Книга пятая ДЖОРДЖ ГРИН

Глава 1


1

Во дворе гостиницы «Кантри» в Уилтсбери шоферы занимались машинами. Джордж Грин закончил осмотр большого «даймлера», вытер руки углом промасленной тряпки и выпрямился, довольный результатом работы. Это был жизнерадостный молодой человек, он улыбался, потому что вовремя обнаружил и устранил неполадку в машине, и теперь был горд собой. Он не спеша подошел ко второму шоферу, который заканчивал мыть «Минерву». Тот посмотрел на него снизу вверх.

— А, Джордж, привет! Ты уже все?

— Да.

— Твой босс — американец, так ведь? Ну и как он тебе?

— Нормально. Правда, нервный. Не ездит выше сорока.

— Возблагодари небо, что не возишь женщину, — вступил в разговор еще один, его звали Эванс. — Они все время меняют планы и понятия не имеют о том, как нормальные люди едят. Пикник, обед на лоне природы... А знаешь, в чем он заключается? Одно вареное яйцо и листочек салата!

Грин присел на бочку, стоящую рядом.

— Почему же ты не бросишь это дело?

— Не так-то легко найти работу в наше время, — ответил Эванс.

— Да уж, — согласился Грин и призадумался.

— А я вожу одну миссис с детишками, — продолжил другой шофер. — Что за чушь говорили в свое время про страну, которая достойно встретит своих героев! Нет, в тысяча девятьсот двадцатом году рассуждают уже иначе — если есть работа, держись за нее руками и ногами.

Он помолчал и добавил:

— Занятная штука — война. Меня ранило шрапнелью, дважды. После такого трудно не спятить. Жена до сих пор пугается, когда я вскакиваю среди ночи, как сумасшедший, кричу и понять не могу, где ж это я...

— Знаю, — отозвался Грин. — У меня то же самое. Когда хозяин нанял меня — это было в Голландии, — я вообще ничего не помнил, кроме собственного имени.

— Когда это было? После войны?

— Через полгода после перемирия. Я работал в гараже. Однажды меня сбили ребята, когда ехали пьяные на грузовике. Быстро протрезвели! Испугались и взяли меня с собой. Я здорово ударился головой, они выходили меня и оставили работать. Хорошие ребята. Когда появился мистер Блайбнер, я работал уже два года Пару раз он нанимал машину в нашем гараже, я его возил. Как-то мы разговорились, и он предложил взять меня шофером.

— Ты что, хочешь сказать, что до этого даже не пытался попасть домой?

— Да нет, как-то не стремился. Насколько я помню, у меня не осталось здесь родственников. Но есть смутное чувство, что были какие-то неприятности.

— Глядя на тебя, дружище, не подумаешь, что у тебя могут быть неприятности, — хохотнул Эванс.

Джордж Грин тоже рассмеялся. Действительно, он был самым что ни на есть жизнерадостным молодым человеком, высоким, темноволосым и широкоплечим, всегда готовым улыбнуться.

— Да уж, забот у меня немного, — заявил он не без хвастовства. — Думаю, я родился в рубашке.

И он пошел к гостинице, широко улыбаясь. Через пару минут он докладывал хозяину, что «даймлер» готов.

Мистер Блайбнер был высоким, худым американцем с явными признаками плохого пищеварения, но речь его звучала безукоризненно.

— Очень хорошо, Грин. Я собираюсь отобедать с лордом Датчетом. Абингворт Фрайерз. Это примерно в шести милях отсюда.

— Да, сэр.

— После этого я собираюсь посетить место под названием аббатство «Могучие Братья», недалеко от деревни Абботсфорд. Вам доводилось слышать о таком?

— Думаю, я что-то слышал о нем, сэр. Но я не знаю точно, как туда ехать. Я посмотрю по карте.

— Будьте так любезны. Полагаю, оно находится не более чем в ста милях отсюда — в направлении Рингвуда, если я не ошибаюсь.

— Очень хорошо, сэр.

Грин приложил руку к козырьку и удалился.


2

Нелл Четвинд вышла из гостиной через балконную дверь на террасу в «Могучих Братьях».

Стоял один из тех дней ранней осени, когда стихает биение жизни, все становится неподвижно, и сама природа замирает, словно без сознания. Бледно-голубое небо было как будто подернуто дымкой, и в воздухе клубился легкий туман.

Нелл облокотилась о большую каменную урну и посмотрела вокруг. Имение было красиво исключительно в английском духе. Сад и парк, ухоженные по всем правилам, смотрелись изысканно. Сам дом был продуманно и тщательно отреставрирован.

Привыкшая не поддаваться эмоциям, сегодня Нелл вдруг почувствовала, как дрогнуло ее сердце. Глядя на ограду из светло-красного кирпича, она мучительно захотела, чтобы Вернон увидел все это совершенство.

Четыре года замужества пошли ей на пользу, хотя Нелл изменилась. Из обворожительной юной нимфы она превратилась в красивую женщину, спокойную и уверенную в себе. Ее красота относилась к определенному типу, уже неизменному. Движения были плавны и неторопливы. Линии фигуры округлились. Одним словом, это был уже не бутон, но прекрасная раскрывшаяся роза

Из дома послышался голос:

— Нелл!

— Я здесь, Джордж, на террасе.

— Подожди, я сейчас тоже выйду.

Какой он милый! Ее губы тронула легкая улыбка. Идеальный муж! Возможно, это потому, что он—американец. Все говорят, что американцы — прекрасные мужья. Но для нее, конечно, Джордж был единственным и неповторимым. Их брак оказался счастливым. Да, она не испытывала к Джорджу тех чувств, которые испытывала к Вернону — но она невольно признавала, что так даже лучше. Всепоглощающая страсть, разрывающая тебя на куски, ни у кого не длится вечно. Этому находишь подтверждения сплошь и рядом — не длится.

Мятеж в ее душе постепенно утих. Она больше не вопрошала исступленно, зачем и почему Вернон был отнят у нее. Все в руках Божьих Сперва мы возмущаемся, но потом понимаем, что действительно все, что ни делается, — к лучшему.

Они с Верноном были очень счастливы вместе, и ничто не сможет омрачить то время или отнять у нее. Это навсегда останется с ней — тайным сокровищем, лежащим на дне души. Теперь она могла вспоминать Вернона без тоски и сожаления. Они любили друг друга, они все поставили на карту, чтобы быть вместе. Потом была эта страшная боль расставания, а теперь — покой.

Да, именно это преобладало сейчас в ее жизни — покой. Его подарил ей Джордж. Он окружил ее заботой, роскошью и лаской. Нелл надеялась, что стала ему хорошей женой, хотя и не любила его так, как Вернона. Но он был дорог ей — как же иначе? Спокойное и теплое отношение к нему стало тем самым чувством, с которым можно было прожить всю жизнь и ощущать себя в безопасности.

Да, именно так и было — она счастлива и чувствует себя в безопасности. Она хотела бы, чтобы Вернон об этом знал. Он был бы рад, в этом она уверена.

Джордж Четвинд вышел из дома и присоединился к ней. Он был одет как англичанин и очень напоминал сельского сквайра. Джордж совсем не постарел, даже наоборот. В руках он держал какие-то письма

— Я решил пригласить Драммонда на охоту. Думаю, будет славно.

— Я очень рада

— Мы должны обсудить, кого еще мы хотим позвать.

— Да, поговорим об этом за ужином. Я рада, что Хейи не смогут приехать. Побудем одни, ты и я.

— Я боялся, что ты устала от всех этих хлопот в городе, Нелл.

— Да, действительно пришлось посуетиться. Но это даже полезно. А здесь всегда так спокойно и тихо...

— Здесь чудесно, — Джордж с удовольствием посмотрел по сторонам. — Лучше этого места не сыщешь во всей Англии. В «Могучих Братьях» особая атмосфера

Нелл кивнула.

— Я понимаю, о чем ты говоришь.

— Не хочется даже вспоминать о том, что имение могло перейти в чужие руки — к Левиннам, например.

— Конечно. Это было бы неприятно. Но все равно Себастиан очень милый — и у него в любом случае превосходный вкус.

— Он хорошо знает, что надо публике, — сухо заметил Джордж. — Одна успешная премьера за другой, за исключением редких случаев, когда он демонстрирует, что им движет вовсе не жажда наживы. Кстати, он начал полнеть — еще не толстый, но, так сказать, в теле. Усвоил все формы маньеризма. В «Панч» на него была карикатура на этой неделе. Весьма остроумная.

— Себастиан мог бы позировать для карикатуристов за деньги, — улыбнулась Нелл. — Эти огромные уши и до смешного высокие скулы — представляешь, как он выглядел, когда был ребенком?

— Да, забавно думать, что вы играли все вместе, когда были детьми. Кстати, у меня сюрприз для тебя. Сегодня к нам на обед приедет кое-кто из твоих друзей, вы не виделись много лет.

— Не Джозефин?

— Нет. Джейн Хардинг.

— Джейн Хардинг! Но, Боже мой, откуда..

— Вчера я встретил ее в Уилтсбери. Она гастролирует с какой-то труппой.

— Джейн! Надо же, Джордж, я и подумать не могла, что вы знакомы!

— Мы познакомились, когда работали в Сербии. Я часто ее видел. Я писал тебе об этом.

— Правда? Не помню.

Что-то в ее интонациях насторожило его, и он спросил с тревогой:

— Дорогая, все ведь в порядке? Я думал, для тебя это будет приятной неожиданностью. Я считал Джейн твоей подругой. Если хочешь, я сейчас же...

— Нет-нет. Конечно же, я буду рада увидеться с ней. Просто я удивилась.

Джордж успокоился.

— Вот и хорошо. Кстати, она сказала мне, что некто Блайбнер, мой хороший знакомый, тоже сейчас в Уилтсбери. Я хотел бы показать ему руины аббатства — он интересуется такого рода архитектурными памятниками. Ты не против, если я и его приглашу к обеду?

— Нет, конечно же, не против. Обязательно пригласи.

— Пойду попробую ему позвонить. Хотел сделать это еще вчера, но как-то вылетело из головы.

Он вернулся обратно в дом. Нелл осталась одна на террасе и слегка нахмурилась. Джордж был прав: почему-то она была недовольна, что Джейн приедет к ним на обед. Она вдруг отчетливо осознала, что не хочет ее видеть. Уже одно только упоминание имени Джейн поколебало безмятежность этого утра. Нелл подумала: «Я была так спокойна, а теперь...»

Раздражение — да, она почувствовала раздражение. Она всегда боялась Джейн. Рядом с ней нельзя было быть уверенной ни в чем. Она — как бы это выразить? — все переворачивала с ног на голову. Она выводила из душевного равновесия, беспокоила — а Нелл не хотела беспокоиться.

Она подумала: «Ну почему Джорджу надо было познакомиться с ней в Сербии? Как все нескладно...» Это было неразумно. И что за нелепость — бояться Джейн! Что ей может сделать Джейн — сейчас? Бедная Джейн, как же она, должно быть, запуталась в жизни, раз гастролирует с какой-то труппой...

Не стоит забывать старых друзей, а Джейн — старый друг. Она должна знать, что Нелл умеет дружить. И, довольная собой, Нелл отправилась наверх переодеться. Она выбрала платье сизою цвета, с которым так удачно гармонировала нить жемчуга, недавно подаренная Джорджем на годовщину их свадьбы. Она готовилась особенно тщательно, движимая неясным женским чутьем.

«В любом случае, — думала она, — приедет еще Блайбнер, а это значительно упрощает дело».

Почему она считает, что надо что-то упрощать — этого она не смогла бы объяснить.

Джордж позвал ее в тот момент, когда она сделала последний взмах пуховкой.

— Приехала Джейн, — сообщил он. — Она в гостиной.

— А мистер Блайбнер?

— К сожалению, его уже пригласили на обед. Но он приедет позже.

— Понятно.

Нелл медленно спустилась вниз. Глупо так волноваться. Бедная Джейн — надо во что бы то ни стало быть с ней поласковее. Что за злая судьба — потерять голос и дойти до такой жизни.

Однако Джейн, казалось, и понятия не имела о том, какая злая у нее судьба. Непринужденно раскинувшись на диване, она беспечно и с видимым удовольствием рассматривала комнату.

— Привет, Нелл, — сказала она — Что ж, неплохо вы здесь устроились.

Это было возмутительное замечание. Нелл оцепенела С минуту она не знала, что сказать. Она посмотрела Джейн в глаза и встретила злой и насмешливый взгляд. Они пожали друг другу руки, и одновременно Нелл произнесла:

— Я не понимаю, о чем вы.

— Обо всем. Великолепный дом. Лакей, подобающий обстановке. Дорогой повар. Неслышно ступающие слуги. Возможно, горничная-француженка Ванны, приготовленные с новейшими бальзамами и солями. Пять или шесть парков. Роскошные лимузины. Шикарная одежда И, как я вижу, настоящий жемчуг! Вам все это страшно нравится, не так ли? Уверена, что так.

— Расскажите мне о себе, — предложила Нелл, опускаясь на диван рядом с Джейн.

Джейн прищурилась.

— Что ж, достойный ответ. И я его заслужила Извините, Нелл, я была груба Но вы вошли, такая высокомерная и снисходительная, — а я терпеть не могу, когда люди держатся снисходительно.

Она встала и принялась ходить по комнате.

— Вот, значит, какой он, дом Вернона, — тихо сказала она — Я никогда здесь раньше не была, только слышала его рассказы.

Она замолчала, потом отрывисто бросила

— Сильно вы все изменили?

Нелл объяснила, что они сохранили все, что было возможно. Шторы, обивку, ковры и прочее — пришлось заменить. То, что было раньше, совсем износилось. Добавили несколько ценных предметов мебели. Когда Джордж находил что-то, что вписывалось в обстановку, он это покупал.

Пока она говорила, Джейн не сводила с нее глаз, и Нелл чувствовала себя неуютно под этим ничего не выражающим взглядом.

Джордж вошел, когда она еще не закончила свои объяснения, и они перешли в столовую.

За обедом разговор зашел сначала о Сербии, о друзьях, убитых там. Затем перешли к делам Джейн. Джордж деликатно осведомился о голосе и выразил сожаление, которое он испытывает, да и все, конечно, тоже. Джейн говорила об этом вполне спокойно.

— Это моя вина. Я предпочитала музыкальные партии, для которых мой голос не был приспособлен.

Себастиан Левинн, продолжала она, прекрасный друг. Он решил поставить в Лондоне спектакль, в котором она будет исполнять главную роль, но она решила сперва поднабраться опыта.

— Конечно, для исполнения оперы тоже было необходимо актерское мастерство. Но все равно приходится многому учиться — например, учиться говорить со сцены. И потом, воздействие на зал должно быть другим — более утонченным, не слишком нарочитым.

Через год, сказала Джейн, она будет играть в драматической версии «Тоски» в Лондоне.

Затем, оставив разговоры о себе, она спросила о «Могучих Братьях». Какие у Джорджа планы на этот счет, какие идеи? И Джордж заговорил как настоящий сельский сквайр.

Ни в голосе, ни в глазах Джейн не чувствовалось насмешки, но тем не менее Нелл ощущала себя страшно неловко. Ей хотелось сделать так, чтобы Джордж замолчал — чтобы он перестал говорить с таким видом, словно это его предки много веков подряд жили в «Могучих Братьях». Ведь это же нелепо...

