Группа «Янки»

Глава 3 Смена задачи

Когда после бесчисленных проволочек и сомнений было принято окончательное решение начать эвакуацию семей американских военнослужащих из Европы, началась бурная и, похоже, несогласованная деятельность, призванная закончить ее раньше, чем начнутся боевые действия. Чтобы добраться до базы Рейн-Майн, на что обычно уходил один час, в этот вечер потребовались целых четыре. Между моментом, когда Пэт Бэннон и другие покинули жилую зону и добрались до авиабазы, находились четыре часа напряженного движения по автобану.

Немецкая полиция, усиленная военным персоналом, создала на маршруте систему контрольно-пропускных пунктов. На каждом пункте сержант, сопровождавший автобус, должен был предъявить документы прежде, чем двигаться дальше. На одной из контрольных пунктов, Пэт заметила, что немцы задерживают некоторых людей. Посреди автобана стоял изрешеченный пулями автомобиль. Рядом с ним что-то было накрыто белой тканью с красными пятнами. Никто не мог представить себе, какое преступление могло вызвать у немцев такую реакцию. Какова бы не была эта причина, присутствие немцев с пистолетами-пулеметами наготове подчеркивало серьезность ситуации. Последний пост был у главных ворот базы Рейн-Майн. Прежде, чем автобусу позволили въехать, в него зашли солдаты охраны ВВС и проверили у каждого удостоверение личности.

Они также держали оружие наизготовку. Еще двое солдат охраны приказали водителю автобуса открыть багажное отделение. Один из них принялся проверять багаж и водителя, другой в это время стоял в стороне, держа водителя под прицелом. Немецкие полицейские, дежурившие у ворот совместно с американцами, отвели в сторону для допроса двух женщин. Пэт поняла, что это были немецкие граждане, пытавшиеся эвакуироваться вместе с американскими семьями.

На авиабазе кипела деятельность. На одном из перекрестков автобус остановился, пропуская колонну грузовиков, отъехавших от летного поля и направившихся к оставшимся позади воротам. В грузовиках находились американские солдаты, подкрепления из штатов, попавших под действие программы РЕФОРДЖЕР. Пэт догадалась, что иждивенцев собирались вывозить на тех же самолетах, что доставляли сюда подкрепления. Возможно, этот кошмар почти кончился. По крайней мере, это была последняя остановка на этой стороне Атлантики. Но вместо того, чтобы везти людей к терминалам, автобусы высадили их у гарнизонного спортивного зала. Там собралось уже большое количество людей. На полу спортзала были выложены ряды одеял, образуя спальные места. Семьи группировались по подразделениям. Некоторые женщины их батальона, доставленные сюда на первой волне автобусов, заняли места для остальных. Вновь прибывшим объявили, что, так как терминал переполнен эвакуируемыми, их разместят в спортзале, пока не придет их очередь. Пэт сказали, что персонал ВВС работает над организацией эвакуации лучше и с больше отдачей, чем армейский, однако есть серьезные проблемы с перемещением всех семей, стекающихся на Рейн-Майн. Один из офицеров ВВС сказал им, что люди, размещенные в спортивном зале, останутся там, по крайней мере, до утра.

Это расстроило Пэт. Она, как и другие жены и матери, была готова уехать. Они, наконец, настроили себя на этот окончательный рывок. А теперь им придется провести ночь в открытом спортивном зале с сотнями других удрученных и обеспокоенных людей. Казалось, любое действие только добавляла еще больше волнения и чувства подавленности. Однако, несмотря на прискорбность ситуации, ее приходилось терпеть. Пэт решила, что она сможет продержаться еще немного. Так пришлось. Небольшая группа начинала зависеть от нее. И увеличиваться. К ним присоединилась Джейн Ортелли, жена механика-водителя танка Шона. Ей было всего девятнадцать, и она никогда не покидала штата Нью-Джерси, прежде чем они переехали в Германию. Во время посадки в автобусы, Джейн стояла в стороне, прижимая к себе четырехмесячного ребенка, словно плюшевого медвежонка, пытаясь согреть и защитить его. Пэт подошла к ней и настояла на том, чтобы она присоединилась к ним, так как они размещались в одном автобусе. Джейн была ей благодарна и испытала некоторое облегчение.

К группе присоединилась также восьмилетняя девочка по имени Дебби. Ее единственный родитель был военным медиком, оставшимся на границе. Фрэн Уилсон вызвалась сопроводить ее в Штаты, где ее встретят бабушка и дедушка.

Пэт и ее «группа» самостоятельно расположились в небольшом углу, собрав восемь матрасов и сдвинув их вместе. Четверо взрослых расположились по углам, разместив детей в центре. Джейн держала ребенка на руках, не желая отпускать его ни на минуту. Сейчас он казался ей единственным, что имело значение в мире. Сара, преодолевая свои страхи, настаивала на собственной кровати, как и ее братья. Шон и Дебби разместились вместе. Шон, несмотря на то, что он был на год младше, взял на себя роль старшего брата и помогал Дебби. Он пытался объяснять ей все так же, как отец пытался объяснять ему. Дебби внимала каждому его слову, словно Евангелию, потом задавала Шону другие вопросы. Но, по крайней мере, сейчас она могла говорить и, казалось, чувствовала себя более непринужденно. Курт настаивал на том, чтобы находится рядом со своей «приятельницей» Сью. Он наслаждался всем вниманием, которое она ему уделяла.

Ночь принесла мало отдыха. Страх, опасения, дискомфорт и опасение пропустить эвакуацию держали взрослых в напряжении, в то время как дети оставались заведены «приключением» этой поездки. Некоторые взрослые переговаривались вполголоса, ища компанию в попытке уйти от страхов. Другие просто ушли в себя, будучи уже не в состоянии справиться с мрачной реальностью, в которой они оказались. Пэт молилась, чтобы завтра все закончилось. Это должно было закончиться. У нее оставалось мало сил. Это должно было закончиться в ближайшее время. Только истощение позволило ей поспать несколько часов.

Движение к терминалу началось рано. Группы эвакуируемых направлялись туда в том же порядке, в котором прибывали сюда. У Пэт и ее маленькой группы было немного времени на завтрак перед своей очередью. Все устали. Ночью почти невозможно было хорошо отдохнуть. Холодная еда, переполненное помещение, мало сна в одежде и общее ощущение тяжелого испытания доводили женщин и детей до изнеможения. Пэт не могла вспомнить, чтобы когда-то ощущала себя более усталой и несчастной. Поездка к терминалу прошла в тишине.

Перемещение тысяч людей, эвакуированных ранее, оставило свой след на терминале. Чистое современное здание, встретившее Шона и Пэт по прибытии в Германию, было завалено мусором и брошенными одеялами и одеждой. Те, кто покинул зал ранее, смешались внутри терминала с теми, кто провел всю ночь там.

Оглядываясь вокруг, Пэт подумала, что хотя в спортивном зале они ощущали себя несчастными, пребывание здесь было еще хуже.

