Группа «Янки»

Глава 4 В вакуум

Тихие переговоры эвакуируемых, наблюдавших за загрузкой С-141 прервал рев сирен воздушной тревоги. Все замерли на местах, ошарашено глядя друг на друга и не зная, что делать. Сержант ВВС бросился вдоль окна, крича всем отойти от него подальше и лечь на пол. С минуты на минуту база подвергнется удару авиации.

Словно олень в лесном пожаре, Пэт обернулась, пытаясь найти безопасное место. Она заметила, что лестница, ведущая вниз, к самолетной стоянке, была с обеих сторон укрыта стенами. Хотя это не даст полноценного укрытия, они будут защищены от осколков стекла. Пэт крикнула своим следовать за ней, подхватила на руки Сару и побежала к лестнице. На ее вершине, Пэт сказал всем пригнуться и держаться стены со стороны стоянки. Когда все оказались на лестнице, она последовала за ними.

Дети прижались к взрослым, зажав руками уши.

На лицах всех был ужас. Курт, Сара и ребенок Джейн плакали, Курт умолял мать сделать так, чтобы все кончилось. Пэт и другие женщины едва сдерживались, чтобы не кричать.

На расстоянии послышались приглушенные хлопки разрывающихся зенитных ракет, которые можно было услышать за воем сирен. Взрывы приближались с ужасающей скоростью. К ним присоединились быстрое «поп-поп-поп» зенитных орудий. Неподалеку от терминала со звуком, похожим на вой бензопилы открыла огонь зенитная установка. Затем взорвались первые бомбы. Серия взрывов на стоянке самолетов смешалась со звоном бьющегося стекла и криками женщин и детей на втором этаже. Теперь все дети кричали и плакали.

Фрэн сильнее прижала к себе Шона и Дебби. Сью, по лицу которой текли слезы, прижимала к себе Курта, пытаясь закрыть ему уши и лицо. Джейн и Пэт прижимали к себе детей. Затем, когда звон стекла и крики на втором этаже начали стихать, другая серия бомб взорвалась ближе к терминалу, вынося стекла и вызвав еще большую волну криков.

Они умрут. Они все умрут. Это были уже не неудобства и дискомфорт. Это стало вопросом жизни и смерти. В любую секунду новая серия бомб могла поразить терминал, и все они будут мертвы. Пэт была в ужасе.

Чем она это заслужила? Что ее дети когда-либо могли сделать кому-то?

Чему послужат их смерти? Это было несправедливо. Это было неправильно. Пэт начала плакать и трясти Сару в тщетной попытке успокоить своего ребенка.

В разгар бомбежки, некий офицер военно-воздушных сил с непокрытой головой побежал со стоянки и направился вверх по лестнице. Он заметил их и остановился. Посмотрел на них, а потом закричал:

— Вы, следуйте за мной, быстро!

Пэт посмотрела на офицера, тогда как другие женщины посмотрели на Пэт. Офицер схватил Пэт за руку:

— Пойдем. Следуйте за мной. Я вас выведу!

Пэт подумала, что так в любом случае будет лучше. Наверное, под терминалом было укрытие, и офицер собирался отвести их туда. Пэт встала и крикнула остальным следовать за офицером. Фрэн попросила его взять Шона, сама подхватила Дебби и последовала за ним. Пэт подождала, чтобы убедиться, что вся ее группа двинулась и бросилась следом, держась позади всех.

Пэт достигла нижней части лестницы и повернула за угол. К своему ужасу она увидела, что офицер выбежал из дверей, направившись к самолетной стоянке. Остальная группа послушно следовала за ним. Что они делали? Он что, с ума сошел? Почему мы покидаем укрытие? После мгновенного колебания она побежала за ними. Она должна была. Офицер нес Шона, а Сью Курта. Она должна была идти за ними.

Снаружи «поп-поп-поп», взрывы и похожий на бензопилу звук орудия были еще громче. Гигантский С-5, выруливавший к терминалу, был подбит, горел и содрогался от взрывов. Огромные крылья опустились на землю, словно у раненой птицы. Рев сирены заглушил голос офицера, пытавшегося что-то кричать им. Пэт увидела за ним С-141. Офицер бежал прямо к нему.

Он собирался увезти их отсюда. Пэт побежала быстрее, сердце забилось чаще. Шанс. Выжить. Уйти из этого безумия. Это был он. И она использует любые оставшиеся резервы сил, на этот последний рывок. Все или ничего.

Группа бежала вперед. Офицер свернул, чтобы обойти воронку на самолетной стоянке. Колонна женщин следовала за ним. Когда они свернули, чтобы обогнуть следующую воронку, Фрэн вдруг остановилась, как вкопанная, из-за чего на нее налетела Сью. Офицер увидел, что они остановились, повернулся и побежал обратно. Пэт догнала их и посмотрела вниз.

Перед женщинами лежали несколько разбросанных по самолетной стоянке тел.

Яркая одежда говорила, что они были гражданскими, а не военными. Некоторые их тех, кто направился к С-141 до налета, были застигнуты на открытом месте и погибли. Офицер вернулся за еще несколькими эвакуируемыми, потому что появилось место.

Пэт подняла глаза, увидев возвращающегося офицера с Шоном. Нет, она не собиралась допустить, чтобы что-то на этот раз пошло не так. На каждом этапе эвакуации что-то шло не так.

Теперь, когда они были в нескольких шагах от спасения, Пэт преисполнилась решимости покончить с этим раз и навсегда. Она подтолкнула Фрэн и крикнула ей двигаться. Когда Фрэн бросилась бежать, Пэт подтолкнула в спину Сью. За ней последовала Джейн. Офицер остановился, позволив Фрэн догнать себя, а затем схватил ее свободной рукой и потащил за собой. Командир экипажа С-141 спустился по трапу и помог женщинам забраться. Другой летчик затолкал их на несколько свободных нейлоновых сидений вдоль бортов и середины самолета. Как только все были на борту, офицер передал Шона командиру экипажа, который посадил мальчика на сиденье и пристегнул его. Офицер бросился по трапу обратно к терминалу. Он преодолел уже половину пути, когда закрывшиеся створки закрыли вид на разрушенную самолетную стоянку.

