Хирургические убийства

Глава 9. КАК СЛОЖНО БЫТЬ ЭРНСТОМ

Гостиница, название которой Вил запомнил лишь благодаря своей отличной памяти, располагалась в хорошем районе с таким расчётом, чтобы громада Кленового королевского замка была видна из большинства окон. За стойкой коротал дежурство сонного вида портье. Увидев амулет коррехидора, он как-то неопределённо дёрнулся, словно бессознательно хотел сбежать, но долг заставил его оставаться на месте. Он сглотнул и спросил, чем может оказаться полезным столь важным господам.

— Кто дежурил позавчера? — спросил Вил не очень вежливо. Он был раздражён необходимостью отрабатывания нелицеприятной версии.

— Я, — растеряно ответил парень, — мы дежурим посменно через сутки.

— Вы знаете постояльца по фамилии Цукисима?

— Из номера двадцать шесть? — для чего-то уточнил он.

— Уж не знаю, из какого он номера, меня интересует, в котором часу сей муж пришёл в гостиницу позавчера.

— Вот знаете, — начал портье издалека, — про кого другого я сразу не сказал бы. А вот про названного вами господина могу ответить тотчас и без малейшей заминки: пришёл он под утро, между тремя и четырьмя часами. Я, грешен, придремнул. А тут заваливается с шумом он — ваш Цукисима, навеселе, довольный и счастливый. «Что, — говорит, — спишь такой чудной ночкой, когда сами боги благоволят к смертным!», и бросил мне на стойку банкноту хорошего достоинства, порывался дружески похлопать по плечу и оставил недопитую бутылку дорогого красного вина. Такое разве позабудешь!

— Вы точно указали время? — спросила Рика, успевшая записать в блокноте рассказ о ночных художествах Цукисимы.

— Видите? — портье показал рукой на большие настенные часы, декорированные резными ветками цветущей сакуры, — они прямёхонько передо мной. Как постоялец меня разбудил, я голову поднял, сразу увидал, что часы показывали не то половину, не то без двадцати пяти четыре. Точно. Я подумал тогда, что ещё не рассвело, и до конца смены долго.

— Хорошо, — кивнула чародейка, — постоялец после этого пошёл прямо к себе в номер?

— Куда же ему ещё было идти? — в голосе портье слышалось искреннее удивление, — рестория наша закрылась сразу после полуночи, так что господину Цукисиме одна дорога на второй этаж была. Он туда и отправился.

— А в данный момент сей господин у себя?

Получив утвердительный ответ, они пошли на второй этаж. Двадцать шестой номер обнаружился легко. Вил постучал, получил невнятный ответ, который расценил как разрешение войти, и распахнул дверь. Их взорам предстала странная картина: Ито Цукисима — бывший сокурсник близнецов Окку, ныне сотрудник Адмиралтейства его королевского величества Элиаса, стоял в покаянной позе перед незнакомой женщиной. Женщина обладала весьма привлекательной наружностью, статной фигурой, только выразительное её лицо с крупными чертами портило сердитое выражение.

— Вам чего? — недружелюбно поинтересовалась она у вошедших, — если вы надеялись насладиться общество господина Цукисимы в продолжении весёлых похождений по дну Артанской столицы, — она усмехнулась, — вынуждена вас сурово разочаровать. Он сегодня же возвращается в Цугойю. Так что, господа незнакомцы, придётся вам уходить несолоно хлебавши.

— Миё! — взмолился Цукисима, — остановись. Перед тобой верховный коррехидор Кленфилда.

— Достукался! — сурово заклеймила его женщина на диване, — тобой уже интересуется Королевская служба дневной безопасности и ночного покоя. Представляю себе лицо главы нашего клана!

— Нет, нет, — Цуки выглядел на удивление тихим и смиренным, — ты поняла ситуацию несколько превратно. Господин Вилохэд Окку — родной брат Шона и Кина Окку, ты их обоих прекрасно знаешь, а его сопровождает невеста Дубового клана — госпожа Эрика Таками. Мы с ними пересеклись совершенно случайно…, — он замялся, явно не желая упоминать бои без правил, — на одном спортивном состязании.

— Одного поля ягодки, — сделала вывод Миё Цукисима. И Вилу вспомнились разговоры десятилетней давности об удачной женитьбе Цуки на родной племяннице главы клана, — можешь молчать дальше. Я угадаю сама. Так, бордель отпадает, ибо ни один нормальный мужчина не пойдёт в подобное заведение со своей невестой. Тогда остаются игорные дома, ночные клубы и всякие там развлечения, на которых можно делать ставки. Подозреваю последнее. А о вас, сэр Вилохэд, я читала в столичных газетах. Нимало не удивлена вашей якобы случайной встречей, ибо подобное всегда тянется к подобному. Вот только невеста не вписывается в общую картину. Хотя чего ждать от столичных нравов!

