно говоря, тебе это не идет. Я думала, что ты более зрелая личность.

— Какое это теперь имеет значение? — цинично рассмеялся Киннард. — Я, как выражаются в романах, спустился на зеленеющие пастбища. Теперь у меня роман с молоденькой цветущей пастушкой. Я наслаждаюсь.

— Я очень за тебя рада, — проговорила Ким саркастически.

Вытянувшись и подавшись вперед, Киннард сквозь ветровое стекло смотрел, как начал работать экскаватор.

— Марша сказала мне, что ты собираешься переехать в этот дом. И старина Армстронг будет жить здесь вместе с тобой?

Ким собралась, было ответить отрицательно, но передумала.

— Мы обдумываем такую возможность, но окончательно еще не решили.

— Ну что ж, радуйся жизни, — язвительно заметил Киннард. — Счастливо оставаться!

Он резко сдал назад, развернулся и нажал на акселератор. Выбросив из-под колес тучу земли, щебня и пыли, машина сорвалась с места и понеслась по полю, исчезнув вскоре среди деревьев.

Сначала Ким закрыла лицо руками, чтобы взметнувшиеся камешки не попали ей в глаза. Потом, когда опасность миновала, она следила взглядом за машиной Киннарда, пока та не исчезла из виду. Ким прекрасно понимала, что единственной целью его приезда было позлить и спровоцировать ее, и все же она ничего не могла с собой поделать. В этот момент она почувствовала себя совершенно измочаленной. И только вернувшись к траншее, которую за это время успели расширить, и, взглянув на гроб Элизабет, она немного успокоилась. Сравнив свои проблемы с бедами Элизабет, обрушившимися на нее в таком же возрасте, Ким посчитала свои эмоции просто ничтожными.

Окончательно успокоившись, Ким занялась делами. День летел быстро. Большую его часть она провела с Марком Стивенсом, обсуждая детали оформления кухни и ванной. Для Ким это стало величайшим наслаждением. Впервые в жизни она сама занималась обустройством своего жилища. При этом она не переставала удивляться той легкости, с какой ее в свое время отговорили от единственно верного выбора карьеры.

К половине восьмого мужчины были совершенно измотаны, Ким же словно обрела второе дыхание. Прежде, чем она успела сообщить им, что собирается вернуться в город, они признались, что у них уже двоится в глазах. Провожая Ким к машине, Марк и Джордж заверили ее, что все будет сделано максимально быстро.

Приехав в Кембридж, Ким не стала искать место для стоянки, направившись прямиком на Чарльз-стрит, где располагалась общественная парковка, и, оставив машину там, пошла в «Харвест-бар». Была пятница, и бар заполнили люди, в основном счастливые парочки.

Эдварда в этом людском месиве она нашла не сразу. Протолкавшись через толпу, окружавшую бар, она увидела Эдварда, задумчиво нянчившего в руке бокал шардонне за столиком в глубине помещения. Заметив ее, он вскочил и выдвинул из-под столика свободный стул. Лицо его осветилось радостью.

Когда Эдвард пододвинул ей стул, она про себя отметила, что Киннард никогда бы этого не сделал.

— Кажется, ты не станешь возражать против бокала белого вина? — спросил он.

Ким кивнула. Она мгновенно определила, что Эдвард либо очень взволнован, либо сильно чего-то стесняется. Сегодня он необычайно сильно заикался. Она внимательно наблюдала за ним, пока он подзывал официантку и заказывал два бокала вина. Потом он посмотрел на нее.

— Как прошел день? — спросил он.

— Я была очень занята, — ответила она. — А ты?

— У меня сегодня был великий день! — взволнованно воскликнул Эдвард. — У меня для тебя отличные новости. Из проб почвы из ларей, где Элизабет хранила провизию, удалось добыть плесень, обладающую галлюциногенным эффектом. Я думаю, мы нашли тот механизм, который запустил маховик салемских процессов. Единственное, чего мы пока не знаем, — ответа на вопрос: был ли это эрготизм или что-то иное, совершенно новое?

После этого Эдвард рассказал, что произошло позже в лаборатории Кевина Скрэнтона.

Ответом Ким было откровенное недоверие.

— Ты принял внутрь сильнодействующее средство, даже не зная, что это такое? — спросила она. — Но это же очень опасно.

