Гроза панцерваффе

Штурм Берлина

Март 1945 года. Последняя военная весна. Весна тревог и больших надежд. Катуков снова привел свою армию на Одер. Совершив 400-километровый марш (автотранспорт шел своим ходом, танки и самоходно-артиллерийские установки — железной дорогой), она сосредоточилась в лесах южнее Ландсберга, где в январе и феврале шли кровопролитные бои.

Началась подготовка к решающей наступательной операции — Берлинской. В войсках армии — небывалый политический и боевой подъем. Война, тяжелая, изнурительная, близилась к концу, и каждый понимал, что путь на Родину лежит через Берлин.

К этому времени Красная Армия одержала ряд крупных военных побед. Она стояла на линии Одер — Нейсе от Балтики до чехословацкой границы, находясь недалеко от Берлина. Завершилось освобождение Венгрии, значительной части Чехословакии, советские танки подходили к Вене — столице Австрии.

Ставка разработала план взятия Берлина. Основной удар с Кюстринского плацдарма наносили войска 1-го Белорусского фронта — пять общевойсковых и две танковые армии — 1-я и 2-я гвардейские. Общевойсковые армии прорывали тактическую зону обороны противника, создавали благоприятные условия для ввода в действие танковых армий. Войска еще двух фронтов — 1-го Украинского и 2-го Белорусского — с севера и юга обходили Берлин и замыкали кольцо окружения.

В армию Катукова начала поступать новая техника — танки. Вот они — двести красавиц «тридцатьчетверок» с 85-миллиметровой пушкой. Давно ждал их командарм. Значит, теперь не придется чинить моторы на каждом шагу, как это было в Померании. Павел Григорьевич Дынер сиял, как медный пятак, осматривая машины. Ему было присвоено звание генерал-майора. Еще не привыкший к своему новому положению, он продолжал носить старую полковничью шинель либо облачался в темный промасленный комбинезон.

Кроме «тридцатьчетверок» армия получила 43 тяжелых танка ИС-2, 20 самоходно-артиллерийских установок СУ-100 и СУ-76[363].

Исходя из того, что 1-й гвардейской танковой армии предстояло наступать на главном направлении, командующий фронтом Г. К. Жуков подчинил Катукову 11-й танковый корпус И. И. Ющука и 4-ю гвардейскую зенитную дивизию И. Г. Каменского, что значительно усиливало огневую мощь армии. Так что теперь было чем воевать и кому воевать.

И все же фронтовая обстановка настораживала. Ходили настойчивые слухи о том, что гитлеровское командование ищет возможности для заключения сепаратного мира с англо-американцами, и уж не по слухам, а по донесениям разведки стало известно, что с Западного фронта на Восточный перебрасывается часть дивизий.

Стало быть, Гитлер и его клика на карту ставят все, чтобы оттянуть конец своей гибели, будут лезть вон из кожи, чтобы не допустить наши войска не только к Берлину, но и за Одер.

Пока 2-й Белорусский фронт и часть сил 1-го Белорусского заняты были ликвидацией группы армий «Висла» в Померании, немцы использовали относительное затишье на Берлинском направлении для создания глубоко эшелонированной обороны на подступах к Берлину. Строительство оборонительных сооружений противник начал в феврале 1945 года в условиях боевого соприкосновения с нашими войсками. У Одера круглосуточно работали пехотные, саперные и строительные части. Рубежи в глубине Германии оборудовались преимущественно силами мобилизованного населения и организации «Тодт»[364].

Бурную деятельность по защите границ Германии развил и известный еще по 1941 году генерал Гудериан. За поражение под Москвой он был уволен со своей должности. Но в 1943 году Гитлер снова передал в его руки бронетанковые войска. Усевшись в кресло генерал-инспектора, «быстроходный Гейнц» сосредоточил в своих руках огромную власть: он ведал вопросами организации и обучения бронетанковых войск и крупных подвижных соединений сухопутных войск, имел право от имени Гитлера давать указания военно-воздушным силам и войскам СС по вопросам организации и обучения танковых частей, в качестве старшего начальника имел прямое отношение к планированию и производству бронетанковой техники, согласовывая все вопросы с рейхсминистром вооружения и боеприпасов.

Гудериан даже сумел убедить Гитлера в необходимости нанести удар по советским войскам в феврале 1945 года. Наступление провалилось, и фюрер снова отправил генерала в отставку. На этот раз навсегда.

Все равно войска вермахта готовы были сражаться и защищать Берлин. Воздушная и наземная разведка установила, что перед фронтом 1-й гвардейской танковой армии противник создал главную полосу обороны на Зеловских (Зееловских) высотах с наличием в ней трех позиций с общей глубиной до 15 километров и ряд промежуточных тыловых рубежей.

Прорыв обороны противника, рейды по его тылам — главная задача армии. Но воображение Катукова уже занимали предстоящие бои в самом Берлине, где танки будут лишены оперативного простора. Порадовал штаб фронта. 2 апреля помощник начальника штаба генерал-лейтенант Бойков прислал офицеров связи с двумя макетами города Берлина и его пригородов в масштабе 1:15 000 и 1:25 000. Макеты позволяли всем командирам, включая комбригов, детально изучить улицы и площади города, расположение правительственных зданий рейхстага, имперской канцелярии, министерства внутренних дел и других[365].

На прошедших затем тактических играх прорабатывались детали будущей операции, все стороны взаимодействия различных родов войск.

«У себя в армии, — отмечал Катуков, — на ящиках с песком, планах и макете, присланном Маршалом Советского Союза т. Жуковым, тщательно прорабатывали все географические особенности будущего театра боевых действий.

Исходя из учета вероятной обороны врага в самом Берлине, мы готовили людей по специально разработанной штабом армии и полученной из штаба фронта инструкции о боях в крупном населенном пункте. Вся подготовка к наступательным боям велась в расчете на то, что танкистам придется не рейдировать по тылам врага, а пробивать его оборону упорными боями, километр за километром»[366].

5 апреля командующий фронтом Г. К. Жуков вызвал в штаб, расположенный в небольшом городке Бирнбаум, командующих армиями, членов Военных советов, командиров корпусов и начальников штабов. Все ожидали, что речь на совещании пойдет о предстоящем наступлении. И не ошиблись.

Георгий Константинович сообщил, что находился в Ставке Верховного Главнокомандования. Ставка торопит с началом наступления. Наши союзники тоже спешат, особенно англичане. Им не терпится первыми быть в Берлине.

