Хлеб Гиганта

Глава 1

Квартира Джейн была расположена на верхнем этаже одного из тех домов в Челси, что выходят окнами на реку. Именно сюда на следующий день после вечеринки и пришел Себастиан Левинн.

— Джейн, я все устроил, — сказал он. — Радмагер придет к тебе завтра Кажется, он настроен решительно.

— «Скажи-ка мне, как ты живешь? — воскликнул он», — процитировала Джейн. — Что ж, я живу неплохо, вполне достойно и совершенно одна! Хочешь есть, Себастиан?

— А что ты можешь предложить?

— Яичницу с грибами, тосты с анчоусами и черный кофе — при условии, что ты тихо подождешь, пока я все это приготовлю.

Она придвинула ему пачку сигарет, спички — и вышла из комнаты. Через пятнадцать минут стол был накрыт.

— Мне нравится у тебя, — сказал Себастиан. — Ты, Джейн, не считаешь меня надутым еврейским мальчишкой, которому можно предлагать не меньше, чем обед в ресторане «Савой».

Джейн ничего не сказала, только улыбнулась.

— Мне понравилась твоя девушка, Себастиан.

— Джо?

— Да, Джо.

— Что... Что ты на самом деле о ней думаешь? — спросил Себастиан угрюмо.

Джейн снова задумалась, прежде чем ответить.

— Такая юная, — сказала она наконец. — Такая невыносимо юная...

Себастиан усмехнулся.

— Она бы ужасно разозлилась, если бы тебя услышала

— Возможно, — согласилась Джейн и, помолчав, спросила: — Ты сильно влюблен, Себастиан?

— Да Тебе не кажется порой странным, Джейн, как мало может значить все то, что мы имеем? У меня есть практически все, что мне нужно. Кроме Джо. А она — это единственное, что имеет значение. Я чувствую себя круглым дураком, но мне от этого не легче. И какая разница между Джо и сотней других девушек? Очень маленькая разница, Джейн. Но при всем при этом она — единственная, которая мне сейчас нужна

— Может, отчасти это вызвано тем, что ты не можешь ее завоевать?

— Отчасти. Но не совсем.

— Понимаю.

Они помолчали.

— А что ты думаешь о Верноне? — спросил Себастиан.

Джейн сменила позу, отвернувшись от полыхающего огня в камине.

— Он интересен, — сказала она медленно, — интересен, как мне кажется, своей непритязательностью в первую очередь.

— Ты считаешь, он непритязателен?

— Да, он хочет, чтобы все происходило само собой.

— Если это так, он ничего не добьется. Чтобы писать музыку, нужно обладать силой воли.

— Да, ты считаешь, что надо ей обладать. Но для него музыка может сама стать этой силой — и она будет обладать им.

Себастиан взглянул на нее благодарно, его лицо просветлело.

— А знаешь, Джейн, — сказал он, — пожалуй, ты права.

Она улыбнулась в ответ, но ничего не ответила

— Я не знаю, что делать с его помолвкой и этой девушкой, — сказал Себастиан.

— Какая она?

— Хорошенькая. Кто-то даже скажет — красивая, но не я. Она делает всё то же, что и все, но у нее это получается более мило. Она не кокетка. И я опасаюсь — да, я серьезно опасаюсь, что она и вправду влюблена в Вернона.

— Не стоит опасаться. Твой гений не собьется с пути и не увязнет в житейской прозе. С гениями такого не случается. Чем больше живу, тем больше убеждаюсь.

— Уж тебя-то точно никто не собьет с пути, Джейн. Правда, у тебя как раз есть сила воли.

— И тем не менее, Себастиан, мне следовало бы больше, нежели Вернону, опасаться «сбиться с пути». Я знаю, чего хочу, и добиваюсь этого. Он не знает, чего он хочет, и не знает, хочет ли именно этого — но это хочет его... И это — чем бы оно там ни было — свое получит. Не важно, какой ценой.

— Ценой для кого?

— Боже мой, хотела бы я знать...

Себастиан поднялся.

— Я должен идти. Спасибо, что накормила.

— Спасибо за Радмагера. Ты настоящий друг, Себастиан. Думаю, успех тебя не испортит.

— Успех!.. — он махнул рукой.

Джейн положила обе ладони ему на плечи и поцеловала.

— Милый Себастиан, я надеюсь, ты получишь свою Джо. Но даже если нет — у тебя будет все остальное!

Герр Радмагер не появлялся две недели. Он появился внезапно, без предупреждения, в половине десятого утра. Прошел в квартиру, не произнеся ни слова в свое оправдание, и принялся разглядывать стены в гостиной.

— Вы сами выбирали обстановку и обои? Я прав? -Да.

— Живете одна?

— Да.

— Но так было не всегда?

— Нет.

Радмагер неожиданно одобрил:

— Хорошо.

Затем скомандовал:

— Подойдите сюда.

Он взял ее за обе руки и придвинул ближе к окну, к свету. Затем осмотрел с ног до головы. Ущипнул за кисть, велел ей открыть рот, заглянул в горло. И напоследок обхватил своей большой рукой за талию.

— Вдохните — хорошо! Теперь выдох — резко!

Потом вынул из кармана сантиметр и заставил ее несколько раз повернуться, делая замеры, после чего убрал его обратно в карман. Казалось, ни он, ни Джейн не видят ничего странного в том, что происходит.

— Все в порядке, — подытожил Радмагер. — Грудная клетка великолепна, горло тоже в хорошем состоянии.» Вы умны — я делаю этот вывод из того, что вы не перебивали меня. Я мог бы найти много исполнительниц этой партии с голосом лучше вашего. Ваш голос правдив, красив, чист, как серебристый иней. Но стоит вам сорвать его — и он пропадет. Что тогда?

То, что вы поете сейчас — абсурд. Не будь вы так дьявольски упрямы, вы не стали бы исполнять эти партии. Тем не менее я уважаю вас как актрису.

Он помолчал, затем продолжил:

— Теперь послушайте меня. Моя музыка красива Она не повредит вашему голосу. Когда Ибсен создал образ Сольвейг, он отразил один из прекраснейших женских характеров. В моей опере все — и успех, и провал — зависит от Сольвейг. Дело тут не в певице. Есть Каваросси, Мари Вунтер, Джоан Дорта — все они мечтают исполнить эту партию. Но они мне не нужны. Кто они такие? Неразумные животные с прекрасными вокальными данными. А мне для воссоздания образа Сольвейг нужен идеальный инструмент, разумный инструмент. Вы молодая певица, еще не известная. В следующем году вы будете петь в Ковент-Гардене у меня в «Пер Гюнте». Теперь слушайте...

Он сел за фортепиано и начал играть — это была странная монотонная музыка...

— Это снег, вы слышите — северный снег. Таким должен быть ваш голос — снегом. Он бел, как дамасский шелк, и по нему идет узор. Но узор этот в музыке, не в вашем голосе.

Он продолжал играть. Монотонные, повторяющиеся звуки — но вот ухо уловило то, что переплеталось с ними — то, что он называл узором. Музыка оборвалась.

— Итак?

— Это будет сложно исполнить.

— Совершенно верно. Но у вас великолепный слух. Вы хотите партию Сольвейг?

— Конечно. Такой шанс выпадает раз в жизни. Если я подойду вам...

— Думаю, вы подойдете. — Он встал и положил руки ей на плечи. — Сколько вам лет?

— Тридцать три.

— И вы были несчастны. Это так?

— Да.

— Со сколькими мужчинами вы жили?

— С одним.

— Он был хорошим человеком?

Джейн ответила ровным голосом:

— Очень плохим.

— Понятно. Да, это именно то, что написано у вас на лице. Теперь послушайте меня: все, что вы выстрадали; все, чему вы радовались — все это вы вложите в мою музыку. И не с чувством потери, не с надрывом, а осмысленно и целенаправленно. Вы умны и смелы. Без смелости ничего в жизни не добьешься. Те, у кого ее нет, поворачиваются к жизни спиной. С вами этого никогда не случится. Что бы ни произошло, вы встретите это с гордо поднятой головой и открытыми глазами... Но я надеюсь, дитя мое, что вам не будет слишком больно.

Он отвернулся.

— Я пришлю партитуру. Вы ее изучите, — сказал он через плечо и вышел из комнаты. Дверь квартиры хлопнула.

Джейн опустилась в кресло. Она смотрела прямо на Стену перед собой невидящим взглядом. Сбылось. И очень тихо она пробормотала:

— Мне страшно.

Всю неделю Вернон спорил сам с собой, ловить ли ему Джейн на слове. Он мог поехать на выходные в город — но, возможно, ее там не будет. Он был смущен и ничего не мог с собой поделать, он стеснялся прийти к ней — а вдруг она уже забыла, что приглашала его?

Выходные так и прошли. Теперь уж точно она его забудет. Но потом он получил письмо от Джо, в котором та упоминала, что уже дважды виделась с Джейн. И Вернон принял решение. В следующую субботу, в шесть вечера, он позвонил в дверь квартиры Джейн.

Она открыла сама Ее глаза немного расширились при виде его, но ничем другим она не выказала удивления.

— Проходите, — пригласила она — Я заканчиваю занятия. Но вы не помешаете.

Он проследовал за ней в длинную комнату, выходящую окнами нареку. Комната казалась пустой. В ней стояли только рояль, диван, пара кресел, а на обоях цвел буйный узор из колокольчиков и желтых нарциссов. Только одна стена оставалась ровной, покрытой темно-зеленой краской, и на ней висела одна картина — странный этюд — стволы деревьев с облетевшими листьями. Что-то в этой картине напомнило Вернону его детские похождения в Лесу.

На стульчике перед роялем сидел тот самый глистообразный человек Джейн подтолкнула Вернону пачку сигарет, жестко скомандовала; «Вперед, мистер Хилл!» и принялась ходить взад-вперед по комнате.

Мистер Хилл склонился над инструментом. Его руки мастерски и неуловимо быстро запорхали над клавишами. Джейн запела. Она пела в основном sotto voce⁹, почти на одном дыхании. Иногда она брала несколько нот полным голосом, один или два раза останавливалась с восклицанием, похожим на проклятие — тогда мистер Хилл возвращался на пару аккордов назад.

Она оборвала занятие внезапно, хлопнув в ладоши. Пересекла комнату, подошла к камину и позвонила, а затем обернулась к мистеру Хиллу и впервые обратилась к нему по-человечески:

— Останетесь выпить с нами чаю, мистер Хилл?

Мистер Хилл ответил, что, к сожалению, не может.

Он встал, вильнув телом, и, извиняясь, бочком вышел из комнаты. Служанка принесла черный кофе и поджаренные тосты — оказалось, что именно это Джейн вкладывает в понятие «вечерний чай».

— Что вы сейчас пели?

— «Электра» — Рихард Штраус.

— Да? Мне понравилось. Похоже на собачью свору.

— Штраус был бы польщен. В любом случае, я вас поняла. Это агрессивная музыка.

Она протянула ему тост и добавила:

— Ваша сестра приходила дважды.

— Знаю, она писала мне об этом.

Он почувствовал себя неуклюжим и скованным. Он так хотел прийти сюда, а теперь не знал, о чем говорить. Что-то в Джейн его тревожило. Наконец он выпалил:

— Скажите честно, вы советовали бы мне бросить работу и посвятить себя музыке?

— Как я могу ответить? Я ведь не знаю, чего вы на самом деле хотите.

— Вы примерно то же самое сказали тогда вечером. Как будто все могут делать то, что им хочется.

— Так и есть. Не всегда, конечно — но почти всегда Если вы хотите кого-то убить, вас ничто не остановит. Но потом вас повесят, естественно.

— Я никого не хочу убивать.

— Конечно. Вы просто хотите, чтобы у вашей сказки был счастливый конец. Умирает дядя и оставляет вам все свое состояние. Вы женитесь на даме сердца и живете в этом вашем имении — не помню, как оно называется, — счастливо до конца своих дней.

Вернон гневно перебил:

— Я прошу вас не насмехаться надо мной.

Джейн на минуту смолкла, потом сказала уже другим тоном:

— Я не насмехаюсь над вами. Я делаю то, чего не должна делать — пытаюсь вмешаться.

— Что вы имеете в виду?

— Пытаюсь заставить вас здраво посмотреть на мир, забывая о том, что вы — на сколько? — на восемь лет меня младше и вам это еще рано.