У дверей рядовой ВВС записал их имена, выдал номерки и направил на второй этаж, где они должны были ждать, пока их номер не будет назван. Со второго этажа, по крайней мере, можно было смотреть на летное поле и садящиеся самолеты. По другую сторону стоянки технического обслуживания расположились грузовики и автобусы, ожидающие солдат, прибывающих из Штатов. Пэт и дети смотрели, как большой С-141[9] вырулил на стоянку. Створчатый хвостовой люк открылся, словно пасть аллигатора. Как только опустилась грузовая аппарель, солдаты начали выбегать из самолета по двое, строясь по отделениям и взводам под командованием сержантов. Построившись, они двинулись к машинам, начав грузиться. Не дожидаясь, пока солдаты окончательно высадятся, персонал ВВС занялся самолетом. Неуклюже подтянулся топливозаправщик, начав заправлять самолет. Всем, похоже, хотелось как можно быстрее развернуть С-141 и поднять его в воздух.

Женский голос начал выкрикивать номера и раздавать указания. Никто из небольшой группы Пэт не услышал своих счастливых номеров. Они оставались, глядя на счастливчиков, которые выходили на поле, строились в две линии и направлялись к С-141. Наземный персонал закончил с самолетом и подготовился к приему другого, уже приближающегося огромного С-5. Вид этого самолета вызвал волнение. Фрэн сказал Пэт, что она уверена, что они полетят на этом. В душе, Пэт молилась, чтобы так оно и было.

* * *

На мгновение, в долине перед позициями группы «Янки» воцарилась почти полная тишина. Это была тупая, мертвая тишина, которая приходит после того, как вы долго слушали оглушительный грохот. Треск и хлопки патронов для стрелкового оружия, взрывающихся в горящих советских машинах и редкие далекие выстрелы танковых орудий были единственными звуками, доносящимися из долины. Расстояние и танковые шлемы скрывали стоны и крики раненых, находящихся в агонии или сгоравших заживо в своих уничтоженных машинах. Пулеметный огонь на правом фланге напомнил Бэннону, что не все советские силы прекратили боевые действия. Он смотрел, как короткий поток трассеров ударил по группе из четырех русских, пытавшихся подняться наверх холма. Как только стрелок определил дистанцию, он ударил по центру этой группы длинной очередью. Хотя некоторые пули лишь ударили в грязь, несколько нашли себе цели. Русские либо кувыркаясь покатились вниз или просто свалились замертво.

На мгновение он подумал отдать приказ прекратить огонь. Русские понесли уже достаточно потерь.

Но этот приступ гуманизма быстро сменился холодными, практическими и профессиональными соображениями. Если позволить этим выжившим жить дальше, они смогут напасть на склады боеприпасов или сделать еще что-то. Группа «Янки» их больше не увидит, но с ними может столкнуться другая рота войск НАТО. Они были на войне, войне, которую начали советы. И Советы должны были заплатить за это.

На частоте роты начали поступать отчеты по мере того, как другие танки принялись искать и уничтожать уцелевших русских. Оба танковых взвода доложили об отсутствии потерь, израсходовании в общей сложности тридцати семи снарядов и передав завышенные данные по потерям противника. Только на одной из ITV была повреждена и уничтожена пусковая установка. Ее экипаж не пострадал, а машину осталась на ходу. Но без пусковой установки и прицела она была бесполезной. Бэннон приказал Улецки перенести все выстрелы ТОУ в действующую ITV и отправить поврежденную машину на приемный пункт технического обслуживания.

Затем он вызвал C3 батальона и передал ему отчет о ситуации или СИТРЕП.

Получив доклады и установив состояние подразделения, Бэннон приказал группе прекратить огонь и перейти на запасные огневые позиции. Дымовая завеса вдоль вершины дальнего холма все еще держалась, а третья рота советского мотострелкового батальона находилась неизвестно где. Передовое подразделение имело только пять танков вместо положенных восьми и пятнадцать БМП вместо положенных двадцати. Возможно, советский мотострелковый батальон понес такие потери в ходе боя с кавалерией, что им пришлось объединить две слабые роты в одну сводную. Или, возможно, гибель остальной части батальона убедила командира третьей роты, что у него будет больше шансов против КГБ, чем против американцев. Или возможно, советский командир роты решил остановиться на гребне холма и навязать пока еще невидимому противнику дуэль на дальней дистанции, пока дым не рассеется и не подойдут подкрепления. В любом случае, теперь ход был за противником. Группа была готова парировать его.

Пока Бэннон решал важные тактические вопросы, Келп высунулся из люка, осматривая в бинокль бойню, в создании которой принял участие. Когда Келп насмотрелся, Фолк медленно переместился в баше, чтобы сделать то же самое. Ортелли, вид на долину которому закрывал уступ, где расположился «66-й», попросил их описать ему эту сцену.

Говоря вполголоса, чтобы не мешать ходу мыслей своего командира, Фолк и Келп красочным образом описали это ужасное зрелище. Фолк особенно гордился уничтожением «его» Т-72 с минным тралом и убедился, что Келп не пропустил этот момент.

Ортелли тоже хотел высунуться и посмотреть, как обстоят дела, но знал, что лучше спросить разрешения. Он намекнул, но ответа не получил. Порой трудно было быть членом экипажа танка командира группы. Бэннон редко помогал им в техническом обслуживании танка и вооружения. Тем не менее, танк, радиостанция и гусеницы всегда должны были быть в готовности двигаться вперед. Сущее наказание. Экипаж должен был быть подготовленнее и правильнее, чем экипажи других танков. Не потому, что командиры были ограми[10].

Командиры имели со своими экипажами менее формальные и более близкие отношения, чем с экипажами других танков роты. Но командир оставался командиром, и, ни он, ни экипаж никогда не забывали этого.

Улецки только начал успокаиваться. Он ощущал опустошенность, физическую и моральную. Все, что он мог сделать, это поднять флягу и набрать в рот воды. Прополоскав секунду рот, он сплюнул ее за борт танка. Во рту еще свербело от рвоты, но не так сильно. Покончив с это процедурой, он на мгновение присел, глядя, как члены экипажей ITV перемещаются между машинами, перенося выстрелы в неповрежденную. День клонился к вечеру, солнце мягко светило над верхушками деревьев. За исключением случайных хлопков и взрывов боеприпасов внизу, в долине, все было тихо и мирно. Старпом думал о том, как хорошо было бы, если бы все это закончилось хотя бы на день или даже на час, чтобы было достаточно времени, чтобы взять себя в руки. Ослепительная вспышка и ударная волна множества взрывов обрушились на Улецки, заставив его отшатнуться. Он инстинктивно упал на пол боевого отделения как раз перед тем, как зелень леса исчезла во взрывах и пламени.

* * *

Советский майор был полностью растерян. Ничего, абсолютно ничего в этот день не шло правильно. Сначала, регулировщики направили их колонну на неправильные позиции перед атакой. Они почти, что пересекли границу до запланированного времени наступления. На то, чтобы развернуться и отойти на правильные позиции, ушло все утро. Затем сопротивление американской кавалерии оказалось гораздо сильнее, чем они ожидали. Второй эшелон дивизии, в который входил его батальон, был вынужден вступить в бой еще до того, как были выполнены первоначальные задачи дивизии. Задержка потребовала полного пересмотра плана, который разрабатывался и отрабатывался на протяжении месяца. Артиллерийские подразделения находились не на тех позициях и не располагали подробными планами огневого воздействия, необходимыми для правильного обеспечения прорыва. И, в довершение всего, командир его батальона погиб, оставив майора на командовании.

