Карта, нарисованная Дэйном, вывела меня на автостраду 50. Я миновал Аннаполис, проехал по мосту Чезапик-Бэй и проследовал на юг к Иэстону. В Иэстоне я свернул на Шоссе 33, ведущее на запад и теперь ехал по узкой полоске земли, вдающейся в бухту. Я находился в округе Толбот, лидирующем в штате Мэриленд по числу миллионеров на тысячу проживающих в нем людей. И это в Мэриленде, который буквально кишит миллионерами.
Вновь поворот, теперь на извилистую дорогу, уходящую к воде. Поместья, расположенные вдоль дороги, сплошь имели названия, некоторые даже оригинальные, вроде «Причуда старушки» или «Почему нет»?
Миссис Эймс предпочла более консервативное «Французский ручей». Об этом свидетельствовала стальная табличка, вмурованная в одну из двух каменных колонн, на которых висели большие железные ворота. Как мне показалось, всегда открытые.
Теперь я ехал по усыпанной гравием дорожке меж двух рядов белоствольных английских вязов. Легкий подъем вывел меня к стоящему на вершине особняку. Мне он понравился. Пожалуй, он понравился бы практически всем. Сложенный из узких брусков серого камня. С крышей из коротких медных листов, от времени ставших темно-зелеными, которая не потечет и через тысячу лет. Большой, просторный, одноэтажный дом, с чуть изогнутым фасадом, дабы из каждого окна открывался прекрасный вид на бухту.
За домом нашлось место для гаража на четыре автомобиля и конюшни. А окружала дом ухоженная, площадью в пару акров, лужайка. Старые ели манили тенью, цветочные клумбы и декоративные кусты радовали глаз. Далее пологий склон уходил к бухте.
Я заглушил мотор «пинто», по пути к парадной двери пересек полоску красного бетона. То была старинная дверь, широкая и высокая, с резными панелями, изображающими какие-то сцены, как мне показалось, времен крестовых походов. Я позвонил. Долго ждать не пришлось. Дверь открыл молодой смуглолицый мужчина, который помогал миссис Эймс выйти из «кадиллака» на похоронах ее дочери. Он по-прежнему был в темно-сером костюме, который едва кто принял бы за униформу. Я не мог определить, тот ли это костюм. Скорее всего, их у него было не меньше семи. Я решил, что на него возложены функции дворецкого-шофера-камердинера, то есть его зовут, если надо куда-то поехать, оседлать лошадь, принести что-нибудь выпить или зарядить ружье. В Соединенных Штатах осталось не так уж много слуг-мужчин, и найти их можно разве что в богатых поместьях, усеявших берега Чезапикского залива в штате Мэриленд.
Его темные глаза оглядели меня с ног до головы. Похоже, я не произвел впечатления, так что упредил его вопрос, а что, собственно, я тут делаю, дежурной фразой:
— Миссис Эймс ждет меня.
— Мистер Лукас?
— Совершенно верно.
— Сюда, пожалуйста.
Я проследовал за ним в холл, отделанный панелями из орехового дерева, с толстым коричневым ковром на полу, массивной мебелью, старинными картинами. Я одобрительно кивнул. Именно так, по моему разумению, и следовало тратить деньги, если, конечно, их более чем много.
Мужчина в темно-сером костюме отворил дверь, отступил в сторону и объявил:
— Пришел мистер Лукас, миссис Эймс.
Я вошел в большую комнату. Одну стену занимало окно, от пола до потолка. Майская голубизна бухты, с белыми барашками на волнах от легкого ветерка притягивала взор. Впрочем, и обстановка комнаты могла поспорить красотой с бухтой. Но особо выделялся камин. Поднятый на фут над полом, высокий (рослый, под шесть футов, мужчина мог войти в него, не сгибаясь), широкий и глубокий (пони могла без труда развернуться в нем) и, несомненно, сработанный очень и очень давно. Я решил, что миссис Эймс приобрела камин в том же замке, где, купила парадную дверь. В камине даже пылал огонь. Три полена длиной в пять футов и толщиной с телеграфный столб весело потрескивали в язычках пламени, выгоняя из комнаты прохладу, что несли с собой голубые воды бухты даже в теплый майский день.
Низкие, удобные кресла и диваны, обитые тканью теплых, осенних тонов, так и манили сесть и, отвлекшись от мирских дел, любоваться бухтой или, переливающимся всеми оттенками красного, огнем в камине. В одном углу стоял большой рояль, около которого так и тянуло постоять с бокалом в руке, слушая тихую, спокойную музыку. А может, что-нибудь и спеть самому.