Командир экипажа и летчик пристегнули их, так как самолет начал двигаться. Темное внутренне пространство было заполнено женщинами и детьми. Их рыдания и грохот воздушного налета потонули в реве двигателей. Это походило на то, будто они оказались внутри огромного пылесоса.

Самолет набирал скорость. Пилот, видимо, хотел убраться отсюда столь же сильно, сколь и Пэт. Набор высоты был быстрым и крутым, людей бросило на сидящих рядом. Когда пилот столь же резко выровнял самолет, их швырнуло уже в сторону носа. Но подъем был не сильным. Пэт повернулась и посмотрела в небольшой иллюминатор за спиной. Самолет скользил на уровне верхушек деревьев и двигался очень быстро. Видимо, пилот не хотел подниматься высоко и рисковать оказаться посреди воздушного боя.

Пэт повернулась и осмотрела свою маленькую группу. На лице каждой женщины и каждого ребенка были опустошенность и отсутствующее выражение. Они были истощены, исчерпаны, измотаны. Кульминация их испытаний выжала из них последние остатки сил и чувств. Долгий рейс домой прошел в молчании, лишь мерный гул двигателей заполнял похожее на пещеру внутренне пространство самолета.

* * *

Бэннон был не готов проснуться. Было слишком рано, слишком мало сна, чтобы достаточно уйти от реальности и страданий. Даже с противогазом на лице и лежа на жесткой крыше башни, в спальном мешке было слишком удобно, чтобы сдаваться без борьбы. Вставать чертовски не хотелось.

Но Фолк был настойчив. Услышав приглушенный мат и заметив некоторые признаки произвольности в движениях командира, он перестал трясти его. До рассвета оставалось менее тридцати минут. Наступал второй день Третьей Мировой войны, и встречать его было столь же трудно, сколь и первый.

Боль, вызванная сном на жесткой поверхности, мутность ума от слишком малого времени сна и осознание того, что сегодня будет не лучше, чем вчера, были плохим началом нового дня.

Бэннон сел, наклонился вперед и посмотрел на Фолка, стараясь понять, в противогазе ли тот. С чувством удовлетворения от того, что нет, Бэннон снял противогаз. Прохладный утренний воздух ударил ему в лицо.

После двух часов в потной резиновой маске ощущение свежего воздуха на коже было словно удар в лицо. Оглядевшись, Бэннон увидел Келпа, возившегося со своим оборудованием. Фолк приказал Ортелли заводить танк. Было 04.00. В темном лесу можно было услышать звуки, издаваемые другими танками.

По крайней мере, часть группы проснулась и была наготове. Как только Бэннон изготовился, чтобы спуститься вниз, на место командира, Фолк соскользнул на место наводчика. Все еще заторможенные, но, по крайней мере, проснувшиеся члены экипажа начали проверку своих систем в ожидании подъема и нового рассвета.

Проверка системы управления огнем. Проверка оружия. Проверка тепловизоров. Проверка показаний двигателя. Боеукладка и количество боеприпасов. Танк № 66 был готов.

Перед самым рассветом его вызвал лейтенант МакАлистер. Он и его взвод наблюдали группу численностью от шести до восьми человек в лесу за долиной. Раннее утро было лучшим временем для обнаружения целей при помощи тепловизоров, так как земля и деревья совершенно остывают от долгого отсутствия солнца. МакАлистер намеревался обстрелять их из пулеметов 50-го калибра. Бэннон запретил делать это и решил вместо этого нанести по злоумышленникам артиллерийский удар. Таким образом, они нанесут тот же, или больший ущерб, не подвергая опасности танки Группы. Наилучшей идеей, приходившей ему в голову, было то, что задачей спешившихся солдат противника было вычислить позиции Группы и либо навести на них артиллерию, либо обстрелять противотанковыми ракетами. В любом случае, с ними нужно было что-то делать.

МакАлистер связался с FIST. Используя известные ориентиры, он сообщил Анджеру расположение и характер цели. Бэннон вмешался в разговор и поручил Анджеру сделать как минимум три артиллерийских залпа при смешанных настройках взрывателей — от сверхбыстрой до задержки. При сверхбыстрой настройке взрывателей снаряды взорвутся, как только столкнуться с ветвями деревьев, создавая ударную волну и град осколков, которые обрушатся на открыто расположенную живую силу. Снаряды с взрывателями, выставленными на задержку, зароются в землю и, как он надеялся, уничтожат любые окопы. Командир FIST ответил, что хотел бы попробовать. Бэннон сказал ему постараться.

На обработку запроса на артиллерийскую поддержку потребовалось около пяти минут. В такое время это было неудивительно.

Все ждали с нетерпением, надеясь, что русские не уйдут оттуда прежде, чем артиллерия нанесет удар. Это было почти, как подготовить розыгрыш для другой компании. Они знали, что сейчас произойдет, а те — нет. Только этот «розыгрыш» будет смертоносным. Через несколько минут некоторые из «другой компании» будут мертвы. Чем больше, тем лучше. Может быть, они больше не вернутся.

В тылу группы «Янки» раздался низкий гул артиллерийских орудий, одновременно с сообщением от FIST «Снаряды ушли». МакАлистер ответил: «Вас понял». Сообщение Анжера «пять секунд до разрыва, конец связи» заглушили разрывы снарядов.

Затем раздался возбужденный высокий голос МакАлистера: «цель под огнем на поражение, цель под огнем на поражение». Под влиянием момента он забыл, что вообще-то стрельба и велась на поражение. Из «66-го» Бэннон мог заметить разрывы за деревьями.

Он хотел двинуться вперед и посмотреть, но знал, что это мало что даст и подвергнет «66-й» лишней опасности. Так что он сидел на месте и удовлетворял свое нездоровое любопытство, слушая сообщения МакАлистера.

В тылу опять загрохотали орудия, а затем последовала еще серия разрывов. Снаряды с настройкой взрывателей на немедленное срабатывание взорвались у верхушек деревьев сверкающими шарами оранжевого пламени. На долю секунды среди деревьев словно вспыхнуло небольшое солнце, а затем угасло столь же быстро, как и появилось. В приборах ночного видения уже не было видно всех деталей. На месте четкого изображения появилось только угасающее пятно ярко-оранжевых взрывов. Последний залп был не менее впечатляющим.

