Холодное блюдо

ГЛАВА 7

Серега Величев грустил.

И не просто грустил, а печалился так, как это может делать только русский человек – заливая горечь горячительным. Начал он печалиться по российским меркам относительно недавно – вторая неделя пошла, но тосковал интенсивно. Литра по полтора в сутки. Разнообразных напитков крепостью около сорока градусов. В основном коньяка. Впрочем, Серега и водочкой не гнушался, и ромом, а в один из наиболее сумрачных дней умудрился высосать семисотграммовую бутылку сливочного ликера. После чего рыцарю печального образа стало настолько нехорошо, что казалось – вместе с ликером и закуской наружу вылезет и селезенка. И еще пара-другая менее значимых органов.

Не вылезла. Но Величев зарекся употреблять приторное дамское пойло под каким-либо соусом. И без того хоть в петлю лезь, а с ликером вообще – полная амнистия.

Зарекся и приналег на "Хенесси". Благо, что бегать за спиртным в супермаркет не нужно; коньячных и водочных бутылок в баре имелось преизрядное количество, а бармен Олег – верный паладин – периодически доставлял в банкетку требуемое зелье. Серега и ночевал здесь же – на диване в банкетном зале кафе "Королевская охота". Да что там ночевал, можно сказать, жил и практически из банкетки не выходил. Разве что до туалета прогуливался, аккуратно держась за стеночку.

Серегиной тоске никто не мешал. Да и некому было. А то, что Величев ест, пьет на халяву и живет в банкетном зале, так на то он хозяин кафе, учредитель с долей пятьдесят процентов в уставном капитале. Сам себя объедает и обпивает, кто же возразит?

Тем паче на его месте любой бы загрустил.

После того как Величев не сумел "подставить" Калининского сынка, все рухнуло. И не сказать, что Серега серьезно облажался, без накладок, конечно, не обошлось, однако "жмуров" он организовал, "меченое" перо использовал в соответствии с инструкциями, то есть фактически выполнил поручение Туманова. И не его вина, что так сложилось, и менты Сашу Паровоза крутить не стали. Кто их знает почему, в мусарне свои законы, своя власть. Пусть бы сам Туман и решал вопросы, на то у него и средства есть. Вон сколько бывших ментов на него шакалят, да и из действующих – не один на содержании, с генералами разве что не целуется. Да, Сашу Калинина никто за жабры не взял, и в газетах по поводу высокопоставленного сынка – тишина, но Серега тут при чем? Все, что обговаривалось, сделано. Даже косяки пацанов по мере сил исправлены. По Кривому – кардинально. Один жмур испарился, как в воду канул, тут часть вины Велик с себя не снимает, но кто мог знать? Серега – не господь Бог, и даже не дельфийский оракул, чтобы будущее предвидеть. Да и эту ошибку постарался исправить. А за прочее, в том числе за ментов и газетчиков, Величев не в ответе.

Какие к нему претензии?

Туманов считал иначе. Нет, претензий после памятного "собеседования" в депутатском кабинете, когда Алексей свет Михалыч орал на Серегу почем зря и заставлял его натюрморты рисовать, никто никому не предъявлял. Вообще после "урока настольной живописи" Величев с шефом практически не общался. Не считать же общением не слишком продолжительный монолог Туманова на тему: "Ты не оправдал доверия, и поэтому…". Даже несмотря на то, что перечень "…и поэтому…" включал в себя довольно много позиций. И все – об отобрании, об экспроприации.

Проще говоря, Туманов забрал у Величева все. Или почти все. Например, заставил переписать акции "Белэлектростали", которые сам же ранее и презентовал. Отобрал автомастерскую, хотя ее не дарил – этот бизнес Величев осваивал самостоятельно, "честным трудом". Более того, договаривался о систематических поставках угнанных "лошадей" для разборки и даже лично пристрелил предыдущего владельца мастерской. А Туманов просто взял и приказал подписать дарственную. И еще много чего лишился Серега…

Но главное, Туманов забрал у Величева пацанов. Оптом. Оставив в качестве подачки челядь из "Королевской охоты". Да только Туманов и не мог их забрать в принципе – бармены и официанты в бригаду не входили. Просто работники по найму, не заберешь их. Лишь вместе с кафе. А на кафе Туман почему-то не позарился, кинул с барского плеча, расщедрился. Добрый самаритянин, ничего не скажешь. Мог ведь и послать рынок охранять, как грозился. Но не послал. И не списал подчистую, за что отдельная благодарность. Гнить в заброшенном карьере или кормить рыб в Белой реке Велику не улыбалось. Конечно, прикажи Туманов его завалить, по понятиям это был бы полный беспредел, но кто за бедного Серегу подпишется?

Правильно, никто. Кто Туманов, и кто Величев…

И ведь ничто не предвещало столь резкой реакции Туманова, даже с учетом "урока живописи". Обычно как было: покричал шеф, пошумел, пар выпустил, разобрался с проблемами, назначил крайних, и все. Дальше по накатанной. А если кто серьезно его подставлял, виновника "увольняли" без выходного пособия, в остальном же схема изменений не претерпевала. Ругань, оскорбления, изредка – мордобой. И совсем редко шеф кого-то на бабки ставил. И то больше для острастки. А чтобы до подштанников (или почти до подштанников) выпотрошить, фактически опустить своего бригадира, -подобного Серега не припоминал.

И было бы за что.

За сущую мелочь.

Тут вроде бы тоже начиналось как обычно. Пошумел, обозвал на разные лады, решил, что дальше делать по теме – на следака нажать – и отпустил Серегу с миром. А через три дня снова вызвал Величева к себе и сообщил "новости". Что за муха его укусила?

Ладно, рынок не отправил охранять, хотя, вероятно, это было бы лучшим вариантом. Глядишь, остыл бы Туманов, и закончилась бы Серегина опала. А сейчас…

Одна радость – не списал, слава богу.

Казалось бы, Серега должен испытывать облегчение оттого, что избежал худшей участи (о чувстве благодарности скромно умолчим), между тем его переполняла ярость. И…печаль.Или грусть. Или тоска. Как ни назови, один черт, не веселье.

Пропала Серегина жизнь. Пошла коту под хвост. Рухнул незримый щит, который ограждал его от неприятностей. Теперь в ресторане не покутишь с задором, с битьем посуды и обрюзгших морд. Не покуролесишь от души, не покуражишься, разве что над лохами безобидными, и то вряд ли. От ментов никто не отмажет, случись, что непредвиденное. Да что там, отныне даже перед последним гаишником придется раскланиваться. Остановит, гад, за превышение скорости или в пьяном виде, или вообще просто так, придраться чтобы, и не пошлешь жезлоносца как раньше по известному адресу. Чревато. Более того, и пресмыкаться станешь, коли не захочешь прав лишиться.

Гаишнику, конечно, на лапу можно дать, но…бабла на всех кровопийц не напасешься. А с баблом сегодня туго, и улучшения не предвидится. Источники финансирования вдруг…иссякли.

Впору в рестораторы подаваться. Да только для подобного бизнеса у Величева ни денег, ни способностей. И клиентов нет. "Королевская охота" долгие годы служила штаб-квартирой бригады, и посетителей сюда, особенно вечером, и калачом не заманишь. С медом и орехами. И на содержание кафе средств нет; ранее прибыль от работы на Туманова покрывала расходы, а от "Королевской охоты" выхлоп нулевой. Какое кафе, на собственное-то содержание денег не хватит. Тонн десять "бакинских" дома в тайничке припрятано на черный день. И только. Десять тонн – это не деньги, по любым меркам. На черный день, допустим, хватило бы, даже на черную неделю. Но что прикажете делать, если наступила черная полоса длинной не в один месяц?

Вешаться? Сушить сухари? Искать работу?

От подобных мыслей у Сереги даже зубы заболели, не говоря уже о голове. Представить себя работающим – действительно работающим, с зарплатой, с записью в трудовой книжке и прочими прелестями официального трудоустройства (ведомостями, накладными и т.п.) – он был не в состоянии. Просиживать штаны в офисе за компьютером, а тем более стоять за станком или за прилавком… бр-р. Подобные забавы не в его вкусе.

А чем еще заниматься?

Наверное, можно сколотить новую бригаду, подобрать крепких спортивных ребят, не обремененных комплексами и моральными запретами – авторитета пока достанет – и снова зажить… весело и свободно, однако Туманов едва ли позволит развернуться всерьез. А хвать жалкие крохи, когда другие жрут от пуза, Величев не привык.

Ситуация сказочная: и направо не сунешься, и налево не пройти, куда не кинь – клин, и на месте стоять – ноги устали. Только камня с надписью нет, и дорога исключительно умозрительная. А сама сказка чрезвычайно грустная.

И как тут не впасть в тоску, не поддаться извечной русской болезни – сплину?

Никак. И все из-за прихоти одной сволочи. Будь у него возможность, Серега бы Туману кадык вырвал. И еще бы много чего…вырвал. С корнем. И с такой невыразимой радостью, нет, даже экстатическим наслаждением, что любая нимфоманка от зависти постриглась бы в монахини. Но попробуй, вырви! Руки махом укоротят вместе с головой. Если только совсем жить надоест – вариант для самоубийцы.

В подобном положении остается лишь петь заунывные песни, пить – словно баню топить, с копотью и дымом – по-черному и предаваться хандре. Чем, собственно, Серега и занимался.

Во всех смыслах – упоенно…

Темно-янтарная жидкость плеснулась в пузатом стакане, а затем проследовала по маршруту: рот – пищевод – желудок. Опустевшая бутылка стукнулась донышком о столешницу. Серега с удивлением посмотрел на пустую тару. Вроде бы только что коньяк выше этикетки поднимался, и вдруг…испарился. Летучая жидкость!

Справедливости ради, удивление в Величевском взоре сумел бы прочесть разве что очень опытный токсиколог – по мутности он успешно соперничал с болотной водицей. И на порядок опережал залапанное стекло бокала. Осмысленностью взор тоже не отличался – половина предпоследней порции коньяка вместо первой точки обычного маршрута – ротовой полости – оказалась на футболке, однако низложенный бригадир этого и не заметил. Он с упорством, достойным лучшего применения, продолжал сладострастно тискать опустевшую бутыль – записным донжуанам и казановам стоило поучиться – в напрасной надежде выдавить из посудины еще сотню-другую животворных капель. Капли не выдавливались, но Серега не отступал.

На задворках сознания билась полудохлая мыслишка о том, что нужно позвать Олега или официанта, дабы с посторонней помощью произошла замена пустой посуды на полную, но кликнуть полового Велик не мог. Физически. Горло отказывалось подчиняться командам проспиртованного мозга. Членораздельные слова застревали где-то в районе носоглотки, а изо рта вырывались странные звуки. То ли хрюканье, то ли храп.

До стадии полного "сумления" Серега еще не добрался, но был уже, что называется, "на подходе". Для окончательного просветления и выпадения в нирвану требовалось чуток добавить. Грамм эдак триста. Или четыреста. Пара стаканов. Только добыть их…трудно. Одна надежда на то, что Олег не забудет собственного шефа и не покинет в беде.

И, кстати, официанты где? За что только бездельникам деньги платят?! Вернее, он платит…или платил? Пусть платил – в прошедшем времени, но пока половые на него работают. И точка. Надо им показать кузькину мать, зимующих раков на горе и так далее. А то совсем распустились. Непременно надо показать…завтра.