— Ты словно сговорилась с Кевином. Он сказал мне то же самое. Я словно окружен любящими эрзац-родителями. Нет, это было совершенно безопасно. Доза слишком мала, чтобы представлять опасность для здоровья. Но, даже будучи столь малой, она проявила галлюциногенные свойства, характерные для этого нового вида грибка.

— В моих глазах это выглядит безрассудством, — настаивала Ким.

— Это не было безрассудством, — возразил Эдвард. — Чтобы доставить радость Кевину, я сегодня сдал мочу на общий анализ и кровь на креатинин. Оба анализа оказались совершенно нормальными. Я абсолютно здоров, поверь мне. Я даже более чем здоров. Я просто в экстазе. Поначалу я надеялся, что этот новый неизвестный грибок продуцирует ту же смесь алкалоидов, что и Claviceps, и можно будет доказать, что виной всему был эрготизм. Но теперь я склоняюсь к мысли, что у этого грибка имеются собственные алкалоиды.

— Что такое алкалоиды? — поинтересовалась Ким. — Я слышала этот термин раньше, но не смогу сказать, что это такое, даже ради спасения своей жизни.

— Алкалоиды — большая группа азотсодержащих соединений, которые находятся в тканях растений, — пояснил Эдвард. — Тебе знакомо это название, потому что многие из этих соединений являются распространенными средствами, к ним относятся кофеин, морфин и никотин. Как ты понимаешь, большинство из них фармакологически активны.

— А почему ты так разволновался, найдя новый алкалоид, если они так распространены в природе? — спросила Ким.

— Потому что мне удалось доказать, что, какова бы ни была природа алкалоида, содержащегося в этих грибках, он обладает психотропной активностью, — ответил Эдвард. — Открытие нового галлюциногена может открыть дверь, да что там дверь, ворота к пониманию механизмов работы головного мозга. Эти вещества, все без исключения, напоминают по структуре собственно нейротрансмиттеры мозга и имитируют их действие.

— А когда ты точно узнаешь, удалось ли тебе на самом деле открыть новый алкалоид? — спросила Ким.

— Очень скоро, — ответил Эдвард. — А теперь расскажи, что ты сегодня делала?

Ким глубоко вздохнула и начала свою исповедь. Она рассказала все в строгой хронологической последовательности, начиная с разговора с отцом и кончая обсуждением устройства новой кухни и ванной в коттедже.

— Вот это да! — восхитился Эдвард. — У тебя действительно был сегодня очень насыщенный день. Я поражен находкой могилы Элизабет. Так ты говоришь, что гроб прекрасно сохранился?

— Насколько я могла заметить — да. Он захоронен очень глубоко, на глубине примерно восьми футов. Один конец выступает в траншею. Он поврежден ковшом экскаватора.

— Тебя расстроила эта находка? — спросил Эдзард.

— В какой-то степени да, — проговорила Ким с коротким безрадостным смешком. — То, что могилу нашли так быстро после портрета, вызывает у меня какое-то странное чувство. Мне все время кажется, что Элизабет что-то хочет мне сказать.

— Ха-ха, — произнес Эдвард, — кажется, у нас рецидив суеверия.

Несмотря на всю свою серьезность, Ким не могла сдержаться и рассмеялась.

— Ты вот что мне скажи, — поддразнил ее Эдвард, — боишься ли ты черных кошек, перебегающих дорогу, опасаешься ли проходить под лестницами и пользуешься ли числом тринадцать?

Ким заколебалась, прежде чем ответить. Она действительно была немного суеверна, хотя никогда не придавала этому большого значения.

— Итак, вы суеверны, мисс, — объявил Эдвард. — Задумайся! Живи ты в семнадцатом веке, у тебя был бы очень большой шанс быть осужденной за колдовство. Тебя могли бы счесть ведьмой, потому что церковь считает суеверия формой колдовства, еретического оккультизма.

— Наверное, ты прав, умник, — улыбнулась Ким, — а я действительно суеверна. Но в том, что касается Элизабет, слишком много совпадений. Сегодня я узнала, что календарь 1692 года совпадает с календарем нынешнего, 1994-го. Я узнала, что Элизабет умерла в теперешнем моем возрасте. И если этого тебе недостаточно, могу сказать, что наши дни рождения отстоят друг от друга всего на два дня. Значит, мы родились под одним астрологическим знаком.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Эдвард.

— Ты можешь объяснить все эти совпадения?