Ожидая доклада о результатах, Бэннон надеялся, что они стоили усилий артиллерии. Её участие не ограничилось расчетами, подготовкой и выпуском двадцати четырех снарядов. Стрелявшая батарея должна будет быстро сменить позицию. Если русские были начеку, их группы артиллерийской разведки и целеуказания могли бы отследить траектории снарядов. Произведя некоторые дополнительные расчеты, они могли засечь орудия и открыть контрбатарейный огонь. Поэтому для артиллерии было важно постоянно перемещаться. Стрельба и уход были основными приемами артиллерии. В современном бою вы или быстрый, или мертвый. Там нет золотой середины.

Осмотрев область в течение десяти минут, МакАлистер доложил, что ни он, ни экипаж любого другого танка его взвода не видят никакого движения в районе цели, ни слева, ни справа от него.

Бэннон доложил батальону, что они обнаружили и, вероятно, уничтожили восемь солдат противника. Независимо от того, что те делали или собирались делать с группой «Янки» этим утром, они этого уже не сделают. Усилия артиллеристов не пропали даром.

Советы также напрягли своих артиллеристов этим утром. Едва смолк огонь американских орудий, как небо на востоке осветилось далеким мерцанием, а затем налетел уже знакомый гул вражеской артиллерии. Сначала Бэннон подумал, что это контрбатарейный огонь, направленный на орудия, который только что стреляли из-за позиций группы. Но далекие разрывы снарядов раздались не в тылу, а на севере. После того, как они слышали и видели это больше пяти минут, стало ясно, что это было нечто большее, чем контрбатарейный огонь. По всей видимости, это была артиллерийская подготовка для наступления 28-й гвардейской танковой дивизии.

Ночь постепенно уступала место новому рассвету. Советская артиллерийская подготовка на севере продолжалась. Появился первый сержант Гаррет с завтраком, передав командирам взводов отправить половину личного состава для приема пищи. Сначала Бэннону показалось рискованным, разрешить личному составу спешится для завтрака. Он опасался, что противник начнет еще одну сковывающую атаку на них, как и вчера. Если это будет не наземная атака, он, по крайней мере, ожидал, что Советы обстреляют позиции батальона артиллерией. Но ничего не произошло. Возможно, у советов не было сил, чтобы бросать их в бесполезную сковывающую атаку. Наверное, солдаты, которых они накрыли артиллерией в долине, были артиллерийскими наблюдателями или расчетами ПТРК, задачей которых было сдерживать их батальон. Возможно, все возможно. Когда командиры взводов начали собираться на утреннее совещание, Бэннон отринул вторую догадку. Никто не стрелял в него или его группу, и только это сейчас имело значение.

Командный состав группы «Янки» собрался у кормы БТР первого сержанта, держа под мышками карты и блокноты и в руках завтрак и кофе, как и двадцать четыре часа назад. Но этим утром все было по-другому. Вчерашняя нервозность ушла. У всех был несколько измученный и растрепанный вид от слишком короткого сна и слишком большого стресса. Этого и следовало ожидать. Однако сегодня лица каждого имели спокойный, уравновешенный вид. Как говорили ветераны Гражданской, они увидели слона и изменились навсегда. То, что им невероятно повезло, что их задача была проста и понятна, не имело значения. Не имело значения и то, что новая миссия собиралась преподнести им реванш и подвергнуть их такому же наказанию, которому они подвергли советы. Значение имело то, что они выиграли первый бой и временно отринули любые сомнения в своей технике, своих командирах и своей способности встретить врага лицом к лицу. Группа была готова двинуться дальше и выполнять новую задачу.

Совещание началось с обсуждения вчерашнего боя. Так же, как и много раз после учений, командиры шаг за шагом разбирали то, что случилось. Первый взводный представил свой доклад и свои наблюдения. Затем Бэннон. Они кратко обсудили, что нужно сделать лучше в следующий раз. Затем Бэннон отдал группе боевой приказ, над которым работал этим утром. Когда он закончил, Анджер изложил планы огневой поддержки и подробно ответил на все вопросы. Закончив совещание, Бэннон напомнил командирам взводов, что посетит каждого из них лично, чтобы обсудить вопросы, касающиеся каждого взвода. Пока что им следовало готовиться к атаке.

Когда он собирался закончить совещание и обсудить со старпомом и первым сержантом вопросы управления и материального обеспечения, сообщение из батальона положило конец его планам еще немного поспать. Через тридцать минут на КП батальона должно было состояться совещание по новой задаче. Не желая выводить с позиции «66-й», Бэннон решил воспользоваться БТР Гаррета. Как только командиры взводов разошлись, а БТР был готов выдвигаться, Бэннон быстро побрился и вымыл лицо и руки. Из-за этого он мог опоздать, но для него было предметом гордости выглядеть настолько круто, насколько это возможно. Он мог быть несчастным, но не мог выглядеть несчастным. Требования должны быть соблюдены.

Бэннона поразило странное отсутствие изменений на КП батальона, хотя он, в принципе, не мог сказать, а что должно было быть по-другому. Но что-то должно было быть. На позициях группы «Янки» он ощущал изменения, произошедшие в период между вчерашним утром и сегодняшним. На КП, однако, все работали так, будто по-прежнему продолжались учения. Командно-штабные машины М-557 стояли бок о бок, дополнительные тенты были поставлены. Большая маскировочная сеть накрывала машины и дополнительную аппаратуру. Все это было опоясано колючей проволокой с одним проходом, у которого стоял солдат, проверявший документы, когда штабные и другие офицеры входили в тактический оперативный центр или ТОЦ. Что-то, так или иначе, должно было быть по-другому.

В то время как снаружи все было тихо и спокойно, внутри царил полнейший хаос. Штабные офицеры и сержанты деловито обновляли и подготавливали свои карты и схемы для предстоящего совещания.

