Холодное блюдо

ГЛАВА 5

Звезды падали

Моросили дождем, даже не метеоритным, а обыкновенным грибным. Только вместо капель воды с опрокинутой чаши небосвода сыпались маленькие огненные сполохи. Почему-то тот факт, что звезды – это небольшие, величиной с кулак сгустки пламени, а не громадные гелиево-водородные шары, как учит наука астрономия, удивления не вызывал.

Звезды искрились, шипели, разрезая воздух полосами дымных хвостов, сливались и разделялись друг с другом и впечатляли мощью многотонных авиабомб. Однако, вонзаясь в землю, звезды не причиняли почве вреда. Не взметался песок, не валились деревья, не загорались листья, с которыми соприкоснулись огненные капли, не появлялись воронки от особенно сильных ударов. Достигнув земли звезды тихо гасли и исчезали упавшими в море медными монетками. Словно падали не на твердую почву, а как минимум в жидкую хлябь болота. Лишь слегка шевелилась трава, когда на зеленый ковер падали особенно крупные сгустки звездного вещества.

Зато кожа горела. Струйки звездного дождя кислотой щипали руки и лицо, капли стучали свинцовыми шариками по темечку, били раскаленными бичами по животу. Огонь карябал острыми когтями ребра, тыкал раскаленными иглами в диафрагму, проникал в легкие, сжигая кислород, и душил, душил. Звездные капли, падая в рот, испаряли влагу и, погаснув, превращались в бетонную массу, которая закупоривала горло.

Воздуха не хватало.

С каждым ударом сердца его становилось все меньше. Последний вдох втянул в глотку мизерную дозу – буквально молекулы кислорода, которой не хватило бы и для муравья.

В горло залетела стая железноклювых ворон и принялась раздирать плоть на части.

А звезды все падали…

Артем очнулся не сразу, какими-то медленными рывками, словно всплывая с аквалангом со дна глубокого темного омута на поверхность. Мрак редел, истончался, свет становился ближе, где-то вверху расползалось белое пятно, и наконец глаза открылись.

Картинка слегка подрагивала и расплывалась, будто зрачки были камерой в руках пьяного оператора. Сфокусировать взгляд на любом предмете дольше нескольких мгновений не удавалось. Но Артем попробовал.

Белое пятно оказалось потолком. Стандартного молочного окраса. Кроме потолка в поле зрения имелась сложная металлопластиковая конструкция, опутанная проводами, как Лаокоон с сыновьями змеями. Недоуменно скользнув трясущимся видоискателем "камеры" по композиции, Стрельцов с трудом узнал в ней капельницу или нечто схожее – жидкость в полых "проводах" микроскопическими порциями скатывалась вниз, в район левого локтя. Только почему-то еще один прибор непонятного назначения перед глазами маячит, на… столике что ли?…

Больница?…

И как он здесь оказался?

И где?… И кто?… И когда?…

Вопросы кружились огненными сполохами из сна, а то, что видение с падающими звездами было сном, Артем принял для себя без колебаний. И даже припомнил, что белый потолок вкупе с металлопластиковой конструкцией ему тоже снились. До огненного звездопада.

И снились неоднократно…

Вопросы кружились, но вяло, словно огненные шары растеряли большую часть мощи. Как-то неактуально кружились, ненастойчиво. Кружились и подрагивали вместе с кефирным потолком в треморных пальцах похмельного кинолюбителя.

Хотелось пить. Нет, не так. Катастрофически, ужасно, безумно хотелось пить. Не иначе – добрый десяток столетий во рту и росинки не было. Не маковой, а простой, предрассветной. Сухой шершавый язык безуспешно скреб небо в потугах добиться слюноотделения. Предложи сейчас добрый самаритянин стакан воды в обмен на все нажитое имущество: квартиру, машины, мебель, бизнес, Стрельцов согласился бы. Не раздумывая. И в придачу еще накинул бы последние штаны и пару годиков каторжных работ. Подойдет даже отрава из ближайшей лужи, главное, чтобы воды в ней было больше, чем грязи.

Надо поискать воду…

Артем попробовал привстать, но накатила такая необоримая волна слабости, что он провалился в нее как в колодец.

Повторное (или, возможно, десятое-двадцатое по счету) пробуждение было более комфортным. По крайней мере, умопомрачительная жажда Стрельцова не мучила. Нет, пить он по-прежнему хотел, но не настолько…всепоглощающе. Чудовищная жажда трансформировалась в ненавязчивое желание опрокинуть стаканчик-другой холодного кваса. Да и сил несколько прибавилось; слабость уже не туманила взор.

Артем провел визуальную рекогносцировку.

Белый потолок, допотопная люстра с одной горящей лапочкой, кажется, капельница, непонятного назначения приборы. Помним, видели.

Больничная палата, без вариантов. Стрельцов повертел головой и выяснил, что палата (или бокс) не одноместная. В помещении помимо самого Артема покоились – самое верное слово, иначе не скажешь – еще два товарища. С правой стороны обзор загораживала окрашенная в тот же колер, что и потолок, стена, а слева на кроватях загорали те самые товарищи. Ближний – с перевязанной головой, вылитый герой гражданской войны из песни, тот, который поник головой с пробитым комсомольским сердцем, а дальний, у окна, – без видимых повреждений. Хотя о повреждениях судить очень сложно, когда из-под одеяла торчат только нос, глаза и лоб. Замерз он что ли?

Оба товарища лежали на кондовых кроватях с железными спинками и признаков жизни не подавали. То ли спали, то ли пребывали в бессознательном состоянии. Учитывая то, что в руку "бойца" впилась игла капельницы, тот, безусловно, находился ближе к отключке, чем "мерзляк", рядом с кроватью которого медицинские причиндалы отсутствовали. Одна полуразвалившаяся тумбочка красовалась.

С мебелью вообще в палате было не ахти. Три кровати, три тумбочки и два столика – полный гарнитур. "Мерзлявого" типа столиком почему-то обделили. Может, места не хватило – его кровать стояла у единственного, но по-настоящему фундаментального окна. Три на два метра. Прямо скажем, панорамная вещь. Окно прикрывала ленточная лапша жалюзи, как ни странно, приличная, сквозь которую пробивались тонкие лучи света. Лунного?

На дворе – ночь или раннее утро. Крайний вариант – поздний вечер. Интересно сколько он здесь провалялся?

