Гремучий Коктейль 3

Глава 18

Амвросий Лебедянович Витиеватый и Ежов Алексей Дмитриевич изволили быть расстроены. Их лица были полны укора и сдержанного гнева, слова — разочарования и упрёка. Конкретики, правда, было мало, совсем. По некоторым причинам, которые я сейчас и собирался озвучить что старому, что относительно молодому «специалистам».

— Господа, давайте оставим эти вульгарные попытки давления, — предложил я, отхлебывая кофе, — Мне с женой нужен отпуск по самым, что ни на есть, насущным обстоятельствам. Я буду не я, если вы, всемерно мной уважаемые люди, не в курсе, что в княжестве Дайхард есть определенные осложнения, которые необходимо решить в самое ближайшее время. Этого уже достаточно, чтобы мы с Кристиной могли безо всяких объяснений сорваться их решать. Княжество — это не только теперь моя собственность, но и мой долг перед империей…

— Ваш долг перед империей делать то, что мы гов…

— При всем уважении! — лязгнул голосом я, перебивая полного старика с глазами готовой к броску гадюки, — При всем! Загонять себя в долги я не позволю никому! Видите этот стол, Амвросий Лебедянович, Алексей Дмитриевич? На нем нет и не было никаких докладов и никаких сводок от ваших ведомств, кроме как с первого дня, когда мне выдали это… задание на поиск мужчины, заражающего женщин половой трансформой! Ни со мной, ни с моей женой никто не созванивался, наш куратор, моё почтение господин Ежов, целыми днями где-то разгуливает, вместо того чтобы заниматься со своими подопечными… думаете, я не вижу, что это всё — фарс?!

— Надумываете, юноша!

— Я многое могу надумать, господин Витиеватый. Например то, что вы мне оставили собаку на попечение, не спросив, кстати, моего мнения даже после того, как я обрёл титул, вовсе не потому, что вам не хватает денег нанять человека, который бы следил за псом, играл бы с ним и выгуливал, а с целью, что если его убьют те, кто точит на меня зуб — у вас появился бы неплохой рычаг воздействия на некоего ревнителя.

— Абсурд! Вы меня оскорбляете!

— Нет, это вы меня оскорбляете, отказывая в умении сложить два и два.

Минутная пауза, заполненная сопением через раздутые ноздри. Наконец, старик, что-то для себя решив, произносит, слегка набычась:

— Даже если вы, «князь», вдруг правы, то вам не кажется, что вы сейчас собираетесь принять совершенно неугодное его императорскому величеству решение? Если вы так гордитесь своей проницательностью, то почему не распознаете намек, что с текущими проблемами в княжестве должны справиться исключительно Терновы?

— Потому что его величеству было угодно как вознаградить меня за прошлые деяния, так и свести узами родства с семейством бояр Терновых. Знаете, что такое узы родства? Вижу, вам не нравится, что я говорю. Так что я продолжу — узами родства с Терновыми, одним из самых верных и честных родов Руси, я дорожу больше, чем лоскутным клочком земель, который изволят называть княжеством. Оно им пока не является, но я уже принял на себя долг перед империей за эти земли. Они мои. Терновы — мои родственники. Мне за них ответ и держать. Вам всё ясно?

— Мне ясно, что вы не понимаете своего места, «князь», — раздраженно ответил Витиеватый, вставая. За ним тут же поспешил молчащий как рыба об лёд Ежов, — Я в вас… ошибся. Сильно ошибся!

— Это называется слегка иначе — недооценили, — едко проговариваю я, поднимаясь из кресла, — Вообразили себе, что способный юноша, столь «щедро» осчастливленный монархом, теперь должен ходить на цыпочках, дышать через раз, почитать вас, Амвросий Лебедянович, за отца-батюшку, причем, даже не спрашивая вашего настоящего имени, да делать всё, что скажут. И не думать в вашу сторону, ни в коем случае не думать!

К двери я пошёл, не оглядываясь на выражение лица старого опытного пройдохи. Да, ошибся он, с кем не бывает. Что может быть в голове у восемнадцатилетнего сопляка? У двадцатилетнего? Да даже тридцатилетний — тот еще дурак дураком бывает, купить-продать такого от нечего делать. Тем более, взяв мелкую сошку и бросив в самую гущу… ерунды. Тут тебе и личное поручение от императора, и таинственные важные задания от таинственных и важных дядь… Только вот я не ребенок.