Командиры групп собрались в одном углу, разговаривая и обмениваясь анекдотами. Командир и начштаба батальона находились в центре, обсуждая вопросы материально-технического обеспечения. Видя беготню, неразбериху и решаемые в последнюю минуту вопросы, Бэннон задумался, а чем штабисты занимались всю ночь. Но выяснить это было не слишком трудно. Отсутствующее выражение на лицах и мешки под глазами красноречиво свидетельствовали, что мало сна и ранний подъем не были привычной частью их режима дня. Он задавался вопросом, сколько еще это продлится.

В стороне от всех находился первый лейтенант Петерсон, бывший старший помощник, а в настоящее время командир группы «Браво». Его грязная форма и снаряжение резко контрастировали с офицерами штаба и другими командирами групп, а лицо было изможденным и не выражало никаких эмоций.

Бэннон смотрел на него несколько минут, пока Петерсон просто сидел, уставившись в записную книжку.

Каждый на переполненном КП предпринимал героические усилия, чтобы не замечать его вплоть до того момента, как нужно было перемещаться из одного конца КП в другой. Петерсон побывал под огнем, и его группа понесла серьезные потери. Те, кто еще «не видел слона», просто не знали, как обращаться к нему и потому оставили его в покое. Игнорировать его было наиболее правильным.

Бэннон сочувствовал Петерсону. Вчерашние события стали для группы «Янки» сильнейшим потрясением, несмотря на то, что он был командиром уже десять месяцев и всю подготовку к тому, что случилось на самом деле. Наверное, для Петерсона было непереносимо смотреть, как его группу рвут в клочья, а потом получить приказ собрать ее обратно. «Лечение», которое ему давали офицеры штаба, Бэннон находил холодным и неуместным.

Начальник штаба батальона майор Уиллард открыл совещание, а затем передал слово офицеру разведки или C2. С указкой в руке и прической «волосок к волоску», тот начал говорить об общей картине. Он говорил о том, что «силы противника» «начали военные действия», о том, какая общевойсковая армия наступала здесь, а какая общевойсковая армия наступала сям, и какая танковая армия выдвигалась вперед, готовясь развить прорыв к северу отсюда.

Положение СГА или Северной Группы Армий было тяжелым. Советские воздушно-десантные войска захватили Бремерхафен. Советские сухопутные силы оказались довольно успешны, достигнув прорыва в нескольких районах. В зоне ответственности ЦГА (Центральной Группы Армий) ситуация была не столь мрачной. Оба передовых корпуса армии США входили в ее состав. В тоже время, тот, кто знал общую ситуацию, мог сразу понять, что американские войска находились в неравных условиях. Местность в зоне ответственности СГА была более благоприятной для массированного наступления и маневренной войны, нежели холмистый и покрытый густыми лесами юг Германии. Северогерманская равнина была естественным шоссе для армий, движущихся с востока на запад через Германию, в Голландию, Бельгию и Францию. В силу везения и соглашений после Второй Мировой войны, США получили наиболее простую и наименее важную зону ответственности. Бэннон терпеливо сидел и ждал, ожидая услышать о вражеских силах за долиной, их составе, дислокации и силе, там, куда шел в атаку батальон. Он хотел знать о гайках и болтах, а C2 читал лекции о небоскребах. Когда тот закончил и повернулся, чтобы сесть, не упомянув о советских силах, с которыми они столкнуться или могут столкнуться, Бэннон практически вскочил со своего места.

— Минутку! А что о тех, кто сидит за долиной? Чем они там заняты и чего вы от них ожидаете?

Мгновение С2 смотрел на Бэннона, словно не понял вопроса:

— А, да. Ну, я не думаю, что они смогут много сделать после того, как мы их отмолотили. — И продолжил двигаться к своему месту.

Бэннон пришел в ярость. После того, как мы их отмолотили!

— Это что за фигня вместо ответа? Какого хрена? За исключением нескольких выстрелов разведчиков, я знаю только одну группу, которая вчера столкнулась с «вражескими силами»!

Командир батальона вскочил в мгновение ока и повернулся к Бэннону. Он почти коснулся указательным пальцем носа Бэннона, и его лицо перекосилось от ярости.

— Достаточно, Бэннон. Если у тебя шило в заднице, и ты хочешь о чем-то спросить, спросишь у меня потом. У нас много работы и не так много времени. Это понятно?!

Бэннон явно зарвался, потерял хладнокровие и оскорбил полковника Рейнольдса и офицеров его штаба. Но он не собирался мириться с тем, что C2 не дал ему ни капли полезной информации, которая может поспособствовать успеху предстоящей операции.

Информации, которая была нужна Бэннону.

— Сэр, при всем уважении, C2 не сказал нам ничего о силах противника, которые нам предстоит атаковать. Мне же нужно знать, чем они заняты и где находятся, если мы собираемся выполнить поставленную задачу.

— При всем уважении, капитан, я советую вам заткнуться и слушать, — сказал командир батальона и завершил этот разговор. Не дожидаясь от Бэннона какого бы тони было подтверждения, он повернулся и сел, поручив C3 продолжить, была вероятность, что C2 действительно не знал ничего об этом. Бэннон смирился. Тем временем поднялся C3 батальона, чтобы начать свою часть инструктажа. C3, майор Фрэнк Джордан, был выдающимся офицером и профессионалом по любым меркам. Он с лихвой компенсировал недостатки других офицеров штаба и был реальной движущей силой батальона. Полковник Рейнольдс мог принимать окончательные решения, но задачей именно Джордана было разрабатывать боевые планы батальона и сводить их воедино. И он легко справлялся с этим. Выждав момент, чтобы все снова обратили внимание на него, он начал доклад. Батальонная или оперативная группа, состоящая из объединенных танковых и пехотных рот, сохраняла прежнюю структуру. Ни изменение обстановки, ни результаты боя на левом и правом флангах батальона, ни вышестоящее командование не изменили структуры, которую C3 определил вчера вечером.

— Наша задача состоит в следующем: оперативная группа 3 78-го механизированного начнет атаку в 04.00 Зулу[13] 6 августа с целью захватить город Амсдорф. Затем оперативная группа продолжит наступать на север с целью захвата высоты к югу от Унтеррембаха и северо-востоку от моста в Кеттен-ам-дер-Ханна[14], и к западу от объектов, которые пока что не определены.