После обеда они все вместе снова вышли на террасу, но тут Джорджа позвали к телефону, и он оставил их, извинившись. Нелл предложила прогуляться по парку, Джейн не возражала.

— Хочу все здесь посмотреть, — сказала она.

Нелл подумала: «Она хочет посмотреть, где жил Вернон. Она приехала только из-за этого. Но для нее Вернон никогда не был тем, чем для меня».

Она ощутила острую потребность оправдаться перед Джейн, чтобы она увидела.. Увидела что? Этого Нелл и сама не знала, но чувствовала, что Джейн осуждает ее — смертельно осуждает.

Внезапно она остановилась около длинного цветочного бордюра из осенних маргариток у старой светло-кирпичной стены, вдоль которой они шли.

— Джейн, я хочу вам сказать... объяснить...

Она замолчала, приводя мысли в порядок. Джейн взглянула на нее вопросительно, но промолчала

— Вы, должно быть, считаете, что я поступила... отвратительно, выйдя замуж второй раз, когда прошло еще так мало времени...

— Вовсе нет, — сказала Джейн. — Вы поступили вполне разумно.

Нелл вовсе не это хотела услышать. Она хотела знать мнение Джейн.

— Я очень любила Вернона, очень] Когда его убили, я думала, что умру. Я не шучу. Но я также знала, что он не хотел бы видеть, как я страдаю. Мертвые не хотят, чтоб мы страдали...

— Правда?

Нелл удивленно уставилась на нее.

— Да нет, я понимаю, что вы просто повторяете то, что слышали много раз, — пояснила Джейн. — Мертвые хотят, чтобы мы держались, крепились и продолжали жить. Им больно видеть нас несчастными. Так говорят — но я не вижу никаких оснований для столь оптимистичных выводов. Мне кажется, все это выдумали те, кто хочет облегчить себе жизнь. Далеко не все живые могут похвастаться самоотверженностью, так почему же ее приписывают мертвым? Среди них может быть множество эгоистов — если мертвые продолжают существовать, то существуют такими же, какими были при жизни. Вряд ли они могут в одночасье преисполниться альтруизма. Меня всегда разбирает смех, когда я смотрю на безутешного вдовца, уплетающего завтрак за обе щеки на следующий же день после похорон, напыщенно приговаривая: «Мэри не хотела бы, чтоб я страдал». Откуда он знает? Мэри, возможно, плачет в это время и скрипит зубами (астральными, естественно) от досады, что вот она умерла, а он продолжает жить так, как будто ничего и не случилось. Есть масса женщин, которые обожают, чтобы вокруг них суетились. Почему же считается, что их характер должен измениться после смерти?

Нелл молчала. Какое-то время она не могла собрать мысли воедино.

— Я не хочу сказать, что Вернон был именно таким, — продолжала Джейн. — Возможно, он искренне желал вам не печалиться. Вам об этом лучше знать, потому что никто не был ему ближе, чем вы.

— Да-да, — подхватила Нелл. — Именно это я и хотела сказать. Я знаю, что он хотел, чтобы я была счастлива И он хотел, чтобы «Могучие Братья» принадлежали мне, чтобы я здесь жила

— Он сам хотел жить с вами здесь. Это не одно и то же.

— Да, но и то, что я живу здесь с Джорджем — не одно и то же по сравнению с тем, что могло бы быть с Верноном. Я хочу, чтобы вы поняли, Джейн. Джордж очень хороший человек, но я... но для меня... он никогда не будет тем, кем был Вернон.

После долгого молчания Джейн наконец произнесла

— Вам очень повезло, Нелл.

— Вы что, считаете, что вся эта роскошь что-то значит для меня? Да ради Вернона я бросила бы все, не раздумывая ни секунды!

— Сомневаюсь.

— Джейн! Вы...

— Вы думаете, что бросили бы, но... я сомневаюсь.

— Я уже сделала так однажды.

— Нет, тогда вы пренебрегли лишь возможностью стать богатой. Это разные вещи. Тогда все это еще не затянуло вас так глубоко.

— Джейн!

Глаза Нелл наполнились слезами. Она отвернулась.

— Простите, дорогая — я слишком груба. Вы не сделали ничего плохого. И вы, пожалуй, правы в том, что Вернон бы это одобрил. Вы нуждаетесь в том, чтобы о вас заботились и защищали. Но такая жизнь чревата последствиями — она разъедает душу, и когда-нибудь это станет ясно. Кстати, вы не поняли меня, когда я сказала, что вам повезло. Я имела в виду, что вам удалось пожить в двух разных мирах и получить от них все самое лучшее. Ведь если бы вы вышли замуж за Джорджа еще тогда, вы прожили бы всю жизнь с ощущением, что упустили нечто важное из-за своей трусости. А если бы Вернон остался жив, ваша любовь увяла бы, вы бы начали ссориться и наконец возненавидели друг друга. Однако все обернулось в вашу пользу, Нелл. Вы успели принести свою жертву, получили Вернона и сохранили в неприкосновенности то, что было между вами. Ничто уже не в силах разрушить красоту вашей любви. Но при всем при том вы получили еще вот это! — И она сделала широкий жест рукой.

Нелл не обратила внимания на последнюю фразу. Ее глаза стали влажными, она готова была расплакаться.

— Я знаю, — сказала она. — Все, что ни делается, к лучшему. Слышишь это с детства, а когда вырастаешь, начинаешь действительно понимать. Бог заботится о нас.

— Да что вам известно о Боге, Нелл Четвинд?

В голосе Джейн послышалось столько яда, что Нелл ошеломленно уставилась на нее. Джейн смотрела гневно и осуждающе, в ней не осталось и тени тепла, сквозившего еще минуту назад.

— Божья воля! Интересно, что бы вы говорили, если б она не совпала с тем, что удобно Нелл Четвинд? Вы ничего не знаете о Боге, иначе не рассуждали бы так, словно похлопываете Его по плечу в благодарность за то, что ваша жизнь легка и приятна Знаете, какая строка из Библии пугает меня? «В тот день призовет Господь твою душу и спросит...» Когда Господь призовет вашу душу, вам придется заглянуть в себя и посмотреть, есть ли она там!

Она перевела дыхание и тихо добавила

— Мне пора. Мне вообще не следовало приезжать, но я хотела посмотреть, где жил Вернон. Простите меня за то, что я наговорила Но вы так безнадежно самодовольны, Нелл. Вы не видите этого, но это правда Самодовольны — именно так. Вы ничего не замечаете вокруг, кроме себя самой. А как насчет Вернона? Сложилось ли все «к лучшему» для него? Или вы полагаете, что он хотел умереть, когда все для него только начиналось?

Нелл вызывающе вскинула голову.

— Я сделала его счастливым.

— А я и не говорю о его счастье. Я говорю о его музыке. И вы, и «Могучие Братья» — что вы можете значить? У Вернона был гений — нет, так нельзя говорить — он был рабом своего гения. А гений — это самый требовательный хозяин, ему в жертву приносится все, и ваше хваленое счастье — не исключение, если бы оно вдруг встало на его пути. Гению служат. Музыке был необходим Вернон, а он мертв. Вот о чем надо плакать, вот что имело значение, а вы даже не задумывались об этом. И я знаю почему, Нелл, — потому что вы этого боялись. Это могло помешать вашему покою, счастью и безопасности. Но поверьте мне, гений не может умереть...

Внезапно ее лицо просветлело, в глазах снова появилась насмешка, которую Нелл и раньше не могла выносить. Она сказала;

— Не переживайте, Нелл. Вы сильнее нас всех. Когда-то давно Себастиан говорил мне о вашей способности подстраивать действительность под себя. Он был прав. Вы выживете там, где мы все погибнем. Прощайте. Простите, что пришлось вас огорчить, но так уж я устроена.

Нелл осталась стоять, следя за удаляющимся силуэтом. Потом, сжав руки, она тихо выдохнула:

— Ненавижу тебя. Я всегда это знала...


3

День, начавшийся так хорошо, был испорчен. Слезы навернулись на глаза Нелл. Почему все не могут оставить ее в покое? И эта Джейн с ее нестерпимыми насмешками... Джейн — чудовище, просто чудовище. Она всегда знает, что именно может ранить тебя больнее всего.

Джо — и та сказала Нелл, что она правильно сделала, выйдя замуж за Джорджа Джо все поняла Боль и обида пронзали Нелл до самого сердца Почему Джейн так ужасно отнеслась к ней? Почему говорила все эти странные вещи про умерших — кощунственные вещи — в то время, как всем известно, что они хотели бы видеть нас бодрыми и счастливыми?

Наглость Джейн побудила Нелл спустя какое-то время бросить ей в спину мысленные обвинения. Да кто она такая, чтобы учить ее морали — сама жила неизвестно с кем и неизвестно чем занималась. Нелл почувствовала свое превосходство. Какими бы ни были нынешние нравы, все равно оставалось два типа женщин. И Нелл принадлежала к одному, а Джейн — к другому. Джейн была очень привлекательна — эти женщины всегда привлекательны. Поэтому-то Нелл и боялась ее в прошлом. Джейн обладала странной властью над мужчинами — она была порочна насквозь.

Погруженная в эти мысли, Нелл прогуливалась взад-вперед Ей не хотелось возвращаться домой. В любом случае, дел сегодня никаких нет. Надо бы написать пару писем, но сейчас она все равно не будет этим заниматься.

Она совершенно забыла о том, что к мужу должен приехать этот американец, и очень удивилась, встретив Джорджа с едва поспевающим за ним мистером Блайбнером. Американец оказался высоким, худым человеком, чрезвычайно педантичным. Он сдержанно похвалил дом. Сейчас, объяснил он, они направляются полюбоваться руинами аббатства. Джордж предложил Нелл присоединиться.

— Вы идите, — сказала она, — я вас догоню. Я хочу сходить за шляпой, а то солнце печет слишком сильно.

— Хочешь, я сам схожу, дорогая? — предложил Джордж

— Нет, спасибо. Лучше идите вперед, все равно вы пробудете там еще долго, я знаю.

— Что ж, вполне возможно, миссис Четвинд. Насколько я понимаю, у вашего мужа есть намерение отреставрировать старое аббатство. Это могло бы быть очень интересно.'

— О да, это один из наших многочисленных проектов, мистер Блайбнер.

— Вам очень повезло с этим местом. Кстати, я надеюсь, вы не будете возражать против того, чтобы мой шофер (безусловно, с любезного разрешения вашего мужа) побродил по парку. Это очень умный и воспитанный молодой человек, он никому не помешает.

— Конечно. И если он захочет, чуть позже дворецкий сможет показать ему дом.

— Это чрезвычайно любезно с вашей стороны, миссис Четвинд. Лично я считаю, что люди должны уметь ценить прекрасное, независимо от своего социального положения. Идея, которая могла бы в дальнейшем лечь в основу объединения Лиги Наций...

Нелл вдруг почувствовала, что она просто не в состоянии выслушать мнение мистера Блайбнера по поводу Лиги Наций, которое обещало быть долгим и нудным. Она извинилась и оставила их под предлогом жары.

Некоторые американцы страшные зануды. Как ей повезло, что Джордж не такой. Милый Джордж—он действительно почти идеален. Она вновь ощутила прилив того теплого чувства, с которого начинался сегодняшний день.

Какой же глупостью было позволить Джейн вывести себя из равновесия. И вообще, кто такая Джейн и какое имеет значение, что именно она думает о Нелл? Конечно, абсолютно ничего не значит. Просто у Джейн есть такая особенность — своего рода дар — расстроить кого угодно.

Но, слава Богу, все это уже позади. К Нелл вернулось ощущение надежности и безопасности. «Могучие Братья», Джордж, память о Верноне — все встало на свои места Она весело спустилась по лестнице, держа шляпу в одной руке, и на мгновение замерла перед зеркалом, надевая ее и прикалывая. Теперь она присоединится к мужу и мистеру Блайбнеру на руинах аббатства и будет совершенно обворожительна, чтобы мистер Блайбнер оценил и это.

Она спустилась по ступеням террасы в сад и пошла вдоль дорожки. Оказалось, времени прошло больше, чем она предполагала. Солнце клонилось к закату — к сказочному закату на фоне алого неба.

Около пруда, в котором разводили декоративных рыбок, стоял молодой человек в форме шофера. Он стоял к ней спиной, но обернулся на звук шагов и, приветствуя, приложил палец к козырьку.

Нелл стояла, оцепенев, и не могла пошевелиться, чувствуя, как холод подступает к ее сердцу.


4

Джордж Грин удивленно посмотрел на Нелл и воскликнул про себя: «Вот чудачка!»

Когда они приехали сюда, хозяин сказал:

— Это одно из самых красивых старинных имений в Англии, Грин. Я пробуду здесь по крайней мере час, а может быть, и больше. Я попрошу мистера Четвинда, чтобы он позволил вам тоже совершить прогулку.

Добрейший старикашка, снисходительно подумал Грин, но прямо-таки помешан на культурном подъеме, никого не может оставить в покое. И относится с чисто американским благоговением ко всему старинному.

Хотя место действительно оказалось очень красивым. Он огляделся и одобрительно посмотрел на дом. Где-то он уже видел все это, должно быть, на открытках. Он был не прочь прогуляться, как ему и предлагали.

Все здесь выглядело таким ухоженным. Кто же владелец? Какой-то американец? Да, похоже, в руках у этих американцев все деньги мира Интересно было бы узнать, кому изначально принадлежало имение. Кем бы он ни был, он, видимо, просто с ума сошел, раз продал все это.

И он с легкой завистью подумал: «Вот если б я родился знатным!.. Было бы неплохо унаследовать такой дом».

Он побродил по аллеям сада, заметил вдалеке нечто похожее на развалины, а там — две фигуры, в одной из которых узнал хозяина Какой он смешной, обожает руины.

Садилось солнце. Закат полыхал яркими красками, и на этом фоне «Могучие Братья» возвышались во всей своей красе.

Занятно, иногда кажется, что все это уже было! В какой-то момент Джордж мог бы поклясться, что однажды он уже стоял вот так же у пруда и любовался домом, возвышающимся на фоне огненного неба. Мог бы поклясться, что уже испытывал это внезапно возникшее щемящее чувство, почти переходящее в боль. Не хватало только одного — женщины с огненно-рыжими волосами.

Позади себя он услышал шаги, вздрогнул и обернулся. На секунду он почувствовал разочарование, потому что у молодой женщины, стоящей перед ним, из-под шляпы выбивались светлые, а не огненные волосы.

Он почтительно поднес руку к козырьку. Странная дама, подумал он. Она смотрела на него в упор, и кровь медленно отливала от ее лица В ее глазах застыл ужас. И вдруг, схватившись за горло, она отвернулась от него и побежала прочь.

Тогда-то он и подумал: «Вот чудачка!» И, решив, что она немного не в своем уме, отправился дальше гулять посаду.

Глава 2


1

Себастиан Левинн находился в своем офисе, вникая в детали одного щекотливого контракта, когда ему принесли телеграмму. Он небрежно вскрыл ее, так как получал по сорок-пятьдесят телеграмм в день. Но прочтя ее, замер, держа листок в руке. Потом сложил его пополам, убрал в карман и обратился к Льюису, своей правой руке.

— Разберись с этим как можно тщательнее, — отрывисто бросил он. — Мне срочно надо уехать из города.