Он вдруг подумал: «Я мог бы сказать ей все, совершенно все. Хотя она и не будет отвечать на мои вопросы так, как я хочу». А вслух произнес:

— Пожалуйста, продолжайте. Боюсь, это эгоистично с моей стороны вот так заставлять вас говорить обо мне, но я так встревожен и так несчастлив. Я хочу понять, что вы имели в виду тогда вечером, когда сказали, что из четырех вещей, которые мне нужны, я могу получить только что-то одно, но не все.

Джейн задумалась.

— Что я имела в виду? Ну, примерно следующее. Чтобы получить то, что хочешь, нужно за это платить либо рисковать — иногда и то, и другое. К примеру, я люблю музыку — определенную музыку. Мой голос создан для музыки совершенно иного рода. Это необыкновенно хороший концертный голос — не оперный, подходящий разве что для несложных партий. Но я исполняю Вагнера, Штрауса — короче, то, что мне нравится. Я не плачу в прямом смысле — но я страшно рискую. Мой голос может сорваться в любую минуту. Я это сознаю. Я посмотрела правде в глаза и решила, что игра стоит свеч.

Теперь о вас. Вы упомянули четыре желания. Что касается первого: я полагаю, если вы останетесь в деле вашего дяди, то через определенное количество лет разбогатеете без труда Это не очень интересно. Второе: вы хотите жить в своем имении — вы можете сделать это завтра же, женившись на девушке с хорошим приданым. Но тогда та девушка, которая вам нравится и на которой вы хотели бы жениться...

— Это я тоже мог бы сделать завтра же? — спросил Вернон с оттенком раздражения и иронии.

— Естественно, могли бы, и очень легко.

— Как?

— Продав имение. Оно ведь принадлежит вам? Вы можете его продать.

— Да, оно принадлежит мне... но я не могу... не могу...

Джейн откинулась в кресле и улыбнулась.

— Вы предпочитаете продолжать считать жизнь сказкой?

— Должен быть какой-то другой выход.

— Конечно, и он есть. И возможно, он самый легкий. Ничто не удерживает вас от того, чтобы отправиться в ближайшую регистрационную палату. Вы оба уже умеете ходить.

— Вы не понимаете. У нас на пути куча препятствий. Я не могу заставить Нелл жить в бедности. Она не хочет быть бедной.

— Возможно, она и не может.

— В каком смысле?

— В прямом. Некоторые люди просто не могут быть бедными, вот и все.

Вернон встал, прошелся по комнате. Затем вернулся, сел на коврик перед креслом Джейн и посмотрел на нее снизу вверх.

— А как насчет четвертого желания? Музыки? Вы считаете, я мог бы этим заниматься?

— Этого я сказать не могу. Одного желания здесь недостаточно. Но если именно оно возобладает, то сметет все остальные. Они просто отойдут на второй план — имение, деньги, девушка Дорогой мой, ваша жизнь вряд ли будет легкой. Оп! Что-то я заговорилась, а слово — не воробей... Теперь расскажите-ка мне об опере, которую вы, по словам Себастиана, пишете.

Когда он закончил рассказывать, было девять вечера Они оба всплеснули руками и отправились вместе в маленький ресторанчик. Когда прощались, к Вернону опять вернулась робость.

— Вы одна из... из самых замечательных людей, которых мне доводилось встречать. Можно мне будет снова прийти побеседовать с вами? Если, конечно, я не слишком вам надоел.

— Когда вам будет угодно. Доброй ночи.

Джо получила от Миры письмо:

Джо показала письмо Себастиану.

— Думаю, она говорит о Джейн, — сказал Себастиан. — Хотел бы я посмотреть на их встречу. Честно говоря, я думаю, что Джейн это было бы приятно.

— Это слишком глупо, — горячо заявила Джо. — Я бы хотела, чтобы Вернон влюбился в Джейн. Так было бы лучше для него. Так было бы в тысячу раз лучше, чем вздыхать по этой дурочке Нелл.

— Ты не любишь Нелл, правда, Джо?

— Ты ее тоже не любишь.

— Да нет, она мне по-своему нравится. Нелл мне не интересна, это другое дело, но я хорошо вижу, что она привлекательна. Она даже красива в некотором роде.

— Да, в шоколадно-конфетном роде.

— Меня она не привлекает, потому что меня там нечему привлечь. Истинная личность Нелл еще не проявилась. А может, и не проявится. Полагаю, для некоторых людей это очень привлекательно именно тем, что открывает неограниченные возможности дальнейшего развития ее характера.

— Что же, я считаю, что Джейн стоит десятка таких Нелл! Чем скорее Вернон избавится от своей глупой, телячьей любви к Нелл и останется с Джейн, тем лучше.

Себастиан зажег сигарету и медленно произнес:

— Не уверен, что могу с тобой согласиться.

— Почему?

— Это не так легко объяснить. Видишь ли, Джейн — это личность, самобытная личность. Быть влюбленным в Джейн — это труд, который потребует полной самоотдачи. Мы уже решили, не так ли, что Вернон — гений? Так вот, я не думаю, что гений склонен жениться на полноценной личности. Ему нужен кто-то совсем незначительный — кто-то, чья личность не будет ему мешать. Это может прозвучать цинично, но именно это, вероятнее всего, произойдет, если Вернон женится на

Нелл. В данный момент она представляет собой — я не знаю точно, как это назвать — что там за строчка? «И яблоня, и пение, и злато...» Что-то в этом роде. Когда он женится на ней, это уйдет. Она будет просто хорошенькой, милой девушкой с прелестным характером, которая ему очень дорога. Но она не будет мешать — она никогда не встанет между ним и его работой. Силы ее личности будет недостаточно для этого. А вот Джейн может это сделать — невольно, но может. В Джейн привлекательна не ее красота, а внутренняя сущность. Любовь к ней может обернуться гибелью для Вернона.

— Все равно, — сказала Джо, — я с тобой не согласна Я считаю, что Нелл — глупая маленькая пустышка, и я не хочу, чтобы Вернон женился на ней... Я надеюсь, у них все сойдет на нет...

— Что, вероятнее всего, и произойдет, — заключил Себастиан.

Глава 2

Нелл вернулась в Лондон. Вернон приехал к ней на следующий день после возвращения. Она сразу заметила произошедшую в нем перемену. Он был изможден и взволнован и чуть ли не с порога заявил:

— Нелл, я собираюсь бросить работу в Бирмингеме.

— Что?

— Послушай...

Он говорил страстно, вдохновенно. Его музыка — он должен посвятить себя ей. Он рассказал ей об опере.

— Послушай, Нелл. Вот это ты — в твоей башне — твои волосы, ниспадающие и блестящие... сверкающие на солнце.

Он подошел к роялю и начал играть, объясняя на ходу...

— Скрипки — слышишь? — а вот это будут арфы... А вот это — округлые звуки драгоценностей...

Его игра казалась Нелл набором нестройных аккордов. Про себя она сочла все это отвратительным. Может, в исполнении оркестра все зазвучит иначе?

Но она любила его, и оттого, что она его любила, все, что он делал, становилось безупречно. Она улыбнулась и сказала:

— Это прекрасно, Вернон.

— Тебе правда нравится, Нелл? Дорогая моя, ты чудо! Ты всегда все понимаешь. Ты само совершенство.

Он пересек комнату, бросился перед ней на колени и зарылся лицом в ее платье.

— Я так люблю тебя... Я так люблю тебя...

Она погладила его темноволосую голову.

— Расскажи мне эту сказку.

— Тебе интересно? Ну, слушай.

В башне живет принцесса с золотыми волосами, и короли и рыцари со всего света приезжают туда в надежде завоевать ее сердце и жениться на ней. Но она слишком надменна, чтобы обратить внимание на кого-нибудь из них — так часто бывает в добрых старых сказках И вот однажды появляется юноша — похожий на цыгана — в потертой одежде и маленькой зеленой шапочке. У него есть инструмент вроде свирели, он играет на ней и поет о том, что его королевство больше всех, потому что оно — весь мир, и нет на свете чище алмазов, чем у него, ибо эти алмазы — капли росы. И все говорят, что он сумасшедший, и выгоняют его вон. Но ночью принцесса, лежа в постели, слышит, как он играет свою песню в саду перед замком, и принцесса слушает его.

Некий торговец, старый еврей, предлагает юноше золото и драгоценности, чтобы завоевать принцессу, но цыган смеется ему в ответ и спрашивает, что же он может дать взамен. Тогда старик отвечает — зеленую шапочку и свирель, но цыган говорит, что никогда не расстанется с этими вещами.

И каждую ночь он поет в саду перед замком: «Выйди, любовь моя, выйди ко мне!..» — и каждую ночь принцесса слушает его, лежа в постели с открытыми глазами. В замке есть еще старый бард, и он рассказывает принцессе о том, как сто лет назад принц королевства был очарован цыганкой и отправился за ней куда глаза глядят, и с тех пор его больше не видели. Принцесса слушает и однажды ночью поднимается с постели и подходит к окну. И юноша просит ее оставить все свои наряды и драгоценности и выйти к нему в простом белом платье. Но она думает, что нужно взять хоть что-то про запас, кладет жемчужину в подол платья и спускается к нему. Они уходят по освещенной лунным светом дорожке, юноша поет... Но жемчужина в платье принцессы тянет ее к земле, она начинает отставать... А он идет и идет вперед, не подозревая, что любимая осталась далеко позади...

Я плохо рассказываю, будто это и не сказка — но это только конец первого акта — он уходит при свете луны, а она остается и плачет. В опере будут три сцены: зал замка, рыночная площадь и сад под окном принцессы.

— А это не получится слишком дорого — я имею в виду декорации? — спросила Нелл.

— Не знаю — не думал еще — да ладно, надеюсь, это можно решить потом.

Вернона отвлекали эти прозаические уточнения.

— Второй акт начинается на рыночной площади. Там стоит девушка, которая чинит кукол; черные локоны обрамляют ее лицо. Подходит цыган и спрашивает ее, что она делает. Она отвечает, что штопает детские игрушки, что у нее лучшие в мире игла и нить. Он рассказывает ей все о принцессе и о том, как он вновь потерял ее, и говорит, что собирается продать торговцу-еврею свою шапочку и свирель. Она умоляет его не делать этого, но он отвечает, что должен.

Я хотел бы рассказать получше — но получается, что я излагаю лишь сюжет, а не детали, я их еще сам не знаю. У меня есть только музыка — а это уже немало — тяжелая пустынная музыка замка, шумная звонкая музыка рынка, и партия принцессы — как в том стихотворении — «ручей, поющий в тишине долины», и партия штопальщицы кукол, и тема деревьев в лесу — она похожа на то, как звучал Лес в «Могучих Братьях», знаешь, так завораживающе, волшебно и немного страшно... Думаю, для нее потребуются специальные инструменты... Ладно, не буду в это углубляться, это уже технические детали, они тебе не интересны.

Итак, на чем я остановился? Ах да — он возвращается в замок, на этот раз великим королем, звеня шпагами, конским снаряжением и блестя драгоценностями. Принцесса в восторге, они собираются пожениться, все идет хорошо. Но день ото дня юноша становится все бледнее, все слабее и печальнее, а если его кто-нибудь спрашивает: «Что случилось?» — он отвечает: «Ничего».

— Так же, как ты в «Могучих Братьях», когда был маленьким? — спросила Нелл с улыбкой.

— Я так отвечал? Не помню. Ну так вот, за день до свадьбы он понимает, что не может больше этого вынести, и сбегает из замка на рыночную площадь, будит старого еврея и говорит, что готов вернуть ему все, что взял, только бы тот отдал обратно шапочку и свирель. Тогда еврей разражается хохотом и бросает юноше под ноги порванную шапочку и сломанную свирель.

Юноша подбирает их и бредет куда глаза глядят — его сердце разбито, земля уходит из-под ног. Он набредает на штопальщицу кукол — она сидит, поджав под себя ноги, и он рассказывает ей, что с ним случилось. Она предлагает ему прилечь отдохнуть, а когда наутро он просыпается, девушка протягивает ему целую шапочку и свирель. Она починила их так, что они стали как новые. Он смеется от радости, а она достает еще одну такую же шапочку и еще одну свирель, и они вместе идут по лесу. И когда над лесом встает солнце, он смотрит на нее и вдруг все вспоминает. И тогда восклицает: «Как же так, ведь это ради любви к тебе я оставил сто лет назад свой трон и свое королевство!» А она отвечает: «Да Но из-за того, что ты побоялся и все-таки спрятал немного золота в подкладке камзола, его сияние ослепило тебя, и мы потеряли друг друга. Но теперь весь мир — наш, и мы будем путешествовать по нему долго и счастливо...»