Маршал напомнил о Ялтинской конференции, согласно которой советская зона оккупации Германии должна проходить западнее Берлина.

Более подробно Жуков остановился на задаче, которую предстояло выполнить войскам фронта. Сначала на карте, затем на макете он показал основные линии обороны немцев, дал характеристику противостоящим силам противника на Берлинском направлении. Берлин и подступы к нему обороняли две группы армий — «Висла» и «Центр». Кроме пехотных, моторизованных и танковых дивизий гитлеровское командование создало большое число бригад, отдельных полков и других подразделений. А это — около миллиона солдат и офицеров.

Начальник штаба Малинин уделил внимание другой не менее важной проблеме — боям в самом Берлине, заметив при этом, что Гитлер объявил тотальную мобилизацию, поставил под ружье все население города — от безусых юнцов до стариков. Фольксштурм и гитлерюгенд — надежда и опора фюрера и его клики. Советским войскам предстояло пройти три укрепленных обвода, разгромить цепи дотов и дзотов, захватить 30 вокзалов и 120 железнодорожных станций, метро, форсировать каналы, реку Шпрее — словом, преодолеть весь комплекс непростых оборонительных сооружений, за которыми немцы рассчитывали отсидеться в трудные для них дни.

Общая задача армии была ясна. До ее реализации оставалось чуть более недели.

Возвратившись в армию, Катуков вплотную занялся разработкой планов предстоящей, — как считалось, последней, — наступательной операции. Засиживаться за бумагами он не любил. Его идеи и замыслы воплощали в документацию Шалин и Никитин. Просмотрев график переброски войск на левый берег Одера, составленный начальником штаба, Михаил Ефимович остался доволен. По возводящимся 16- и 60-тонным мостам за день-другой удастся переправить основные силы армии. Можно надеяться, что заминки потом на плацдарме не будет.

Интересовался состоянием армии и начальник штаба фронта генерал-полковник М. С. Малинин, ее танковым и автомобильным парком. Однажды предупредил, что в ближайшее время 1-ю гвардейскую будет проверять представитель Генштаба Красной Армии.

Проверка — это уже серьезно. Но Катуков не беспокоился за свою технику. Из Померании к месту сосредоточения подошли последние части. Оставалось провести осмотр машин, возможно, сделать мелкий ремонт. Дынер, надо полагать, уже занимается этим.

И все же командарм и член Военного совета Попель решили побывать в ремонтно-восстановительном батальоне и своими глазами убедиться, что ремонт техники идет полным ходом.

Хозяйство у «танкового доктора» большое, что и говорить. На железнодорожной ветке стоял целый ремонтно-восстановительный завод. Тут делали средний и даже капитальный ремонт танков и автомашин. Последнее время специалисты наладили выпуск дефицитных «пальцев» — болтов для соединения траков в гусеницы.

Дынер пообещал, что к началу наступления все танки будут в строю. А слово у него с делом не расходится. Когда проверяющий из Генштаба осмотрел машинный парк, то в акте записал: «Материальная часть — боевые машины, автотранспорт и оружие, находящиеся в подразделениях, — приведена в полный порядок, отремонтирована, содержится в чистом состоянии. Общее состояние дисциплины в частях вполне удовлетворительное…»[367]

Штаб армии, штабы соединений и частей много работали над тем, чтобы хорошо изучить местность в восточной части Бранденбургской равнины, откуда предстояло наступать. Она неоднородная — реки, речные долины, масса озер, отдельные плато, Зееловские высоты. Кроме Одера предстояло преодолеть реки Флисс и Шпрее. Флисс — река небольшая и неглубокая, зато Шпрее — достаточно широкая и глубоководная, на участке Штралау, Кёпеник она достигает 150–200 метров, в пределах Берлина — до 100 метров. Мосты немцы наверняка взорвут при приближении наших войск, так что рассчитывать придется на свои силы.

Внимательно изучалась также представленная полковником Соболевым информация о противостоящих 1-й танковой армии немецких дивизиях. Две из них — 20-я моторизованная и 169-я народно-гренадерская — были уже знакомы по последним боям. Моторизованные дивизии — «Мюнхеберг» и 18-я — были сформированы лишь в марте 1945 года из охранных полков и остатков ранее разгромленных частей. Опыта боевых действий не имели. Такова же история и 303-й пехотной дивизии, сформированной в январе 1945 года, но уже побывавшей в боях под Кюстрином[368].

Соотношение сил складывалось в пользу 1-й гвардейской танковой армии. Противник имел 33 800 солдат и офицеров, 1600 пулеметов, 164 миномета, 134 орудия, 170 зенитных орудий, 170 танков и 106 штурмовых орудий[369]. Армия Катукова насчитывала 45 794 человека, 497 танков, 212 самоходно-артиллерийских установок, 405 орудий разных калибров, 286 минометов и 44 реактивные установки М-13[370].

12 апреля штаб 1-й гвардейской танковой армии получил директиву Военного совета фронта, которая предписывала вывести корпуса за Одер на Кюстринский плацдарм, чтобы они были готовы войти в прорыв в полосе 8-й гвардейской армии В. И. Чуйкова на участке Гузов, Дольгелин и развить наступление в общем направлении на Белов, Оберстдорф, Гарцин, Альт-Ландсберг, Карлсхорст, на второй день прорыва овладеть районом Марцан, Карлсхорст, Шеневейде, Кёпеник, Фридрихсхаген, Ноенхаген.

В дальнейшем ударом на юго-запад танкистам предписывалось во взаимодействии с 2-й гвардейской танковой армией овладеть районом Шарлоттенбург, Вильмерсдорф, Целендорф, Лихтенраде, Рудов, пригородом Трептова и Нейкельном. Артиллерийское обеспечение возлагалось на 8-ю гвардейскую армию, авиационное — на 16-ю воздушную[371].

Готовность к наступлению — к исходу 15 апреля. Последние приготовления, последние рекогносцировки. Кстати, каждую рекогносцировку, которую проводил Катуков с командирами соединений и штабными работниками, приходилось тщательно маскировать. «Чтобы не настораживать немцев, — писал командарм в одном из отчетных документов, — всю разведывательную и рекогносцировочную работу на направлениях предстоящего наступления нам приходилось вести с исключительной предосторожностью. Отправляясь на рекогносцировку к переднему краю, мы с командирами частей и соединений переодевались в красноармейскую форму, брали с собой катушки провода, так что о подлинных целях нашей работы не догадывались ни немцы, ни пехотинцы, занимавшие оборону в районе рекогносцировки»[372].