Велик попытался оглянуться, авось получится увидеть, где там лоботрясы – официанты шляются, но поворот головы ему удался еще хуже, чем оклик "подносчика боеприпасов". То есть никак. Позвонки натужно захрустели, шея застряла на полпути, отказываясь продолжать движение по горизонтали, норовя при этом перевести его вектор в вертикаль и опустить физиономию…нет, не в салат – в блюдце с оливками. При вращении головы в обратную сторону наблюдался аналогичный эффект. Словно невидимыми рычагами ограничили угол разворота. С учетом того, что задействовать в процедуре разворота весь корпус Величев просто боялся – стопроцентная гарантия падения на пол с неизвестными последствиями, – он почувствовал себя устаревшей гаубицей, у которой давно не смазывали…механизмы. Ни дуло повернуть, ни лафет, ни прицелиться. Конечно, если со стула сверзиться, то, вполне возможно, половые набегут, ведь тогда некоторым образом на время Величев сам станет "половым". К сожалению, не гигантом. Авось из-за "корпоративной солидарности" не дадут пропасть, сгинуть под столом. Но могут и не набежать. Народ необязательный, недаром уже…целую эпоху, даже эру его бокал пустует. Наряду с бутылкой.

Отчаявшись, Серега принялся приманивать официантов…телепатически. Зазывать, посылая ментальные сигналы. Недаром ведь одним из краеугольных постулатов эзотерических произведений является утверждение, что мысль материальна. И если очень надо, то… будет. Да и по "ящику" – в научно-популярной передаче – тоже говорили, что с мыслями не все так просто.

Однако официанты не зазывались. То ли телевизионными программами брезговали, то ли эзотерику презирали, но на телепатический зов Величева не реагировали. Как он ни морщил лоб и ни раздувал щеки для усиления сигнала, новая бутылка на столе не возникала.

Серега и сам был уже готов разочароваться в эзотерике вкупе с прочими науками, когда ощутил некую тяжесть на собственном плече. Неслабо ощутил, его даже слегка повело влево. Велик попытался сфокусировать взгляд на том месте собственного тела, из которого у бравых военных обычно погоны растут – благо голову и так вниз и вбок тянуло, – но не преуспел. Взгляд метался вправо-влево, скакал ретивым норовистым жеребцом, скользил масляным куском по…пространству кафе и концентрироваться на определенной точке не желал. Несмотря на указанные трудности, Серега успел рассмотреть покоящуюся на его плече ладонь, что характерно, широкую и волосатую.

Переварив данный факт (что заняло не так и мало времени), Велик восхитился. Вот она, сила науки! Не врут знающие люди, мысль материальна. Непреложный факт! Поманил Олега, послал ментальный зов, тот и явился…пред ясны очи.

Очевидное – невероятное.

Серега радостно боднул воздух и поспешил поделиться радостным открытием с барменом:

– А-а-лег!

Любой москвич, услышав такую плотность аканья на единицу слова, утопился бы от безысходности и лютой зависти в Москве-реке. Или, на худой конец, в Клязьме.

– О-о, брат як тебя покорежило, – волосатая ладонь исчезла с плеча, и перед Величевым возникла упитанная ряшка Кости Масальского. И не просто возникла, а материализовалась в сопровождении интересных визуальных эффектов. Нет, к счастью, Костина физиономия не вспыхивала разноцветьем огней, не троилась и даже не двоилась, не растворялась улыбкой Чеширского кота из знаменитой сказки Льюиса Кэрролла, но как-то подергивалась, вспенивалась зыбью, подрагивала подобно полуденному мареву над каменистым пляжем под яростным летним солнцем.

– А-алег? – удивился Серега.

– Сам ты лег, – возмутился Масальский. – А не лег, так скоро ляжешь. Однозначно.

– Чё?- не понял Величев

– Шутка. Но тебе, братан, кажется, до балды, вообще все до балды… – главный "папин" цербер нахмурил брови.- Ты себя-то хоть помнишь, Сережа? Или уже нет?

Риторический вопрос повис туманным облачком в прокуренном воздухе кафе и в нем же растворился. Бесследно и безответно. Тот же, кому был задан вопрос, смотрел на Масальского чистым незамутненным взором младенца. Справедливости ради, исподлобья, но то – от усталости.

– Рыжий, скажи, что с ним делать, с красивцем?

Где-то над левым ухом раздалось неопределенное хмыканье, и в зоне Серегиной видимости рядом с Костей образовался второй персонаж, приземистый, плечистый молодчик, притом не рыжий, а вполне даже темноволосый. По гамбургскому счету – брюнет. Образовался в мгновение ока, только что им и не пахло, и вдруг взмах ресниц, и он здесь. Чародейство прямо-таки, впору заподозрить происки нечистой силы. Правда, образовался молодчик без огненных сполохов и дыма, признаков хвоста, рогов и копыт не наблюдалось, да и серой вроде бы не пахло, но кто их этих бесов знает. Может, у них мода такая, без атрибутов бесовщины являться, рога и копыта морально устарели. А запахи и вовсе – отдельная тема, о них за столом лучше не вспоминать, тем более – о подобных ароматах. К тому же морда плечистого ухаря мало чем отличалась от физиономии Масальского, то бишь подрагивала довольно ощутимо.

Чертовщина. И перекрестился бы, да мочи нет.

В просветленные мозги Величева по-пластунски заползла, нет, не мысль даже, а некое ощущение, смутное подозрение, что одного из мельтешащих перед ним ребят с подрагивающими мордами он где-то видел. Осенила тень узнавания. А вот второй, бесовское отродье, не припоминался. Категорически. В связи с чем Серега высказал свое высочайшее неудовольствие. Вернее, хотел. А хватило его лишь на протяжное:

– А это что еще за кекс?

То ли Масальский принял замечание по поводу "кекса" на свой счет, то ли просто разочаровался оттого, что разговор не клеился, но ответом и Величева не удостоили. Масальский предпочел общаться с "бесовским отродьем".

– Освежи ему память, а то он меня до следующей пятилетки не опознает. Только слегка.

Не успел Серега переварить фразу, как мир опрокинулся. Завалился подстреленным оленем набок. В правом ухе запищали стаи голодных таежных комаров, а на окружающее пространство внезапно опустилась ночь. Откровенно говоря, и до того в глазах темновато было, пользуясь терминологией фантастов – сумрак, но после переворота вселенной, вообще настал конец света. В прямом значении. Не видно ни зги, лишь смутные серые контуры продолговатых предметов стволами врастают в чернильно-черные небеса, да редкие звездочки порхают вокруг них.

Подлый поступок вселенной и исчезновение изображения настолько обидело Серегу, что он вознамерился всплакнуть о горькой своей судьбинушке и даже что-то провыл.

Жалостливое.

Вой не остался незамеченным.

– Рыжий, я же просил слегка! А ты ему долбанул с размаха, под стол аж залетел, бедолага… Тут не то что освежить память, последнюю отшиб. Вон, гляди, скулит…

– Нормально я ему… По касательной, как любимую женщину. Поскулит и перестанет.

– По касательной… Если ты так с любимой женщиной, то я ей сочувствую… Посмотри, башку он там не проломил? А то тогда шеф нам самим проломит…что-нибудь.

– Да целехонек он, смотри…

Какая-то неведомая сила – наверняка не божественная – извлекла Величева из темноты. Он снова прозрел и разглядел, что находится в родной кафешке…над столом. Сидит…или висит, сразу и не догадаешься. А напротив мельтешат смутно знакомая ряха и физиономия коренастого "беса".

– Па-ацаны, за чё ба-азар? – обрадовался смене обстановки Величев. Интерьер в темных тонах действовал на него угнетающе, а тут веселенькая атмосфера, добрые люди…

– Смотри-ка, точно в целости и сохранности, просто каскадер. Молодец, Рыжий, умеешь.

– Гарантия!

– Орел, – скептически усмехнулся Масальский. – Сдувайся, пока не лопнул. И давай заворачивай конфетку, к шефу пора.

– Что, прямо так?

– Нет, раком до Китая, твою мать!

– Но он же вообще в дугу! Как его к шефу тащить?

– На руках, блин!

– Да он там все ковры заблюет! Нам же потом и достанется, еще заставит чистить…

– Не заблюет. А заблюет – уберешь, не переломишься. И вообще не твоя забота. Твоя – взял и понес!

– …в рот…- выразил полноту чувств коренастый брюнет.

– И отключи его, а то в самом деле наблюет.

Вслушивавшийся с глубокомысленным видом в разговор двух незваных гостей, Серега весело икнул.

– Тебе что, ты стрелки перевел, крайнего назначил и весь в белом, а я в дерьме, – проворчал Рыжий, но указание Масальского выполнил в точности – аккуратным ударом в челюсть вырубил Величева, не дав упасть, сгреб его со стула, взвалил на плечо и потащил к выходу. Официанты с немым изумлением и тихим восторгом наблюдали, как "отключают" и уносят их работодателя, но благоразумно не вмешивались. Во-первых, за время работы они и не такое видали, а во-вторых, жизненный опыт, накопленный во время профессиональной деятельности, подсказывал, что встревать в чужие разборки не стоит. Если человека несут на плече, значит это кому-нибудь нужно. И мешать – себе дороже. Чревато членовредительством.

В целом транспортировка протекала успешно, лишь в дверях Рыжий зацепился головой Величева об косяк, но вынос тела данное прискорбное обстоятельство почти не задержало. Задержало другое.

В момент посадки в автомобиль Масальского осенило.

– Стой!

– Чего…стой?! – практически матом ответил Рыжий, утрамбовывающий Серегину тушу в тесноту заднего сиденья.

– Стой, говорю!

– …в рот!- не согласился Рыжий, но процесс утрамбовки приостановил.- И чего?

– А ведь ты прав, к шефу его везти в подобном состоянии не стоит.

– Я же говорил – наблюет.

– При чем здесь наблюет?- удивился Масальский.- Пусть хоть кишками харкает… Шеф с ним поговорить хотел, а как с таким…паштетом общаться. Он же двух слов не свяжет.

– И наблюет.

– Задолбал ты уже… Короче, план меняется. В офис мы его сию минуту не везем, а доставим через пару часов…

– Шеф же сказал немедленно.

– С шефом я созвонюсь, согласую. По-любому, от этого алкаша сейчас толку не будет. Надо его проветрить, освежить. Под душ засунуть, кофеем напоить или что там еще… Какие есть средства для быстрого протрезвления?

– Вытрезвитель.

– Рыжий!

– Еще башкой в унитаз макнуть – хорошо помогает.

– Вот ты его макать и будешь, юморист! Макать до тех пор, пока руки не отсохнут, понял!

– Костя, ладно, что ты завелся. Вон прохожие слушают… И чего ты у меня спрашиваешь, я что бухарик?

– А что, не пьешь что ли?!

– В меру. И не на работе.

– Угу,- скептически ухнул Масальский.- В общем, под душ, а потом к шефу. Нет, даже лучше – в бассейн. Точно, едем в сауну.

Вместо ответа главный Тумановский специалист по деликатным поручениям услышал площадную брань, в которой на литературность и цензурность претендовали только слово "рот" и предлоги "на" и "в". А потом с заднего сиденья автомобиля послышались глухие удары.