Майор пребывал в мрачном настроении. И даже вид горящей американской техники не радовал его. Он увидел слишком много уничтоженной советской. Приказы и боевая задача крутились в голове. Она была достаточно проста: пересечь основную долину, войти в небольшую боковую и захватить главную цель полка, место, где пересекались два автобана. Но майору не было дано никакого времени на то, чтобы разработать план наступления, должным образом провести разведку и определить цели для артиллерийской поддержки. Командир полка, под давлением своего командира просто двигаться вперед так быстро, как это было возможно, а об артиллерийской поддержке позаботиться кто-то другой. Даже политический офицер батальона заткнулся, когда они говорили о том, что батальон, атаковавший в этом месте раньше, потерпел неудачу. Ничего, однако, не оставалось, кроме как смириться, выполнять приказы и надеяться на лучшее. Майор возлагал все надежды на эффект от использования химического оружия и атаку с неожиданного направления. Выйдя на исходный рубеж, он еще раз осмотрел массу сгрудившихся вокруг него машин, а затем закрыл люк.

* * *

Погрузившегося в свои мысли Бэннона выбросили в реальность разрывы артиллерийских снарядов слева от него на занятом группой «Янки» холме. Он ничего не видел, но не сомневался, что позиции штабного и, возможно, 2-го взвода находились под обстрелом. Вторая атака началась.

— ГАЗ! ГАЗ! ГАЗ! — Раздался чей-то искаженный противогазом крик на частоте группы, взвинтивший экипаж «66-го».

Как один, они распахнули противогазные сумки и начали надеваться маски. Сначала снять танковые шлемы. Затем подбородок вперед и натянуть противогаз. Проверить прилегание, надеть капюшон. Надеть танковый шлем и подключить микрофон противогаза к шлему. И все это должно быть сделано менее чем за двадцать секунд.

— «Ромео-25», это «Танго-77». ШЕЛЛРЕП, прием.

— «Танго-77», это «Ромео-25». Продолжайте.

— Это «Танго-77». Разрывы ОФ — и химснарядов от 190896 до 199893. Количество и калибр не установлены, прием.

Из переданных координат Бэннон понял, что командир 2-го взвода, передавший это сообщение, и сам взвод были в безопасности. Но старпом и ITV получили по полной программе. Из того, что советы стреляли только по вершине холма, а не по реальным позициям двух танковых взводов группы, очевидно, следовало, что они не знали точного расположения группы. Советы стреляли вслепую. Это было хорошо для группы в целом, но Бэннон не сомневался, что это обстоятельство было слабым утешением для Улецки и его подчиненных. При условии, конечно, что Улецки еще был жив.

— «Танго-77», это «Ромео-25». «NBC-1» нужен так быстро, как это возможно, прием.

— «Ромео-25», это «Танго-77». Работаем над этим, конец связи.

Группа не получала от батальона предупреждения, что советы используют химическое оружие. Возможно, это был недосмотр с их стороны. На всякий случай, Бэннон счел необходимым передать сообщение об обстреле как можно скорее. Этот новый факто обещал только сделать их жизнь еще более невыносимой. Бэннон решил не ждать полного доклада от 2-го взвода, прежде чем доложить в штаб батальона. Информация вызвала большую озабоченность на частоте батальона. Судя по крикам и нервным переговорам, группа «Янки» была первым подразделением бригады, попавшим под химический удар. Быстро был сделан вывод, что советы стремились добиться прорыва, и были в отчаянии. Химическая атака, массированный артиллерийский обстрел и потеря связи со старпомом и ITV были признаками того, что удача изменила группе.

Тени в долине становились длиннее. Наступил ранний вечер, а конца советскому обстрелу не было видно. Огонь по холму велся непрерывными огневыми налетами по десять минут. 2-й взвод составил свой отчет «NBC-1», из которого следовало, что советы использовали GB, нестойкий газ общеядовитого[11] действия. Если обстрел этим конкретным отравляющим веществом не будет закончен, GB вскоре забьет фильтры противогазов настолько, что сделает их бесполезными. Группе придется быстро менять фильтры или при следующем химическом ударе она понесет тяжелые потери.

К удивлению Бэннона, другое советское артиллерийское подразделение начало ставить мощную дымовую завесу прямо перед позициями группы. Они собирались атаковать в ближайшее время. Бэннон полагал, что советы будут дожидаться ночи. Но, видимо, их командование требовало прорыва и они не могли ждать. Но это уже не имело значения. Наводчики танков и расчеты «Драконов» механизированного взвода уже переключались на тепловизионные прицелы. Дымовая завеса, которую с таким трудом ставили советские артиллеристы, даст атакующим силам весьма скудные преимущества, если даст вообще.

2-й взвод первым сообщил о новой атаке. Советские машины появились на дистанции 2 500 метров зелеными точками в тепловизионном прицеле. Советы направлялись от линии деревьев к высоте на правом фланге группы, где располагались позиции группы «Браво». Они собирались двигаться или прямо к деревне, или к позициям «Браво». Бэннон доложил S3 батальона о появлении противника и направлении его атаки. S3 ответил, что группа «Браво» находится не в той форме, чтобы вести бой. Имея только два исправных танка и три расчета «Драконов», она не сможет даже защитить себя, не говоря уже о том, чтобы остановить решительную атаку. Группе «Янки» снова придется принять на себя основную тяжесть вражеской атаки.

Из-за дальности и низкого качества картинки в тепловизионном прицеле было невозможно различить, какие из идущих в атаку точек были танками, а какие БМП.

Бэннон приказал 2-му взводу открыть огонь ОБПС по передовым точкам, полагая, что советскую атаку возглавляют танки. 3-му взводу он приказал стрелять через деревню по центральным и замыкающим машинам, как только те выйдут из-под прикрытия деревьев. Им следовало вести огонь БКС, следуя из предположения, что целями, в соответствии с советской доктриной, будут БМП. Механизированному взводу следовало перехватываться все машины, которые все же прорвутся. Так как не оставалось времени для скоординированной засады, подобной той, в которую группа поймала первый эшелон противника, Бэннон дал команду открыть огонь, а сам занялся тем, чтобы ввести в бой некоторую дружественную артиллерию.

Когда началась стрельба, Бэннон возился с картой и карандашом в тесном пространстве рабочего места командира танка. Резиновые перчатки и противогаз делали движения еще более неловкими. Он искал на карте соответствующие ориентиры для артиллерии, когда шланг его противогаза плюхнулся прямо на карту, загораживая обзор. Ему пришлось отвлечься и забросить шланг, на конце которого находился фильтр, через плечо. Это удалось сделать это, только оторвав взгляд от карты. Кроме того, фильтр своим весом натянул шланг, заворачивая голову в сторону. Бэннона поразило, что он вообще был в состоянии сделать все это. Но вот ему удалось найти нужный ориентир, связаться с FSO и отправить запрос на артиллерийский огонь.

