Гроза панцерваффе

И плавилась броня…

К 1943 году уже было ясно, что блицкриг не состоялся и продолжение войны будет губительно для Германии и ее народа. Но Гитлер не отказался от своей бредовой идеи разделаться с Советским Союзом и поставить его на колени. Обуреваемый жаждой реванша за прошлые поражения вермахта, он решил бросить на Восточный фронт дополнительные силы, сняв их с Западного фронта. Удара следовало ожидать весной и в начале лета 1943 года.

Вопрос о наступлении на Курской дуге решался в апреле. Сейчас, благодаря публикациям наших и зарубежных историков, можно проследить за тем, как развивались события в ставке Гитлера.

3 и 4 мая Гитлер провел два важных совещания, на которых присутствовали командующие группами армий «Юг» — фон Манштейн и «Центр» — фон Клюге, а также командующий 9-й армией Модель. Решался вопрос о наступлении.

В соответствии с планом начальника генерального штаба генерала Цейтлера немецкие войска должны были при помощи двойного флангового охвата разгромить наши войска под Курском, тем самым ослабить их наступательный порыв.

Сорок пять минут Гитлер убеждал присутствующих в том, что обстановка на Восточном фронте благоприятствует наступлению, что германская армия в состоянии выполнить поставленную перед ней задачу и захватить инициативу в свои руки. Он апеллировал к довольно важному аргументу — появлению в армии новых видов вооружений, в первую очередь танков «тигр» и «пантера», штурмовых орудий.

Гитлеру и Цейтлеру возражал Модель, и тоже не менее аргументированно. Он доказывал пагубность наступления под Курском. Располагая подробной информацией о подготовке Красной Армии к обороне (данные аэрофотосъемок), командующий 9-й армией говорил, что русские отвели главные силы танковых и механизированных соединений с выступающих вперед позиций и, в свою очередь, усилили артиллерию и противотанковые средства. В такой ситуации лучше следовать другой тактике, а еще лучше — отказаться от наступления вообще.

С Моделем был солидарен и командующий группой армии «Юг» Манштейн. Он заявил, что наступление могло быть успешным, если бы началось в апреле, теперь же время упущено.

После выступления Клюге дошла очередь до Гудериана. Вот что он сказал: «…наступление бесцельно, наши только что подтянутые на Восточный фронт свежие силы при наступлении по плану начальника генерального штаба будут снова разбиты, ибо мы наверняка понесем тяжелые потери в танках. Мы не в состоянии еще раз пополнить Восточный фронт свежими силами в течение 1943 года»[153].

И все-таки решение о наступлении было принято. Оно началось 5 июля 1943 года. Перед наступлением, как стало известно позже, немецким солдатам был зачитан приказ Гитлера, в котором говорилось:

5 июля Катуков получил приказ Военного совета Воронежского фронта: «К 24.00 5.07.43 г. два корпуса выдвинуть на второй оборонительный рубеж 6-й гвардейской армии и прочно занять оборону: 6-й танковый корпус — на рубеже Меловое, Раково, Шепелевка; 3-й механизированный корпус — на рубеже Алексеевка, Яковлево; 31-й танковый корпус — расположить в обороне на рубеже Студенок, совхоз „Сталинский“, Владимировка, Орловка.

Штаб армии — Зоринские Дворы.

Задача:

1. Ни при каких обстоятельствах не допустить прорыва противника в направлении Обоянь. Быть в готовности с рассветом 6.07.43 г. перейти в контрнаступление в общем направлении на Томаровку.

2. Танки в обороне закопать и тщательно замаскировать.

3. Потребовать от войск максимального напряжения для выполнения поставленной боевой задачи…»[155]

Прочитав приказ, Катуков не поверил своим глазам. Разве можно говорить о контрнаступлении на второй день битвы? Противник накопил огромные силы, у него численное превосходство в танках, причем «тигры» из своих 88-миллиметровых пушек могут поражать наши танки с расстояния в два километра, в то время как «тридцатьчетверкам» сподручнее наносить удар из засад, бить по бортам с 400–500 метров, но только не в лоб.

Своей обеспокоенностью командарм поделился с членом Военного совета Попелем. Николай Кириллович только развел руками. Приказы, мол, надо выполнять. Комиссар есть комиссар!

И все же свои соображения командир высказал командованию фронта. Учитывая мнение Ватутина, с которым все же удалось переговорить, прежде чем отдать приказ о передислокации войск, Катуков решил поставить в первом эшелоне 6-й танковый и 3-й механизированный корпуса, во втором — 31-й танковый.

На первый взгляд, казалось бы, целесообразнее поставить в первом эшелоне два танковых корпуса, они посильнее, чем танковый и механизированный. Однако командарму пришлось исходить из того, что 31-й танковый корпус полностью сформировать не удалось, по огневой мощи он уступал полнокровным корпусам. Кроме того, еще раньше в помощь соединениям 6-й гвардейской армии было выделено из состава 3-го механизированного корпуса две танковые бригады, гаубичный и артиллерийский полки, два гвардейских минометных полка. Они уже были втянуты в бой. О том, чтобы отозвать их обратно, не могло быть и речи.