– Ты чего это?!- остолбенел Масальский.

Рыжий выпрыгнул из салона, отряхнул штанину и чуть ли не плачущим голосом пожаловался:

– Наблевал все-таки, скотина!

– Ты меня слышишь?!

Серега слышал. К сожалению.

Слышал, но, откровенно говоря, переваривал воспринятое органами слуха с трудом. Вообще не переваривал. Его тянуло…вывалить услышанное обратно. Вместе с остатками былой хандры.

Сдерживало только одно – Величев опасался, что Туманова до глубины души оскорбит подобный моветон, и он прикажет проветрить ему мозги.

Свинцом.

А в Серегиных мозгах и без столь радикального проветривания царил полный хаос. И это не считая болевых ощущений. Болело же у Велика буквально все. Каждая клеточка. Без преувеличения – до корней волос. Кости ломило, спину кололо, желудок выписывал азартные кренделя и норовил познакомиться то с кишками, то с наружной обстановкой. А голова…нет, о голове лучше не упоминать… Даже зад, о наличии в котором нервных окончаний, Величев и не ведал, ныл. Словно по пятой точке эскадрон кавалеристов проскакал. Хорошо хоть ныл не в тех местах, что…симпатичны лицам нетрадиционной ориентации, иначе впору заподозрить…страшное. Отморозки ведь кругом, куда не плюнь – подонки без стыда и совести; пока он валялся в беспамятстве, что угодно могли сотворить. Вплоть до глумления.

До такого не дошло. Кажется…

Впрочем, легче от этого становилось лишь на йоту. Серега и раньше, случалось, упивался до полного сумления, но чтобы ощущать себя в результате некоторого прояснения сознания столь хреново… простите, не было. Наверное, его пропустили через мясорубку, а фарш закатали в консервную банку. Величев смутно подозревал, что причина чудовищных ощущений- хотелось придумать более красочный эпитет, но мозги на гора выдавали в основном нечто примитивно-нецензурное – крылась в экстренном выведении из состояния, приближенного к нирване. Даже не выведения, а вытаскивании. За шкирку. Подробностей данной процедуры в памяти не сохранилось, но Велик припоминал, что по морде лупцевали, ледяной водой окатывали и какими-то таблетками кормили.

Садисты. А Масальский, вообще…

Полностью протрезвить Серегу добровольные борцы с зеленым змием не сумели, но добились того, что он очнулся и стал более-менее адекватно воспринимать свое место в подлунном мире. Настолько адекватно, что пожалел о прояснении сознания и поневоле позавидовал самому себе сколько-там-часовой давности. И он еще предавался хандре и печали, заливал коньяком горечь от безысходности. Наивный! Он еще не знал, что такое настоящая безысходность. Вот сейчас, когда его выворачивает от боли, а рухнуть пустым пыльным мешком на пол ему мешают вцепившиеся в руки "папины" церберы, которые только и ждут приказа, чтобы начать рвать исстрадавшееся Серегино тело на куски, он понял, что это – безысходность. И с чем ее едят.С кровью.

– Оглох что ли?!- стоящий у окна известный банкир и меценат повысил голос.

Величев воззрился на Туманова. Видеть шефа…бывшего шефа не на своем обычном месте – в кресле во главе стола, а стоящего у окна было…необычно. При иных обстоятельствах Серега бы сильно удивился, а так…на фоне прочих проблем – словно соринка в глазу.

– Прочистить уши? – поинтересовался громила, ласково поддерживающий Величева за левый локоток.

В нынешнем "разобранном" состоянии Серега соображал с трудом, рожал мысли медленнее, чем корова траву пережевывает, и ответить ни Туману, ни громиле не успел. Только уловил легкий кивок банкира, открыл рот…и взвыл, когда голова взорвалась Везувием. Или даже Кракатау. Из глаз покатились крупные "крокодильи" слезы, дыхание перехватило, мир вокруг окончательно потемнел. И до того Величев страдал…не по-детски, но боль равномерно распределялась по организму – с трудом терпеть удавалось, а тут вдруг сконцентрировалась в районе черепа, и подобное изменение… удручало. Нет, внушало ужас. Убивало.

Через пару тысячелетий окружающее пространство прояснилось, Везувий затих, и сквозь ватный слой воздуха донеслось:

– Теперь ты меня слышишь?

Величев поспешил несколько раз энергично кивнуть головой, стараясь абстрагироваться от взрывающихся в черепной коробке новых вулканов. Они вскипали и лопались в такт кивкам, но, слава богу, с куда меньшей силой, чем при инициированной громилой процедуре "прочищения ушей". Иначе Величев просто бы…склеил ласты.

– Замечательно, – Туманов оперся ладонями о подоконник, выглянул в окно, сокрушенно поцокал языком, словно сожалея о ценах…на фрукты, например, а затем резко развернулся к Сереге. – Замечательно, когда тебя слушают, а если еще и внимательно – просто сказка. Правильно, Константин?

– Так точно, шеф, – подтвердил откуда-то из-за Величевской спины Масальский. Если бы Серегу не переполняли…определенные чувства и ощущения, он бы непременно удивился, поскольку и не догадывался о присутствии Костика в кабинете.

Затаился, сволочь.

– Ты мне эту мусорскую отсебятину брось,- погрозил пальцем своему любимому церберу Туманов и вновь обратился к повисшему на "подлокотниках" Величеву: – Гадаешь, наверное, зачем я тебя из норы вытащил, да еще безбожно…уставшего? Не трясись, кровушку пускать не собираюсь, нужен пока живой и…относительно целый. Для начала, родной, пара вопросов…Скажи, зачем ты меня обманул при прошлом…свидании? Даже не обманул, а наплел с три короба, а я, дурак старый, уши развесил.

– А-а? – выдохнул Серега.

– Не помнишь? Ай-ай! Так и быть, освежу память. Не далее как три недели назад в этом самом кабинете ты меня уверял, что с Паровозом все организовано тип-топ. Только в деталях… шероховатости: Наташка сорвалась, хахаль ее тоже заховался, пришлось левого фраера с его женой цеплять и валить на острове. Говорил? Говорил. А за базаром следить надо…Фраер-то твой…- Туманов повернулся к Масальскому.- Стрельцов?

– Стрельцов.

– Ага, Стрельцов…по городу разгуливает, на допросы к следователю ходит. В натуре, фильм "Зловещие мертвецы". Ты меня уверял, что он жмур стопроцентный, башку ему вроде сжег, а реально выясняется, что липа. Нехорошо, Серж, ох, нехорошо. Объясниться не хочешь?

Серж хотел. Сильно хотел. До тошноты и головной боли. Собрав разбегающиеся мысли в кучу, а волю – в кулак, Величев надсадно прохрипел:

– Мы его…завалили, а потом…он исчез.

– Кто исчез? Стрельцов?

– Ну да, жмур.

– А он случайно не фокусник…Гарри…

– Поттер,- подсказал Масальский.

– Сам ты…- рыкнул на Костю Туманов…- Гудини. Его завалили, а он возьми, да исчезни. А потом еще и воскресни. Нет, даже не Гудини, а апостол какой-то.

– Я сам в непонятках… Ему перо в брюхо по самый хребет засадил, без вариантов должен был загнуться.

– Не загнулся. Жив, здоров, цветет и пахнет. В брюхо, говоришь…- Туманов покачал головой. – Странно. Месяца еще не прошло, а он уже на ногах. Или здоровье у мужика конское, или ты, Серж, мне опять туфту гонишь.

– Век воли не видать, не гоню!- каркнул Величев и чуть не перекрестился. Квадратные бойцы, держащие его под руки помешали. А то бы махнул крест щепотью.

– Ну-ну. Напомни, ты то самое перо с надписью и "пальчиками" куда дел?

– Там оставил! Прямо в грудине у "жмура". Мамой клянусь! Все как велено сделал.

– Да? – явно усомнился Туманов. – Уточни еще раз, а то я позабыл, откуда жмур обгорелый взялся?

– Так, типа…это…- Серега растерялся. Сказать правду означало вызвать гнев Туманова – "на прошлом свидании" он действительно шефу столько наплел, что не унести. Между тем и снова врать тоже опасался, со Стрельцовым вон как нехорошо получилось, клялся-божился, что завалили, а тот живехонек. И никто труп не спер, сам, видно, очухался и уполз. Химик, гнида, место ни хрена не осмотрел, хотя говорил, что каждый куст прочесал. Эх, надо было сразу Туману все рассказать, и дебилу ведь ясно, что о "сбежавшем" жмуре трепанет кто-нибудь. Сейчас же и правду-матку резать поздно, и сочинять басни боязно. К тому же дельные мысли по поводу красивого и наглого вранья в голову не лезли. Весь объем черепной коробки занимала пустота, "вата", посторонние шумы, и впихнуть туда что-то еще… Мысли, конечно, появлялись, но не дельные, а судорожные и отвлеченные.

– Так, типа, что? – прервал затягивающуюся паузу ядовитой репликой Туманов.

– Это…Андрюха Кривой…

– Кривой?!

– …его приволок, – вывернулся Серега. – Мужик, прохожий, типа. Шараборился там, мельтешил на берегу. И вроде видел, как мы Стрельцова раскладывали, ну и пришлось его тоже валить. А что это за черт, я не в курсах. Там суматоха, типа, была, все дела…

– Да?- ухмыльнулся Алексей Михайлович.- Сережа, ты сам-то хоть понимаешь, какой порожняк гонишь? Это же бред полный. Такой брехни я с рождения не слышал.

– И я тоже, – поддержал шефа Масальский.

Серегины "сопровождающие" ничего не сказали, но молчали весьма красноречиво.

– Ладно, тут мы пока замнем для ясности, не хочешь по чесноку, не надо, потом разберемся. У меня к тебе, Сереженька, будет просьбочка маленькая. Не откажешь по старой дружбе?

Стало совсем плохо. Мало того, что Туманов фактически уличил его во лжи и намекнул, что разборки откладывает на будущее, еще и заговорил ласково. Когда "папа" начинал петь елейным тоном, употребляя слова в уменьшительно-ласкательном варианте, дело пахло керосином. Для того, к кому Туман ласково обращался – в первую очередь. Невзирая на уверения о нежелании пускать "кровушку", от пролития ее в изрядных количествах "папа" никогда не отказывался. Серега ощутил себя без пяти минут покойником и, хватаясь за последнюю соломинку надежды, замотал головой. Замотал еще более энергично, чем кивал пять минут назад, наплевав на "вулканы" и прочие стихийные бедствия внутри организма. Дабы никого не спровоцировать на… незамедлительную организацию еще более жестоких страданий данного организма. Чай, он не казенный. По сравнению со столь экспрессивным вращением той частью тела, которую особо одаренные личности использовали по прямому назначению – для загрузки провианта, а другие – менее одаренные – для высшей нервной деятельности, эскапады молодого бодливого бычка, отгоняющего назойливых мух, серьезно проигрывали в качестве. Такого уровня бодрости и самозабвенности бычку не достичь никогда. Разве что на корриде. Даже один из "подлокотников" всполошился. На сей раз тот, что справа. С ним Серега где-то уже сталкивался, по крайней мере, погоняло припомнил – Рыжий. Он тряхнул Величева за рукав и сурово рявкнул:

– А ну тихо!