Артем приподнялся и с удивлением обнаружил, что это у него получилось. Не то, что в прошлый раз. Слабость, правда, снова набросилась на члены, но с гораздо меньшим энтузиазмом. И под грудью неприятно кольнуло. Но не вырубился, как сгоревший телевизор, что весьма отрадно. Осмотрев уже не палату, а себя, для чего пришлось откинуть одеяло, Стрельцов обнаружил, что помимо локтевого сгиба, откуда торчала игла капельницы, медицина занималась и туловищем – к нижней части грудной клетки и к животу грибами-симбионтами присосались притянутые бинтами тампоны. С подсохшей кровью по краям.

От одного взгляда на тампоны стало нехорошо. Затошнило, и слабость навалилась с прежней, недетской силой. Именно в этих местах проснулась боль и принялась вгрызаться в плоть, терзая нервные окончания своим садистским инструментарием. И как только Артем ее до сего мгновения не замечал? Ведь даже дышать вдруг стало тяжело -будто сбежавший из труппы Дуровых дрессированный слон по команде укротителя послушно уселся на грудь. Ни вздохнуть, ни…охнуть.

И хотя с ногами, руками и прочими членами (включая то место, в которое отдельно взятые боксеры едят) ничего не произошло – ни бинтов, ни ран, ни швов на них не было и неприятными ощущениями они не донимали – Стрельцову и того хватило. Он смотрел на тампоны, представлял, насколько глубокие отверстия находятся под ними, и трясся от боли и ужаса, только сейчас осознавая, что чудом остался жив. И как ему удалось сбежать от тех беспредельщиков?

Механически прокручивавшиеся в голове события того дня (вчерашнего? позавчерашнего? недельной давности?) разбередили раны душевные. Артем вспомнил, что в сточную канаву кошмарного криминального сюрреалистического абсурда судьба макнула не только его. В эту странную, безумную историю попала и Настя.

Ее же использовали в качестве заложницы…

Господи, что с ней? Отпустили ее эти подонки или нет? Что там они говорили, обещали? Стрельцов принялся лихорадочно восстанавливать в памяти свои переговоры с безымянным главарем и толстомордым "курортником".

Воспоминания всплывали фрагментарно, по кадрам, словно при замедленном воспроизведении старой кинохроники. То один кусок пленки попадет в проектор, то другой. Накладываясь и переплетаясь. Почему-то все время в памяти всплывали дурацкий сон про падающие звезды и драка в автомобиле. Все-таки показал он тогда этим негодяям кузькину мать.

Между тем воспоминания о славном подвиге сейчас больше мешали, чем повышали эмоциональный тонус. К сожалению, Артем забыл, что именно главарь и мордастый "отпускник" говорили ему о собственных действиях в отношении Насти. То, что обещали отпустить и не трогать, если он будет себя правильно вести – несомненно. Но в остальном?… Что сулили в противном случае, обсуждался ли вопрос не совсем "правильного" поведения? Ведь его поведение в машине…оставляло желать…

А что прикажете делать, если вас на убой волокут? Как борову вылупить зенки и покорно подставлять шею под топор? Увольте! Сами напросились. Еще и подрезали, сволочи! Конечно, ожидать в подобной ситуации от бандитов благородства не стоит. А с другой стороны, в своей части он требования похитителей выполнил до конца.

Может, и отпустили.

Но что же бандиты обещали?…

А впрочем… как можно верить их лживым обещаниям, буде таковые и звучали. Даже если бы похитители клятвами страшными воздух сотрясали, землю-матушку ели, в груди себя били и договоры кровью подписывали, этой братии верить нельзя. Ни на йоту. Родного брата продадут за понюшку дешевого самосада. А о прочих и говорить не приходится. Ведь его отморозки тоже обещали отпустить. На все четыре.

И что в результате?…

Больница, капельница…Едва костлявая не прибрала…

А Настю?…

Зубы скрипнули, и из горла Артема вырвался протяжный глухой стон. Страшно! Боже, страшно!

В груди лопнула стеклянная емкость и миллионы острых осколков вонзились в легкие. Дыхание перехватило.

Перед глазами неожиданно возникло встревоженное женское лицо. Неопределенного возраста.

– Очнулся? Ай-ай! А зачем подниматься. Нельзя ведь пока, швы разойдутся. Ну-ка, ложитесь обратно, – медсестра, а, судя по характерному белому халату и, главное, требованиям, это была именно она, принялась аккуратно укладывать Стрельцова на подушку.- Вот, опять потекло.

Артем опустил взгляд и увидел тянущую из-под тампона щупальца темно-красную кляксу. Грудь разламывалась от боли, но в данный момент Стрельцова куда больше волновало иное.

– Простите, мне срочно нужно…обязательно нужно узнать…как там моя супруга, что с ней…- вопросы получались не вполне связными.- Телефон, мне нужен телефон… Да, точно, позвонить…

– Позвонить… Спят все уже, и Вы ложитесь. Я кому говорю?!- медсестра пыталась привести Артема в горизонтальное положение, но он сопротивлялся, хватал ее за руки, за халат и хрипел:

– Мне обязательно нужно…дайте телефон. Где мой сотовый? Куда его дели? Там же бандиты, Вы не понимаете… В милицию…

– Милиция была уже у Вас. Заходил следователь, врач не разрешила ему с Вами поговорить. Но не волнуйтесь, он обещал завтра заглянуть. Все запишет, протокол составит.

– Время…уходит, надо, чтобы…чтобы…позвонить…- мысли путались и терялись.

– Куда звонить в таком состоянии. Вас и без того еле-еле с того света вытащили, спасибо Олегу Петровичу и Анне Павловне. В любой момент…ну вот, что наделали. Ложитесь, кому говорю!

Красное пятно на груди расползалось все шире, захватывая уже часть живота и бок. По ребрам потекла теплая струйка.

– Если не успокоитесь, я Вам укол поставлю…или Олега Петровича позову. С такими ранениями двигаться вообще нельзя! Успокойтесь!

– Вы не понимаете…- прохрипел Артем, пытаясь достучаться до непонятливой медсестры. Голос женщины начал удаляться, а окружающее пространство мерцать и съеживаться. Снулой рыбиной в сознании плеснулась мысль о том, что сейчас он снова вырубится. Дабы избежать этого, Стрельцов подчинился медсестре и улегся.

Полегчало. Не сразу, но ощутимо. Мерцание исчезло, пространство восстановилось в прежних объемах, а звуки приобрели естественное звучание. То ли короткий отдых поспособствовал, то ли обещанный медсестрой укол, который она все-таки сделала. Без возражений или сопротивления.

Наверное, сестра милосердия ввела ему лошадиную дозу, поскольку Артема почти сразу сморил сон…

Почудилось, что он закрыл глаза лишь на миг, но когда вновь распахнул веки, то в палате стало заметно светлее. Сквозь жалюзи в помещение протискивались уже солнечные лучи.

День? Утро?