Армейская суета постепенно спадала: части и соединения подготовлены к наступлению, все расписано, отрегулировано, оружие заряжено, остается только нажать на спусковой крючок. Но Катуков еще и еще раз обращался к штабной документации, выверял расчеты начальника штаба Шалина, советуясь с начальником оперативного отдела Никитиным, начальником отдела разведки Соболевым, начальником артиллерии Фроловым, начальником инженерных войск Харчевиным, начальником тыла Коньковым, начальником политотдела Журавлевым, командирами корпусов и бригад.

Днем свободного времени у командарма не было, оставалась только ночь. В ночной тиши он умудрялся почитать книжку (с собой возил небольшую библиотеку), отвечал на письма многочисленных корреспондентов, заводских коллективов и просто граждан страны. Вот так же пришлось отвечать на письмо Юрия Жукова, с которым Михаил Ефимович поддерживал отношения с 1941 года. Хотелось поделиться своей радостью перед началом наступления:

Утром 14 апреля 1945 года получен приказ командования фронта о вводе армии в прорыв. Катуков решил вести ее по шести маршрутам. На правом фланге поставил корпус Бабаджаняна, в центре — Ющука, на левом фланге — Дремова. Каждый корпус продвигался двумя эшелонами. В резерве у командарма оставались 64-я гвардейская танковая бригада, 11-й гвардейский танковый полк, армейская артиллерийская группа в составе 197-й легкой артиллерийской бригады, 316-го отдельного гвардейского минометного полка, а также подвижная группа — 19-я самоходно-артиллерийская бригада[374].

По приказу Военного совета фронта 8-й гвардейский механизированный корпус должен был в этот день начать разведку боем. Преследовалась простая цель: заставить немцев оттянуть на передний край побольше войск и техники, чтобы все это перемолоть при артиллерийской и авиационной подготовке. Катуков позвонил Дремову, поинтересовался готовностью. Комкор ответил, как пионер: всегда готов!

Два дня — 14 и 15 апреля — части 8-го гвардейского мехкорпуса завязывали бои то в одном, то в другом месте, активно «давили» на первую линию обороны противника. Немцы, видимо, приняли огневой налет артиллерии и танковые атаки за начало большого наступления. Дремов никак не ожидал, что германское командование сразу же начнет отвод своих войск на второй рубеж обороны, к Зееловским высотам. Удивлен был и Катуков, когда комкор доложил, что части 20-й моторизованной и 303-й пехотной дивизий отошли на рубеж Ортвиг, Золиканте, Лечин, Бушдорф, Гольцов. Мотодивизии «Мюнхеберг» и «Курмарк» по тревоге выведены за линию Гузов, Вербиг, Зелов, Либенихен.

Чтобы удостовериться в том, что произошло в стане противника, командарм еще раз переспросил Дремова: не напутал ли он чего-нибудь? Комкор с твердостью в голосе ответил, что его помощники все аккуратно обозначили, а он доверяет начальнику штаба Шарову, начальнику оперативного отдела майору Бондарю и начальнику разведывательного отдела подполковнику Андрияко.

Командарм поблагодарил Дремова за информацию и положил трубку. «Неужели немцы поверили, что мы начали общее наступление? — задавал себе вопрос Михаил Ефимович. — Тем хуже для них».

На исходе дня 15 апреля армия начала выдвигаться к Одеру. Первыми пошли бригады Темника и Гусаковского. Это — передовые отряды. На переправах строгий порядок. По заранее наведенным мостам, рыдерживая жесткий график, проследовали колонны танков и артиллерии. Иногда между ними вклинивается мотопехота. Переправившись на левый берег Одера, части заняли исходные позиции на участке Альт-Малиш, Дольгелин, Зеелов, где в это время уже находилась 8-я гвардейская армия В. И. Чуйкова.

На Кюстринский плацдарм прибыл командующий фронтом Г. К. Жуков. Он побывал у Чуйкова, затем заглянул к танкистам. Михаил Ефимович коротко доложил о готовности армии к боевым действиям, на карте показал переправы, маршруты выхода корпусов на исходные позиции, сообщил, что ждет докладов от своих командиров, занимающихся вопросами увязки взаимодействия с армией Чуйкова и авиаторами.

Жуков остался доволен ходом событий на плацдарме, в частности развертыванием войск 1-й гвардейской танковой армии. Позже он писал: «Меня обрадовала предусмотрительность генералов М. Е. Катукова и М. А. Шалина. Оказывается, они еще со вчерашнего утра послали командиров соединений, назначенных к действию в первом эшелоне танковой армии, на наблюдательные пункты командиров корпусов 8-й гвардейской армии, чтобы согласовать подробности взаимодействия и условия ввода в прорыв, а в случае необходимости и для допрорыва обороны противника»[375].

16 апреля в 5.00 тысячи залпов взорвали предрассветную тишину: началась 30-минутная артиллерийская подготовка. Волна за волной пошли на запад краснозвездные бомбардировщики. За Одером стоял страшный грохот от разрывов снарядов и бомб. И вдруг — тишина, но она длилась недолго. Сразу же вспыхнуло 140 зенитных прожекторов, ослепляя противника, которого атаковали пехотные части 8-й гвардейской армии.

Все, кто находился на наблюдательном пункте Катукова, были заворожены невиданным зрелищем. Прожекторы — это та самая «хитрость», о которой Михаил Ефимович упоминал в письме Юрию Жукову. Доселе они не применялись в бою в таком количестве.

В грохоте и дыму прорывалась вперед пехота. Пройдена ничейная земля, начались бои на первой и второй оборонительных линиях противника. Немцы не выдержали натиска и отошли к Зееловским высотам. Здесь наши войска были встречены мощным артиллерийским огнем. Одновременно в боевых порядках 303-й пехотной немецкой дивизии и мотодивизии «Мюнхеберг» появилось до 40 танков и штурмовых орудий. 20-я мотодивизия, понесшая большие потери в первые часы боя, отошла в полосу действия дивизии «Мюнхеберг».

В это время на исходных позициях стояли в готовности корпуса 1-й гвардейской танковой армии. Им только что было зачитано обращение Военного совета 1-го Белорусского фронта, в котором говорилось:

Стрелковые корпуса армии Чуйкова замедлили движение, потом совсем остановились. Повторная артиллерийская подготовка позволила продвинуться на незначительное расстояние. Успех обозначился только в направлении Дольгелина. Чистого прорыва не получилось.

