Яр раздраженно поставил было кубок с вином на ковер, на котором возлежал, но потом передумал и опять сделал несколько торопливых глотков. Однако сегодня даже холодное димашкское белое не спасло от ночной духоты, нависшей тяжелым облаком над спящей столицей Империи Тукан. Второй Отец, еще больше раздражаясь, попытался удобнее устроится среди подушек, разбросанных в беспорядке, но и это не помогло. Действовало на нервы все. И свет от алебастровых светильников, и пряный запах множества цветов, приторно-сладкой волной поднимающийся от земли сюда, на крышу дома, где рабы разложили большой кроваво-красный парский ковер. Яр по-звериному несколько раз вдумчиво втянул ноздрями воздух и почему-то сипло прохрипел:
— Клянусь шерстью Первого Отца, я совершенно не понимаю, как эти хезуры могут жить в такой тесноте, буквально на головах друг у друга. И еще гадят в отхожих местах в нескольких шагах от стола, за которым принимают пищу…
Марта, оценивающе осматривая огни факелов вдалеке, которыми был освещен дворец Императора, резко поправила бретельку сарафана. Не поворачивая голову в сторону Второго Отца, желчно улыбнулась и голосом, в котором явно ощущался холод ледяных гор из земель Славов за краем ойкумены, произнесла:
— Я тебе сколько раз объясняла, чтобы ты перестал зажигать курильницу с «травой радости» и при этом вливать в себя вино целыми амфорами? Сколько раз, а? Говорила я это? Говорила… Предупреждала? Предупреждала… Ну вот, теперь тебе все не так, скотина эдакая. И руки наверняка трясутся… Я тебя, что ли, заставляла вчера по портовым притонам с дешевыми шлюхами шляться? Устроил Сешт знает что. Чуть весь порт с кораблями не спалил. Он, видите ли, давно не расслаблялся, и ему надо больше узнать о людях в их естественной обстановке. А то он не знает, что представляют собой хезуры!!
Второй Отец беспомощно попытался что-то прохрипеть в свое оправдание, но только опрокинул кубок с вином действительно трясущимися пальцами. Первая Мать безапелляционным жестом поднятой ладони показала, чтобы он заткнулся, а холод льда в ее голосе начал неудержимо превращаться в гнев всеразрушающего самума из великой и ужасной пустыни Ха:
— Нет, уж изволь все выслушать да конца, благостный!! Ответь, зачем надо было спаивать портовых чиновников, сбрасывать их в Геон, а потом вылавливать сетью, заявляя, что любишь ловить большую рыбу на свет факелов?! Ну зачем?! Зачем надо было устраивать поход по портовым борделям, вышвыривая оттуда клиентов и заявляя, что теперь все девочки принадлежат тебе, а их сутенеры должны платить дань? Зачем ты искалечил этих достойных бесхвостых хезуров, когда они начали справедливо возмущаться?! Нам что, нужны лишние слухи?! Еще и этого мальчишку Нахти зачем-то с собой потащил. Хотя грязная полукровка, оказывается, еще тот фрукт… Такая милочка этот верховный жрец Бога мудрости, нанюхавшийся до бараньего блеянья дыма «травы радости» и решивший поставить на кон при игре в кости свой главный храм Тира в Хут-Ка с рабами и храмовыми землями в придачу. Хорошо, что вас вовремя забрал Уоти, которого я послала за вами присматривать, и превратил все в шутку. За эту шутку ему, кстати, пришлось расплачиваться полновесными золотыми дехенами, которые, как известно, счет любят, с главным работорговцем всего южного побережья Оранжевого моря и по совместительству первым советником царя Мариба. Этот хезур прибыл на тайные переговоры с Императором, но, по-видимому, он такой же недоумок, как и вы оба, если в первый же день решил поиграть в кости с укуренными в дым незнакомцами в самом отвратительном портовом притоне!! Ты случайно не забыл, что засунул боевой серп между ног марибцу и грозился отрезать его мужское достоинство, если он не поставит на кон всю свою торговлю, весь гарем и должность первого советника?! Нам только еще войну здесь не доставало развязать, кретин!!