Совсем не ребёнок.

Поэтому у двери я обернусь и скажу следующее:

— Если вам, Амвросий Лебедянович, будет угодно просветить меня, где я надумал или ошибся, то вы знаете, где меня можно будет найти… позже. А пока знайте, что своих я не предаю, не выдаю и не продаю. К ним, кстати, можете отнести не только бояр Терновых, моих, кстати, прямых вассалов, помочь которым меня обязывают Уложения Кодекса Знати Империи, но и некоего пса по имени Курв. Честь имею!

Забавно. То, что в детстве пугает до трепета, к примеру, грозное лицо мамы или рассерженный взрослый, здорово выбешивает потом, когда подрастёшь. Особенно, когда тобой пытаются манипулировать. В моем случае есть еще и дополнительный фактор — я-то молод, а опыт-то взрослого человека, к тому же не одного! Поэтому, когда со мной пытаются обращаться так, как этого заслуживает мелкий сопляк — тут же следует реакция взрослого, которого оскорбили. Итог — я выгляжу как борзой грубый сопляк, не имеющий авторитетов.

Но сказать, что Тайный Приказ не оборзел — нельзя. Пытаться внаглую, без всякой, сука, витиеватости, прогнуть князя — это вообще беспредел! Что эти простолюдины себе позволяют! Ну не совсем простолюдины, да, но всё равно!

Ладно, плевать. Решаем проблемы по мере их возникновения. Следующим делом иду огорчать директора своей академии.

Взгляды, которыми меня одаривают студенты, встречающиеся по дороге, не могут похвастаться восторгом и симпатией. Их можно понять. С точки зрения любого учащегося, я — вовсе не местная знаменитость, а неместная знаменитость. Приходящий злодей, который бьет их кумиров. Небось тренируюсь там, у себя, по секретной методике монгольских убийц магов, причем, с лучшими ревнителями страны, а затем, заправившись стимуляторами, захожу сюда и начинаю всех унижать. Суровая правда жизни в том, что «все» сами кидаются унижаться или что в квартирке никак не разместишь полигон — никого не волнует.

Людям плевать на правду. Эгоцентризм — наша защитная реакция в этом холодном жестоком мире, где всем насрать на твои интересы. Мне тоже плевать, потому что я князь, у меня около пятидесяти тысяч подданных, поэтому мой эгоцентризм — куда больше, чем у всей этой гребаной академии, если исключить барона Медичи. Тупо масса больше, чем у каждого здесь присутствующего, эдак, в пятьдесят тысяч раз. Поэтому я иду со спесивой мордой, чье выражение демонстрирует окружающим, что мне сейчас не до них.

В кабинете-предбаннике оказывается на одного секретаря меньше. Сухая строгая женщина как работала, так и работает, еле отрывая взгляд от бумаг на посетителя, а вот от знойной юной секс-бомбы, чья роскошная плоть рвалась наружу даже из вполне себе приличных одежд, уже нет. И стола её нет. Но… стол настоящего секретаря остался на месте, а не встал по феншую. Молодёжи это ничего не скажет, а вот я замечаю, делая выводы о человеке, который меня ждёт за дверью еще до того, как мы друг друга увидим первый раз в жизни. Взрослые вообще многое понимают и дают понять без такой утомительной штуки, как разговор ртом.

Крамаров Олег Петрович невысок ростом, как и его предшественник, сложен плотно, но в меру, зато без всякой меры волосат, из-за чего выглядит свирепо и внушительно. Буйные кучерявые волосы на голове, злобная черная щетина на тыльной стороне ладоней, даже пальцы волосатые. Про брови можно умолчать, там каждая — моё почтение, у хорошей девушки из моего мира бикини-дизайн в три раза уже. Брови такие, что Леонид Ильич бы расцеловал только из-за них, а может, даже в них. Не человек, человечище. Глыбища заросшая. А тут я, эдакий знатный инфантил, огорчать пришёл.

— Вы даже моё поручение не выполнили, а уже пришли просить о отпуске?! — оказывается, у Крамарова волосы еще и дыбом встать могут, когда он гневается, — Я с такой наглостью даже на прошлом месте работы не сталкивался, студент!