Стрельцов совершенно потерял счет времени. Он не в состоянии был определиться не то что со временем суток, но и с датой, не говоря уже о часах. Какой сегодня день: понедельник, среда, суббота? Или следующий понедельник? Бог его ведает.

И почему-то эмоции улетучились. Голова соображала великолепно, все выкладки и умозаключения, касающиеся в том числе и Насти, в памяти не стерлись (напротив, Артем только и думал о том, отпустили ли бандиты его супругу или нет), но отношение к ним изменилось. Страх пропал, улетучилось жгучее желание выть от бессильной ярости и рвать, рвать… грызть зубами глотки, пальцы, кости, что угодно, хоть спинку кровати, хоть дверцу тумбочки. Сошло на нет стремление куда-то бежать, кричать, просить, доказывать…что-то делать.

Остались сожаление, усталость и легкая печаль. И еще малая толика смирения. Собственные злоключения потеряли яркость, поблекли, а вопросы о судьбе Насти сверлили мозг, но… не слишком агрессивно. Вообще, сознательная деятельность протекала как-то…отстраненно. Словно он обсасывал прочитанный авантюрный роман или мусолил впечатления о новом зарубежном фильме. И случившееся его ни в коей мере не касается. Видимо, поставленный медсестрой препарат еще бродил по венам и капиллярам.

– Доброе утро, – к его кровати подошла дама в белом халате, но не старая знакомая "добрая укольщица", а другая, то ли медсестра, то ли доктор, рядом с ней возвышался высокий здоровый лоб интеллигентной наружности, что выражалось в наличии аккуратной "испанской" бородки и лысины. Здоровяк тоже был в белом. Халате. Когда они проникли в палату, Артем, погруженный в свои невеселые думы, внимания не обратил.

Стрельцов перевел взгляд с потолка, которым упорно до этого любовался, на даму (мужик из поля зрения выпал). Скосил глаза вверх-вниз и автоматически отметил, что дама…вполне. Ничего. Не то "ничего", которое обозначает отсутствие или ничтожность, а "ничего" в смысле – хороша. Все при ней, весь джентльменский, точнее, наверное, "сеньоритский" набор. Прямые черные волосы собраны в хвост, аккуратный носик, ямочки на щеках, большие выразительные глаза – цвет не разглядеть за стеклами очков, стройная фигура. К гадалке ходить не нужно – не одно мужское сердце разбила красавица доктор.

Сердце Артема между тем даже не дрогнуло. То ли в силу болезненного состояния, то ли по причине остаточного воздействия вколотых лекарственных препаратов успокаивающего действия, то ли из-за сумрачных дум и тревоги за Настю.

– Как самочувствие?- вместо приветствия поинтересовался бородатый.

– Относительно,- просипел Стрельцов.

– Чувство юмора просыпается, значит, дело на поправку, – лысый здоровяк в халате довольно сощурился, словно обожравшийся дармовой сметаной кот, наклонился и приподнял одеяло.- Давайте посмотрим, как тут Ваши ранения поживают.

Пока врач, сомневаться в этом уже не приходилось, проделывал манипуляции с тампонами, Артем вяло наблюдал за лицом и шеей дамы, гадая, медсестра она все же или доктор. И все так же механически отмечал: нос чуть вздернутый в веснушках, с правой стороны шеи чуть выше ключицы темнеет маленькая родинка. Буквально за минуту Стрельцов настолько хорошо изучил внешность женщины, что без проблем сумел бы составить ее словесный портрет. Подобной наблюдательностью ранее он не отличался.

– Что же, неплохо,- закончил осмотр и констатировал врач.- Кровь почти не сочится, воспаления нет, нагноение отсутствует. Пару-тройку недель у нас отдохнете и лучше прежнего будете, Артем Вячеславович. Правильно?

– А откуда?…

– Следователь сказал. В кармане у Вас документы были, водительское удостоверение, кажется.

– А Вы, наверное, тот самый Олег Павлович, которым меня медсестра вчера пугала?

– Не знаю, кто кого и кем пугал, но почти правильно. Только Петрович, а не Павлович.

– Олег Петрович, мне бы с родными связаться?… И еще со следователем тоже бы…

– Следователь сам сегодня подойдет, звонил уже, спрашивал. А что касается родных – то уже уведомили. В приемном покое матушка Ваша дожидается. После обхода сможете увидеться.

– Когда, откуда?…- удивился Артем.

– Не знаю, это у следователя спрашивайте, он ваших близких искал – ухмыльнулся врач, поправил одеяло, обернулся и продиктовал пару предложений, засоренных медицинской терминологией. Стрельцову были знакомы только отдельные слова: "поставить", "два кубика", "три кубика", "перевязка". Симпатичная дама чиркнула что-то в блокноте. То же самое проделала и стоящая чуть позади старая знакомая медсестра.

– Доктор, это Вы мне операцию делали?

– Я мил-человек. Кто же еще? Тут на всю больницу четыре хирурга, из них один в отпуске, а другой главврач. И дежурство мое было.

– Спасибо Вам, говорят, что почти с того света вытащили…

– Кто говорит? Лариса Николаевна, Вы что ли?- бородач обернулся к медсестре.

– Нет-нет, – "укольщица" открестилась от подозрений.

Врач скептически хмыкнул и вновь развернулся к Стрельцову.

– С того, не с того…не знаю. Но состояние было у Вас, прямо скажем, неважное. Два колото-резанных проникающих ранения в грудную клетку и брюшную полость, большая кровопотеря. Повозиться пришлось… Ладно, отдыхайте, вам надо, подробности потом…

Доктор направился к соседу с перебинтованной головой, а дама в очках продолжала что-то писать в блокноте.

– А Вы тоже доктор?

– Почти, – брюнетка оторвалась от начертания букв и улыбнулась.

Из-за ее спины возникла медсестра, намедни угостившая Стрельцова уколом, и подтвердила:

– Анна Павловна – интерн. Анестезиолог-реаниматолог.

– Значит, Вы тоже меня оперировали.

– Скорее, ассистировала.

– Все равно…спасибо.

Брюнетка еще раз улыбнулась и направилась вслед за бородачом к соседней койке.

– И ничего я не пугала, а предупреждала, – проворчала медсестра. Она еще что-то ему говорила, но Артем не слушал. После того как врачи отошли, по груди растеклась огненная лава, и привыкнуть к этой боли было сложно, но, главное, он вдруг понял, догадался, осознал, что с Настей случалось худшее. Иначе она пришла бы вместе с мамой. Есть, конечно, еще надежда, что она просто не может – тоже в больнице или в милиции показания дает. Но надежда слабенькая.