— Конечно. Это чистая случайность. Это старое расхожее клише — если набрать достаточное количество обезьян и достаточное количество пишущих машинок, то, в конце концов, может получиться «Гамлет».

— Ох, я сдаюсь, — снова улыбнулась Ким, отхлебнув вина из бокала.

— Прошу прощения, — пожал плечами Эдвард, — но я все-таки естествоиспытатель.

— Я тебе сейчас еще кое-что расскажу, — продолжала Ким. — Я сегодня выяснила для себя кое-что. Оказывается, в прошлом жизнь была вовсе не так проста, как мне казалось. Рональд был женат трижды. Его первая жена умерла, оставив ему приличное состояние, которое безуспешно пытался оспаривать ее сын от предыдущего брака. Через пару лет Рональд женился на Элизабет. После ее смерти он в том же году женился на ее младшей сестре.

— Ну и что? — спросил Эдвард.

— Тебе не кажется это немного подозрительным?

— Нет, — ответил Эдвард. — Помни, что в те времена жизнь была грубее и тяжелее. Рональду надо было думать о воспитании детей. А браки с сестрами умерших жен — обычное явление.

— Ну, я не очень в этом уверена. Для меня в этом деле остается масса вопросов, на которые я пока не нахожу ответов.

Появилась официантка и прервала их разговор, чтобы сообщить, что их столик готов. Ким была приятно удивлена, она не думала, что они поужинают здесь же. Это было очень кстати, за день Ким успела основательно проголодаться.

Вслед за официанткой они прошли на террасу, где под деревьями, увешанными гирляндами маленьких лампочек, расположился мило сервированный столик. Стояла прекрасная погода, радующая прохладой после невыносимой дневной жары. Не было ни малейшего ветерка, и свеча на столе горела ровным неподвижным пламенем.

Пока они ждали еду, Ким показала Эдварду копию, снятую с прошения Рональда. Эдвард прочитал ее с большим интересом. Закончив чтение, он поздравил Ким с находкой, добавив, что ей удалось найти доказательства причастности Элизабет к колдовству. Ким, в свою очередь, рассказала Эдварду, что отец высказал предположение о вовлеченности Элизабет в оккультные дела.

— Я тебе говорил об этом, — напомнил Эдвард.

— Так ты думаешь, что это окончательное свидетельство каким-то образом связано с оккультизмом?

— Думаю, не может быть никаких сомнений, — убежденно произнес Эдвард.

— Я тоже так думаю, — согласилась Ким. — Но может быть, у тебя есть какие-нибудь идеи на этот счет?

— Я не очень хорошо знаю предметы, которыми пользовались ведьмы при совершении ритуальных действий, — сказал Эдвард.

— Может быть, это была книга? — предположила Ким. — Или записка.

— Хорошая мысль, — заметил Эдвард. — Возможно, это был рисунок, какое-нибудь изображение.

— Может быть, кукла?

— Тоже хорошая идея, — одобрил Эдвард. Он помолчал. — Я знаю, что это может быть!

— Что? — встрепенулась Ким.

— Метла! — со смехом воскликнул Эдвард.

— Да ну тебя. — Ким не смогла сдержать улыбки. — Я же серьезно.

Эдвард извинился. Потом он пустился в объяснения того, чем на самом деле являлось ведьмино помело, и как оно появилось в средние века. Тогда рукоятку метлы смазывали отваром галлюциногенов, и когда голая ведьма садилась на палку, дьявольское снадобье всасывалось через слизистую оболочку интимных мест женщины. Ну а дальше в этих колдовских ритуалах основную роль играли психотические видения — это называется психоделическим эффектом.

— Хватит, хватит, — умоляюще произнесла Ким, — идею я поняла.

Принесли еду. Они не проронили ни слова, пока официант расставлял тарелки. Первым молчание нарушил Эдвард.

— Проблема заключается в том, что уликой может оказаться любой предмет из очень длинного ряда, и мы никогда не узнаем, что именно это было, пока не получим описание улики. А если заглянуть в судейские протоколы?

— Я подумала об этом, — сказала Ким. — Но мне объяснили, что протоколы заседаний Особого трибунала не сохранились.

— Очень плохо, — посетовал Эдвард. — Думаю, это снова отбросит тебя к безнадежным поискам информации в бумагах, сваленных в замке.