* * *

Вторая атака застала Гаргера врасплох. Он не ожидал, что советы окажутся настолько глупы, чтобы продолжить наступление на этом участке. Он читал, что советы никогда не будут подкреплять части, потерпевшие поражение. В Красной Армии была практика бросать все вперед там, где атака была успешной. Здесь им этого не удалось, и Гаргер был уверен, что не удастся и сейчас. Даже артиллерийские снаряды, рвавшиеся справа от него, достаточно близко, чтобы он мог ощущать ударные волны, не заставили его поменять своего мнения. Гаргер выслушал приказ командира и подтвердил его получение. Затем оценил советские силы, которые ему было приказано атаковать, и дал инструкции взводу. Затем он серьезно подошел к вопросу убийства русских.

* * *

Когда артиллерия открыла огонь, Бэннон вновь оценил обстановку. Он затребовал доклад от каждого взвода. 2-й взвод доложил, что они уничтожили шесть машин, но не смогли остановить еще пять, которые исчезли к югу от деревни. Бэннон предположил, что эти пять машин отошли на юг, и намеревались, используя деревню в качестве прикрытия либо попытаться прорваться в небольшую долину, либо подняться на холм, занятый группой «Браво». Механизированный взвод должен был быть готов встретить их.

3-й взвод, находившийся на меньшей дистанции от противника, наслаждался более высоким процентом попаданий в первых залпах. Они легко накрыли машины на склоне холма и теперь играли в кошки-мышки с советскими машинами, которые только вышли из-под прикрытия деревьев. Наблюдая за происходящим, Бэннон заметил, как танки 3-го взвода позволили двум или трем советским машинам выйти из-за деревьев и начать спускаться по склону. Когда они отошли на 100 или около того метров от любого укрытия, взвод дал залп. В одно мгновение советские машины, до того движущиеся зеленными точками в тепловизионном прицеле, остановились и вспыхнули зеленым, когда жар от начавшихся пожаров дал более четкое изображение в тепловизоре.

Доклад Хардинга, командира механизированного взвода, предупредил Бэннона о том, что пять советских машин, которые исчезли к югу от деревни, движутся по небольшой долине. Небольшие советские силы состояли из двух Т-72 и трех БМП. В голосе командира взвода не было никаких признаков волнения или замешательства. Бэннон испытывал больше опасений, чем Хардинг.

Было бы гораздо лучше, подумал Бэннон, если бы в небольшой долине, куда двигались Т-72, были какие-либо танки. У него не было уверенности в способности «Драконов» остановить танки.

* * *

Это была катастрофа, кровавая катастрофа и советский майор не мог ни черта с этим сделать, кроме как довести безумие, в котором он оказался до окончательного завершения. Быстро осмотревшись, он увидел, что только два танка и две другие БМП пересекли основную долину и добрались до небольшой боковой. Он понятия не имел, какого черта собирается делать, когда достигнет своей цели. Планирование этого следовало отложить на потом. Все, что он хотел сделать, это выйти из зоны обстрела американцев и найти укрытие. Майор направил остатки своих сил к небольшой обнесенной стеной ферме в боковой долине, в надежде, что сможет найти там укрытие.

* * *

Механизированный взвод был готов. Используя соединенные в петлю безбатарейные телефоны, командир взвода передал указания Погару и командирам отделений. На два танка Т-72 на ферме приходилось спешенная пехота и два «Дракона». Полгар со своими двумя «Драконами» и пулеметами М2 брал на себя БМП и подавляющий огонь. На тот случай, если «Драконы» потеряют цели, пехотинцы на ферме держали наизготовку легкие противотанковые гранатометы LAW.

Они позволили советам приблизиться к ферме на 300 метров и открыли огонь. На такой дальности было очень трудно промахнуться «Драконом». Этого и не произошло. По приказу Хардинга, каждый пулемет и расчет «Дракона» во взводе открыли огонь. Скорость и точность, с которой было способно убивать современное оружие, была столь же удивительной, сколь и страшной. Если бы советы уцелели под огнем «Драконов» и массированным пулеметным обстрелом, они были бы весьма впечатлены вступлением в бой механизированного взвода.

Стрельба медленно стихла. Бой длился около двадцати минут с того момента, как противник впервые был обнаружен до того, как был отдан приказ о прекращении огня. Советская артиллерия прекратила обстрел позиций штабного взвода и участка перед позициями группы. Когда дымовая завеса рассеялась, в долине справа от позиций группы виднелись двадцать три новых разбитых и горящих остова.

Восемь Т-72 и пятнадцать БМП составляли больше роты, но меньше мотострелкового батальона. Почему так было, тогда никого не интересовало. Все, что было важным, это то, что советская атака прекратилась. Словно боксеры после раунда, противники разошлись по своим углам, зализывая раны, и глядя друг на друга, готовясь к следующему раунду.

Начали поступать доклады командиров взводов, но Бэннон оборвал их и попытался установить связь с Улецки. Ответа он так и не получил. Младший лейтенант МакАлистер, командир второго взвода, доложил, что один из его экипажей видел в тылу горящую машину. Бэннон немедленно связался с первым сержантом Гарретом и приказал ему отправить к позициям старпома санитарную и ремонтно-восстановительную машины. Затем Бэннон вывел «66-й» с позиции и направил вверх по склону к позициям штабного взвода. По дороге он связался со 2-м взводом, чтобы узнать, есть ли еще признаки присутствия отравляющих веществ. МакАлистер ответил, что следов присутствия любых отравляющих веществ нет, и запросил разрешения снимать противогазы. Это было само собой разумеющимся. 3-й взвод получил аналогичной разрешение, после проверки своих позиций. Поскольку «66-й» направлялся к центру позиций, куда была направлена химическая атака, экипаж оставался в противогазах.

Танк приблизился к переставшей существовать позиции штабного взвода и сошел с дороги. Тускло освещенные слабым светом позднего вечера воронки от разрывов и выкорчеванные слабо горящие деревья преградили путь. Приходилось двигаться медленно, так как Ортелли был вынужден тщательно выбирать путь через эти завалы. Несмотря на все его мастерство, гусеницы угрожали слететь на мешанине воронок и хаотично поваленных деревьев. За размолоченным лесом Бэннон смог различить горящую машину.

Состояние трех машин, составлявших штабной взвод, было под стать разбитому лесу. Одни ITV, ярко горя, валялась на боку. На бронированных алюминиевых бортах плясали отсветы внутреннего пожара. Горящая резина и дизельное топливо давало густое облако медленно ползущего черного дыма. Пусковая установка ракет «ТОУ» второй ITV была разбита, обломки электроники свисали на остатках проводов. Сзади и по центру позиций ITV располагался «55-й». У его правого борта двигались несколько человек. Они были без противогазов, так что экипаж «66-го» тоже снял их, как только танк остановился.

Бэннон спешился и направился к «55-му». Улецки стоял на коленях над лежащей на земле фигурой. Он посмотрел на подошедшего Бэннона, потом снова переключился на лежащего. Три человека лежали на земле, еще двое сидели рядом с бортом «55-го». Даже из того, что мог видеть Бэннон, следовало, что они были ранены и при этом тяжело. Двое из экипажа «55-го», заряжающий и наводчик возились с раненными. Они неистово старались что-то сделать, но не знали, с чего начать и что делать с телом, которое было настолько разорвано.