Вернон остановился. Он повернул вдохновенное лицо к Нелл.

— Конец сказки прекрасен... так прекрасен! Если б я только смог вложить в музыку все то, что я вижу и слышу... Эти двое, в одинаковых зеленых шапочках., играя на свирелях... и лес, и восход солнца..

На его лице замерло исступленно-мечтательное выражение. Казалось, он забыл про Нелл.

Саму Нелл захлестнули противоречивые чувства Ее пугал этот новый, восторженный Вернон. Он и раньше говорил с ней о музыке, но с такой страстностью — никогда. Она знала, что Себастиан Левинн считает, что Вернон способен добиться потрясающих результатов, но она вспомнила и то, что читала о жизни выдающихся музыкантов. Ей вдруг страшно захотелось, чтобы у Вернона не стало этого испепеляющего дара, захотелось, чтобы он вновь был таким, как раньше — ее страстным юным возлюбленным; чтобы их обоих захлестнула одна общая мечта.

Жены музыкантов были всегда несчастны, она когда-то читала об этом. Она не хотела, чтобы Вернон становился великим композитором. Она хотела, чтобы он побыстрее заработал денег и они смогли жить в «Могучих Братьях». Она мечтала о счастливой, спокойной, нормальной жизни. Любовь — и Вернон...

А это все — эта одержимость — опасно. Она была уверена, что это опасно.

Но она не могла разочаровать Вернона. Она слишком любила его для этого. Поэтому она сказала, пытаясь придать голосу оттенок внимания и заинтересованности:

— Какая необычная сказка! Ты что же, хочешь сказать, что помнишь ее с самого детства?

— Почти. Я вспоминал ее в то утро на реке, как раз перед тем, как увидел тебя, стоящую под деревом. Любимая, ты была так прекрасна — так прекрасна. Ты ведь навсегда останешься такой, правда? Я не вынесу, если нет. Что за ерунду я говорю! А потом, после того вечера в Рейнлеге, чудесного вечера, когда я признался тебе в любви, вся эта музыка хлынула на меня потоком. Я только сказку помнил еще нечетко — всего лишь про башню.

Но мне потрясающе повезло. Я встретил девушку — племянницу больничной сиделки, которая рассказывала мне эту историю. И оказалось, она прекрасно помнит сказку, она помогла мне восстановить ее в памяти. Бывает, что случаются просто сверхъестественные вещи, правда?

— Кто она, эта женщина?

— Она замечательный человек, по-моему. Ужасно милая и необыкновенно умная. Она певица — Джейн Хардинг. Она исполняет партии Электры, и Брунхильды, и Изольды в составе Новой Английской оперы, а на будущий год, возможно, будет петь в Ковент-Гардене. Я познакомился с ней на вечеринке у Себастиана. Я хотел бы и тебя познакомить с ней. Уверен, она тебе страшно понравится.

— Она молода? Сколько ей лет?

— Около тридцати, я думаю. Она производит такое странное впечатление — с одной стороны, она чуть ли не отталкивает тебя, а с другой, ты чувствуешь, что способен добиться в жизни всего. Она относится ко мне очень тепло.

— Надо думать.

Почему она так сказала? Почему она чувствует инстинктивное предубеждение против этой женщины — этой Джейн Хардинг?

Вернон смотрел на Нелл с недоумением.

— Что случилось, родная? Ты так странно это произнесла

— Не знаю, возможно. — Она попробовала засмеяться. — Просто заговорилась, а слово — не воробей.

— Смешно, — сказал Вернон, хмурясь, — где-то я уже слышал это совсем недавно.

— Да масса людей так говорит, — рассмеялась Нелл.

Она помолчала, затем добавила

— Я... Я очень хочу познакомиться с твоей новой подругой, Вернон.

— Я знаю. Я представлю тебя ей. Я ей много рассказывал о тебе.

— Лучше бы не рассказывал. Обо мне, я имею в виду. В конце концов, мы пообещали маме, что никто не должен знать.

— Никто из посторонних. Но Себастиан же знает. И Джо.

— Это другое дело. Ты знаком с ними всю жизнь.

— Да конечно. Прости меня. Я не подумал. Я не говорил, что мы помолвлены, не называл твоего имени и вообще... Нелл, дорогая моя, ты ведь не сердишься?

— Конечно нет.

Даже она услышала, что ее голос звучит неестественно. Почему все в жизни так ужасно сложно? Она боялась музыки. Ради нее Вернон уже бросил хорошую работу. Из-за музыки ли? Может, дело в Джейн Хардинг?

В отчаянии она подумала про себя:

«Лучше бы я никогда не встречала Вернона. Лучше бы я никогда не любила его. Лучше бы — о, Боже мой, лучше бы я не любила его так сильно! Мне страшно. Мне страшно...»

Свершилось! У него хватило духу сделать это! Были, конечно, и неприятные моменты. Дядя Сидней впал в бешенство — надо отметить, не без причины, признал Вернон. Была тягостная сцена с матерью — слезы, взаимные упреки. Несколько раз он был на грани того, чтобы отступить, но, так или иначе, не сделал этого.

У него все время было неясное чувство, что он что-то разрушает. Он был одинок в своем решении. Нелл согласилась со всеми его доводами, потому что любила его, но и здесь он с горечью осознал, что его решение расстроило и встревожило ее, а может быть, даже поколебало уверенность в их будущем. Себастиан считал решение преждевременным. На месте Вернона он предпочел бы пока совместить одно с другим. Не то чтобы он так и сказал. Себастиан никогда никому не давал советов. Обычно такая решительная, Джо сейчас сомневалась. Она понимала, что для Вернона оборвать отношения с «Бентс» — серьезный шаг, а у нее не было настоящей веры в его музыкальное будущее, что позволило бы ей всем сердцем принять его сторону.

Еще ни разу в жизни Вернону не приходилось выдерживать такой отпор. Когда же все наконец закончилось и он оказался в самой дешевой квартире, какую мог теперь позволить себе в Лондоне, он почувствовал себя как всякий, преодолевший непреодолимое. Тогда, и только тогда, он снова отправился к Джейн Хардинг.

Он по-мальчишески представлял себе предстоящий разговор:

— Я сделал все, как вы сказали.

— Молодчина! Я всегда верила в вашу смелость.

Он сдержан, она в восторге. Она поддерживает его во всем, он вдохновлен ее похвалами.

Реальность оказалась совершенно иной, как это всегда случалось в общении с Джейн. Он столько раз пытался представить заранее, каким будет их разговор, но в действительности все выходило иначе.

На этот раз, когда он объявил ей с надлежащей скромностью о том, что сделал, она восприняла это как нечто само собой разумеющееся и не увидела в его поступке ничего героического. Джейн сказала:

— Что ж, вам, должно быть, хотелось так поступить, иначе вы бы этого не сделали.

Он был сбит с толку, почти рассержен. В присутствии Джейн им вечно овладевало непонятное чувство скованности. Он столько готов был сказать — но сказать было сложно. Он немел, смущался. И вдруг словно облако проносилось — и оказывалось, что он уже говорит свободно и восторженно, рассказывая обо всем, что приходит в голову.

Он подумал: «Почему я так смущаюсь в ее присутствии? Она-то держится вполне естественно!»

Это беспокоило его... С первого мгновения их знакомства он чувствовал тревогу... страх. Он и отрицал то впечатление, которое она производила на него, и не мог не признать, насколько сильным оно было.

Попытка подружить их с Нелл провалилась. Вернон чувствовал, что за внешними проявлениями вежливости и светской любезности ничего не стояло.

Когда он спросил Нелл, что она думает о Джейн, Нелл ответила:

— Она мне очень понравилась. Я думаю, она очень интересный человек.

Он был более неуклюж, пытаясь спросить Джейн, но она сама ему помогла:

— Вы хотите узнать, что я думаю о вашей Нелл? Она красива — и очень мила.

Он спросил:

— И вы действительно считаете, что вы с ней будете подругами?

— Нет, конечно нет. Зачем?

— Но...

Он запнулся, озадаченный.

— Дружба это не треугольник с равными сторонами. Если А нравится Б и С, то Б и С — и так далее, и так далее... Между нами, вашей Нелл и мной нет ничего общего. Она, как и вы, считает, что жизнь — это сказка, и только еще начинает бояться, бедняжка, что это может оказаться не так. Она Спящая Красавица, проснувшаяся в лесу. Для нее любовь — это нечто прекрасное и восхитительное.

— А для вас это не так?

Она посмотрела на него с каменным лицом.

— Когда-нибудь — я скажу вам...

Он хотел крикнуть — скажите сейчас! Но не крикнул. Вместо этого он произнес:

— Скажите, Джейн, а что для вас жизнь?

Она задумалась и ответила:

— Трудное, опасное, но бесконечно интересное приключение.

Наконец-то он мог работать. Он начал понимать все преимущества свободы. Ничто не трепало ему нервы, не отнимало сил. Можно было целиком посвятить себя работе. Отвлекаться было не на что. Денег едва хватало на то, чтобы сводить концы с концами. «Могучие Братья» по-прежнему сдавались внаем...

Прошла осень и большая часть зимы. Они с Нелл виделись один-два раза в неделю, и эти встречи не приносили удовлетворения. Оба осознавали, что первый восторг прошел. Она подробно расспрашивала его об опере. Как идут дела? Когда он планирует закончить? Какова вероятность того, что ее поставят?

Вернон неясно представлял себе практическую сторону дела. Сейчас он был сосредоточен исключительно на творчестве. Опера медленно зарождалась, с бесчисленными подводными рифами и сложностями, с сотней исправлений, связанных с отсутствием опыта и знаний. Вернон встречался с музыкантами из разных оркестров. Нелл тоже посещала концерты, она любила музыку, но навряд ли могла отличить гобой от кларнета Ей всегда казалось, что обыкновенный рожок и французский рожок — это одно и то же.

Уровень профессиональных знаний, необходимый для написания партитуры, приводил ее в ужас. Безразличие Вернона к тому, как и когда опера будет поставлена, вызывало беспокойство.

Вряд ли он представлял себе, насколько его неопределенные ответы повергают Нелл в уныние, отдаляя от него. Поэтому он был напуган и озадачен, когда однажды она сказала — и даже не сказала, а взмолилась:

— Вернон, милый, не испытывай меня так! Мне трудно — мне так трудно... У меня должна быть хоть маленькая надежда Ты не понимаешь.

Он смотрел на нее изумленно.

— Но, Нелл, все же в порядке, правда. Это только вопрос терпения.

— Я знаю, Вернон. Мне не следовало говорить тебе, но, видишь ли...

Она остановилась.

— Мне будет намного сложнее, дорогая, — сказал Вернон, — если я буду знать, что ты несчастлива

— Да нет, я не... я счастлива

Но глубоко спрятанное чувство негодования снова дало о себе знать. Вернон не понимает, не хочет понять, как ей тяжело. Он даже представления не имеет о тех трудностях, с которыми ей приходится сталкиваться. Возможно, он назвал бы их глупыми и тривиальными, но взятые в целом, они составляют суть ее жизни. Вернон не видит и не сознает, что она борется — борется каждую минуту. У нее нет и минутки для отдыха Если бы он только осознал это, сказал бы хоть одно утешительное словечко, чтобы поддержать ее, чтобы у нее не было чувства, будто она бьется понапрасну. Но он не может этого.

Нелл захлестнула волна опустошающего одиночества Мужчины — все они таковы. Никогда не поймут и не помогут. Любовь, по их мнению, — это решение всех проблем. Но на самом-то деле любовь ничего не решает. В эту минуту она почти ненавидела Вернона Весь в своей работе, поглощен ею, а Нелл не хочет видеть несчастной только потому, что ему это тяжело...

И она подумала: «Вот женщина поняла бы меня».

И, движимая неясным чувством, сама отправилась к Джейн Хардинг.