— Не имею чести быть полицией славного города Санкт-Петербурга, — отмахиваюсь я, — По вашему поручению, директор, я с студенткой Дайхард прибыл домой к студентке фон Аркендорф, не застал её, опросил хозяйку арендуемого жилья, а затем поставил в известность секретариат академии о её пропаже.

— Отговорки!

— Второе, — не обращаю внимания я, — Сейчас к вам прибыл не студент Дайхард, а действующий владетельный князь Дайхард, уведомляющий администрацию академии, что он с женой изволит на некоторое время покинуть город по насущным делам и потребностям. Учитывая, что мы оба на вольной форме обучения, это визит вежливости.

— У меня на происходящее иной взгляд, ваше… сиятельство! — рычит директор, — Что скажете насчет саботажа процесса обучения, а?!

— Конечно, — с охотой соглашаюсь я, — Он присутствует… присутствовал!.. в полной мере. Прошу вас, дорогой Олег Петрович, срочно написать жалобы на Тайный Приказ и на императора, даровавшего мне титул и земли прямо в первый год обучения ревнительскому мастерству — и я собственноручно отнесу их в суд! А уж со студентами, которые огульно и похабно жаждут славы, из-за чего отвлекают меня от учебы, службы и надзора за землями, вы сами, думаю, разберетесь. Верю в вашу справедливость, честность и доброту!

Короткий спич убил мысль в глазах директора. «Срочно написать жалобы в суд на Тайный Приказ и императора» — очень сильно не сочеталось с его мировоззрением и, кажется, жизнедеятельностью. Но ничего, мужик крепкий, очухался. Полоснул по мне взглядом «вали отсюда и сдохни!», да рявкнул, что больше ему сказать мне нечего.

Перед тем, как идти на самого последнего, самого трудного дракона, я как следует морально подготовился, угостившись в кофейне. Потянул время, так сказать. Анна Эбигейловна очень методична, что мне импонирует, так что обед у нас в одно и то же время. А дракону полагается плотный обед, потому что организм оживает, ему нужно больше питательных веществ. Сытый дракон бузить не будет.

Не, ошибся. Еще как будет.

Подростки склонны переоценивать свои первые достижения в жизни. А если упомянутый подросток много, действительно много работал, старался и напрягался, то заслугу, какой бы она ни была, ценить будет изо всех сил. Так что я, в общем-то, не удивился, когда Кристина взбесилась из-за того, что я очень грубо обошёлся с её незабвенным Амвросием Лебедяновичем (отняв, к тому же, собаку!), так что меня ждал первый полноценный домашний скандал.

Увидев, что Анна Эбигейловна перегородила дорогу к зонту-шпаге, Кристина, вспыхнув, тут же метнулась на кухне, откуда тут же раздался бой посуды! Наблюдая, как лицо нашей горничной слегка поддёргивается, что выдает огромную душевную муку этой страшной, но очень хорошей женщины, я решил прекратить безобразие.

— Как ты посмел! Ты без году неделя! А Амвросий Лебедянович…

— Ма-алчать! — рыкнул я, заставляя супругу замереть с тяжелым блюдом над головой, — Совсем с ума сошла?!

— Я или ты?! — волосы, которые Кристина в последнее время носила укороченными, стали удлиняться, извиваясь как раздраженные змеи.

— Ты! До сих пор готовая на всё, что угодно, лишь бы семью не опозорить, да чтоб по головке погладили! — продолжал рычать я, — Делайте со мной что хотите, люди добрые, лишь бы честь Терновых не пострадала! Надо замуж за книгу? Я согласная! Император-батюшка приказывает за добра-молодца выйти — бегу-бегу, повинуюсь! Смотрите, какая я хорошая, всю семью не подвожу!

— Да ты…

— Да я! Князь Дайхард! А ты княгиня! «Княжья десница»! У тебя, дурынды, пять десятков тысяч подданных, нестроение на столе, твоим родным смертью угрожают, а твой бля*ский Амвросий Лебедянович желает, чтобы ты здесь сидела! Служила верно, пока семья не обгадится, пока не приедут сюда перед нами на колени вставать, чтобы я затем в Москву ехал и перед императором также стоял! Как не оправдавший! Но нет, ты не видишь, что добрейший Амвросий, в сраку его долотом, Лебедянович, проводит волю монаршью, чтобы нас всех раком поставить, конечно нет! Как можно!

— ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ! — огромная грива бывшей Терновой поднялась веером, распушиваясь вокруг неё огромным капюшоном кобры, — Ты, иноземец! Ты говорил от моего имени с моим начальством! Ты оскорбил его! Плюнул на весь Приказ! Ты разрушил всё, над чем я работала!

— А ты — слепая курица… — негромко произнес я, начиная надвигаться на девушку, — Знаешь, что такое «синдром отличницы»? Это когда ты стараешься изо всех сил, веря, что твоих усилий хватит, чтобы всё стало хорошо. Что ты всё сможешь, потому что ты умеешь учиться. Умеешь выполнять свою работу. Ни черта ты не умеешь!

Последнее я прорычал, уже нависая над прижавшейся к стенке девушкой, чьи волосы уже опали, как им и полагается.

— Толку от того, что ты себя чуть не убила этой учебой, если по-прежнему слепо веришь в небылицы? — сбавил я тон, — Раскрой глаза, Кристина. Тебя и меня хотят удержать в городе, чтобы у Терновых не было и шанса. Это не плохо и не хорошо, это нормальные взаимоотношения монарха с властными подданными. Разделяй и властвуй. Дроби. Принуждай служить. Витиеватый — не добрый дядюшка с пёсиком, а низший дворянин, опричник, слуга империи. Ты для него — не любимая ученица, а носительница полезной чернокниги, которая не выполняет то, что от неё требуется. А выполнять нужно. Ты умрешь — они начнут прикармливать нового Тернова. Приручать. Дрессировать. Открой глаза, княгиня.

Кристина боялась. Большую часть своей сознательной жизни потратив на тренировки, старательно добиваясь результатов, она внезапно оказалась на совершенно другом уровне и в совершенно другом окружении, что, в свою очередь, порождало совершенно другие требования к ней. Требования, для исполнения которых не создано учебников. Проблемы, которые нельзя решить, тренируясь в фехтовальном зале или упражняясь с заклинаниями.

Прямо сейчас, она прячется за криком и буйством от правды, что спокойно смотрит ей в лицо.

— Аркадий!! — с почти взвизгнула княгиня, глядя с непередаваемым выражением лица на невозмутимого как танк брата, только что выдавшего этот монолог, не отрывая трубку от губ.

— Что Аркадий? — поднял подросток левую бровь, — Тебе уже не двенадцать, сестра. Кейн имеет право… раскрыть тебе глаза. Не потому, что он твой муж, а потому что он человек, помогающий тебе расплатиться со старыми долгами. Ты довела себя до истощения один раз, а теперь не можешь принять реальность. Люди, отдававшие Терновым приказы, никогда не были их друзьями. Наша семья всегда служила трону и идеалам, поэтому сидящие на троне не любили нас и не приближали к себе. Но с удовольствием слали на смерть. Тебе это… знакомо, не так ли? Вижу, знакомо…

С хлопком слева от Кристины появился Станис, тут же раскрывший рот, но не произнесший и звука — я состроил ему зверскую рожу. Даймон, чуть замешкавшись, кивнул и растворил свою проекцию в воздухе. Вот только его не хватало, чтобы её добить. И так вон, стоит трясется.

— Так, Кристина, тебе нужно успокоиться, — решил я прекратить это изнасилование высоких чувств самоотверженной девушки, начиная аккуратно выталкивать одеревеневшую от отповеди брюнетку к возвышающейся за спиной Аркадии горничной, — А тебе, Аркадий, нужно собираться. Ты, Анна Эбигейловна и Мао Хан выезжаете первые. Мы отправляемся через три дня. К этому времени всё княжество должно знать, что князь приезжает принимать присягу.

— Я одолжу твоего слугу, Кейн. Нужно забрать поршни и арканитовые стержни у мастеров.

— Они уже готовы?

— Да, они уже готовы. Я же говорил, что ты буквально даришь нам производство.

— Не дарю, господин Тернов. Совсем не дарю. Работы будет всем — мало не покажется.