Хочешь жить - не рыпайся

Глава 16

В Международном аэропорту Лос-Анджелеса я арендовал зеленую «шевроле-импалу» в агентстве Хертца и снял номер в мотеле на Западной авеню, неподалеку от Уилшира. Повесил пиджак на вешалку, плеснул в стакан виски из бутылки, что привез из Вашингтона, добавил воды, снял трубку и позвонил Френку Сайзу.

В Вашингтоне был час дня и Френк Сайз собирался на ленч.

— Я в мотеле «Гэмини», — сообщил я.

Он спросил мой номер, а после того, как я продиктовал его, добавил:

— Я перетряхнул этот город снизу доверху, но ничего особого не нашел. Он бывал там часто, но в этом ничуть не отличался от остальных. В первый раз в двадцать девятом году, еще маленьким. В тот же год он посетил Большой Каньон, Йеллоустоун-Парк, Йосемайт, Сан-Франциско и озеро Флетхэд. Это в Монтане.

— Ничего себе путешествие.

— Они ехали на машине. «Эссекс супер шесть» выпуска одна тысяча двадцать восьмого года, если вас это интересует.

— Всей семьей?

— Да. Отец, мать и сестра, младше его на два года. Она умерла в тридцать пятом от полиомиелита.

— За это не зацепишься, — подтвердил я. — Когда еще он побывал здесь?

— Не меньше двух или трех десятков раз. О Боже, все ездят в Калифорнию. Я практически ничего не узнал о его поездках до того, как его избрали сенатором, а уж потом он летал туда пятнадцать раз. Примерно три раза в год.

— В Лос-Анджелес?

— Не только. Иногда в Лос-Анджелес. Иногда в Сан-Франциско. Пару раз в Сакраменто. Однажды в Сан-Диего. У него приятель в Ла-Джолле. Пару раз он останавливался там.

— Приятель или подруга?

— Сосед по комнате в студенческом общежитии.

— Это уже кое-что. Как его зовут?

— Джон Сведсон, но вам он ничем не поможет. Он умер четыре года тому назад. Эймс летал на похороны.

— Ясно. Вернемся к тому времени, когда он еще не был сенатором.

— Утром Мэйбл связалась с его матерью по телефону. Она живет в Индианаполисе. От нее мы узнали о «эссексе супер шесть». Старушка говорила почти час, и все о той автомобильной поездке. Она не помнит, чтобы он специально ездил в Калифорнию, кроме как во время войны. Его корабль базировался в Сан-Франциско.

— Он был летчиком, так?

— Военно-морским летчиком. Летал много. Вернулся с войны капитаном.

— Когда?

— Согласно данным Пентагона, его демобилизовали четырнадцатого августа сорок пятого года.

— В день капитуляции Японии, не так ли?

— Совершенно верно.

— Где его демобилизовали?

— Его мать говорит, что произошло это в Лос-Анджелесе, и он два дня не мог добраться до дому, потому что самолеты были переполнены. А она уже испекла пирог, который пришлось выкинуть.

— Раз он служил на флоте, его демобилизовали в Кэмп-Пендлтон. Это рядом с Лос-Анджелесом. Нашли что-нибудь еще?

— Мы потратили все утро, чтобы добыть эти сведения.

— Накопали вы немного.

— Больше ничего нет.

— Что ж, надеюсь, остальное я найду здесь.

— Где именно?

— Еще не знаю.

— Этого-то я и боялся, — и Сайз положил трубку.

Конструкторская фирма «Коллинсон и Кирни» занимала второй этаж трехэтажного здания на бульваре Беверли. Я поднялся по лестнице, прошел по коридору и, поскольку звонка не было, просто открыл дверь и переступил порог. За простым металлическим столом, выкрашенным в серый цвет, сидела женщина. Решала кроссворд в «Таймс». Всю обстановку составляли несколько неудобных кресел, какие встречаются в приемных дантиста да вытертый ковер на полу. Стены украшали фотографии различных мостов, которых я раньше никогда не видел.

Женщина, похоже, уже разменяла седьмой десяток.

Оранжевые крашеные волосы топорщились в разные стороны, на бледном лице выделялись оранжевый рот и два оранжевых пятна на щеках. Посмотрела она на меня сквозь очки, форма которых считалась последним писком моды пятнадцать или двадцать лет тому назад.

— Если вы что-то продаете, то лишь потеряете здесь время, — тон, ледяной, как ветер в Арктике. — Мистер Кирни приходит только по вторникам и четвергам.

— А если я хочу построить мост в пятницу? — спросил я. — Шутить изволите?

— Дела идут так себе?

Она вернулась к кроссворду.

— Какие уж тут дела.