Бэннон отвлекся, наступив на хрустнувшую под ногой сломанную ветку. Он посмотрел вниз и отскочил в ужасе. Веткой оказалась оторванная, изуродованная и окровавленная человеческая рука. Мгновение он оказался не в состоянии делать что-либо, кроме как смотреть на нее помутневшим взглядом, будучи не в силах заставить себя думать и двигаться. Только когда к нему продрался Фолк, держа в руках набор первой помощи из «66-го», он смог двинуться дальше. Даже тогда он шел медленно и осторожно, глядя под ноги. Группа оказалась вовсе не заговоренной. За победу во втором раунде пришлось заплатить кровью.

Добравшись до танка, он осмотрел каждого раненого, тогда как Фолк и члены экипажа «55-го» начали рвать на них одежду, чтобы осмотреть и обработать раны. Один из солдат потерял ногу. Он корчился от ужасной боли, мотая головой из стороны в сторону, руки взрывали землю рядом. Другой раненый просто лежал не двигаясь. Бэннон проверил его еще раз, чтобы убедиться, что тот дышит. Осмотрев трех других раненых, он убедился, что никто из них не остался без руки. Бэннон на мгновение обернулся, осматривая разбитую местность. Мысль о том, что еще кто-то из его солдат был там, разворованный на части, была мерзкой и страшной.

Кто бы это ни был, он уже не нуждался в помощи. Были те, кто требовал более пристального внимания. Бэннон опустился на колени рядом с лежащим на земле телом, над которым склонился Улецки.

Сначала он внимательно его осмотрел. Это был Sp4 Томас Лорриет, механик-водитель «55-го». Он был родом из небольшого городка где-то в Индиане. Лорриет лежал без движения. В его правой руке все еще был зажат шланг противогаза. Рот был открыт, словно он хватал им воздух. Глаза были широко раскрыты, но ничего не видели. Кожа была пепельно-бледной. Он был мертв.

Бэннон пострел на Улекци, который продолжал смотреть на тело Лориета. Тот был в шоке. Бэннон никогда не видел его столь подавленным. Через несколько мгновений старпом, наконец, осознал, что командир смотрит на него. Он повернулся и сказал, не выражая никаких эмоций:

— Экипаж ITV переносили выстрелы «ТОУ», когда начался обстрел. Минуту было тихо, но потом начался настоящий ад. Они не знали, куда им деться. Кто-то просто упал на землю. Кто-то пытался укрыться под машинами. А один остался лежать там, потому что был ранен. Он звал на помощь, но никто не помог ему. И он продолжал кричать, пока газ не добрался до него. Химическая тревога была отменена раньше, чем он умер. Но мы просто зашкерились и ждали.

Когда все еще не кончилось, я приказал Лорриету отвести танк назад. А он ничего не ответил. Я начал кричать, но он не отвечал. Я материл его, называя самыми грязными словами, которые только приходили мне в голову. Весь экипаж орал на него, требуя убрать отсюда танк. Он весь трясся.

Дым, пыль и газ начали просачиваться в танк. Осколки были по броне, а каждый следующий снаряд рвался, казалось, все ближе. Мы все орали на Лорриета, пока не охрипли. А он не отвечал.

Улецки смолк на мгновение. Его начало колотить. Глаза заволокли слезы. Он на мгновение отвернулся, пытаясь взять себя в руки. Успокоившись, он продолжил:

— Когда обстрел прекратился, мы нашли его таким. Люк был закрыт, но не заблокирован. Он не успел надеть противогаз. Мы все орали на него, а он был уже мертв… Мы не знали этого, мы просто ничего не знали…

С этими словами он замолчал.

Звук двух М113 — БТР первого сержанта и санитарной машины — разорвал тишину. Бэннон протянул руку и взял Улецки за плечо, дабы убедиться, что тот не впал в прострацию.

— Ладно, Боб, я хочу, чтобы ты пошел в машину первого сержанта и связался с командирами взводов. Я еще не принимал от них СИТРЕП-ов, и сам не докладывал командиру батальона. Как только примешь доклады всех командиров взводов, отправишь СИТРЕП для S3 и ЛОГРЕП для S1. Ты меня понял?

Секунду Улецки смотрел на командира группы, как будто тот говорил на каком-то другом языке. Затем моргнул, подтвердил приказ и медленно поднялся. Не говоря ни слова, старпом направился к машине первого сержанта, в последний раз обернувшись и посмотрев на тело Лорриета.

Пока санитары, Фолк и заряжающий «55-го» занимались ранеными, Бэннон схватил за руку сержанта Гвента, наводчика «55-го»:

— В каком состоянии ваш танк?

Гвент посмотрел на него, как на сумасшедшего. Бэннон повторил вопрос. Гвент медленно повернул голову, на мгновение посмотрев на танк, а затем снова на Бэннона.

— Я… Я не знаю. Мы были так заняты ранеными и… Я не знаю.

— OK, OK. Я понимаю. Но о них позаботятся санитары и первый сержант. Мне нужно, чтобы вы проверили танк и выяснили, может ли он продолжить бой. Русские могут вернуться, и группе нужна каждая машина, оставшаяся на ходу. Бери заряжающего и тщательно все проверьте, изнутри и снаружи. Это понятно? — Гвент посмотрел на Бэннона, потом на танк и ответил командиру «да, сэр», и позвал заряжающего. Они оба двинулись в обход танка, проверяя гусеницы и навесное оборудование в надвигающейся темноте.

Как только раненых погрузили в санитарную машину, она двинулась вперед на максимально возможной скорости. Бэннон подошел к первому сержанту и Фолку, смотревшими на исчезающую в темноте санитарную машину. Когда Бэннон подошел к ним, Гаррет спросил его насчет Улецки. Прежде, чем ответить, Бэннон повернулся к М113. Он услышал, как старпом ведет переговоры со штабом батальона, передавая отчет о ситуации, слово за словом. Улецки был в порядке. Тогда Бэннон сказал Гаррету подыскать место для убитых и собрать с каждого личные жетоны, если будет возможно их найти. Фолка он отправил к ITV с поврежденной пусковой установкой, проверить, осталась ли машина на ходу. Когда они принялись за исполнение поставленных задач, Бэннон направился обратно к «66-му».

Ортелли ходил вокруг танка, проверяя гусеницы и внешнее оборудование. Время от времени он останавливался, приглядываясь к головкам болтов, иногда смахивая налипшую грязь. Убедившись, что все болты были на месте, он двигался дальше. Келп сидел, высунувшись из командирской башенки, держа наготове пулемет и отслеживая переговоры по радио.

Он отслеживал взглядом первого сержанта, занимающегося своей незавидной работой. Увидев приближающегося Бэннона, Келп повернул голову обратно на восток, обратив взгляд на темные холмы за долиной.

Бэннон не осознавал, насколько он устал, пока не попытался забраться на «66-й». Он не смог забросить ногу на надгусеничную полку и упал на спину. Передохнув секунду, он взялся обеими руками за поручень, держа одну ногу на земле, а второй уперев в борт танка.