Джейн была дома. Если она и удивилась, увидев Нелл, то не показала этого. Сперва они поговорили на общие темы, но у Нелл все время было смутное чувство, что Джейн ждет от нее чего-то, приглядывается к ней. Зачем она только пришла? Нелл теперь и сама не знала. Она боялась Джейн и не верила ей. Потому что Джейн — она внезапно осознала это! — Джейн была ее врагом. Но в то же время это мудрый враг, а мудрости ей сейчас недоставало. Джейн была, несомненно, умна, и Нелл призналась себе в этом. Может, это не мешает ей быть плохой — а Нелл была уверена в том, что Джейн нельзя назвать порядочной женщиной — но у нее есть чему поучиться.

И Нелл начала издалека. Считает ли Джейн, что музыка Вернона станет известной — в том смысле, что это произойдет скоро? Она тщетно пыталась заставить свой голос не дрожать. Холодные зеленые глаза Джейн пристально смотрели на нее.

— Все так сложно?

— Да, понимаете ли...

И она выпалила большую часть того, что накипело — про все препятствия и трудности, про молчаливое давление матери, про присутствие некоего Третьего Лица, не будем называть его имени, который все понимает, который заботлив и богат... Как же легко разговаривать с женщиной, даже с такой женщиной, как Джейн, хотя ей и неведомы все эти заботы. Женщины все понимают — они не считают это пустяком, не говорят, что все это не имеет значения.

Когда Нелл замолчала, Джейн произнесла;

— Вам трудно. Когда вы познакомились с Верноном, вы не знали ничего о его музыке.

— Я не думала, что все сложится вот так, — горько заметила Нелл.

— Ну и нет смысла возвращаться к тому, что вы думали, а что нет, не правда ли?

— Полагаю, да, — Нелл почувствовала легкую тревогу от того, как Джейн это произнесла. — Вот вы что считаете! Считаете, что все должны отступить, чтобы дать дорогу его музыке? — воскликнула она, — что он — гений, а я должна быть рада принести себя в жертву...

— Нет, — возразила Джейн. — Я не советую вам ничего из того, что вы сейчас перечислили. Я не знаю, что такое добрые гении, а равно и их произведения искусства. Некоторые люди рождаются с ощущением того, что они значат намного больше, чем кто-то другой, а некоторые люди — нет. Никто не знает, кто из них прав. Лучшим выходом для вас было бы уговорить Вернона продать свое имение, оставить музыку и жить с вами на деньги от продажи. Но я вас уверяю — у вас нет ни малейшего шанса убедить его оставить музыку. Гений, искусство — назовите это каким угодно словом — намного сильнее самого человека. Можете быть кем угодно, хоть феей морской. Вы не уведете Вернона в сторону от его призвания.

— Но что же мне делать? — спросила Нелл с надеждой.

— Либо выйти замуж за того человека, о котором вы говорили, и быть счастливой в разумных пределах, либо выйти замуж за Вернона и быть абсолютно несчастной за исключением редких минут.

Нелл взглянула на нее.

— А что бы сделали вы? — прошептала она.

— Я? Вышла бы замуж за Вернона и была несчастна, но ведь некоторые любят горькие удовольствия?

Нелл поднялась. Она дошла до дверей и остановилась в проеме. Джейн сидела не шелохнувшись. Она курила, полузакрыв глаза. Сейчас она напоминала то ли кошку, то ли китайского идола. Внезапная вспышка ненависти обожгла Нелл.

— Ненавижу вас! — закричала она. — Вы уводите Вернона у меня! Да — вы! Вы порочны — злы — я знаю, я чувствую это! Вы — порочная женщина!

— Вы ревнуете, — констатировала Джейн.

— Значит, вы признаете, что есть повод? Не то чтобы Вернон любил вас, это не так. И этого никогда не будет. Но сами вы хотите завладеть им!

Молчание. Пульсирующее молчание. И вдруг, не меняя позы, Джейн рассмеялась. Нелл выскочила из квартиры, с трудом понимая, что делает...

Себастиан часто заходил к Джейн в гости. Обычно он наведывался после обеда, предварительно позвонив и осведомившись, будет ли она дома Они оба находили неясное удовольствие в общении друг с другом. Джейн рассказывала Себастиану о том, как она бьется над партией Сольвейг, как сложна эта музыка, как трудно угодить Радмагеру, как еще сложнее угодить самой себе. Себастиан излагал Джейн свои амбициозные планы, проекты и едва зародившиеся идеи.

Однажды вечером, когда они оба устали от разговоров, Себастиан сказал:

— С тобой, Джейн, я могу говорить как ни с кем другим. Даже не знаю почему.

— Ну, в каком-то смысле мы с тобой принадлежим к одному типу личности, так ведь?

— Ты так считаешь?

— Да. Не снаружи, возможно, а внутри. Нам обоим нужна правда И я думаю, мы, насколько вообще можно сказать подобное о себе, видим вещи такими, каковы они есть.

— Думаешь, большинство людей не способны на это?

— Безусловно, нет. Например, Нелл Верекер. Она видит вещи такими, какими их ей показали, и надеется, что все так и есть.

— Раба предрассудков?

— Да, но это палка о двух концах. Джо, к примеру, гордится тем, что не имеет предрассудков, но это так же влечет за собой узость суждений и известную пристрастность.

— Вот именно, если ты встаешь на сторону признания только непризнанного. Джо такая. Она — бунтарь. Она никогда не оценивает вещи по достоинству. И это то, из-за чего я всегда буду в ее глазах безнадежен. Я преуспеваю, а она признает только неудачников. Я богат, так что она выиграет, если выйдет за меня замуж, а не проиграет. И даже то, что я еврей, не играет мне нынче на руку.

— Это даже модно, — засмеялась Джейн.

— Но странно, Джейн, у меня всегда было чувство, что, несмотря ни на что, я ей дорог.

— Возможно, так оно и есть. Она просто еще не доросла до тебя, Себастиан. Этот швед на твоей вечеринке сказал одну очень верную вещь — про то, что быть разделенными во времени еще страшнее, чем быть разделенными в пространстве. Нет ничего безнадежнее, чем опоздать или обогнать друг друга по возрасту. Можно быть созданными друг для друга, но родиться в неподходящее время. Звучит глупо? Думаю, когда ей будет лет тридцать пять, Джо полюбит тебя — такого, какой ты есть, — полюбит безумно. Надо быть женщиной, Себастиан, чтобы любить тебя — не девочкой.

Себастиан смотрел на огонь. Был холодный февральский день, длинные языки пламени лизали уголь. Джейн ненавидела газ.

— Джейн, а тебе не приходило в голову, почему мы с тобой не влюбились друг в друга? Платоническая дружба не всегда возможна И ты так привлекательна В тебе столько соблазна, завуалированного, но от этого не менее явного.

— Может, при нормальном положении вещей так бы и произошло.

— A y нас ненормальное? Подожди-ка, я понял, что ты хочешь сказать. «Черта подведена».

— Именно. Если бы ты не любил Джо...

— А ты не...

Он остановился.

— «Не» что?—спросила Джейн. — Ты ведь знаешь, да?

— Полагаю, что да. Ты не против, что я заговорил об этом?

— Нисколько. Если что-то уже произошло, какой смысл умалчивать об этом?

— Ты из тех людей, Джейн, кто верит, что, если очень сильно чего-то захотеть, это произойдет?

Джейн задумалась.

— Нет, вряд ли. Столько всего происходит по велению свыше, без твоего ведома, что нет надобности — как бы это сказать — искать самому. Скорее так — когда тебе уже предложено что-то, ты можешь выбрать это либо отказаться. Это судьба Но когда выбор сделан, нужно следовать ему, не оглядываясь.

— Это в духе греческой трагедии. Ты, Джейн, Электра до мозга костей.

Он взял книгу со стола

— Пер Гюнт? Я понял, ты погружаешься в образ Сольвейг.

— Да, это скорее ее опера, чем Пера. Знаешь, Себастиан, Сольвейг — замечательный образ. Она невозмутима, спокойна, но в то же время так непоколебимо уверена в том, что ее любовь к Перу — единственное, что имеет значение на земле и на небесах. Она знает, что нужна ему, хотя он об этом и не говорит. Он бросает ее, предает, а она делает так, что его предательство оборачивается самым веским доказательством его любви к ней. Кстати, этот фрагмент троицких песнопений¹⁰ у Радмагера просто великолепен. Знаешь — «Благослови того, кто жизнь мою благословил!» Показать, что любовь мужчины может превратить тебя в бесстрастную монахиню, — это чудесно, но трудно.

— Радмагер доволен тобой?

— Иногда А вчера, наоборот, послал меня к черту и тряс до тех пор, пока у меня чуть зубы не выскочили. Но он был прав, с другой стороны. Я пела все не так — как в дешевой мелодраме. А надо, чтобы звучало само чувство — сдержанно, — Сольвейг должна быть нежной и хрупкой, но в то же время очень сильной. Такой, как Радмагер описал ее в первый же день, — снег — и великолепный чистый узор его падения.

Она заговорила о работе Вернона

— Он почти закончил. Хочу, чтобы он показал ее Радмагеру.

— А он согласится?

— Надеюсь. Ты слышал?

— Только фрагменты.

— И что ты думаешь?

— Сперва я хочу услышать твое мнение, Джейн. Твое мнение не менее весомо, чем мое, во всем, что касается музыки.

— Необработанно. Слишком много всего — в том числе многообещающего. Он еще не научился обращаться с материалом — но материала много — тонны. Ты согласен?

Себастиан кивнул.

— Абсолютно. Я уверен, как никогда, что Вернон — как бы это сказать — революционизировал музыку. Но грядет нелегкое время. Ему придется столкнуться с тем, что все, что он написал, не является коммерческим проектом.

— Ты имеешь в виду, что это невозможно поставить?

— Вот именно.

— Это мог бы сделать ты.

— Из соображений дружбы?

— Вот именно.

Себастиан встал и принялся ходить взад-вперед.

— Я считаю, что это неэтично, — сказал он наконец.

— А еще ты не хочешь выбрасывать деньги на ветер.

— Чистая правда.

— Но ты мог бы позволить себе это, даже не заметив убытка

— Я всегда замечаю выброшенные на ветер деньги. Это задевает, так сказать, мою гордость.

Джейн кивнула.

— Я понимаю это. Но я не думаю, Себастиан, что это будут выброшенные деньги.

— Моя дорогая Джейн...

— Не спорь со мной, пока не услышишь, что я предлагаю. Ты хочешь сделать несколько «элитных» постановок в своем маленьком Холборнском театре этим летом, так? Очень хорошо, поставь в июле — скажем, недели на две, «Принцессу в башне». Не делай оперную постановку (кстати, не говори об этом Вернону, да ты и не скажешь, ты не идиот), поставь ее как мюзикл. Сделай необычные декорации, используй невероятные световые эффекты — это твой конек, я знаю. Русский балет — вот на что ты должен ориентироваться — это задаст тон спектаклю. Пригласи хороших исполнителей — привлекательных, чтобы на них было приятно смотреть. И теперь, отбросив ложную скромность, могу добавить вот еще что: успех тебе обеспечу я.

— Ты — в роли Принцессы?

— Нет, малыш, в роли штопальщицы кукол. Это таинственный, роковой образ — образ, который будет притягивать и гипнотизировать. Партия штопальщицы кукол — это самое лучшее, что создал Вернон. Себастиан, ты всегда говорил, что я умею играть. Именно потому, что я умею играть, я буду петь в Ковент-Гардене в следующем сезоне. Я обеспечу тебе сенсацию. Я знаю, что могу играть, а игра в опере дорогого стоит. Я смогу — я заворожу людей, — они смогут чувствовать. Опере Вернона не хватает драматизма Предоставь это мне. А что касается музыки, вы с Радмагером внесете свои предложения — если он к ним прислушается. Музыканты в этом смысле — дьяволы, всем известно. Так что постановка возможна, Себастиан.

Она подалась вперед, ее лицо было одухотворенно. Выражение лица Себастиана казалось, наоборот, бесстрастным, как всегда в те минуты, когда он напряженно думал. Он одобрительно посмотрел на Джейн, взвешивая все за и против. Он верил в Джейн, в силу ее таланта и магнетизма, в ее удивительную способность накалять эмоции на сцене.

— Я подумаю, — сказал он осторожно. — В том, что ты говоришь, кое-что есть.

Джейн вдруг рассмеялась.

— И ты задешево меня получишь, Себастиан, — сказала она

— На то и рассчитываю, — серьезно ответил он. — Мой еврейский инстинкт должен быть удовлетворен каким-то образом. Ты втравливаешь меня во все это, Джейн, — и не думай, будто я этого не замечаю.

