Холоп

Глава V На чёртовой мельнице

Тем временем на окраине деревни в замаскированной под мельницу аппаратной четверо зрителей не отрываясь смотрели на экраны, где десятки артистов и статистов продолжали подталкивать Гришу на путь исправления.

За разработку плана «спасения рядового Гриши» Анастасия взялась сразу, подключив все творческие и технические ресурсы, к которым имела доступ. Проще говоря, для нее это стало не просто важным затратным заказом (а женщиной она была деловой), но и глубоко личным делом.

В день, когда Паша приехал на киностудию, она была искренне поражена. Настя не видела его таким расстроенным со дня похорон его матери. Тогда Настя стояла рядом, держа его под локоть, и с болью в сердце смотрела, как у сильного и всегда уверенного Паши дрожали губы. Как и тогда, теперь она была готова на всё, чтобы больше не видеть Пашу таким.

Пашин сын, маленький балбес Гриша, уже давно вырос в балбеса великовозрастного и изрядного негодяя. Однако Настя, не имея своих детей (уж так сложилось или не сложилось), никогда не лезла с советами по воспитанию чужих. Тем более с советами Паше, гордому и упрямому, не терпевшему никакого давления со стороны женщин. Анастасия видела, что сына он балует и тот растет настоящим мажором, но до поры до времени особых проблем с Гришей не возникало, и это ее радовало.

Теперь что-то пошло не так: служивый человек попал в больницу. Гриша огорчал ее любимого, любимого безответно с институтских лет и только последние девять лет доставшегося ей в качестве близкого человека, во всех смыслах.

Настя, зная Пашу долго и хорошо, никогда не заговаривала об официальном оформлении их отношений. Паша преуспел в бизнесе, посвящая ему огромную часть жизни, ворочал большими деньгами и ничего не хотел менять. К Насте он был привязан больше, чем того хотел, но свою так называемую мужскую свободу ценил превыше даже денег.

Настя терпеливо ждала изменений к лучшему. Тем более ей самой было чем заняться: ее продюсерские проекты оказывались всё успешнее, получилось собрать команду правильных профессионалов и просто энергичных талантливых людей. Работать было интересно, хотя и непросто. Несколько раз из трудных, в том числе финансово, ситуаций Паша ее бескорыстно выручал, видя в Насте редкий тип женщины-друга. Ценил их обоюдное доверие вкупе с хорошим сексом высоко и дорожил этим.

Когда они с Пашей сидели в «гримвагене» и пили коньяк из чашек, ей пришла в голову почти безумная мысль организовать для Гриши индивидуальный лагерь перевоспитания путем создания вокруг иной реальности. Паша сперва не понял, но выслушав, согласился встретиться со Львом, ее протеже в данном проекте – ее давно и недолго бывшим мужем и гениальным «господином оформителем» – чего угодно, кроме семейной жизни.

Для сына Паша был готов на значительные траты. Гриша был единственным его наследником. В последнее время Паша чувствовал нездоровье, обследовался и с тем впал в ипохондрию. Опасный диагноз не подтвердился, но категорически требовалось менять образ жизни, питания и сокращать нервные нагрузки. Не привыкший к откровениям вообще, Паша вдруг рассказал Насте очень многое о себе, и это было знаком беспрецедентного сближения. Настя почувствовала, что ее время пришло, и пора действовать.

Приглашенный автор сценария Артур сперва предложил темное средневековье с войной и чумой, наподобие похождений дона Руматы. Но средние века были отвергнуты: слишком мрачно, хотя и дешевле, чем другие варианты, вроде Древнего Рима, тоже неспокойного.

Условием Паши было оставить единственному сыну сохранную психику.

Да и дон Румата из Гриши вышел бы никакой.

Решили остановиться на веке девятнадцатом, без войн и кровавых ужасов.

Год 1860 Настя выбрала сама. Она, отличница, защищавшая второй диплом по истории крепостного права в России, знала матчасть и никогда полностью не доверялась сторонним консультантам.

Технически проект поддерживала ее продюсерская студия, финансово – Паша. За креативную составляющую отвечал Лев, свободный художник с неистощимым воображением. Его интуиция, Настина решимость и Пашины деньги были призваны вернуть Грише достойный человеческий облик.