После войны некоторые танковые начальники, в том числе и П. А. Ротмистров, ставили в вину Катукову то, что он на Курском выступе неудачно построил 1-ю танковую армию. Вместо обоих (6-го и 31-го) танковых корпусов поставил в первом эшелоне 6-й танковый и 3-й механизированный корпуса.

«Не следовало ставить мехкорпус в первом эшелоне, — писал Павел Алексеевич. — Полностью подготовленный, укомплектованный личным составом и техникой, он все же уступал танковому корпусу по количеству боевых машин, а также в маневренности и силе удара.

3-й механизированный корпус имел пять бригад, в том числе одну танковую; если бы наступал во втором эшелоне, мог бы под прикрытием танковых корпусов развернуться на выгодном рубеже и успешно отражать танковые атаки противника, а с подходом резервных соединений фронта — окончательно остановить врага»[156].

Как бы ни складывались обстоятельства, противник вскоре столкнулся с непреодолимой преградой — корпусами 1-й танковой армии, стеной стоявшими на его пути.

К ночи все соединения, пройдя 35–40 километров, заняли исходное положение с готовностью наступать: 6-й танковый корпус — на Меловое, Васильевку, Дмитриевку, Раково, Красный Починок, Казацкое; 3-й механизированный корпус с рубежа обороны Шепелевка, Луханино, Сырцово, Яковлево делал все возможное, чтобы не допустить противника, его прорыва на Обоянь; 31-й танковый корпус — на Ивню, Меловое, Дмитриевку, Круглик, Раково, Бутово, Томаровку, Яковлево, далее вдоль шоссе на Белгород[157].

К этому времени противник продвинулся на отдельных участках на 4–5 километров, потеснив части 6-й гвардейской армии. Удерживать свои позиции командарму Чистякову становилось с каждым часом все труднее. Особенно трудно стало после того, как командующий 4-й немецкой танковой армией Готт ввел в бой свой резерв — два танковых корпуса — 48-й и танковый СС, намереваясь захватить переправы на реке Псел в районе Обояни и севернее Кочетовки[158].

Катуков и Никитин перебрались на новый командный пункт, расположенный в роще рядом с селом Зоринские Дворы. Связь с частями и соединениями уже действовала, и командарм решил связаться с 6-м танковым корпусом. Комкор Гетман в это время укреплял свою оборону, закапывал в землю технику и маскировал позиции. Об этом он и докладывал спокойным голосом, будучи уверенным, что в ближайшие дни ему не придется наступать.

Это и взорвало Катукова: всем командирам предписывалось наступать, а командир 6-го корпуса, видите ли, строит оборону.

Андрей Лаврентьевич Гетман раньше других понял, что, прежде чем наступать, придется посидеть в обороне и выбивать танки противника. Его точку зрения разделяли и другие командиры корпусов — Кривошеин и Черниенко.

Впоследствии о разговоре с командармом Гетман написал так:

Утром 6 июля на КП к танкистам прибыл командующий 6-й гвардейской армией И. М. Чистяков. Он был мрачен, озабочен тем, что немцы потеснили его дивизии, и не хотел с этим смириться. Успокаивая его, Катуков предложил план совместных действий, заключавшийся в том, что 1-я танковая армия будет поддерживать соседа всей огневой мощью. Только так можно выстоять и выдержать бешеный напор германских войск.

В 10 часов утра немцы возобновили наступление. Еще в долинах стоял туман, а тишину уже рвали тысячи моторов на земле и в воздухе. В журналах боевых действий бригад и корпусов зафиксировано развитие событий на Курской дуге с точностью до часа. К примеру, мы можем сказать, что произошло в районе поселка Яковлево в 13.30. Именно в это время два батальона немцев, поддержанные 20 танками, ворвались в Яковлево, затем ударили в стык 3-го мехкорпуса Кривошеина и 5-го танкового корпуса Кравченко. Вскоре на этом участке появилось до 200 вражеских танков, создавших угрозу прорыва фронта на левом фланге армии.

Такого огромного количества танков на одном участке немецкое командование еще не бросало. Катуков пытался представить себе на минуту, как «тигры» и «пантеры» врываются на наши позиции, утюжат окопы, разбивают опорные пункты, сеют панику среди бойцов. По радио Катуков связался с комкором Кривошеиным и отдал распоряжение одним батальоном 49-й танковой бригады поддержать комбрига Горелова, а дивизионом «катюш» — комбрига Иванова, выбить немцев из поселка Яковлево, тем самым обеспечить прочность левого фланга армии.

Был отдан также приказ командиру 31-го танкового корпуса Черниенко выдвинуть 100-ю танковую бригаду в район села Михайловка, чтобы ликвидировать прорыв противника на стыке 3-го механизированного и 5-го гвардейского танкового корпусов.

С передовой, где шли тяжелые танковые бои, стали поступать сведения о больших потерях людей и техники. Катуков понимал, что потерь в такой грандиозной битве не избежать, но свести их к минимуму — его прямая обязанность. Задача у армии была одна — наступать. Однако уже тогда, после детального ознакомления с фронтовой обстановкой, стало ясно, что придется сначала посидеть в обороне, а уж потом наступать. К этому и надо готовить войска.