Миссис Эймс ждала меня у камина, наблюдая, как я пересекаю комнату.
— Добрый день, мистер Лукас, — поздоровалась она со мной, когда я миновал половину пути. — Я Луиза Эймс.
Я дал бы ей сорок пять, и лишь потому, что знал, сколько лет ее дочери. Выглядела она моложе. Достаточно молодо, чтобы носить светло-коричневые брючки, обтягивающие круглую попку и плоский живот. Компанию брючкам составлял желтый свитер, скорее всего, из кашемира. Цвета прекрасно гармонировали друг с другом.
Женщина она была интересная, даже красивая, с короткими, вьющимися темно-русыми волосами, только начавшими седеть. Лицо сердечком с аккуратненьким подбородком, темно-карие глаза, загорелая, мягкая кожа, прямой нос и рот, похоже, забывший, что такое улыбка.
— Позвольте поблагодарить вас за то, что вы согласились принять меня сегодня.
Она чуть склонила голову, разглядывая меня, как могла бы разглядывать плохую картину, нарисованную близкой подругой.
— Что ж, по крайней мере внешне вы не похожи на лжеца, — изрекла она после долгого молчания.
— Так я, по-вашему, лжец?
— Вы же работаете на Френка Сайза.
— Совершенно верно.
— Я полагаю, что он нанимает одних лжецов, разумеется, превосходных лжецов. По вас просто не видно, что вы лжец.
— Я только учусь.
Она вроде бы решила улыбнуться, но передумала.
— Присядьте, мистер Лукас. Это кресло вы найдете очень удобным.
Я опустился в указанное мне кресло. Она продолжала стоять у камина.
— Не хотите ли выпить? Составьте мне компанию.
— С удовольствием.
— Шотландское?
— Нет возражений.
Она сдвинулась влево, на шаг или два. Вероятно, наступила на кнопку, потому что мгновением позже смуглолицый мужчина внес серебряный поднос с графином, сифоном с содовой, серебряным кувшином с водой, серебряным ведерком со льдом и двумя высокими стаканами. Должно быть, они не раз репетировали эту сцену.
Меня он обслужил первым. После того, как я налил себе виски, добавил содовой и льда, а миссис Эймс наполнила свой стакан, молодой человек исчез. Занял свой пост в буфетной, предположил я. Жена сенатора подняла стакан.
— За счастливые семейные союзы, мистер Лукас. Вы женаты?
— Уже нет.
— Вы часто ссорились?
— Нет, не очень.
Она кивнула.
— Полагаю, это верный знак того, что семейная жизнь близка к краху. Не хочется даже ругаться.
— Наверное, — я подумал о Саре. Расписаны мы не были, но поводов для ссор хватало.
— Вы хотите поговорить со мной о моем муже, не так ли?
— О нем и других людях.
— О ком именно?
— К примеру, об Артуре Дэйне. Почему вы наняли его?
Она отпила виски.
— Чтобы приглядывать за моими инвестициями.
— Какими инвестициями?
— Вы знаете, чем занимался мой муж, когда я вышла за него?
— Преподавал.
— Он был ассистентом на кафедре государства в университете Индианы и при удаче к пятидесяти годам мог бы стать вторым профессором. Вместо этого в сорок шесть лет он стал американским сенатором, и я платила за каждую ступень, начиная от члена законодательного собрания штата, сенатора штата, заместителя губернатора штата, потому что он, по его словам, этого хотел. Я вложила в него много денег, мистер Лукас, а теперь все пошло прахом, и я наняла Артура Дэйна. Я хочу знать, в чем причина.
— Это все?
— Что, все?
— Это все, что вы хотите выяснить?
— Как я понимаю, вы говорили с ней.
— С кем?
— С этой Майзель.
Я кивнул.
— Да, говорил.
— Если бы не она, мой муж по-прежнему оставался бы сенатором США, а моя дочь была бы жива. А теперь она околдовала его, — она посмотрела на меня. — Да, да, мистер Лукас, я сказала околдовала. Другим словом это не назовешь.
— Я предложил Дэйну альтернативный вариант.
— Какой же?
— Секс.
Она рассмеялась. Без улыбки. Отбросила голову назад и позволила смеху сорваться с губ. Веселья в этом смехе, естественно, не было.
— Говорите, секс.
— Совершенно верно.
— Она буквально сочится сексом, не так ли?