Тем не менее командующий фронтом все же решил ввести в действие 1-ю гвардейскую танковую армию. Он позвонил по ВЧ и поставил задачу Катукову: совместно с частями 8-й гвардейской танковой армии завершить прорыв тактической зоны обороны противника.

Бросать танки на артиллерию врага было рискованно, но другого выхода не было. Бой идет уже около шести часов, а успехи пока незначительные. Под угрозой может оказаться вся наступательная операция.

В 13.00 Катуков приказал передовым отрядам — 65-й и 36-й танковым бригадам (корпус Ющука), 44-й и 40-й гвардейским танковым бригадам (корпус Бабаджаняна), 1-й гвардейской танковой и 20-й гвардейской механизированной (корпус Дремова) — обогнать пехоту армии Чуйкова, выйти на свои маршруты и развить наступление в общем направлении на Берлин[377].

Танкисты буквально вгрызались в Зееловские высоты и все же не смогли к концу дня их преодолеть, прорвать оборону на всю глубину. С выступов била артиллерия врага, в атаку бросались «тигры» и «пантеры», на каждой тропинке стояли фугасы и мины. Враг отразил удар.

Оборона Зееловских высот не шла ни в какое сравнение даже с Мезеритцким укрепленным районом. Тут и техники побольше, и солдат достаточно. Проанализировав с Шалиным еще раз результаты боя, Катуков решил подтянуть всю артиллерию к переднему краю, бросить штурмовую и истребительную авиацию для расчистки путей танковым бригадам — только так можно было рассчитывать на определенный успех.

Начальник артиллерии генерал Фролов начал незамедлительно перемещать к Зееловским высотам артиллерию, оперативно был решен вопрос и с авиаторами. Командиры авиационных корпусов, обеспечивающих 1-ю гвардейскую танковую армию, генералы Крупский и Сиднев со своими помощниками прибыли на КП Катукова и в дальнейшем руководили действиями своих подразделений по указанию командарма. Командиры авиационных дивизий, соответственно, находились на НП командиров корпусов и совместно с ними решали все вопросы наступления[378].

Всю ночь на 17 апреля готовились армии Чуйкова и Катукова к штурму второй линии обороны противника — Зееловских высот. В 10 часов утра началась артиллерийская и авиационная подготовка. Она длилась ровно полчаса. Над высотами еще не успели рассеяться клубы дыма и пыли, как пехота снова пошла в атаку.

Наблюдая за ходом боя, Катуков с тревогой думал о последствиях танковой атаки. Сколько людей погибнет в бою, сколько машин потеряет армия? Но это война, она без жертв не бывает. Артиллерия и авиация наверняка разрушили значительную часть укреплений противника и уничтожили технику. Практика, однако, показывает, что подавить все огневые средства не всегда удается. Значит, танки снова пойдут под губительный огонь противотанковой артиллерии в тот момент, когда будут преодолевать восточные скаты Зееловских высот, крутизна которых достигает 30–40 градусов.

К счастью, атака удалась — и у пехотинцев, и у танкистов. Вражеская оборона полыхала огнем. Преодолевая различные укрепления, стрелковые корпуса 8-й гвардейской армии значительно продвинулись вперед. Уверенно пошли танки. К 12 часам корпуса Дремова и Бабаджаняна овладели Фридерсдорфом, Дольгелином и Либбанихеном. К 14 часам корпус Ющука во взаимодействии с 4-м гвардейским корпусом разгромил противника у Зеелова. Оборона была прорвана, и наши войска форсировали реку Флисс и захватили городок Вульков.

Учитывая сложившуюся ситуацию, Катуков решил воспользоваться успехами Ющука и направил корпус Бабаджаняна к реке Флисс, в районе Гельсдорфа он должен переправиться и захватить плацдарм на левом берегу.

Отбив атаку немецких танков и пехоты у Фридерсдорфа, 11-й гвардейский танковый корпус тоже вышел к Гельсдорфу. Но противник успел взорвать мосты. Пришлось под огнем наводить переправу. Первой перешла на левый берег 27-я гвардейская механизированная бригада, обеспечивая захват плацдарма для остальных частей[379].

16 апреля Катуков повернул и 8-й гвардейский механизированный корпус следом за 11-м гвардейским танковым, чтобы он, обойдя узлы сопротивления противника, снова вышел на свой прежний маршрут. Маневр вполне удался.

Спохватившись, немецкое командование решило любой ценой ликвидировать прорыв советской пехоты и танковых частей, введя в бой до 100 танков и самоходно-артиллерийских установок. Танки поддерживала истребительная и бомбардировочная авиация[380]. Весь день шли жаркие бои, немцы контратаковали наши войска, стараясь ударом во фланг ликвидировать прорыв в направлении Мюнхеберга. Кроме 20-й мотодивизии, мотодивизий «Мюнхеберг» и «Курмарк» германское командование ввело в действие 23-ю моторизованную дивизию СС «Нидерланды» и другие части, надеясь решить главную задачу — задержать советские войска на Берлинском направлении.

1-я гвардейская танковая армия оказалась в довольно сложном положении. Помимо немецких сил, действующих с фронта, на ее левый фланг, на корпус Дремова, стала напирать крупная франкфуртская группировка противника. Предполагалось, что она будет разгромлена войсками 1-го Украинского фронта, но они отстали, и теперь 8-му гвардейскому мехкорпусу пришлось распылять силы — держать свой участок фронта и громить франкфуртскую группировку.

Но как бы тяжело ни приходилось, армия Катукова продолжала наступать. Совместно с войсками Чуйкова она захватила Хайнерсдорф, Требниц, Дидерсдорф, Янсфельде, Марксдорф, важные опорные пункты на пути к Мюнхебергу[381].

Потеряв Зееловские высоты, германское командование не могло уже сдерживать наступление советских войск, хотя и ввело в бой новые резервы — танкоистребительную бригаду «Дора», 404-й артиллерийский корпус, 18-ю моторизованную дивизию и другие части[382].

На пути лежал Мюнхеберг. Немцы здесь прочно держали оборону, и Катуков решил не тратить попусту свои силы. Он приказал Дремову и Бабаджаняну обойти его, совместно с 4-м и 29-м стрелковыми корпусами армии Чуйкова развить наступление на Берлинском направлении, форсировать Шпрее, одну из последних крупных рек, выйти на юго-восточные окраины Берлина[383].