— Ну…
— Никаких «ну», болван. Радуйтесь с жрецом, что вы не люди… А то давно бы бродили тенями на полях мертвых Эхаби с такими замашками!!. Теперь мой супруг, видите ли, раздражен, не находит себе места, его трясет в лихорадке, и ему не нравятся отхожие места хезуров… А то, что еще сегодня утром от него воняло, как от помойного кота, который одновременно умудрился вываляться в дешевых женских притираниях и тухлой рыбе, это так и должно быть…
Второй Отец Великого Дома Ибер виновато опустил голову и стал водить пальцем по ковру:
— Мы с Нахти были в личинах, незабвенная. Не магических личинах. Я заранее побеспокоился. Никто и не узнает, что это были мы… Даже человеческие маги…
— Ах, ах, ах… Какие мы предусмотрительные.
— Ну, Марта…
— Что, Марта?!
Второй Отец потупился:
— Прости, незабвенная. Это больше…
К гневу самума в голосе Первой Матери отчетливо присоединился яд императорской кобры, от которого, как известно, нет противоядия:
— Ой, кажется я это уже где-то слышала. И в Парсе, и после победы над домом Пикчу, и еще десятки раз в мои уши кто-то медовым, виноватым голосом бубнит заклинание «больше не повторится». Но потом почему-то в мирах, в которые нам был доступ с Тропы, возникали легенды о неком боге Вина и кутежа, который путешествует в пьяном чаду и угаре с компанией голых шалав-нимфоманок… Ты случайно не знаешь этого «кого-то»?!
Яр придушенно застонал и окончательно повесил голову. Марта соизволила искоса на него взглянуть. Уныло висящие длинные серебристые волосы Второго Отца выражали полное раскаянье. Первая Мать ухмыльнулась про себя и решила, что выволочки для первого раза будет достаточно. Нет, конечно, она еще обязательно выскажет все, что думает, но она всегда точно знала, где и когда надо остановиться в своих претензиях. Марта была тоже не подарок, и легенды слагались не только о Втором Отце… Поэтому она уже более миролюбиво произнесла:
— Ладно, пока закончим обсуждать твои подвиги. Есть более насущные дела…
Яр тайно облегченно выдохнул. Самум прошел стороной. Почти. Теперь надо было делать все, чтобы он не вернулся снова. Второй Отец поднял повеселевший взгляд на свою спутницу:
— Нахти рассказал тебе все о гареме Императора?
— В общем-то, почти ничего нового я от него не узнала. Привилегированным положением пользуются хезурки из разных слоев общества, которым удалось родить Императору мальчика. Они сразу приобретают статус госпожи — «икабал», независимо от происхождения, получая при этом в свое распоряжение рабов, отдельное жилище и денежное содержание. Вторыми по статусу являются умелые любовницы — «одалис», сумевшие похитить сердце Императора своей вычурной фантазией на ложе. Между «икабал» и «одалис» царит жесткая конкуренция, в которой все вопросы решают кинжал, яд и средства для избавления от плода. «Одалис» стремятся приобрести статус госпожи, родив Императору хезура мужского пола, соответственно потеснив «икабал», а те, используя повитух и подкупленных рабынь, средствами для прерывания беременности пытаются, и небезуспешно, им помешать.
«Одалис» тоже не остаются в долгу. Яд, подсыпанный в пирожное ребенку «икабал», ядовитые змеи или скорпионы, запущенные в детскую комнату, неудачное падение с лестницы, смазанной маслом, после смерти маленького хезура переводят госпожу в статус рядовой наложницы. Оттуда же всего один шаг до полного забвения…
— А…
— Не перебивай, ты не в притоне! Я еще не закончила. Так вот, почти все «икабал» и «одалис» забывают свои распри, когда речь идет о женах Повелителя. Они, жены Императора, являются высшей кастой в гареме. Только их дети могут стать наследниками трона, если повелитель соизволит наложить на маленьких хезуров мужского пола свою руку, тем самым признав своими преемниками. Такие дети получают статус принцев, им назначается особое содержание, и они воспитываются специально приставленными к ним жрецами, обучающими наследников, как управлять государством. Соответственно их мать поднимается на недосягаемую высоту в иерархии гарема и при должном умении и ловкости становится негласным соправителем Империи.