Глава 3

Наконец «Принцесса в башне» была завершена Вернон мучился тем, какие безрадостные чувства его обуревали. Опера никуда не годилась, она была безнадежна Лучше было бы ее сжечь.

Одобрение и поддержка Нелл в эти дни были для него словно манна небесная. Она обладала удивительным чутьем нате единственные слова, которые Вернон хотел услышать. Хотя, как он повторял в последнее время, он давно дал ей повод для отчаяния.

Вернон мало виделся с Джейн в течение зимы. Большую часть времени она гастролировала с Английской оперой, но когда она пела Электру в Бирмингеме, он отправился в театр. Он был потрясен — и музыкой, и исполнением партии Электры... Создавалось ощущение, что она — дух, а не женщина И хотя он знал, что ее голос слишком слаб для этой партии, это почему-то не имело значения. Она была Электрой — этим фантастическим, феерическим духом безжалостной судьбы.

Вернон провел несколько дней с матерью — они показались ему тяжелыми и напряженными. Он съездил проведать дядю Сиднея и был принят холодно. Энид была помолвлена с каким-то адвокатом, и дядю это не радовало.

Нелл с матерью уехали на Рождество. Как только они вернулись, позвонил Вернон и сказал, что они должны срочно увидеться. Он появился чрезвычайно бледный, с горящими глазами.

— Нелл, знаешь, что я слышал? Все говорят, ты собираешься замуж за Джорджа Четвинда. Джорджа Четвинда!

— Кто тебе сказал?

— Да много кто. Говорят, ты повсюду ездишь с ним.

Нелл выглядела испуганной и несчастной.

— Лучше бы ты не верил всему, что говорят. И, Вернон, не надо меня обвинять. Это правда, что он делал мне предложение — дважды, если быть точной.

— Этот старик?

— Вернон, не смеши меня. Ему всего сорок один или сорок два

— Чуть ли не в два раза старше тебя. Надо же, а я думал, он хочет жениться на твоей матери.

Нелл невольно рассмеялась.

— Хотела бы я, милый, чтобы так оно и было. Мама и вправду еще очень красива.

— Я именно так и подумал тогда вечером в Рейнлеге. Мне и в голову не могло прийти — даже близко, — что это можешь быть ты! Или это началось позже?

— Нет, именно тогда это и началось, как ты выразился. Вот почему мама разозлилась, что я пошла гулять с тобой одна

— И я ни о чем не догадывался! Нелл, ты должна была мне сказать!

— Сказать тебе — о чем? Мне не о чем было говорить тебе — тогда!

— Надеюсь, что нет. Я просто идиот. Но я же знаю, что он чудовищно богат. Иногда мне становится страшно. Нелл, милая, это просто свинство — подозревать тебя, даже на секунду. Как будто тебе не было всегда наплевать на чье-то там богатство!

Нелл нетерпеливо сказала;

— Богат, богат, богат! Ты так на это напираешь! А то, что он очень добрый, очень милый?.

— О, безусловно.

— А это так, Вернон. Это действительно так.

— Это очень благородно с твоей стороны защищать его, любимая, но надо быть бесчувственным животным, чтобы продолжать ошиваться вокруг тебя после того, как ты дважды ему отказала

Нелл не ответила Она смотрела на него непонятным взглядом — что-то чувствовалось в этом странном взгляде умоляющее, жалкое, но в то же время вызывающее. Как будто она смотрела на него издалека — совсем издалека, с другой планеты.

Он сказал:

— Мне стыдно, Нелл. Но ты так прекрасна — все должны только и мечтать о тебе...

Внезапно она не выдержала и разрыдалась. Он был потрясен. Она продолжала плакать, уткнувшись ему в плечо.

— Я не знаю, что мне делать — я не знаю, что мне делать. Я так несчастна Если б только можно было поговорить с тобой!

— Но ты можешь поговорить со мной, любимая. Я здесь, я тебя слушаю.

— Нет, нет, нет... Я не могу с тобой говорить. Ты не понимаешь меня. Нет смысла..

Она продолжала плакать. Он целовал ее, успокаивал, говорил ей о своей любви...

Когда он ушел, мать вошла в комнату с распечатанным конвертом в руках. Казалось, она не заметила, что у Нелл заплаканы глаза

— Джордж Четвинд пишет, что отплывает в Америку тридцатого мая, — заметила она подходя к письменному столу.

— Мне нет никакого дела до того, когда он отплывает, — сказала Нелл решительно.

Миссис Верекер не отреагировала

В тот вечер Нелл особенно долго стояла на коленях около низкой белой постели.

— Господи, пожалуйста позволь мне выйти замуж за Вернона Я так хочу этого. Я так его люблю. Пожалуйста сделай так, чтобы все уладилось и мы поженились. Сделай что-нибудь... Пожалуйста, Господи...

В конце апреля «Могучие Братья» были сданы внаем. Вернон пришел к Нелл каким-то особенно взволнованным.

— Нелл, ты выйдешь за меня замуж прямо сейчас? Мы можем это сделать. «Могучие Братья» сняли — недорого, невыгодно для меня, но я вынужден был согласиться. Понимаешь, надо было выкупить закладную и оплатить все расходы за тот срок, пока имение не сдавалось. Я занял деньги для всего этого, а теперь пришлось их возвращать. Придется год-другой пожить очень скромно, но потом будет полегче...

Он продолжал говорить, объясняя положение дел.

— Я уже все представил себе, Нелл. Как все это будет. Мы сможем позволить себе небольшую комнатку, горничную и еще немного на развлечения. Нелл, милая, ты ведь не боишься бедности рядом со мной? Помнишь, ты сказала как-то, что я не знаю, что значит быть бедным, но теперь-то этого не скажешь. С тех пор как я приехал в Лондон, я живу очень бедно, и ничего!

Да, Нелл знала это. Это служило своего рода укором. Но тем не менее, хотя она и не могла это выразить словами, она чувствовала, что это не одно и то же, если речь идет о нем и о ней. Женщине намного сложнее быть веселой и привлекательной, интересно проводить время — у мужчин все иначе. Им не нужно бесконечно думать о нарядах — никто не обратит внимания, если их одежда поизносилась.

Но как объяснить все это Вернону? Этого не расскажешь. Он не Джордж Четвинд. Джордж такие вещи понимает.

— Нелл!

Она не могла решиться, Вернон обнимал ее за талию. Она должна решить. На нее разом нахлынули видения — Эмили... маленький душный домик, плачущие дети... Джордж Четвинд на машине... маленькая комнатушка — неопрятная неловкая служанка... танцы... наряды... Она вспомнила о деньгах, которые они задолжали портным... невыплаченная рента за дом в Лондоне... Она в Эскоте, улыбающаяся, оживленно разговаривающая, одетая в платье последней модели... и вдруг вновь она, но уже в Рейнлеге, на мосту, с Верноном...

Все таким же голосом, каким она говорила весь вечер, Нелл произнесла:

— Я не знаю. Вернон, я не знаю.

— Нелл, любимая, ты... ты...

Она высвободилась из его объятий и встала

— Вернон, прошу тебя... Я должна подумать... да, подумать. Я — я не могу, когда я с тобой.

Позже вечером она написала ему письмо:

Вернон разозлился, получив это письмо. Он не показал его Джейн, но разразился достаточно откровенной речью, давая ей понять, что к чему. Она ответила в своей обычной манере, мгновенно лишив его самообладания:

— А ты бесспорно считаешь себя подарком для любой девушки, не так ли, Вернон?

— В каком смысле?

— Как ты думаешь — это очень радостно для девушки, у которой есть все — и танцы, и приемы, и развлечения, и поклонники, оказаться в какой-нибудь дыре, где нет ничего, кроме тебя?

— Мы будем вместе.

— Ты не можешь любить ее двадцать четыре часа в сутки. Пока ты будешь работать, что будет делать она?

— А ты не допускаешь, что можно быть бедной, но счастливой?

— Можно, но при определенных условиях.

— Каких? Любовь и доверие?

— Нет, дурачок. Чувство юмора, толстокожесть и такое бесценное качество, как самодостаточность. Ты уверен, что рай в шалаше зависит только от того, насколько вы любите друг друга. На самом деле все намного сложнее. Тебе будет хорошо везде — и в Бекингемском дворце, и в пустыне Сахара — потому что у тебя есть занятие, у тебя есть музыка. А Нелл зависима от внешних обстоятельств. Если она выйдет за тебя замуж, она лишится прежних друзей и привычной жизни.

— Но почему?

— Да потому, что нет на свете ничего сложнее, чем продолжать дружбу, имея разный уровень жизни. Хотя, естественно, так поступают не все.

— Ты вечно сбиваешь меня, — разозлился Вернон. — Или, по крайней мере, пытаешься сбить.

— Я просто беспокоюсь за тебя. Я вижу, как ты возводишь себя на пьедестал и любуешься сам собой, в то время как любоваться особенно нечем, — мягко сказала Джейн. — Ты ждешь от Нелл того, что ради тебя она принесет в жертву своих друзей, свою жизнь, а сам не хочешь жертвовать ничем ради нее.

— Чем я должен пожертвовать ради нее? Я готов на все.

— Только не продать «Могучие Братья».

— Ты не понимаешь...

Джейн ласково посмотрела на него.

— А может, и понимаю. Да, мой дорогой, я понимаю очень хорошо. Но не надо демонстрировать знатность своего происхождения. Не выношу, когда люди начинают этим кичиться. Давай поговорим лучше о «Принцессе в башне». Я хочу, чтобы ты показал ее Радмагеру.

— Нет, Джейн, нет, она ужасна. Понимаешь, я сам не знал, насколько она ужасна, пока не закончил ее писать.

— Конечно, — сказала Джейн. — Так происходит со всеми. Никто этого не знает, пока не закончит, иначе ни один шедевр не был бы завершен. Покажи оперу Радмагеру, Вернон. То, что он скажет, в любом случае будет интересно услышать.

Вернон согласился с неохотой.

— Он решит, что я просто обнаглел!

— Не решит. Он очень высоко ставит мнение Себастиана, а Себастиан всегда в тебя верил. Радмагер считает, что Себастиан чрезвычайно компетентен для своего довольно юного возраста.

— Да, старина Себастиан — замечательный человек, — сказал Вернон тепло. — И к чему бы ни прикоснулся, все превращается в шекели. Боже, как я ему иногда завидую!

— Не стоит. Он не настолько счастлив, как кажется.

— Ты о Джо? Это ничего, у них все еще будет хорошо.

— Скажи мне, Вернон, а ты часто видишься с ней в последнее время?

— Достаточно. Не так часто, как раньше, но я не выношу эту странную среду художников, в которой она увязла — у них грязные волосы, они не моются, а когда разговаривают, несут редкостную чушь. Они совсем не похожи на то общество, где вращаешься ты — на людей, которые добиваются в жизни того, чего хотят.

— Мой круг — это те, кого Себастиан называет успешным коммерческим предприятием. Но так или иначе, я беспокоюсь за Джо. Боюсь, как бы она не наделала глупостей.

— С этим прохвостом Ламарром?

— Да, с этим прохвостом Ламарром. Он знает подход к женщинам, Вернон. У некоторых мужчин так бывает.

— Ты боишься, что она сбежит с ним или что-то в этом роде? Да, Джо, возможно, способна на такую глупость. — Он посмотрел на Джейн с любопытством. — Но я не думал, что ты будешь...

Он остановился и залился краской. Джейн слегка удивилась.

— Тебя смущает мой моральный облик?

— Не смущает. Я имею в виду — я всегда хотел спросить... Ты не представляешь себе, я столько хотел спросить...

Его голос совсем затих. Воцарилось молчание. Джейн сидела очень ровно, она не смотрела на Вернона. Ее взгляд был устремлен прямо перед собой. Потом она заговорила монотонным, бесцветным голосом. Ее рассказ был настолько лишен эмоций, как если бы она говорила о ком-то совершенно постороннем. Это была безликая, краткая летопись кошмара. И самым страшным казались ее бесстрастность и спокойствие. Словно хирург делал вскрытие.

Вернон закрыл лицо руками.

Повествование Джейн подошло к концу. Тихий голос умолк.

Дрожа, Вернон произнес:

— Ты пережила такое? Я... даже не знал, что так бывает.