— Госпожа Цукисима, — проговорил Вил устало, — клянусь, я был бы счастлив, если бы наша встреча произошла при обстоятельствах, кои вы столь художественно описали, — он бросил взгляд на старого знакомого, — однако, визит наш с госпожой Таками носит сугубо официальный характер. Мы расследуем два убийства, совершённых с особой жестокостью и цинизмом. Посему, Ито, спрашиваю тебя не как друг, а как коррехидор Кленфилда: «Где ты провёл позапрошлую ночь?», можешь считать, что даёшь показания под присягой.

Цукисима встревоженно поглядел на Вила, перевёл взгляд на супругу, весь внешний вид которой являл собой полнейшую заинтересованность, вздохнул и ответил:

— Здесь, в номере. Закончил с делами, поужинал в городе, почитал модный роман о вампирах и часов около одиннадцать уснул.

— Одиннадцати? — изумилась супруга, — да ты отродясь ранее часу ночи не ложишься!

— Чтиво оказалось скучноватое, рассчитанное на экзальтированных девиц, прозябающих без любви.

— Дело очень серьёзное, — коррехидор старался говорить безэмоционально, хотя его душу терзали противоречивые чувства: грызла злость на глупое упорство Ито, обусловленное нежеланием ещё больше сердить жену, сожаление о том, что обстоятельства и улики складываются против этого весёлого, бесшабашного кумира далёкой юности, и главное — страх, обессиливающий страх, что версия чародейки может оказаться правдой, — прошу тебя рассказать без утайки, где и с кем ты провёл позапрошлую ночь. Тебе очень пригодится полноценное алиби.

— Алиби? — переспросила жена, — я не ослышалась? Господин Окку произнёс это слово? Надеюсь, не мне вам объяснять, что в адрес древесно-рождённого не следует разбрасываться подобными высказываниями! К тому же Право непреднамеренного убийства, насколько мне известно, пока никто не отменял.

На чародейку эта самоуверенная женщина произвела раздражающее впечатление, и она не выдержала:

— Если непреднамеренным считать жестокое изнасилование и убийство двух женщин древнейшей профессии, то вы можете спать спокойно, — иронично заметила она, — только сие вряд ли поможет, ибо приход вашего супруга в гостиницу в указанное им время не подтверждается дежурившим в тот вечер портье. Он утверждает, что господин Цукисима заявился в половине четвёртого ночи с полупустой бутылкой дорогого вина и одарил сотрудника гостиницы весьма щедрыми чаевыми.

— Так это же было не в позапрошлый вечер! — воскликнул Цуки с фальшивым облегчением, — а раньше, причём по обеим статьям: не позавчера, а третьего дня, и не в половине третьего ночи, а около двенадцати. Один из коллег в Адмиралтействе отмечал помолвку младшей дочери. Грех не выпить по такому прекрасному поводу.

— Тогда ты и вообще безгрешен, тебе любой повод сгодится! — вмешалась госпожа Цукисима, — кто бы сомневался.

— Не получится, — прищурилась чародейка, — портье дежурят через день, так что в тот вечер на вахте сидел не он.

— Значит, портье просто-напросто перепутал время. Кстати, этот кудлатый парень сам не чужд общества бутылки, с пьяных глаз и не такое показаться может. Не знаю, кто там в полтретьего ночи в гостиницу заявился! Я хоть под присягой, хоть перед главой клана заявляю, был в гостинице с вечера, никуда не отлучался, и, естественно, никаких проституток не насиловал, а уж тем более, не убивал. Вот уж кому-кому, а тебе, малыш Вилли, стыдно подозревать и обвинять меня в подобных ужасах.

— На месте преступления видели высокого мужчину с густыми бровями, вашего роста и возраста, — Рика решила взять на себя часть тяжёлой душевной ноши коррехидора, — улики указывают, что убийца связан с морским делом, а орудием убийства мог стать офицерский кортик.

— Ито! — воскликнула жена, — такого позора наш клан ещё не знал! Боги, бессмертные боги, мой муж — убийца! Много я ожидала от тебя, но такое…, боюсь, ситуацию может спасти только меч!

— Я готов, — Цукисима опустил голову, — преданный другом, оболганный неизвестными мне свидетелями, с супругой, которая вместо веры в меня и моральной поддержки предлагает ритуальное самоубийство, дабы смыть пятно позора со своего клана. Что мне ещё остаётся?!

— Сейчас не время помышлять о смерти, — вмешался Вилохэд, — расследование ещё не завершено. Даю тебе последний шанс, сделать официальное заявление о месте пребывания в запрашиваемое время. Будем считать, что предыдущих попыток обмана и введения следствия в заблуждение просто не было. Мне кажется, что ты желаешь скрыть некие нелицеприятные подробности своего пребывания в столице, но обвинения, выдвигаемые против тебя настолько серьёзны, что любые проступки меркнут по сравнению с ними. Подумай хорошенько, прежде чем ответить.

— Мне и думать нечего, — поспешил возразить Цуки, бросив насторожённый взгляд в сторону супруги, — я был здесь. Не знаю, какие сказки рассказывает сотрудник гостиницы, только мне добавить нечего.