Джордан начал излагать свой план того, как батальону предстоит выполнять поставленную задачу. В основном, это был тот же план, что он излагал накануне вечером. Основным отличием было то, что он свел воедино множество обрывков и объяснил, что будет, когда батальон выдвинется к Арнсдорфу. Освободившиеся позиции займет дивизионный разведывательный батальон, начиная с 24.00 Зулу. В это же время одна из рот покинет позиции и начнет движение на север, к новой зоне ответственности.

Группа «Браво», в настоящее время находящаяся в резерве, возглавит наступление батальона. Группа «Янки» покинет позиции первым из боевых подразделений, за ней выдвинутся роты «С» и «Д», по порядку. Как только батальон окажется прикрыт группой «Браво», он выдвинется на север. Маршрут ожидался не самый прямой, так как командование дивизии хотело ввести советы в заблуждение относительно планов батальона и направления атаки столько, сколько это было возможно. Если все сработает так, как запланировано, они выйдут на линию развертывания или ЛР в срок и пойдут в атаку незамедлительно.

Батальон начнет атаку, двигаясь в ротных колоннах одна за другой. Подойдя к городу Кернсбах, они сойдут с дороги и начнут движение по пересеченной местности.

К востоку от Кернсбаха они пересекут линию фронта и начнут развертывание.

Группа «Браво» выдвинется к высотам к северо-востоку от Кернсбаха и займет наблюдательную позицию на северной окраине Штаадского леса, откуда она сможет

прикрыть выдвижение группы «Янки». Майор Джордан не ожидал, что во время этого маневра группа «Браво» столкнется со значительными силами противника. Они могут столкнуться только с разведывательными силами, которые быстро будут смяты. После того, как группа «Браво» займет позиции, группа «Янки», за которой последуют рота «С» и замыкающая группа «Браво», выдвинется вперед, чтобы атаковать и захватить промежуточную цель или LOG, расположенную на полпути между исходным рубежом, позициями группы «Браво» и Арнсдорфом. Когда группа «Янки» очистит LOG, рота «С» повернет к западу и займет деревню Вогельбург. Рота «Д» будет прикрывать тылы группы «Янки» как только рота «С» уйдет в сторону. Затем группа «Янки», не останавливаясь, продолжит двигаться на север к высоте 214 или LINK. Затем группа «Янки» займет позиции на северном склоне высоты 214, и, подобно тому, как группа «Браво» прикрывала ее, прикроет роту «Д», которая выдвинется вперед и захватит Арнсдорф. Как только Арнсдорф будет занят, командир бригады примет решение, куда батальон нанесет дальнейший удар. Это будет зависеть от ситуации на тот момент и от реакции советов на удар по их флангу.

Некоторые аспекты плана беспокоили Бэннона. В этом списке первым номером стояло полное отсутствие данных о силах противника и их расположении. Захват Вогельбурга ротой «С» представлялся ему опасным и ненужным. Она окажется там в одиночестве, без возможности получить поддержку от остальной части батальона. Однако, ее присутствие в Вогельбурге защитит левый фланг группы «Янки», пока она будет двигаться к высоте 214. Поэтому он не выказал никаких возражений по этому поводу.

Вопросом, на котором он заострил свое внимание, было отсутствие артиллерийской подготовки по LOG. Эта позиция была просто слишком хороша, чтобы не быть занятой советами. Когда С3 закончил и попросил задавать вопросы, Бэннон порекомендовал произвести короткую, но мощную артиллерийскую подготовку с последующей постановкой дымовой завесы. С3 и подполковник разом отказали ему, заявив, что тогда будет потерян эффект внезапности. Судя по всему, они ожидали, что атака будет столь стремительной, что никто на LOG не успеет среагировать. Кроме того, они были уверены, что группа «Браво» прикроет их, а артиллерия будет работать по запросам. Бэннон обменялся взглядами с Анджером. После произошедшего с С2, что бы он ни сказал, окажется неверным и Бэннон не был настроен на еще одну публичную порку от подполковника.

За С3 последовал батальонный С4, начавший доклад о текущем состоянии материально-технического обеспечения, транспортных маршрутах и тому подобном. Поскольку все это было изложено в переданном им письменном приказе, Бэннон проигнорировал его. Он занялся разложенной на коленях картой, просматривая план операции еще раз от начала до конца, чтобы убедиться, что понял все цели и задачи, которые предстояло выполнить группе «Янки». Нет ничего хуже, чем уйти с совещания в штабе батальона, вернуться в свою роту, получить приказ и столкнуться с взводным, который задаст вопрос, который он пропустил. Поскольку на этот раз все было по-настоящему, Бэннон хотел быть чертовски уверен, что ничего не пропустил.

Фраза подполковника «и порвите их на тряпки», которой завершился инструктаж, вернула Бэннона в реальность. Рейнольдс знал, что Бэннон не обращал внимания на завершающую часть инструктажа и, в особенности, на его «напутственные» речи. Бэннона они действительно не заботили. Его группа была только подразделением, очень, в сущности, надоедливым, и, следовательно, он и сам должен был быть несколько не таким, как все. Сегодня был как раз такой случай. Под аккомпанемент командира роты «С», насвистывающего какую-то похабень, инструктаж закончился.

Выходя, Бэннон на минуту остановился перед картой, чтобы проверить, есть ли на ней полезная информация. С2 смотрел на него, словно ожидая, что Бэннон повернутся и набросится на него. Рассмотрев красные линии и отметки несколько минут и оказавшись не в состоянии найти что-либо полезное, он сдался и ушел. Группе «Янки» вскоре представиться шанс выяснить, что там есть. На собственной шкуре.

* * *

День тянулся довольно медленно. После возвращения на позиции группы, Бэннон провел новый анализ местности, по которой им предстояло двигаться. Получив все, что мог от собственной карты, он переписал часть плана под влиянием информации, полученной на инструктаже и в ходе второго подхода к карте. В реальности, изменилось мало. Появились несколько новых целей для артиллерии, лучший план по пересечению ручья к западу от Лемма, и более подробный план того, что будет после того, как они достигнут Арнсдорфа. Закончив с этим, он отправил Келпа передать взводным, что им следует собраться у «66-го» в 13.00 для получения информации и дальнейших инструкций.