А как быть с приказом о наступлении? Двух мнений быть не могло. Михаил Ефимович срочно связался со штабом фронта и пытался добиться отмены приказа о наступлении. Но ни Ватутин, ни начальник штаба Иванов, по существу, на его предложение ничего не ответили: военный маховик был запущен и от них мало что зависело.

И все-таки реакция была, хотя и запоздалая. После первых столкновений с противником на КП раздался телефонный звонок. Начальник отдела связи майор Захаров, приглашая к аппарату командарма, сказал, что на проводе Москва, сам Верховный Главнокомандующий…

Катуков вспоминал:

Разговор со Сталиным не унял в душе тревогу за судьбу армии, ее людей и технику, но когда позвонил Ватутин и сказал, что контрудар отменяется, Михаил Ефимович почувствовал огромное облегчение. Видимо, его беседа с Верховным Главнокомандующим как-то повлияла на решение командующего фронтом.

На КП армии остались Никитин и заместитель Катукова Баранович, а броневик командарма уже пылил по бездорожью в 3-й мехкорпус, отбивавший с утра яростные атаки врага в районе Яковлева и на Обоянском шоссе. На узком участке фронта немцы бросали от 150 до 200 танков. Завязывалась танковая дуэль, в воздухе носились десятки самолетов — немецких и наших. Пыль, поднятая разрывами снарядов и бомб, дым горевших танков и автомашин застилал солнце, словно тучи в грозовой день.

Катуков с трудом пробрался на КП Кривошеина, расположенный всего в четырех километрах от линии фронта. Но и тут рвались снаряды. Комкор Семен Моисеевич Кривошеин доложил, что немцы пробивают брешь от Луханина до Яковлева. Там их сдерживает комбриг Липатенков, выбивает танки противника. Сколько он продержится, сказать трудно.

Бой усиливался. В атаку пошел второй эшелон «тигров» и «пантер». Дело принимало скверный характер. С НП 3-го мехкорпуса Катуков связался с командованием 2-й воздушной армии и вызвал «илы». Самолеты отсекли немецкие танки, в воздухе закрутилась настоящая карусель.

Гитлеровцы с тупым упорством рвались также и в расположение бригады Бабаджаняна. Однако их встретил огонь 461-го артиллерийского дивизиона капитана В. А. Мироненко. Восемь танков подбили батарейцы, а противник продолжал напирать. Вышли из строя расчеты, капитан сам стал у орудия и вел бой до последнего снаряда[161].

В этот день беспримерный подвиг совершил командир пулеметного взвода 1-й мотострелковой бригады старший сержант И. Т. Зинченко. 20 танков шли на позиции пулеметчиков, но они не дрогнули. Из окопов раздавались выстрелы из противотанковых ружей, «тигров» и «пантер» забрасывали гранатами. Тяжелораненый сержант бросился со связкой гранат под фашистский танк. От взрыва машина остановилась и запылала. Зинченко погиб. За этот подвиг Указом Президиума Верховного Совета СССР ему было присвоено звание Героя Советского Союза[162].

К вечеру в штабе армии стало известно и о подвиге командира танкового взвода лейтенанта Вольдемара Шаландина из роты Владимира Бочковского. Рота отражала натиск 30 вражеских танков. Потеряв 9 машин, гитлеровцы откатились назад, но появились самолеты. Они коршунами набросились на оставшиеся в строю «тридцатьчетверки». Прикрывая своих товарищей, Шаландин ринулся в последнюю схватку с врагом. Члены экипажа — заряжающий сержант П. Е. Зеленин, механик-водитель старший сержант В. Г. Кустов, радист-пулеметчик старший сержант В. Ф. Лекомцев — получили ранения. От прямого попадания повреждена пушка, стало трудно вести огонь. Командир принимает решение идти на таран «тигра».

О подвиге Вольдемара Шаландина, считал Катуков, должна знать вся армия. Он приказал начальнику политотдела полковнику А. Г. Журавлеву, чтобы армейская газета рассказала об этом бое.

8 июля 1943 года газета «На разгром врага» писала: «Фашистские танки с ходу открыли огонь. Хваленые „тигры“ первыми кинулись на гвардейцев. И два из них вскоре же остановились, пораженные меткими снарядами. Не выдержала „тигровая“ шкура. Лопнула. Достали молодые гвардейцы Шаландина огнем своим до поганых фрицев и разнесли их в клочья. Такая же участь постигла еще один немецкий танк. Остальные поспешно поворотили обратно. Потом снова кинулись и снова бежали.

Выстоял экипаж Шаландина, не пропустил врага. Из горящей машины разил он немцев. Пал смертью храбрых. Но удержал рубеж…»

Читая донесения, Катуков не мог не восхищаться стойкостью и мужеством бойцов и командиров, выдержавших бешеный натиск танков врага, авиационные и артиллерийские удары. С каким упорством дрались бригады Бабаджаняна, Горелова, Бурды! Разве перечислить все части? Не дрогнули гвардейцы 1-й танковой бригады и 51-й стрелковой дивизии, когда в районе Яковлева на них пошла дивизия СС «Адольф Гитлер». Основной удар принял на себя батальон гвардии майора С. И. Вовченко. Имея всего 10 машин, он вступил в бой с 70 танками противника[163].