Он не стал выслушивать протестующие возгласы помощника и вышел из комнаты. Отдав распоряжение секретарше отменить все назначенные встречи, Себастиан поехал домой, собрал чемодан и взял такси до вокзала Ватерлоо. Там он вновь достал и прочел телеграмму.


«Пожалуйста приезжай как можно быстрее срочно

Джейн Хардинг, отель Уилтсбери».


То, что он не сомневался ни секунды, было доказательством его доверия и уважения. Он доверял Джейн, как самому себе, и если она сказала, что это срочно — значит, это срочно. Он откликнулся на ее зов, ничуть не сожалея о том, что его отъезд неизбежно вызовет осложнения в делах. Ни для кого на свете не стал бы он делать того же.

Прибыв в Уилтсбери, он поехал прямо в отель и спросил, в каком номере она остановилась. Там она и встретила его с распростертыми объятиями.

— Себастиан, дорогой мой, как же быстро ты приехал!

— Я выехал сразу же.

Он скинул пальто и бросил его на спинку стула:

— Что произошло, Джейн?

— Вернон.

Себастиан выглядел озадаченным.

— Что «Вернон»?

— Он не умер. Я его видела.

Себастиан внимательно посмотрел на нее, затем придвинул стул ближе к столу и сел.

— Послушай, Джейн, я знаю, что тебе это не свойственно, но один раз в жизни ты могла ошибиться.

— Я не ошибаюсь. Полагаю, военное ведомство могло совершить ошибку?

— Да, ошибки совершались, и не раз. Но их быстро обнаруживали, что и не удивительно. Если Вернон остался жив, то что он делал все это время?

Она покачала головой.

— Я не могу ответить на этот вопрос. Но я уверена, что видела Вернона так же ясно, как вижу тебя.

Она говорила отрывисто, но вполне уверенно. Себастиан пристально посмотрел на нее, затем кивнул.

— Расскажи мне.

Джейн рассказала ему обо всем спокойно и сдержанно.

— В Уилтсбери сейчас гостит американец, некто мистер Блайбнер. Я встречалась с ним в Сербии. Здесь мы просто столкнулись на улице и узнали друг друга. Он сказал, что остановился в отеле «Кантри» и пригласил меня на обед. Я согласилась. После обеда пошел дождь. Он и слышать не хотел о том, чтобы я возвращалась пешком. Сказал, что у него здесь машина и что его шофер меня отвезет. Так и произошло. Себастиан, шофером у него работает Вернон — ион не узнал меня.

Себастиан обдумывал услышанное.

— Ты уверена, что это не просто очень похожий на Вернона человек?

— Абсолютно уверена.

— Тогда почему Вернон тебя не узнал? Или он только сделал вид, что не узнал?

— Нет, я не думаю, что он притворялся. Уверена, что нет. Он выдал бы себя — вздрогнул или еще что-нибудь. Он не мог предполагать, что встретится со мной, поэтому не смог бы проконтролировать невольное изумление. А кроме того, он выглядит по-другому.

— В каком смысле по-другому?

Джейн задумалась.

— Это трудно объяснить. Веселым, беззаботным. И напоминает — совсем немного — свою мать.

— Просто невероятно, — сказал Себастиан. — Я рад, что ты вызвала меня. Если это и вправду Вернон, то сейчас заварится такая каша! Нелл вышла замуж, да и остальное... Нельзя, чтобы репортеры набросились на все это, как волки на добычу. Но какая-то информация в прессе должна будет появиться.

Он поднялся, прошелся взад-вперед.

— В первую очередь надо перехватить Блайбнера.

— Я позвонила ему и попросила приехать к половине седьмого. Я боялась его упустить, но не думала, что ты сможешь добраться так быстро. Блайбнер будет здесь с минуты на минуту.

— Молодец. Посмотрим, что он скажет.

Послышался стук в дверь, и им сообщили, что пришел мистер Блайбнер. Джейн вышла его встретить.

— Спасибо, что приехали, мистер Блайбнер, — начала она.

— Не стоит благодарности, — ответил американец. — Всегда рад вам служить. Кроме того, вы сообщили, что дело, в связи с которым вы хотели бы меня видеть, не терпит отлагательства.

— Да, это так. Познакомьтесь — мистер Себастиан Левинн.

— Тот самый Себастиан Левинн? Очень рад познакомиться с вами, сэр.

Мужчины пожали друг другу руки.

— А теперь, мистер Блайбнер, — сказала Джейн, — я перейду прямо к сути вопроса. Как давно работает у вас ваш шофер? Что вы можете о нем рассказать?

Мистер Блайбнер был крайне удивлен и даже не пытался это скрыть.

— Грин? Вы спрашиваете меня о Грине?

— Да.

— Ну что ж, — согласился американец, — я не имею ничего против того, чтобы поделиться с вами всем, что я знаю. Полагаю, вы не стали бы меня расспрашивать, если бы у вас не было на то веских причин. Я достаточно хорошо знаю вас, мисс Хардинг, чтобы доверять вам. Я нашел Грина в Голландии, почти сразу после объявления перемирия. Он работал в небольшом местном гараже. Узнав, что он англичанин, я заинтересовался. Я попросил его рассказать о себе, но он отвечал туманно. Сперва я решил, что он что-то скрывает, но потом выяснилось, что дело не в этом. У молодого человека что-то вроде помутнения рассудка. Он помнит, как его зовут и откуда он родом, но не более.

— Потеря памяти, — тихо сказал Себастиан. — Понятно.

— Он рассказал мне, что его отец был убит во время войны в Южной Африке. Он помнит, что тот пел в местном хоре, и помнит брата, которого почему-то называл белкой.

— И он был уверен, что его зовут именно так, как он говорит?

— Да. Дело в том, что у него была с собой записная книжка с этим именем, когда его сбил грузовик. Так ребята из гаража и узнали, кто он. Они спросили, его ли это фамилия — Грин. И он ответил «да» — Джордж. Все в гараже его очень любили за легкий характер и жизнерадостность. Я и сам никогда не видел Грина в плохом настроении. И вот я решил принять участие в судьбе молодого человека Я уже встречал несколько подобных случаев, когда люди теряли память в результате шока, так что не удивился. Он показал мне запись в своей книжке, и я навел справки. Вскоре причина потери памяти (а причина в каждом подобном случае всегда найдется) стала мне ясна Капрал Джордж Грин, служивший в лондонском стрелковом полку, стал дезертиром. Вот в чем было дело. Он струсил. Но, будучи в глубине души порядочным человеком, не смог взглянуть правде в глаза Все это я рассказал ему. Он мне ответил — очень удивленно: «Никогда бы не подумал, что я дезертир — только не дезертирство». Я объяснил, что именно поэтому он и не может ничего вспомнить — потому что он не хочет вспоминать.

Он меня выслушал, но вряд ли поверил. Мне до сих пор очень жаль его. Я решил, что нет никакой необходимости сообщать о нем в военные организации. Я взял его на службу и дал ему шанс начать все заново. И ни разу об этом не пожалел. Он великолепный шофер — пунктуальный, умный — хороший механик, а кроме того, беспрекословно подчиняется и всегда в хорошем настроении.

Мистер Блайбнер замолчал и вопросительно посмотрел на Джейн и Себастиана Его поразило, как серьезны и бледны стали их лица

— Это страшно, — прозвучал наконец низкий голос Джейн. — Страшнее этого ничего не могло случиться.

Себастиан тихонько сжал ее руку.

— Ничего, Джейн, все образуется.

Джейн поднялась, слегка дрожа, и обратилась к американцу:

— Думаю, теперь наша очередь объяснить вам, в чем дело. Видите ли, мистер Блайбнер, в вашем шофере я узнала своего друга, но он не узнал меня.

— Вот так раз!

— Но его зовут не Грин, — добавил Себастиан.

— Как? Значит, его взяли в армию под другом именем?

— Нет. Во всем этом пока что много неясного. Надеюсь, однажды мы все узнаем. Но пока, мистер Блайбнер, я просил бы вас никому не говорить о том, что вы узнали. В деле замешана его жена — и, Боже мой, столько еще всего...

— Многоуважаемый сэр, — сказал мистер Блайбнер, — можете мне поверить, я буду нем, как рыба. Но что же дальше? Вы хотели бы увидеться с Грином?

Себастиан взглянул на Джейн, она кивнула

— Да, — проговорил Себастиан медленно, — возможно, так будет лучше всего.

Американец встал.

— Он привез меня сюда и ждет внизу. Я немедленно отправлю его к вам.


2

Джордж Грин взлетел вверх по лестнице, как обычно, по-мальчишески перепрыгивая через ступеньку. Что могло так расстроить старикана, думал он, имея в виду хозяина. Какой-то он был странный.

— Последний этаж, дверь напротив лестницы, — только и сказал Блайбнер.

Джордж Грин громко постучал костяшками пальцев и прислушался. Чей-то голос ответил: «Войдите», и он открыл дверь.

В комнате находились двое — женщина, которую он вчера отвозил домой (и про которую подумал, что она — высший класс), и большой толстый человек с желтым лицом и сильно оттопыренными ушами. Он показался шоферу смутно знакомым. С минуту Грин стоял молча, а они смотрели на него в упор. Он подумал: «Что ж это происходит со всеми сегодня?» А вслух сказал, обращаясь к желтолицему джентльмену:

— К вашим услугам, сэр, — и добавил: — меня прислал мистер Блайбнер.

Желтолицый, казалось, с трудом очнулся.

— Да-да, — заговорил он, — все совершенно верно. Присаживайтесь — э-э — Грин. Вас ведь так зовут?

— Да, сэр. Джордж Грин.

Он деликатно присел на предложенный стул. Желтолицый джентльмен протянул ему портсигар и предложил: «Угощайтесь!» И все это время его глазки, маленькие глазки-бусинки, пристально всматривались в лицо Грина Ему стало неуютно под этим сверлящим, обжигающим взглядом. Что ж это творится со всеми сегодня?

— Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Для начала скажите: вы видели меня когда-нибудь раньше?

Грин помотал головой.

— Нет, сэр.

— Вы уверены? — настаивал тот.

В голосе Грина прозвучала слабая нотка сомнения.

— Я... Я сомневаюсь, сэр.

— Меня зовут Себастиан Левинн.

Лицо шофера прояснилось.

— Конечно, сэр, я видел вашу фотографию в газете. То-то я думаю, что мне ваше лицо знакомо.

Возникла пауза, затем Себастиан Левинн спросил как бы невзначай:

— Вы когда-нибудь слышали имя Вернон Дейер?

— Вернон Дейер, — задумчиво повторил Грин. Он нахмурился, озадаченный. — Мне это имя кажется знакомым, сэр, но я никак не могу вспомнить. — Он замолчал, складка между его бровей стала глубже. — Где-то я его уже слышал. — И добавил: — Джентльмен мертв?

— Такое у вас впечатление, да? Что джентльмен мертв?

— Да, сэр, и хорошо, что...

Он внезапно осекся и густо покраснел.

— Продолжайте, — подбодрил его Левинн, — что вы собирались сказать? — И проницательно добавил, догадавшись, в чем дело: — Он не был моим родственником.

Шофер понял, что от него хотят.

— Я хотел сказать: и хорошо, что умер, но я не уверен, что имею право так говорить. Я больше ничего не могу вспомнить о нем, у меня только ощущение, что... что ему лучше было уйти из жизни, так сказать. Что-то он натворил, да?

— Вы его знали?

Грин нахмурился еще сильнее, мучительно пытаясь хоть что-нибудь вспомнить.

— Простите, сэр, — извинился он наконец. — У меня еще с войны все перепуталось в голове. Не всегда могу ясно вспомнить то, что было. Не знаю, где я встречал мистера Дейера и почему он мне не нравился, но я был рад услышать, что он умер. Он был плохим человеком — уж можете мне поверить.

Повисло молчание, лишь изредка прерываемое слабыми всхлипами женщины, присутствующей при разговоре. Левинн обернулся к ней.

— Джейн, позвони в театр, — сказал он. — Ты не сможешь сегодня играть.

Она кивнула и вышла из комнаты. Левинн посмотрел ей вслед и быстро спросил:

— А миссис Хардинг вы видели раньше?

— Да, сэр. Я отвозил ее сегодня из гостиницы.

Левинн вздохнул. Грин посмотрел на него вопросительно.

— Это... это все, сэр? Простите, что я так мало сумел помочь. Я знаю, я немного... ну, странный после войны. Это моя вина Возможно, мистер Блайбнер уже рассказал вам — я... я не исполнил свой долг так, как следовало.

Его лицо вспыхнуло, но он решительно произнес последние слова. Может, старикашка уже все им объяснил? В любом случае лучше сказать самому. Но в то же время его больно пронзило чувство стыда. Он дезертир — человек, который сбежал! Мерзкая история.

Джейн Хардинг вернулась в комнату и села за стол на то же место. Она была еще бледнее, чем раньше, как показалось Грину. Интересные у нее глаза — бездонные, печальные. Узнать бы, о чем она думает. Может, они были помолвлены с этим мистером Дейером? Нет, если бы это было так, мистер Левинн не позволил бы ему говорить в таком духе. Возможно, это все из-за денег. Завещание или что-то в этом роде.

Мистер Левинн снова начал его допрашивать. На последние слова он не обратил внимания.

— Ваш отец, как я понимаю, был убит в войне с бурами?

— Да, сэр.

— Вы помните его?

— Конечно, сэр.

— Как он выглядел?

Грин улыбнулся. Это воспоминание было приятным.

— Дородным. С большими бакенбардами. С ярко-голубыми глазами. Лучше всего он вспоминается мне поющим в хоре. У него был баритон.

Грин радостно улыбнулся.

— Он был убит во время англо-бурской войны?

В глазах Грина промелькнуло внезапное сомнение. Казалось, он взволнован — сбит с толку. Он жалобно посмотрел на сидящих за столом с видом провинившейся собаки.

— Странно, — сказал он. — Я как-то не думал об этом. Он был бы слишком стар для войны. Он... И в то же время я готов поклясться — я уверен...

Потерянное выражение на его лице стало таким явным, что его собеседник произнес:

— Не берите в голову, — и продолжал: — Вы женаты, Грин?

— Нет, сэр.

Ответ был быстрым и уверенным.

— Кажется, в этом вы точно уверены, — улыбнулся мистер Левинн.

— Так и есть, сэр. От этого одни проблемы — от женщин. — Он осекся и взглянул на Джейн. — Извините.

Она слабо улыбнулась, сказав:

— Это не имеет значения.

На минуту его оставили в покое. Левинн повернулся к Джейн и что-то сказал так быстро, что Грин не расслышал. Что-то вроде:

— Необычайное сходство с Сиднеем Бентом. Раньше я никогда не замечал этого.

И они оба снова посмотрели на него. Внезапно ему стало страшно — безотчетно страшно, как в детстве, когда он боялся темноты. Он помнил этот страх. Существует что-то, чего он не знает, решил он, а эти двое знают. И это как-то связано с его прошлым.

Он подался вперед, страшно встревоженный.

— В чем дело? — резко спросил он. — Вы что-то знаете...

Они не отрицали этого — просто продолжали смотреть на него. Его страх перешел в ужас. Ну что же они не говорят ему? Они знают что-то, чего он не знает. Что-то страшное... Он повторил еще раз, и голос его срывался:

— В чем дело?!