Джейн спокойно ответила:

— Он был русским и довольно развращенным типом. Англосаксу трудно понять эту утонченно-жестокую страсть. Они знают, что такое грубость, не более того.

Чувствуя себя неопытным ребенком, Вернон спросил:

— Ты — ты так сильно его любила?

Она медленно покачала головой, начала было говорить, но остановилась.

— Зачем ворошить прошлое? Он оставил после себя неплохие работы. Одна из них — в Южном Кенсингтоне. Жутковатая — но стоящая.

И она снова заговорила о «Принцессе в башне».

Через два дня Вернон отправился в Южный Кенсингтон. Единственную работу Бориса Андрова он нашел достаточно легко. Это была статуя утопленницы. Лицо выглядело ужасно — большое, вздутое, разлагающееся, а тело — прекрасно. Красивое тело. И Вернон инстинктивно понял — это тело Джейн.

Он смотрел на обнаженную фигуру — руки широко раскинуты, длинные гладкие волосы скорбно разметались... Такое красивое тело... Тело Джейн. Андров лепил с нее эту обнаженную фигуру.

Впервые за много лет Вернон вспомнил Зверя. Ему стало страшно.

Он быстро повернулся и пошел, почти побежал прочь от великолепного бронзового изваяния.

Был вечер премьеры оперы Радмагера «Пер Гюнт». Вернон собирался на спектакль, а кроме того, был приглашен Радмагером на ужин в числе почетных гостей. Но до этого он обедал с Нелл и матерью у них дома. Нелл на оперу не собиралась.

К ее великому изумлению, Вернон не пришел к обеду. Они подождали немного, потом начали без него. Он появился только к десерту.

— Я прошу прощения, миссис Верекер. У меня просто нет слов. Но случилось кое-что непредвиденное. Я объясню вам позже.

Он был так бледен и так явно расстроен, что миссис Верекер забыла о своем раздражении. Она была светской женщиной и повела себя с должным тактом.

— Хорошо, — сказала она, — теперь ты здесь, Вернон, и вам с Нелл надо поговорить. Если ты идешь на оперу, у тебя мало времени.

И она вышла из комнаты. Нелл вопросительно посмотрела на Вернона Он ответил на ее взгляд:

— Джо уехала с Ламарром.

— Ох, Вернон! Не может быть!

— Может.

— Ты хочешь сказать, она сбежала с ним? Чтобы тайно выйти за него замуж?

Вернон мрачно ответил:

— Он не может на ней жениться. Он уже женат.

— Какой ужас, Вернон. Но как она могла?

— Джо всегда была безумной. Она будет потом жалеть — я знаю, что будет. Я не верю, что она любит его по-настоящему.

— А что Себастиан? Он, должно быть, ужасно переживает.

— Да, бедолага. Я только что был у него. Он совершенно разбит. Я и представить себе не мог, что он так любит Джо.

— Я знала, что он ее любит.

— Понимаешь, нас всегда было трое — всегда. Джо, я и Себастиан. Мы были неразлучны.

Нелл почувствовала болезненный укол ревности. Вернон продолжал:

— Нас было трое. И вдруг—такое. Не знаю, я чувствую себя виноватым, я мало виделся с Джо в последнее время. Бедная Джо — она всегда была такой преданной — лучше любой сестры. Мне больно вспоминать о том, что она говорила в детстве — что она никогда не будет связываться с мужчинами. А теперь села в такую лужу...

Нелл с ужасом сказала:

— Женатый мужчина! Вот что страшно. У него есть дети?

— Да что я могу знать о его поганых детях?

— Вернон — не будь так груб.

— Прости, Нелл. Я просто расстроен, вот и все.

— Как она могла так поступить? — недоумевала Нелл. Ее всегда сильно обижало презрение Джо, о котором она лишь догадывалась. И сейчас она не была бы женщиной, если бы не почувствовала некоторого превосходства Убежать с женатым мужчиной! Это ужасно!

— Ну, по крайней мере, у нее хватило смелости на это, — сказал Вернон.

Он вдруг ощутил страстное желание защитить Джо — Джо, которая была частью «Могучих Братьев», частью прошлой жизни.

— Смелости? — не поняла Нелл.

— Да, смелости! — воскликнул Вернон. — Во всяком случае, она не прикидывала, во что ей это выльется. Она бросила все на свете ради любви. Это больше, чем могут некоторые.

— Вернон!

Нелл поднялась, задыхаясь.

— Но это ведь правда! — все его скрытое негодование выплеснулось наружу. — Ты не хочешь даже немного потерпеть ради меня, Нелл. Ты все время говоришь: «Подождем» и «Давай будем осторожнее». Ты не можешь все бросить ради любви.

— Вернон, это жестоко... как это жестоко...

В ее глазах показались слезы, и он тут же почувствовал раскаяние.

— Нелл, любимая, я не хотел... Я не это имел в виду, родная моя...

Он обнял ее, притянул к себе. Она затихла Вернон посмотрел на часы.

— Извини, мне пора бежать. Спокойной ночи, Нелл, милая. Ты ведь любишь меня, правда?

— Да, конечно — конечно, люблю.

Он еще раз поцеловал ее и быстро ушел. Нелл опустилась за неубранный обеденный стол. Она сидела, погруженная в мысли...

Он приехал в Ковент-Гарден поздно. «Пер Гюнт» уже начался. Шла сцена свадьбы Ингрид, и Вернон подоспел как раз к первой встрече Пера и Сольвейг. Ему было интересно, волнуется ли Джейн. Она выглядела ослепительно молодой с косами. Движения стали робкими и невинными. Казалось, ей девятнадцать лет. Сцена заканчивалась тем, что Пер похищает Ингрид.

Вернон не столько был заинтересован музыкой, сколько самой Джейн. Сегодняшнее выступление являлось для нее испытанием. Ей суждено было либо подняться на вершину, либо сорваться в пропасть. Вернон знал, что, помимо всего прочего, ей было очень важно оправдать веру Радмагера в нее.

Но сейчас уже становилось ясно, что все идет как надо. Джейн была идеальной Сольвейг. Ее голос — хрустальный тембр, как говорил Радмагер, — пел чисто и правдиво, а игра казалась безукоризненной. Спокойная, непоколебимая личность Сольвейг доминировала в спектакле.

Впервые Вернон почувствовал интерес к истории слабого, гонимого всеми ветрами Пера — труса, убегающего от реальности. Музыка в ссоре Пера с Доврским дедом расшевелила в нем детские страхи, связанные со Зверем. Это был такой же бессознательный, вязкий детский страх. Но невидимый голос Сольвейг освободил его. Сцена в лесу, куда Сольвейг приходит, чтобы увидеться с Пером, была безгранично красива. Она заканчивалась тем, что Пер уходил за своей ношей, умоляя Сольвейг дождаться его. И она отвечала: «Постой, я помогу. Разделим ношу». А потом бегство Пера со словами:

Церковная музыка была тоже очень красива, в духе Радмагера, как показалось Вернону. Она вела и готовила слушателя к финалу: измученный Пер засыпает на коленях у Сольвейг, а она — с посеребренными волосами, в голубом одеянии Мадонны — сидит в центре сцены, и ее силуэт словно очерчен на фоне восходящего солнца И Сольвейг поет, отважно защищая возлюбленного от Пуговичника

Это был восхитительный дуэт — Каваранов, известный русский бас, чей голос опускался все ниже и ниже, и Джейн с ее хрустальным тембром, поднимающимся в самую высь — еще выше — пока не осталась лишь одна-единственная нота, самая высокая, самая чистая... И взошло солнце...

Чувствуя себя по-мальчишески важным, Вернон отправился за кулисы. Опера произвела фурор. Аплодировали долго, с энтузиазмом. Радмагер, держа Джейн за руку, целовал ее с артистическим пылом и вкусом.

— Вы ангел — вы восхитительны — да, восхитительны! Вы — настоящая актриса, да что там! — И он разразился речью на родном языке. Потом снова перешел на английский:

— Я отблагодарю вас — да-да, малышка, я отблагодарю вас. Я очень хорошо знаю, как это сделать. Я уговорю богача Себастиана Вместе мы...

— Тшш, — прервала его Джейн.

Вернон неловко приблизился и застенчиво произнес:

— Это было прекрасно!

Он сжал руку Джейн, и она одарила его короткой ослепительной улыбкой.

— А где же Себастиан? Где же он?

Себастиана нигде не было видно. Вернон вызвался найти его и доставить к ужину. Он туманно намекнул, что знает, где его искать. Джейн еще ничего не слышала о Джо, и он представления не имел, как можно ей об этом рассказать.

Вернон взял такси и отправился к Себастиану домой, но там его не было. Вернон подумал, что, возможно, Себастиан может быть у него на квартире, где они расстались ранее вечером. Он поехал прямо туда. Внезапно он ощутил прилив сил и восторг. Даже то, что произошло с Джо, перестало казаться важным на какое-то время. Он вдруг решил, что его работа прекрасна — или, по крайней мере, станет такой однажды. И что, так или иначе, с Нелл тоже все встанет на свои места Сегодня она прижалась к нему как-то по-особенному — как-то ближе, чем обычно, словно не могла допустить, чтобы он ушел... Да, он был уверен в этом. Все будет хорошо.

Вернон взлетел по лестнице в свою квартиру. В комнатах было темно. Значит, Себастиана здесь нет. Он включил свет — огляделся. На столе лежал конверт, надписанный от руки. Он взял его в руки. Почерк Нелл. Вернон надорвал край и достал письмо...

Долго стоял, потом осторожно взял стул, методичным движением придвинул его к столу, проверил, чтобы он стоял ровно, словно это имело большое значение, потом сел, не выпуская письма из рук. В десятый или одиннадцатый раз перечитал:

Он повторил вслух:

— «С ним я буду чувствовать себя в безопасности».

Что она хотела этим сказать? Она была бы в безопасности со мной. «С ним я буду чувствовать себя в безопасности». Больно...

Он продолжал сидеть. Проходили минуты... Часы... Он продолжал сидеть, не двигаясь, почти не думая... Только один раз промелькнуло:

«Так вот, значит, как чувствовал себя Себастиан... Я не понимал...»

Услышав шум в дверях, Вернон не обернулся. Он увидел Джейн, только когда она появилась в поле его зрения и, обогнув стол, опустилась перед ним на колени.

— Вернон, мой хороший, что случилось? Я поняла, что что-то не так, когда ты не вернулся к ужину. Я решила заехать...

Он устало, автоматически отдал ей письмо. Джейн взяла его, прочла. Потом положила обратно на стол.

Бесцветным голосом он произнес:

— Ей не стоило этого говорить — что со мной она не будет чувствовать себя в безопасности. Я сумел бы позаботиться о ней...

— Вернон — хороший мой...

Ее руки коснулись его. Он вдруг приник к ней всем телом — как испуганный ребенок прижимается к матери. Из его груди вырвались рыдания. Он прижался лицом к ее шее, к ее белоснежной коже.

— Джейн!.. Джейн!..

Она прижала его еще крепче. Она гладила его волосы. Он пробормотал:

— Останься со мной... Останься со мной... Не оставляй меня одного...

Она ответила:

— Я не оставлю тебя. Все хорошо...

Ее голос был нежным — материнским. Что-то прорвалось в нем, как плотина, мысли судорожно понеслись. Вот отец целует Винни в «Могучих Братьях»... статуя в Южном Кенсингтоне... тело Джейн... красивое тело...

Он повторил хрипло:

— Останься со мной...

Ее руки обнимали его, губы касались его лба, она прошептала в ответ:

— Я останусь с тобой, мой хороший.

Словно мать ребенку.

Он вдруг вырвался.

— Нет, не так. Не так. Вот так.

Его губы впились в нее — страстно, жадно; руки сжали высокую грудь. Он всегда хотел ее — всегда, — он сейчас это понял. Он жаждал именно ее тела, этого прекрасного, стройного тела, так досконально изученного Борисом Андровым.

Он повторил еще раз:

— Останься со мной...

Повисла долгая тишина — ему показалось, что прошли минуты, часы, годы, прежде чем она ответила:

— Я останусь...

Глава 4

Июльским днем Себастиан Левинн шел вдоль набережной по направлению к дому Джейн. Этот день походил скорее на весенний, чем на летний. Порыв холодного ветра бросил пыль ему в лицо, заставив часто заморгать.