Шел четвертый день наступления. Все эти дни командарм находился то на наблюдательном пункте, то на командном. Ему сюда привозили завтрак, обед и ужин. Его адъютант А. Ф. Кондратенко писал: «Он (Катуков. — В. П.) относительно здоров — эти две недели его держали на диете, но в боях опять все нарушится. У него ведь такая привычка — когда воюет, почти ничего не ест, только хватит иногда ломоть хлеба с солью и луком, и все…»[384].

Напряжение боев не спадало ни днем ни ночью. Они шли на рубеже Нойе-Мюле, Кинбаум, Эгерсдорф, Темпельсберг. Утром 20 апреля Катуков нанес удар главными силами армии в направлении на Мюнхеберг. Пробив в обороне 20-й моторизованной дивизии солидную брешь, он ввел в нее корпуса Дремова и Бабаджаняна и, выйдя на оперативный простор, стал громить в лесах под Мюнхебергом 303-ю пехотную дивизию и дивизию «Мюнхеберг».

С выходом войск 8-й гвардейской и 1-й гвардейской танковой армий в район Нойе-Мюле, Кинбаум, Хангельсберг создавалась угроза коммуникациям франкфуртской группировки противника. Для обеспечения левого фланга этой группировки немецкое командование перебросило часть сил этой дивизии из района Ней-Малиш к Фюрстенвальде. К 16.30 20 апреля противник, сбив наши заслоны, овладел Буххольцем, затем предпринял попытку продвинуться на север. И это все, что ему удалось сделать.

С каждым днем 1-я гвардейская танковая армия все ближе подходила к цели. Корпуса Ющука, Бабаджаняна и Дремова уже вели бой на правом берегу Шпрее.

Следует признать, что темпы наступления были невелики, но танки нередко отрывались от стрелковых частей на 6–10 километров. Командующий фронтом Г. К. Жуков сердился, нервничал, требовал от Катукова ускорить продвижение к Берлину.

Но как ускоришь, если немцы в каждом населенном пункте, в каждом городе организовывали жесткую оборону, превращали каменные здания в опорные пункты автоматчиков и фаустников. В отличие от прошлых боев немцы теперь вели залповый огонь фаустпатронами по нашим танкам с верхних этажей зданий. Потери техники значительно возросли.

Война для фашистской Германии была давно проиграна, но Гитлер еще верил: Запад придет ему на помощь. Ведь не могут англичане и американцы согласиться с тем, чтобы Красная Армия взяла Берлин. 17 апреля фюрер обратился по радио к населению: «Мы имеем достаточно сил, чтобы расправиться с большевиками перед Берлином. Требуется применение всех сил и самопожертвование — в этом спасение Германии. В эти дни решается все. Если перед Берлином большевики получат кровавую баню, то это будет означать поворот в войне. В настоящее время — решительная битва против большевизма»[385].

Поздно вечером штаб 1-й гвардейской танковой армии получил телеграмму маршала Г. К. Жукова: «Катукову, Попелю 1-й гвардейской танковой армии поручается историческая задача: первой прорваться в Берлин и водрузить Знамя Победы… Пошлите от каждого корпуса по одной лучшей бригаде в Берлин…»

Военный совет армии текст этой телеграммы передал корпусам со следующим указанием: «Выделить усиленные бригады и выполнить поставленную задачу… О выходе к Берлину доложить»[386].

Телеграмма командующего фронтом заставила Катукова пересмотреть планы дальнейших военных действий. Части 8-го гвардейского мехкорпуса, подошедшие к Шпрее, уже навели 60-тонный мост в районе Фюрстенвальде и готовились начать переправу. Дремов вдруг получает приказ командарма: переправу через Шпрее прекратить, понтонный парк с переправы снять[387].

Командарм решил не втягивать в бои на берегах Шпрее корпус Дремова с франкфуртской группировкой, полагая, что это значительно ослабит силу удара на Берлин, тем более что Жуков выдвигал в район Фюрстенвальде новые части. Приказал Дремову оставить в районе Фюрстенвальде, Буххольц заслон из одной танковой бригады, двух истребительно-противотанковых полков, дивизиона РС и 48-го тяжелого танкового полка, чтобы не допустить прорыва немцев на запад и северо-запад, а главными силами нанести стремительный удар в направлении Хангельсберг, Эркнер, Карлхорст и к утру 21 апреля выйти на юго-восточную окраину Берлина[388].

Выполнить приказ командующего фронтом поручено было лучшим танковым бригадам армии — 1-й гвардейской полковника Темника и 44-й гвардейской полковника Гусаковского. Впереди танков шли разведка и мотострелки, уничтожая засады противника, в первую очередь фаустников. Такое построение войск позволяло поддерживать довольно высокие темпы движения.

Вслед за этими бригадами двигались в таком же темпе основные силы армии, громя на своем пути разрозненные части противника. Катуков нацеливал войска на те места, где обнаруживалось слабое звено во вражеской обороне. Ход тут всегда подсказывала разведка. Но известно, что и она не всесильна. Только бой на широком участке фронта позволял судить, насколько прочно противник держит оборону в том или ином районе. Задача командарма как раз состояла в том, чтобы вовремя заметить признаки успеха своих частей и без промедления это использовать.

В последующих боях 1-я гвардейская танковая армия, форсировав Шпрее, захватила города Эггерсдорф, Рюдерсдорф, Эркмер, Вильгельмехаген, вышла к пригородам Берлина. Части корпуса Бабаджаняна выбили немцев из Уленхорста, восточной окраины города, подняли государственный флаг СССР над зданием штаба фольксштурма[389].

23 апреля 1945 года Катуков, Попель и Шалин докладывали Военному совету 1-го Белорусского фронта: «1-я гвардейская танковая армия, взаимодействуя с 8-й гвардейской армией, в результате ожесточенных пятидневных боев с танковыми и механизированными соединениями противника, последовательными ударами с широко применяемым маневром на поле боя, прорвала глубоко эшелонированную, заранее подготовленную оборону противника на ближних подступах к Берлину и завязала бои в предместьях города»[390].

В этот день радио принесло приятную весть — приказ Верховного Главнокомандующего, в котором отмечались боевые успехи войск 1-го Белорусского фронта, в том числе и 1-й гвардейской танковой армии, на Берлинском направлении.

В приказе, в частности, назывались имена отличившихся танкистов-первогвардейцев в боях при прорыве обороны немцев в наступлении на Берлин начальника штаба генерал-лейтенанта Шалина, командиров корпусов генерал-майора Дремова и полковника Бабаджаняна[391].