Что бы там ни говорили, а день выдался тяжелый, но армия выстояла, удержала свои рубежи. Трудно пришлось командирам корпусов — Черниенко, Кривошеину. Корпус Гетмана отбил 12 атак, но не позволил немцам форсировать реку Пену. А ведь гитлеровское командование рассчитывало 5 июля занять Обоянь, а на следующий день — Курск.

В 21.00 Катуков, Шалин и Попель подписали донесение командующему фронтом, в котором раскрывали сложившуюся ситуацию в полосе армии, докладывали о прорыве немецких танков в районе Яковлева и Луханина[164].

Итоги прошедшего дня никого не радовали, но и противнику нечем утешить себя. Территория, которую захватил Готт, усеяна его техникой — «тиграми», «пантерами» и «фердинандами». Но генерал производит перегруппировку своих сил. Значит, завтра продолжит наступление.

Штабы армии работали всю ночь. Не до сна командирам, и у бойцов выдался короткий отдых. К Шалину на стол одно за другим ложатся донесения из бригад и корпусов. Командиры докладывают о потерях. Армия уже потеряла 37 танков, но противник лишился 140 танков и штурмовых орудий[165].

Не добившись особых успехов ударом в лоб, Манштейн и Готт не отказались от мысли пробиться дальше у Обояни и Яковлева, но 7 июля попытались несколько изменить свою тактику и ударить по флангам 1-й танковой армии. Генерал Гетман сообщил, что перед его корпусом остался лишь минометный полк, а танки немцы начали стягивать в район Луханино, Дуброва, Яковлево, что означало, что основной удар теперь придется принять корпусу Кривошеина.

Среди ночи позвонил командующий фронтом Ватутин, поинтересовался положением армии. Катуков доложил: армия держится! Части цепляются за каждую высоту, перекресток дорог, населенный пункт. Тактикой жесткой и маневренной обороны она не дает противнику сосредоточить силы в одном месте.

Сколько еще продержится армия, никто не знал. Правда, по мере ожесточения боев Ватутин ее постоянно усиливал, передавал в оперативное подчинение новые стрелковые дивизии, танковые корпуса, артиллерийские части. И на этот раз после прорыва немецких войск в районе Тетеревино усилил 31-й танковый корпус Черниенко 29-й истребительно-противотанковой артиллерийской бригадой из резерва фронта, но приказал ликвидировать прорыв.

Утром в штабе появился полковник Соболев с последней разведывательной информацией, собранной по всей линии обороны. Он доложил: немецкое командование производит перегруппировку своих сил, из-под Белгорода перебрасывает танки. Пополняется все тот же 46-й танковый корпус, который последние два дня штурмует наши позиции. Катуков, склонившись над картой, делает на ней свои пометки, рядом стоит Шалин и уточняет возможные удары, которые в скором времени предпримет противник. Синие стрелы опять сходятся на Обояни. Значит, снова туговато придется корпусам Кривошеина и Черниенко. Шалин связывается с этими корпусами. Командиры бодрствуют, готовятся к отражению атаки.

С рассветом начался новый затяжной бой. Он стал самым трудным и кровопролитным. Гитлеровское командование бросило на узком участке фронта весь 48-й танковый корпус и моторизованную дивизию «Великая Германия». Удар, как и предполагалось, наносился в том же направлении — на Обоянь.

По всему фронту гремела канонада. Немецкая авиация — до 80 самолетов — начала бомбить боевые порядки 3-го механизированного корпуса у села Сырцово. Не успела осесть на землю пыль, как из лесного урочища Волчий Лог стали выползать танки. Гитлеровцы рассчитывали на то, что авиация сделала свое дело, осталось только добить зарывшиеся в землю советские войска — и путь на север будет свободен. По строго заведенному порядку впереди шли «тигры», затем штурмовые орудия, «пантеры» и танки других систем. Но едва они приблизились к переднему краю нашей обороны, как начали бить противотанковые ружья, гаубицы, противотанковые пушки, откуда-то из-за леса плеснул залп гвардейских минометов.

3-й мехкорпус яростно оборонялся, отбив первую атаку, готовился отразить вторую. «Стоишь?» — запрашивал Кривошеина командарм. «Что нам сделается, — шутил комкор. — Только больно жарко, как в бане».

В середине дня немцы предприняли пятую атаку, потеснив к северу 3-й механизированный и 31-й танковый корпуса. Спасти положение могли только свежие силы. Катуков направляет Кривошеину и Черниенко 192-ю танковую бригаду, прибывшую из 38-й армии, 122-й и 1244-й истребительно-противотанковые полки, 108-й и 139-й батальоны противотанковых ружей, а также 112-ю танковую бригаду полковника М. Т. Леонова, находившуюся в это время во втором эшелоне 6-го танкового корпуса генерала Гетмана[166].

Только к концу дня противник был остановлен на рубеже Луханино, Сырцово, Красная Дубрава, Грезное. Но еще по-прежнему вызывало беспокойство командарма положение на стыке 31-го и 5-го танковых корпусов в районе Тетеревино. Выбить немцев со второй полосы обороны не удалось: корпус Черниенко долго топтался на реке Солотинке. Там были разрушены все переправы, к тому же пришлось отражать атаки танковой дивизии СС «Рейх». Позже комкор доложил, что закрепился на рубеже Большие Маячки — Грезное.