Женщина встала — где-то в глубине сознания он отметил, что она двигается очень грациозно. Она была похожа на статую, которую он где-то видел. Она обогнула стол и положила руку ему на плечо. И сказала, уверенно и спокойно: «Все хорошо. Не бойся».

Но взгляд Грина продолжал вопрошать Левинна Этот человек знает — и собирается все ему рассказать. Что же это за страшная тайна, которую они знают, а он нет?

— Во время войны происходило много странного, — начал Левинн. — Иногда люди даже забывали, как их зовут.

Он многозначительно замолчал, но эта многозначительность ускользнула от Грина Мгновенно повеселев, он сказал:

— Ну, со мной все не настолько плохо. Я не забывал своего имени.

— Но ты забыл, — Себастиан помедлил и добавил: — На самом деле тебя зовут Вернон Дейер.

Это должно было произвести колоссальное впечатление, но не произвело. Сказанное показалось Грину просто нелепостью.

— Я — мистер Вернон Дейер? Вы хотите сказать, я его двойник или что-то подобное?

— Нет, я хочу сказать, что ты и есть Вернон Дейер.

Грин искренне рассмеялся.

— Я не могу поверить в это, сэр, и не стану играть в эту игру, даже если за это.мне пообещают титул и состояние. Каким бы сильным ни казалось мое сходство с этим человеком.

Себастиан Левинн перегнулся через стол и, медленно отчеканивая каждое слово, повторил:

— Ты... Вернон... Дейер...

Это произвело на Грина впечатление, он широко открыл глаза

— Вы шутите?

Левинн отрицательно помотал головой. Грин резко повернулся к женщине, стоящей рядом. Он заглянул ей в глаза и встретил серьезный утвердительный взгляд. Она произнесла очень тихо:

— Ты — Вернон Дейер. Мы оба это знаем.

В комнате воцарилась мертвая тишина Грину показалось, будто мир начал кружиться. Это было похоже на сказку, фантастическую и невероятную. Но в то же время что-то в этих двоих внушало ему доверие. Он неуверенно сказал:

— Но... но так не бывает. Нельзя забыть собственное имя!

— Бывает — раз ты забыл.

— Но... но, послушайте, сэр... я знаю, что я — Джордж Грин. Я... да просто знаю, и все тут!

Он торжествующе посмотрел на них, но в ответ Себастиан Левинн лишь неумолимо покачал головой.

— Я не знаю, как такое могло случиться, — ответил он. — Возможно, врач найдет объяснение. Я знаю одно — ты мой друг, Вернон Дейер. И в этом нет никакого сомнения.

— Но... но если это так, я тоже должен это знать.

Он был сбит с толку, напуган и уже ни в чем не уверен. Что за странная, болезненная реальность, которой нельзя доверять. Эти люди были добры к нему и совершенно нормальны — он им верил. Раз они это говорят, значит, все так и есть. Но что-то в глубине сознания продолжало сопротивляться. Им было жаль его, он чувствовал, и это его пугало. Было еще что-то, чего они пока не рассказали.

— Кто он? — спросил он резко. — Я имею в виду, этот Вернон Дейер?

— Ты родом отсюда Ты родился и провел большую часть своего детства в имении под названием «Могучие Братья».

Грин перебил его, пораженный.

— «Могучие Братья»? Так ведь я только вчера отвозил туда мистера Блайбнера! Вы говорите мне, что это мой родной дом, а я даже не узнал его?!

Он вдруг решил, что теперь спасен, и почувствовал презрение. Весь этот разговор — сплошная ложь! Ну конечно же! Он знал это с самого начала. Это честные люди, но они говорят неправду. Он почувствовал облегчение и радость.

— Потом ты переехал жить в Бирмингем, — продолжал Левинн. — Ты учился сперва в Итоне, затем в Кембридже. Позже ты отправился в Лондон и изучал там музыку. Ты написал оперу.

Грин просто-таки расхохотался.

— Тут вы ошибаетесь, сэр. Я не отличу одну ноту от другой.

— Разразилась война. Ты был произведен в офицеры и направлен в нестроевые части. Женился... — Себастиан сделал паузу, но Грин никак не отреагировал, — и уехал во Францию. Через год весной пришло сообщение, что ты убит в бою.

Грин недоверчиво уставился на него. Что за вздор несет этот человек? Сам он не помнил ничего из сказанного выше.

— Произошла какая-то ошибка, — сказал он уверенно. — Мистер Дейер, должно быть, был моим «двойником», как это принято называть.

— Это не ошибка, Вернон, — сказала Джейн Хардинг.

Вернон перевел взгляд с Себастиана на нее. То, как тепло и доверительно она это произнесла, убедило его лучше всего остального. Он подумал: «Это кошмар. Сон наяву. Так не бывает». Его всего начало трясти, он не мог остановиться.

Левинн встал, смешал несколько напитков, стоявших на подносе в углу, и принес ему.

— Выпей залпом, — сказал он. — Тебе станет лучше. Это шок.

Грин выпил. Это его успокоило. Дрожь немного утихла.

— Ради Бога, сэр, — проговорил он, — поклянитесь, что это правда!

— Клянусь, это правда, — ответил Себастиан.

Он придвинул стул и сел поближе к другу.

— Вернон, старина, ну неужели ты совсем меня не помнишь?

Грин отчаянно, мучительно вглядывался в его лицо. Что-то, казалось, промелькнуло, но очень слабо. Как больно, как больно пытаться вспомнить! Что-то было — но что? Он сказал неуверенно:

— Ты... вырос? — Он протянул руку и дотронулся до ушей Себастиана — Мне кажется, я помню...

— Он помнит твои уши, Себастиан! — воскликнула Джейн и, отойдя в сторону, опустила голову на каминную полку, заливаясь смехом.

— Прекрати, — Себастиан встал, налил еще один стакан и протянул его Джейн. — И для тебя лекарство.

Она выпила, отдала ему стакан и, слабо улыбнувшись, сказала

— Извини. Больше такое не повторится.

Грин продолжал совершать открытия.

— Ты... ты мне не брат, верно? Но ты жил поблизости. Да, ты — сосед...

— Все правильно, старина, — Себастиан потрепал его по плечу. — Не бойся, вспоминай дальше, скоро память вернется.

Грин посмотрел на Джейн и спросил вежливо и робко:

— Ты не... Ты моя сестра? Кажется, я что-то помню про сестру.

Джейн только покачала головой, будучи не в состоянии ответить. Грин вспыхнул.

— Извините. Мне не следовало...

Себастиан перебил его.

— У тебя не было родной сестры, но была двоюродная. Вы жили вместе. Ее звали Джозефин. Но мы называли ее просто Джо.

Грин задумался.

— Джозефин... Джо. Да, кажется, припоминаю что-то.

Он помолчал и еще раз надрывно спросил:

— Вы уверены, что меня зовут не Джордж Грин?

— Совершенно. Ты все еще считаешь себя им?

— Да... И вы говорите, я пишу музыку — сам? Серьезную, не регтайм?

— Серьезную.

— Все это какое-то... сумасшествие. Именно сумасшествие.

— Не волнуйся, — ласково сказала Джейн, — просто мы поторопились сказать тебе все сразу, не следовало этого делать.

Грин переводил взгляд с одного на другую. Он был потрясен.

— И что мне теперь делать? — беспомощно спросил он.

Себастиан ответил, мгновенно приняв решение:

— Ты должен остаться здесь, с нами. Ты пережил сильный шок. Со старым Блайбнером я все улажу. Он хороший человек, он поймет.

— Я не хотел бы, чтоб у него были проблемы из-за меня. Он был страшно добр ко мне.

— Он поймет. Кое-что я ему уже сказал.

— А как же машина? Я не хочу, чтобы на ней ездил кто-то другой. Я только-только привел ее в порядок, и ход у нее стал...

Он снова превратился в шофера, с его проблемами и заботами.

— Понимаю, понимаю, — нетерпеливо перебил Себастиан. — Но сейчас, дружище, самое главное — привести в порядок тебя. Мы наймем тебе первоклассного врача.

— При чем тут врач? — спросил Грин слегка враждебно. — Я совершенно здоров.

— Возможно, но врач все равно должен тебя осмотреть. И не здесь, а в Лондоне. Мы не хотим, чтобы поползли разные слухи.

Что-то в том, как он это сказал, заставило Грина снова покраснеть.

— Вы имеете в виду мое дезертирство?

— Нет-нет. По правде говоря, я вообще в это не верю. Нет, я говорил совсем о другом.

Грин вопросительно посмотрел на него. Себастиан подумал: «Ему все равно придется узнать об этом рано или поздно». Вслух он сказал:

— Видишь ли, твоя жена тоже думала, что ты умер. И она вышла замуж во второй раз.

Себастиан опасался, какую реакцию вызовут его слова. Но Грин, казалось, воспринял это с юмором.

— Да уж, неловко вышло, — усмехнулся он.

— Тебя это нисколько не огорчает?

— Как может огорчать то, чего не помнишь? — Он помолчал, словно впервые задумавшись над этим. — А мистер Дейер — в смысле, я — любил ее?

— В общем... да.

Но на лице Грина снова показалась улыбка

— А я-то был так уверен, что не женат! Но все равно... — его лицо вновь омрачилось, — все это так страшно!

Внезапно он взглянул на Джейн, словно ища защиты.

— Вернон, милый, — сказала она, — все будет хорошо.

Она помедлила и, как бы невзначай, спросила

— Ты говоришь, что отвозил мистера Блайбнера в «Могучие Братья». Ты никого там не встретил — из тех, кто там живет?

— Я видел мистера Четвинда.. и какую-то женщину, когда гулял в нижнем саду. Я решил, что это миссис Четвинд — такая светловолосая, симпатичная.

— А она — видела тебя?

— Да. Она как будто испугалась. Прямо побелела вся и задрожала, как заяц.

— Боже... — Джейн зажала рот ладонью, чтобы не вскрикнуть.

Грин стал размышлять вслух:

— Видимо, она решила, что знает меня. Она, должно быть, одна из тех, кто знал его — меня — когда-то, поэтому она и убежала Да, видимо, так и было.

Он был очень доволен своими выводами. Внезапно он спросил:

— А у моей матери рыжие волосы?

Джейн кивнула

— Так вот что это было...

Он виновато поднял глаза.

— Извините. Я просто кое о чем подумал.

— Я пойду поговорю с Блайбнером, — сказал Себастиан. — Джейн побудет с тобой.

Он вышел из комнаты. Грин, сидя на стуле, наклонился и обхватил голову руками. Он ощущал острое беспокойство и тоску — особенно рядом с Джейн. Совершенно ясно, что он должен знать ее — а он не знает. Она говорила «милый Вернон». Ужасно странно, когда люди знают тебя, оставаясь при этом совсем чужими. Если заговорить с ней, надо будет, видимо, называть ее Джейн — а он не может. Она чужая для него. Но, наверное, придется к этому привыкнуть. И они будут называть друг друга Себастианом, Джорджем и Джейн — нет, не Джорджем — Верноном. Какое глупое имя — Вернон. Возможно, и сам он был глупым.

«Я считаю, — сказал он про себя, отчаянно пытаясь осознать, кто же он на самом деле, — что я был глупым».

Он ощутил чудовищное одиночество — он был оторван от реальности. Он поднял голову и увидел, что Джейн смотрит на него. В ее глазах было столько сочувствия и понимания, что он почувствовал себя чуть менее одиноко.

— Очень страшно в первый момент, правда? — сказала она.

Он ответил вежливо:

— Очень трудно. Не знаешь... не понимаешь, где оказался ты сам и все, что тебя окружало...

— Я понимаю.

Больше она ничего не говорила, просто тихонько сидела рядом. Его голова опустилась на грудь. Он задремал. Прошло всего лишь несколько минут, но ему показалось, что он проспал много часов подряд. Джейн погасила все лампы, кроме одной... Он проснулся как от толчка Она быстро сказала

— Все хорошо.

Он уставился на нее, прерывисто дыша Значит, кошмар продолжается и невозможно проснуться. И надвигается что-то еще более страшное — что-то, чего он пока не знает, но оно точно есть. Вот почему все смотрят на него с такой жалостью.

Внезапно Джейн встала. И не понимая, что делает, он закричал:

— Останься со мной! Прошу тебя, пожалуйста, останься со мной!!!

Он не понял, почему вдруг ее лицо исказила такая боль. Что он такого сделал? Он повторил:

— Не покидай меня. Останься со мной...

Джейн вновь опустилась на стул рядом с ним и взяла его за руку. А потом очень нежно сказала:

— Я не уйду.

Он успокоился, позволил себе расслабиться. Через минуту-другую снова начал дремать.

На этот раз пробуждение было тихим. Та же комната, ничего не изменилось, его рука — в руке Джейн. Он робко заговорил:

— Ты... ты не моя сестра? Ты была.. Мы друзья?

— Да

— Хорошие друзья?

— Хорошие друзья.

Он замолчал. Но уверенность в его сознании росла и крепла Неожиданно он выпалил:

— Ты — ты моя жена, да?

Он был в этом уверен. Она мягко убрала руку. Он не мог понять выражения ее лица. Это его напугало. Джейн встала

— Нет, — сказала она наконец. — Не жена.

— Извини, я почему-то решил...

— Все хорошо.

И в эту минуту вошел Себастиан. Его взгляд устремился на Джейн. Ее губы изогнулись в слабой улыбке.

— Я рада, что ты пришел... Я... рада, что ты пришел...


3

Джейн и Себастиан продолжали разговаривать далеко за полночь. Что надо делать? Кому обо всем рассказать?

Была Нелл и ее право выбора. Решили, что ей надо рассказать в первую очередь. Для нее это жизненно важный вопрос.

Джейн согласилась со словами:

— Если она уже не знает.

— Ты думаешь, знает?

— Ну, вполне очевидно, что она столкнулась с Верноном лицом к лицу.

— Да, но она могла подумать, что это просто кто-то очень похожий на него.

Джейн молчала

— Как ты считаешь?

— Я не знаю.

— Но, черт возьми, Джейн, если бы она его узнала, она предприняла бы что-нибудь — разыскала его или Блайбнера Прошло уже два дня.

— Я знаю.

— Не может быть, чтобы она его узнала Она просто увидела шофера Блайбнера, и его сходство с Верноном так поразило ее, что она не выдержала и убежала

— Возможно.

— Джейн, что у тебя на уме?

— Мы-то узнали его, Себастиан.

— Ты узнала и рассказала мне.

— Но ты все равно узнал бы его, не правда ли?

— Да, пожалуй... Но я так хорошо его знаю...

Джейн резко сказала

— Так и Нелл тоже.

Себастиан проницательно посмотрел на нее и спросил:

— На что ты намекаешь, Джейн?

— Я не знаю.

— Нет, знаешь. В чем, ты полагаешь, дело?

Джейн подождала, прежде чем ответить.

— Думаю, Нелл неожиданно столкнулась с ним в парке и решила, что это Вернон. А потом убедила себя в том, что ее просто напугало случайное сходство.

— Так и я говорю практически то же самое.

Его немного удивило, что она покорно согласилась.

— Тогда в чем же разница?

— Почти ни в чем. Разве что...

— Что?

— И ты, и я — мы готовы были поверить в то, что это Вернон, даже если б это было и не так.