Между двумя нынешними женами Императора — первой и второй — идет настоящая война. Повелитель отдалил от себя первую жену — Нафрит — и все свое внимание уделяет второй — Тейе. Третья и четвертая жены пока, я подчеркиваю слово «пока», в этой битве не на жизнь, а на смерть не участвуют, а только ядовито комментируют. Со слов Нахти, Император влюблен во вторую жену, как мальчишка, которому от роду шестнадцать разливов Геона… Весь гарем с напряжением наблюдает за этим сражением и, при общей ненависти «одалис» и «икабал» к женам Императора, все же разделился на два лагеря. Нахти утверждает, что за определенную мзду, через поддерживающих ту или иную партию «икабал» и «одалис», можно выйти на первую или вторую жену Императора. Нам только остается выбрать, с кем мы будем иметь дело…
Второй Отец задумчиво почесал затылок и протянул руку к кувшину с димашкским белым. Но увидев недоуменно-грозно поднятые брови Первой Матери, сделал вид, что кувшин его не интересует, а он просто хотел взять кисть черного винограда с блюда, стоящего рядом с кувшином. Дрожащими пальцам бросил пару ягод в рот и с плохо скрываемым отвращением их прожевал (о, Первый Отец, какая же гадость эти не перебродившие винные ягоды!):
— Ставить надо всегда на обиженных и обделенных, незабвенная. Они легкоуправляемы, готовы пойти на любую подлость ради реванша и банальной мести. Думаю, что Нафрит идеально подходит для наших планов.
— Я тоже так считаю. Поэтому завтра, — Марта посмотрела на усыпанное звездами небо, зевнула и потянулась как кошка, — нет, уже сегодня, пока жрец будет тебя представлять Повелителю, я разведаю, кто в гареме поддерживает первую жену Императора, и через них, с помощью полновесных золотых дехенов, заведу с ней знакомство. Нет такой крепости, которую бы не взял осел, груженый золотом… Тем более, что Нахти достал мне бронзовый знак, с помощью которого я как целительница женских болезней могу беспрепятственно попасть в гарем. А сейчас — давай спать, день у нас будет насыщенным…
Яр осторожно, очень осторожно, положил свою ладонь на обнаженное колено Первой Матери:
— Может быть…
Марта резко встала. В ее взгляде, как и в голосе, холод льда из земель Славов стал запредельным:
— Даже не мечтай, котяра драная…
Она с величием Императрицы, чуть подобрав подол платья, стала спускаться по лестнице, ведущей с крыши дома, и вскоре внизу послышался ее повелительный голос:
— Постелить мне в саду, под гранатовым деревом! Живее, бездельники!
Второй Отец проводил спину супруги задумчивым взглядом, потом, кряхтя, сел, скрестив ноги, и торопливо, бросив вороватый взгляд по сторонам, присосался к кувшину с димашским белым. Последние глотки он явно смаковал. Предательская дрожь во всем теле наконец прошла, и жизнь снова начинала играть всеми красками…
Ранним утром над Хут-Ка ненадолго появились серебристо-белые перистые облака, которые стали быстро истаивать в жаре восходящего Шу. Когда последнее облако, жемчужно блеснув на прощанье, исчезло, ладья Бога солнца медленно поплыла по темно-синему, почти фиолетовому небу, перевернутой чашей тяжело опрокинувшемуся над столицей Империи Тукан. Ладья скользила над нагромождением строений из желтого, красного и серого гранита, желтого кирпича и серой глины, теснотой пыльных улочек, тенистыми садами и гордыми пилонами, над запахом благовоний храмов и смрадом кварталов бедноты, над ослепительно белыми крепостными стенами и зеленым зеркалом Геона.