Хотя мотание головой особым шумом вроде бы не сопровождалось, Серега рекомендации "правого подлокотника" последовал – уровень экспрессивности и амплитуду вращения снизил.

– Чего башкортостаном крутишь? Неужели не хочешь мне в просьбе малой пособить? – прищурился Туманов.

– Нет, хочу.

– Молодец, правильный ход мысли, – похвалил Велика "папа".- И ответ правильный. Потому как, если ответ неправильный, то…сам понимаешь, придется принять соответствующие меры. И одним нормальным пацаном в этом мире, – Туманов воздел руки к потолку, – станет меньше. Кстати, мне, вообще, тут кое-кто советовал, на уши припадал, тебя списать вчистую. Ведь облажался ты конкретно, тему запорол. А я тебя простил и не списал. За былые заслуги простил. Даже точку твою не тронул. Так что цени, Велик, мое великодушие…Ладно, все это лирика, а диспозиция у нас следующая. Следак, который дело ведет по тем жмурам, что ты на острове накрошил, трудный, общаться с ним…невозможно. Вместо того чтобы Паровоза на шконку отправить, он роет… непонятно где и зачем. Да ты в теме… Копает, вынюхивает, людей на допросы таскает. И до тебя очередь дошла. Один из твоих придурков на квартире убитой бабы наследил, пальчики оставил. И ты это просохатил… Кстати, за что придурка завалил?

– Какого?

– Не строй из себя хористку! Какого – Кривого!

– Не валил я его. Он куда-то из города сдернул.

– Да ты что?! – продемонстрировал изумление Туманов. – И куда, если не секрет? В деревню к теще на блины? Или в край вечных снов, где всегда весело и красиво? А по пути рукоятью ствола темечко почесал, башку облил бензином и в костер прыгнул?

"Алик, гнида, сдал!"- догадался Велик. Кроме него некому, об убийстве Никитина, помимо Величева, знал только он – единственный очевидец. Пацанам Серега скормил сказку о том, что Кривой сдернул из города, поскольку его мусора ищут. И Туманов до сего дня судьбой одного из своих "быков" не интересовался, свалил и свалил. Тем более, Андрей был пацаном тревожным, с проблемами по части головы, в связи с чем корешей настоящих не завел. И вдруг "папа" оказывается в курсе… того, кого Серега определил на роль второго жмура… Не помог показ свежевырытой могилы, сдал его Алик с потрохами. Сдал, как стеклотару.

Деваться некуда, надо и тут признаваться.

– Он по жизни отмороженный на всю голову…был, и с бабой накосячил, и…это, тему, типа, запорол. Пришлось кончать.

– Тогда уж не по жизни, а по смерти отмороженный…был, – усмехнулся Туманов и сам собой восхитился.- Да я почти поэт! Нет, тянет меня сегодня на лирику, может, съел что-нибудь?…

– Устриц, – подал голос Масальский.

"Папа" укоризненно посмотрел на начальника охраны и вновь обратился к Величеву:

– Что, ты говоришь, он с бабой не так сделал?

– Трахнул, а она, типа, загнулась.

– Сходится. Не врешь… А Кривого, значит, кончил… Мне, Сережа, тоже в свете свежих новостей было бы проще тебя закопать, обрубить концы и на гражданской панихиде всплакнуть по корифану, но… последнее время я что-то добрый. Даже слишком. Себя не узнаю. К тому же в прокуратуре могут удивиться, почему это мои люди стали дохнуть, как мухи. Поэтому сочтем наказание условным. Будешь паинькой, будешь жить, и никто тебя пальцем не тронет. Не будешь паинькой, то…вообще не будешь. А до того помучаешься слегка. Или не слегка. Диспозиция ясна?

Утвердительный ответ не заставил ждать.

– Для начала собственные косяки замажешь. То, что ты Кривого завалил – твои проблемы, может, и правильно сделал. Но из-за того, что он пальчики на хате оставил, следак горит желанием с ним и с его друганами пообщаться. А поскольку Кривой числится у них пропавшим без вести, то общаться он будет с друзьями. Например, с тобой. И не только с тобой, кстати. Даже на меня, поговаривают, замахивается, хоть я Кривому ни с какого бока не корифан. В ближайшие дни прокурор области из отпуска вернется, и дело у этого следака отберут, но пока он… роет и роет, крот. В общем, если он успеет тебе на хвост упасть, а упасть он, видимо, успеет, придется с ним общаться. И на вопросы неудобные отвечать. Есть вариант, конечно, тебя спрятать временно…или насовсем, но двое пропавших – уже слишком. Не стоит прокурорских и ментовских псов дразнить без повода. Перед выборами у меня и без того головняков выше крыши. Так что придется тебе к следаку сходить и с ним мило побеседовать. А чтобы ты там ничего лишнего не вякнул, к допросу подготовишься. Ясно?

Несмотря на то, что Величев не понял, каким именно образом нужно готовиться к допросу, он утвердительно кивнул и изобразил на лице полное понимание и одобрение. Благо, что Туманов уточнил, что от Сереги требуется.

– Когда протрезвеешь, ребята тебя к Денисюку доставят, он и проведет…тренинг. Все, гуляйте!

– Шеф, а сейчас куда его?

– Куда угодно. Лишь бы у меня в кабинете глаза не мозолил, воздух не озонировал.

– А если сразу к Денисюку?

– Давай.

Только когда Величева вывели из Тумановского кабинета, как дорогого гостя – под белы рученьки, до него дошло, чего от него хочет "папа". И чтобы он не "попросил", надо исполнять. Жить-то хочется… Велик вдруг отметил, что едва ли не впервые во время "совещания" у шефа его не посещали сладкие грезы о нанесении Туманову телесных повреждений. То ли не выветрившийся до конца хмель тому виной, то ли терзающая тело и душу боль, то ли страх, то ли еще что, но общение с "папой" ни одна фантазия, в которой Серега плясал бы на спине банкира и мецената, не скрасила.

Проводив глазами группу "доставки", Туманов кивнул Масальскому на диван:

– Чего стоишь столбом… садись.

– И так днями сижу, скоро задница мозолями порастет…

– Садись.

Пожав плечами – мол, как прикажете, барин, – Масальский продефилировал к дивану.

– Костя, что думаешь?…

– О нем? – Масальский двинул бровями в сторону дверей, за которыми только что скрылся Величев и его сопровождающие.

– О нем тоже.

– А что тут думать… плохой Велик стал. Мутный тип. После того как пацанов у него забрали, вообще неизвестно чего от него ждать. На Кривого гонит, а сам отморозок похлеще. И бухает Велик…по-черному. Мы его еле откачали. А пьяному язык за зубами держать… – Константин скептически пожал губы…- еще сболтнет кому-нибудь, что не следует. Проблемный кадр…

– Проблемный, это точно,- согласился Туманов. – Как думаешь, "перо" он куда-то посеял или это следак комбинации крутит? В деле-то другой нож…

– Фортелей следака исключать нельзя, но больше похоже, что Велик… С башкой он явно не дружит. Может, его поспрошать хорошенько?

– А толку? Он себя-то не помнит. Да и смысла нет, Паровоза пристягнуть к "жмурам" уже не получится. Ножика такого больше нет. Зачищать вопрос надо…

Масальский согласно кивнул.

– Мне кажется, Кривой по корешу уже соскучился. По-хорошему его бы сейчас, – Алексей Михайлович изобразил указательным и средним пальцами правой руки "стригущие ножницы", – к приятелю бы и отправить, но и без того…

"Папа" оборвал фразу. Он так делал довольно часто из-за опасения, что его могут "прослушивать" и "записывать". И хотя кабинет и приемная банкира (а еще комната отдыха, квартира, загородный дом, две дачи и еще с десяток помещений) были оснащены новейшим оборудованием, специально предназначенным для предотвращения "прослушки", и постоянно проверялись службой безопасности на предмет наличия "жучков", Туманов считал, что перестраховка не повредит. Даже в собственном кабинете он предпочитал недоговорить, намекнуть, донести информацию жестом, но не употреблять прямые и недвусмысленные речевые обороты, которые могли бы послужить основанием для обвинения Алексея Михайловича в…чем-то предосудительном. При этом регулярно забывался и то поминал всуе "жмуров", то приказывал "бока намять" или "ласты оборвать".

Несмотря на то, что Костя не одобрял (в душе) параноидальные замашки "папы", но к подобной манере общения давно привык, смирился и научился понимать намеки, недомолвки, жесты. Прекрасно понял он шефа и теперь. До выборов лишнее внимание органов Туманову – как собаке репей. Для сотрудников УБОПа не секрет, кто под "папой" ходит, и если его люди будут гибнуть один за другим, то…возникнут вопросы. Острые и вредные для нервной системы.

– Так что, Костик ты за Сержем пригляди пока. Без резких движений. А потом…

– Угу. Приглядим.

– А по этому…Стрельцову… считаешь, по нему проблем не будет?

– Вряд ли. Велик божился, что они в масках были и лиц не открывали. Только Митяя без маски видел, но его, помните, сразу в Белоруссию к родне отправили. Значит, узнать он никого не сможет.

– Не факт. Белоруссия далеко, конечно, но ты думаешь, у ментов Митяевского портрета нет?

– Сомневаюсь. Митяй несудимый, чего бы его портретам в мусарне делать. Да и не того полета он птица. Может только в УБОПе, и то…Да и пусть у ментов целый альбом Митяевских фото – толку с него? Это же догадаться еще надо фото показать…кому следует. С какого перепуга ментам именно за Митяя цепляться? Оснований нет, связи со Стрельцовым – тоже. При чем тут Митяй, таких тысячи…

– Успокоил…красноречивый. Ишь понес, как прокурор. "Оснований нет"… – передразнил Костю Туманов. – Если ты прав, и он никого не видел, то…одной заботой меньше.

Масальский вновь пожал плечами.

– Я со слов Велика рассуждаю… Он, похоже, не соврал. Если бы Стрельцов кого-нибудь узнал, у нас бы… аукнулось. Хотя верить Велику тоже…стремно, поэтому я на всякий случай остальных пацанов, которые с ним по этой теме работали, из города убрал. В отпуск на курорт. А потом их можно в командировку засунуть. В Нефтегорск или еще куда.

– Ты чего это самодеятельностью занимаешься? – нахмурил брови Туманов.

Костя побледнел, вскочил с дивана и принялся оправдываться:

– Алексей Михайлович, я хотел сказать, но…выборы, Вам некогда… Помните, на прошлой неделе приходил…

– Успокойся! И сядь, не мельтеши! – Туманов взмахом руки заставил Масальского вновь опуститься на диван.- Молодец, что убрал. Но в следующий раз согласовывай.

– А я согласовал…с Денисюком. И Митяя же Вы сами…

– Именно что Митяя и сам. Со мно-ой надо согласовывать! Выборы – не выборы, а десять минут выкрою. Понятно?

– Да, Алексей Михайлович, впредь…только с Вами.

– То-то… А в целом правильно сделал. Серегины пацаны реально в городе пока не нужны. Глаза еще тут будут мозолить своими пропитыми рожами, меня… дискредитировать. Тем более, они с Великом в корешах, а если мы по нему решаем, то…вдруг взбрыкнет кто. Мне это надо?