Вил встал, подошёл к окну, поглядел на возвышающуюся на холме громаду Кленового замка и подумал о том, как тяжко ему будет докладывать его величеству о виновности Цукисимы, который, как на зло, ведёт себя так, словно и правда был той ночью на складе номер восемнадцать. Словно именно он совершил всё то, о чём им поведала болеглот: развлёкся убийством, собрал вещи и все улики, после чего удалился в гостиницу, залив по дороге переполняющую его радость бутылочкой красного вина, остатки которого достались портье. Чувства кричали, что быть маньяком, кортиком и когтями полосующим бедных женщин, Цуки быть не может. Но разум и логика спокойно возражали, приводя не разбиваемые доводы о времени совершения преступления, морских узлах, кортике, бессовестном вранье самого фигуранта, показаниях портье и ещё множестве совпадений, которые четвёртый сын Дубового клана просто не мог сбросить со счетов. Ещё малодушно подумалось, что было бы хорошо, если бы королевский паж не перебрал наркотиков, и им не пришлось бы посещать разные злачные места столицы, и они никогда не пересеклись бы с однокурсником братьев. Вил потёр болезненно ноющие виски, отвернулся от окна и проговорил:

— Господин Цукисима Ито, именем Кленовой короны повелеваю вам оставаться в этом номере под домашним арестом вплоть до окончания следствия. Вы обвиняетесь в убийстве двух гражданок Артании, имена и фамилии коих на данный момент не установлены. Вам запрещено покидать пределы гостиничного номера. Любое оружие, если таковое имеется при вас, сдайте мне, — Ито Цукисима, казалось, враз постаревший и как-то сникший, молча передал Вилу пистолет, — а кортик? — спросил коррехидор.

— Его при мне его нет, — тихо проговорил он.

Коррехидор кивнул, потом устало добавил:

— И ещё, Ито, оставь мысль о самоубийстве. Позор ты подобным поступком не сможешь, зато он прекрасно подтвердит твою виновность. Пока ты — только подозреваемый, и следствие незакончено. Надеюсь, ты одумаешься и изменишь показания.

Жена Цукисимы сидела, крепко сжав губы, и с немым осуждением взирала на подавленного супруга.

— Госпожа Цукисима, — обратился к ней Вил, она взглянула на него снизу вверх, и в её взгляде не было ни капли приязни. Рика вдруг заметила, что жена Цуки явно гораздо старше, чем показалось на первый взгляд. Она, несомненно, хорошо следит за собой, но возраст читался в складках у губ и явственных морщинках, лучиками разбегающимся от больших карих глаз, — ваш долг поддерживать мужа в тяжёлую минуту, ответственность за любые попытки уйти от ответственности, путём побега либо ухода из жизни, будет возложена на вас. Я предупреждаю вас именем Кленовой короны. Надеюсь, старшей дочери клана нет необходимости объяснять, что это значит?

Женщина кивнула.

Вилохэд попрощался и потянул чародейку к выходу.

— Что-то у меня сегодня нет настроения быть на людях, — коррехидор потёр висок, где усиливалась тупая боль, — мы и так слишком много работали в выходной день, так что я прошу прощения за то, что моё приглашение останется нереализованным. Обещаю исправиться в следующий раз.

Рика кивнула. Она прекрасно понимала, что подавленность Вилохэда вызвана неприятной ситуацией в расследовании. Чародейка и сама не могла до конца поверить в виновность жизнерадостного и словоохотливого Цуки, которого они встретили на боях без правил. Однако ж сухие факты указывали обратное. Даже его неуклюжая попытка уйти от вопроса о местонахождении в ночь второго убийства была не в его пользу.

— Ничего, — заставила себя проговорить Рика, — я тоже сегодня устала, хочу принять ванну и пораньше лечь спать.

Ночь для коррехидора выдалась бессонной; то есть нельзя было сказать, что он совершенно не спал. Он спал, но беспокойно, урывками и, просыпаясь несколько раз, не мог быстро заснуть снова. Из головы никак не выходил Цуки. Вил прекрасно помнил, как тот впервые приехал в Оккунари, как все были очарованы живым, отлично воспитанным кадетом, которого морская форма лишь украшала. Близнецы сами-то по себе были ещё теми возмутителями спокойствия, а уж когда их стало трое…

— Нет, — Вилохэд перевернул подушку и наполовину вылез из-под одеяла, в резиденции Дубового клана продолжали топить, — невозможно представить себе, что Цуки, тот самый Цуки, которого я знаю уже почти семнадцать лет привёл проститутку на склад, связал, изнасиловал и исполосовал кортиком и накладными когтями! В чём-то мы с Рикой допустили ошибку. Было ведь что-то ещё… В доходном доме и на складе номер восемнадцать. Какая-то деталь была упущена, потеряна.