И еще ему надо было подготовиться к разговору с мамой. С одной стороны нужно узнать хоть что-нибудь о Насте – других источников информации пока нет, не у медсестры же спрашивать, а с другой – не напугать маму, сердце у нее слабое, а поводов для волнения и без того хватает. Одного сына, лежащего в больнице с продырявленной шкурой – за глаза.

За три дня, миновавших со времени визита человечка Лехи Тумана, никаких значимых событий не произошло. Никто не звонил, не приходил, начальство на ковер не вызывало. Игорю Юрьевичу порой даже не по себе становилось, мысли нехорошие беспокоили, в том духе: а не затишье ли это перед бурей. Слава богу, хоть мысли, а не предчувствия, которые имеют дурацкое обыкновение сбываться. А мысли – продукт сознательной деятельности – зачастую являются ошибочными, и полагаться на них нельзя. Вот выверты подсознания, например, интуиция – другое дело. Им не доверять – дороже выйдет.

С легкой паникой, которая охватывала Данильца в связи с подозрительным затишьем, он по мере сил боролся. Сам себя убеждал, что волноваться без толку, тратить попусту нервы не стоит, все объясняется очень просто: Туманов в островном деле лишний раз светиться не желает, поскольку замазан по уши. Как пить дать, замазан. Однако эффект от самовнушения был слишком кратковременным, и буквально через десять-пятнадцать минут Игорь Юрьевич опять начинал нервничать, ходить из угла в угол и обкусывать ногти. И ждать, что зазвонит телефон, и завертится кутерьма.

Помогала справиться с нервным напряжением только работа. В том числе по темному делу, возбужденному по факту обнаружения двух трупов на острове Гладышева. "Сплавив" важнейший вещ.док и благополучно заменив нож купленным аналогом, Игорь Юрьевич не забросил дело на полку и не предался тому процессу, который в народе зовется "ничегонеделание". Хотя ничто не мешало этим заняться, попутно изображая в целях умиротворения начальства бурную деятельность. Напротив, Данилец выполнил не только все неотложные следственные действия, но и те, с которыми вполне можно было повременить. Без существенного ущерба для расследования. Игорь Юрьевич провел опознание трупа женщины (тело успешно, если в данной ситуации данный эпитет применим, родственниками опознано как принадлежащее Стрельцовой Анастасии Александровне), допросил мать и отца пострадавшей и соседей, а также назначил целую кучу экспертиз, в том числе и по ножу. И даже уговорил родственников убитой женщины провести осмотр в ее квартире, чего обычно никто не делает, если не считать тех случаев, когда жилье является местом происшествия. Первоочередная задача любого следователя – произвести осмотр там, где обнаружены трупы или следы преступления, остальное же зависит от его инициативы. Данилец инициативу и проявил. И не потому, что старался создать видимость активности, а в связи с редким для нормального следователя районной прокуратуры желанием докопаться до истины. Нет, в правдоискателя и романтика Игорь Юрьевич в одночасье не перекинулся. Возраст не тот, да и не оборотень он, чтобы перекидываться, пусть и в погонах. Просто раскрыть "островное" дело, стало для него чрезвычайно выгодным.

Во-первых, с точки зрения возможной благодарности со стороны председателя Законодательного собрания области. А во-вторых, докопаться до торчащих "ушек" Лехи Тумана надо как можно скорее. В целях безопасности. Чтобы было чем ответить, начни он на следователя поддавливать. Что такое подмена вещественного доказательства по сравнению с убийством, а тем паче – двумя, ежели к Туманов причастен к обоим трупам? Мелочь. Пустяк. Даже с позиций уголовного кодекса. К тому же с высоты падать куда больнее.

Дай бог, нароем чего-нибудь, вынюхаем, и тогда с банкиром поторговаться не грех. Мол, вы от нас отстаньте, и мы вас трогать не намерены. А то затаился бывший бандит до поры, что…внушает тревогу.

И вообще помечтать можно…о двух сосках, например. Двух источниках "питания". Только осторожно помечтать, а то как бы не оказаться меж двух огней, вместо двух сосок…

Кроме всего прочего, подсунув столь откровенную приманку в виде ножа с отпечатками и гравировками прямо под нос, некто, пока еще безликий и безымянный, зацепил и чувство собственного достоинства следователя. Приманка (а версия о том, что нож действительно является орудием убийства, сейчас безапелляционно отметалась) выглядела оскорбительно для репутации профессионала, к коим Данилец себя без зазрения совести относил – на, дорогой, кушай, ты же недалекий, скушаешь, не подавишься. У следователя имелись смутные подозрения относительно этого безликого некто и чесались руки…

По указанным причинам Игорь Юрьевич и сподобился на осмотр квартиры пострадавшей Стрельцовой. И попал с ним в десяточку. Вскрыв в присутствии понятых квартиру (ключей у родственников не оказалось), следователь обнаружил много интересного. Что-то нехорошее в квартире происходило, вплоть до убийства. Об этом свидетельствовали редкие потеки красного цвета и некоторый…беспорядок; раскиданные вещи, смятая постель, грязь на ковре. Хозяева в подобном виде жилье обычно не содержат. По крайней мере, намусорив, стараются тут же убрать. А если помимо мусора в квартире имеется также труп таксы с признаками насильственной смерти, то поневоле закрадутся сомнения относительно, как говорят экстрасенсы, кармической чистоты жилья. Нет, тут однозначно разные гадости творились.

И еще в квартире сняли множество отпечатков пальцев. Конечно, шансов на то, что снова на блюдечке с голубой каемочкой ему преподнесут отпечатки потенциального подозреваемого или подозреваемых, не так много. Наверняка хозяева квартиры, их родственники и друзья залапали все доступные поверхности, но… чем черт не шутит. Преступники далеко не столь осторожны и предусмотрительны, как пишут в детективах, авось кто и наследил

На сей раз возиться с отпечатками самостоятельно Данилец не стал, а запряг эксперта-криминалиста, поручив ему, используя профессиональный сленг, "откатать пальцы" Стрельцовой, ее родственников и друзей, буде те согласятся, и сличить их с "пальчиками", обнаруженными в квартире. Кроме того, пробить отпечатки по компьютеру, вдруг их один из постоянных клиентов следственных органов оставил. А в довесок сунул в зубы постановления о назначении "дактилоскопии" и строго настрого наказал при получении любой важной информации тут же сообщать ему, независимо от времени суток и места расположения.

И еще произошло кое-что – нашелся муж Стрельцовой, которого безуспешно искали несколько дней. И родственники, и милиция, и следователь. Конечно, Данилец сам по дворам и улицам не бегал, пытаясь обнаружить пропавшего гражданина, но розыскников периодически теребил, вытряс из матери Стрельцова (едва не доведя бедную женщину до инфаркта) номера телефонов и адреса многочисленных друзей, сослуживцев и подруг сына и в целях их опроса опять же припахал оперативников. И, пребывая в довольно оптимистичном настроении, даже не поленился позвонить в морг, узнать насчет свежих неопознанных трупов.