«Не могу же я оставить дело всей жизни безответственному балбесу! Давайте попробуем, ребята», – только и сказал Паша Насте и Льву.

«Ребята» начали пробовать с крутого старта – усыпления Гриши и доставки его в специально построенную деревню, искусно стилизованную под вторую половину XIX века.

Актерская массовка была наряжена в исторические костюмы и получила четкие инструкции. Настя лично присутствовала при отборе одежды и предметов быта, консультировала каждого, с утра до ночи носилась по площадке, проверяя каждую мелочь.

Лев фонтанировал идеями. Встроенные камеры следили за каждым уголком импровизированной деревни в режиме 24/7. В небе неспешно парил наряженный в огромного коршуна дрон с камерами. Сигналы передавались на многочисленные экраны в центр, замаскированный под мельницу на краю деревни. За частоколами бревенчатых изб бродили всамделишные утки, гуси и свиньи, дружно рылись в почве. В лесном массиве неподалеку был подготовлен на всякий случай живой бурый медведь с дрессировщиком. Настя медведя не одобряла, за маловероятной надобностью и дороговизной аренды, но в итоге сдалась и согласилась.

Бородатый кузнец ковал, доярки доили, барский дом украшали колонны и львы вполне классического образца.

За общую подготовку было не стыдно, а детали было решено подгонять в процессе.

В итоге на контрольном просмотре Паша был доволен и почти оставил сомнения в успешном результате этого невероятного предприятия.

Наконец, для ничего не подозревавшего Гриши настал день перемены участи.

В студии на втором этаже старой мельницы люди приникли к экранам.

Началось. Пошла картинка.

«Гриша выходит из клуба. Он видит, как его машину увозит эвакуатор. Гриша бежит за ним, крича и требуя, чтобы он остановился. Эвакуатор едет ровно с такой скоростью, чтобы Гриша не мог его догнать, но и не отстал. Гриша пробегает мимо прохожего – это снайпер с записывающей камерой. Эвакуатор сворачивает за угол. Снайпер оборачивается, стреляет в Гришу из пистолета с глушителем. В этот же момент навстречу Грише выруливает машина и слепит его фарами. Гриша падает на капот и сползает на землю».

Искренне в аппаратной за него волновались трое, и каждый имел свою причину желать ему добра.

Экстремальный психолог Лев, ироничный и безмятежный, как Будда, в их число не входил. Хотя ничего плохого Грише он, разумеется, не желал.

Но главным болельщиком за Гришу был, конечно, его отец Павел Григорьевич.

Наблюдая за действием с экрана, он не раз тайком хватался за сердце, переживая за сына, примерял происходящее на себя. Нередко выходил на террасу под крышей, смотрел в небо. Возвращался спокойным, бледным, сосредоточенным.

Тем днем техник, стоя на террасе рядом с Павлом Григорьевичем, ловко принял дрон, замаскированный под падающего коршуна, выключил и сложил, как складывают зонт, подбросил и встряхнул, подмигнув миллионеру-донатору. Павел Григорьевич в ответ одобрительно кивнул и, сам себе удивившись, приободрился, решив рассмотреть ситуацию с позитивной точки зрения.

Второй заинтересованной зрительницей была Настя, но та переживала в основном за Пашу, с которым была рядом, готовая действовать по ситуации. Как продюсер, она неотлучно следила за актерами, костюмерами, операторами, монтировщиками, держа руку на пульсе проекта и любимого мужчины.

Третьим не равнодушным к судьбе мажора Гриши был автор сценария Артём, нервный брюнет в очках с толстыми стеклами. Он беспокоился по поводу всего вообще.

Под руководством Льва сценарист нарисовал развернутую схему Гришиной «арки персонажа», разработал его психологический портрет и теперь переживал, что продюсеру и заказчику будет непонятна грандиозность его замыслов и глубина методов и решений.

До этого Артём писал сценарии компьютерных игр, и довольно успешно. Но проект «Холоп» сулил ему по-настоящему крупный гонорар, а возможно, и широкую известность в узких кругах. Артёму жизненно необходимо было здесь задержаться, ведь дома его ждали молодая беременная жена и ипотека. Словом, Артём тоже сильно переживал за Гришу.

Вот эти четверо, включая психолога Льва, который исполнял функции творческого директора и автора проекта, наблюдали, руководили и решали, что и как пойдет дальше.