— Может, они пошли бы в гору, если бы мистер Коллинсон и мистер Кирни почаще захаживали на работу.

Она отложила шариковую ручку, оранжевый лак на ногтях гармонировал с помадой и румянами. Глаза у нее, я заметил, были синими. С оранжевым их цвет не сочетался.

— Мистер Коллинсон умер пятнадцать лет тому назад. Мистеру Кирни семьдесят семь, и он приходит сюда лишь для того, чтобы удрать от своей жены. Его жена, должна добавить, сука. Что же касается строительства мостов, то мы их не строим. Мы их проектируем. А если точнее, объясняем людям, как их проектировать. Но последние девять лет к нам никто не обращался.

— Процветающим ваш бизнес не назовешь, — покивал я.

— А что вам, собственно, нужно? — она поставила локти на стол, оперлась подбородком на руки. — Можете мне что-нибудь рассказать. Я не против. Делать-то все равно нечего.

— Вы давно здесь работаете?

— Тридцать лет.

— Меня интересуют некоторые сотрудники, вашей фирмы, которые давно уволились.

Она улыбнулась.

— О, значит есть возможность посплетничать. Кто? Я знаю всех.

— Мужчина по фамилии Майзель. И его жена. Майзель вроде бы был инженером.

— Вы из кредитного бюро?

Я покачал головой.

— Коп?

Опять покачал.

— Извините, я в некотором роде репортер.

— Не с телевидения? — в ее голосе слышалось разочарование.

— Нет. Я работаю у Френка Сайза.

Как обычно, зазвучали фанфары, под грохот барабанов опустился подъемный мост. Так случалось практически всегда при упоминании имени Френка Сайза людям, которые только и мечтали, чтобы на них обратили внимание. А таких было более чем достаточно. Они не просто отвечали на ваши вопросы, они стремились выплеснуть на вас все, что знали. Часто я слышал от них то, что они не говорили никому, из-за стыда или страха. Но стыд и страх отставлялись в сторону, когда появлялся шанс увидеть свою фамилию на газетной странице или свое лицо на экране телевизора. Иной раз мне кажется, что я знаю причину их откровенности: они хватались за последнюю возможность обессмертить себя. Но полной уверенности у меня нет.

— Меня зовут Фоуб Мэйс, — представилась женщина с оранжевыми волосами.

— Я Декатар Лукас.

— А почему вы не записали?

— Что?

— Мои имя и фамилию.

Им нравилось, когда что-то черкали в блокноте. Возможно, это время они использовали для того, чтобы придумать новые подробности к своему рассказу.

— Мы уже ничего не записываем. Это устаревший метод.

— Но нельзя же полагаться только на память? — воскликнула она. — Если я что-то не запишу, то обязательно забуду.

— У меня в кармане портативный магнитофон, — ответил я. Отдернул рукав и на мгновение показал ей часы. — Эти часы на самом деле высокочастотный микрофон с направленными датчиками. Вы знаете, такими пользуются астронавты.

Она кивнула.

— Я слышала о них. По телевизору.

Разумеется, слышала, подумал я. Не знаю, с чего я решил солгать ей. Может, потому, что она очень уж скучала. А так я давал ей пищу для разговоров на целую неделю. Если ей было с кем поговорить.

— Так вернемся к Майзелю. Он работал здесь в пятьдесят шестом или пятьдесят седьмом?

— Возможно. А что он натворил?

— Понятия не имею. Может, он уже и умер.

Она фыркнула.

— Наверное, от пьянства.

— Так он работал здесь инженером.

— Инженером! — пренебрежительно воскликнула она. — Он был чертежником, да и то четыре недели. Мистер Коллинсон лично уволил его. Аккурат перед тем, как серьезно заболел.

Я кивнул.

— А жена Майзеля? Она тоже здесь работала?

Вновь она фыркнула.

— Какая жена? Билли Майзель никогда не женился. Каждую ночь он где-то шлялся, а когда утром заявлялся на работу, пахло от него, как от бутылки джина. И рассказывал столь невероятные истории, что слушатели не могли сдержать смеха. Чувствовалось, что такой образ жизни ему по душе.

— Когда он здесь работал?

— С пятнадцатого мая пятьдесят шестого года по пятнадцатое июня того же года.

— Как вы смогли это запомнить?

Правой рукой она поправила оранжевую кудряшку.

— Билли Майзель из тех, кто запоминается на всю жизнь, — и она улыбнулась.

— Вы — мисс Мэйс, не так ли?

— Совершенно верно. Мисс Мэйс. Не миссис Мэйс.

— Говорите, он много пил?

— Тогда все много пили. Но Билли пил больше других. Любил повеселиться.

— Он был хорошим чертежником?