— А Нелл? Не настолько же она успела привязаться к Джорджу Четвинду...

— Нелл очень привязана к Джорджу. Но Вернон — единственный человек, которого она любила

— Вот и прекрасно. Или мы поступаем не верно? Чертова путаница... Как насчет его родственников? Миссис Дейер, мистера Бента?

Джейн ответила решительно:

— Сперва надо рассказать Нелл. Миссис Дейер начнет трубить об этом по всей Англии, как только узнает. А это нечестно ни по отношению к Вернону, ни по отношению к Нелл.

— Да, думаю, ты права Итак, я предлагаю следующее. Завтра везем Вернона в город и показываем специалисту — а потом уже будем следовать его советам.

Джейн согласилась, что так будет лучше всего. Она поднялась, чтобы идти спать. На лестнице она остановилась и обратилась к Себастиану:

— Интересно, правильно ли мы поступаем? Я имею в виду — пытаясь вернуть ему память. Он показался мне таким счастливым! Боже мой, Себастиан, таким счастливым...

— Ты имеешь в виду, будучи Джорджем Грином?

— Да Ты уверен, что мы правы?

— Совершенно уверен. Ни для кого не может быть благом находиться в противоестественном состоянии.

— Полагаю, оно действительно было противоестественным. Потому что выглядел он вполне нормальным и обыкновенным. И счастливым — вот от чего я не могу отделаться, Себастиан — счастливым... Ведь, согласись, никто из нас не счастлив, не правда ли?

Он не смог ответить.

Глава 3


1

Через два дня Себастиан приехал в «Могучие Братья». Дворецкий выразил неуверенность в том, что миссис Четвинд сможет его принять. Она плохо чувствует себя и не встает.

Себастиан назвал ему свое имя и заверил, что миссис Четвинд примет его. Дворецкий проводил его в гостиную и предложил подождать. Комната показалась Себастиану слишком пустой и тихой, хотя и была обставлена с небывалым шиком — совсем не такой она была во дни его детства. «Тогда это был настоящий дом», — подумал Себастиан и сам удивился такой мысли. Вскоре он понял, что имел в виду. Гостиная немного напоминала музей. Все было красиво, продуманно и гармонично. То, что не соответствовало обстановке, было убрано и заменено на более подходящее. Ковры, обивка, портьеры, обои — все было новое. «И стоит уйму денег», — профессионально отметил про себя Себастиан. Он увлекся подсчетами, безошибочно определяя стоимость окружающих предметов. В этом ему не было равных.

Полезное упражнение было прервано тем, что двери распахнулись и в комнату вошла Нелл с горящим от возбуждения лицом, на ходу протягивая ему руку.

— Себастиан! Вот так неожиданность! Я всегда считала, что на неделе ты слишком занят, чтобы покинуть Лондон — да и по выходным тоже!

— За последние два дня я потерял ровно двадцать тысяч фунтов, — угрюмо сказал Себастиан, прикладываясь к ее руке, — только из-за того, что забросил дела и пустил все на самотек. Как ты, Нелл?

— Я? Чувствую себя прекрасно!

«А выглядит она не так уж хорошо, — подумал Себастиан, когда румянец, вызванный его неожиданным появлением, сошел с ее лица — Да и дворецкий, помнится, сказал, что она лежит в постели». Нелл казалась усталой и изможденной.

Между тем она продолжала:

— Садись, Себастиан, а то ты стоишь так, словно опаздываешь на поезд. Джорджа нет, он в Испании. Уехал по делам, вернется только через неделю.

— Через неделю?

Это им на руку. Но что за неловкое положение... Нелл и понятия не имеет...

— Себастиан, ты так мрачен. Что-нибудь случилось?

Она задала вопрос просто так, но он ухватился за него, как за соломинку. Ему надо было с чего-то начать.

— Да, Нелл, — ответил он серьезно. — Дело в том, что кое-что действительно случилось.

Он слышал, как у нее перехватило дыхание. Глаза стали настороженными.

— Что именно?

Ее голос изменился, в нем появились неестественные нотки.

— Боюсь, то, что я скажу, потрясет тебя до глубины души. Это связано с Верноном.

— С Верноном?

Себастиан выждал немного и произнес:

— Вернон — жив, Нелл.

— Жив? — прошептала она. Ее рука потянулась к сердцу.

— Да.

Она не сделала ничего из того, что он ожидал увидеть — не упала в обморок, не зарыдала, не начала задавать вопросы. Она просто продолжала смотреть прямо перед собой. И тут его хитрый еврейский ум заподозрил неладное.

— Ты знала?

— Нет-нет.

— Я подумал — может, ты видела его позавчера, когда он был здесь?

— Так это и вправду был Вернон?!

Последние слова вырвались у нее словно крик. Себастиан кивнул. Все было именно так, как он и сказал Джейн. Нелл просто не поверила своим глазам.

— Ты решила, что это просто кто-то, очень похожий на него?

— Да-да, я так и подумала Как я могла поверить, что это Вернон? Он видел меня, но не узнал.

— У него потеря памяти, Нелл.

— Потеря памяти?

— Да.

Он рассказал ей обо всем как можно подробнее. Она слушала, но не так внимательно, как Себастиан ожидал. Когда он закончил, Нелл спросила

— Да, но что же теперь будет? К нему вернется память? Что мы должны сделать?

Он объяснил, что Вернон будет лечиться у хорошего специалиста Уже сейчас, во время сеансов гипноза, память частично восстанавливается. Окончательное восстановление не потребует много времени. Себастиан не вдавался в детали, справедливо рассудив, что ей это будет неинтересно.

— И тогда он вспомнит — все?

— Да.

Она вся как-то сникла, будто утонув в кресле. Ему вдруг стало невыносимо жаль ее.

— Ему не в чем обвинять тебя, Нелл. Ты не знала — никто не знал. Сообщение о его смерти не оставляло никаких сомнений. Это почти уникальный случай. Я слышал только об одном таком же. А в большинстве других сообщение о смерти опровергалось чуть ли не сразу. Вернон достаточно сильно любит тебя, чтобы понять и простить.

Она ничего не ответила, только закрыла лицо руками.

— Мы подумали, что пока — если ты согласна — лучше сохранить это в тайне. Ты скажешь, конечно, Четвинду. И тогда ты, он и Вернон сможете все спокойно обсудить...

— Не надо! Не надо! Не вдавайся сейчас в детали. Просто давай оставим все как есть — до тех пор, пока я не увижу Вернона

— Ты хочешь увидеть его прямо сейчас? Ты поедешь со мной в город?

— Нет, я не могу. Пусть он сам приедет сюда Его никто не узнает. Всех слуг сменили.

Себастиан медленно произнес:

— Хорошо... Я передам ему...

Нелл встала.

— Я... Я... Тебе лучше уехать, Себастиан. Я не могу больше. Правда, не могу. Все это слишком страшно. Подумать только, еще два дня назад я была так счастлива, так спокойна..

— Но Нелл, Вернон остался жив.

— Конечно-конечно, я имела в виду не это. Ты просто не понял. Это, конечно, прекрасно. Но сейчас — уйди, Себастиан. Ужасно, что приходится тебя вот так выгонять, но я просто больше не могу. Ты должен уйти.

Себастиан ушел. Он возвращался в город в недоумении.


2

Оставшись одна, Нелл вернулась в спальню и легла в постель, зарывшись в пуховое одеяло. Итак, это правда Это был Вернон. До приезда Себастиана она пыталась убедить себя в том, что этого не может быть, что это — нелепая ошибка, но ей уже не было покоя.

Что же теперь будет? Что скажет Джордж? Бедный Джордж. Он столько сделал для нее.

Конечно, были и другие женщины, которые повторно выходили замуж, а потом узнавали, что их первые мужья живы. Ужасное положение. Получается, что на самом деле она вообще никогда не была женой Джорджа.

Нет! Все это неправда. Этого не может быть. Бог не допустит...

Но, пожалуй, ей лучше не думать сейчас о Боге. Это напоминает о том, что говорила Джейн в тот день. В тот самый день.

Она вновь подумала, обуреваемая жалостью к самой себе: «Я была так счастлива..»

Поймет ли Вернон? Или будет винить ее? Конечно же, он захочет, чтобы она вернулась к нему. Или не захочет — теперь, когда она и Джордж... Что вообще думают мужчины?

Безусловно, можно получить развод и выйти замуж за Джорджа Но тогда поползет столько слухов... Как же все сложно!

Внезапно она опомнилась: «Но я люблю Вернона. Как я могу думать о разводе и замужестве, если я люблю Вернона? Он вернулся ко мне — вернулся с того света».

Она беспокойно заворочалась на кровати. Это была великолепная кровать в стиле ампир. Джордж привез ее из одного старинного французского замка. Идеальная кровать, второй такой не существует. Нелл окинула взглядом комнату — очаровательную комнату, продуманную до мельчайших деталей, утопающую в неброской роскоши.

Неожиданно она вспомнила волосяной диванчик и салфеточки в меблированных комнатах в Уилтсбери.

...Кошмар! Но они были счастливы там.

А что будет теперь? Она вновь посмотрела вокруг — уже новыми глазами. Конечно, «Могучие Братья» принадлежат теперь Джорджу. Или нет, раз Вернон вернулся? В любом случае, Вернон останется все так же беден — они не смогут позволить себе жить здесь... Джордж столько вложил в это имение... Мысли путались у нее в голове.

Она должна написать Джорджу — умолять его поскорее приехать. Просто сказать, что это срочно, и все. Он такой умный, он что-нибудь придумает.

Или, может, не стоит ему писать — хотя бы до тех пор, пока она не увидится с Верноном? Будет ли Вернон сердиться? Как все ужасно.

Слезы подступили к ее глазам. Она всхлипнула: «Это несправедливо, несправедливо. Я ничего плохого не сделала, за что мне все это? Вернон будет меня обвинять, но откуда мне было знать? Откуда мне было знать?»

И вновь в голове промелькнуло: «Я была так счастлива!»

Вернон внимательно слушал, стараясь вникнуть в то, что говорит ему врач. Тот сидел за столом напротив, высокий и худой человек, с глазами, которые словно видели насквозь и читали внутри тебя то, о чем ты даже не подозревал. И он заставлял тебя тоже прочесть это — увидеть то, что ты не хотел видеть, поднять на поверхность то, что было в глубине. Сейчас он говорил:

— Теперь, когда вы это уже вспомнили, расскажите мне еще раз о том, как увидели объявление о повторном замужестве вашей жены.

Вернон воскликнул:

— Разве обязательно повторять это снова и снова? Это было так страшно. Я не хочу больше думать об этом.

Тогда врач объяснил — серьезно, терпеливо и убедительно, — что именно из-за желания -«больше не думать об этом» и произошла потеря памяти. Теперь необходимо взглянуть правде в глаза, пропустить это через себя еще раз... В противном случае болезнь может возобновиться.

Они повторили все еще раз. Когда Вернону уже казалось, что он больше не выдержит, врач попросил его лечь на кушетку. Он дотронулся до его лба, коснулся рук, ног, сказал, чтобы он расслабился — уже расслаблен — отдыхает — проснется бодрым и счастливым... На Вернона снизошло умиротворение. Он закрыл глаза...


4

Вернон появился в «Могучих Братьях» через три дня. Он приехал на машине Себастиана Левинна. Дворецкому он представился как мистер Грин. Нелл ждала его в обитой белыми панелями комнатке, в которой его мать обычно сидела по утрам. Она поднялась ему навстречу, с трудом изобразив светскую улыбку. Дворецкий закрыл за ним дверь в тот самый момент, когда она подошла и протянула ему руку.

Они взглянули друг на друга. Вернон произнес:

— Нелл...

И она оказалась в его объятиях. Он целовал — целовал — целовал ее...

Наконец отпустил. Они сели. Он был тих, скорее трагичен и очень сдержан, за исключением порывистого приветствия. Он столько пережил — столько выстрадал за эти последние дни...

Иногда ему хотелось, чтобы его оставили в покое — оставили в образе Джорджа Грина. Быть Джорджем Грином было так легко!

Он проговорил, спотыкаясь:

— Все хорошо, Нелл. Я не виню тебя, не думай. Я все понимаю... Только больно. Адски больно. Естественно.

Она сказала:

— Я не хотела, чтоб...

Он перебил ее:

— Я знаю, говорю же тебе — я знаю. И не говори мне больше об этом. Я не хочу об этом слышать. Даже думать не хочу...

И добавил уже другим тоном:

— Говорят, дело именно в этом. Из-за этого все произошло.

Она сказала порывисто:

— Расскажи мне — обо всем.

— Нечего рассказывать. — Он говорил безучастно, равнодушно. — Меня взяли в плен. Почему сообщили, что я убит, я не знаю. У меня есть смутная догадка. Среди нас был парень, похожий на меня, вероятно, из немцев. Не двойник, нет, просто поверхностное сходство. Я плохо знаю немецкий, но слышал, как они об этом говорили. Они забрали мое обмундирование и личный знак. Думаю, они решили внедрить его в наши ряды. Нас освобождали колониальные войска, и немцам было об этом известно. Парень должен был быть освобожден вместо меня, пройти проверку и добыть нужную информацию. Это только догадка — но она объясняет тот факт, что меня не освободили вместе со всеми, а отправили в лагерь, где держали французов и бельгийцев. Но это все не важно, не правда ли? Думаю, Ганс был убит, пробираясь обратно, и похоронен вместо меня. В Германии мне пришлось туго — я чуть не умер от какой-то лихорадки, вызванной ранением. В конце концов я сбежал — это долгая история. Я не буду сейчас вдаваться в подробности. Было чертовски тяжело — мне приходилось перебиваться без воды и пищи по нескольку дней подряд. Это чудо, что мне удалось выжить — но я выжил. Я оказался в Голландии. Я был изможден, но в то же время оставался в постоянном напряжении. И я мог думать только об одном — о том, что я должен вернуться к тебе.

— А потом?

— Потом я увидел это — в мерзкой иллюстрированной газетенке. Объявление о твоем замужестве. Оно... доконало меня. Я не хотел в это верить. Я все повторял, что это неправда Я шел куда глаза глядят. Все перемешалось. По дороге мчался большой грузовик. Я понял, что это мой шанс избавиться от кошмара Я шагнул ему навстречу.

— Вернон... — она содрогнулась.

— И это был конец. Конец меня как Вернона Дейера Когда я пришел в сознание, в моей голове было только одно имя — Джордж. Счастливчик Джордж. Джордж Грин.

— Почему Грин?

— Фантазия моего детства А потом еще голландка в гостинице попросила меня разыскать ее парня, Грина, и я записал это в своей записной книжке.

— И ты все забыл?

— Да.

— Тебе было страшно?

— Нет, нисколько. Меня ничто не тревожило. — И добавил с мучительным сожалением: — Я был весел и очень счастлив.

Потом прямо взглянул на нее:

— Но это уже не важно. Важно только одно — ты.

Она улыбнулась ему, но улыбка вышла дрожащей и неуверенной. Казалось, он не заметил этого и продолжал:

— Возвращение было сущим адом. Воспоминания. Все такие чудовищные. Все, с чем я боялся столкнуться лицом к лицу. Кажется, всю жизнь я был ужасным трусом. Всю жизнь отворачивался от того, чего не хотел видеть. Отказывался признать это...