Подпрыгнув и подтянувшись, он смог втащить себя на надгусенчиную полку. Он на мгновение замер на ней, обдумывая следующий шаг. Принять решение было трудно. Он подошел к башне и сел верхом на орудие. Он смертельно устал, физически и морально. Так много всего произошло, начиная с утра. Мир стал другим для него и для каждого человека в группе. Они не сдвинулись с места, остались там же, где и были, но то, что они видели сейчас, было чуждым и странным. Всего было слишком много, чтобы усталое сознание могло принять все это. Командир группы отключил мозг, и просто сидел на 105-мм орудии «66-го».

Подошедший Фолк заставил его вздрогнуть. На мгновение Бэннон потерял равновесие и едва не упал с орудия, на котором сидел. Он почти заснул. Страшный день, наконец, закончился, и стало темно. Краткая дрема только усилила ощущение истощения. Горящая ITV раскалилась докрасна, небольшие языки пламени пожирали последнюю уцелевшую резину. За деревьями он мог видеть все еще горящую советскую технику. Некоторые машины, как и ITV, раскалились докрасна. Другие все еще полноценно горели желтым пламенем, отбрасывая в неподвижный ночной воздух плотные клубы черного дыма. Разбитые и перекошенные деревья добавляли сцене неестественности.

— Капитан Бэннон, вас хочет видеть командир батальона, — сказал первый сержант Гаррет, стоявший перед танком и смотрящий вверх. Пока они смотрели друг на друга, Бэннон собрался с мыслями. — Все в порядке, капитан?

— Да. Да, все в порядке. Дай минуту собраться. Где старик?

— Сказал, что там, где вы виделись в последний раз. Он не был уверен, что попадет сюда и не хотел остаться без последних гусениц, пытаясь сделать это.

— Вы закончили, сержант?

— Да, сэр. Вторая ITV все еще на ходу. Ньювелл собирается отвести ее своим ходом на пункт технического обслуживания. «55-й» тоже на ходу. Единственное, что сорвано антенну. Мы заменили ее при помощи имеющихся запчастей и проверили. «55-й» полностью готов.

— А убитые?

— Мы с Фолком оттащили их в сторону и накрыли брезентом от «55-го». Доложили С1. Больше мы ничего не могли сделать.

Последняя фраза Гаррета прозвучала скорее как отеческий совет, чем констатация факта. Он, конечно, был прав. Вершина холма была неудачным местом для размещения группы. Потребовалась гибель трех человек, чтобы убедить Бэннона в этом. У него не было желания вкладывать в это место что бы то ни было еще.

Он встал на верхней лобовой плите танка и потянулся, а затем присел на корточки, нагнувшись к первому сержанту, и сказал, чтобы тот передал старпому приказ переместить «55-й» ближе к позициям 2-го взвода. Самому Гаррету надлежало следовать за ним. Оказавшись там, первый сержант должен был взять старпома и командира 2-го взвода на свой БТР и двигаться к «66-му», который займет позицию справа от 3-го взвода. Затем ему следовало послать за командирами 3-го и механизированного взводов. Бэннон не сомневался, что как только он переговорит с командиром батальона, поступят какие-то новые сведения. Возможно, даже смена задачи. Но даже если и нет, он хотел собрать командный состав и оценить, как первый день войны повлиял на них и их взводы. «66-й» двинулся с позиций штабного взвода, осторожно пробираясь через завалы, прежде, чем достиг дороги. Как только он выбрался на дорогу, потребовалось всего несколько минут, чтобы вернуться на их прежнюю позицию. Они не заняли в точности прежнюю позицию, оставшись в лесу примерно в десяти метрах от его края. Другие танки тоже отошли, чтобы продолжать следить за своими секторами, но не быть хорошо видимы из долины. Командир батальона ждал, пока «66-й» займет позицию. Бэннон оказался прав по обоим пунктам. Подполковник Рейнольдс прибыл, чтобы обновить общую картину и дать новую задачу.

Полковник Рейнольдс только что прибыл из штаба бригады. Вместо того чтобы собирать командиров всех групп на КП батальона, он сам объехал их, раздавая указания.

Кроме того, подозревал Бэннон, Рейнольдс хотел оценить, как первый день войны повлиял на командиров групп, подобно тому, как сам Бэннон хотел оценить своих командиров взводов.

Первым пунктом было изложение ситуации по батальону. Группа «Янки» была единственной в батальонной оперативной группе, отбившей атаку противника. На мгновение Бэннон задался вопросом, зачем подполковник так старательно объясняет ему то, что было совершенно очевидно.

Группа «Браво» была сильно потрепана артиллерийским огнем, потеряв пяти из десяти БТР, две из четырех ITV и один из четырех танков приданного ей 1-го взвода группы «Янки». Уничтоженный танк получил прямое попадание снаряда в крышу башни. Броня танка не могла быть толстой везде, и на крыше она оказалась слишком тонкой. Никто из членов экипажа «12-го» не выжил. Из трех оставшихся танков один потерял опорный каток, но сейчас ремонтировался и к полуночи вернется в строй. Из-за потерь и травм, вызванных долгим пребыванием под артиллерийским огнем и гибели командира, группа «Браво» выводилась с поля боя. Рота «Д», батальонный резерв, выдвигалась вперед, чтобы заменить «Браво» и дать ей возможность перегруппироваться.

У роты «С», расположенной слева от группы «Янки» был легкий день. Они весь день не видели русских и не попадали под артиллерийский обстрел. Командир батальона сказал Бэннону, что командир роты «С» и его солдаты целый день кусали локти, ожидая шанса навешать красным. Сухим и резким голосом Бэннон ответил, что если господа из роты «С» так разочарованы, то им будут рады на позициях группы «Янки» все, включая погибших. Холодное и резкое замечание застало Рейнольдса врасплох.

Он мгновение смотрел на Бэннона, затем замял тему и перешел к поставленной батальону новой задаче.

Зайдя в БТР подполковника, Бэннон получил новые приказы. На стене БТР-а висела карта, показывающая сектор их бригады.

Батальонная оперативная группа располагалась на левом фланге бригады. Расположенная на севере 1-я бригада оказалась на направлении главного удара противника и была значительно отброшена. Атака на их батальон была вспомогательной. Бэннон на мгновение задумался об этом. Группа сражалась сама за себя, не имея общей картины. Он думал, прокручивал это в уме, и ему хотелось закричать. Группа подставила свои задницы под огонь противника, сражаясь с вдвое превосходящими силами, и потеряла троих убитыми и пятерых ранеными в бою на не имеющей значения высоте. Его эго и чувство гордости не могли смириться с этим. Что он напишет матери Лорриета? «Уважаемая миссис Лорриет, ваш сын погиб в бою на незначительной безымянной высоте. Удачи в следующий раз». Он начал злиться.

Но постепенно до него дошло, что командир батальона и С3 смотрят на него.