Чуть помедлив, первый луч Шу коснулся шатра на крыше серо-розового дворца Императора, широко раскинувшегося на самом высоком холме столицы в окружении неприступных стен из черного базальта.
У этого большого белого шатра, расписанного красными полосами, были подняты передний и задний пологи, чтобы его владелец мог почувствовать, хоть и ненадолго, утреннюю прохладу от ветерка, долетающего с Геона. Здесь, на самой высокой крыше дворца Императора, легче дышалось, как ночью, так и в эти ранние часы, и сюда не доходил густой запах от жизнедеятельности доброй сотни тысячи людей, живущих на ограниченном крепостными стенами пространстве столицы. Внутри шатра на низком широком ложе спал глубоким сном самодержавный владыка Империи Тукан Император Санахт I.
Едва легкое дуновение прохлады с Геона коснулось его лица, Владыка немедленно открыл глаза. Он несколько ударов своего сердца бездумно изучал красно-белые полосы над собой, потом улыбнулся и повернул голову влево, сразу уткнувшись носом в копну черных кудрявых волос, которые волнами ниспадали с изящной женской головки, безмятежно спящей на его плече. Санахт еще раз улыбнулся и легонько подул в эту копну волос. Брови женщины чуть поднялись, и она, не открывая глаз, сонно пробормотала:
— Повелитель, ты несносен. Мало того, что мы уснули уже под утро и у меня нестерпимо горит кожа между бедер, ты еще и будишь меня в такую рань. Совести у тебя совсем нет…
Император ничего не ответил, только еще раз шутливо подул туда, где под волосами скрывалось ухо его второй жены. Женщина вздохнула, а потом, не открывая глаз, немного отодвинулась и пошарила вокруг себя рукой. Найдя тончайшую льняную простыню, она завернулась в нее с головой, перевернулась на другой бок и сонным шепотом пробубнила из-под этого импровизированного кокона:
— Все. Не достанешь, хоть ты и целый властитель Тукана.
Санахт нежно поцеловал жену в спину, а потом лег на локоть и стал мягко, едва касаясь, поглаживать ее по плечу. Он уже пять лет был безумно, как юнец, влюблен в эту женщину. Старшая дочь царя Димашка Тейе, брак с которой был заключен исключительно из политических соображений, неожиданно навсегда вошла в его сердце со второй брачной ночи. Были забыты первая жена Нафрит, его сводная сестра, остальные две жены — дочери богатейших землевладельцев страны и больше сотни наложниц. Правда, к женам и наложницам он еще входил, но делал это только по необходимости, чтобы среди народа не было разговоров о бесплодии Императора и его неспособности иметь наследников. Наследники успешно появлялись, но какой женщине понравится, что муж посещает ее только два-три раза за период времени, прошедший между двумя разливами Геона? Тем более, что Император так и не удосужился возложить правую руку на головы этих детей, признав их таким образом своими. Даже на старших сыновей от первой жены. А вот на погодков, двух мальчиков от Тейе, он хотел возложить руку в ближайшем будущем, сделав это официально, пригласив для этого в столицу самых богатых людей Империи и устроив грандиозный праздник.
Еще раз проведя ладонью по плечу второй жены, Санахт решил, что пора все же вставать. Он сел на ложе и стал искать глазами свою нижнюю юбку. Но потом вспомнил, что она и разорванное в пылу страсти платье второй жены остались внизу, возле бассейна, а сюда, в шатер, он явился обнаженный, неся свою любимую на руках. Махнув рукой на условности, Император обернул бедра простыней, ласково поцеловал жену в затылок на прощанье, вышел из шатра и, тихо напевая себе под нос, стал спускаться по каменной лестнице, ведущей с крыши прямо во внутренний сад его личных покоев. Но едва он сошел с последней ступеньки, предвкушая, что сейчас окунется в бассейн, сбоку раздался язвительный женский голос:
— Владыка хорошо почивал? Были ли приятны его сны?