— Некоторым женщинам это свойственно, но не в той мере, как ей.
Она долго смотрела на меня.
— Вы могли бы.
— Мог что?
— Могли бы бросить ради нее все, дом, жену, детей, карьеру, все, что у вас было. Послать бы все к черту, лишь бы прийти к ней. Это мог бы сделать любой нормальный мужчина. Но не Бобби.
— Сенатор?
— Именно. Сенатор Бобби.
— Почему?
— Знаете что?
— Что?
— Думаю, я скажу вам, почему.
— Хорошо.
— Вы этого не опубликуете. Даже Френк Сайз этого не опубликует.
— Почему?
— Потому что речь пойдет о сексуальной жизни сенатора Бобби. Вернее, об отсутствии этой жизни. Вам все еще интересно?
— Интересно.
Она вновь рассмеялась. Еще более мрачно.
— Держу пари, интересно. Вы не собираетесь что-нибудь записать?
— Я никогда ничего не записываю.
— И можете запомнить все, что вам говорят?
Я кивнул.
— Научиться этому не так уж и сложно.
— Так с чего же мне начать? Может, с начала?
— Дельная мысль.
— Что ж, сначала у нас была нормальная сексуальная жизнь. Очень нормальная. Возможно, слишком нормальная. Не думаю, чтобы он набрался опыта до свадьбы. Какие-то женщины у него были, но не много. После рождения Каролин все вернулось в привычное русло. Два или три раза в неделю, потом реже, реже, реже, а когда ему исполнилось сорок, а мне тридцать три, мы занимались любовью не чаще раза в месяц.
— И что произошло потом?
— Мы родились в один день. Тринадцатого октября. Вам известно, что я подарила ему на его сороковой день рождения?
— Миллион долларов.
— Совершенно верно. Миллион долларов. Он уже был сенатором штата. И решил делать карьеру в политике. Я с ним согласилась. Академические круги меня не впечатляли. Поначалу мы все планировали вместе. Каждый его шаг. Знаете, о чем думал этот глупец?
— О чем?
— Что наступит день, когда его выберут президентом. Но это не самое худшее.
— Не самое?
— Я ему верила. Мои деньги и его внешность. Выигрышная комбинация, не так ли? — одним глотком она выпила чуть ли не треть стакана.
Я решил, что она прикладывалась к виски и до моего приезда. Впрочем, я сам тоже начал день со спиртного. А где пить шотландское, как не в этой уютной гостиной.
— Так на чем мы остановились?
— На его сороковом дне рождения.
— Понятно. Я подарила ему миллион долларов. Знаете, что он подарил мне?
— Понятия не имею.
— Фартук. Нормально, не так ли? Ситцевый фартук с кружавчиками по подолу. И знаете, где он хотел меня в нем видеть?
— В постели.
— Совершенно верно. В постели. Он сказал, что это его возбуждает. Френк Сайз опубликует мои слова?
— Вы его надели?
— Надела? Черт, разумеется, нет.
— Тогда Френк Сайз это не напечатает. Такое читателям не интересно. Я знаю конгрессмена, у которого был целый гардероб женской одежды. Он возбуждался, надевая ее. Его жена это поощряла. Как я понимаю, в этой одежде она видела залог семейного счастья.
Миссис Эймс долго разглядывала содержимое стакана.
— Френк Сайз ничего бы не опубликовал, даже если бы я надела его, так?
— Вы правы.
— Но суть не в этом.
— А в чем же?
— На нашей сексуальной жизни был поставлен крест. Во всяком случае, совместной. Он нашел шлюх, которые надевали его фартучки, а я нашла… ну, вы видели, кого я нашла.
— Как его зовут?
— Этого? Его зовут Джонас. Джонас Джонс и он знает все, что только можно знать.
— Миссис Эймс…
— Что?
— Вы слишком много говорите. Я не против того, чтобы слушать, но вы действительно слишком много говорите.
Она пожала плечами.
— Возможно, — ее рука со стаканом описала широкую дугу. — Я и пью слишком много. Но мне есть что сказать. Будете слушать или нет?
— Продолжайте.
— Так вот, у него были проститутки с фартуками, а потом он нашел эту пустышку, которая изображала курицу-наседку, кудахтала над ним, обращалась, как с малым дитем, да еще ложилась в постель в фартуке. Одному Богу известно, в какие они играли игры. В дочки-матери или в больницу.
— Вы говорите о его бывшей секретарше, не так ли? Глории Пиплз.