1-я танковая армия выстояла и на третий день наступления гитлеровцев. К вечеру было перехвачено донесение немецкой авиаразведки: «Русские не отступают. Они стоят на том же рубеже. Наши танки остановились. Они горят»[167].

Это маленькое донесение, которое положил на стол командарма начальник разведотдела Соболев, было приятней всех других сообщений. Михаил Ефимович повертел листок в руках и с чувством удовлетворения заметил Шалину и Никитину о том, что он знал и верил: армия выдержит чудовищный натиск гитлеровской машины. Стало быть, не видать Курска ни Готту, ни Манштейну, ни Гудериану!

Фронт в эти дни гнулся, но не ломался. Только на участке 3-го механизированного корпуса гитлеровцы наступали пятью пехотными полками при поддержке 400 танков, 56 из них — «тигры». Девять атак отбито. Корпус потерял до 700 бойцов и офицеров и 78 танков. Но на поле боя полегло немало немцев. Они лишились 14 «тигров», 56 средних и 33 малых танков, 5 бронетранспортеров, до 1000 человек пехоты[168].

Из частей и соединений стали поступать донесения о результатах боев. Комбриг Бабаджанян, передав нужную информацию в штаб армии, не удержался, чтобы не сказать о том, как дралась его бригада, как мотострелки утерли нос командиру 48-го танкового корпуса Кнобельсдорфу. Неунывающий Армо!

После подведения итогов боевого дня и отправки донесения в штаб фронта Катуков выехал в части. С начала войны он взял себе за правило бывать среди бойцов, чтобы не по донесениям командиров судить об их настроении и боевом духе, а видеть все на месте своими глазами.

Сурова и буднична жизнь на передовой. Бой закончился — жди, когда наступит новый. Над курскими полями стала опускаться ночь, а спать некогда. Танковые и артиллерийские подразделения, минометчики и стрелки проверяют оружие, пополняются боезапасом, ремонтируют машины. Делается все без суеты, размеренно и деловито.

В архивных документах 1-й танковой армии сохранилась небольшая фронтовая зарисовка: «Только к вечеру бои затихли. Косые лучи солнца не в состоянии были пробить плотную завесу пыли и дыма. Небо выглядело черным. Танкисты, пехотинцы и артиллеристы, оглохшие от грома боя, с удивлением прислушивались к наступившей тишине, недоверчиво, инстинктивно поднимались из окопов, вылезали из танков, щелей, внимательно оглядывались.

Прошел слух: в балке появилась кухня. Зазвенели котелки, фляжки, появились команды по эвакуации раненых. Началась подвозка ГСМ, патронов, снарядов. Спрос на снаряды у танкистов только на подкалиберные (болванки). Толстую броню „тигра“ и тем более „фердинанда“ осколочный снаряд не пробивает. Все просили болванки, но их было мало, по 5 подкалиберных на танк»[169].

Выслушав короткие доклады комбригов, командиров полков, их просьбы и предложения., командарм возвращался в штаб, чтобы к утру, к началу нового боя отдать соответствующие распоряжения.

До начала нашего наступления штаб армии располагался в лесу в 18 километрах от Обояни. Рядом — село Вознесеновка. «Землянки, шалаши, палатки и несколько наскоро построенных домиков были плотно прикрыты от воздушного наблюдения противника раскидистыми дубами и березами. Десятки телефонных проводов, около десятка радиостанций постоянно связывали штаб армии с корпусами, дивизиями и армейскими частями. Тут правит Шалин»[170] — так описывает фронтовой корреспондент штабное хозяйство танковой армии.

В штабе горит свет, на столе у Шалина карты, схемы построения войск, различные документы. Рядом с начальником штаба Никитин разбирает оперативные сводки, тонко отточенным карандашом заполняет журналы, планы, ведомости. Катуков предлагает им перед началом немецкого наступления хотя бы немного отдохнуть. Но раздается телефонный звонок. Начальник штаба фронта С. Д. Иванов информирует командарма о том, что задача армии — по-прежнему держать оборону на Обоянском направлении. Прорыв немцев в районе Тетеревино будут ликвидировать 2-й и 10-й танковые корпуса и часть сил 40-й армии.

Утром 8 июля гитлеровские войска пошли в наступление. С КП Катуков следил за развитием боя. Комбриги докладывали с мест, что авиация бомбит боевые порядки. Следовало ожидать, что минут через 20–30 появятся танки. Наступают они, как правило, тремя эшелонами. Натолкнувшись на сильный заградительный огонь, отходят назад, в дело вступают авиация и артиллерия.

Тактику немцев Михаил Ефимович хорошо изучил за эти дни. Он обратил внимание на то, что бомбардировочная авиация очень быстро появляется там, где танки натыкаются на непреодолимые препятствия наших опорных пунктов, на организованный огонь противотанковых батарей. Оставалось предположить: представители авиационных частей с радиостанциями находятся недалеко за боевыми порядками танков или непосредственно в боевых порядках, откуда вызывают самолеты с аэродромов.

Своей догадкой Михаил Ефимович поделился с Никитиным, находившимся постоянно на КП в самые ответственные минуты боя. Матвей Тимофеевич не мог с ним не согласиться: только прямой связью (поле боя — аэродром) можно объяснить незамедлительное появление немецкой авиации в воздухе.