Москва салютовала доблестным войскам 1-го Белорусского фронта двадцатью артиллерийскими залпами из 220 орудий.

Тем временем к южным границам Берлина вышла и 3-я гвардейская танковая армия П. С. Рыбалко. В результате этого маневра завершилось окружение франкфуртской группировки немцев. Она была отсечена от Берлина.

Катуков с оперативной группой прибыл на командный пункт генерала Дремова, расположенный на окраине горящего города Кёпеник. Комкор поспешно доложил, что его войска готовятся форсировать Шпрее. Но немцы постоянно бомбят и обстреливают переправу.

Командарм тут же связывается с начальником артиллерии генералом Фроловым и командиром авиационного корпуса Крупским, приказывает подавить огневые точки противника на левом берегу Шпрее.

Уже через несколько минут на противоположный берег обрушивается лавина артиллерийских и авиационных ударов. Немцы на время притихли.

Разобравшись в обстановке, Михаил Ефимович приказывает Дремову, форсировав Шпрее, нанести удар на Йоханнесталль, Нейкельн, к исходу дня выйти на рубеж Герлицкого вокзала и аэропорта Темпельхоф; корпусу Бабаджаняна — к исходу дня 24 апреля овладеть рубежом Силезского и Гёрлицкого вокзалов. Практически бои уже должны идти в центре Берлина[392].

Армия за восемь дней боев потеряла немало людей и техники, но ее боевой дух был довольно высоким. Катуков весьма сожалел, что с некоторыми соединениями и частями пришлось расстаться. По приказу командующего фронтом корпус генерала Ющука с утра 23 апреля переходил в оперативное подчинение командующего 5-й ударной армией генерала Н. Э. Берзарина. Чуйкову для непосредственной поддержки пехоты передавались 64-я гвардейская танковая бригада, 11-й гвардейский тяжелый танковый и 399-й гвардейский тяжелый самоходно-артиллерийский полки[393].

И тем не менее корпуса Дремова и Бабаджаняна продолжали штурмовать пригороды Берлина. Успешно переправившись через Шпрее, они заняли выгодные позиции от Шеневейде до Бонсдорфа, что давало возможность наступать к центру города с юго-востока.

Бои не прекращались даже ночью. В адском грохоте, занимая квартал за кварталом, продвигалась пехота, поддерживая ее, шли танки и самоходно-артиллерийские установки. Батареи орудий разных калибров и минометов вели огонь по зданиям, площадям и садам, где затаился противник.

«Перед нами лежал огромный город, изрезанный сетью каналов, с узкими коридорами улиц, перерезанных многочисленными завалами у перекрестков, укрепленных вкопанными в землю танками, где в каждом доме засели автоматчики и фаустпатронщики, — писал Катуков перед решительным штурмом Берлина. — Враг, чувствуя приближение конца, сопротивлялся с исключительным упорством и яростью. Каждый метр пространства на пути продвижения к центру города приходилось преодолевать с предельным напряжением, каждый дом на нашем пути вставал, как крепость, которую надо было брать штурмом. Узкие улицы мешали маневру, пехота, осыпаемая градом пуль и осколков, медленно продвигалась вперед по подвалам и чердакам. Танки, самоходная артиллерия, полевая артиллерия и минометчики были зажаты в узких коридорах улиц, мешавших введению в бой всех огневых средств одновременно. В кварталах, еще не прочесанных пехотой, фаустпатронщики дерзкими, внезапными налетами зажигали танки и самоходные орудия. Все ожесточение четырехлетней войны достигло предела на этом последнем этапе»[394].

Гитлеровцы отчаянно сопротивлялись. Геббельс, возглавивший оборону Берлина, считал, что город может продержаться 10–12 недель. Против наступающих советских войск были брошены последние резервы: специальные подразделения, несшие охрану правительственных зданий, батальоны фольксштурма и полиции, боевые группы 3-й авиадесантной дивизии, 20-й моторизованной дивизии и дивизии «Мюнхеберг». Из танковых дивизий перед фронтом армии появилась только 1-я танковая. Других уже не было в помине, или их жалкие остатки пробивались на запад, навстречу англо-американским войскам[395].

Советские войска наращивали удары с каждым часом. Части, переправившиеся через Шпрее, Катуков сразу же вводил в бой. Оборона гитлеровцев в самом Берлине трещала по всем швам. Не спасали здания-крепости. В городе их было до 600 тысяч. На многих намалевано: «Берлин останется немецким». Правда, кто-то из наших бойцов к одной такой надписи постарался добавить: «Только без фашистов».

25 апреля штурмовые группы форсировали канал Тельтов. Бои шли на улицах Бергштрассе и Рихардштрассе. Грохот артиллерийской канонады сливался с ревом танковых и авиационных моторов.

Части корпуса Бабаджаняна, сломив сопротивление противника, вышли к каналу Ландвер. Впереди двигалась разведгруппа старшего лейтенанта З. К. Мирошникова. Мотострелки корпуса Дремова достигли южной части Нейкельна и завязали бои на перекрестке улиц Донауштрассе и Инштрассе.

Еще одна разведгруппа — под командованием майора В. С. Графова — действовала в районе аэропортов Адлерсхоф и Темпелсхоф. Графов донес на КП Катукова о том, что аэропорты уже захвачены. На летном поле Адлерсхофа было уничтожено до 70 самолетов. Кроме бомбардировщиков и истребителей здесь находились и личные самолеты главарей фашистского рейха.

Сражение за Берлин достигло своей кульминации. Чтобы протолкнуть вперед танки, всегда приходилось прибегать к помощи разведчиков и автоматчиков, которые выкуривали из щелей фаустников. И все же машины горели. С канала Ландвер Бабаджанян донес, что потерял несколько «тридцатьчетверок», опасался, что не дотянет до рейхстага.

Катуков посоветовал менять тактику боя, пускать танки по обеим сторонам улиц, при этом машины, идущие по левой стороне, должны вести огонь по домам правого порядка, машины с правой стороны должны, соответственно, бить по домам левого порядка. Совет оказался дельным, потери в танковых группах значительно уменьшились.

К условиям городского боя пришлось подстраивать не только танки, но и артиллерию. Применить массированный огонь не всегда удавалось: мешали здания. Орудия часто ставили на прямую наводку, огневую позицию выбирали ближе к цели — на площадях, в парках, а то и просто на середине улицы. Минометы затаскивали на балконы, чердаки, крыши, откуда только можно было вести огонь. Использовали, конечно, реактивные установки БМ-13.