В морге, увы, не порадовали. Также как и розыскники, вкупе с родственниками и друзьями. Никто ничего не видел и не знал. Игорь Юрьевич поневоле уже начал подозревать господина Стрельцова в грехах тяжких и подумывать о том, не муж ли дражайшую супругу на тот свет отправил вместе с полюбовником. И тела на острове Гладышева живописно разложил. А затем, осознав тяжесть и необратимость содеянного, в бега сорвался. Ревность – чем не мотив для убийства?

Необоснованные подозрения, не то чтобы развеял, но несколько уменьшил телефонный звонок следователя Березовской районной прокуратуры. Коллега сообщил, что его переадресовала к Данильцу мать Артема Вячеславовича Стрельцова, который в настоящий момент проходит лечение в Березовской ЦРБ в связи с двумя проникающими колото-резанными ранениями грудной клетки и живота. Пациент поступил в бессознательном состоянии в лечебное учреждение четыре дня назад, прооперирован, уже пришел в сознание, со слов врачей состояние опасений не вызывает. По поручению следователя сотрудник милиции коротко допросил Стрельцова и выяснил, что ранения ему нанесли неизвестные лица в Белореченске на острове Гладышева. Кроме того, эти же лица, со слов Стрельцова похитили его супругу.

Узнав, что в производстве Данильца находится уголовное дело по факту обнаружения двух трупов, в том числе и супруги Стрельцова, следователь из Березовки откровенно возликовал. Еще бы не радоваться; темное дело по двум составам – похищению человека и нанесению тяжких телесных повреждений, которое вполне в дальнейшем могло быть переквалифицировано и на покушение на убийство,- откровенный "глухарь", "висяк" свалился с плеч. Не гора, конечно, но, в некотором смысле, круче. Преступление совершено в городе, расследовать дело в соответствии с уголовно-процессуальным законодательством надлежит Центральной прокуратуре, вот пусть "центральники" сопли и разгребают. То бишь Игорь Юрьевич.

Коллега из Березовки на радостях даже пообещал самолично завезти материал в Центральную прокуратуру. Однако Игорь Юрьевич от щедрого предложения благородно отказался, уведомив собеседника, что на днях все равно навестит раненного в больнице и дополнительно допросит его, а заодно и за материалами заскочит.

На том и порешили.

Кроме того, Данилец еще успел вкратце выспросить, о чем поведал коллеге муж погибшей, но ничего толкового не услышал. И понял, что подробности придется выяснять самостоятельно.

Кстати, завтра есть время, можно и в Березовку наведаться, даже любопытно, каким боком господин Стрельцов причастен к убийству собственной супруги. Ранения ведь он получил там же, где обнаружили трупы.

Любопытно и для дела полезно.

Артем проснулся рано. Именно проснулся, а не очнулся, что радовало… чрезвычайно. Вкусив в полной мере те состояния, которые обозначаются оборотами типа: "пришел в себя", "пришел в сознание", "очнулся", Стрельцов по настоящему оценил прелесть обычного сна. И особенно пробуждения.

Отныне, читая роман какого-нибудь мастера детективного жанра, герой которого в промежутках между перестрелками и постельными сценами только и делает, что дерется, сознание теряет и, соответственно, в себя приходит, Артем, наверное, плеваться будет. Смачно и прямо на страницы книги. Плеваться и костерить лживых авторов, описывающих акт возвращения сознания как нечто легкое, безболезненное, мимолетное.

Бац! Главный герой по башке пистолетом получает, но уже через пару абзацев быстренько в себя приходит, бодрый, здоровый и готовый к новым подвигам во имя добра и справедливости. Нечто подобное происходит на сороковой, восемьдесят пятой, сто девятнадцатой и двести тридцатой странице. И еще на десятке других. Лишь предмет, с помощью которого героя привели в бессознательное состояние, меняется: где оружие, где кулак, где дубинка, где бутылка. Попробовали бы эти писатели сами очухаться после удара по голове, не говоря о ножевом ранении…

По-иному бы запели.

И что теперь читать прикажете?

Глотка исторгла вздох. Средней степени тяжести. Артем невольно скривился, у него жизнь в одночасье рухнула, а он о детективах размышляет. Критик литературный.

Вчерашний день был…не сложным, не плохим…кошмарным. После обхода он встретился с мамой, а затем еще общался со следователем. Или участковым. А может и оперативником. Артем не разобрал. Все прошло будто в тумане, в мареве, в дымке.

И запомнилось плохо. Но основное отложилось, хотя именно это Артем выкорчевал бы из памяти в первую очередь.

Как мать плачет, как рассказывает о своих бессонных ночах и том, что нашли тело Насти. Как звенят в ушах слова, которые вроде бы никто и не произносил вслух: "Насти больше нет!". Как перехватывает горло от слез, так и не покинувших сухие глаза.

И еще много чего…

Настю убили. Вот что не выкорчевать, не переписать, не изменить. Из головы вылетело, сказала ли мама о том, как Настя погибла, и еще много чего вылетело, но… главное ужасное известие прозвучало. И хотя внутренне Артем готовился к самому плохому развитию событий – ситуация с похищением и последующим покушением предполагала в том числе и трагические последствия, но все же известие о смерти жены и еще не рожденного ребенка ударило очень сильно. Выяснилось, что подготовиться к подобному невозможно.

Стрельцов чудом дождался ухода матери и лишь потом разрыдался. Боль физическая – грудь жутко свербела и едва ли разламывалась, а в живот словно напихали кучу раскаленных углей – оказалась спасительницей, лекарством от боли душевной. Помогала забыться. И не давала выть в полный голос и биться лбом о косяк, размазывая кровавые кляксы по обоям. На подобные подвиги элементарно не хватало сил.

Некоторое успокоение, вернее говоря, опустошение пришло лишь к полуночи, когда Артем сумел наконец заснуть. Или забыться.

Сон лечит. В этой народной мудрости Стрельцов убедился в очередной раз. Сегодня душевная боль не исчезла, не пропала, но поблекла. Не заслоняла собой белый свет и из острой превратилась в ноющую. Артем будто сжился с ней. Так происходит, когда долго болят зубы, и сначала на стену лезешь, а затем привыкаешь, смиряешься.

И то, что было вчера, тоже мнится сном. Кошмарным.