Внезапно он встал, пересек комнату и положил голову ей на колени.

— Нелл, любимая, все хорошо. Я знаю, что я на первом месте, не так ли?

Она ответила:

— Конечно.

Почему ее голос показался ей самой таким неестественным? Вернон действительно на первом месте. Вот и сейчас, когда он целует ее, она снова погружается в то прекрасное время в самом начале войны. Она никогда не испытывала такого с Джорджем... не тонула... не взлетала..

— Ты так странно произнесла это — как будто не хотела.

— Ну что ты...

— Я сочувствую Четвинду — ему не повезло. Как он воспринял это? Очень тяжело?

— Я не сказала ему.

— Что?!

Ей пришлось оправдываться:

— Его нет. Он в Испании. У меня нет его адреса.

— Понятно...

Он помолчал.

— Тебе будет трудно, Нелл. Но ничего не поделаешь. Зато мы будем вместе.

— Да.

Вернон огляделся вокруг.

— В любом случае все это останется ему. Я так мелочен, что мне даже жаль отдавать это место. Но, черт возьми, это же все еще мой дом. Он принадлежал моему роду на протяжении пятисот лег. Хотя ладно, какое это имеет значение? Джейн как-то сказала, что невозможно получить все. У меня есть ты — это самое главное. Мы найдем где жить — даже если это будет всего пара комнат, нам хватит.

Он снова потянулся к ней и заключил в объятия. Почему на нее повеяло таким холодом и страхом от этих слов: «Всего пара комнат...»

— Пошло все это к черту! Мне это мешает!

И он стремительно — почти смеясь — подцепил нитку жемчуга на ее шее и дернул. Жемчуг рассыпался по полу. Ее восхитительный жемчуг! Она подумала: «Все равно мне, видимо, придется его вернуть». И вновь этот холод. Вернуть все драгоценности, которые подарил ей Джордж.

В конце концов он что-то заметил. Стоя перед ней на коленях и заглядывая ей в глаза, он спросил:

— Нелл, что-то... что-то не так?

— Да нет, все в порядке.

Она не могла смотреть ему в глаза. Ей было стыдно.

— Нет, ты недоговариваешь... Скажи мне.

Она помотала головой.

— Нечего говорить.

Она не может снова стать бедной — не может, не может...

— Нелл, ты должна мне сказать...

Нельзя, чтобы он узнал — он ни за что не должен знать — какая она на самом деле. Она сгорала от стыда

— Нелл, ты ведь любишь меня, правда?

— Да! — это далось ей легко. Хотя бы это уж точно было правдой.

— Тогда в чем же дело? Я чувствую, что-то не так... Если только...

Он встал. Его лицо побелело. Она вопросительно смотрела на него.

— Все дело в этом? — спросил он тихо. — Должно быть, да У тебя будет ребенок...

Она сидела, окаменев... Она об этом не подумала Окажись все это правдой, проблема решилась бы сама собой. И Вернон никогда бы не узнал...

— Так и есть?

Вновь показалось, что прошли часы. Мысли вихрем проносились у нее в голове. Не она сама, а какая-то сила снаружи заставила ее медленно опустить голову в знак согласия...

Он немного попятился. Потом заговорил бесцветным голосом, с трудом произнося слова:

— Это все объясняет... Бедная моя Нелл... Ты не можешь... мы не можем... Послушай, но никто ведь не знает — обо мне, я имею в виду. Кроме врача, Себастиана и Джейн. Они не проболтаются. Было сообщение, что я мертв — так и есть...

Она попыталась сделать протестующий жест, но он остановил ее движением руки и направился к двери.

— Ничего не говори. Ради Бога, ничего не говори. От слов будет только больнее. Я ухожу. Я больше не смею ни обнять тебя, ни поцеловать. Я... Прощай.

Она слышала, как открылась входная дверь, дернулась, словно хотела позвать его — но ни звука не вырвалось из ее груди. Дверь снова закрылась.

Время застыло... Машины не было слышно...

Но она все равно не двигалась...

Лишь в какой-то момент ощутила обжигающую горечь — когда заглянула в себя и подумала; «Так вот какая я на самом деле...»

Но продолжала сидеть, как изваяние.

Глава 4

— К вам мисс Хардинг, мадам.

Нелл вздрогнула. Прошли сутки с момента ее разговора с Верноном. Она уже думала, что все позади. А теперь Джейн!

Она боялась Джейн...

Она должна отказаться принять ее.

— Пригласите ее сюда, — сказала она.

Здесь, в ее маленькой гостиной, будет спокойнее...

Как долго приходится ждать. Может, она ушла? Нет — вот она.

Джейн показалась ей очень высокой. Нелл словно вся подобралась на диване. У Джейн было злое лицо, она всегда это замечала. Но сейчас на нем поистине было выражение ангела-мстителя.

Дворецкий удалился. Джейн стояла, возвышаясь над Нелл. Потом запрокинула голову и захохотала.

— Не забудьте пригласить меня на крестины, — проговорила она.

Нелл передернуло. Она надменно сказала;

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Это пока семейная тайна, не так ли? Нелл, вы лгунишка, будь вы неладны — вы не ждете ребенка. Вы вообще вряд ли захотите иметь детей — слишком рискованно и больно. Что же заставило вас так изощренно лгать?

Нелл неожиданно произнесла:

— Я не говорила ему ничего. Он сам догадался.

— Это еще отвратительнее.

— Я не понимаю, зачем вы пришли сюда — и говорите все это.

Ее протест звучал жалко, бессильно. Как она ни старалась, она не смогла вложить в него должное негодование. Можно было обмануть кого угодно, только не Джейн. Джейн всегда была непревзойденно проницательна, и это просто ужасно. Если бы только она ушла!

Нелл встала и попыталась взять себя в руки.

— Я не понимаю, зачем вы приехали. Если только для того, чтобы устроить мне сцену...

— Послушайте меня, Нелл. Я скажу вам правду. Однажды вы уже бросили Вернона Он пришел ко мне. Да — ко мне. Он жил со мной три месяца Он жил со мной, когда вы пришли в мою квартиру в тот памятный день. Ах, вас это ранит!.. Значит, в вас еще сохранилось чисто женское самолюбие — это хорошо.

Тогда вы забрали его у меня. Он ушел к вам и даже не вспомнил обо мне. Сейчас, Нелл, он ваш, если вам он нужен. Но вот что я скажу: если вы его снова бросите, он опять придет ко мне. Да-да, придет. Вы всегда подозревали меня в непорядочности, воротили свой носик и относили меня к разряду «определенных женщин». Что ж, может быть, именно поэтому у меня есть власть над мужчинами. Я знаю о них больше, чем вы когда-либо сможете узнать. Вернон будет мой, стоит мне только захотеть. Так вот: я этого хочу. Всегда хотела.

Нелл вздрогнула и отвернулась. Ее ногти впились в ладони.

— Зачем вы мне все это говорите? Вы — дьявол.

— Я говорю вам все это, чтобы причинить боль! Адскую боль, Нелл, пока еще не поздно. И не отворачивайтесь от меня, не пытайтесь спрятаться от того, что я вам говорю. Вам придется посмотреть на меня и увидеть — да, увидеть — и глазами, и сердцем, и умом... Вы любите Вернона остатками своей мелкой душонки — так представьте его в моих объятьях, представьте его губы, его поцелуи, обжигающие мое тело... Вы будете, будете думать об этом...

Скоро вам станет безразлично даже это. Но пока что вы против... Может ли женщина добровольно отдать любимого мужчину сопернице? Да еще и ненавистной сопернице? Знаете, эдакий подарочек — «Джейн от Нелл, с любовью»...

— Оставьте меня, — слабо проговорила Нелл. — Оставьте меня...

— Сейчас. И помните, еще не поздно... Вашу ложь еще можно исправить...

— Уйдите... Уйдите...

— Поторопитесь — или никогда уже не сможете этого сделать.

У дверей Джейн остановилась и бросила через плечо:

— Я пришла ради Вернона, а не ради себя. Я хочу вернуть его. И верну... — она помолчала, — если только вы не...

И вышла. Нелл осталась сидеть, сжав руки.

— Она не получит его. Не получит... — прошептала она в ярости.

Она вернет себе Вернона. Хочет вернуть его. Он уже . был влюблен в нее. Он полюбит ее снова. Что она там говорила — «его губы, его поцелуи, обжигающие мое...».

О Боже, это невыносимо. Нелл вскочила и бросилась к телефону.

Дверь открылась. Она медленно обернулась. На пороге стоял Джордж. Он был спокоен и находился в прекрасном настроении.

— Здравствуй, моя хорошая.

Он пересек комнату и поцеловал ее.

— Ну, вот я и вернулся. Неприятное путешествие. Лучше каждый день пересекать Атлантический океан, нежели Канал.

Она совершенно забыла про возвращение Джорджа! Она не может рассказать ему обо всем прямо сейчас — это было бы слишком жестоко. Да и, кроме того, кто обрушивает на человека печальные новости во время обычного разговора? Она скажет ему вечером... позже... А пока что будет играть свою роль.

Она механически ответила на его приветствие и села, слушая его.

— Дорогая, я привез тебе кое-что в подарок. Кое-что, напомнившее мне тебя.

Он достал из кармана бархатный футляр. Внутри, на мягкой подушечке, покоился крупный розовый бриллиант — изысканный, безупречный — на длинной цепочке. Нелл вскрикнула от восторга.

Джордж достал драгоценность и осторожно надел цепочку на Нелл. Она опустила глаза и посмотрела вниз. Великолепный розовый камень мерцал, лежа ровно в центре ложбинки на груди. Его свет завораживал.

Джордж подвел Нелл к зеркалу. Она увидела красивую светловолосую женщину, очень спокойную и элегантную. Она осмотрела короткую стрижку, ухоженные руки, маникюр, воздушный пеньюар из мягкого кружева, тончайшие шелковые чулки и маленькие расшитые тапочки; задержала взгляд на розовом бриллианте, загипнотизированная его строгой холодной красотой.

И за всем этим стоял Джордж Четвинд — ласковый, щедрый, упоительно надежный...

Милый Джордж, она не может причинить ему боль...

А поцелуи... Что в конечном счете значат поцелуи? О них можно и не думать. Лучше о них не думать...

Вернон... Джейн...

Она не будет думать о них. Хорошо это или плохо, но она сделала свой выбор. Иногда будут неприятные минуты, но в целом все к лучшему. И для Вернона тоже. Если бы она сама не была с ним счастлива, она и его не смогла бы сделать счастливым...

И она нежно сказала:

— Как мило, дорогой — привезти мне этот дивный подарок. Позвони, пусть подают чай сюда.

— Прекрасно. Но ты собиралась кому-то позвонить, я тебе помешал.

— Нет, — помотала головой Нелл, — я передумала.


Письма Вернона Дейера
Себастиану Левинну

1

Москва

Дорогой Себастиан,

знаешь ли ты, что в России когда-то существовала легенда, в которой говорилось о надвигающемся «безымянном звере»?

Я упомянул об этом сейчас, не вкладывая в это никакого политического смысла (кстати, истерия по поводу Антихриста нелепа, ты не находишь?), но только лишь потому, что вспомнил свои детские страхи и боязнь своего «Зверя». Я много думал о нем с тех пор, как приехал в Россию, пытаясь понять, в чем же было его истинное значение.

Ибо это была не просто боязнь пианино. Врач, лечивший меня в Лондоне, открыл мне глаза на многие вещи. Я увидел, что всю свою жизнь был трусом. Ты знал об этом, Себастиан. Ты не смог бы обидеть меня подобным словом, но все же однажды настойчиво намекнул. Я всегда убегал... Всегда убегал...

И сейчас, когда я все переосмысливаю, я вижу в Звере некий символ, а не просто предмет обстановки из дерева и струн. Разве ученые не считают, что будущее и прошлое существуют одновременно, что мы передвигаемся во времени точно так же, как и в пространстве — от предмета к предмету? Не придерживаются ли некоторые из них той точки зрения, что наша память есть привычка ума, не более; что мы могли бы точно так же вспоминать будущее, если бы только немного подучились? В моих устах звучит не очень-то убедительно, да? Но я уверен, что существует более стройная теория.

Я убежден, что какая-то часть нас самих знает будущее, поэтому так часто мы интуитивно догадываемся, что произойдет.

Согласись, это объясняет тот факт, что мы иногда пытаемся увернуться от своей судьбы. Что-то в ней нас пугает, кажется слишком тяжелым, и мы отшатываемся от надвигающейся тени... Я пытался скрыться от музыки — но она настигла меня. Она поглотила меня на том памятном концерте, так же как религия поглотила тех людей на митинге Армии Спасения.

Дьявольский дар... А может, он от Бога? Если так, то это ревнивый ветхозаветный Бог — все, к чему бы я ни прилеплялся душой, было сметено. «Могучие Братья»... Нелл...

И что, черт возьми, осталось? Ничего. Даже того, ради чего все погибло. У меня нет желания писать музыку. Я ничего не слышу, ничего не чувствую. Вернется ли это когда-нибудь? Джейн говорит, что вернется... Кажется, она в это верит. И кстати, она шлет тебе привет.

Твой Вернон


2

Москва

А ты смышленый чертенок, Себастиан, все понимаешь. Ты не жалуешься мне на то, что я не пишу тебе про русские самовары, политику и жизнь вообще. Но, конечно же, страна в кровавой каше. Как же еще может быть? Но все это очень интересно...

Привет от Джейн.

Вернон


3

Москва

Дорогой Себастиан!

Как же правильно поступила Джейн, привезя меня сюда Во-первых, здесь наименьшая вероятность того, что наткнешься на знакомых, которые радостно провозгласят воскресение из мертвых. Во-вторых, я считаю, что это одно из интереснейших мест на свете. Что-то вроде назависимой лаборатории, в которой все ставят наиопаснейшие эксперименты. Кажется, весь мир обеспокоен состоянием России с чисто политической точки зрения. Экономика, голод, мораль, несвобода, больные дети и т. д.

Но порой удивительные вещи могут родиться из порока, грязи и анархии. Направление русской мысли в искусстве целиком и полностью выходит за рамки обыденного. Отчасти это похоже на самый жалкий детский лепет, но сквозь него проглядывают удивительно светлые пятна, словно чистая плоть сквозь лохмотья бродяги.

Безымянный Зверь... Коллективный Человек... Тебе не доводилось видеть план монумента коммунистической революции, этого Железного Молоха? Говорю тебе, он потрясает воображение. «

Машиностроение. Эпоха Машиностроения. Как поклоняются большевики всему, что связано с Машиной — и как мало знают о ней! Вот почему она кажется им столь прекрасной. Разве можно представить себе реального чикагского рабочего сочиняющим оду своему городу как городу, построенному на винтах! Городу электро-динамо-машин! Изогнутому спиралью — на стальном диске, каждый час оборачивающемуся вокруг своей оси — пятью тысячами небоскребов... Разве можно представить себе что-нибудь более чуждое духу Америки?

Но в то же время разве можно по-настоящему разглядеть то, что находится у тебя под самым носом? Только народ, не знающий, что такое Машина, может видеть ее душу и смысл... Безымянный Зверь?.. Мой Зверь?..

Коллективный человек — в свою очередь превращающийся в гигантскую машину... То же стадное чувство, которое спасло первобытных людей, возвращается в новой форме...