Санахт мысленно застонал, так же мысленно грязно выругался, и все его прекрасное настроение мгновенно улетучилось. Привалясь плечом к стене, воинственно сложив руки на груди, как всегда, безупречно одетая и в безукоризненном макияже, даже ранним утром, стояла его первая жена Нафрит. И как она сюда опять попала? Ведь есть строжайший приказ охране — никого в сад не пропускать без личного разрешения Императора. Но эта дочь гадюки со своим змеиным языком в очередной раз сумела всех обвести вокруг своего изящного пальчика. Нет, так дальше продолжаться не может. Пора решиться и отправить ее во дворец, принадлежащий Императору в самой южной провинции Тукана, на границе с Землей Львов. И большую часть наложниц с другими двумя женами вместе с ней. Пусть там дают волю своим раздвоенным языкам…
Между тем Нафрит демонстративно несколько раз втянула воздух своим тонким, породистым носиком и ядовито улыбнулась:
— Если Владыка позволит, здоровья, радости ему и силы, я бы посоветовала бы ему немедленно совершить омовение. А то благоухает он дешевыми димашкскими женскими благовониями на целую сотню имперских локтей. Это совершенно недостойно Повелителя, потому что такими духами пользуются только продажные девки с рынка Хут-Ка, раздвигающие ноги за четверть медного дехена даже перед пастухами…
Первая жена внезапно сделала два шага к Санахту, положила левую ладонь на его пах, правой взялась за простыню и с хрипотцой в голосе произнесла:
— Может, помочь Владыке раздеться?
Император мягко, но твердо отвел ее руки:
— Спасибо Нафрит, да будешь ты здрава, невредима и жива, но я сам.
Он решительно сбросил с себя простыню, сделал шаг к бассейну, быстро нырнул в него ласточкой и широкими, сильными гребками поплыл к его противоположной стенке.
Эта женщина сама виновата, что стала неинтересна ему. И дело совершенно не в женской привлекательности. С этим как раз у первой жены все было более чем в порядке. Изящная, точеная фигура. Приятный голос, манеры. Умение одеваться и преподнести себя. Она хорошая мать и способна рожать сыновей. Заботливая и умелая хозяйка, твердой рукой управляющая несколькими имениями и ткацкими мастерскими, принадлежащими ей. Да чего греха таить, обученная с детства специально приставленными двумя рабынями, как принести наслаждение мужчине, на ложе она была хороша. Определенно хороша. Но, к сожалению, на этом все ее положительные качества и заканчивались. Попытки Санахта начать обсуждать с ней государственные дела в первые три года после вступления в брак всегда наталкивались на неизменное: «Ты Владыка, ты и решай». Нафрит готова была только брать, ничего не давая взамен. Она просто не понимала, что быть самодержавным повелителем Империи Тукан — это тяжкое бремя. Чтобы это бремя постоянно нести, нужен кто-то очень близкий, связанный кровными узами, с кем можно было бы поделиться своими сомнениями, которые не выскажешь даже друзьям и советникам, кто мог бы дать быстрый и продуманный совет, что делать. И чтобы сомнения Повелителя не стали всеобщим достоянием. Все это он нашел во второй жене спустя три года. Обладая как женщина, не меньшими достоинствами, чем Нафрит, она сама на вторую ночь, после бурных ласк, увидев, что Санахт, продолжая гладить ее по спине, о чем-то задумался, совершенно спокойно предложила Императору поделиться с ней его мыслями. Заявив при этом, что если Владыка даже после часов любви думает о государстве, это ее не обижает. А обидит только то, что он не найдет ее достойной, чтобы делиться сокровенным. И с той ночи Санахт ни разу не пожалел, что решился рассказать Тейе о своих заботах. Она стала женой-любовницей, ближайшим другом, первым и единственным тайным советником, рекомендации которого всегда были точны и своевременны.
