Химеры в саду наслаждений

ГЛАВА 18

— Понимаете, Стэплтон, куклы, которым дают по морде посетители гороховского ресторана, — в жизни всем известные, узнаваемые люди.

— Догадываюсь!

— Благодаря телеэкрану, конечно, известные!

— Ясное дело.

— Но у телевизионной известности есть оборотная сторона: кроме поклонников, у таких людей непременно есть и ненавистники!

— Да уж надо думать!

— «Я потому так долго живу и работаю, что никогда не появляюсь на телеэкране» — так сказал один итальянский прокурор.

— Может, он и прав. Прокурорам-то видней!

— Видите ли, чувство, которое испытывает телезритель к знаменитости, довольно непросто. Эта «кукла на экране» в некотором роде его собственность: он может выключить ее — как бы «убрать в сундук». Может достать снова. Знаменитости принадлежат публике, вот в чем дело, Стэплтон! Поэтому у людей возникает такая злость, когда кукла ведет себя плохо. От умиления и восторга перед знаменитостью до ненависти к ней один шаг.

— Очень оригинальная точка зрения, босс.

— Но куда может завести такая ненависть, если продолжать и дальше делать шаг за шагом? В общем, можно только гадать, какие фантазии могут родиться из подобной ненависти.

— Куда вы клоните, босс? Пытаетесь найти объяснение тому, что все жертвы в нашей цепочке имеют отношение к телеэкрану?

— Заметьте, предполагаемый заказчик — мы ведь исходим из того, что Каретников и компания лишь выполняют заказы, — хозяин нашей тройки, очень избирателен. Он явно не каннибал, не садист, не чудовище, слепо жаждущее крови, любой крови. Ведь дочь Сковородина отпустили! Она ему не понадобилась, отчего-то нужен был именно сам Сковородин!

— Ну, еще бы… такой богач!

— Почему тогда у жертв столь неравное имущественное положение? Да и деньгами их не воспользовались. Финансового проку от похищений явно никакого. Пренебрегли даже выкупом, который повез Сковородин.

— Может, разозлились на него или испугались, что обманывает?

— Разозлились… Были злы. Это возможно! И не просто злы…

— То есть?

— Здесь явно какая-то идея, Стэплтон! Вот почему нам так сложно определить мотив. Нет, здесь не жажда крови и не корысть.

— А что?

— Вот вам загадка: «Настоящая живая, но кукла… Кто это?»

— Откуда я знаю?

— Человек, который воспринимается как кукла!

— Это как?

— Именно так воспринимаются публикой вполне реальные люди — прототипы резиновых кукол Горохова.

— И что же?

— Кукла, марионетка, маска… Куклы испокон века воспринимаются зрителями как символы, олицетворяющие некие качества, пороки — глупость, жадность… А как наказать порок? Живой его носитель часто недосягаем. Недаром люди так любят жечь чучела… Заметили, как массы полюбили это занятие?

— Ну, ясно, полюбили. Хоть так добраться до ненавистной персоны!

— Вот я и повторяю: а что, если у Горохова есть в ассортименте еще и очень дорогие эксклюзивные услуги?

— То есть?

— Когда можно не просто побить куклу, а убить. И не дешевое чучело, а куклу дорогую. Очень дорогую…

— Как настоящую?

— Не как, а именно что настоящую. Если у человека есть возможность регулярно бить телевизоры, то, может, у него найдутся деньги и на то, чтобы воспользоваться такими услугами?

— Ой! И вы думаете, некрупных масштабов мошенник Артур Горохов мог такое… э… изобрести?

— Сам придумать — вряд ли… Но его могли натолкнуть на эту идею: спрос, как известно, рождает предложение.

— И Артур Горохов способен, по-вашему, польститься на такие заказы?

— Думаю, да. Как раз моральных ограничений для него не существует вовсе. У него есть сад! Была и орхидея. Я словно вижу эту картинку… Возможно, разговор, во время которого обсуждали заказ, проходил в оранжерее. Кто-то из киллеров задел рукавом нежный цветок, лепестки зацепились за обшлаг кожаной куртки. Скажем, громила Каретников… он ведь как слон в посудной лавке.

— Вот именно.

— Но Dracula chimaera есть и у автора передачи «Мой сад»…

— Верно. И вот он-то как раз имеет к телеящику непосредственное отношение, босс! Это конкретно. А идея насчет ненавистных кукол на экране телевизора, которая связывает выстроенную вами конструкцию, — всего лишь идея.

— И она вас не слишком убеждает?

— Не очень, босс.

— Вижу, она кажется вам чересчур усложненной?

— Немного. Слишком много рассуждений, философии. Жизнь проще, босс. Миром правят голод и любовь. Так сказал, кажется, император Наполеон. По-моему, ничего не изменилось с тех пор.

— Вы думаете, Стэплтон?

— И потом — как же телеботаник, владеющий второй орхидеей?

— Согласен. Рад, Стэплтон, что вы о нем не забыли.

— Как вы ехидно улыбаетесь, босс! Это называется «ткнуть носом» в недоделанную работу?

— Ну, что вы, дорогая Стэплтон, ничуть! Просто хочется узнать, что вы наконец об авторе передачи «Мой сад» выяснили?

— Торчит в Амстердаме. Любит Вермеера, — вздохнула Арина. — Шипит, как змея. В свободное от работы время подрабатывает перепродажей редких растений.

— Может, есть еще потери среди его коллег? Кто-нибудь еще из «ящика» пропал?

— Если что-то случится, я узнаю первая.

— Что ж, копайте в «Моем саду» дальше. Может, вам даже удастся узнать что-то про этот второй экземпляр орхидеи… — ухмыльнулся Аринин босс.

— Попробую не разочаровать вас.

— И, кстати…

— Что-то еще?

— Надо бы, дорогая Арина, — попросил детектив, — раскопать все, что возможно, о том конкурсе красоты «Мисс Совершенство».

— О конкурсе более чем десятилетней давности? Зачем он вам?

— Меня интересует история, которую так и не рассказала, хоть и разоткровенничалась, бывшая «мисс» Екатерина Горохова. Ну и вообще! Чем-то он меня цепляет, тот конкурс. Правда, не пойму чем.

«Он не понимает, а я — шныряй и копай, как бобик», — подумала Стэплтон и с треском захлопнула ежедневник, привычно таким образом выпуская пар и классовую ненависть к эксплуататорам.

Впрочем, интерес босса к «старым историям», а точнее, к преступлениям с истекшим сроком давности, был ей хорошо известен. Хорошо хоть заинтересовавший начальника конкурс проходил всего лишь лет десять назад, а не триста.

И Арина сделала то, что делают многие опытные подчиненные. Она не бросилась тут же исполнять озарившую начальство идею — в надежде, что начальство про нее попросту забудет. Ну, вдруг? Поручение, как и всякая бумага, должно «вылежаться».

«Напомнит еще разок, тогда и покопаю насчет конкурса, — решила многомудрая Стэплтон. — А то теперь еще и конкурс какой-то! На мою голову…»