Жизнь становится слишком трудной, слишком опасной для индивидуалиста. Знаешь, что говорит Достоевский в одной из книг? «Но стадо вновь соберется и вновь покорится, и уже раз навсегда. Тогда мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы»12.

Стадное чувство... Подумай...

Твой Вернон


4

Москва

Я нашел еще одну цитату из Достоевского. Думаю, это именно то, о чем ты пишешь:

«Ибо лишь мы, мы, хранящие тайну, только мы будем несчастны. Будет тысячи миллионов счастливых младенцев и сто тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла»13.

Ты пишешь и Достоевский пишет о том, что всегда должны быть индивидуалисты, которые несут факел. Люди, спаянные в гигантскую машину, в конечном счете должны погибнуть. Ибо машина бездушна и не оставит после себя ничего, кроме груды железа.

Люди преклонялись перед камнем и построили Стоунхендж — и сегодня те, кто его построил, ушли, а Стоунхендж стоит. Но вот парадокс: эти люди живы в нас, в потомках, а Стоунхендж и все, что он воплощал — мертвы. То, что умирает, получает продолжение, а бессмертное гибнет.

Человек будет жить вечно. (Или это неправда и лишь непростительная самонадеянность? Но все же мы в это верим!) Так что за Машиной должны стоять индивидуалисты. Так считает Достоевский и так же считаешь ты. Но это потому, что вы оба русские. Как англичанин я настроен более пессимистично.

Знаешь, о чем напомнила мне эта цитата из Достоевского? О моем детстве. У мистера Грина было сто детей — и Пудель, Белочка и Деревце. Представители ста тысяч...

Твой Вернон


5

Москва

Дорогой Себастиан,

думаю, ты прав. Раньше я никогда столько не размышлял. Я считал это нецелесообразным занятием. На самом деле я не уверен, что и сейчас отношусь к этому иначе.

Проблема, видишь ли, в том, что я не могу выразить все это «в музыке». Черт побери, ну почему я не могу выразить все это в музыке? Музыка — это дело моей жизни. Я уверен в этом сейчас, как никогда. И при этом — ничего не делаю...

Это ад...

Вернон


6

Дорогой Себастиан!

Разве я не писал о Джейн? Что же мне сказать о ней? Она чудо. Мы оба это знаем. Почему бы тебе самому не написать ей?

Всегда твой Вернон


7

Милый старина Себастиан,

Джейн говорит, что, возможно, ты скоро приедешь сюда Я молю Бога, чтобы это произошло. Прости, что не писал тебе целых полгода — мне всегда было нелегко писать письма

Слышал ли ты что-нибудь о Джо? Я рад, что мы с Джейн повидали ее, будучи проездом в Париже. Джо — кремень, она никогда никому не расскажет обо мне, а я в любом случае рад, что она теперь знает. Мы не переписываемся с ней; да мы и раньше никогда не писали друг другу... Но мне интересно, не знаешь ли ты, как она там. Мне показалось, она плохо выглядит... Бедняга Джо, совсем запуталась...

Известно ли тебе что-нибудь о модели проекта памятника Третьему Интернационалу архитектора Татлина? Она состоит из трех огромных стеклянных полостей, соединенных между собой системой вертикальных осей и спиралей. С помощью специального механизма они приводятся в состояние беспрерывного вращения, но с разной скоростью.

А внутри, я думаю, предполагается петь гимны Священной Ацетиленовой Сварочной Горелке!

Помнишь, как-то ночью мы возвращались на машине в город и в районе Льюшема, среди трамвайных путей, свернули не там, где нужно; и вместо того, чтобы устремиться к центру цивилизации, мы оказались где-то среди Сюррейских доков и сквозь просвет между грязными домами увидели странное подобие кубистского пейзажа — подъемные краны, клубы пара, железные балки. И мгновенно твое артистическое чутье подсказало тебе запомнить этот пейзаж для финальной сцены — или как это у вас называется...

Боже мой, Себастиан! Какую восхитительную постановку ты мог бы сделать, положив в ее основу идею машиностроения! Представь: только музыкальное сопровождение, световые эффекты — и масса людей с нечеловеческими лицами. Масса. Ничего индивидуального. Признайся, ты уже думал о чем-то подобном?

Этот архитектор, Татлин, сказал однажды кое-что, что мне понравилось, хотя и ерунды он тоже много говорит. Так вот:

«Только ритм большого города, заводов и машин, соединенный с организацией масс, может дать толчок новому искусству...»

И далее говорит о «памятнике машине» как о единственном адекватном выражении существующей действительности.

Конечно же, ты знаком с современным русским театром, это твоя работа. Я считаю, что Мейерхольд действительно изумителен, как о нем и говорят. Но разве можно смешивать драму и пропаганду?

Все равно, это интересное чувство — прийти в театр и тут же быть вынужденным примкнуть к стройным рядам, марширующим вверх и вниз по коридору — в ногу — пока не начнется спектакль. А декорации!

Кресла-качалки, артиллерийские орудия, передвижные платформы и еще бог знает что. Это абсурд, ребячество, но в то же время осознаешь, что в руках у ребенка опасная и интересная игрушка, которая, окажись она в иных руках...

В твоих руках, Себастиан... Ты русский. Но, благодарение Небу и Географии, не пропагандист. Ты просто постановщик — такой, каким ему надлежит быть.

Ритм большого города — если воплотить его в зримый образ...

Боже, если б я только мог дать тебе музыку... Не хватает только музыки.

А их «Оркестры Шума»— симфонии заводских гудков! В 1922 году в Баку было представление: артиллерийские батареи, пулеметы, хор, морские рожки — нелепость! Да, но если бы у них был композитор...

Ни одна женщина так не мечтала о ребенке, как я мечтаю снова писать музыку... Но я бесплоден — стерилен.

Вернон


8

Дорогой Себастиан!

Это было как сон — и твой приезд, и твой отъезд.

...Интересно, неужели ты и вправду поставишь «Сказку о плуте, который перехитрил трех других плутов»?

Я только сейчас начинаю понимать, какого колоссального успеха ты добился. Я наконец-то осознал, что ты за важная персона теперь. Это ж надо — основать свою Национальную оперу! Она уже давно нам нужна, Бог тому свидетель; но что именно тебе потребовалось от оперы? Это уже архаизм, отмершая нелепая привязанность маленькой группки людей...

Музыка в том виде, в каком она существовала до настоящего момента, по-прежнему представляется мне детским рисунком домика: четыре стены, дверь, два окна и труба Вот и все А надо намного больше!

В любом случае, Фейнберг и Прокофьев уже делают больше.

Помнишь, как мы глумились над «кубистами» и «футуристами»? По крайней мере я. Сейчас, вспоминая об этом, я не думаю, что ты был со мной согласен.

А потом, однажды в кинотеатре, я увидел, как выглядит большой город с высоты птичьего полета Перевернутые шпили, наклоненные под углом здания. Бетон, сталь и железо ведут себя так, как не могут себя вести с общепринятой точки зрения! Тогда впервые в жизни я осознал, что имел в виду Эйнштейн в своей теории относительности.

Мы ничего не знаем о форме музыки... Мы вообще ничего не знаем о форме в этом смысле... Потому что нам видна лишь одна сторона..

Когда-нибудь ты поймешь, что я хочу сказать... что Музыка может сказать... что я всегда имея в виду, говоря о ее возможностях...

Каким нагромождением неразберихи была моя опера! Да и любая другая. Музыка не может создаваться как сопровождение к повествованию. Брать готовую историю и писать к ней музыку так же неверно, как писать, скажем, музыкальное произведение, а потом подбирать под него инструмент, на котором оно будет лучше звучать. Разве можно представить себе, чтобы произведения Стравинского для кларнета исполнялись на каком-то другом инструменте?

Музыка должна быть, подобно математике, наукой. Ее нельзя смешивать с драмой, романтизмом или чем-то еще, кроме эмоций, рожденных самим звуком и не имеющих ничего общего с идейным замыслом.

Я всегда знал это в глубине души... Музыка должна быть Абсолютной.

Нет, я не утверждаю, что смогу воплотить идеал. Создание чистого звука, не несущего идеи — удел избранных.

Я создам музыку Машин. То, как это будет выглядеть на сцене, решать тебе. Сейчас эра хореографии, и хореография вскоре достигнет таких высот, о которых мы даже не подозреваем. Так что визуальную сторону своего пока еще не созданного шедевра я мысленно оставляю за тобой. Но, возможно, никакого шедевра я вообще не создам.

Музыка должна быть четырехмерна — тембр, высота тона, соответственная им сила звука и периодичность.

Не думаю, что даже сейчас мы в достаточной мере оценили Шёнберга14. Его ясную беспощадную логику, являющуюся духом нашего времени. Он, и только он, оказался достаточно смел, чтобы попрать традиции и докопаться до сути, до Правды.

Для меня он — единственный авторитет. Даже его систему написания партитуры вскоре должны будут принять. Это совершенно необходимо, если мы хотим, чтобы партитуру мог прочесть каждый.

В чем я с ним не согласен, так это в пренебрежении к инструментам. Он боится стать их рабом. Он заставляет их служить ему, хотят они того или нет.

Я буду лелеять мои инструменты... Я буду давать им то, что им надо — то, чего им всегда не хватало...

Черт побери, Себастиан, что же это за странное явление — Музыка? Я понимаю все меньше и меньше...

Твой Вернон


9

Я знаю, что еще ничего не написал. Я был занят. Проводил эксперименты. Искал средства выражения для Безымянного Зверя. Другими словами, создавал инструменты. Металлы — это так интересно! В настоящее время я работаю со сплавами.

Что за увлекательная штука — звук...

Джейн передает тебе привет.

На твой вопрос я отвечаю — нет, я не думаю, что когда-нибудь уеду из России, даже для того, чтобы посетить твой новый оперный театр, спрятавшись за своей бородой! Она стала еще более варварской и красивой с тех пор, как ты ее видел — густая, длинная! Я теперь настоящий славянский бородач!

Но несмотря на весь свой неузнаваемый облик, я остаюсь здесь, остаюсь до тех пор, пока меня не прикончит какая-нибудь банда или одичавшие дети.

Всегда твой Вернон


Телеграмма от Вернона Дейера
Себастиану Левинну

Только что узнал, Джо страшно больна может умереть без средств в Нью-Йорке, мы с Джейн отплываем на «Великолепном», скоро увидимся в Лондоне.

Глава 5


1

— Себастиан!

Джо вскочила на постели и тут же слабо опустилась обратно. Она смотрела на него во все глаза и не могла поверить. Себастиан, в большой шубе, всеведущий и спокойный, невозмутимо улыбался, глядя на нее сверху вниз.

На его лице не осталось ни тени той муки, которая пронзила его при взгляде на нее. Джо — бедная маленькая Джо.

Ее волосы отросли, они были заплетены в две тоненькие косички, перекинутые через плечи. Лицо страшно осунулось, щеки горели ярким чахоточным румянцем. Кости на плечах проступали сквозь рубашку.

Она была похожа на больного ребенка. Что-то детское сквозило и в ее удивлении, и в радости, и в нетерпеливых вопросах.

Сиделка ушла. Себастиан присел у постели и взял Джо за тоненькую руку.

— Вернон телеграфировал мне. Я не стал его дожидаться. Сел на первый же корабль.

— Чтобы приехать ко мне?

— Конечно.

— Милый Себастиан!

Ее глаза наполнились слезами. Обеспокоенный этим, Себастиан поспешно добавил:

— Не то чтобы я бездельничал. Я часто езжу сюда по делам и, надо сказать, на этот раз собираюсь заключить пару неплохих сделок.

— Не порть все.

— Но это чистая правда! — изумленно сказал Себастиан.

Джо засмеялась было, но тут же закашлялась. Себастиан тревожно наблюдал за ней, готовый в любую минуту позвать медсестру. Его предупредили. Но приступ миновал.

Джо снова лежала довольная, вложив свою руку в ладонь Себастиана

— Мама так же умерла — прошептала она — Бедная мама Я думала что буду намного умнее ее, а сама так запуталась... так запуталась...

— Бедняга Джо.

— Ты не знаешь, в какой угол я загнала себя, Себастиан.

— Могу вообразить, — ответил он. — Я всегда это предвидел.

Джо помолчала, потом сказала:

— Ты не представляешь, какое утешение видеть тебя, Себастиан. Я перевидала столько бедняг и неудачников. Мне не нравилось, что ты такой сильный, преуспевающий, самоуверенный — это раздражало меня, но теперь... Это прекрасно!

Он сжал ее руку.

— Никто на свете не смог бы приехать так, как ты — преодолеть тысячи миль — одним махом. Есть еще Вернон, конечно — но он ведь родственник, брат. А ты...

— Я настолько же брат, насколько он. Больше, чем брат. Еще со времен «Могучих Братьев» я был... был всегда готов оказаться рядом, если тебе это понадобится...

— Себастиан, неужели... — ее глаза распахнулись широко и счастливо. — Я никогда и не предполагала, что ты до сих пор так относишься ко мне.

Он слегка вздрогнул. Он не совсем это имел в виду. То, что он хотел сказать, было необъяснимо — во всяком случае, не стоило объяснять это Джо. Это было особое чувство, свойственное только его народу. Неувядающая благодарность еврея, никогда не забывающего дарованной ему милости. Когда, еще ребенком, он был отверженным, Джо вступилась за него — она готова была бросить вызов всему миру. С детства и поныне Себастиан не забыл этого. То, что он сказал, было правдой. Он примчался бы хоть на край света, если бы был ей нужен.

Она продолжала говорить:

— Они перевели меня в это чудное место из кошмарной палаты — это благодаря тебе?

Он кивнул.

— Я телеграфировал.

Джо вздохнула

— Ты невероятно расторопен.

— Боюсь, что да

— Но такого, как ты, больше нет — никого. Я много размышляла о тебе в последнее время.

— Правда?

Он вспомнил долгие годы одиночества, душераздирающей тоски, обманутых надежд. Почему то, о чем мечтаешь, приходит к тебе так не вовремя?

Она продолжала:

— Я и не надеялась, что ты все еще думаешь обо мне. Мне казалось, что однажды ты и Джейн...

Необъяснимая боль пронзила его. Джейн... Он и Джейн... Он угрюмо сказал:

— Для меня Джейн — одно из прекраснейших творений Господа Но она душой и телом принадлежит Вернону, и так будет всегда...

— Думаю, ты прав. Но это обидно. Вы из породы сильных людей. Вы прекрасная пара

Да, в каком-то смысле так и есть. Он понял, что она хотела этим сказать.

Джо проговорила с дрожащей улыбкой:

— Все это напоминает мне книжки, которые читаешь ребенком. Назидательные сцены у постели умирающей. Друзья и родственники собрались вокруг. Вымученная улыбка героини.

Себастиан принял решение. Почему он считает, что это не любовь, когда это она? Это всепоглощающее чувство бескорыстной жалости и нежности, эта глубокая привязанность на протяжении стольких лет. Все это стоит в тысячу раз больше, чем то страстные, то прохладные увлечения, повторяющиеся и однообразные, избороздившие его жизнь, но так и не затронувшие ничего в глубине.

Его сердце рванулось к маленькой фигурке на кровати. Он как-нибудь спасет ее.

И он ласково сказал:

— Не будет никаких сцен у постели умирающей, Джо. Тебе станет лучше, и ты выйдешь за меня замуж.

