Холодное лето 1402-го. Том 2

Глава 7 Непростой разговор

Сент-Апполинарский замок, время к полудню

(16 апреля 1402 года, тот же день)

Два всадника подъехавшие к замковым воротам не стали причиной хоть какого-то оживления или хотя бы простого объектами интереса. Да что там, даже здешняя стража — парочка ветеранов с алебардами, кому по службе полагалось присматривать за гостями и праздношатающимися — не выказала какого-то особого любопытства. Бдительности потеющих в теньке усачей хватило только чтоб на секунду приоткрыть глаза (возможно даже лишь по одному), просканировать нас, и собственно, все.

Не то чтобы я их осуждал, сегодня и вправду было жарковато.

Я даже готов был проехать внутрь никого не побеспокоив, но пропущенная между створок — где-то на уровне конских колен — жердь содержала в себе некий невнятный намек, что это вроде как может быть и не очень правильно.

Нет, можно было эту палку попробовать проигнорировать. Просто посчитать, что местный пофигизм и связанный с этим бардак просто дошли до крайности, и ее всего лишь забыли в таком вот неудачном месте.

Судя по всему, именно это мой сопровождающий сделать, и собирался, однако сам я понять столь символическое препятствие как-то иначе не смог. Потому что совершенно невозможно было предположить, на кого именно оно рассчитано, если отбросить варианты с этим самым «намеком» или раздолбайством.

Сама по себе жердина не остановила бы, наверное, даже какую-нибудь овцу. Ну, из тех, что не при смерти, конечно… Да даже курица ее обходить не стала бы, поэтому я не сомневался — нужно было поступить все-таки иначе, чем просто молча лезть внутрь.

Да, в армии я, конечно, не служил, и вообще в своей прошлой жизни был человеком сугубо штатским, но все же, как какой-никакой, а руководитель, и потому догадывался: невозможно командовать толпой людей так, чтобы они могли это не заметить. Тем более, той толпой, что мне предстояло, и уж тем более на войне. И потому немного пошуметь, наверное, все же стоило…

— Милейший, да ты! — привлек я внимание ближайшего из алебардщиков. — Где здешний шателен, и кто распоряжается людьми, набранными для Сент-Апполинарской роты?

— А, Твоей Милости, зачем? — зевнул немолодой стражник со шрамом через все правую сторону лица, и сладко потянулся, лишь мельком взглянув на меня.

— Было бы неправильно не предупредить здешнего командира, что я собираюсь доложить Его Светлости о местном бардаке, и необходимости крепко наказать сент-апполинарскую стражу.

Мгновение, и оба ветерана были на ногах.

Взгляды их недобро скрестились на мне, отчего стало даже несколько неуютно, но после встречи с толпой живых мертвецов испугать меня было уже не так просто. Думаю, мне удалось сохранить на лице что-то похожее на доброжелательную насмешливость и уверенное превосходство. Этому очень способствовало то, что я возвышался над ними на коне. Даже не такая уж рослая кобылка сильно укрепляла мои «моральные позиции».

Вот драться с двумя опытными алебардщиками я бы верхом и без доспехов ни за что не стал, а «возвышаться» и немножко давить наглостью — такая диспозиция была прямо в самый раз.

Во время разговором с моим добровольным информатором-кутилье я уже выяснил, что в этом мире (как, наверное, и вообще в европейском средневековье) формальных требований вроде «тянуться и есть глазами начальство» еще не было.

Каждый командир на свой вкус и разумение выстраивал отношения с подчиненными, поэтому было невозможно догадаться по каким-то внешним признакам вроде положения тела, что эти два ветерана решили пойти мне навстречу. Но вот их слова однозначно дали понять, что стражники надумали все-таки не связываться со скандальным дворянином.

Не могу с ними не согласиться: действительно, ну кому еще заморачиваться по поводу уважения, как не юноше, который только начинает жить и возможно даже сам сомневается в своей чести…

— А, Твоя Милость, кто будет? — все-таки решил напоследок побарахтаться один из них.

— Его Светлость господин герцог поставил меня лейтенантом наемных стрелков в Сент-Апполинарскую роту.

— Поведете подкрепление на север… — неожиданно расслабился ветеран, и не только подчеркнуто уважительно, но даже несколько по-свойски предложил. — Позволь, Твоя Милость, я покажу дорогу к нашему капитану*.

Дальнейшее пошло уже по накатанной.

Самодельный шлагбаум, словно по волшебству испарился из воротного проема, а один из ветеранов провел нас к ближайшей башне, уже знакомо приспособленной под гарнизонный штаб и казармы. И тут-то мне стало понятно, что праздношатающимся, на самом-то деле, здесь похоже было просто некуда шататься.