– Не взбрыкнут, – возразил Костя. – У Величева один дружбан – Митяй, остальные… быки. А Митяй надолго в братском государстве зависнет. И лечения ему еще не на один месяц.

– Какого лечения?

– Ему голову чудак этот проломил…

– Чудак?…

– Стрельцов. Величев же рассказывал… Его в Беларусь и отправили, чтобы здесь по больницам не отсвечивал.

– Ах, да, припоминаю. Лицевая кость, кажется, сломана. Прекрасно, пусть лечится, когда понадобится, отзовем… Молодец мужик!- Туманов усмехнулся. – Такому борову башку проломил. В прежние времена я бы к нему присмотрелся…- голос Алексея Михайловича дрогнул от внезапного приступа ностальгии по "прежним временам". – А за Сержем, Костя, ты присмотри.

– Паспорт у Вас с собой?

Проинструктированный надлежащим образом (от полученных поучений и инструкций ныли уши и голова) Серега, полез в карман брюк и протянул следователю документ, которым еще Владимир Владимирович гордился. Правда, не президент и премьер, а поэт, тот, кто по образному выражению еще одного Владимира, "лег виском на дуло". Величев в отличие от поэта восторга от обладания указанным документом не испытывал. Ни внешний вид – потрепанный, помятый, ни внутреннее содержание – гражданство одной огромной, но экономически неразвитой державы, Серегу не вдохновляли. Куда с большим пиететом он бы извлек из кармана паспорт, например…гражданина Британской империи.

Следователь забрал документ, раскрыл и прочитал:

– Величев Сергей Васильевич, тысяча девятьсот семьдесят девятого года рождения… фактически проживаете по месту регистрации?

– Что?…

– Живете там же, где прописаны?

– Да, там же.

– Спасибо, возьмите, – следователь протянул паспорт обратно Величеву. – Место работы?

– Не работаю…временно.

– Телефон, домашний или сотовый.

Серега продиктовал номер мобильника.

– Непогашенные судимости есть?

– Э-э…- растерялся Велик.

– Пишем: нет, – следователь выбил короткую дробь на клавиатуре компьютера и перевел взгляд с монитора на Величева. – Сергей Васильевич, я Вас вызвал для того, чтобы допросить…в качестве свидетеля. – Пауза перед словом "свидетеля" была крошечной, но Велик ее уловил, и ему…она не понравилась. Не то, чтобы он испугался – человеку, прошедшему суровую школу "теплых" бесед с "папой", бояться какого-то несчастного следака глупо, – но насторожился.

Казалось бы, что может сделать этот прокурорский чинуша Сереге? Пригрозить уголовной ответственностью? Очень страшно! Ха-ха. Засадить в камеру и отдать операм для выбивания показаний? Бесполезно. Островных жмуров на Величева не повесить, улик против него нет, сдавать он никого не собирается и даже без вмешательства всемогущего Тумана (как выяснилось – почти всемогущего) в скором времени выйдет на волю. Денег на адвоката хватит. А если еще Туманов вмешается – ныне, конечно, судьба Велика ему по барабану, но сам ведь говорил, что прокурора области ждет и так далее, – то Серега не просто выйдет, а пробкой вылетит. Да и вообще, будь у мусоров против него что-нибудь серьезное, его бы повесткой не вызывали, опера привезли бы в наручниках и начали бы мытарить сразу, без предисловий и излишних паспортных церемоний. Определенный опыт в данной области у Велика имелся: когда его по хулиганке принимали, с ним никто не расшаркивался, взяли за хобот и кинули в обезьянник, а потом подняли и опера ему все ребра пересчитали, дабы он явку с повинной сочинил. И так мутузили, сволочи, что синяков не осталось. Правда, когда он уже под "папой" работал и залетал, как например, за хранение ствола, с ним повежливее обращались, но без рукоприкладства все равно не обходилось. Потому бояться вроде бы не стоило, нет у органов против Сереги ничего.

Вместе с тем была в словах следователя какая-то неявная завуалированная угроза. Нет, неспроста жучила в синем мундире паузу микроскопическую сделал, неспроста. Намекает гад на то, что в качестве свидетеля допрашивает его…пока, а потом…в другом качестве допрашивать будет. И еще некий подводный смысл почудился Велику в словах следователя…

Менты – ребята коварные. Издержки работы. Даже кинофильмы о подлости оперов сняты. Классический пример – незабвенный Жиглов из знаменитой многосерийки Говорухина. Как он щипача Копченого, полагавшего, что нет у "начальника против него методов", разубедил. Подставил на раз-два. Так то в советском кино, где все приукрашивали, представляли в розовом цвете, а в жизни, тем более – нынешней, менты вообще ничем не гнушаются; и наркоты могут в карман подбросить, и ствол паленый в тачку, и вещи краденные – на хату. И еще много чего – фантазия у ментов богатая.

О ментовской подлости Сереге сразу после слов следователя вспомнилось. Вспомнилось и показалось, что следак ему какую-то дрянную поставу приготовил. Он хоть и не мент, а прокурорский, но одна холера – органы. Если им надо человека на нары упечь, они для этого в лепешку расшибутся, будь то хоть опер, хоть следак, ментовской или прокурорский. И Серега вдруг подумал, что этот короед в мундире вполне способен подкинуть ему улику по "мокрухе". И тогда – амба.

Не дай бог, повесят на Серегу обеих жмуров (тут бы и одного за глаза хватило), а это сто пятая УК, часть вторая – едва ли не самая гнилая статья в уголовном кодексе. Хуже только терроризм да измена Родине. По таким статьям, как ни отмазывайся, суд срок влепит на всю катушку…по самые гланды: двадцатник, а то и четвертак. Спасибо просвещенной Европе и прежнему правительству, весьма чуткому к мнению разных франков и англосаксов; в начале девяностых за подобные дела вообще лоб зеленкой мазали. Чуть что – к стенке ставили. Хотя лично для Величева разницы нема. С его брезгливостью и характером он столько лет на киче не протянет. Так что если следак подставу задумал, то судьба Серегу ждет горькая. Прощай молодость, а то и жизнь.

От столь радужной перспективы…дух захватило. Велику, в голове которого все упомянутые расклады прокрутились почти мгновенно, окончательно "похорошело". Он полностью еще от многодневного запоя не оправился, а тут…эдакие переживания. Однако низложенный бригадир справился с эмоциями и вымученно пошутил.

– Свидетелем еще не приходилось…

– Я рад, что Вы знакомы с творчеством Гайдая, но давайте пока обойдемся без юмора, – не поддержал шутливый тон допрашиваемого следователь. – Давайте серьезно…

Величев изобразил на лице нечто в духе: "Командир, тебе виднее", еще больше уверившись в том, что следак некую бяку замыслил.

– Давайте. Кстати, а по какому делу меня вызвали?

– Не догадываетесь?

– Вообще, ни ухом, ни рылом.

– А если вспомнить: может, где-то присутствовали, что-то видели, что-то делали?

– Бросьте Вы свои штучки, ничего я не видел и нигде, типа, не присутствовал! – возмутился Серега

Следователь недоверчиво хмыкнул и осклабился:

– Если нигде, то извините. Дабы удовлетворить Ваше законное любопытство, поясняю, что я расследую уголовное дело, возбужденное по факту убийства двух лиц, трупы которых были обнаружены на острове Гладышева. Вы удовлетворены, Сергей Васильевич?

– А я тут причём!?

– Не надо нервничать. Надеюсь, что… хм… непосредственного отношения к убийству Вы не имеете, иначе я допрашивал бы Вас в другом качестве. Необходимо прояснить кое-что…

– Я не при делах, и прояснять мне нечего! С роду мокрухами не занимался, – довольно убедительно соврал Величев.

Следователь такое отношение к "мокрым делам" одобрил:

– Очень хорошо. И не занимайтесь. И давайте сразу условимся: я спрашиваю, Вы отвечаете. А комментировать мои слова или эмоции проявлять не нужно. Договорились?

– Договорились.

– О том, что нужно говорить правду знаете? Вы человек опытный, должны знать. А если нет, то я Вас предупреждаю об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний, потом в протоколе распишитесь,- прокурорские пальцы угрожающе зависли над клавиатурой.- Фамилия Никитин Вам о чем-нибудь говорит?

– Никитин?…- Денисюк говорил, что сразу "вспоминать" не стоит, надо немного "подумать".

– Никитин Андрей Иванович.

– Андрюха Кривой что ли?

– Он самый.

– Знаю, конечно.

– Хорошо. Давно с ним знакомы?

– Не помню, лет, типа, десять…может, больше, может, меньше.

– Запишем: около десяти лет, – следователь постучал пальцем по клавишам.- Какие у Вас с Никитиным отношения?

– У меня?… Ну, это, типа, кореша. То есть, типа, дружеские… Отдыхаем вместе, то, сё…

– Конфликты были?

– Да нет. Что мне с ним делить. Не жена, типа… Случалось, конечно, но…по мелочи.

– Что случалось и что значит по мелочи?

– Ну, конфликты, типа. Да и не конфликты, одно название. Потолкаемся, типа, да разойдемся… Так Андрюха со всеми подряд сцеплялся, даже с милицией мог…

– Сергей Васильевич, а почему Вы в прошедшем времени о своем друге говорите: "…сцеплялся, мог…"? Сейчас не может что ли? – следователь оторвался от экрана и воззрился на Величева.

Холод межпланетной пустоты обжег внутренние органы и заставил их сжаться. "Вот, блин, засада", – чертыхнулся про себя Серега. Недаром говорят: язык твой – враг твой. А ведь Денисюк предупреждал…со следаком ухо нужно держать востро.

– Ну, это… просто сказал, типа, к слову пришлось… Я вообще насчет правильных слов и выражений не очень… И сами ведь вопрос задали в прошедшем времени, – нашелся Величев.- Если хотите, я и в настоящем могу сказать, и в будущем…

– Не надо, – следователь снова приник к монитору.- А когда Вы последний раз Никитина видели?

– Да как сказать… давненько. Или не очень…Типа, несколько недель.

– Точнее можете сказать? Неделя, две, три? Месяц?

– Ну, не месяц… Недели две… или три, точно не помню.

– Как же так, не помните, когда друга последний раз видели? – ехидно улыбнулся следователь.

– А что, мне дни считать?

– Странно, ведь не год прошел. Я, например, прекрасно помню, когда и с кем из друзей за последний месяц встречался.

– Нечего странного…- Величев решил, что настала пора признаваться – в соответствии с "рекомендациями" – в мелких прегрешениях: его слова будут казаться более правдоподобными и списать любые противоречия и недомолвки можно на провалы в памяти, случившиеся из-за "болезненного состояния". – Пил я…

– В смысле?…

– Ну, в смысле – в последнее время выпивал я сильно. Ушел, типа, в штопор…

– Интересно. А сильно, это как? То есть, – уточнил следователь, видя недоумение допрашиваемого, – если я правильно понял, Вы в запой ушли?

– Ну да, я же говорю: в штопор. Дней десять не просыхал, только вчера, типа, соскочил. До сих пор подбрасывает.

– Сергей Васильевич, не стоит так злоупотреблять. Алкоголь разрушительно действует на печень. И на мозг – тоже не очень благотворно, Вы уже кое-что забывать стали, – серьезно произнес следователь.