В течение утра группа занималась своими делами медленно и механистично. После подъема начались проверки, которые не были выполнены до рассвета. Все выявленные проблемы были доведены до сведения взводных сержантов, которые сообщили о них первому сержанту, который в свою очередь доложил службе тыла.

Когда Бэннон вернулся из батальона, у некоторых танков продолжалась работа.

Когда проверки были завершены, настала очередь чистки оружия. Каждый танк и бронетранспортер имели один пулемет М2 калибра 12,7 мм, прозванный «Ма Дуче». Это был тот же крупнокалиберный пулемет, который армия использовала в годы Второй Мировой войны, и он по-прежнему оставался одним из лучших. Он был оружием командира танка. К нему на каждом танке прилагались два пулемета М-240 калибра 7,62 мм. Они были бельгийской разработки[15] и очень хорошим оружием. Один из них располагался рядом с пушкой и имел общий с ней механизм наводки и поэтому назывался спаренным. Второй располагался на шкворневой установке на люке заряжающего. Заряжающий не слишком нуждался в нем, так как его основной задачей было подавать снаряды к орудию, но так как этот М-240 был взаимозаменяем со спаренным, он имел значение. Кроме того, наводчик мог за что-то держаться, когда танк двигался.

Хотя большинство танкистов занимались пулеметами, трое или четверо проводили чистку танковых орудий при помощи шестиметрового банника[16].

Чтобы переносить банник и чистить им орудие, требовалось три-четыре человека. Вместо того чтобы каждый экипаж собирал свой банник, взводные сержанты собирали один, как правило, со своего танка, а затем собирали из всех экипажей команду, которая занималась чисткой орудий. Это было гораздо эффективнее.

После того, как все экипажи закончили чистку вооружения танков и бронетранспортеров, настал черед ручного оружия. Для танкистов оно было представлено пистолетами 45-го калибра у командира и наводчика, а водитель и заряжающий имели пистолет и пистолет-пулемет М-3 такого же калибра. М-3 также был ветераном Второй Мировой войны, но все же моложе М-2. Одни находили М-3 бесполезным. Бэннон всегда считал эту оценку преувеличенной.

Только когда все вооружение было почищено, у солдат появилось свободное время для своих личных нужд и гигиены. Группа действовала по старому кавалерийскому принципу: «лошадь — седло — человек». Они понимали это и, по большей части, следовали ему. На второй день большинство из них хотелось быть где-то в другом месте, но их не отводили в другое место, а война не собиралась заканчиваться. Они не знали, что произойдет в следующий момент, но понимали, что наилучшие шансы выжить у них были, если они останутся в группе. Они знали, что группа это группа, а один в поле не воин. Что было на фронте за холмами и в тылу, оставалось тайной, которая никого не интересовала. Они просто хотели остаться с группой, танками и оружием. В этом не было никакого показного патриотизма, никакой Джон-Уэйновщины[17]. Танкисты и пехотинцы просто хотели сделать свою работу и остаться в живых.

За исключением нескольких спорадических обстрелов советской артиллерией, вторая половина дня прошла тихо. Командиры танков и отделений держали половину своих подчиненных в готовности, в то время как остальные спали. После встречи с взводными в 13.00 Бэннон смог уделить время некоторым личным потребностям. Вымыться с ног до головы было первоочередной задачей. После двадцати четырех часов в костюме химзащиты от него несло как от дворняги. Никто не обращал на это внимания только потому, что все были столь же грязными и вонючими. Только на КП батальона он обратил внимание, насколько отвратительным он был по сравнению даже с теми, кто не относился к штабу батальона. Он, однако, не беспокоился, что может сделать кому-то неприятно. Закончив с помывкой, он отправил Улецки проследить за связью и, наконец, нашел время поспать.

Спал он ровно сорок пять минут. Командир кавалеристов, которые сменят группу этой ночью и его командиры взводов прибыли для согласования действий и разведки. Они были из роты «Б» 2-го батальона 14-го кавалерийского полка, разведывательного батальона дивизии. Бэннон несколько раз встречал их командира раньше и удивился, когда долговязый старший лейтенант представился как командир. Он спросил, что случилось с тем, кого он знал и ему ответили, что тот пропал без вести.

Бывший командир отдал приказ отступить и после этого его никто не видео. Он, его бронетранспортер и его экипаж исчезли, когда они двигались назад, на следующие позиции. После этого они прибыли сюда для совещания и разведки. Разговор ограничился простыми вопросами и ответами, касающимися позиции, противника и рельефа местности. Как только лейтенант счел, что он удовлетворен ответами и получил всю необходимую информацию, он и его командиры взводов удалились.

* * *

В сумерках советы стали действительно беспокойными и начали массированный обстрел тыла группы. Все либо застыли, как вкопанные или всеми силами пытались обнять дно окопов, когда десятки артиллерийских снарядов свистели над головами, отыскивая себе цели в тылу батальона.

То, что все могло было быть и хуже, а эти снаряды могли бить по самой группе, обнадеживало лишь частично. Они терпеливо ждали, будучи готовыми к наземной атаке или переносу артиллерийского огня на их позиции. В данном случае, наземная атака была бы предпочтительнее. По крайней мере, они могли что-то сделать с атакующим противником. Враг был бы прямо перед ними. Его можно было увидеть, обстрелять и уничтожить. С артиллерией все было не так. Конечно, своя артиллерия могла открыть контрбатарейный огонь по советским орудиям. Но это все равно было не то же самое. Группа, оказавшаяся целью, не могли сделать ничего, кроме как вжиматься в землю и молится. Наземная атака была лучше.

Однако все кончилось и ничего не случилось. Когда день, наконец, подошел к концу, группа начала готовиться к выдвижению. Пока остальные члены экипажа проводили подготовку, Бэннон задумался о значении затяжного обстрела. Что если советы как-то повлияли на их планы движения? Если они разрушили дороги и мосты в тылу? А если группа «Браво» снова попадет под удар, или на КП батальона тоже «увидят слона»? А если советы снова нанесут удар, когда они будут двигаться? Конечно, ответа не было. На батальонной чистоте было по-прежнему тихо. Поэтому он перенаправил свои усилия на нечто более полезное, а именно, прием пищи.