— Да, — согласилась Ким без энтузиазма. — К тому же нет никаких гарантий, что и там есть какие-то ценные свидетельства.

Они принялись за еду. Разговор стал более приземленным. Когда они покончили с десертом, Эдвард вернулся к теме и заговорил о могиле Элизабет.

— Интересно, в каком состоянии ее останки? — подумал он вслух.

— Я не видела тела, — ответила Ким. Вопрос шокировал ее. — Гроб не вскрыт. Ковш только задел край и слегка поцарапал его.

— Может быть, нам стоит его вскрыть? — предложил Эдвард. — Мне бы хотелось взять пробы, если, конечно, там осталось из чего их брать. Если бы удалось получить из этих проб какой-либо из алкалоидов, продуцируемых вновь открытым грибком, то мы докажем, что салемским дьяволом был обыкновенный плесневый грибок.

— Я не ожидала, что ты предложишь такую вещь, — поразилась Ким. — Мне совсем не хочется тревожить прах Элизабет.

— Мы опять становимся суеверными, — сказал Эдвард. — Это то же самое, что содрогаться при упоминании о патологоанатомическом вскрытии.

— Совсем разные вещи, — парировала Ким. — Ведь Элизабет уже похоронили.

— Есть такое понятие, как эксгумация, — возразил Эдвард.

— Возможно, ты и прав, — неохотно признала Ким.

— Давай завтра съездим туда, — предложил Эдвард. — Взглянем на гроб вместе.

— Для эксгумации тела надо иметь разрешение, — напомнила Ким.

— Экскаватор уже сделал самую главную часть работы. Давай посмотрим завтра и на месте решим, что делать.

Принесли счет, и Эдвард расплатился. Ким поблагодарила и заявила, что в следующий раз угощать будет она.

— Ну, это мы еще посмотрим, — рассмеялся Эдвард.

Когда они вышли из ресторана, наступил неловкий момент. Эдвард предложил ей поехать к нему, но она отказалась, напомнив, что очень неловко чувствовала себя сегодня утром. Попрепиравшись, они, наконец, сошлись на том, что поедут к Эдварду и там продолжат обсуждение вопроса.

Сидя на диване в гостиной Эдварда, Ким спросила, не помнит ли он студента по имени Киннард Монихен, который проходил практику в его лаборатории лет пять назад.

— Киннард Монихен. — Эдвард, вспоминая, прикрыл глаза. — У меня было так много студентов за эти годы. Хотя припоминаю. Он потом ушел в резидентуру по хирургии.

— Да, это он, — подтвердила Ким. — Больше ты ничего не сможешь о нем вспомнить?

— Я был очень разочарован, когда он ушел в практическую медицину. Он очень умный парень, я рассчитывал, что он станет теоретиком-исследователем. Способности у него к этому были. А почему ты спрашиваешь?

— Мы с ним встречались несколько лет, — ответила Ким. Она хотела, было рассказать Эдварду о приезде Киннарда в имение, но вовремя остановилась. Впрочем, Эдвард прервал ее сам.

— Вы с Киннардом были любовниками? — спросил он.

— Можно сказать и так, — поколебавшись, проговорила Ким. Она сразу заметила, что поведение Эдварда разительно изменилось. Он явно расстроился. Он стал каким-то суетливым, голос его дрожал, он снова начал заикаться. Ким потребовалось почти полчаса, чтобы утешить Эдварда и убедить его, что с Киннардом покончено навсегда. Она даже извинилась, что вообще упомянула его имя.

Желая сменить неприятную тему, Ким спросила Эдварда, нашел ли он квартиру. Эдвард признался, что еще не занимался этим вопросом, все как-то руки не доходили. В ответ Ким заметила, что сентябрь неумолимо приближается.

Время летело, но ни Ким, ни Эдвард не стали выяснять, где Ким проведет ночь. По молчаливому согласию решение было принято. Она осталась. Лежа в постели рядом с Эдвардом, Ким вспомнила, что она сказала Киннарду о возможном переезде Эдварда в имение вместе с ней. Она упомянула об этом только затем, чтобы подразнить Киннарда, но теперь, в ночной тишине, принялась всерьез обдумывать эту возможность. У нее были неоспоримые плюсы. Отношения с Эдвардом развивались очень и очень успешно. Кроме того, коттедж расположен в таком глухом месте. Пожалуй, ей будет там одиноко.