Казалось, от расстройства было даже тяжело дышать. Вил встал, спустился на кухню и поставил на огонь кофейник. Ему просто необходима было сделать хоть что-то. Почему бы тогда не попить кофе? Налив побольше сливок, и положив против обыкновения дополнительную ложку сахара, коррехидор примостился за столом, размышляя, достать из буфета печенье или же обойтись так.

— Милорд? — вывел его из задумчивости знакомый голос, — что-то случилось? Вы плохо себя чувствуете?

На пороге стоял Фибс — его дворецкий, величественный даже в исподнем. Фибс вырастил Вила и трёх его старших братьев, и теперь предпочёл остаться дворецким и личным камердинером при своём любимце в столице.

— Нет, нет, Фибс, всё в порядке, — заверил его коррехидор, — просто не спится. Решил вот кофе попить.

— Вы же знаете, милорд, — Фибс фамильярно забрал чашку и выплеснул кофе в раковину, — пить ночью кофе весьма вредно для сердца и нервов, — ворчливо проговорил он, — пейте, если хотите до рассвета в потолок глаза лупить.

Вил усмехнулся, замечание старого слуги теряло всякий смысл после вылитого кофе. Фибс тем временем вытащил бутылку бренди:

— Куда лучше кофе, коли сон, как рукой сняло, — он налил бокал и подал господину.

— Тогда уж и себе плесни, — сказал Вил, — одному пить как-то не хочется.

Фибс церемонно поклонился, что весьма комично выглядело в исподней одежде, налил себе чисто символическое количество бренди и присел за стол напротив Вила.

— Что не спится-то? — спросил он, — небось, дела сердечные? Да не бойтесь вы, милорд, разве ж какая девица устоит перед вашей красотой и обаянием! Даже не сомневайтесь, видал я, какими глазищами ваша чародейка на вас смотрит, будьте покойны, сердечко её вам без остатка принадлежит.

— Нет, Фибс, — вздохнул коррехидор, — вот уж что меня совершенно не волнует нынешней ночью, так это любовь. Сейчас мне вообще не до сердечных терзаний. И госпожа Таками, что бы там не увидел в её глазах, здесь не при чём.

— Странно, — Фибс аккуратно опустошил свой бокал и поглядел на воспитанника и господина, — я полагал, что расстроить вас до бессонницы одни лишь чувства способны.

— Иногда лучше страдать от неразделённой любви, чем от того, что приключилось со мной сейчас.

— Боги, боги, — округлил глаза слуга, — никак срамную болезнь подхватили?

— Типун тебе на язык! — засмеялся Вил, — на приключения в квартале развлечений у меня ни времени, ни желания нет. Просто расследование убийства проститутки в порту вывело на Ито Цукисиму.

— На Ито? — изумлению старого слуги не было предела, — неужто вы говорите о том самом весельчаке-кадете, что приезжал с вашими братьями в гости в Оккунари, а теперь служит в Адмиралтействе?

— Да, увы.

— С чего это вы взяли, будто сей достойный муж взялся убивать гулящих девок на территории заброшенной части порта?

— Постой, постой, — вскинул бровь Вил, — откуда тебе известно об заброшенных складах?

— Как же, — гордый собственной осведомлённостью заявил Фибс, — в «Вечернем Кленфилде» целое интервью поместили. А как же? Можно сказать, герой дня: труп нашёл, показания давал, всю работу вашего ведомства от начала и до конца собственными глазами видел.

— Собаковод! — воскликнул в сердцах коррехидор, — газетчики до него добрались, а он и рад стараться, рассказал, небось, и что видел, и чего не видел. Была б моя воля, дал бы ему плетей за болтливость.

— Нельзя, — важно возразил слуга, — чай не в эпоху Противоборствующих провинций живём. Всякий человек право на собственное мнение имеет. Вы мне лучше скажите, по каким таким причинам господин Цукисима под подозрение угодил?

Вил подумал и рассказал всё, как есть. Фибс покачал головой.

— И только-то?

— Полагаешь, мало совпадений?

— Совпадений довольно, но ни единого, чтобы без сомнений понять, будто речь идёт именно о господине Цукисиме. Высокий, ну и что? Не он один в столице высокий. Густые брови также встречаются. Вот я, например, — он выразительно пригладил свои кустистые седые брови, — вполне подхожу под описание. Морские узлы многие вязать умеют, кортики тоже продаются. Словом, конкретно против него у вас прямых улик нет.

— А отсутствие алиби? — устало возразил коррехидор, — плёл какую-то чушь, а потом и вовсе замкнулся в гордом молчании, словно мне на зло.

— Эх, молодёжь, — Фибс забрал бокалы, сполоснул их и пристроил перевёрнутыми на полотенце, — разве ж это дело, мужчину в командировке при его второй половинке про его ночные дела расспрашивать! Может, он при супруге не мог сказать, где и с кем был? Госпожа Цукисима не из простых будет. Помню, ещё когда сэр Ито женился, поговаривали, будто брак этот по сговору и с расчётом; породнился с главой клана, и продвижение по службе ему обеспечено.