Следовало признать, что немецкое командование довольно рационально использовало свою авиацию: самолеты всегда находились недалеко от линии фронта. У нас была другая практика: командующий армией должен связываться со штабом воздушной армии, давать заявку, запрашивать столько-то самолетов. Но пока там ее рассмотрят, отреагируют, отдадут приказ летчикам, проходит время, бой, глядишь, уже подходит к концу. Запоздалое появление авиации, безусловно, сказывалось на ходе боевой операции.

Впоследствии Катуков настоял на том, чтобы командование фронта предоставило ему право самому решать вопросы использования авиации, связываясь прямо с аэродромами.

Основные события 6 и 7 июля развернулись в полосе 6-го танкового корпуса, куда противник после артиллерийской и авиационной подготовки бросил крупные танковые силы. Начались тяжелейшие бои в районе сел Сырцово и Верхопенье. Немцы здесь атаковали группами танков по 30–60 машин, пытаясь прорваться в северо-западном направлении. Но их сдерживали бригады полковников М. В. Моргунова и М. Т. Леонова. Обороне Верхопенья Военный совет Воронежского фронта придавал особое значение. В отданном в этот день боевом распоряжении танковым корпусам (2-му, 5-му и 10-му) говорилось:

В кровопролитных боях 112-я танковая бригада Леонова и 200-я танковая бригада Моргунова потеряли до 40 процентов материальной части, но стояли насмерть. Сначала Леонов, потом Моргунов донесли, что положение на участках обороны становится угрожающим. Немцы могут прорваться в наш тыл. Катуков сразу же выдвинул 22-ю танковую бригаду полковника Веденичева ближе к реке Пена, уплотнив таким образом боевые порядки корпуса Андрея Гетмана.

Уже несколько дней 1-я танковая армия сражалась в одноэшелонном построении. Катуков и Шалин ставили вопрос перед командованием фронта о создании второго эшелона. Это, несомненно, укрепило бы оборонительные рубежи. Но только когда бои достигли критической точки (9 и 10 июля), Ватутин усилил армию 10-м танковым корпусом, 309-й стрелковой дивизией, 14-й истребительно-противотанковой артиллерийской бригадой, несколькими истребительно-противотанковыми полками и другими частями[172].

План «Цитадель» явно проваливался, однако гитлеровское командование продолжало упорствовать, бросая в огненную мясорубку уже достаточно потрепанные дивизии и корпуса. 7 июля 1943 года гитлеровский министр пропаганды Геббельс заявил, что в районе Белгорода и южнее Орла вчера потерпели неудачу сильные атаки большевиков, предпринятые ими с ранее приготовленными для этой цели крупными соединениями, в результате немецкая армия перешла в наступление, глубоко вклинилась в оборону русских[173].

Ни днем, ни ночью не затихали боевые действия в районе поселков Сырцово, Верхопенье, Яковлево, Ивня. Здесь наши танкисты действительно бились не на жизнь, а на смерть. Кроме танков противник бросал здесь в бой крупные силы авиации. Группы самолетов по 25–30 машин постоянно бомбили боевые порядки танковой армии.

Большую роль в отражении налетов гитлеровской авиации сыграла 6-я зенитная дивизия РГК под командованием полковника И. Г. Каменского. По приказу Ставки три ее полка 5 июля стали на защиту воздушного пространства армии. За несколько дней боев зенитчики сбили десятки самолетов противника, не дав им сбросить смертоносный груз на наши позиции.

К исходу дня 8 июля немцы вышли на рубеж Шепелевка — Верхопенье — Кочетовка, вплотную приблизились к позициям 1063-го зенитного полка, которым командовал подполковник Гузенко. В самый разгар боя на позициях полка появился бронетранспортер командарма. Катуков отдал приказ немедленно переместить батареи на новое место: над передним краем висело до 50 вражеских бомбардировщиков.

Пока дивизионы занимали новые позиции, их прикрывала батарея старшего лейтенанта Луконина. Вражеские пикировщики коршунами набрасывались на батарею то справа, то слева. Погиб расчет младшего сержанта Жукова, тяжело ранен командир огневого взвода Скурихин. Но батарея продолжала сражаться, зенитчики подбили два самолета противника, которые один за другим камнем рухнули на землю. Падали скошенные осколками люди, только расчет бойца Черникова вел интенсивный огонь по вражеским самолетам.

В это время из-за горизонта появилась новая волна вражеских бомбардировщиков, перестраивавшаяся на ходу для бомбометания. Все, кто находился рядом с бронетранспортером командарма, затаив дыхание, смотрели, как на расчет Черникова сыпались бомбы. В воздухе не видно было ни одного нашего истребителя. Катуков приказал радисту немедленно связаться с командующим 2-й воздушной армией генералом С. А. Красовским, чтобы вызвать истребители. Пока налаживалась связь с орудийным расчетом, все было кончено: его накрыло взрывной волной.

С тяжестью на душе покидал командарм позиции зенитчиков. Подозвав командира полка Гузенко, он попросил представить ему списки командиров и бойцов, отличившихся в этом бою, для награждения. Многих посмертно.