"Издевается, паскуда прокурорская", – догадался Серега, но что ответить на укол собеседника не нашелся. Высказывание в духе: "Сам-то ведь тоже пьешь, собака!" ни к чему хорошему бы не привело. Поэтому Величев благоразумно промолчал.

Следователь оценил сдержанность "свидетеля" и плохо завуалированные подзуживания прекратил.

– Давайте вернемся к нашим…вопросам.

Прокурорский пиджак мурыжил Величева без устали. Вопросы задавал разнообразные, от биографических до почти интимных, однако больше всего интересовался Никитиным. Спрашивал о том, с кем Кривой дружбу водил, с кем враждовал, какой у него характер и тому подобную муру. Иногда озадачивал скользкими намеками, касающимися "мокрухи", а иногда между делом, словно удочку, "закидывал" Величеву вопросы, на первый взгляд не имеющие особого значения, но…специфические. Какие-то гладкие, туманные, типично прокурорские, с закавыкой, Серега ни один из них дословно и воспроизвести бы не сумел. Ответить все же сподобился, спасибо Денисюку, тоже обтекаемо и со ссылкой на плохую память. А на намеки Велик обижаться не смел, изображая смирение и готовность сотрудничать с прокуратурой.

Через три часа вопросы иссякли. Знаменуя окончание допроса, заурчал принтер и принялся выплевывать из чрева распечатанные листы. Шум компьютерной техники и шелест бумаги обрадовал Серегу больше, чем последний школьный звонок завзятого хулигана и двоечника. Допрашиваться, пусть даже и свидетелем – занятие не самое приятное, к тому же Величев сильно нервничал, подсознательно ожидая от прокурорской морды какой-нибудь гадости, на которые ребята из органов горазды. Например, объявления о том, что Серегин статус меняется, из свидетелей он переходит разряд подозреваемых и задерживается, по обыкновению, "до выяснения" на двое суток. Для начала. И понесется телега по ухабам: арест, "разговоры по душам" с оперативниками, пресс-хата и прочее. Короче, вилы.

Даже после того как Велик подписал протокол – пока все завизируешь, рука отсохнет – и попрощался, а следователь пожелал ему всего хорошего, расслабиться не получилось. Слишком елейным голосом было высказано пожелание. Столько "хорошего" не пережить, не пережевать. Сказал – будто в спину выстрелил, у Сереги от мрачных предчувствий под ложечкой засосало и ладони вспотели.

Однако конвой его за дверью с наручниками не ждал, опера на входе не приняли…

Только на крыльце здания прокуратуры Серегу окончательно отпустило. Воротник рубашки перестал играть роль петли и разжал смертельную хватку, дышать стало чуть легче.

Дай бог, и жить теперь станет легче.

Отпустив Величева, Данилец сунул протокол допроса в уже довольно пухлую папку с уголовным делом и вздохнул. По этому "свидетелю" тюремная камера даже не плакала, а рыдала горючими слезами, но доказательств его вины пока никаких не было. Пока не было.

О том, что бравые парни из ОПГ Туманова – не агнцы безвинные, Игорь Юрьевич и прежде догадывался, чай, не первый день на следственной работе, но впечатления, полученные при личной встрече, убедили его в этом окончательно и бесповоротно. Более того, у Данильца возникло подозрение, что свидетель, от которого, кстати, разило как от винной бочки, специфической наружности и с характерной лексикой очень неплохо осведомлен о происшествии на острове Гладышева. И не только осведомлен, а напрямую причастен. Возможно, даже сам убивал или помогал убивать.

Указанные выводы сделал бы и менее опытный следователь, они напрашивались; поведение Величева, его слова и недомолвки прямо-таки наталкивали на мысль о том, что рыло у "свидетеля" в пушку. Причем подобное умозаключение возникло у Данильца в начале допроса, едва он услышал ответы на первые серьезные вопросы, которые не касались сведений о личности. Во-первых, Величев сильно нервничал, у него тряслись руки, он потел и ерзал на стуле, словно налим по льду. И на похмелье его состояние Данилец списывать бы не стал. Интуиция подсказывала, что не в последствиях неумеренного употребления горячительных напитков дело.

Во-вторых, на вопросы, непосредственно затрагивающее происшествие, а также связанные с личностью предполагаемого преступника – Никитина, Величев отвечал размыто, тщательно подбирая слова и делая паузы, как будто вспоминая заученный текст.

И ежу понятно, что гражданин Величев основательно подготовился к визиту в прокуратуру и заранее отрепетировал собственные ответы, а повидавшему виды следователю – и подавно. Спрашивается, зачем примерному законопослушному горожанину, не замешанному ни в чем предосудительном, готовить речи, репетировать фразы? Правильно, незачем. Значит, господин Величев не очень законопослушен и в чем-то предосудительном замешан. И не в каких-то отвлеченных аферах, а во вполне конкретном преступлении – убийстве на острове Гладышева. И к похищению Стрельцова наверняка причастен; тот в допросе упоминал, что главарь похитителей через раз вставлял слово-связку "типа". В двух местах сходится: то, что главарь – Велик – у Туманова не в быках, а в бригадирах ходит, плюс пресловутое слово-связка. Не доказательства, конечно, по таким основаниям в ИВС не посадишь, скорее, домыслы, но очень похожие на правду. По-хорошему надо бы опознание по голосу провести, Стрельцов говорил, что может узнать, но…не факт, что опознает. Устраивать же официальное следственное действие со столь непредсказуемыми результатами не хотелось – всю рыбу распугать можно, и крупную, и мелкую.

Эх, провести бы опознание негласно и неофициально. Допросить Величева, а Стрельцова расположить в соседнем помещении, чтобы послушал, вспомнил. Но, как говорится, технические возможности… Остается завидовать героям голливудских боевиков. Судя по кинофильмам в США каждый полицейский участок специальными комнатами с затемненными стеклами-зеркалами оборудован. Врут, наверное, не каждый участок, однако у нас вообще…Нет, скорее всего, где-то есть, в ФСБ, например, или в Москве, но пользуясь терминологией товарища Саахова, не в нашем районе. Данилец знал это точно.

Придется обойтись без опознания. Пока.

В любом случае допрос принес свои плоды и позволил сделать кое-какие выводы. Помимо прочего, Игорь Юрьевич, еще до допроса числивший Величева в потенциальных подозреваемых, по окончании следственного действия мысленно перевел гражданина Велика в разряд главного претендента на роль преступника. И не только похитителя Стрельцова, но и убийцы. Руководствовался следователь логикой и интуицией старой ищейки. Неоднократные оговорки Величева, когда ответы о Никитине звучали в прошедшем времени, навели Данильца на мысль о том, что человека по прозвищу "Кривой" уже нет в живых. И смерть его, учитывая возраст, здоровье и род занятий, наверняка была насильственной. Величев о данном прискорбном факте знает, потому и путается во временах. Если принять указанный посыл за истинный, то возникает вопрос: откуда Величев знает о смерти дружка и соратника по ОПГ? Скорее всего, опять же учитывая совокупность обстоятельств, был очевидцем или участником убиения, а не слышал от соседей по подъезду. Все это Игорю Юрьевичу подсказывала логика.

Далее следовали сплошные догадки, основанные на чутье, за которые, впрочем, Данилец был готов поручиться… прокурорской карьерой. Пресловутая интуиция вопила иерихонской трубой о том, что это именно Величев убил Никитина. Логика и здесь присутствовала, но в мизерном количестве. Ссорился Величев с Никитиным, конфликтовал, соответственно, прикончить дружка в процессе ссоры или драки вполне мог. Или, например, провинился Никитин серьезно, и Туманов приказал его убрать.

То, что его выводы по меньшей мере натянуты, Игорь Юрьевич осознавал. Даже если Никитина и нет в живых, случиться с ним могло, что угодно. Трамвай переехал, кирпич на голову упал, башенным краном придавило, сухарь в глотке застрял, ядовитыми грибами отравился, внезапный инфаркт настиг, с балкона девятого этажа свалился – выбирай на вкус. Да и в убийцы, буде акт умерщвления состоялся, записывай кого хочешь; порыться в Никитинском грязном белье – там такие подозреваемые найдутся, хоть на доску почета знатных душегубов вывешивай. Любой третьеклассник разнес бы выкладки Данильца в пух и прах, но чутье…

Чутье, не ведало сомнений. Никитина убили, и убил его Величев. Убил, в землю закопал и надпись написал…

Доказательства бы еще добыть, зацепки какие найти, если дадут нормально работать, конечно. А если Никитина убрали, то ниточка с отпечатками оборвалась, и тогда к Тумановским ребятам подкопаться будет очень сложно. Надежда на опоздание по голосу слабая, и спешить с ним не стоит. Даже если опознание состоится, то Величева можно привлекать за похищение человека и за покушение на убийство Стрельцова, но что тогда делать с двумя трупами? На кого их вешать? Величев – калач тертый, вполне способен упереться и уйти в "несознанку", и никакие пресс-хаты не спасут. Да и крупная рыба уплывет.

Еще есть вероятность, что после допроса Величев засуетится, где-нибудь допустит ошибку, даст шанс получить улики против ближайшего окружения депутата и кандидата в мэры (об уликах против самого Туманова Игорь Юрьевич и не мечтал). И на это Данилец рассчитывал больше. Пусть Величев только совершит прокол, а о том, чтобы это не осталось незамеченным, следователь позаботился заранее. Данилец попросил знакомых оперов из УБОПа проследить за господином Величевым и выведать, что он будет делать после посещения прокуратуры. Попросил не официально, а, как говорится, "по старой дружбе". В противном случае утечки не миновать – раз у Туманова выходы на прокуроров имеются, то сольют информацию господину депутату в два счета. Оперативники обещали помочь. Туманов и его присные им давно поперек гола встали, к тому же бороться с преступными группами являлось, выражаясь высоким штилем, их служебной обязанностью и священным долгом. Обещали не только организовать наружное наблюдение, но и внесудебную прослушку телефонов, о чем Данилец не заикался – наглости не набрался, и даже поклялись не уведомлять об этом собственное начальство.

Жест Игорь Юрьевич оценил. Опера серьезно рисковали, ведь подобные действия граничили с должностным преступлением, и если о самодеятельности ребят из УБОПа станет известно милицейскому начальству или прокурорским чинам, по головке их никто не погладит. Напротив, постараются головы оперативникам оторвать. Или открутить, что одинаково приятно. Вместе с тем приемлемая альтернатива отсутствовала. Получение согласия на прослушивание телефонов от суда или уведомление руководства УБОПа о наружном наблюдении автоматически лишали смысла любую акцию оперативников. По тем же самым причинам – из суда и из руководства УВД очень высока вероятность утечки информации.

Авось парням из УБОПа повезет, но лучше бы Никитин был жив. Тогда его найти, прижать и расколоть вполне реально, и не таких жуков из нор вытаскивали и на показания разводили. Тем паче есть чем на психику давить. Отпечатки на месте преступления – это вам не противогаз в сейфе, хотя и противогаз иногда…тоже способствует искреннему раскаянию и написанию явки с повинной. Живой Никитин, ох, как бы пригодился, а в качестве трупа он разве что Кондратьеву понадобится для прикрытия собственной…пятой точки: не установят иных фигурантов, то все грехи на него спишут.