— Не думаю, — возразил Вил, — он мог просто сказать, что хочет переговорить наедине, а вместо этого откровенно врал. Так что твоя версия хоть и похожа на правду, но, к сожалению, не подтверждается в реальности.

После этого разговора Вил уснул проще, но на краю сознания продолжало маячить смутное воспоминание о чём-то важном с улицы Белых тополей.

По дороге в коррехидорию Рика явственнее осознавала всю противоречивость обуревающих её чувств: с одной стороны она была горда и довольна стройной версией с Цукисимой, а с другой — её не оставляли сожаления, что убийцей-маньяком оказался друг братьев-близнецов Вилохэда.

Она сделала вскрытие, и результаты её нисколько не удивили: порезы и раны были нанесены двумя орудиями (Рика невольно улыбнулась, вспомнив, как красочно болеглот описывала когти убийцы); смертельным оказался единственный, явно последний удар, что пришёлся прямо в сердце. Чародейку смутила на секунду хирургическая точность, с какой этот самый удар был нанесён, но потом она приписала это обыкновенному везению или военному опыту. Девушка составила отчёт, указав со всей возможной тщательностью и аккуратностью различные детали, которые ей удалось выявить. Она задумалась лишь однажды: тест Пикелоу показал странноватый результат. Магические стихии пребывали в гармонии и спокойствии, однозначно свидетельствуя об отсутствии колдовства, но у водяной женщины, полоскавшей длинные волосы в безмятежной глади озера, имелся странный хвост с шипами, подозрительно смахивающий на некие интимные части тела. Обычно в подобном стиле озабоченный чародей из минувших столетий визуализировал демонов. Поскольку демоническое проявление мелькнуло лишь в одном единственном месте, Рика посчитала его случайным следом, порождённым болеглотом, что крутилась поблизости во время убийства. Аура Кики могла оказать на тест странное влияние.

Вилохэд пришёл на службу с больной головой и в мундире полковника. Он решил, что таким образом ему удастся хоть чуточку задобрить его королевское величество, доклад которому нависал тёмной тучей над его умственным горизонтом, и сделать этот самый доклад ему предстоит прямо сегодня. Коррехидор прекрасно понимал, что арест древесно-рождённого лорда, даже домашний, требует одобрения монарха. Не хватало ещё, чтобы Палата корней и листьев подала апелляцию на противоправные действия коррехидора.

Притихший после вчерашней выволочки Турада старался всеми силами не нервировать начальника. Он без напоминания заварил чай, молча принёс его в кабинет и тихо удалился.

От чая головная боль отступила, но мучительные сомнения оставались в полной мере. В приёмной Турада с кем-то разговаривал по магофону. Потом раздался тихий стук в дверь, и просунулась прилизанная голова адъютанта:

— Ваше сиятельство, — обратился он, — с вами очень настоятельно желает поговорить одна дама. Утверждает, что у неё вопрос жизни и смерти, но при этом ничего не объясняет и настаивает на личной беседе с вашим сиятельством.

Вил встал и вышел в приёмную.

— Сэр Вилохэд? — раздался в трубке грудной женский голос. Женщина дождалась подтверждения и продолжила, — я — Арэ́ко Хира́ги, мы с вами пересекались при дворе.

Вил кивнул и запоздало понял, что собеседница его жеста видеть не могла. Он сразу вспомнил пышногрудую красавицу — придворную даму леди Камирэ, по которой сохло не мало поклонников.

— Я обратилась к вам, поскольку считаю вас человеком чести и, право, сэр Вилохэд, просто не знаю, к кому ещё могу обратиться за помощью, — она замолчала, собираясь с мыслями, — мне не хотелось бы обсуждать это по магофону. Удостойте меня получасом вашего времени. Если вы в данный момент свободны, я буду ждать вас в чайном кафе «Слеза наложницы». Это за бульваром Старых фонарей, совсем неподалёку от коррехидории.

Заинтригованный Вил дал согласие и пошёл на встречу с придворной дамой. Кафе было совершенно неизвестно коррехидору, но по подсказке всезнающего дворника он легко отыскал небольшой особнячок, декорированный под павильон Делящей небо. Выкрашенное в синий цвет деревянное резное строение устремлялось в небо загнутыми скатами симметричной крыши, а в маленьком живописном прудике полоскала свои длинные тощие ноги цапля.

Госпожу Хираги он заметил сразу, она элегантно подносила ко рту фарфоровую чашку с чаем и рассеянно поглядывала на облетающую за окном сакуру.

— Доброе утро, — поздоровался коррехидор и присел на стул напротив.

— Хвала богам, вы здесь, — проговорила придворная дама, — действительно, сэр Вил, я просто не знаю, к кому обратиться и что делать!

— В первую очередь следует успокоиться. Глубоко вдохните, выдохните и по порядку расскажите, чем я могу вам помочь.