О боях 6-й зенитной дивизии РГК не раз писали фронтовые газеты, отмечая героические подвиги защитников воздушного пространства. На батарее Луконина был выпущен «Боевой листок», в котором говорилось: «Расчет орудия Черникова прикрывал перемещение батареи на новую огневую позицию. Расчет был замечен командармом генерал-лейтенантом Катуковым. Наблюдение генерала за работой воодушевило расчет»[174].

Подвиги… Подвиги… Сколько их было совершено во время Курской битвы — счесть невозможно. С гордостью в армии назывались имена комбригов В. М. Горелова, И. И. Яковлева, Ф. И. Липатенкова, М. Т. Леонова, командиров рот В. А. Бочковского, М. К. Замулы и многих других. Как не назвать было имя комбрига Александра Бурды. Только за один день его бригада подбила 65 вражеских танков. О подвиге танкистов 49-й бригады и о самом комбриге писал тогда журнал «Крокодил»:

Самоотверженным трудом танкистов, пехотинцев, летчиков, зенитчиков, представителей других родов войск ковалась победа под Курском. Это они, скромные труженики войны, продолжали сдерживать немецкие бронированные клинья и в последующие дни напряженных боев. Теперь уже с юга враг рвался к Обояни, создав довольно высокую плотность танков (от 50 до 100 единиц на километр фронта). И все напрасно. Не имела успеха и оперативная группа «Кемпф» на Корочанском направлении в полосе 7-й армии. Враг метался по фронту, отыскивая слабые места в обороне 1-й танковой армии. Но делал это уже в состоянии агонии.

Стало ясно, что немцы выдыхаются, резервы у них израсходованы, а взять неоткуда, разве только что перебрасывать с Западного фронта. На допросах пленные гитлеровские вояки говорили, что наступательный дух армии сломлен, солдаты и офицеры сомневаются в том, что им удастся добиться победы под Курском. Конечно, враг еще будет огрызаться, переформировывать свои войска, чтобы продолжить наступление. Только сделать он уже ничего не может.

Как выяснилось позже, немецкое командование, убедившись в том, что пробить оборону 1-й танковой армии вряд ли удастся, решило обойти ее и, перегруппировав свои войска, ударить с востока через Прохоровку на Курск.

Однако этот план был своевременно разгадан советским командованием, и к местам сражений уже стягивались подкрепления из резервов Степного фронта. 7 июля начала выдвигаться из района Россошь, Березовая, Острогожск 5-я гвардейская танковая армия генерала П. А. Ротмистрова, ее передовые отряды через два дня подошли к реке Псел. В район Прохоровки была направлена также 5-я гвардейская армия генерала А. С. Жадова.

Командующий фронтом Ватутин не ставил перед Катуковым больших задач на ближайшее время, ему надо было сковать войска противника на Обоянском направлении, лишить германское командование возможности свободно маневрировать своими резервами, способствовать успеху армий Ротмистрова и Жадова под Прохоровкой. Обсудив со своими помощниками поставленную задачу, Михаил Ефимович решил двумя корпусами — 5-м гвардейским генерала А. Г. Кравченко и 10-м генерала З. Г. Буркова — нанести контрудар совместно с частью сил 6-й гвардейской армии в восточном направлении на Яковлево и во взаимодействии с 5-й гвардейской танковой армией, наступавшей из района Прохоровки, окружить и разгромить 4-ю танковую армию генерала Готта[176].

События на фронте разворачивались в сложной обстановке. Германские войска нанесли удар по 69-й армии генерала В. Д. Крюченкина и захватили Ржавец, Рындинку, Выползовку, создав тем самым угрозу левому флангу 5-й гвардейской танковой армии. Для парирования этого удара Ротмистров вынужден был бросить свой резерв, состоящий из нескольких артиллерийских и танковых полков под командованием генерала К. Т. Труфанова, в полосу 69-й армии[177].

12 июля под Прохоровкой разыгралось встречное сражение, в котором с обеих сторон принимало участие 1200 танков. Такого еще не знала история войн. Размах его был поистине грандиозен. Только за один день боев войска вермахта потеряли до 400 танков.

Успеху Прохоровского сражения содействовали и войска Катукова. В 10 часов 12 июля танковые корпуса Кравченко и Буркова пошли в наступление, но были встречены мощным заградительным огнем. Продвижение шло медленно. Гитлеровское командование бросило против них доукомплектованную мотодивизию «Великая Германия», большое количество бомбардировочной авиации.

Вскоре командир 5-го танкового корпуса Кравченко доложил о том, что продвигаться дальше нет никакой возможности: немцы ведут интенсивный артиллерийский и минометный огонь, бомбят его боевые порядки. Практически к этому времени задача, поставленная Ватутиным перед 1-й танковой армией, была выполнена. С Обоянского направления враг не снял ни одного полка.

Катуков отдал приказ остановиться, закрепиться на занятых рубежах, незначительными контратаками создавать видимость у противника поиска слабых мест в его обороне. Но у сел Сырцово и Верхопенье решено было всерьез прощупать силы немцев. Командарм связался с 6-м танковым корпусом Гетмана и приказал ему к 5 часам утра сосредоточить свои войска в урочищах Толстое и Плотовое, чтобы атаковать противника в направлении Раково, Сырцово и Верхопенье[178].