Игорь Юрьевич еще раз вздохнул, представив постно-льстивую физиономию Кондратьева, докладывающего о результатах расследования в областной прокуратуре. Вздохнул и замер. Ему в голову пришла одна мысль, очень простая и незатейливая, Данилец даже удивился, как раньше-то он об этом не подумал – настолько все очевидно – и не проверил. Ведь второй труп, обнаруженный на острове Гладышева, тот, что с обожженными руками и головой, до сих пор не установлен. А вдруг это Никитин Андрей Иванович собственной персоной. Недаром ему пальцы и голову сожгли – убийцы, несомненно, желали затруднить опознание. И версия выстраивается, не очень стройная, но…рабочая.

Сначала тумановские громилы похищают Артема Стрельцова, потом в его квартире убивают супругу, тело перевозят на остров Гладышева. В квартире или по дороге, или уже непосредственно на острове по неизвестным причинам убивают и одного из своих – Никитина. В квартире – маловероятно (слишком мало крови), скорее – по дороге или на месте обнаружения тел. Примерно в то же время, может быть, до убийства Никитина совершают покушение и на жизнь Стрельцова, но неудачно. Нож с характерной гравировкой и отпечатками пальцев Калинина-младшего оставляют рядом с трупами для того, чтобы подставить сына и скомпрометировать папу – наиболее реального претендента на кресло градоначальника. Лицо и руки Никитина сжигают.

Правда, есть непонятные моменты, которые смущали и плохо укладывались в канву данной версии. Например, если орлы господина Туманова хотели подставить конкурента по выборам, при чем здесь Стрельцов и его жена, которые и депутата Калинина, и его отпрыска никаким боком не касались? И за что убрали Никитина?

"Если, вообще, убрали", – сам себя одернул Данилец. – "Чутье чутьем, версии версиями, а надо проверять". Проверять означало необходимость эксгумировать труп, а затем проводить дополнительное опознание, если же гнилостные изменения выражены, и родственники опознать не сумеют, то назначать экспертизу. Иными словами, возни предостаточно. Но Игорь Юрьевич готов был возиться.

Циферблат настольных электрических часов мигнул и показал два нуля после двоеточия. Четырнадцать часов. На пол-третьего Данилец вызвал еще одного деятеля из группировки Туманова – некоего Ваулина, проходящего по учетам как "Проф" или "Профессор". В общей сложности следователь запланировать допросить более десятка Тумановских ребятишек.

Явится господин "Профессор" в прокуратуру или нет – повестку посланный с поручением практикант ему лично в зубы сунул, – тридцатью минутами свободного времени Данилец располагал. И указанное время он обязан потратить на трапезу, тем паче, что с прошлого вечера во рту ни маковой росинки, ни крошки не было. Если не считать за маковую росинку две чашки выпитого утром кофе.

Тридцать минут, пожалуй, хватит. А не хватит – то, кто бы там не явился на допрос, хоть генерал от инфантерии, хоть аббат Вестминстерский, ему придется подождать, пока следователь не закончит трапезничать. Война войной, а обед…пусть не по расписанию, но дело святое.

Аббат точно поймет…

После обильной трапезы Игорь Юрьевич пребывал в благостном расположении духа и Ваулина – явился по повестке, как ни удивительно – сильно не мытарил. Впрочем, кто кого мытарил, еще разобраться стоило; от этого кадра несло так, что у следователя глаза слезились. Вот кто точно не просыхал последние недели, а то и годы. За какие заслуги он погоняло "Профессор" заслужил, непонятно. Ничего толкового не добившись – ответы были столь невразумительными, что Данильцу хотелось встать из-за стола, схватить Ваулина за лохматую, давно нечесаную голову и стукнуть оным, абсолютно бесполезным предметом о другой…более полезный предмет (желательно, твердый – подоконник для указанных целей подошел бы идеально) – Игорь Юрьевич отправил "важного свидетеля" восвояси. С куда большей радостью следователь отправил бы его…ладно, не к чертовой бабушке и не в…то место, на котором негры сидят, а… хотя бы в вытрезвитель. Лет на семь. До полного вытрезвления.

Свидетелем Ваулин оказался бесценным. С его слов оказалось, что Андрюха Никитин – "просто классный пацан", "жалко только пропал куда-то", без него и "бухнуть не с кем". А Серега Величев – тоже "классный и правильный пацан". И вообще, о ком бы следователь не спросил, комментарий следовал однотипный: "классный пацаны". Данилец поневоле позавидовал гражданину свидетелю. Неплохо было бы жить с ним одном мире, в мире розовом и счастливом, где тебя окружают исключительно хорошие парни, одни – классные, а другие – правильные. При том высказывания о "классных пацанах", переделанные Данильцом в протокольные предложения типа: "С Никитиным у меня сложились дружеские отношения, конфликтов не было, периодически вместе употребляли спиртное…", относились к наиболее информативной части показаний, об остальных сентенциях даже упоминать не стоило. Достойных записи фраз хватило лишь на треть страницы. Если и другие свидетели будут похожи на этого "Профа", то… впору разочароваться в современной организованной преступности.

Между тем Игорь Юрьевич и не думал разочаровываться. Напротив, приподнятое настроение, в коем следователь пребывал после обеда, не испортили ни лепетание Ваулина, ни тяжкое амбре, терзающее органы обоняния и, казалось, пропитавшее в кабинете даже шторы и корешки толстых кодексов. И причина этого крылась не только в обильной трапезе. Появился след, и он становился все горячее…

На язык просились легкомысленные песенки. Мурлыкая под нос нечто ветрено-опереточное, один мотив, без слов, Данилец выдал аккомпанемент – в виду отсутствия клавишных инструментов: пианино, фортепьяно или рояля – на кнопках сотового телефона.

Виктор ответил сразу, словно держал трубку в руке. Хотя, вероятно, так он и было.

– Алло.

– Витя, привет. Данилец.

– Юрьич, можешь не представляться. Во-первых, на мобилах номера давным-давно определяются, во-вторых, твой голос ни с чьим не перепутаешь. – Старший оперуполномоченный УБОП ГУВД майор Виктор Веселовский за язвительным словом в карман никогда не лез.- Чего звонишь-то?

– Узнать, как… там дела.

– Дела у вас, в прокуратуре, а у нас так…Елки-палки, Юрьич, ты заставляешь меня повторять заезженные шутки… я хр…рискую прослыть…хр-р…- голос оперативника в трубке неожиданно захрипел, а потом и вовсе пропал.

– Алло, алло, Витя, ты меня слышишь?!- заволновался следователь, но связь быстро восстановилась, помехи исчезли.

– Слышу, слышу, не ори громко. Под мостом проезжали, сигнал не проходил, наверное,- пояснил Веселовский.- Чего звонишь?

– Майор, тебе что, делать больше нечего, как лясы со мной по телефону точить? Или ты там вместо того, чтобы…хм…делать то, о чем мы с тобой договаривались, отдыхаешь культурно за рюмкой чая?

– Тебя бы за эту рюмку! И вообще попрошу в эфире чины, звания и должности не употреблять.

– Не томи душу, выкладывай! А не то я тебя так употреблю!…- многообещающе прорычал Данилец.

– Ладно, ладно…- смилостивился Веселовский.- Докладываю: то, о чем договаривались, в силе. Исполняем мало-помалу. Есть первые результаты. Гражданин номер раз, покинув твою гостеприимную обитель, сделал пару звоночков, отметился и сейчас направляется…судя по всему, конечной точкой маршрута будет известный адрес, где держит офис наш общий приятель. Звоночки тоже интересные, рассказывать не буду, сам понимаешь, если мы прослушиваем, то и нас, соответственно, могут. Никто не застрахован. Потом прокрутишь… Гражданин номер два никому не звонил и никуда не поехал, а сразу после выхода из здания завалился в пивнуху.

– Да ты что?

– Именно. В пятидесяти метрах от вашей конторы во дворе заведение есть, в подвальчике. Помнишь, мы в эту забегаловку как-то наведывались, пообедать хотели, и сбежали через пять минут. От мух, тараканов и запаха завсегдатаев. Ага, вспомнил, – удовлетворенно прокомментировал почти нецензурный возглас следователя оперативник.- До сих пор не закрыли и лицензию не отобрали, представляешь. И это в центре города! Надо, кстати, проверить, подозрительное заведение. Вот туда гражданин и нырнул. Очевидно, стресс снимать.

– Почему-то я не удивлен. Только он не стресс снимать, а догоняться пошел. Амбре от него… завсегдатаи оценят. Странно, что вообще явился.

– Наверное, почуял…

– Что? – купился на подначку Данилец, хотя не единожды попадался на подобный трюк.

– Не что, а кого. Собрата по оружию, беззаветного борца с огненной водой и зеленым змием.

– На себя посмотри, чья бы корова мычала…- возмутился следователь и, увидев, что открывается дверь и в кабинет кто-то входит, оборвал разговор.- Все, мне работать пора, вечером позвони. Пока.

Этим кто-то оказалась секретарша Ира с огромной – нос еле виднеется – стопой разнообразных папок наперевес.

– Добрый день, Игорь Юрьевич,- секретарша выгрузила часть стопы на подоконник, другую, к счастью, меньшую часть, вывалила на стол перед следователем.

– Сомневаюсь, что очень добрый, – в лучших традициях придуманного Александром Милном ослика Иа не поверил Данилец, – вон ты сколько макулатуры приволокла, хоть в печь кидай.- Разгрузку материалов Игорь Юрьевич наблюдал регулярно, несколько раз в неделю, однако объем сегодняшнего груза действительно впечатлял.

Ира хихикнула – очевидно, из вежливости – над незамысловатой остротой, распахнула журнал с жирной надписью на приклеенном бумажном листе: "Регистрация" и предложила.

– Получите и распишитесь.

– Ира, чего хорошего от тебя не дождешься, – проворчал Игорь Юрьевич, снова покосившись на кипу материалов. – Нет, чтобы приказ о поощрении принести или о повышении зарплаты сообщить, ты меня работой заваливаешь. Нехорошо, не по-товарищески.

– Так не я же заваливаю, – приправила улыбкой дежурный ответ на ворчание следователя секретарша и повела глазами в сторону. Надо полагать, в сторону кабинета прокурора.

Следователь машинально отметил, что глаза у Иры вполне, красивые, выразительные и, кажется…развратные. Но это, возможно, лишь кажется. Данилец мысленно себя одернул и пожурил за то, что слишком много внимания уделяет работе и слишком мало отдыху и половой жизни. Уже и у Ирины сексуальный взгляд обнаружил, а ведь ранее что-то не замечал. Спору нет, внешность у нее достойная: фигура неплохая, талия, ножки, все на месте, и мордашка симпатичная, но мелкие худощавые брюнетки раньше были не во вкусе Данильца. А тут цеплять стало…

Ох, пожалуй, работать надо меньше. Не злоупотреблять.

– Да, не ты, – согласился то ли с Ириной, то ли с собственными мыслями следователь.- А у нас что, сегодня день какой-то особенный, красный день календаря?

– Почему?

– А что ж так много материалов. Сколько, кстати? – Данилец принялся ворошить стакан настольного прибора в поисках ручки. Предметов, специально изготовленных для пачкания бумаги, вроде карандашей и маркеров, в стакане было чуть меньше, чем блох на бездомной собаке, но отыскать среди них ручку – пишущую ручку – оказалось сложно. Попадались то ручки без стержня, то со стрежнем, но с высохшими чернилами, то вовсе – затупленные до деревянной основы карандаши.