Небольшой дворик сразу за воротами — фактически просто каменный мешок шагов сорок на сорок — лишал шпионов и дураков самой малой возможности как-то затеряться.

Несколько часовых толпились внутри в прохладе — прямо у входа в здешний штаб и, конечно же, видели любого посетителя. Так что эта злополучная жердина изображала столь номинальное препятствие, просто потому что ей и в самом деле было необходимо делать именно это.

Она нужна была лишь для отсеивания чужих!

Действительно, если условного своего даже не знали в лицо, все-таки народу сейчас прибавилось, то чаще всего он хотя бы имел четкое представление, куда именно идти, и его можно было узнать хотя бы по такому признаку…

Стоило мне осознать все это, и искренне расхохотаться, во взгляде сопровождавшего нас стражника мелькнуло уже совершенно свойская усмешка. Мол — сообразил, да?

«…Ну да, сообразил, — смущенно подумал я, и тут же осознал другой важный момент. — А ведь, скорее всего, все их гарнизоны устроены как-то очень похоже. Наверное, мой приятель-кутилье собирался меня провести именно так, будто я совсем-совсем свой… Интересно, плохо это или хорошо…»

Пока мы спешивались, привязывали лошадей у коновязи и преодолевали последнюю часть пути, я пришел к выводу, что все получилось правильно:

«…В конце концов, если здешний шателен-комендант не обидится, что я немного построил его солдат, то это должно быть на пользу…»

И это мое предположение подтвердилось, собственно, уже через несколько минут. Вообще, знакомство с командиром здешнего гарнизона вышло коротким, но вполне дружеским.

Мы представились друг другу — сначала, естественно, я, как пришедший на чужую территорию, да и более младший хоть по званию, хоть по должности. Потом он в двух словах описал ситуацию, и пригласил продолжить разговор за обедом. Правда, похожий на собственную стражу возрастом, да и внешностью шателен извинился, что сядет он за стол лишь в полдень:

— Тут из дворян лишь я, мой заместитель-комиссар*, четверо десятников из гарнизона, оруженосцы да ваш собрат — лейтенант алебардщиков юный месье де Шатонёф. Правда, он будет даже немного постарше Вас… — немного смутившись, уточнил комендант, и попробовал сгладить неловкость. — Но все мы по-простому, умещаемся за одним столом и привыкли садиться за него почти сразу, как пробьют полдень. Очень удобно: все слышат и не нужно никого дожидаться. Если опоздал или вовсе не пришел, значит и в самом деле не смог…

За время ожидания выяснилось, что на самом деле сент-апполинарских рот две.

Только одна из них была (почти) полного состава все время, прикрывала Дижон с востока и считалась местным гарнизоном, охраняющим не сколько сам замок, сколько просто квартируя в нем.

А вот вторая рота, в которую мне и предстояло влиться, основную часть времени имела всего сотню пикинеров, лейтенанта да казначея. Подразумевалось, что при каком-то особо опасном набеге ротную конницу выставит местное дворянство, а военнообязанная часть прочих жителей даст необходимое число стрелков.

Как и в Средневековье моего родного мира, в здешней Европе продолжали развиваться города.

Из-за необходимости защищать свои права и жизни не только во вполне обычных конфликтах, но и от тварей Тьмы, были очень популярны стрелковые братства. К нынешнему времени в их регулярных то ли фестивалях, то ли учениях уже принимало участие и некоторое число стрелков из огнестрела.

Хотя абсолютное большинство энтузиастов-горожан в родном городе Дирка, например, по-прежнему предпочитало луки и арбалеты. И учитывая, что освоить самострелы было и в самом деле куда проще, в Бон-сюр-Сон основная часть ополчения в недавней заварушке почти сплошь была алебардщиками и арбалетчиками.

Сент-Апполинарский замок, обед

Обеденный зал — ну или офицерская столовая — был устроен прямо над нами. Чтобы попасть туда, оказалось достаточно подняться всего на один этаж, а судя по запахам — вторую половину помещения отвели под комендантскую кухню.

Народ собрался привычно и очень быстро.

Первые любители поесть стали заходить практически с последними ударами колокола. Вот только что в огромном помещении первого этажа были мы втроем — я, шателен и мой спутник-кутилье — а вот нас уже сразу вдвое, второе, вчетверо больше…

Будущий коллега-лейтенант появился одним из последних, но тоже вовремя.

От не очень высокого, но крепкого молодого парня пахло пылью и конским потом, однако сам он выглядел бодрым и свежим, словно вот только что «с грядки».

— Шевалье, хочу представить Вашего будущего боевого товарища — Теодорих дю Ромпар, лейтенант стрелков Вашей роты, — окликнул его комендант, и тут же отрапортовал мне. — Наш героический лейтенант алебардщиков Жан де Шатонёф, сударь. Рекомендую, как благородного человека и достойного дворянина!