Вчера, кажется, еще следователь заходил, или кто он там. Спрашивал что-то, записывал, а что?…

Сон…

Фантасмагория. И доказательство вчерашнего сюрреализма – слова матери о том, что Чапу тоже убили. Добродушную, безобидную таксу. Это ли не кошмарный бред?

А сейчас явь. Горькая, печальная, серая, как хмарь над промышленным городом, явь. Наяву боль не всепоглощающая, словно во сне, и ужас не вселенский. Но все же боль и ужас, затаившиеся до поры в душе, но готовые в любой момент выползти на свет.

И надо жить дальше… с болью и ужасом.

Насти нет…И нет их долгожданного ребенка, узнать пол которого и придумать имя они не успели. И необходимо привыкать к постоянной тяжести, к ощущению сосущей пустоты внутри и горечи под языком.

Мать вчера, пытаясь неуклюже успокоить (между тем сама каждые пять минут принималась реветь белугой), обмолвилась, что все наладится, Артем еще не старый…

Почему-то это запомнилось хорошо. Из лучших побуждений вроде сказала, но слова матери острым скальпелем резанули по сердцу.

А ведь он любит Настю…

Любил…

Стихотворений в ее честь не сочинял, баллады под балконами не пел, на ветряные мельницы с копьем наперевес не бросался, ратных подвигов во имя ее не совершал, но… как жить без нее не представлял. Без ее улыбки, озорного взгляда, ироничных поучений и добродушных насмешек, без ее прикосновений, поцелуев, привычных жестов. Норовистая прядка, вечно стремящаяся упасть на глаза, милая ямочки на щеках, родинка на шее – они настолько родные, что порой Стрельцову казалось, что это не Настины прядка и родинка, а его собственные, и их легко увидеть в зеркале.

Он словно в зеркало и смотрелся…Волшебное зеркало, отражающее вторую половинку, найти которую мечтают многие жители нашей маленькой планеты. Независимо от пола, расы и национальности. И десятилетние девочки, и восьмидесятилетние старики. Мечтают многие, а находят единицы. Артему повезло, он нашел…и потерял…

И как жить без нее? Без любви…

А жить надо. Существовать. Ходить по земле, пить, есть, спать, дышать. Пусть не в такт с любимой, но в унисон с памятью о ней.

Жить. Ради матери, ради себя, ради того прекрасного, что было…и ради…мести. Уход – удел слабаков, трусов и несостоявшихся мужчин. И еще, возможно, офицеров, ведь для них лечь виском на дуло – порой вопрос чести. К касте офицеров Артем при всем желании себя причислить не смел, поэтому даже мысли о том, чтобы уйти, не возникало. Слишком много незавершенных дел тут останется. О матери позаботиться, с компаньонами спорные вопросы урегулировать, и еще пару тысяч проблем разрешить. И, самое главное, поквитаться с теми, кто разрушил его жизнь.

Найти и поквитаться.

Найти, конечно, не так легко будет, но он все отдаст, все положит… Увидеть лица большинства похитителей ему не позволили, но голоса он слышал, а толстомордый вообще засветился капитально. Его ряху Артем никогда не забудет. Иногородний он или нет, Стрельцов ничего не пожалеет, ведь терять ему нечего. Почти.

К тому еще ниточки имеются. Например, одному из бандитов он руку прокусил, а другому головой нос помял – они должны за медицинской помощью обратиться. Травмы специфичные, дата получения повреждений известна – вычислить гавриков вполне реально. Если обращались, а не самолечением занимались. А через них выйти на главаря и заказчиков. Остальные исполнители – пешки, и они на закуску пойдут в меню вендетты, но сорвать маски с организаторов этой чудовищной затеи куда важнее. Сорвать и убить. Распять, колесовать, порезать на мелкие кусочки. Вырвать их поганые сердца и заставить сожрать собственные потроха. Это будет основным, королевским блюдом. Которое, по меткому определению одного вымышленного героя преступного мира, нужно подавать холодным.

Пока они только маски, но Артем верил, что только пока.

От невеселых дум и потуг влезть в шкуру монстра дедукции местного разлива отвлек утренний обход врачей. Точнее, одного врача, бородатого здоровяка Олега Петровича; других докторов, если не считать интерна Анны Павловны, Стрельцов здесь и не видел. Медсестры разные заглядывали, а врачи почему-то толпами не бегали. Что вполне естественно – обычная районная больница широким штатом врачей не располагала, не продвинутая областная клиника все-таки. Впору вообще удивляться, как Олег Петрович сумел его спасти и довольно качественно залатать. Хотя чему удивляться, практика-то наверняка большая. Артем помнил пояснения врача относительно количества хирургов в ЦРБ. Соответственно, не вызывало сомнения, что в связи малочисленностью врачебного корпуса оперировать Олегу Петровичу приходится часто, можно добре насобачится на удалении аппендиксов и гланд. И на штопке разнообразных дыр, коими местные мушкетеры награждали друг друга по пьяной лавочке.

Справедливости ради, в сознательном состоянии в больнице на данный момент Стрельцов провел от силы часов двадцать и объективно судить о количестве врачей не был способен в принципе. В полной отключке или во сне не подсчитаешь, трое тут докторов или сто. Да и не важно, сколько их в больнице, Артем не возражал, чтобы его и впредь осматривал исключительно Олег Петрович, при условии, что вместе с ним будет симпатичная брюнетка в очках. Хоть не душе покой, так для взгляда услада.

Между тем сегодня врач заглянул в палату без интерна. С одной медсестрой.

– Доброе утро.

– Здравствуйте, доктор.

– Что, имя и отчество опять запамятовали? – приподнял брови мастер скальпеля и зажима.

– Здравствуйте, Олег Петрович, – послушно исправился Стрельцов.

– Не забыли. Хороший признак, значит, обильная кровопотеря и травма на функциях головного мозга не сказались.

– Вам виднее…

– Еще бы,- фыркнул доктор.

– Скажите, а Ваш интерн подойдет?

– Аня? Нет, она сегодня в городе. А что, понравилась? А Вы, батенька, ходок, однако.- Олег Петрович погрозил пальцем. – Давайте лучше поглядим, как Ваши ранения поживают… Так, нагноения нет. Температура и давление в пределах нормы. Замечательно… Прозвучит банально, но на Вас все как на собаке заживает. Даже завидно немножко.

Губы Артема слегка раздвинулись в подобии виноватой улыбки. Подобии, поскольку на настоящую широкую улыбку не хватало… запала, наверное. Накопившаяся в душе горечь мешала.

– И вообще, везучий Вы человек.

После этого заявления напрашивался очевидный вопрос, и Стрельцов его выдавил:

– Почему?