– Семь,- увидев бесплодность "поисков истины" в недрах стакана, Ирина вручила Игорю Юрьевичу свою ручку.

– Рекорд, однако,- кивнув в знак благодарности, Данилец щелкнул кнопкой ручки и поворошил будущие "отказняки". В глаза бросилось то, что материалы, все как один, отписаны непосредственно Кондратьевым, хотя по идее этим заниматься должен был Михолап. Прокурор, видимо, решил опуститься до мелкой мести и загрузить строптивого подчиненного по полной программе, дабы у него времени перечить руководству не оставалось. – Аркаше приснилось, что я стахановец?

Риторический вопрос, а также вопиющее фамильярное именование начальства секретарша благоразумно пропустила мимо ушей. Лишь журнал поближе придвинула.

Не найдя поддержки в лице Ирины, Данилец огорченно крякнул и принялся ставить автографы в журнале. – А с жалобами как?

– Жалоб нет, не поступали.

– И на том спасибо.

Закончив расписываться, следователь захлопнул журнал, вернул его Ирине и занялся изучением полученных материалов. При этом машинально сунул ручку в карман.

– Игорь Юрьевич!…

– Ась?

– Ручку верните, пожалуйста.

– Извини. Как-то машинально получилось.

– У всех машинально получается, а ручек не напасешься, – секретарша, забрада ручку, подхватила оставленные на подоконнике материалы и продефилировала к выходу…соответствующей походкой. Как снова показалось Данильцу – вызывающе развратной. По крайней мере, это "дефиле" возбудило в следователе некое смутное томление и породило нездоровые или здоровые – как посмотреть – фантазии. Игорю Юрьевичу внезапно захотелось заняться тем, чем с секретаршами обычно занимаются в анекдотах и фильмах для взрослых. Заняться тут и сейчас. Подбежать к Ирине, рвануть за блузку, чтобы пуговицы разлетелись в разные стороны, обнажая тугую грудь, выбить из рук бумажную гору, вывалив документы на пол, и прямо на неопрятной куче будущих отказных материалов…

Уф-ф-ф.

Фантазия была настолько яркой и реальной, что заставила зажмуриться и ощутить волнение…на физическом уровне. Если в кабинет в ближайшее время кто-нибудь зайдет, или Ирина вздумает еще задержаться, то из-за стола лучше не вставать. Дабы избежать кривотолков.

Ирина в самом деле задержалась в кабинете, но лишь на несколько секунд. Задержалась, чтобы сказать:

– Да, чуть не забыла. Вас шеф просил зайти, как освободитесь.

И не прощаясь, упорхнула.

Фраза оказалась чудодейственной. Томление исчезло, не в мгновение ока, понятно, но в период времени рекордно краткий для…угасания волнения. Во всех его проявлениях.

Вот вам и физиология. Можно патентовать лекарство от вредоносных волнений. И даже бороться с сексуальными маньяками и прочими озабоченными личностями. А чем не способ? Надо просто выявить маньяка и вместо того, чтобы разными дикими способами мытарить бедолагу, культурненько – в цивилизованной стране ведь живем – его посадить. И не на электрический стул, как необузданные янки, и не в тюрьму, как издревле у нас принято, а на государственную или муниципальную должность. В кресло чиновника. Вернее, не посадить, а усадить. И придавить сверху добрыми и заботливыми начальниками, так, чтобы времени не было на…отвлечение и суету. А не будет отвлечения, то и влечение…обойдется без лечения.

Из-за стола ставать все же пришлось, но окажись кто-нибудь очевидцем данного монументального действа, едва ли бы оно вызвало косые взгляды или кривотолки. Игорю Юрьевичу было, пользуясь лексиконом его подследственных, не в падлу поманежить начальника и задержаться в кабинете на часок-другой (чай, не царь-император, чтобы к нему, теряя сандалии, спешить), но ему не терпелось узнать, какую очередную гадость приготовил Кондратьев. А то, что прокурор его вызвал не для оглашения приказа о присвоении внеочередного звания, сомнений не вызывало.

Шеф встретил Данильца довольной улыбкой, что уже само по себе сильно настораживало.

– Вызывали?

– Да, проходите.

– Спасибо.- Несмотря на то, что прокурор не предложил ему присесть, Игорь Юрьевич не поскромничал и приземлил филейную часть на стул. Впрочем, окончательно наглеть тоже не стал и уселся около окна. Подальше от прокурора и его веселой рожи. Сел, откинулся на спинку и закинул ногу на ногу, демонстрируя уверенность и расслабленность.

Кондратьев демонстрацию проигнорировал. Только заулыбался еще шире и радостнее.

– Игорь Юрьевич, у Вас дело по Стрельцовой и неопознанному трупу в порядке?

– А что?- как водится, вопросом на вопрос ответил следователь, догадываясь, о чем дальше пойдет речь. И из чувства противоречия добавил: – И что Вы подразумеваете под порядком?

И этот выпад прокурор пропустил мимо ушей.

– Приводите дело в порядок, собирайте запросы, подшивайте, делайте опись и готовьте к передаче.

– Да? Интересно…

– Ничего интересного,- соблаговолил прокомментировать реплику подчиненного Кондратьев. Вовремя, а то у Данильца начало возникать ощущение, что он разговаривает с роботом, которому безразличны ответы собеседника, важно лишь воспроизведение собственной "аудиозаписи".

– Нет, что Вы, очень интересно. Передача дела – процесс просто захватывающий, – не удержался от колкости Данилец. – А что, в не подшитом виде Евгений Альбертович у нас дела не принимает?

– А с чего Вы взяли, что дело Коваленко принимает? – продолжил вечер "еврейских" ответов и риторических вопросов Кондратьев.

– Больше ведь некому. Только Евгений Альбертович, я полагаю, дело вытащить сможет: раскроет, расследует и в суд направит. Проявив чудеса энтузиазма и трудовой героизм. А другие не потянут, не осилят. Не правда ли?

– Вам, Игорь Юрьевич, надо было не на юрфак поступать, а в театральный, а еще лучше в цирковое,- заметил прокурор.

– Разве я не прав?- изобразил удивление Данилец.

– Что мне в Вас нравится, – Кондратьев ехидно скривил губы,- так это непробиваемая самоуверенность. Во всех вопросах разбираюсь, все лучше всех знаю, а если не знаю, то понимаю или догадываюсь. Даже завидно немножко, честное слово. К Вашему сведению, дело забирают в область, туда, где оно должно было расследоваться с самого начала.

– Вот как…- протянул Данилец.

– Вот так,- подтвердил прокурор, с удовольствием наблюдая за кислой физиономией следователя.

Чего-то подобного Игорь Юрьевич ожидал, и давно, внутренне готовился к тому, что закончить расследование ему не дадут, но, известно, готовься не готовься… Как-то на душе сделалось очень смуро и противно. Гадостно сделалось. К тому же Данилец надеялся, что дело оставят в районе, просто передадут другому следователю, тогда у него бы оставались некоторые рычаги воздействия на прокурора. Вплоть до написания рапортов на имя прокурора области. А тут… Если дело забирают областники, ничего не попишешь. Кондратьев прав: по-хорошему, изначально расследование должны были вести именно ребята из областной прокуратуры. Их право, более того, обязанность. Так что, любезнейший Игорь Юрьевич, не рыпайся, подшивай и передавай по подследственности. Махни рукой и забудь.

Начни сейчас Данилец оспаривать решение о передаче дела, подними бучу, его не поймут. Никто не поймет, ни начальство, большое и маленькое, ни свой брат следователь. Подумают, что у него есть интерес. Вернее – корысть. Иначе чего трепыхаться, наоборот, радоваться должен – сопливое дело забирают. Да еще областной подсудности.

– Ясно.

– Вот и прекрасно. Завтра к вечеру дело в подшитом виде и с описью должно лежать вот здесь,- Кондратьев хлопнул ладонью по мощной столешнице.

– К завтрашнему не успею.

– Надо успеть, Игорь Юрьевич, – откровенно издеваясь, осклабился прокурор.

– Конечно, Аркадий Иванович, надо, – согласился Данилец, – но… все равно не успею.

– Смотрите, – нахмурил брови Кондрат, – так можно и дисциплинарное взыскание…

– Можно – применяйте, а до завтра, хоть режьте, не успею, – перебил начальника следователь, в очередной раз провоцируя прокурора на конфликт. Он удивлялся терпению Кондратьева. Если бы с Данильцом кто-нибудь разговаривал в подобном тоне, тем паче, подчиненный, Игорь Юрьевич терпеть бы не стал. Мигом поставил бы хама на место.

Между тем Кондратьев и эту пилюлю проглотил. Вывести его из равновесия не удалось. Более того, прокурор сделал уступку в отношении сроков передачи, очевидно, удовлетворившись тем, что утер нос Данильцу в главном. А один день – мелочь.

– Хорошо. Давайте послезавтра, – бросил он "кость" следователю.- Действительно, мы же не будем дело в область…хм… – подходящий эпитет не сразу нашелся,- в ненадлежащем виде передавать.

Отложение "часа икс" тоже не мед с сахаром, но с паршивой овцы…хоть лишний день. Время было необходимо Игорю Юрьевичу, чтобы получить информацию от оперов, организовать эксгумацию неопознанного трупа и, по возможности, его идентифицировать. Дай бог, как Никитина Андрея Ивановича. Если родственники ввиду гнилостного разложения опознать не сумеют, назначить экспертизу для идентификации по геному. Ее уже из дела не выкинешь. А дальше другому следователю плясать рыбой на сковороде.

В распоряжении Данильца как минимум двое суток, сорок восемь часов, можно горы свернуть. Ради того, чтобы нагадить Кондратьеву, который – и ежу понятно, и дикобразу – кровно заинтересован в "неприкосновенности" (не депутатской, а самой что ни на есть универсальной) господина Туманова и его людей, Игорь Юрьевич был готов не только горы, но и материки свернуть. И планету с оси тоже. Двое суток должно хватить, даже с учетом перерывов на сон и еду. А если не хватит, то дело прокурор послезавтра не получит. Потерпит еще… денек-другой, не рассыплется, не растает. А на дициплинарку…положить и забыть, в общем.

Только бы интуиция не подвела, и неопознанным трупом оказался бы пропавший Никитин. Даже интересно, как новый следователь будет выкручиваться, если интуиция Данильца не подведет.

– Тогда я пошел…дело в порядок приводить, – Игорь Юрьевич решил свернуть разговор. Незачем позволять Кондратьеву упиваться…нет, не победой, просто делом рук своих. Упиваться тем, что насолил недругу, торжествовать и ликовать по поводу осуществления мелкопакостных планов. Незачем, да и тошно.

Ничего, у Данильца найдется, как модно говорить, адекватный и симметричный ответ.

– Я рад, что мы все-таки друг друга поняли, – воткнул ножом в спину последний укол прокурор.

"Еще бы не рад",- подумал Данилец и, выходя из кабинета, сильно хлопнул дверью. Для профилактики. Сильно хлопнул, вызвав выпадение пыли с плинтусов и удивленный взгляд секретарши.