К этому моменту все привычно собрались вокруг одного длинного стола. Меня усадили на почетное место — слева от возглавляющего обед коменданта. Пока он представлял мне всех, я автоматически улыбался, раскланивался, но сам все это время мучительно пытался понять, что означает именно такое положение за столом.

Всех собравшихся называли согласно их должности, а в некоторых случаях — даже обязанности упоминались. Безымянными за столом остались лишь оруженосцы, упомянутые скопом, да мой спутник-кутилье, и впрямь дворянским достоинством не обладавший.

Его, кстати, без вопросов посадили за стол с остальными, но в самый конец — после других десятников (дизанье), но чуть выше большинства совсем юных оруженосцев, набранных очевидно, из дворянских семей.

«…Так, а мое место слева. Это не так почетно, как справа, но зато прямо возле хозяина, а это — как ни смотри — явное уважение или даже приязнь…»

Напротив меня, на более почетном кресле расположился тот самый «комиссар», от упоминания должности которого я, наверное, едва и в самом деле не дернулся. Хотя вроде как опасаться было и нечего…

Но представляя его лично, шателен упомянул, что он здесь «самый уважаемый» из господ-дворян и, глядя на этого крепко порубленного в боях однорукого ветерана, с такой аттестацией трудно было не согласиться.

Во время обеда он мало обращал внимание на окружающих и почти не принимал участия в разговорах (разве только его о чем-то спрашивали), но когда это все же случалось, быстрый внимательный взгляд из-под кустистых бровей оставлял после себя, скажем так, впечатление.

«…Ну, с ним меня глупо даже сравнивать, наверное, стоит понять, что означает место моего без пяти минут коллеги и уже тут попробовать делать выводы…»

Стараясь наблюдать ненавязчиво, я уже через пять минут догадался, отчего тот ведет себя так, будто ему несколько неловко.

«…Ты-то здесь уже давно, что не так-то, дружище? Вроде не выглядишь каким-нибудь хипстером-интеллигентом. Такой себе нормальный чувак: тренированный, уверенный в себе, но не наглый и без особых комплексов… Чего же тебе не так?»

Догадка промелькнула и поразила меня настолько, что я даже на несколько секунд замер, вынудив здешнего хозяина поинтересоваться, не попалась ли мне дробь? По его словам, оленя для общего стола подстрелили именно из аркебузы, а потому возможны сюрпризы.

«Нет!» — заверил я, и стал гадать дальше.

Арсенал Сент-Апполинарского замка

Уха из карпа, квашеная капуста, белый хлеб и бобовая каша с олениной — просто, сытно и благородно. Даже если отбросить дороговизну именно пшеничной муки и особый статус оленины в средневековом рационе, то достаточно было вспомнить, что охотиться в этом мире было опасно так же, как и воевать, и сразу все становилось понятно.

Действительно, обед не каких-нибудь там разбогатевших простолюдинов.

Едва блюда опустели, как все мгновенно рассосались, а мы остались втроем — два молчаливых юноши-лейтенанта и потрепанный жизнью шателен (мой спутник-кутилье как-то незаметно слился вместе с остальным народом).

Следовало и впрямь всерьез уже поговорить с коллегой, но если моя догадка верна, он мог быть в обиде, а начинать с выяснения отношений в прямом смысле слова — сейчас, после еды — как-то вот очень не хотелось. От излишней неловкости спас комендант:

— Господа-лейтенанты, я вам не командир, но предлагаю: пусть люди пока отдохнут, а вы, Жан, покажите месье Теодориху арсенал! Там в тишине и прохладе и обсудите что потребуется…

Конечно же, мы тут же ухватились за столь удачную идею.

…Увиденное внутри надо признать, кардинально отличалось от первых европейских «ручниц».

Те были похожи скорее не на оружие, а на странные трубки, зачем-то насаженные вместо нормального наконечника на короткие копья, граненые железные штыри, или и вовсе — какие-то корявые палки, выглядящие так, словно их прямо сейчас выломали из ближайшего забора. Это, естественно, если речь идет о первых именно «ручных» образцах огнестрельного оружия.

Но в здешнем арсенале, как ни странно, хранились совершенно узнаваемые по компьютерным играм и историческим фильмам «ружья». Да, стволы были по-прежнему большей частью отлиты из бронзы или собраны из железных полос, но — вполне нормального размера, и с почти привычного вида ложем.

Все-таки Саня Кузнецов когда-то был школьником, как водится, интересовался войной, а потому в его памяти сохранились воспоминания, что приклады поначалу и впрямь делали какими-то не очень удобными.

Во время этой экскурсии за кадром, естественно, осталась масса нюансов.