— Милый Себастиан... Привязать тебя к больной жене? Ни за что.

— Ерунда. Тебе предстоит выбрать — либо совсем поправиться, либо умереть. Если ты умрешь, ты умрешь — и конец истории. Если ты вылечишься, ты выйдешь за меня замуж. А я ничего не пожалею для того, чтобы тебя вылечили.

— Себастиан, хороший мой, я ведь совсем сдала

— Возможно. Но нет ничего более непредсказуемого, чем туберкулез — любой врач тебе скажет. Ты просто поддалась болезни. Я лично считаю, что ты выкарабкаешься. Это потребует много сил и времени, но ты сможешь.

Она посмотрела на него. Он видел, как кровь прилила и отлила от ее худых щек. В этот момент он понял, что она любит его — и маленький теплый лучик прокрался в его сердце. Мама умерла два года назад. С тех пор он никому по-настоящему не был дорог.

Джо тихо спросила:

— Себастиан... я правда нужна тебе? Я... я сделала столько ошибок.

Он ответил со всей искренностью:

— Нужна мне?! Да я самый одинокий человек на свете!

И внезапно он зарыдал. Он не делал этого никогда в жизни и представить не мог, что когда-нибудь сделает. Он упал на колени перед постелью Джо, зарыв лицо в одеяло. Его плечи вздрагивали.

Она тихонько гладила его по голове. Он знал, что в этот момент она счастлива, ее мятежная душа спокойна Милая Джо — такая порывистая, такая добрая, так отчаянно упорствующая в своих заблуждениях. Она была ему дороже всех на свете. Они могли помочь друг Другу.

Вернулась медсестра — посетитель и так уже слишком задержался — и снова вышла, чтобы он мог попрощаться.

— Кстати, — сказал он, — а тот француз — как его звали?.

— Франсуа? Он умер.

— Тогда все в порядке. Конечно, ты могла бы и развестись. Но то, что ты вдова, значительно все упрощает.

— Ты действительно думаешь, что я выкарабкаюсь?

Как трогательно, как жалостно она это сказала!

— Разумеется.

Снова пришла медсестра, и Себастиан удалился. Он нашел врача и долго с ним беседовал. Врач был настроен пессимистично, но согласился, что шанс есть. Они сошлись на Флориде.

Себастиан вышел на улицу. Он медленно шел пешком, глубоко задумавшись. Его взгляд скользнул по заголовку «Чудовищная катастрофа на „Великолепном"», но он не обратил на это внимания Он слишком глубоко был погружен в собственные мысли. Что же на самом деле лучше для Джо? Выжить или умереть? Он не знал...

Ее жизнь была так ужасна Он хотел все исправить.

Он лег в постель и провалился в тяжелый сон.


2

Он проснулся от смутного беспокойства Что-то было не так. Он не мог понять, что именно, хоть убей. Но что-то было...

Это не связано с Джо. Джо в его сознании была на первом плане, а это таилось скорее в подсознании. Неуловимое нечто, до которого он никак не мог докопаться. Он подумал: «Я вот-вот вспомню...» Но не вспомнил.

Пока Себастиан одевался, он обдумывал, что делать с Джо. Он был целиком и полностью зато, чтобы поскорее отправить ее во Флориду. Потом, возможно, в Швейцарию. Она была очень слаба, но в состоянии перемещаться. Как только она увидится с Верноном и Джейн...

Они прибывают... Когда? На «Великолепном», кажется. «Великолепный»...

Бритва выпала у него из рук. Вот оно! Перед его мысленным взором проплыл газетный заголовок.

«Великолепный»... Чудовищная катастрофа... Вернон с Джейн были там.

Себастиан яростно позвонил. Через пять минут он уже быстро пролистывал утренние газеты. Подробно сообщалось об обстоятельствах катастрофы. Себастиан пробежал их глазами. «Великолепный» столкнулся с айсбергом... Список погибших... выживших...

Вот имена., выживших. Он нашел фамилию Грин — значит, по крайней мере, Вернон жив. Он стал просматривать дальше... дальше... и наконец, уже в другом списке, увидел то, что боялся увидеть — имя Джейн Хардинг.


3

Он тихо замер, уставившись в газетный лист. Потом аккуратно сложил его, опустил на тумбочку и позвонил. Через несколько минут к нему поспешил секретарь, вызванный коротким приказом через коридорного.

— На десять часов у меня назначена встреча, которую я не могу отменить. Вы должны собрать кое-какую информацию к моему возвращению.

Он сжато изложил суть дела. Нужно найти все данные о «Великолепном» и отправить кое-какие радиограммы.

Себастиан лично позвонил в больницу и предупредил, что пациентке ни слова нельзя говорить о катастрофе. Он немного побеседовал с самой Джо, заставив голос звучать спокойно и привычно.

По дороге он зашел в цветочный магазин, чтобы послать ей букет, а затем на целый день окунулся в деловые встречи и переговоры. Вряд ли кто-то заметил, что великий Себастиан Левинн хоть в чем-то не похож на самого себя, вплоть до мельчайших деталей. Никогда еще не был он настолько расчетлив при заключении сделок, и его умение добиться своего никогда не было так очевидно.

Когда он вернулся в «Билтмор», было шесть часов.

Секретарь предоставил ему всю необходимую информацию. Все, кто спасся, были подобраны норвежским судном. Они будут доставлены в Нью-Йорк через три дня.

Себастиан кивнул, выражение его лица не изменилось. Он отдал дальнейшие распоряжения.

Через три дня вечером, когда он вернулся в отель, его ждало сообщение о прибытии мистера Грина, его поселили в соседнем номере.

Себастиан большими шагами направился туда.

Вернон стоял у окна. Он обернулся.

Себастиан испытал чувство, близкое к шоку. Каким-то непостижимым образом он больше не узнавал своего друга С Верноном что-то случилось.

Они стояли и смотрели друг на друга Себастиан заговорил первым. Он сказал то, что преследовало его целый день.

— Джейн умерла, — сказал он.

Вернон кивнул — скорбно, понимающе.

— Да, — сказал он тихо. — Джейн умерла — и это я убил ее.

Бесстрастный старина Себастиан встрепенулся и запротестовал:

— Ради Бога, Вернон, не воспринимай это так. Она отправилась вместе с тобой — это естественно — не сходи с ума.

— Ты не понимаешь, — сказал Вернон. — Ты не знаешь, что произошло.

Он помолчал и продолжал уже совсем тихо и сдержанно:

— Я не могу описать, как это случилось — все произошло мгновенно, как тебе известно — в середине ночи. Времени было очень мало. Корабль страшно накренился... Я увидел их одновременно. Они обе скользили — съезжали — вниз по палубе. Им не за что было ухватиться.

— Кто «они»?

— Нелл и Джейн, разумеется.

— А при чем тут Нелл?

— Она была на борту...

— Что?!

— Да. Я не знал этого. Мы с Джейн плыли вторым классом, конечно, и, мне кажется, ни разу не взглянули на список пассажиров. Да, Нелл и Джордж Четвинд были на борту. Я об этом тебе и толкую, только не перебивай меня. Все происходило как в кошмарном сне — не оставалось времени ни на спасательные пояса, ни на что. Я уцепился за пиллерс — или как это там называется, — чтобы не упасть в море.

И увидел, как их несет вниз по палубе, как они обе — прямо рядом со мной — скользят все быстрее и быстрее — и море готово поглотить их.

Я и понятия не имел, что Нелл на борту, пока не увидел ее, несущуюся вниз по палубе с криком: «Вернон!» Пойми, в такой ситуации не успеваешь подумать. Можно сделать лишь инстинктивное движение. Я мог поймать только одну из них... Нелл или Джейн...

Я поймал Нелл и вцепился, вцепился в нее мертвой хваткой.

— А Джейн?

Вернон медленно проговорил:

— Я до сих пор вижу ее лицо — как она смотрела на меня, падая... падая в морскую пучину...

— Боже мой... — хрипло произнес Себастиан.

И вдруг его бесстрастное лицо налилось кровью — он взревел, как бык:

— Ты спас Нелл?! Чертов дурак!!! Спасти Нелл и позволить Джейн утонуть. Да Нелл и мизинца ее не стоит. Будь ты проклят!

— Я знаю.

— Знаешь? Тогда...

— Говорю тебе, дело было не в том, что знаешь — тобой движет слепой инстинкт...

— Будь ты проклят... Будь ты проклят...

— Я уже проклят. Можешь не волноваться. Я позволил Джейн утонуть — а я люблю ее.

— Любишь ее?

— Да, я всегда любил ее... Я понял это теперь... Всегда, с самого начала, я боялся ее — потому что любил. И в этом я тоже оказался трусом, как и во всем остальном — я старался сбежать от действительности. Я боролся — стыдился той власти, которую она имеет надо мной — я провел ее через ад...

А теперь я хочу, чтобы она была со мной, она нужна мне — о, Господи! Ты скажешь, что мне всегда нужно то, что уже ускользнуло от меня... Что ж, возможно, так и есть... Возможно, в этом я весь...

Я знаю лишь одно: я люблю Джейн — люблю ее — и никогда больше не увижу...

Он опустился на стул и сказал уже спокойно:

— Мне надо работать. Уходи, Себастиан, будь другом.

— Боже мой, Вернон, я никогда бы не подумал, что смогу тебя ненавидеть...

Вернон повторил:

— Мне надо работать...

Себастиан развернулся и вышел вон.


4

Вернон продолжал сидеть неподвижно.

Джейн...

Ужасно так страдать — так мучиться без нее...

Джейн... Джейн...

Да, он всегда любил ее. С той самой встречи он уже не мог без нее... Его влекло к ней что-то, что было сильнее его самого...

Дурак и трус. Так бояться — всегда бояться! Бояться любого глубокого чувства, любого порыва.

И она знала об этом, знала всегда, и была не в силах ему помочь. Что она говорила? «Разделены во времени?» На том самом вечере у Себастиана, когда она пела:


Я видел женщину, она была

Длинноволоса и лицом светла...


Длинноволоса., нет-нет, только не это. Странно, что она пела эту песню. И эта статуя утопленницы... Тоже странно...

Что еще она пела тогда?


J’ai perdu mon amie — elle est morte

Tout s’en va cette fois pour jamais

Pour jamais, pour toujours elle emporte

Le dernier des amours que j’aimais.


Он потерял «Могучие Братья», потерял Нелл...

Но с Джейн он действительно потерял «lе dernier des amours que j’aimais».

До конца своих дней он будет думать только об одной женщине — о Джейн.

Он любил Джейн... любил ее...

А сам мучил ее, пренебрегал ею и в конце концов бросил на растерзание этой страшной зеленой пучине...

Статуя в музее Южного Кенсингтона..

Боже — нельзя думать об этом...

Нет, он будет думать — обо всем... На этот раз он не уйдет от правды...

Джейн... Джейн... Джейн...

Она нужна ему... Джейн...

Он никогда уже не увидит ее...

Он все потерял теперь... все...

Все те дни, месяцы, годы в России... Напрасно потраченные годы...

Дурак — жить рядом с ней, обнимать ее и все время бояться... Бояться собственной страсти...

Тот давний ужас перед Зверем...

И внезапно, как только он подумал о Звере, он понял...

Понял, что в конце концов вернулся на свою стезю...


5

Это было похоже на тот день, когда он вернулся с Большого концерта. То же видёние. Он назвал это видением, потому что это было больше, чем звук. Видеть и слышать было одно и то же — витки и спирали звука — поднимающиеся, спускающиеся, возвращающиеся.

Но теперь он знал, что надо делать, у него уже был опыт.

Он схватил бумагу и принялся делать быстрые наброски, рисуя непонятные иероглифы наподобие безумной стенографии. Впереди у него были годы работы, но он знал, что никогда не сможет восстановить эту свежесть и ясность видения...

Это должно быть так — и вот так — вся сила металла— медные духовые инструменты — все, какие есть на свете.

И этот новый звук стекла — звенящий, чистый...

Он был счастлив.

Прошел час — два часа...

В какой-то момент он на секунду очнулся от своего безумия — вспомнил — Джейн!

Ему стало плохо — стыдно... Разве не может он хоть один вечер провести, оплакивая ее? Было что-то низкое, жестокое в том, как он использовал свое горе, свою тоску — преобразуя их в звук.

Так вот, что значит быть творцом... жестокость — безжалостное использование всего, что есть...

А люди — такие, как Джейн — это жертвы...

Джейн...

Его разрывало надвое — страшная боль и дикое ликование...

Он подумал: «Возможно, так чувствуют себя женщины, когда рожают...»

Он тут же снова склонился над листами бумаги, неистово исписывая их и бросая на пол.

Он не слышал, как открылась дверь, не слышал шороха женского платья. Только когда тихий испуганный голос произнес: «Вернон», он поднял голову.

Усилием воли он заставил себя вернуться к реальности.

— Здравствуй, — сказал он, — Нелл.

Она стояла, сцепив руки — ее лицо осунулось и было бледно. Она произнесла на одном дыхании:

— Вернон, я нашла тебя... мне сказали, где ты... и я пришла..

Он кивнул.

— Да, — сказал он, — пришла..

Гобои — нет, убрать гобои — слишком мягко... Это должно быть пронзительно, резко. А вот если взять арфы... Да, ему нужна эта текучесть арф — звук воды... Вода как источник силы и мощи...

Черт, Нелл что-то говорит. Придется слушать.

— Вернон... После той страшной ночи, когда я была на волосок от смерти, я поняла.. Только одно важно — любовь. Я всегда любила тебя. Я вернулась к тебе — навсегда

— О! — сказал он бесстрастно.

Она подошла к нему ближе и протянула руки.

Он смотрел на нее, словно издалека. Да, Нелл и вправду очень мила. Понятно, почему он был влюблен в нее. Странно, что сейчас он ничего не чувствует. Как это все нелепо. Он действительно хочет, чтобы она ушла и дала ему продолжить то, что он делает... Как насчет тромбонов? Их ведь можно и усовершенствовать...

— Вернон... — Голос Нелл зазвучал резко — испуганно. — Ты больше не любишь меня?

Действительно, лучше сказать правду. И он сказал с какой-то нелепой, церемонной вежливостью:

— Прости, мне очень жаль. Я... Боюсь, что нет. Видишь ли, я люблю Джейн.

— Ты сердишься на меня, потому что я солгала тебе тогда — насчет... насчет ребенка...

— Когда солгала? Насчет какого ребенка?

— Ты что, даже не помнишь? Я сказала тебе, что у меня будет ребенок, а это было неправдой... Вернон, прошу тебя, прости меня... прости меня...

— Да все в порядке, Нелл. Не переживай. Все, что ни делается, к лучшему. Джордж прекрасный человек, с ним ты действительно счастлива. А сейчас, ради Бога, уходи. Я не хочу показаться грубым, но я страшно занят. Все пойдет прахом, если я сейчас не успею...

Она смотрела на него во все глаза

Потом медленно направилась к двери. Там она остановилась, обернулась и протянула к нему руки.

— Вернон...

Это был последний крик отчаянной мольбы.

Он даже не поднял глаз, только нетерпеливо тряхнул головой.

Она вышла, затворив за собой дверь.

У Вернона вырвался вздох облегчения.

Больше ничто не стояло между ним и работой...

Он склонился над столом...



Загрузка...