Император подплыл к бортику, у которого стояла его первая жена, продолжавшая выговаривать ему что-то гневно-обиженное, подтянувшись, взобрался на него, сел и три раза громко хлопнул в ладоши. Послышался топот бегущих ног, и спустя несколько мгновений из-за кустов цветущего жасмина, окружавших бассейн, выбежал начальник личной охраны Санахта в сопровождении четырех воинов с обнаженными боевыми серпами. При виде Нафрит у начальника охраны округлились глаза, он безмолвно пробормотал ругательство, которым дикари на юге обычно обзывают гиен, а потом упал перед Повелителем на колени, уткнувшись лбом в плиты сада:
— Приказывай, Император, да будешь ты жив, невредим, здрав.
Санахт упер раздраженный взгляд в бритый затылок воина и прошипел:
— Блистательная Нафрит сейчас немедленно покинет эту часть дворца. Выделишь ей шесть воинов в сопровождение, чтобы она не заблудилась по дороге к своим покоям. Затем передашь распорядителю церемоний, что слуги могут начать одевать Повелителя. Я желаю, чтобы на церемонии одевания (пусть ее Сешт пожрет, как она мне надоела), присутствовал начальник проведчиков. Когда выполнишь все эти поручения, явишься ко мне и положишь к моим ногам ожерелье со знаком главы личной охраны. Пошел вон…
Надо сказать, что жизнь Императора, как публичная, так и личная, при всей его безграничной власти была строго регламентирована. И Санахт всегда с дисциплинированной безропотностью следовал всем писаным и неписаным правилам. Он считал, что Владыка должен подавать пример своим поданным в служении дочери Шу, божественной Мат, богине мирового порядка, истины и справедливости, постоянно борющейся с мировым Хаосом. Хотя ту же церемонию одевания быстрый, порывистый Санахт просто ненавидел. Все эти цирюльники, мастера маникюра и педикюра, долго и кропотливо делающие свою работу, раздражали неимоверно. А тут еще прямо с утра первая жена со своими претензиями. Поэтому Император решил, что пусть Мат сегодня приложит сил чуть больше, а он объединит одевание и беседу с главой проведчиков, чтобы с утра уже быть в курсе всех событий, происходящих в Тукане.
Император теперь уже два раза хлопнул в ладоши, и внутренний сад его личных покоев начал немедленно заполняться дворцовой челядью и рабами. Санахту прямо в саду, у бассейна, поставили кресло, напротив него большое, в рост человека, бронзовое зеркало, и три цирюльника уже было подступили к Владыке со своими инструментами, но он раздраженно отослал двух прочь, повелительно при этом поманив пальцем начальника тайной службы, который уже скромно стоял поодаль. Тот торопливым шагом приблизился и упал на колени:
— Я пред тобою — жизнь моя принадлежит тебе, Владыка Тукана. Приказывай.
Санахт сухо потребовал:
— Встань, Инени. Докладывай. Коротко.
Чиновник поднялся с колен, оправил юбку и почтительно склонился к уху Императора:
— Во всех шестнадцати провинциях, хвала Шу, спокойно, Повелитель. У народа вдосталь зерна, мяса, вина и пива, поэтому причин к бунту нет никаких. Но…
— Что «но»?!
— Два дня назад в Хут-Ка к верховному жрецу храма Тира прибыл некий фенешийский торговец. Этот торговец прилюдно, на площади перед храмом, заявил, что он привез сообщение, в котором говорится, что Тукану угрожает смертельная опасность…
Санахт со злой иронией покосился на чиновника:
— Может, этот фенешиец на радостях, что добрался живым до порта, перепил нашего крепкого пива?
— К сожалению нет, сиятельный. Он сразу, как прибыл, отправился к храму. Даже не стал разговаривать с купцами на рынке, а поручил это своему управляющему.
— И где сейчас этот торговец?
— С сегодняшнего утра возле западных дворцовых ворот, Повелитель. С ним женщина и пять ослов, нагруженных какими-то тюками.
Император в гневе выпятил нижнюю губу. Эти дети Эхаби, его поданные и родственники, точно сегодня сговорились, чтобы испортить его прекрасное утреннее настроение:
— Что здесь вообще творится, а?! То охрана пропускает первую жену в мои личные покои, несмотря на категорический запрет. То какие-то фенешийцы с ослами без разрешения ошиваются возле ворот. Кто этого торгаша позвал к дворцу?! Почему он еще не сидит в твоих подвалах за распространение смятенных слухов?! Отвечай!!