— Пропал очень дорогой для меня человек, — сказала Арэко Хираги, — он должен был позвонить мне ещё вчера утром, однако ж не сделал этого, чего никогда не случалось впредь, его всегда отличала безукоризненная пунктуальность, — она снова порывисто вздохнула, — по крайней мере со мной. Вечером я сама позвонила ему в гостиницу, но мне ответил незнакомый женский голос. По всей видимости номер сдали другим постояльцам. Я ужасно волнуюсь, места себе не нахожу. Боюсь самого худшего, — она смахнула непрошенную слезинку, — он ведь такой бесшабашный! Всегда уверен в себе, словно сами боги за него ворожат, а сам в таких опасных местах бывает…

— Уточните, в каких, и назовите, наконец, имя пропавшего мужчины.

— Цукисима Ито, — удивлённо проговорила Хираги, она явно забыла, что ни разу не назвала пропавшего мужчину по имени, — а в столице он любит посещать кулачные бои. А там знаете, какой контингент?

В первый момент Вил не проверил своим ушам: Цукисима! А затем испытал огромное облегчение, хотя где-то в глубине души слабый голос рассудка шептал: «Сначала убедись, а уж потом и радуйся».

— Господин Цукисима жив и здоров, — сказал коррехидор, — он просто находится под домашним арестом по обвинению в убийстве.

— Ито? — ахнула придворная дама.

— Да, а позвонить он вам сначала не мог, поскольку вчера утром к нему приехала супруга, она, видимо, и отвечала вам по магофону, а потом я запретил ему всякую связь с внешним миром.

— Да как вы могли, сэр Вилохэд! — воскликнула госпожа Хираги, — от вас я не ожидала ничего подобного. А ведь Ито так хорошо отзывается о вас.

— У господина Цукисимы отсутствует напрочь алиби на ночь убийства.

— Если сие не является тайной следствия, — взмолилась придворная дама, — скажите мне, сэр Вилохэд, когда была эта самая ночь?

— Позавчера, точнее, уже три дня назад.

— Господин коррехидор, — проговорила она с непреклонной твёрдостью, — все ночи на прошлой неделе, включая и ту, о которой вы говорите, господин Цукисима Ито провёл в Кленовом дворце, в моей спальне. В упомянутую вами ночь он покинул меня в два часа ночи. Накануне вечером Ито был на кулачных боях — развлечении, почитаемом мною низкопробным и жестоким, где выиграл изрядную сумму денег. Какую именно, вам сказать не могу, потому как сама не знаю. Он пришёл ко мне с корзиной белых роз и купил по дороге две бутылки красного вина «Золото на бархате». Одну бутылку мы с ним выпили, а вторую Ито забрал с собой в гостиницу.

Придворная дама перевела дыхание.

— Я готова дать официальные показания и выступить в суде, если в том возникнет надобность. Правоту моих слов, дабы у вас не сложилось впечатление, будто бы я выгораживаю любовника, одаривая его ложным алиби, может подтвердить охрана Кленового дворца и моя личная горничная.

— Госпожа Арэко, — воскликнул коррехидор, — вы не представляете, какой камень вы сняли с моей души. Я сам с трудом допускал виновность Цукисимы — человека, которым восхищался ещё в годы моей юности. Показания давать нет необходимости, довольно будет официального слова древесно-рождённой леди.

— Я даю вам официальное слово, — серьёзно ответила собеседница, — в том, что в ночь убийства господин Цукисима Ито был со мной до двух часов ночи в моих личных апартаментах в крыле, отведённом для леди Камирэ. На основании данного заявления прошу снять с господина Цукисимы все обвинения.

В коррихидорию Вил шёл окрылённый, сам факт невиновности Цукисимы делал его счастливым.

Рика закончила с отчётом и только хотела выпить чая, как привезли новый труп. Девица сбосилась с моста в Журакаву от несчастной любви. Ну, тут всё было просто и обыденно. Осмотр и вскрытие не заняли много времени, всё было как на ладони. Чародейка дописывала второй отчёт, когда к ней в кабинет влетел Вилохэд.

Рике подумалось, что коррехидор в последнее время зачастил к ней в подвал.

— У меня хорошие новости, — выпалил он с порога и только потом осознал, что не поздоровался, поприветствовал девушку и продолжил, — Цуки невиновен. Придворная дама леди Камирэ дала показания и полностью подтвердила алиби.

— Понятно теперь, отчего он мялся и выдумывал глупые отговорки, — усмехнулась Рика, вспомнив жену Цукисимы, важно восседавшую на гостиничном диване, — в его распоряжении было два варианта, и один хуже другого: развод из-за официального признания в супружеской измене либо обвинение в убийстве.

— Нужно признать, Цуки высоко оценил нас с вами, если выбрал второй вариант, — подхватил коррехидор, — он был абсолютно уверен, что мы найдём настоящего преступника и выведем его из-под удара.

Рика улыбнулась, мысль о виновности друга близнецов ей тоже доставляла некий душевный дискомфорт, проще говоря, чародейке жутко не хотелось видеть Ито Цукисиму на скамье подсудимых.