В 23.45 группа начала заводить двигатели танков и увеличивать обороны до показателей, настолько близких к нормальному режиму работы, насколько это было возможно. Не было грохота дружественной артиллерии, способного скрыть шум движущейся техники, так что они надеялись, что если они заведут двигатели все вместе, советы могут не заметить изменений в их привычном поведении. Шансы были невелики, кроме того, скрежет колес и треск гусениц в движении нельзя было скрыть ничем. Но попробовать стоило.

Сменявшие их кавалеристы начали прибывать по плану. Они двигались по проселочной дороге, ведущей с запада на восток к позициям 2-го взвода. 2-й взвод начал выдвигаться, направившись от леса на юг по дороге. Как только 2-й взвод покинул позицию и очистил дорогу, первый кавалерийский взвод заняли его прежние позиции. Пока второй взвод двигался по тропе, Бэннон считал проходящие в темноте танки. Как только прошел пятый, он скомандовал Ортелли выдвигаться. «66-й» занял свою позицию в колонне за последним танком 2-го взвода. Выдвижение «66-го», за которым последовала машина FIST Анджера, стала сигналом 3-му взводу начинать движение. Они также вышли на дорогу и последовали за остальными. Как и в случае со 2-м взводом, как только 3-й покинул свои позиции, второй кавалерийский взвод занял опустевшие позиции 3-го взвода.

Данный процесс повторился с механизированным взводом, который последовал за третьим. Таким образом, два подразделения ротной численности поменялись местами в темноте без единого слова, за исключением переговоров между командирами машин и их механиками-водителями.

Танк Улецки, возглавлявший колонну, обошел лесок с севера и направился в небольшую долину, куда так стремились прорваться советы. Достигнув точки примерно в трех километрах от деревни, они вышли на шоссе и начали медленно увеличивать скорость до маршевой. Если бы они сразу начали двигаться слишком быстро, механизированный взвод в хвосте колонны отстал бы, поскольку он все еще обходил лесок. Когда колонна, наконец, набрала скорость марша, Бэннон начал расслабляться. До сих пор все шло хорошо. Они снялись с позиций, не привлекая внимания противника. Теперь они двигались по заданному маршруту, и вскоре вовремя достигнут первой контрольной точки. Это было хорошим предзнаменованием.

Если вся операция пройдет столь же гладко, все будет в шоколаде.

Движение по темной сельской местности было тихим и жутким. Единственными видимыми источниками света были небольшие хвостовые фары передовых танков и приглушенный свет фар следующего. Мерный вой турбин в сочетании с ритмической вибрацией корпуса машины гипнотизировал. Бэннону приходилось прилагать усилие, чтобы поддерживать свое внимание по мере того, как колонна двигалась вперед. Читать карту в слабом свете фонарика было трудно, но не невозможно. Хотя Улецки вел колонну, Бэннон проводил необходимую сверку маршрута движения и должен был в случае непредвиденных обстоятельств сообщить об этом. Командиры взводов и взводные сержанты имели ту же обязанность.

В танке все было тихо. Как на батальонной частоте, так и на частоте группы, настроенные на прием рации хранили молчание. Если бы они пользовались радиосвязью, советские системы радиоперехвата могли бы обнаружить их и отследить, куда они направляются. Келп находился на своем месте, наполовину высунувшись из люка, и смотрел в сторону кормы танка. Он следил за воздухом. Согласно ПДИ, заряжающий должен был смотреть в сторону кормы с следить за воздушным пространством и любыми другими неожиданностями с этой стороны.

Фолк сидел на своем месте и боролся со сном. Однако он проигрывал. В ходе дорожного марша наводчик должен был следить за заданным сектором наблюдения в любое время. Но поскольку впереди были танки их колонны и малая вероятность появления противника, поддерживать себя в бдительном состоянии было тяжело. Но Бэннон знал, что когда в нем нуждались, Фолк был наготове.

Каждые десять минут или около того Бэннон вызывал Ортелли. Марш в колонне был худшим испытанием для механика-водителя. Мало того, что ему приходилось бороться с клонящим в сон мерным гулом и вибрацией двигателя, он также должен был быть начеку и готов к любым изменениям в скорости и поведении танка, идущего впереди. Механики танков, движущихся в колонне, подвергались также гипнотизирующему эффекту, следя за фарами передового танка. Столкновения в таких условиях были обычным делом. Поэтому командиры танков должны были следить, чтобы механики были начеку, даже если все остальные не были.

По мере продвижения в тыл начали встречаться транспорт и дружественные подразделения.

Чем дальше продвигалась группа, тем больше их становилось. Сначала появились силы обеспечения и артиллерия. Группа «Янки» проследовала мимо батареи самоходных артиллерийских орудий, сбившейся на краю дороги. Видимо, они ждали прохода батальона. Время от времени одиночные машины или группы в три-четыре единицы двигались в противоположном направлении в сторону фронта. Вероятно, это были машины снабжения. На перекрестках военные полицейские управляли движением, пропуская поочередно машины батальона и машины другой колонны, двигавшейся по другой дороге. Иногда встречались одиночные машины на обочинах. Некоторые были разбиты. Некоторые были уничтожены ударами артиллерии или авиации.

В деревне, через которую проходила группа, появились новые обитатели. Подразделения связи, штабные и разнообразные вспомогательные подразделения занимались своими делами. Ночь была временем, когда многие из них проходили в движение, чтобы сделать большую часть своей работа, особенно снабженцы. Они спешили доставить в «свои» подразделения новые боеприпасы и снова укрыться до наступления дня, когда советские хищные птицы вылетали на охоту за конвоями.

Сразу после прохождения одного из этих центров ночной активности, группа наткнулась на первое препятствие. «66-й» без всякого предупреждения резко остановился. Сначала Бэннон подумал, что в них что-то попало. Ортелли сказал ему, что все в порядке, но танк впереди остановился. Бэннон смотрел на его темный силуэт несколько минут, ожидая, что он двинется вперед и продолжит марш. Когда этого не произошло, он забеспокоился и решил спешиться и пойти к голове колонны. Что бы ни было не так, оно не было достаточно серьезным, чтобы нарушать режим радиомолчания. Когда он спешился, Фолк на всякий случай занял место командира.