Она кивнула.
— Вы были на похоронах. Артур Дэйн говорит, что были. И видели маленькую Глорию. Это продолжалось пять лет. Даже больше, и он не подозревал, что я все знаю. Что ж, это лишь подтверждает мою главную мысль.
— Какую же?
— Конни Майзель держит моего мужа не сексом. Дело в том, что в постели я больше похожа на эту Майзель, чем на бедняжку Глорию. Но он предпочел Глорию. А устав от нее, перебрался бы к другой, еще больше похожей… черт, а почему бы и не сказать? Еще больше похожей на его мать.
— Вы думаете, дело в этом?
Миссис Эймс допила виски.
— Я знаю. Артур Дэйн не первый нанятый мною детектив. У меня есть интересные магнитофонные записи. Может, в какой-нибудь дождливый день вы приедете и послушаете их. Как по-вашему, это может… вас возбудить?
— Едва ли.
— Давайте еще выпьем.
— Не откажусь.
На этот раз она не сразу нашла кнопку под ковром. Но нашла. И вновь Джонас Джонс появился с серебряным подносом. Наклонился ко мне, стоя спиной к Луизе Эймс. Едва слышно прошептал:
— Это частный садик, приятель.
— Ваш? — спросил я.
Он подождал, пока я смешаю виски с содовой, выпрямился и заговорил уже в полный голос.
— Совершенно верно, сэр. Премного вам благодарен.
— Он был неплохим сенатором, знаете ли, — сказала Луиза после ухода Джонса. — А мог стать одним из лучших. У него светлая голова. Во всяком случае, была.
— А что, по-вашему, случилось?
— Она. Вот что случилось.
— Я хочу сказать, до нее.
Она поставила стакан на столик, взяла пачку сигарет, вытрясла одну, закурила.
— Хотите? — она протянула пачку мне. А я-то уже забыл, что снова начал курить.
— Нет, благодарю. Я предпочитаю свои.
И закурил «лаки страйк», седьмую за день.
— До того, — повторила она. — До того у нас произошел серьезный разговор. Года четыре тому назад. Он все еще хотел стать президентом, а я по-прежнему видела себя первой леди. Я бы с удовольствием пожила в Белом доме, знаете ли.
— Я вас понимаю.
— Так вот, разговор вышел вежливым, без криков. Мы решили, что развод не повредит его карьере, но ничем ей не посодействует. А потому мне следует купить поместье достаточно далеко от Вашингтона, чтобы он не мог ездить туда каждый день. Тогда он мог приобрести квартиру в Вашингтоне, не вызывая особых кривотолков. В итоге он снял апартаменты в «Шорхэме», а я купила «Французский ручей». После этого каждый из нас шел своим путем. Он — с Глорией, я — с моими собаками, лошадьми и личным жеребцом. Изредка мы принимали гостей здесь, я появлялась на тех приемах, куда он не мог явиться один. Последнее случалось не так уж часто. Политика все еще мужская сфера.
— А что думала о вашей договоренности Каролин?
Луиза Эймс бросила окурок в камин. Она стояла ко мне спиной.
— Каролин симпатизировала отцу. Не думаю, что она любила меня, — тут она повернулась, посмотрела мне в глаза. — Отец обожал ее. Полагаю, мы ревновали ее друг к другу, — она в первый раз улыбнулась. Горестно, печально. — Люди сами себе портят жизнь, не так ли, мистер Лукас?
— Некоторые из нас только этим и занимаются. А потом он произнес ту речь?
Она кивнула.
— Да, ту речь. Речь, за которую он вроде бы взял пятьдесят тысяч долларов. Из них две тысячи обнаружились на его банковском счету, пошли разговоры о сенатском расследовании и он подал в отставку, — Луиза Эймс помолчала. — Она заставила его это сделать. Конни Майзель.
— Почему?
— Это была ее работа.
— Вы хотите сказать, что она выполняла задание «Баггер организейшн»?
— Так называется фирма, где она служила. Но, возможно, у нее был и другой работодатель.
— Кто?
— В Индиане найдется не меньше дюжины людей, желающих стать сенатором Соединенных Штатов.
— И кто-то из них мог подставить его?
Она дернула плечом.
— Могу я иметь свои версии случившегося.
— Вы не берете в расчет другие.
— А мои вам не нравятся?