Но наступление не состоялось. Разведка донесла, что в этом районе немцы сосредоточили большое количество танков и артиллерии, собираются встретить наши войска мощным контрударом. Катуков задумался: стоит ли ограниченными силами затевать наступление? В его успехе сомневались Баранович и Шалин. Тогда принимается новое решение. Вдогонку за первым приказом пошел второй — воздержаться от атаки и перейти к обороне в районе сосредоточения.

В наступление перешли немцы. Рано утром около 70 танков в сопровождении пехоты вышли из села Красный Узлив и ударили между урочищем Силино и Плотовое. Разгорелся тяжелый танковый бой.

Генерал А. Л. Гетман вспоминал: «…гитлеровцы, атаковавшие нас с 14 июля, встретили дружный отпор. Несмотря на свою малочисленность (после боев 10 июля у Гетмана в строю осталось 35 танков и 10 орудий. — В. П.), части корпуса успешно отразили все дальнейшие атаки врага, предпринятые им в этот день, а также 15 июля, видимо, с целью улучшения позиций. Характерно, что гитлеровцы теперь, после понесенных ими потерь, действовали небольшими группами и далеко не так напористо, как в предшествующие дни. Во всем этом чувствовался надлом их сил и в особенности духа. Несомненно, они уже видели провал планов своего командования»[179].

Начиная с 15 июля 1943 года ставка Гитлера окончательно отказалась от наступательных действий и стала бросать танковые дивизии для штопки прорывов наших войск, перешедших в наступление северо-восточнее Брянска, восточнее Орла, на Миус-фронте.

Докладывая командующему Воронежским фронтом о боях последних дней, Катуков говорил, что противник не оказывает никакого сопротивления, переходит к обороне, а в отдельных случаях откатывается на старые позиции, которые занимал до начала наступления. Ватутин, в свою очередь, обрадовал его тем, что такая картина происходит по всему фронту.

Можно было с уверенностью сказать, что Красная Армия выстояла в одном из крупнейших сражений Великой Отечественной войны.

Победа! Она далась нелегко. Десять дней изнурительных и кровопролитных боев измотали людей физически, но не отняли у них воли к борьбе, не сломили боевого духа.

Сражение на Курской дуге привлекало внимание не только советского народа, но и людей всего мира. Печать и радио ежедневно рассказывали о происходящих там событиях. Например, радиостанция Сан-Франциско 10 июля 1943 года передавала в эфир такой текст: «Сейчас на Восточном фронте немцы не могут противостоять Красной Армии. Германские войска несут небывало тяжелые потери. Если русским удастся отстоять Курск и освободить Белгород, это будет крупнейшей победой, хотя она и будет получена дорогой ценой.

В настоящий момент нет даже признаков ослабления военной мощи или боевого духа советских войск. Россия стала значительно более сильной в течение последнего года. Моральное состояние ее народа, ее армии находится на очень высоком уровне. Ненависть к тем, кто вторгается в пределы Советского Союза, растет в советском народе с каждым месяцем»[180].

16 июля 1943 года 1-я танковая армия была выведена из боев и направлена в тыл. Ее части и соединения разместились в селах Обоянского района. Лишь 6-й танковый корпус продолжал преследовать отступающего противника.

Так развивались основные события на Курской дуге. Курская операция имела два этапа — оборонительный и наступательный. Она многим обогатила советское военное искусство. Впервые на Воронежском фронте, на Белгородском направлении, были введены в прорыв крупные подвижные силы при наступлении. Становилось ясно, что главное назначение танковых армий — глубокое вторжение в оперативную оборону противника с целью ее дезорганизации, а не прорыва.

Своеобразная тактика применения частей и соединений также способствовала успешному ведению боевых действий. Катуков писал об этом:

Острие танкового клина вражеской группировки в период Курской битвы надломилось при ударе о бронированный щит 1-й танковой армии под Обоянью, окончательно сломалось под Прохоровкой. Не случайно генерал Готт, командующий 4-й танковой армией, считал, что основной задачей после прорыва обеих полос противника будет разгром «1-й танковой русской армии, ибо без ее уничтожения дальнейшее проведение операции немыслимо».

Под Курском советские армии доказали, что могут наступать не только зимой, но и летом.

Победа под Курском досталась нам слишком дорогой ценой. О потерях, конечно, говорили и писали, но в традициях того времени свои потери старались приуменьшить, зато преувеличить потери противника. Лишь после снятия грифа «Совершенно секретно» с военных архивов в 1993 году мы узнали подлинную картину — «общие потери войск составили 863 305 человек, из них безвозвратные (убитые, умершие от ран, попавшие в плен) — 254 470 человек. Красная Армия потеряла 6044 танка, 242 самоходных орудия и миномета, 1656 самолетов. Противник потерял под Курском около 50 000 солдат и офицеров. На поле боя осталось более 2000 танков, 3700 самолетов, до 4000 орудий»[182].

Разные выводы из этой битвы делали военные специалисты и историки, но все сходились на том, что Курское сражение явилось последним крупным немецким наступлением, что оно ознаменовало поворотный пункт в ходе войны и привело к краху гитлеровскую Германию.