— Хорошо, — просто сказала она, — нужно тогда сообщить ему, что все подозрения сняты, и он может совершенно беспрепятственно отправляться в Цугойю.

Поездка в гостиницу и перекус в кафе заняли около часа, который как раз пришёлся на обеденный перерыв. В коррехидории их уже дожидался довольный Меллоун, который о чём-то секретничал с Турадой. При виде Вилохэда они замолчали, сержант отошёл на шаг и отдал честь, а адъютант принялся деловито копаться в ящике письменного стола.

— Ваше сиятельство! — доложил Меллоун, — порученное вами важное дело выполнено. Нами установлена личность женщины, убитой на территории Нижних складов в строении номер восемнадцать. Её имя Мо́на Харт — девица лёгкого поведения, промышляющая, вернее, промышлявшая в этом районе. Вот её адрес.

Сержант выглядел очень довольным.

Вил забрал бумажку с адресом и снова пошёл за коронером.

Убитая с особой жестокостью Мона Харт жила в небольшой квартирке дешевейшего доходного дома, да ещё и делила жильё с подругой. Подругой оказалась вёрткая молодая особа с привычкой закатывать глаза по любому поводу.

— Моночка, Моночка, — причитала она, показывая половину комнаты, которая по праву принадлежала убитой подруге, — что же ты натворила!

— Вы так говорите, — не выдержала чародейка, — будто бы она стала жертвой убийства по доброй воле!

— Именно так и было! — закивала соседка, представившаяся Да́фной Га́ти, — и, между прочим, я не раз её предупреждала, что до добра жадность не доводит!

— Жадность? — переспросил Вил, оглядывая две совершенно разные половинки комнаты. Одна была вызывающе-пёстрой с яркими занавесками, полосатыми диванными подушечками, вырезками из модных журналов на стене и множеством безделушек самого разного толка и вида, безо всякой системы расставленных по каждому кусочку свободного пространства. Вторую половину отличали аскетизм и простота, почти полностью обезличивающие свою владелицу. Казалось, это — просто временное пристанище, так и не удостоившееся уюта и комфорта.

— Ещё какая жадность, — покачала головой Дафна — невысокая, живая до чрезвычайности девушка лет двадцати пяти, — бедняжка Моночка не очень-то хотела оставаться в нашей профессии. Да и кто хочет! — она вздохнула и обречённо махнула рукой, — и поэтому страшно экономила на всём. Говорила, мол, денег подкопит и в родной город воротится. Она с Северного архипелага приехала. Для воплощения этого самого своего плана у неё целая стратегия разработана была. Моночка особых клиентов искала, — доверительно сообщила подруга убитой.

— Что значит, особых? — не поняла чародейка.

— Особых — это значит, мужчин с нетипичными пристрастиями и требованиями по части любовных утех, — удивлённо пояснила Дафна, у неё в голове не укладывалось, как взрослая чародейка может этого не понимать, — не раз с синяками на шее возвращалась, а один клиент так увлёкся, что вообще сигарой ей живот прижёг. Я предупреждала, а она лишь отмахивалась, мол, синяки и ожоги заживут бесплатно, а гонорары клиенты платят порядочные. Она говорила, что нашла для себя золотую жилу, от которой другие девушки по трусости или чистоплюйству отказались.

— Почему вы не заявили, что госпожа Харт пропала? — спросил коррехидор.

— Я вовсе не думала, что с ней что-то случилось, — повернулась Дафна, — Мона и прежде пропадала по нескольку дней. Понимаете, — она чуть запнулась, будто раздумывала, стоит ли посвящать посторонних в секреты профессии, — мы ж не сами по себе работаем, нас ребята из борекудана прикрывают и отель оплачивают. Но Монины клиенты предпочитали, чтобы она к ним на дом ездила, отель их никак не устраивал. Подруге это только на руку: где, с кем и за сколько, борекуданцы даже и знать не знали. Она в такие дни сказывалась недужной и не работала.

— А перед своим последним исчезновением Мона Харт вам о своём клиенте рассказывала?

— Хвасталась, — заявила Дафна с осуждением, — говорила, что столько ей никто ещё не предлагал. А делать-то всего ничего: любовное связывание с кляпом во рту. У Моночки своя такса на каждую причуду имелась: за связывание — одна цена, если хлыст — другая, за удушение — двойной тариф. И ещё: она все свои гонорары в особую тетрадочку заносила и приписывала, на которую часть платы за дом у неё собрано.

— Странно, что ваша подруга ничего не боялась, — заметила чародейка, — какая-то удивительная бесшабашность.

— Она говорила, кто убить женщину захочет, тот не станет заранее о цене, времени и месте договариваться. Но, видать, просчиталась.

— Клиента она вам не описывала? — спросил коррехидор, и уточнил, — ну, того самого, кто на вечер убийства записан был.