— Я думаю, они далеки от истины. Вы говорите ваш муж умен… интеллигентен. И, тем не менее, произносит речь, которая губит его карьеру. Ни один политический противник не заманил бы его в такую ловушку, даже если б ума у него было в половину меньше. Поначалу я думал, что причина — секс. А может, и любовь. Я видел Конни Майзель. Она может заставить практически каждого мужчину выйти из дома и никогда туда не возвращаться. Меня бы она заставила, будь у нее такое желание. Но я ей не нужен, потому что я — мелкая сошка. Из вашего рассказа следует, что ваш муж — не из таких. Для него секс — фартук в кружавчиках, женское воркование и пакет воздушной кукурузы перед телевизором. Вы говорите, что связано все это с его матерью, но я в этом не уверен. Может, он искал нечто такое, что не могли ему купить даже восемнадцать миллионов долларов. К примеру, счастливую семейную жизнь. И если для этого ему не хватало фартучка или двух, может, вам следовало надевать его перед тем, как ложиться в постель. Тогда он и теперь оставался бы сенатором и кандидатом в президенты. Но нынче все порушено, его же руками. Вот я и стараюсь докопаться до истинной причины, но пока ничего не нахожу.
— А вы становитесь очень симпатичным, когда так говорите. С такими грозными глазами.
— О, Господи, — я встал.
Она шагнула ко мне. Встала вплотную, гораздо ближе, чем требовали приличия. Левой рукой, в которой не было стакана, разгладила мне лацкан пиджака.
— Эта сучка Майзель, — проворковала Луиза Эймс. — Она его заставила.
— Так говорит Дэйн?
— Артур Дэйн обходится мне недешево. Знаете его ставки?
— Я слышал, пятьсот долларов в день.
— Так что полученная мною информация о ней стоит больших денег.
— И вы не намерены поделиться ею со мной.
— Я могу, — ее пальчики уже играли моими волосами. — Могу, когда мы лучше узнаем друг друга.
Я не такой уж красавчик. Рост у меня шесть футов три дюйма, вес — сто шестьдесят один фунт. Я не могу позволить себе потолстеть, потому что все лишнее собирается у меня в животе. Сара как-то сказала мне, что я похож на недружелюбного спаниеля. Умного, недружелюбного спаниеля, добавила она. Так что женщины не бросаются на меня, не присылают маленькие сувениры от «Камальер и Бакли»,[6] не ждут меня в темных барах. Иной раз бывали исключения. Одинокая жена, которая могла знать, а могла и не знать что-либо о манипуляциях ее мужа с государственными фондами, распахивала халатик и не считала нужным застегнуть пуговички. Ее муж особо не возражал, ибо к тому времени обретался где-нибудь в Буэнос-Айресе. Так что намерения Луизы Эймс не составляли для меня тайны и мне предстояло решить, нужна ли мне еще одна чья-то жена с восемнадцатью миллионами долларов за душей. Я даже задумался, а стоит ли мне или нет вызнать все, что ей известно. И пришел к выводу, что не стоит. Я до сих пор не уверен, как бы все повернулось, приди я к противоположному выводу. Возможно, пара людей остались бы в живых. Но, опять же, это всего лишь предположение.
Мне, однако, не пришлось отталкивать ее от себя.
Грязную работу выполнили другие.
— Вам нужно что-нибудь еще, миссис Эймс?
Джонас Джонс стоял у двери, ведущей, как я полагал, в буфетную. Я смотрел на него через ее плечо. Лицо побледнело, но тон оставался вежливым.
Она не отпрыгнула, не вздрогнула. Рука ее медленно скользнула по моей груди. Потом она обернулась.
— Мистер Лукас как раз уходит, Джонас. Пожалуйста, проводите его.
— Хорошо, миссис Эймс.
Он пересек гостиную и остановился у другой двери, что вела в холл.
— Нам надо бы побеседовать вновь, — она уже смотрела на меня. — В самое ближайшее время.
— Конечно, — кивнул я. — Обязательно побеседуем.
— Вам это сбережет массу времени. Да и мне будет интересно.
— Несомненно.
— Я вам позвоню.
— Обязательно позвоните, — с тем я и направился к двери, которую уже открыл Джонас Джонс.
Он последовал за мной, обогнал слева, чтобы открыть старинную резную входную дверь.
Я остановился, повернулся к нему.
— Вам нравится ваша работа?
— Лучше, чем Майами-Бич, приятель, — ответил он. — Нет такой конкуренции.
— Вы хотите сохранить ее?
Он кивнул.
— Конечно.
— Тогда уделяйте больше внимания домашнему заданию.