– Потому что получили два тяжелых ранения, а спустя четверо суток – уже огурчик. Можно в книгу рекордов заявку посылать. Динамика просто удивительная! А ведь были на грани. Раневые каналы глубокие, два сантиметра в сторону, и мы бы с Вами сейчас не общались. Жизненно важные органы не повреждены. Ни сердце, ни легкие не задеты… А как артерию миновало, я до сих пор понять не в силах. Удивительно!

– Два сантиметра?…

– Даже меньше. Еще помогла комплекция Ваша, выручила.

– В смысле?

– Мышцы, жир…плотность массы большая, удар немного направление изменил.

Мысль о том, что ему сопутствовало катастрофическое везение, и жизнь от смерти отделили считанные миллиметры, насмешила, заставила приторную горечь отступить, забиться до поры в угол.

Повезло так повезло. Словно утопленнику. Выжившему утопленнику.

Закончив осмотр, врач порадовал слух десятком дежурных непонятных терминов, которые медсестра записала в блокнот.

– Отдыхайте пока, после обеда к Вам следователь приехать должен. Звонил с утра, спрашивал.

– Какой следователь?…

– Из прокуратуры, по-моему…

– Который вчера приходил? Он меня уже допрашивал, протокол составил…

– Нет, вчера наш, местный, приходил, а этот из города. Он дело об убийстве Вашей жены расследует, – врач почесал бороду и легонько похлопал Стрельцова по предплечью. – Я Вам соболезную. Крепитесь.

Несмотря на то, что слова были сухими, официальными, благодаря интонациям, Артем услышал в них поддержку и участие. И еще прочитал в глазах доктора, что он действительно сочувствует его горю. И не великий вроде физиономист, и еле живой к тому же, но прочитал, а как, сам не понял. Застрявший в горле со вчерашнего дня ком вырос до размеров арктического айсберга и стал мешать свободному прохождению кислорода в легкие, а в уголках век защипало.

"Только бы не расплакаться!".

Громадным усилием воли Стрельцов сохранил на роже подобие улыбки и выдавил:

– Как тут не держаться, когда от успокоительных уколов подташнивать начинает. И зад свербит.

– А что делать? Без уколов никуда, вот вам и Лариса подтвердит. – Врач кивнул на медсестру.- Так что будет свербеть.

Следователь приехал ближе к вечеру.

Зашел в палату, поздоровался, назвал должность и фамилию и уселся на стул рядом с кроватью Стрельцова. По-хозяйски развалился и закинул ногу на ногу. Эдакий типичный "пиджак": чуть старше тридцати, сухощавый, с помятой рожей, залысинами и характерным взглядом человека облеченного… полномочиями. Корректный, но несколько развязный, вальяжный, преисполненный по отношению к окружающим превосходства, которое зиждется не на количестве денег или подчиненных, а на осознании того, что любой гражданин, каким бы высокопоставленным и крутым он не считался, может оказаться в его власти. Допустит промашку и станет клиентом, его или другого неприметного "пиджака", и только следователь решит – с учетом пожеланий начальства – сидеть крутому господину на нарах или гулять на свободе. Именно так, словно на червяка, раздумывая раздавить его, растереть в порошок или просто выбросить, смотрел на Артема лет восемь назад следователь налоговой полиции. Тогда уголовное дело благополучно прекратили, Валерка кого-то удачно подмазал, но ощущение беспомощной букашки под лупой любопытного экспериментатора не забылось.

И хотя сейчас Стрельцов имел совершено иное процессуальное положение, к следователю невольно испытывал легкую неприязнь. Вчера подобных эмоций по отношению к сотруднику органов он за собой не заметил, но это и немудрено – показания давал, находясь еще в шоковом состоянии. А сегодня боль чуть притупилась, и… обнаружилось, что "пиджак" ему категорически не нравится. Нет, ожидать, что он будет испытывать симпатию и желание обнять-поцеловать следака, конечно, не стоило; настоящему русскому любая власть претит, а уж связанная с охраной правопорядка и уголовным преследованием – тем более, но настолько негативная реакция стала для самого Артема неожиданной. Разозлился он на прокурорского чинушу. Явился не запылился, прилизанный, приглаженный, в белой рубашечке, стильном галстуке, так и сочится довольством, разве что уже упомянутая помятая рожа выбивалась из общего ряда. Пользуясь сленгом телевизионщиков, видеоряда.

А еще говорят, что сотрудники органов плохо живут. Затюканные, мол, задолбанные текучкой дел и начальством. У этого все в порядке. И часы на запястье явно не из дешевых. Кстати, деятель из налоговой полиции (к счастью, давно упраздненной) тоже вальяжной улыбкой и дорогими часами щеголял. Общий пунктик что ли?

Впрочем, со следователями в своей жизни Артем сталкивался не столь часто – третий раз, если считать вчерашний допрос, когда он находился в состоянии…прострации. С прокурорскими же вообще не доводилось – и сравнивать было не с чем. Возможно, этот индивидуум отличался чем-то особенным, неповторимым, но кто его разберет.

Допрос продолжался долго. Стрельцов уже намозолил язык, устал, а вопросы сыпались и сыпались. Песчинками с пустынного бархана. Следователя интересовало буквально все: кто во что был одет, стилистика речи преступников, их требования, дословное содержание разговоров, интерьер дачи, марка и цвет использованного для проезда на остров автомобиля, коли номер его неизвестен, приметы человека, которого пришлось обивать пивом. И еще: имели ли место ссоры с кем-либо в обозримом прошлом, угрожал ли кто Стрельцову либо его супруге, есть ли враги и недоброжелатели, а также должники и кредиторы. И прочая, и прочая. Даже отношения с супругой и ее родней без внимания не оставил, змей канцелярский.

Дотошный следователь попался, въедливый…

На четвертом часу процедуры Артем не выдержал и взмолился:

– Извините…как Вас?…

– Игорь Юрьевич.

– …Игорь Юрьевич, я уже ничего не соображаю. Грудь болит, устал и хочу спать. Может, перенесем на другой день?…

– Конечно, конечно, понимаю… Да я почти все выяснил. Разрешите только последний вопрос. Опознать кого-либо из похитителей сможете?

– Мордатого смогу. Однозначно, без вариантов. Я его хорошо разглядел, запомнил… А остальных вряд ли. Я же их не видел толком. У двоих вообще только затылки, а здоровяк в бейсболке был в солнцезащитных очках. И особых примет нет…Рожи как рожи, стандартные братки. Пацаны с городских окраин. Сейчас, конечно, подобных типов поменьше, чем лет десять назад, но все равно хватает. Да и не до изучения особых примет тогда было…

– А по голосу?