Себастиан заметно изменился. Он выглядел старше. В нем почти ничего не осталось от юноши — да он никогда им и не казался. Себастиан всегда выглядел взрослее, чем был — сказывалась наследственность. Сейчас, когда он шел, нахмурившись и о чем-то размышляя, ему легко можно было дать лет тридцать.

Джейн сама открыла ему дверь квартиры. Она говорила тихим, непривычно хриплым голосом.

— Вернон ушел. Он не дождался тебя. Ты сказал, что придешь в три, а сейчас уже больше четырех.

— Меня задержали. Может, это к лучшему. Я не знаю, как вести себя с Верноном, когда он взвинчен.

— Не говори мне, что еще что-нибудь стряслось. Я этого не вынесу.

— Ничего, ты скоро привыкнешь. Я привык. Что с твоим голосом, Джейн?

— Простуда Горло болит. Да все в порядке, я лечусь.

— Боже мой! А «Принцесса в башне» уже завтра Ты же не сможешь петь.

— Нет, я буду петь. Не волнуйся. Просто не обращай внимания, я буду пока говорить шепотом. Хочу поберечь голос, насколько это возможно.

— Конечно. Ты обращалась к кому-нибудь?

— К своему постоянному врачу на Харли-стрит.

— И что он сказал?

— То же, что и обычно.

— И он не запретил тебе петь завтра?

— Нет, что ты.

— Ты считаешь себя непревзойденной лгуньей, да, Джейн?

— Я думала, так лучше. Мне следовало помнить, что с тобой это не пройдет. Хорошо, скажу честно. Он предупредил меня, сказал, что я годами перегружаю голос, что петь завтра — чистое безумие, но мне наплевать.

— Моя милая Джейн, я не собираюсь рисковать твоим голосом.

— Занимайся своим делом, Себастиан. Мой голос — моя забота Я в твои дела не лезу, не лезь и ты в мои.

Себастиан усмехнулся.

— Пантера не дремлет, — проговорил он. — Но все равно, Джейн, ты не должна этого делать. Вернон знает?

— Конечно, нет. Что ты себе вообразил? И ты ему не скажешь, Себастиан, слышишь?

— Я не вмешиваюсь, — сказал Себастиан. — Никогда Но Джейн, дорогая, было бы страшно жаль! Опера того не стоит. И Вернон не стоит. Можешь злиться, но это — мое мнение.

— Почему я должна на тебя злиться? Это правда, и я это знаю. Можешь считать меня самоуверенной эгоисткой, но без меня «Принцесса в башне» не будет иметь успеха Я принесла успех Изольде и произвела фурор в роли Сольвейг. Сейчас — мой звездный час. И он будет звездным часом для Вернона тоже. Могу я хотя бы это для него сделать?

Он понял, какой смысл вложила она безотчетно в это «хотя бы», но ни один мускул не дрогнул на его лице. Он только еще раз нежно повторил:

— Он не стоит этого. Иди своей дорогой. Это единственно возможный способ. Ты состоялась. Вернон еще нет, и может быть, никогда не состоится.

— Я знаю. Знаю. Никто, как ты выражаешься, «не стоит» этого — кроме одного человека

— Кого?

— Тебя, Себастиан Левинн. Ты этого стоишь — но все же я делаю это не для тебя!

Себастиан был удивлен и тронут. Внезапная пелена застлала ему глаза Он подался вперед и взял Джейн за руку. Так они посидели молча минуту-другую.

— Это было очень мило с твоей стороны, Джейн, — сказал он наконец.

— Что ж, это правда Ты стоишь десятка таких, как Вернон. У тебя есть голова на плечах, куча идей, сила воли...

Ее хриплый голос замолк. Еще через несколько минут он спросил ласково:

— Как дела? Как обычно?

— В общем-то, да Ты знаешь, миссис Дейер приезжала ко мне.

— Я не знал. Чего она хотела?

— Она приезжала просить меня оставить в покое ее мальчика Объяснила мне, что я разрушаю его жизнь, что порядочные женщины так не поступают. И так далее. Можешь сам догадаться.

— И что ты ей ответила? — поинтересовался Себастиан.

Джейн передернула плечами.

— А что я могла ответить? Что для Вернона все равно — одна ли шлюха или другая.

— Дорогая моя, — ласково сказал Себастиан, — неужели все настолько плохо?

Джейн встала, прикурила сигарету и принялась ходить по комнате. Себастиан заметил, как она осунулась.

— Он в порядке более или менее? — рискнул спросить он.

— Слишком много пьет, — бросила она

— И ты не можешь ему запретить?

— Нет, не могу.

— Странно. Мне почему-то казалось, ты всегда сможешь повлиять на Вернона

— А я не могу. Не сейчас. — Она помолчала и добавила: — Нелл выходит замуж осенью, да?

— Да. Думаешь, потом будет полегче?

— Не имею ни малейшего представления.

— Хотел бы я, чтоб он остановился, Джейн, — сказал Себастиан. — Если ты не можешь удержать его, то и никто не сможет. Еще бы — это у него в крови.

Она подошла к нему и снова села.

— Расскажи мне — расскажи мне все, что ты знаешь. Обо всей его родне — о матери, об отце.

Себастиан вкратце рассказал ей о Дейерах. Джейн внимательно слушала.

— Мать его ты видела, — заключил он. — Странно, не правда ли, что Вернон ни черточки не унаследовал от нее? Он Дейер до мозга костей. Они все артистичны — музыкальны — слабовольны, потакают своим желаниям и нравятся женщинам. Наследственность — занятная штука.

— Я не совсем с тобой согласна, — сказала Джейн. — Вернон не похож на свою мать, но кое-что он все же унаследовал от нее.

— Что?

— Жизнестойкость. Она прекрасное животное — ты не думал о ней в таком смысле? Так вот, Вернон унаследовал кое-что в этом роде. Без этого он не стал бы композитором. Если бы он был Дейером в чистом виде, он бы только занимался музыкой. Именно движущая сила Бентов дает ему возможность творить самому. Ты сказал, что его дед самостоятельно зародил дело Бентов? Вот то же самое делает и Вернон.

— Интересно, насколько ты права?

— Я уверена, что права.

Себастиан размышлял какое-то время.

— Дело только в выпивке? — спросил он наконец. — Или... как бы это сказать... есть еще кое-какие увлечения?

— О, масса!

— И ты не возражаешь?

— Возражаю? Возражаю? Естественно, я возражаю. Из чего я, по-твоему, сделана, Себастиан? Я возражаю до потери сознания... Но что я могу поделать? Устраивать сцены? Разражаться тирадами, неистовствовать и изводить его до тех пор, пока он меня не бросит?

Ее прекрасный хриплый голос сорвался с шепота. Себастиан сделал быстрый жест рукой, она замолчала.

— Ты прав. Я должна быть осторожна.

— Не могу этого понять, — проворчал Себастиан. — Даже музыка, мне кажется, ничего не значит теперь для Вернона. Он принимает все предложения Радмагера покорно, как овца. Это противоестественно!

— Мы должны подождать. Все вернется. Это реакция, повышенное возбуждение. И Нелл, конечно. Я не могу избавиться от мысли, что, если «Принцесса в башне» будет иметь успех, он сможет собраться с силами. Он должен будет почувствовать гордость за свое достижение.

— Надеюсь, — горько сказал Себастиан. — Но меня беспокоит будущее.

— В каком смысле? Чего ты боишься?

— Войны.

Джейн ошарашенно смотрела на него. Она не верила своим ушам. Она решила, что неправильно расслышала

— Войны?

— Да Последствий того, что произошло в Сараево.

Все это продолжало казаться Джейн нелепым и смешным.

— Войны с кем?

— С Германией — главным образом.

— Да брось, Себастиан. Это было так... так давно.

— Повод не имеет значения, — нетерпеливо сказал Себастиан. — Все дело в том, как ведут себя деньги. Деньги умеют говорить. У меня есть капитал — у наших родственников в России есть капитал. По тому, как ведут себя деньги в последнее время, можно догадаться, откуда ветер дует. Война приближается, Джейн.

Джейн взглянула на него и передумала. Себастиан говорил серьезно, а Себастиан всегда знал то, о чем говорил. И если он считал, что война приближается, значит — как бы нереально это ни казалось — она начнется.

Себастиан сидел неподвижно, весь уйдя в свои мысли. Деньги, вклады, всевозможные займы, финансовая ответственность, будущее его театров, политика, которой стоит придерживаться его еженедельнику. Далее, конечно, сражения. Он сын человека, принявшего английское подданство. Он нисколько не хотел идти воевать, но сомневался, что может быть иначе. Все мужчины до определенного возраста будут призваны — это само собой разумеется. Его пугала не опасность, а волнения, связанные с тем, чтобы оставить свои дела под присмотром кого-то чужого. «Они все приведут в беспорядок», — думал он с горечью. Себастиан воспринимал войну как долгую работу — на два года — может, больше. Он не удивится, если в конце в войну вступит Америка.

Правительство будет производить займы. Военный заем будет неплохим вложением средств. Никаких элитных постановок в театрах — солдатам в увольнении захочется ходить на легкие комедии, смотреть на хорошеньких женщин, любоваться ножками, танцами. Он все это тщательно обдумал. Хорошо иметь возможность подумать, когда тебя не перебивают. Быть рядом с Джейн было так же удобно, как одному. Она всегда знала, когда тебя лучше не отвлекать разговорами.

Он взглянул на нее. Она тоже о чем-то думала Интересно о чем — Джейн никогда не поймешь. В этом они с Верноном похожи — никогда не выдают своих мыслей. Возможно, она думает о Верноне. Что, если он пойдет на войну и его убьют?! Нет, этого не должно случиться. Душа Себастиана взбунтовалась. Вернона не должны убить.

Постановка «Принцессы в башне» была почти забыта Все произошло не вовремя, война разразилась через три недели после премьеры.

Она была, что называется, «хорошо принята». Иные критики саркастически прошлись насчет «новой школы юных музыкантов», которые считают себя в состоянии опрокинуть существующие нормы. Другие искренне оценили оперу как многообещающий дебют, хоть и незрелый. Но все в один голос говорили о несомненной красоте и художественных достоинствах постановки. Все «отправились в Холборн» — «так далеко, дорогуша, но оно того стоило», — чтобы посмотреть захватывающую фантастическую драму и послушать «эту замечательную новую певицу Джейн Хардинг. Ее лицо, дорогуша, просто прекрасно — в нем есть что-то средневековое. Без нее все было бы иначе!» Для Джейн это был триумф, хотя и недолговечный. На пятый день она была вынуждена покинуть труппу.

Себастиан был приглашен по телефону на тот час, когда Вернона не будет дома. Джейн встретила его такой лучезарной улыбкой, что в первый момент он подумал, будто его страхи были напрасны.

— Плохие новости, Себастиан. За меня придется продолжать Мэри Ллойд. Она в общем-то вполне подходит. Признаться, голос у нее получше моего, и она вполне миловидна.

— Хм, я боялся, что Хершаль даст именно такое заключение. Я хочу сам встретиться с ним.

— Да, он тоже хотел бы тебя видеть. Правда, я боюсь, что вряд ли можно что-либо изменить.

— Что ты имеешь в виду? Что значит «вряд ли можно что-либо изменить»?

— Голос пропал, мой милый. Пропал навсегда. Хершаль был слишком честен, чтобы обнадеживать понапрасну. Может, он вернется после небольшого отдыха, и т. д. и т. п., говорил он, а потом я посмотрела на него и рассмеялась — и тогда он устыдился и сник. Думаю, ему стало легче, когда он увидел, как я это восприняла.

— Но Джейн, дорогая Джейн...

— Не надо, не расстраивайся так, Себастиан. Пожалуйста, не надо. Будет намного легче, если ты не станешь расстраиваться. Это было с самого начала рискованное предприятие — мой голос никогда не был достаточно силен. Я рисковала — и до последнего времени выигрывала, — теперь я проиграла. Ну вот! Надо быть хорошим игроком и не позволять руке дрогнуть — так, кажется, говорят в Монте-Карло?

— Вернон знает?

— Да, он ужасно расстроен. Он любил мой голос. Он действительно страдает из-за этого.

— Но он не знает, что...

— Что если бы я подождала пару дней и не стала петь на премьере его оперы, все было бы в порядке? Нет, об этом он не знает. И если я для тебя хоть что-нибудь значу, Себастиан, то никогда не узнает.

— Я не могу давать таких обещаний. Я считаю, он должен знать.