Главным командующим был Лев. Сидя на высоком крутящемся стуле, он инструктировал одновременно и автора текстов Артёма, и актера, исполнявшего роль курносого «Прошки-шапки», как его назвал Гриша и называли теперь все в постановочной группе.

Лев командовал по рации, Прошка-шапка принимал инструкции через хитрое улавливающее устройство, утопленное под войлок головного убора. Артём отвечал за быстроту и правильность реплик.

– Дай ему полежать еще несколько минут, потом аккуратненько веди в конюшню, – передавали в наушник Прошке-шапке.

Тот кивал, беззвучно шевеля губами.

– Принял.

Настя, кутаясь в тонкий шелковый шарф, сдержанно похвалила техника за хорошую картинку и незаметно снятый дрон. Объявила по рации негромко, но так, что все встали и пошли работать:

– Всем цехам! Как только объект будет в конюшне, разбираем место казни! Казненные, прекратите ерзать!

Человек на виселице, который чесал себе ногу, сразу повис смирно – передатчики работали отменно. «Висельников» снимали и вынимали из петель при помощи пультов. Прыгая на помост, те с удовольствием растирали ладонями шейные позвонки, приседали, потягивались. С «колов», залитых кровью, тоже слезали актеры, видны были стульчики и крепления.

В работе Анастасия была требовательной и жесткой ко всем, в том числе – и к себе самой, безупречно выполняла обещанное. Ей подчинялись без ропота, уважали без неприязни. Анастасия строго контролировала всё, искоса поглядывая на Пашу в ожидании поддержки и одобрения.

Правда, ни того, ни другого она не ощущала, с немалым усилием продолжая держаться уверенно и ровно. В какой-то миг ей даже захотелось расплакаться и убежать куда-нибудь, но она давно себе такого не позволяла, ни при каких условиях. Не могла позволить и теперь.

Павлу Григорьевичу вдруг захотелось выпить и тоже уйти. Или уйти и выпить. Снова посетила не свойственная его натуре и характеру тоска. Он сдерживался, но не желал терпеть долго. Спросил у Насти, как мог спокойнее:

– А если Гриша сейчас очнется и всё это увидит? Он же никогда не простит ни мне, ни тебе этой лжи. Я не люблю бессмысленных действий, ты знаешь.

Анастасия, кивнув ему в ответ, не мигая продолжала давать инструкции по рации.

– Снайпер! Остаемся пока на позиции! Если что-то пойдет не так, усыпляйте Гришу без команды!

Послышался лаконичный отзыв снайпера.

– Принято.

Анастасия продолжала руководить, повернулась к психологу.

– Лев, так мы дрессировщика с медведем отпускаем?

Лев неопределенно пожевал губами. Анастасия настаивала.

– На медведя цены конские. У них оплата почасовая! Он уже свое отыграл.

– Отпускай. А пригодился-то мишка славно! – хохотнул Лев, он был доволен, медведь был его идеей. – Слушай, а может, сына барина, этого барчука, заменим на кого-нибудь поярче? Этот какой-то деревянный, неубедительный. На карточного валета похож.

Анастасия нахмурилась.

– В смысле – «заменим»?! Гриша же его видел, общался.

Психолог Лев махнул рукой.

– Да Гриша его и не запомнил. Он же никого не помнит, кроме себя.

Затем добавил, смеясь:

– А Любаша-то хороша как, огонь-баба, нашли же в массовке новую Мордюкову! Одни репки чего стоят. Ух, и крепкие же репки у этой Любаши!

Анастасия, изогнув тонкую бровь, косо глянула на Льва.

Павел Григорьевич почувствовал неожиданно болезненный укол ревности. Неужели его гордую амазонку Настю может заинтересовать какой-то «креативный директор», поставщик платных услуг, этот тощий хмырь?

Но Настя как-то сама на себя стала не похожа. Легкая плавная походка, блеск в глазах, незнакомые нотки в голосе, новая прическа. Черт возьми, а не влюбилась ли она в этого разноглазого фрика?

– Да, репка – это, безусловно, твой фрукт, Лёва, – с легкой язвительностью проговорила Настя, расправляя тонкий шелковый платок на высокой шее.