— Нет, — покачала головой Дафна, — сказала только, что из благородных: высокий, разговор, манеры и всё такое. И щедрый, мол, сразу согласился с тем, сколь она запросила, да ещё прибил от себя, так сказать, за излишнее беспокойство.

— А каким образом он на Мону вышел, не рассказывала?

— Нет, — покачала головой проститутка, — не говорила. Вроде на травле крыс он её заприметил, но вот, как точно было — не скажу.

Рика принялась осматривать вещи убитой. Несколько платьев, явно купленные для работы. Платья дешёвенькие, с сезонных распродаж, а вот обувь — отличная: дорогая, кожаная и вычищенная до блеска. В тумбочке — плохонькая косметика и забытые мужские меховые перчатки. В бельевом шкафу — самое обыкновенное постельное бельё, без изысков, опять же недорогие простыни и наволочки. А под стопкой полотенец обнаружился большой блокнот в твёрдом переплёте. Это и была приходно-расходная книга проститутки Моны Харт, а рядом большая жестяная коробка из-под зубного порошка, доверху набитая ассигнациями. Это, по всей видимости, и была заначка на будущий дом.

— Поглядите, да здесь у неё всё расписано, — Рика подала коррехидору раскрытый блокнот.

— Любопытное чтиво, — усмехнулся тот, прочитав цены за различные виды любовных утех, — да убитая неплохо зарабатывала! Тут трёхзначные числа. А вот и последняя запись, — он показал чародейке не особо аккуратно заполненную страничку.

Рика прочитала:

25 марта, Эрнст, пятнадцать тысяч, 23. 00. в районе Нижних складов.

После цифр стояли три восклицательных знака. Эта плата была значительно выше всех остальных в блокноте.

— Эрнст? — переспросил коррехидор, в памяти которого возник образ их недавнего знакомого, что любезно снабдил спичками от семейства Парков, — довольно экзотическое имя.

— А, по-моему, — возразила Рика, — ничего особенного. В Академии магии у двоих или даже троих преподавательских сынка прозывались Эрнстами.

— И сколько им было? — сощурился Вил.

— Лет по двенадцать-тринадцать, а то и меньше.

— Вот в том-то и загвоздка: имя Эрнст появилось в Артании лет двадцать назад.

— Да? — удивлённо протянула чародейка, — никогда не задумывалась об этом.

Они закончили с осмотром, записали показания соседки и решили пройтись по бульвару под распускающимися клёнами.

— Вы тогда были совсем малышкой и могли не запомнить, с какой помпой у нас встречали знаменитого воздухоплавателя с востока — Эрнста Долгое перо.

— Не считайте меня полной невеждой, Вил! — возмутилась чародейка, — про человека, в одиночку рискнувшего перелететь на воздушном шаре через океан, я, конечно же, читала. Исследователь-одиночка с восточного континента, опровергнувший напрочь теории артанских географов об отсутствии на востоке большого континента из-за сильнейших океанических течений и вулканической деятельности. Долгое перо буквально растёр их в порошок.

— Его встречали, как героя, — кивнул в знак согласия коррехидор, — он около полугода прожил в Артании, выступал с лекциями о своём народе, традициях, культуре и науке Дальнего материка. Даже была выпущена почтовая марка, на которой красовался Эрнст Долгое перо — суровой внешности мужчина с красноватой кожей с убором из орлиных перьев на голове. Вот после этого и вошло в моду имя Эрнст, но навряд ли мы сумеем встретить в Кленфилде человека старше двадцати лет, которого бы так звали.

Рика отмахнулась от назойливой пчелы-плотника, проявившей неожиданный интерес к её волосам, и сказала:

— Но ведь наш знакомец, который обладает по крайней мере несколькими чертами, совпадающими с описанием нашего знакомого болеглота, однако ж, я с уверенностью могу заявить, что мужчина, снабдивший нас спичками от Парков, был гораздо старше. Я бы предположила, что ему под сорок. Значит, ваша теория имеет изъян. Возможно, имена созвучны, но пишутся по-разному. Знаете, некоторые родители дают своим, особенно долгожданным, отпрыскам столь мудрёные прозвания, что только диву даёшься.

— Да, — склонил голову коррехидор, — допускаю затесавшиеся иероглифы из Делящей небо. Но я предлагаю более правдоподобное объяснение: Эрнст — не настоящее имя, а псевдоним, который наш подозреваемый использует, дабы сокрыть имя подлинное и обезопасить свою репутацию. Подобное предположение прекрасно стыкуется с тем, как его описала своей подруге жертва: человек хорошего происхождения, возможно, занимает положение в обществе. Псевдоним такому в самый раз.

— Тогда всё плохо, — покачала головой Рика, — по имени ещё можно разыскать человека в Кленфилде, а вот по псевдониму… Боюсь, нашему департаменту подобное просто не под силу.

— На всякий случай проверим. Велю Меллоуну представить мне список всех мужчин по имени Эрнст, проживающих в столице, — как бы про себя заметил коррехидор, — вот и выясним, насколько в наше время важно быть Эрнстом.