— Нет. Потому что то, что я сделала, нечестно! Я сделала его обязанным себе без его ведома. Так не поступают. Это несправедливо. Если бы я пошла тогда к Вернону и передала то, что мне сказал доктор Хершаль, неужели ты думаешь, он позволил бы мне петь? Он бы насильно мне запретил. Было бы жестоко и низко пойти сейчас к Вернону и сказать: «Видишь, что я сделала ради тебя!», распуская нюни и черпая сочувствие и благодарность полной ложкой.

Себастиан молчал.

— Ну же, милый, соглашайся.

— Ладно, — сказал Себастиан. — Ты права. То, что ты сделала, было неэтично. Ты сделала это без ведома Вернона, и пока это должно оставаться в тайне. Но, Джейн, дорогая, зачем ты это сделала? Неужели музыка Вернона достойна этого?

— Она будет достойна — когда-нибудь.

— Поэтому ты сделала это?

Джейн покачала головой.

— Тогда я об этом не думала

Последовала пауза Себастиан спросил:

— И что ты будешь делать теперь, Джейн?

— Возможно, преподавать. Возможно, стану актрисой. Я не знаю. Если дела будут совсем плохи, буду все время стряпать.

Оба рассмеялись, но Джейн готова была заплакать.

Она посмотрела через стол на Себастиана, затем вдруг поднялась, подошла и села рядом с ним, положив голову ему на плечо. Он обвил ее руками.

— Себастиан... Если бы ты знал, Себастиан...

— Бедная моя Джейн.

— Я притворяюсь, будто я не против — но я против... я против... я любила петь. Я любила это, любила это, любила это... Эта божественная партия Сольвейг. Я никогда не спою ее больше.

— Я знаю. Почему ты так сглупила, Джейн?

— Не понимаю. Такой идиотизм.

— Если бы у тебя снова был выбор...

— Я все сделала бы точно так же...

Молчание. Джейн подняла голову и сказала:

— Помнишь, Себастиан, ты сказал как-то про мою силу воли? Про то, что ничто не собьет меня с пути? А я ответила, что меня легче сбить с пути, чем ты думаешь. И что из нас двоих — Вернона и меня — я первая могу оступиться.

Себастиан сказал:

— Случаются странные вещи.

Джейн опустилась на пол рядом с ним, не отнимая рук.

— Можно быть умным, — сказал Себастиан, нарушив молчание. — Можно уметь предвидеть события, уметь планировать то, что произойдет, и иметь силы, чтобы добиться успеха. Но будь ты даже умнее всех на свете, ты не сможешь избежать страданий. И в этом весь парадокс. Я знаю, что у меня есть голова на плечах; знаю, что смогу добиться наилучшего результата во всем, за что бы я ни брался. Я не такой, как Вернон. Вернон станет либо гением, посланным свыше, либо праздным распутным человеком. Если у него что-то и есть, так это его талант. У меня есть возможности. Но будь у меня хоть все возможности мира, я все равно не смогу защитить себя от боли.

— И никто не сможет.

— Кто-то, может быть, и сможет, если посвятит этому всю жизнь. Если выбираешь безопасность и комфорт, то ничем не рискуешь, кроме подрезанных крыльев. Можно выстроить прочную гладкую стену и спрятаться за ней от мира.

— О ком ты говоришь?

— Просто представил себе будущую миссис Джордж Четвинд, если тебе угодно.

— Нелл? Ты действительно считаешь, что у Нелл хватит сил спрятаться от жизни?

— О, Нелл обладает колоссальной способностью подстраивать действительность под себя. Некоторым это дано. — Он помолчал и затем спросил: — Джейн, ты виделась с Джо?

— Да, мой дорогой, дважды.

— Что она говорила?

— Мало что. Сказала, что все прекрасно, что она довольна И как хорошо чувствует себя человек, поправший условности. — Джейн помедлила — Она несчастлива, Себастиан.

— Думаешь, нет?

— Я в этом уверена

Последовало долгое молчание. Джейн и Себастиан грустно смотрели на погасший камин. За окном гудели машины, проезжая по набережной. Жизнь шла своим чередом...

Было девятое августа Нелл Верекер вышла из здания Педдингтонского вокзала и медленно пошла по направлению к парку. Мимо нее проезжали на извозчиках пожилые леди. Все они везли свиные окорока На каждом углу висели броские плакаты. В магазинах стояли очереди.

Нелл много раз говорила себе: «Началась война — это правда, началась война», — и не могла в это поверить. Сегодня она впервые это осознала. В билетной кассе ей не смогли разменять пятифунтовую купюру, и в этот момент что-то переменилось. Забавно, но именно это ее убедило.

Мимо проезжало такси, Нелл его остановила Она села в машину и дала адрес Джейн в Челси. Она взглянула на часы. Было всего половина десятого утра Вероятнее всего, Джейн окажется дома

Нелл поднялась на лифте и, позвонив в дверь, принялась ждать. Ее сердце колотилось. Через минуту откроется дверь... Ее личико побледнело и вытянулось. Ну вот, дверь открывается! Они с Джейн оказались лицом к лицу.

Нелл показалось, что Джейн слегка вздрогнула, только и всего.

— Вот как, — сказала она. — Это вы.

— Да, — ответила Нелл. — Можно войти?

Джейн с минуту колебалась, затем сделала шаг назад, пропуская Нелл в прихожую. Джейн пересекла холл, закрыла дверь в дальнем конце, распахнула дверь в гостиную и предложила Нелл войти. Нелл прикрыла за собой входную дверь и последовала за Джейн.

— Итак?

— Джейн, я пришла спросить вас, не знаете ли вы, где Вернон?

— Вернон?

— Да. Вчера я была у него на квартире — он съехал. Хозяйка не знает, куда он отправился. Она сказала, что переправляет его почту вам. Вернувшись домой, я написала вам письмо, в котором просила сообщить мне его адрес. Но потом я испугалась, что вы мне, возможно, не ответите, и тогда решила приехать сама...

— Понятно.

Ее голос был холоден и не обещал ничего хорошего. Нелл заторопилась.

— Я была уверена, что вы знаете, где он. Вы ведь знаете, правда?

— Да, я знаю.

Как медленно она отвечает, подумала Нелл. Слишком медленно. Может, она знает, а может, и нет.

— И?

Снова пауза. Наконец Джейн спросила:

— Зачем вам нужно увидеть Вернона, Нелл?

Нелл вскинула голову, ее лицо было бледно.

— Я поступила с ним по-свински. Да, именно так! Теперь я понимаю это — теперь, когда началась эта ужасная война Я была такой жалкой трусихой — я ненавижу себя за это — просто ненавижу себя. Только из-за того, что Джордж хороший и добрый, и, да, богатый! Джейн, как же вы должны меня презирать! Но эта война многое изменила — вы не находите?

— Не совсем. Войны случались раньше и будут случаться впредь. Они не меняют людей изнутри, знаете ли.

Нелл ее не слушала

— Это подло — не выйти замуж за того, кого ты любишь. Я люблю Вернона. Я всегда знала, что люблю его, но у меня просто не хватало смелости... Джейн, как вы думаете, уже слишком поздно? Возможно, так. Возможно, он уже не захочет принять меня назад. Но я должна увидеться с ним. Даже если я ему больше не нужна, я должна ему сказать...

Она с мольбой смотрела на Джейн снизу вверх Поможет ли ей Джейн? Если нет, придется просить Себастиана — но Нелл его боялась. Он может просто отказаться что-нибудь сделать для нее.

— Я могу позвонить ему от вашего имени, — медленно проговорила Джейн через несколько минут.

— Спасибо вам, Джейн. И еще — скажите мне — война для него...

— Его призвали — если вас это интересует.

— Да. Боже мой, это ужасно — что, если его убьют? Но это не продлится долго — война закончится к Рождеству, все так говорят.

— Себастиан говорит, война продлится два года

— Но Себастиан не может этого знать. Он даже не англичанин. Он русский.

Джейн покачала головой. Потом сказала

— Я выйду... позвонить. Ждите здесь.

Она ушла, закрыв за собой дверь. Прошла по коридору в спальню. Вернон поднял всклокоченную голову с подушки.

— Поднимайся, — коротко бросила Джейн. — Прими душ, помойся, побрейся и постарайся привести себя в божеский вид. Здесь Нелл, она хочет видеть тебя.

— Нелл. Но...

— Она думает, что я пошла тебе звонить. Когда будешь готов, выйди за дверь и позвони — и да поможет Бог нам обоим.

— Но, Джейн, подожди... Нелл — что она хочет?

— Если ты все еще хочешь жениться на ней, Вернон, это твой шанс.

— Но я должен буду ей рассказать...

— О чем? О том, что вел разгульную жизнь, что ты «одичал»? И так далее в этом духе! Она и не ждет от тебя ничего другого и будет признательна, если ты не станешь заострять на этом внимание. Но попробуй рассказать ей о нас с тобой — и ты перейдешь тем самым от общих слов к реальному примеру, чем ввергнешь крошку в сущий ад. Поэтому смири свою благородную честность и подумай о Нелл!

Вернон медленно встал с постели.

— Я не понимаю тебя, Джейн.

— Да И возможно, никогда не поймешь.

Он спросил:

— Нелл бросила Джорджа Четвинда?

— Я не расспрашивала ее о подробностях. А теперь я возвращаюсь к ней. Поторопись.

Она ушла. Вернон подумал:

«Я никогда не понимал Джейн и никогда не пойму. Вечно она приводит меня в замешательство. Ну что ж, полагаю, я был для нее лишь мимолетным увлечением. Нет, это неблагодарно с моей стороны. Она была так добра ко мне. Никто не мог бы быть так добр, как Джейн. Но Нелл этого не поймет. Она решит, что Джейн чудовище...»

Пока Вернон торопливо брился и умывался, он думал: «В любом случае, все решено. Мы с Нелл никогда не сможем снова быть вместе. Да, это совершенно ясно. Она, вероятно, приехала лишь д ля того, чтобы попросить у меня прощения, чтобы не мучиться угрызениями совести, если меня убьют в этой кровавой бойне. Любая девушка на ее месте поступила бы так. Да я и не люблю ее больше».

Но другой голос, более глубокий, иронично заметил: «Нет-нет, все совсем не так. Иначе с чего бы твоему сердцу так биться, а рукам дрожать? Чертов дурак, конечно, ты все еще любишь ее!»

Наконец он был готов. Он вышел за дверь — позвонил. Дешевый прием — подлый, — ему стало стыдно. Джейн открыла

— Сюда, пожалуйста, — сказала она, словно служанка, и махнула рукой в направлении гостиной.

Он вошел, закрыв за собой дверь.

Нелл поднялась ему навстречу. Она стояла, сжав руки у груди. Когда она заговорила, ее голос звучал тихо и жалобно, как у провинившегося ребенка.

— Вернон...

Время отступило. Он снова был в лодке в Кембридже... на мосту в Рейнлеге. Он забыл о Джейн, забыл обо всем. Он и Нелл были одни на всем белом свете.

— Нелл.

Они припали друг к другу, задохнувшись, словно от долгого бега. Слова срывались с губ Нелл:

— Вернон — если ты хочешь — я так люблю тебя — это правда... Я выйду за тебя замуж, когда угодно — сразу — сегодня. Мне безразлично, что я буду бедной, мне безразлично все!..

Он приподнял ее над полом, он целовал ее глаза, волосы, губы...

— Любимая — любимая моя. Давай не будем терять ни минуты — ни минуты. Я не знаю, что надо для того, чтобы пожениться. Я никогда об этом не думал. Но давай выясним. Отправимся к архиепископу Кентерберийскому — так ведь делают? — и получим специальное разрешение. Как же, черт возьми, можно пожениться?

— Мы можем спросить юриста?

— Или есть еще регистрационная палата. Точно!

— Не думаю, что нам стоит обращаться в регистрационную палату. Я буду чувствовать себя словно кухарка или горничная после помолвки.

— Не думаю, что это так, дорогая. Но если ты хочешь венчаться в церкви, давай сделаем именно это. В Лондоне тысячи церквей, все они сейчас свободны. Уверен, что в одной из них нам окажут эту услугу.

Они ушли, смеясь от счастья. Вернон забыл обо всем — об угрызениях совести, о Джейн...

В тот же день, в половине второго, Вернон Дейер и Элеонор Верекер обвенчались в церкви Святого Вознесения в Челси.