— Я могу продолжить? — Прозвучал короткий и не требующий ответа вопрос командира батальона. 1-я бригада находилась под сильным давлением, отражая атаки противника. Разведка отмечала, что советские войска, противостоящие 1-й бригаде, понесли тяжелые потери и уже были не в состоянии атаковать. Дивизия второго эшелона — 28-я гвардейская танковая дивизия[12] — выдвигалась вперед и должна была быть приведена в готовность к атаке не позднее, чем завтра на рассвете. 28-я гвардейская подвергалась ударам авиации большую часть дня, но не была остановлена. Штаб дивизии поставил бригаде задачу атаковать 28-ю гвардейскую танковую дивизию во фланг, как только она полностью подготовиться к наступлению.

Механизированный батальон получил задачу пересечь линию фронта, продвинуться на север и возглавить эту атаку. Командир батальона поставил группе «Янки», как тяжелой танковой группе задачу возглавить атаку батальона.

Сознание Бэннона снова помутилось от попытки осознать все это. Где-то в дивизионном тылу, несколько часов назад, когда группа «Янки» находилась по колено в русских, генерал, командующий дивизией, сказал своим полковникам, склонившимся над картой: «атакуем здесь». В то время как первый сержант Гаррет и сержант Фолк носили тела погибших, командир бригады сказал собравшимся командирам батальонов: «атакуем здесь». Теперь пришла очередь исполнителя плана, командира передового соединения, низшего по должности в армии США, получить свои приказы. После получения от S3 подробных инструкций касательно маршрутов, целей, огневой поддержки и взаимодействия войск, к ним наконец, присоединился приданный группе офицер огневой поддержки или командир FIST, 2-й лейтенант Родни Анджер. Он уже был знаком с концепцией операции, так что не было необходимости что-то ему объяснять. Закончив инструктаж, S3 спросил, если ли вопросы и нужно ли группе что-либо. Просьба Бэннона вывести группу с линии фронта в район сосредоточения для отдыха была отклонена. По словам командира батальона, группа «Браво» нуждалась в этот гораздо сильнее, нежели «Янки». Так как группа «Браво» выводилась в резерв, Бэннон запросил, чтобы ему вернули 1-й танковый взвод. Эта просьба тоже была отклонена. Тогда Бэннон попросил придать группе отделение ITV, чтобы компенсировать потери. Эта просьба также была отклонена, так как другие роты, не имеющие танков, нуждались в противотанковых средствах. Убедившись, что батальон не собирается обеспечить ему что-либо, кроме похлопывания по спине и зажигательных речей, Бэннон перестал задавать вопросы и совещание закончилось. Командир батальона и S3 покинули позиции группы «Янки» и направились в роту «С», чтобы успокоить их прежде, чем те вконец сгрызли бы себе локти.

Улецки, командиры взводов и первый сержант собрались в БТР, пока Бэннон разговаривал с командиром батальона. Когда Бэннон забрался в машину, они обменивались информацией и впечатлениями. Прежде, чем обсудить с ними новую задачу, Бэннон должен был выслушать от каждого командира доклад о состоянии его взвода, людей и техники. Все они были уставшими, но уверенными. Успех первого дня войны снял многие страхи и сомнения, терзавшие их и их подчиненных. Группа сошлась с русскими дальномер в дальномер и убедилась, что те не трехметровые великаны, а они могут быть лучше. Даже Улецки пришел в себя. Бэннон почувствовал себя лучше. Тяжелые мысли, терзавшие его в машине командира батальона, постепенно угасали. Тихая и спокойная уверенность командного состава группы «Янки» дала своему командиру необходимое укрепление морального духа.

Согласно наставлениям, командир должен был посвятить планированию предстоящей операции треть времени, имеющегося у него с момента получения приказа до момента, когда нужно будет приступить к его исполнению.

Этот порядок был правильным, но редко работал на практике. Вместо того чтобы заставить командиров взводов и начальника группы огневой поддержки ждать, пока он придумает свой план, Бэннон дал им всю информацию, которую смог. Пока командиры взводов перерисовывали пометки с карты командира на свои, Бэннон продумал свой план действий и быстро сделал несколько пометок для предстоящего инструктажа. Инструктаж будет включать общую ситуацию, данные о противнике, маршрут движения, цели и общую схему маневра. Группа преуспела в своем первом бою, но это было легко сделать, действуя с подготовленных позиций, согласно плану, разрабатывавшемуся несколько месяцев. Новая миссия предполагала атаку и минимум информации. Он не собирался делать что-то необычное и изощренное. Он хотел простоты и гибкости.

Группа будет использовать стандартные приемы и полагаться на свой ПДИ. Порядок ухода с позиций предполагал, что первым будет двигаться 2-й взвод, возглавляемый «55-м», затем «66-й», машина FIST, 3-й взвод и механизированный взвод. Бэннон заявил, что они двинуться либо с обоими танковыми взводами в голове и механизированным сзади, или в колонне с 3-м взводом, выступающим в качестве передового охранения для 2-го. Такая схема выносила вперед основную огневую мощь группы и несколько повышала гибкость, позволяя быстро изменить боевой порядок с минимальным перестроением.

Подробные инструкции, планы огневой поддержки и любая другая новая информация будет предоставлена до выдвижения.

Окончив инструктаж, Бэннон дал командирам взводов немного времени, чтобы задать любые вопросы, касающиеся новой задачи. Он напомнил им о необходимости оставаться в готовности и на связи. Также подчеркнул необходимость убедиться, чтобы члены экипажа спали по очереди. Он хотел, чтобы когда группа пойдет в атаку, командиры взводов были проснувшимися и готовыми. Отпустив командиров взводов, Бэннон приступил к обсуждению у Улецки и Гарретом вопросов, касающихся потребностей группы и вопросов снабжения, имеющих значение для предстоящей атаки.

Первый сержант принес не слишком хорошие новости. Тяжелые бои на севере поглощали огромное количество боеприпасов, особенно снарядов для танковых орудий. Поскольку корпусной пункт снабжения только разворачивался, командир дивизии приказал командирам бригад направить имеющиеся запасы в 1-ю бригаду. Все боеприпасы группы «Янки» помимо штатных боекомплектов, находящиеся на складах батальона, направлялись на север к чужим танкам на грузовиках снабжения группы. Бэннон слишком устал, чтобы придти в ярость. Командир батальона и S3 были здесь менее получаса и забыли упомянуть об этой «мелочи». Казалось, это был какой-то тест, направленный на то, чтобы установить, сколько группа «Янки» продержится, будучи предоставлена самой себе.

Хорошие новости состояли в том, что утром группа по-прежнему получит горячую еду, если, конечно, не будет никакого вмешательства со стороны русских. Тогда же будут выданы новые фильтры для противогазов. Первый сержант озаботился этим вопросом, как только узнал о химической атаке. Их будет достаточно для всей группы. Также будет выдан дополнительный дневной комплект сухих пайков, в дополнение к двухдневному комплекту, имеющемуся в машинах группы. Группа находилась в хорошем состоянии. Некоторое беспокойство вызывал вопрос с топливом, но Бэннон сохранял уверенность.

Гаррет обещал решить этот вопрос сразу после завтрака, при условии, что батальон не отобрал у них и топливо. Все трое обменялись несколькими резкими и остроумными замечаниями по этому поводу и, с усмешками, разошлись. Первый сержант отвез Улецки и МакАлистера на позиции 2-го взвода, прежде чем направиться обратно к батальонному складу. Бэннон направился обратно к машине FIST, чтобы окончательно проработать план действий группы.