Бэннона не радовало нарушение порядка марша, но он был рад возможности немного пройтись, размять ноги и отрешиться от монотонности. Было 03.45. Они двигались уже три часа и планировали начать атаку через час и пятнадцать минут. Идя к голове колонны, он заметил активность у передовых танков группы и на обочине дороги. Немного впереди головы колонны горели огни.

Улецки уже спешился и разговаривал с какими-то людьми, когда появился Бэннон. Приблизившись, он понял, что это было инженерное подразделение, солдаты которого работали над секциями понтонного моста.

— Ладно, Лыжа, что у нас тут?

— Сэр, это капитан Лоусон, командир 79-й мостовой роты, — Улецки указал на высокого капитана, стоящего напротив него, а затем продолжил — его люди навели этот понтонный мост сегодня утром. Но когда группа «Браво» проходила по нему, на мост въехало слишком много танков сразу и это несколько повредило его. Капитану Лоусону пришлось закрыть мост, чтобы исправить повреждения прежде, чем мы сможем пройти по нему.

— Капитан Лоусон, я Шон Бэннон, командир группы «Янки». Сколько времени вам потребуется, чтобы разобраться с бардаком, который наделали некоторые из моих танков?

Лоусон дал свою оценку времени и краткое пояснение касательно того, что нужно было сделать, и почему эту работу нужно было сделать прежде, чем другие танки смогут пройти по мосту. Он надеялся, что все будет сделано в течение тридцати минут, если не возникнут непредвиденные проблемы. Так как Лоусон, похоже, знал, о чем говорил, а его люди работали из всех сил, Бэннон придержал старпома, извинился за себя и за Улецки и отпустил Лоусона, чтобы тот занялся своим делом. Он и Улецки были согласны, что за исключение ситуации с мостом, все пока что шло очень хорошо. Улецки он сказал оставаться в голове колонны и следить за работой саперов. Бэннон собрался направиться дальше вдоль колонны и приказать танкам рассредоточиться. Остановка даст танкистам возможность спешиться, размять ноги и проверить танки. Если саперы закончат раньше, чем он вернется, Улецки следовало подать сигнал, заведя двигатель «55-го».

Члены экипажей медлили с ответами. Все устали. Возможность остановиться была встречена с радостью. Она означала перерыв. Танки съехали с дороги, через один на противоположную сторону и под углом в сорок пять градусов вперед. В настоящее время это построение в механизированных войсках именовалось «елочкой». Когда Бэннон достиг танкового взвода, ему не пришлось отдавать приказы. Командиры машин сами начали перемещать свои машины к обочинам в шахматном порядке, увидев, что так делают танки впереди. К тому моменту, как он достиг механизированного взвода, весь центр дороги был очищен.

Именно тогда до него дошло, что что-то было не так. Если рота «С» следовала по плану, она должна была находиться сразу за группой. Но позади механизированного взвода никого не было. Дорога за группой «Янки» была чиста. Когда последняя из его машин заглушила двигатель, Бэннон прошел метров сто по дороге, пытаясь услышать вой двигателей бронетранспортеров роты «С». Тем не менее, ночная тишина нарушалась только далеким грохотом случайных снарядов и выкриками работавших на мосту саперов. Простояв пять минут, он бросил это дело и направился обратно к голове колонны. Он действительно не знал, случилось ли нечто плохое. Соблюдая режим радиомолчания, он не мог ничего узнать. Если же с остальной частью батальона действительно случилось нечто ужасное, он надеялся, что кто-то проявит инициативу, чтобы нарушить радиомолчание и сообщить об этом. Но это была надежда, а не уверенность. У Бэннона возникло нехорошее предчувствие, что все пошло не так, как надо. Что-то было не так, и он ни черта не мог с этим поделать.

* * *

Родителям Пэт потребовалось мгновение, чтобы понять, что их радостные приветствия не вызывают у нее никакого ответа. Пэт только отметила их присутствие. Она кратко посмотрела на них, тихо сказала «привет, мам, пап», а затем отвернулась, чтобы посмотреть на детей. Сара повисла у нее на шее обеими руками, не делая никаких попыток двигаться. Шон прислонился к ней, обвив обеими руками ее руку, которой она держала Сару. Курт держал ее свободную руку, опустив голову, и сосал большой палец. В течение очень неприятного момента ее родители стояли, не зная, что говорить или делать. Отец предложил пойти забрать багаж, пока они подождут здесь. Пэт ответила просто «там ничего нет», от чего родителям стало не по себе. Отец посмотрел на нее, а затем отошел, чтобы подогнать автомобиль к терминалу.

Когда Пэт с детьми двинулась к выходу, они, как один последовали за ней, не желая отпускать другого даже на мгновение. Мать Пэт продолжала смотреть на нее, ощущая себя в присутствии дочери все больше и больше не в своей тарелке. Когда они вышли из терминала, рядовой ВВС записал имя Пэт, имена детей, фамилию и часть ее мужа, а также пункт их назначения. Окончательная запись и их одиссея закончилась.

Снаружи Пэт и дети забрались на заднее сидение машины. Даже там они продолжали держаться друг за друга. Когда они все же отпустили ее, Пэт повернулась и посмотрела на здание терминала. Они, наконец, вышли из-под опеки военных. Она на мгновение задумалась об этом. О других женах и детях. Пэт посмотрела на родителей на передних сидениях и задалась вопросом, а что теперь? Никаких ответов на него не предвиделось.

Она была в безопасности. Ее дети были в безопасности. Она возвращалась домой, к родителям. Но что дальше? Ждать? Ждать чего? Когда закончится война? Пока придет хоть какая-то весточка от Шона? А что это будет за весточка? Пэт слышала рассказы других женщин, ждавших своих мужей из Вьетнама. Она не была готова. Даже сейчас, в безопасных Соединенных Штатах, ей виделась темная бездна нехоженых троп будущего. Ее решимость рухнула, словно плотина, более неспособная сдерживать напор воды и она заплакала. Дети, молча, сжали руки, пытаясь успокоить свою плачущую маму и самих себя. Ее родители на передних сидениях молча смотрели вперед, не зная, что им сказать или сделать.