Двигаясь самостоятельно, а в некоторых случаях за стрелковыми частями 8-й гвардейской армии, танкисты к 27 апреля выбили противника из 80 кварталов города и вышли к Ангальтскому и Потсдамскому вокзалам.

Начальник штаба генерал Шалин уточнил задачу командирам корпусов: Бабаджанян должен был форсировать канал Ландвер западнее Потсдамского вокзала и нанести удар по рейхстагу, затем — по парку Тиргартен. Дремову предписывалось продолжать наступление вдоль южного берега канала, очищая его берега от противника.

События в Берлине развивались с неимоверной быстротой. До разгрома берлинской группировки оставались считаные дни, но бои становились все яростнее и ожесточеннее. К утру 28 апреля были заняты Ангальтский и Потсдамский железнодорожные вокзалы. Они достались ценой больших потерь. В боях погибли командиры 19-й и 21-й гвардейских механизированных бригад полковники И. В. Гаврилов и П. Е. Лактионов, ранены командиры танковых бригад И. И. Гусаковский и А. М. Темник.

На командном пункте 8-го гвардейского мехкорпуса Катуков узнал, что Абрам Матвеевич Темник скончался в госпитале. Это известие словно взрывом снаряда оглушило командарма. Сколько потерь было во время войны! И вот новые на завершающем ее этапе. Каждую потерю Михаил Ефимович переживал тяжело, страдал молча. Себя не щадил. Адъютант А. Ф. Кондратенко вспоминал: «Бои очень тяжелые. Столько огня и дыма, что нечем дышать. За все эти дни спали только несколько часов. Мы все время под артиллерийским обстрелом. Падают снаряды. Очень волнуюсь за Михаила Ефимовича — все дни и ночи он в войсках, и как его уберечь, прямо не знаю…»

Бои уже шли за центр Берлина. Атаки шли волной — одна за другой. С юга наступали 26-я, 8-я гвардейская армии, 1-я и 3-я гвардейские танковые армии, с востока — 5-я ударная армия, с севера 3-я ударная армия, с северо-запада — 2-я гвардейская танковая армия и 1-я армия Войска Польского.

Вечером самолет из Москвы доставил газеты, письма, телеграммы. В газетах были опубликованы призывы ЦК ВКП(б) к празднику 1 Мая. Получил и командарм Катуков поздравление от редакции «Комсомольской правды». В период затишья между боями ответил: «Телеграмму получил. Благодарю за поздравление, заканчиваем бой на улицах Берлина. Фашистам скоро полный конец. Поздравляю весь коллектив „Комсомольской правды“ с майским праздником.

Генерал-полковник Катуков»[396].

С рассветом бои возобновились с новой силой, и командарм на бронетранспортере уже мчался в корпус Бабаджаняна. Уточнив с комкором план дальнейшего наступления, Михаил Ефимович спешил к Дремову. По пути заехал на переправу в район Бонсдорфа, куда выходили последние боевые части и тыловые учреждения армии. Переправа, хоть и под бомбежкой, работала исправно. По 60-тонным паромам переправлялась тяжелая техника — танки, САУ, пушки. Маленькие юркие катера перетаскивали к противоположному берегу небольшие паромы с боеприпасами и другими военными грузами.

У причальной стенки Катуков обратил внимание на работу рулевого такого катера. Солдат, ловко причалив к берегу понтон, торопил бойцов с разгрузкой. Рулевым оказался ефрейтор Сосов. Он уже двое суток, почти без отдыха, работал на переправе. Поблагодарив ефрейтора за ратный труд, командарм от имени Президиума Верховного Совета СССР наградил его орденом Отечественной войны I степени.

Эту встречу командарма с рулевым катера описал потом фронтовой корреспондент. Сосов ему поведал: «Я видел командующего на берегу, у самого причала, он интересовался, сколько перевезено техники, какое у нас самочувствие, спрашивал о моей службе.

Потом он объявил мне, что награждает орденом Отечественной войны I степени. Признаться, я растерялся, не знал, преодолением какой трудности мог я заслужить внимание командующего и награду Родины… Встречу с командующим никогда не забыть мне»[397].

На 29 апреля назначен был общий штурм берлинской группировки противника. Он начинался в 12.00 после тридцатиминутной артподготовки.

В штабе 1-й гвардейской танковой армии собрался весь командный состав — Шалин, Попель, Никитин, Фролов, Харчевин, Соболев, Дынер, Слышкин. Не могли присутствовать лишь командиры корпусов Дремов и Бабаджанян. Катуков ставил войскам последнюю боевую задачу: во взаимодействии с частями 8-й гвардейской армии овладеть имперской канцелярией, парком Тиргартен, Зоологическим садом и соединиться с 3-й ударной и 2-й гвардейской танковой армиями, наступавшими с севера и северо-запада[398].

Бои на улицах Берлина то затихали на время, пока шла перегруппировка сил, то возобновлялись с новой силой. Чувствовалось: противник вот-вот выдохнется. Немецкий гарнизон испытывал недостаток боеприпасов и продовольствия. Резервов ждать было неоткуда. Попытка наладить снабжение по воздуху ничего практически не дала. К тому же выход 1-й гвардейской танковой армии в район Зоологического сада, а 1-й Польской армии — к Спортплощадке фактически отрезал юго-западную группировку противника от северо-восточной.

Войска облетела радостная весть: вечером 30 апреля над рейхстагом водружено Знамя Победы. Это сделали бойцы 3-й ударной армии генерала З. И. Кузнецова, а не танкисты Катукова, как предполагалось ранее, — не беда. Они были рядом, помогали пехоте как могли.

Немцы особенно яростно сопротивлялись в районе Зоологического сада и в парке Тиргартен. Здесь было построено много железобетонных бункеров, каждое каменное здание стало опорным пунктом. Чтобы разбить эти очаги сопротивления, Катуков направил сюда дивизион 152-миллиметровых орудий и бросил авиацию. Причина столь упорного сопротивления немцев в этом районе выяснилась позже. Оказалось, что в подземелье находились командный пункт и узел связи коменданта и командующего обороной Берлина генерала Вейдлинга. Генералу пришлось покинуть свой КП и перейти на запасной, по улице Фоссштрассе, куда вскоре тоже добрались наши танкисты.