— Во второй половине дня. Тогда он чертил быстро и точно. Утром привлекать его к работе не имело смысла.

— А как вы относитесь к потреблению спиртного?

Ее выщипанные брови взлетели вверх. Темно-каштановые.

— Вообще?

— В частности. Я имею в виду бутылку «Джи и Би», что лежит у меня в кармане.

— Рядом с портативным магнитофоном?

Я улыбнулся.

— Именно так.

— Подождите, я достану стаканы.

Из ящика стола она достала два зеленых пластмассовых стаканчика и поставила их передо мной. В каждый я щедро плеснул виски.

— Как насчет минеральной воды? — спросила она.

— Не откажусь.

Она достала из холодильника большую бутылку, добавила воды. Протянула мне один стакан, подняла второй.

— За старых женщин.

— Вы не такая уж старая.

Она выпила виски и взбила волосы.

— Стараюсь.

Я снова улыбнулся.

— У вас есть дружок.

Она покраснела.

— Есть тут один старичок, что ухаживает за мной. Одной ногой в могиле, но все еще бодрится. Ездит на внедорожнике. Разумеется, у него есть другой автомобиль, но ему нравится приезжать за мной на этой ревущей колымаге.

— По-моему, забавно.

— Насчет забавы не знаю, но все лучше, чем шафлборд.[7] Вы когда-нибудь их видели?

— Кого?

— Наших пожилых горожан, что сидят в парке Макартура, дожидаясь, пока за ними придет смерть. По крайней мере, Фред не такой.

— Фред — ваш дружок, так?

Она кивнула.

— Знаете, где он сегодня?

Я покачал головой.

— Учится летать. Разумеется, ему не разрешают подниматься в одиночку, но ему нравится летать с инструктором и делать все, что заблагорассудится.

— Знаете что?

— Что? — переспросила она.

— Готов поспорить, я знаю, почему вы запомнили Билли Майзеля.

— Почему?

— Готов спорить, он приударил за вами. Возможно, поэтому его и уволили. Вашему боссу это не понравилось. Я имею в виду мистера Коллинсона.

Ее лицо смягчилось. Возможно, сказалось выпитое виски, возможно, нахлынули воспоминания.

— Я была слишком стара для Билли.

— Это невероятно. Тогда вам не могло быть больше тридцати двух, от силы тридцати трех, — я сбросил восемь или девять лет с ее возможного возраста.

— Мне было тридцать восемь, — она скостила себе всего два года. — А ему только тридцать. Заводной парень. Совершенно неуправляемый.

— И что с ним сталось?

Она пожала плечами.

— Что с такими случается? Полагаю, они стареют, но не сдаются. Теперь ему сорок шесть, так? — она покачала головой. — Я не могу представить себе Билли в сорок шесть лет.

— Он не женился?

— Только не он. Молоко так дешево. Вы знаете эту присказку?

— Зачем покупать корову?

Она кивнула.

— Зачем покупать корову, если молоко так дешево. Он частенько ее повторял.

— Он не говорил про родственников? Брата или сестру?

— Брат у него был. Френки. На год или два старше. Однажды он зашел сюда, чтобы занять у Билли двадцатку. У Билли денег не было, поэтому он занял двадцатку у меня и отдал брату. Назад я ее не получила. Собственно, и не ждала, что он отдаст долг.

— А чем занимался Френки?

— Музицировал. Играл на рояле. Немного пел. Вам такие встречались. Симпатичный, с вьющимися волосами, обаятельной улыбкой. Уютная гостиная, полумрак, он играет «Звездную пыль» старушкам, что осиливают уже четвертый «мартини», старушки хотят пригласить его к себе, но выясняется, что он уже приглашен. Барменом. Есть еще виски в вашей бутылке?

— Сколько угодно.

Она протянула свой стаканчик и я наполовину наполнил его шотландским. Себе я налил поменьше. Она налила в оба воды. Глаза у нее заблестели.

— Билли не попал в передрягу?

Я покачал головой.

— Нет. Думаю, что нет.

— Тогда почему Френк Сайз интересуется им?

— Это длинная история, мисс Мэйс. По правде говоря я ищу тех, кто знал маленькую девочку, которую звали Конни Майзель. А может, Констанс. В пятьдесят шестом ей было лет десять. Я подумал, что Билли был ее отцом.

Фоуб Мэйс улыбнулась и покачала головой.

— Это невозможно. И Френки не мог быть ее папашкой.

— Почему?

— В середине пятидесятых мы жили как в каменном веке. Противозачаточных таблеток еще не было. А Френки и Билли пользовались особым успехом у женщин благодаря одной особенности их организма.

— Какой именно?

— Когда одному было тринадцать, а второму пятнадцать, они переболели «свинкой».[8]