Например, уровень развития здешнего огнестрела на взгляд какого-нибудь специалиста — лет на сто, если не больше — явно опережал тот же период в истории нашего мира. Но Дирк об этом виде оружия лишь слышал, да и Александр Валентинович знатоком тоже не являлся, потому мысль об очередном парадоксе его не посетила.

Он о нем просто не знал, и в итоге лейтенанты минут двадцать бродили между рядов со смертоубийственным железом. В какой-то момент зеленогорский экс-торговец телевизорами все-таки собрал свое мужество в кулак и заговорил не об аркебузах:

— Шевалье, я, кажется, невольно занял Ваше место… — догадка Александра была именно в том, и собеседник полностью подтвердил ее.

— Ах, сударь, отставьте Вы эти глупости! Лично Вы передо мной ни в чем не виновны, а уж за то, что мне наконец-то удалось пересесть, я даже благодарен, — неожиданно выдал тот с ироничной, но вполне добродушной улыбкой.

— Простите, но вот теперь заинтригован… — удивился экскурсант.

— Шевалье, стоит комиссару даже случайно зыркнуть на меня, и внутри все холодеет, словно он мой наставник сложения, вычитания и письма, и я опять, как и в детстве, как-то провинился! Сидеть напротив нашего героя? Вот уж увольте, — расхохотался юный командир алебардщиков.

Даже если старожил просто успокоил новичка, то и в этом случае такой поворот был куда лучше злобной неприязни. Но между ними был еще один нюанс, о котором случайно упомянул проводник Дирка в мире бургундской военщины.

Со слов кутилье получалось, что лейтенант стрелков по должности куда выше лейтенанта алебардщиков, а ротный комиссар-безопасник считается, в том числе — и командиром тяжелой кавалерии, и первым из лейтенантов.

Выходило, что сообщая о возможном назначении, Вальдемар сказал товарищу о месте «третьего лейтенанта», а патент передал — на формально «второго». То есть назначили землянина еще и командиром куда более опытного ровесника, но обсуждать все это не пришлось:

— Сударь, насколько мне известно, среди людей герцога я куда дольше Вас. Сначала — пять лет был оруженосцем, потом — два года десятником и вот — уже почти полгода лейтенант. Конечно же, я не против стать капитаном, а может и камердинера или даже канцлера Его Светлости заменить… — вздохнул Жан. — Не думаю, что мечтать об этом плохо или как-то недостойно. Лишь бы, конечно, эти высокие господа не узнали о моих амбициях, потому что они-то как раз могут думать и иначе, — улыбнулся он. — Я лишь третий сын сеньора де Шатонёф. Оба моих брата, слава Господу, здоровы, так что единственная возможность не оказаться приживалой у кого-то из них — это служба во славу Его Светлости, и пока она меня радует. Так что — Вас подняли выше меня? Надо ли мне по этому поводу скулить…

Они немного помолчали.

— Не могу не признать: весьма достойно сказано! Ваша откровенность вызывает доверие, — первым заговорил Дирк. — Поверьте, мне и в самом деле хотелось бы, чтобы и Ваши амбиции были удовлетворены, и чтобы мы все-таки могли стать друзьями. Ходят слухи, что поездка в Шампань может быть…очень опасной, поэтому чертовски не хотелось бы позволить ненависти или зависти омрачать жизнь. Тем более, когда она может оказаться куда короче, чем хотелось бы…

Синхронные улыбки мелькнули на лицах юношей.

— Так в Дижоне болтают, что Вы чуть ли не Паладин Господень, и адских тварей направо и налево повергаете… — изобразив восторженно-любопытное лицо, но явно всерьез спросил Жан.

— Не могу не признать, есть в этих рассказах некое правдивое зерно, — признал Дирк со столь потешно-постной рожей, что они не выдержали и расхохотались.

— Но Вы обещаете рассказать? А то у нас и впрямь очень много об этом болтают уже почти седмицу…

— Все, что смогу! — заверил землянин.

Почувствовав себя более уверенно, Дирк понял, что уже готов познакомиться и с подчиненными. Точнее — с той их часть, что пока удалось собрать герцогским вербовщикам.

— Кстати, не подскажите, какая часть воинов уже набрана?

— Боюсь что там все не так хорошо, как хотелось бы… — поморщился Жан. — Пойдемте, побеспокоим уже этих лентяев!

* Капитан — на самом деле звание командира ордонансовой роты называлось, конечно же, «кондюкто» (фр. [conducteur] кондуктор), а капитанами их начали величать лишь примерно с середины XVI века, как раз ко времени исчезновения самих рот. Но в этой истории мы все эти нюансы упростим просто для удобства и благозвучия.

* Комиссар(фр. commissaire) — офицер, следивший за порядком, помимо него в состав штаба ордонансовой роты входили: хирург, нотариус, казначей-аудитор с помощником и один-два трубача.