Немецкому командованию неоднократно предлагалось прекратить бессмысленное сопротивление: гарнизон города был обречен. Но лишь в ночь на 1 мая на КП генерала Чуйкова прибыл начальник генерального штаба сухопутных войск генерал Кребс. Он сообщил, что Гитлер покончил с собой, а новое правительство прислало его для переговоров с советским командованием. Оно предлагает заключить перемирие. Ему ответили, что речь может идти только о безоговорочной капитуляции.

Геббельс и Борман отвергли требование советского Верховного Главнокомандования. В ответ на это наши войска обрушили новый шквал огня на последние очаги сопротивления гитлеровцев. Пылал рейхстаг, горели здания вокруг него, бои шли в воздухе и на земле, в подвалах зданий и на лестничных пролетах.

Танкисты 44-й танковой бригады при поддержке двух батальонов мотопехоты 27-й гвардейской бригады разгромили противника в районе Зоологического сада, оттеснив его к Лихтеналлее. С рассветом предполагалось нанести последний удар. Но он не потребовался.

Было два часа ночи. Радиостанции штаба берлинской обороны объявили о прекращении военных действий. Прозвучал приказ генерала Вейдлинга к солдатам гарнизона: «Каждый час дальнейшей нашей борьбы увеличивает невыносимые страдания гражданского населения Берлина и наших раненых. По соглашению с Верховным командованием советских войск я приказываю вам немедленно прекратить сопротивление»[399].

Неужели долгожданная победа? Катуков поспешно схватил трубку телефона и стал звонить командирам корпусов. Генерал Дремов вспоминал: «Телефонный звонок командарма был для меня неожиданным. Я плотно прижал к уху трубку и сквозь грохот разрывов едва услышал охрипший голос Катукова.

— Иван Федорович, — кричал он, — немедленно прекрати огонь! Немцы капитулировали»[400].

Капитуляция гарнизона города Берлина была важнейшим событием весенних майских дней. 2 мая Катуков с группой офицеров штаба проезжал по горящему, но уже притихшему Берлину. На перекрестке у имперской канцелярии стоял подбитый танк с ромбом на башне — «тридцатьчетверка» 1-й гвардейской танковой бригады. Командарм с гордостью посмотрел на ее обожженные борта, вмятины на броне и подумал: «Где она начала свой боевой путь? Скорее всего, на Одере».

У рейхстага начальник оперативного отдела Матвей Никитин попросил командарма сделать остановку: соблазн посмотреть на здание со стороны был слишком велик. Но ни имперская канцелярия, в которой многие побывали во время боя, ни теперь рейхстаг удовольствия не доставили. Скорее — удовлетворение от увиденного.

На площадях — людские толпы, не протолкнуться, ликуют пехотинцы, танкисты, летчики, рядом артиллеристы зачехляют пушки, из которых недавно вели огонь. На стенах рейхстага уже появились первые надписи. Писали кто чем мог — мелом, углем, краской, писали, не стесняясь, оставляя свой памятный адрес.

Эти надписи на центральных зданиях Берлина вдохновили поэта Николая Тихонова, фронтового корреспондента, на такие строки:

Поздно вечером, отправив боевое донесение в штаб 1-го Белорусского фронта, Катуков взялся за письмо в редакцию «Комсомольской правды». Оно представляет немалый интерес, так как говорит о состоянии души человека, закончившего свой ратный труд, нелегкий труд солдата: «Пишу из притихшего Берлина. Мы доконали наконец гитлеровцев. Берлин еще позавидует Орлу, Севастополю и многим другим городам, разрушенным вермахтом, — он выглядит гораздо страшнее, чем они.

Этого можно было бы избежать, если бы не безумство Гитлера, который заставлял своих людей драться до последнего человека, хотя сопротивление было абсолютно бессмысленным, и не слепое послушание вермахта, которое в данном случае обернулось против жизненных интересов самих немцев.

Ну, пусть во всем этом разбираются теперь сами немцы и пусть извлекают свои уроки, им есть о чем подумать.

Мы же свое дело сделали. Вот только жаль до слез наших лучших людей, которых мы потеряли в последние часы боя… Здесь, в этих последних боях, погибли многие из наших ветеранов, в том числе наш дорогой командир первой гвардейской танковой бригады Темник и его лучший комбат Жуков, прошедший всю войну, тяжело ранен наш Бочковский — об этом вам уже написали. Ранен и Герой Советского Союза Пинский, который, как и Бочковский, все время шел с передовым отрядом.

Корреспондентов у нас нынче много… Им есть о чем рассказать и есть что показать и сохранить для истории в назидание потомкам…

Крепко жму руку.

Катуков»[401].

Мир, в первую очередь Советский Союз, внесший огромный вклад в дело разгрома фашизма, ждал заключительного аккорда войны — подписания Акта о безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии. И вот настал день 8 мая 1945 года. В Карлсхорст — пригород Берлина — съехались представители союзных армий — СССР, США, Англии и Франции.

Великая Отечественная война длилась 1418 дней и ночей. Для подписания Акта о безоговорочной капитуляции потребовалось всего 43 минуты.

9 мая 1945 года Левитан прочитал по радио приказ Верховного Главнокомандующего войскам Красной Армии и Военно-морскому флоту. Много приказов было во время войны, но этого ждали давно, ждали с нетерпением. В нем, в частности, говорилось: «Великая Отечественная война, которую вел советский народ против немецко-фашистских захватчиков, победоносно завершена. Германия полностью разгромлена».

В Берлине завершилась и боевая деятельность гвардии генерал-полковника М. Е. Катукова. Свой долг он тоже выполнил, о чем писал: «Я брал на себя суровую ответственность в тяжелые годы войны и честно выполнил свой долг, закончив войну в Берлине, и самой высшей для меня наградой было сознание, что присягу и данные слова товарищу Сталину я выполнил».

Высшее военное и политическое командование Красной Армии высоко оценило боевую деятельность танкового генерала. В его послужном списке было записано: «… приобрел опыт ведения крупных наступательных операций при участии большого числа танков, на большую глубину, при высоком темпе наступления, доходящем в отдельные дни до 100 километров и выше. Приобрел также большой опыт развития наступательных операций с захваченных плацдармов и ведения боевых действий танковыми соединениями в ночное и дневное время. Имея уже накопленный опыт ведения боевых действий с участием большого числа бронетанковой техники, получил также опыт прорыва сильно укрепленной обороны противника, ведения боевых действий в труднопроходимой местности и в больших укрепленных городах».