– По голосу…- Стрельцов закрыл глаза. – По голосу, наверное, главаря узнаю. Другие молчали больше, а этот разговорчивый… Он все время, к месту и не к месту, "типа" вставлял.

– Что вставлял?

– Слово "типа". Сорняк. Вместо связки. Знаете, кто-то через слово "блин" говорит или "значит", или "в принципе", кто-то… на матерные связки горазд, а этот повторял: "типа", "типа".

– Замечательно…- следователь шустро записал сказанное Стрельцовым в протокол. – "Типа"… Не склад с мармеладом, конечно, но уже кое-что. Махонькая, но зацепка. И еще раз, чтобы ничего не упустить, куда, по каким частям тела Вы им удары нанесли?

– Точно не…

– Ориентировочно.

– Тому, что в шортах, головой в лицо стукнул, кажется. В скулу вроде бы. Хрустнуло что-то… А тому, что слева сидел, здоровяку в очках, я толком никуда не попал. Ни ногами, ни локтем. Но руку прокусил сильно, кровь пошла, даже побежала.

– Какую руку, не вспомните? И что именно прокусили: предплечье, плечо, ладонь?

– Не знаю. Кто там разберет, такая свалка… Но не ладонь, точно. Скорее, мясное – бицепс или трицепс…не знаю…

– Спасибо, – следователь встал со стула и протянул папку с протоколом Артему.- Вот здесь подпишите, пожалуйста.

Стрельцов извлек правую клешню из-под одеяла и накарябал собственную роспись.

– Правильно. А теперь внизу напишите: мною прочитано, с моих слов записано верно.

Под ровными протокольными строчками, напоминающими мелкую речную зыбь, гнутым изломанным проводом протянулась кривая стрельцовская запись.

– Еще раз спасибо.- Подписанный протокол юркнул в папку, удовлетворенно щелкнула кнопка.- Поправляйтесь. Через две-три недели, возможно, я дополнительно Вас допрошу.

– Зачем? Я все рассказал,- хлопнул ресницами Артем.

– Сегодня я кое-что опускал, некоторые подробности не выпытывал, учитывая Ваше состояние. Кроме того, если найдем преступников, надо будет провести опознание…и еще много чего.

– Найдете ли?…

– Гарантий нет, но…постараемся. Всего доброго, выздоравливайте, – следователь развернулся и шагнул к выходу и выскользнул из палаты.

Стрельцов закрыл глаза. Он действительно невероятно устал, в ушах стоял легкий гул, в висках стучала паровозными колесами кровь, грудь и верх живота раскалились до температуры доменной печи.

– Слышь, Артем… – голос соседа по палате скребнул железом по стеклу и заставил вздрогнуть. То, что в помещении остался еще кто-то, из головы вылетело. Вернее, не кто-то, а тот самый "товарищ с перевязанной головой", которого Стрельцов увидел сразу же после того, как пришел в себя. Звали "товарища" соответствующе – Василий Сидоров, и попал он на больничную койку в результате банального ДТП. Или не совсем банального, учитывая, что на своем новеньком "нисане" Вася столкнулся, не больше не меньше, с трактором К-700. К счастью, что именно с такой махиной, а не с мелкокалиберной "Окой", например. Поскольку Сидоров, управляя "японцем", пребывал не в подпитии и даже не сильном алкогольном опьянении, а в столь помраченном состоянии сознания, что его вполне можно было назвать глубокой комой.

Невзирая на собственные травмы, повреждения, да что там – гибель автомобиля, который восстановлению не подлежал, а также перспективу длительного лишения права управления транспортными средствами, Василий не унывал. Приставал к медсестрам, травил анекдоты и каждые пятнадцать минут отвечал на звонки по сотовому. Благо, что телефон стоял на режиме вибрации, а то окружающие с ума бы сошли. А Артем, которому мать принесла мобильник, телефон пока не использовал и не собирался. Только если мать позвонит. Слишком тошно…

Василий, узнавший от медсестер о том, что с его соседом по палате произошла какая-то беда, Стрельцова по мере сил поддерживал и попутно проявлял недюжинное любопытство. Поскольку сил у переломанного вдоль и поперек Сидорова было не так уж и много, и большую часть суток он дрых, обколотый соответствующими медпрепаратами, а оставшееся время тратил на телефонные переговоры, то поддержка заключалась в основном в занимательных байках из жизни поселковых предпринимателей. Впрочем, Стрельцову было все равно, и Васин бубнеж он воспринимал как завывания радиокомментаторов. Фоном. И не протестовал против бесконечных побасенок. Чем Сидоров беззастенчиво пользовался и отрывался на "благодарном" слушателе по полной программе.

Однако если в палату кто-нибудь входил, Василий моментально переключался на новый объект, опорожняя вместилище (предположительно, кишечник) красноречия на медсестер и посетителей. Своих. К посетителям Артема, к счастью, не приставал, а лишь умолкал и, простите за примитивный неологизм, "навострял" уши.

Грех любопытства у Васи занимал второе место после неумной разговорчивости, поэтому игнорировать его оклик было бесполезно, все едино, не отстанет.

– Слышу…

– А их сколько было, этих козлов?…

– Каких?

– Ну, этих, которые тебя избили и подрезали. Я толком не понял. Трое или четверо?

– Я четырех…видел. Хотя, сто процентов, не всех.

– Вот козлы! – возмутился Сидоров.- Вчетвером на одного. Отморозки проклятые. И жену убили, да? Я бы таким… – несколько не вполне пристойных эпитетов украсили бы лексикон любого матерого боцмана торгового флота,- яйца отрывал.

Артем только чуть заметно скривился и закрыл глаза. После утомительного допроса еще и общаться с Васей…

Перебор.

– А следователь приходил из нашей прокуратуры или из города?

– Не ваш, из города, – буркнул, не размыкая свинцовые створки век, Стрельцов.

– То-то я гляжу – вальяжный, лощеный, одеколоном дорогим…воняет. А наш-то еще придет, ничего не говорил? – не унимался Сидоров.

Если бы Артем ответил, хоть кивком, хоть звуком, то Вася непременно втянул бы его в затяжной обмен репликами, что было… совершенно ни к чему. Отвлечься от горьких дум в любом случае не сумеет, а Сидорова после пятого-десятого-пятнадцатого вопроса (нужное подчеркнуть) не выдержит и пошлет. Далеко, куда и Иванушка-дурачок не хаживал. Дабы избежать ненужного конфликта, Стрельцов промолчал, сделав вид, что заснул. Вася еще выстрелил парой контрольных вопросов в воздух, и угомонился, предоставив Артему в тишине и комфорте наслаждаться болью.

И мечтать о том, чтобы он сделал, окажись в его власти ребята с острова Гладышева.