Младший лейтенант Родни Анджер был хорошим начальником группы огневой поддержки. Он по-прежнему мало разбирался в танках и пехоте, но знал все об артиллерии и том, как ее вызвать. Когда он впервые попал в группу девять месяцев назад, у него было множество смешных идей относительно своей роли и того, как следует выполнять свои задачи. Но на то, чтобы объяснить ему, что многое из того, чему его учили в Форт Силл, следует оставить там же, не ушло много времени. Когда это было достигнуто, Бэннон научил его всем «плохим» привычкам начальника группы огневой поддержки, которыми следовало руководствоваться в полевых условиях. Пока Анджер работал над планом огневой подготовки, расположившись в машине первого сержанта, Бэннон более детально рассмотрел схему атаки.

Сначала он прикинул, какие силы советы могли развернуть для защиты флангов, и отметил все вероятные позиции и зоны обстрела красным цветом. Убедившись, что его «русский» план выглядит правдоподобно, Бэннон начал прорабатывать детали того, как выполнить поставленную задачу как можно быстрее и с минимальными потерями. На этот раз, он методично прошел все действия, которые группа должна была совершить для этого. Всякий раз, попадая в предполагаемую советскую зону обстрела, Бэннон определял лучший способ справиться с врагом. Он хотел обойти все, что возможно. Когда это было невозможно, он был вынужден определять лучший способ уничтожить врага, не уничтожив группу. Этот процесс продолжался, пока он не прошел весь намеченный маршрут. После того, как Бэннон закончил, Анджер наложил на схему маневра план артиллерийской поддержки. Если где-то наблюдался дефицит огня или, по мнению Бэннона, требовалась особая система огневого воздействия, он объяснял, чего он хотел и Анджер вносил изменения. Как и большинство командиров, он хотел огромное количество дымовых снарядов. Если бы он мог, он запросил бы одну огромную дымовую завесу на весь путь до цели. Если бы каждый командир роты или группы просил столько дыма, сколько он, вся Германия оказалась бы окутана плотной дымовой завесой. Но реальность и ограниченная производительность артиллерии требовала уменьшить запросы. Удовлетворившись доработанным планом, он вылез из машины FIST и направился к «66-му», в то время как Анджер с грохотом направился в ночь, чтобы довести план до сведения офицера огневой поддержки батальона. Пронзительный визг машины FIST — модифицированной М113 — растворился в ночи и сменился тишиной, нарушаемой лишь случайным грохотом далекого артиллерийского огня. Взошла полная луна, ее бледно-серый свет обеспечивал почти, что идеальный обзор холма за долиной. Многие из уничтоженных советских машин по-прежнему были раскалены докрасна. Пожары в деревне продолжались, но уже слабее. В остальном, все было тихо и мирно. Случайному наблюдателю было трудно найти какие бы то ни было признаки жизни в долине. Было удивительно, как тихо могли вести себя сотни людей, намеревавшихся убить друг друга.

Фолк укомплектовал пятьдесят, когда Бэннон подошел к «66-му». Ортелли спал в отделении механика-водителя, а Келп растянулся на крыше башни. Перед глазами Бэннона пронеслись оторванная рука и раненые у «55-го». Глядя на Келпа, лежавшего там, подвергаясь опасности артиллерийского огня и всего, что советы могли обрушить на них, Бэннон пожалел, что не заставил членов экипажа рыть окопы. Он должен был все исправить. По крайней мере, Келп был в противогазе. Он был защищен хотя бы от неожиданной химической атаки.

Он отпустил Фолка и сказал ему поспать несколько часов. Они не будут заводить машины до подъема. Если затишье продолжиться и после подъема, они сделают все дела за время завтрака, а потом еще поспят. Это был хороший план, и Бэннон чертовски надеялся, что там и будет.

В течение следующих двух часов он стоял, борясь со сном и скукой. Чтобы не заснуть и оставаться в какой-то готовности, ему приходилось двигаться каждые пять минут. Через каждый час «66-й» и другие танки заводили двигатели на час, чтобы подзарядить аккумуляторы. Они не заводили их разом, но через небольшие промежутки. Если бы каждый танк заводил двигатель сам по себе, советы могли бы точно определить позицию каждой машины по звуку. Когда они заводили их группой, это было намного сложнее. Завершив зарядку, Ортелли немедленно проваливался обратно в глубокий сон. Бэннон начал задаваться вопросом, что происходит на холмах за долиной. Несмотря на приглушенный гул артиллерии вдали и горящие остовы боевых машин в долине впереди, было трудно представить, что они находились на войне. От Балтийского моря до границы с Австрией почти три миллиона человек стояли друг напротив друга, готовясь крушить врага по другую сторону долины, за рекой, в соседней деревне.

Он попытался представить себе, что делали молодые командиры рот 28-й гвардейской танковой дивизии. Без сомнения, они перебирали в уме, как им выполнить поставленные задачи, пытались угадать, где будет располагаться противник, и как они будут вести бой с американцами, когда те будут обнаружены. Он достаточно знал о советской тактике, чтобы понимать, что командиры рот могли принимать не слишком много решений. Большинство решений принимало командование полков. Батальоны и роты просто исполняли приказы, в установленном порядке. Быть русским командиром роты было проще. Но, если конечный результат будет таким, какой показали две роты, уничтоженные группой «Янки» вчера, Бэннону не хотелось быть частью подобной системы. Даже если бы он не получил всей необходимой поддержки, у него, по крайней мере, было некоторое подобие свободы в принятии решения, как решить задачу, поставленную группе. Его единственной проблемой было принять верное решение и придумать наилучший план.

Примерно в 01.30 он разбудил Фолка. Наводчику потребовалось несколько минут, чтобы придти в себя.

Бэннон собирался разбудить Келпа и поставить его на НП, но тогда он бы оставил его в одиночестве. Оставить в дозоре одного человека было смертным грехом. НП 3-го взвода прикрывали «66-й» слева, а НП механизированного взвода справа. Половина экипажа каждого танка должна была быть в готовности и начеку. Но Бэннон не видел никакого смысла будить Келпа. В приступе мгновенной слабости он позволил ему спасть дальше.

Как только Фолк был готов, они поменялись местами. Фолк не стал скатывать спальный мешок, а Бэннон раскатывать собственный. Вместо этого, Бэннон забрался в спальный мешок Фолка. Это было обычным делом в боевой обстановке. Кроме того, он был готов ко всему и не ощущал себя какой-то сбоку припекой.

Держа в руке пистолет, надев противогаз и забравшись в разложенный, но не застегнутый спальный мешок, он смог, наконец, немного расслабится. Колоссальность событий прошедшего дня постепенно начала ускользать из сознания. Но на ее место начали вкрадываться личные проблемы, мысли, которые вытеснили мысли о группе. Сейчас, когда потребности группы отошли на второй план, Бэннон не мог выбросить из головы мысли о безопасности и благополучии своей жены и детей. Где сейчас его семья? Эвакуировали ли их? Действовали ли еще аэродромы? Мог ли кто-то защитить и позаботиться о них? Как ему узнать это? Только сон оказался способен успокоить сознание командира группы.