Тут Павел Григорьевич решил вмешаться в их беседу вполне осознанным действием, хотя пока и бескровно. Поддев носком туфли, как бы случайно опрокинул высокий стеклянный столик с уродливым кактусом, стоявшим возле монитора Льва. Кактус рухнул в расщелину пола, упал на земляной пол первого этажа мельницы. Лев проследил взглядом за полетом кактуса, поднял бровь, но промолчал.

Павел Григорьевич развел руками, сделав опечаленное лицо.

– Пардон, уронил твою репку, не обессудь, дружище, заведешь себе новую. Так я продолжу. Если Гриша узнает, что всё это было разыграно, он этого никогда не простит ни мне, ни вам обоим – это, во-первых.

Шелковый шарф скользнул с плеч Анастасии на пол, но она и глазом не моргнула. Покинув место у монитора, стремительно шагнув, она прильнула к Павлу Григорьевичу и прошептала:

– Паш, успокойся. Он ничего не узнает. Обещаю.

Мягко, но решительно отодвинув Настю в сторону, Павел Григорьевич продолжил:

– Во-вторых, мой сын не бешеная собака, чтобы его усыплять, даже и понарошку. В-третьих, он всех запомнил. Не нужно считать моего сына дебилом.

Настя ласково обняла, взяла его руки в свои.

– Мы это уже обсуждали. Всё продумано до мелочей. Накладок не будет, Паш. Верь мне.

Павел Григорьевич снова отодвинул Анастасию, не желая замечать серых прозрачных глаз, наполнявшихся слезами, задрожавших губ. Спустился вниз и вышел вон из чёртовой мельницы. Прочь!

Присел на деревянную лавку в тени липы (ох уж, не всё ли здесь вообще липовое?).

«Как я на это согласился? Моего Гришу взять и усыпить?»

Павел Григорьевич достал из кармана флягу, отпил любимого коньяка. Он был донельзя расстроен.

Возникшая тень на тропинке у мельницы заставила поднять глаза. Перед ним стоял Лев. Сокрушенно качая головой, он держал в ладонях обломок кактуса.

– Ты погубил Настю. Мою вечнозеленую Настю.

Павел Григорьевич помимо воли рассмеялся – на этого психа Льва невозможно было долго сердиться.

Но Лев продолжил серьезным тоном, строго поглядев на флягу с коньяком:

– Паша, что за паника?

Павел Григорьевич убрал флягу в карман. Вздохнул.

– Обычная паника. Страшно мне.

Лев тоже вздохнул. Продолжил размеренно:

– Не забывай, мы делаем великое дело: мы не просто возвращаем тебе сына, а практически создаем нового человека. И для этого он должен начать с абсолютного нуля – другие люди, другая реальность, нужно вернуть его к базовым настройкам, отобрать...

Павел Григорьевич махнул рукой, снова вынул флягу, отпил.

– Да слышал я уже это всё. Просто...

Разноцветные глаза психолога Льва сверкнули, но продолжил он будничным тоном.

– Да, Паша, в том-то и дело, что – просто. Просто мы деревню целую построили, актеров нагнали, зверей, технологов, костюмеров. Настя тут часами ползала, камеры везде распихивала, ночей не спала для того, чтобы ты раскис в первый же день?!

Павел Григорьевич не сдавался.

– Я не раскис.

Лев хрустнул костяшками пальцев.

– А че? Просто побухать на природе вышел? Пошли-ка лучше посмотрим, как там у твоего сына шаблоны рвутся. Будет поучительно – сам увидишь и убедишься.

Оба отправились наверх, где у мониторов ждала Настя, кутаясь в шелковый шарф, отводя покрасневшие глаза. Увидев Пашу, улыбнулась.

На центральном экране красовался Гриша крупным планом.

Осунувшийся и растрепанный, он сидел в углу конюшни, обняв руками колени, и что-то рассказывал невидимому собеседнику о происходящем в мире и с ним.

– То есть я в прошлом... И я конюх... Но я не могу быть конюхом! Да я и в прошлом быть не могу! Но я, по ходу, в прошлом. И я, по ходу, конюх. Но почему – в прошлом? И почему конюх-то?..

Сценарист Артём хмурился, слушая Гришины страдания. Взяв пачку текстов, сокрушенно вздохнул, покачал головою, протер очки.

– Какой скучный монолог! Сразу понятно, что не я написал. Ладно, пойду, раздам сценарий. Пусть учат текст!