Чиновник виновато понурил голову:
— Прости, Повелитель, но к воротам дворца фенешийца привел верховный жрец храма Тира Нахти в окружении храмовой стражи. В этот момент лезвия ее копий направлены на торговца, и он безопасен. Нахти лично попросил меня не арестовывать торгаша до аудиенции с тобой, и только поэтому он еще не в моих подвалах.
— А где сейчас сам Нахти?
— Также с раннего утра ожидает в приемных покоях дворца и нижайше просит встречи с тобой, Владыка. Об этом тебе должен сообщить распорядитель церемоний. Он бы сообщил тебе раньше, но ты был очень занят… И еще… Первый советник царя Мариба занемог, и его помощник почтительнейше просит перенести встречу с тобой на седмицу. Я проверял, марибец действительно болен, хотя его болезнь почему-то напоминает лихорадку, вызванную чем-то ужасным. Он лежит в бреду и с дрожью в голосе постоянно повторяет: «Проклятые кости!! Никогда больше!!!» и «Чуть было все не отрезал!!!». С чем это связано — выяснить не удалось…
— Да и пес с ним, с этим советником. Когда очухается, сообщишь…
Император задумчиво осмотрел себя в зеркале и постучал пальцами по подлокотнику кресла. Раздражение, вызванное появлением первой жены, несколько стихло, хотя продолжало тлеть, как горячие угли под слоем пепла. Верховный жрец Тира славится своим холодным и рассудительным умом и просто так не стал бы просить аудиенции. Видно, дело действительно важное, если он посчитал нужным побеспокоить Владыку.
Санахт решительно отстранил цирюльника, который завивал очередной локон на его парике:
— Все. Достаточно. Уходи.
Дождавшись пока раб, низко кланяясь, удалится, Император повернул голову к начальнику проведчиков:
— Проведи Нахти в Малый зал для совещаний. Передай распорядителю церемоний, что Владыка сегодня будет в этом зале завтракать в обществе Верховного жреца Тира.
После завтрака мое время будет распределено, как и предполагалось на сегодняшний день. И еще, Инени. Проследи за тем, чтобы во время завтрака возле малого зала не было посторонних ушей.
— Все будет сделано так, как ты сказал, Повелитель. Будут еще приказания?
— Пока нет. Исполняй.
После ухода чиновника Император полностью отдал свое тело в распоряжение рабов, отвечающих за его облачение. Санахта натерли благовониями, на голову поверх парика надели золотой обруч, на котором с середины лба Владыки аметистовыми глазами угрожающе взирал на окружающих орел Урес. На запястья и лодыжки нацепили золотые браслеты, а на шею тяжелое золотое ожерелье в виде двух голов орла. И завершила этот ансамбль набедренная повязка в виде гофрированной юбки из тонкого белого хлопкового полотна. От вышитых серебряными нитями сандалий из кожи песчаной антилопы Санахт категорически отказался, накричав при этом на раба, который позволил себе удивленно поднять брови из-за отказа.
Эхабисова Нафрит все же умудрилась испортить такое прекрасное утро и еще более прекрасную ночь. Нет, он точно отправит ее в завуалированную ссылку на самый юг Тукана. Пусть там жалит песок своим черным языком.
В малый зал для совещаний Повелитель вошел с отвратительным настроением. Однако вдолбленное розгами с детства учителями умение брать себя под жесткий контроль самодисциплины и умение не показывать свои истинные чувства позволили Санахту не потерять лицо перед Верховным жрецом бога Мудрости. Нахти был не той фигурой, с которой можно было позволить себе вольность выражать эмоции. Храм бога Тира пользовался большим уважением у подданных. Очень большим. А храмовая сокровищница, если исходить из сообщений проведчиков, превосходила по запасам золота сокровищницы других храмов и ничем не уступала казне Императора. Поэтому Владыка встретил Верховного жреца бога Тира радушной улыбкой:
— Нет, нет, Нахти, не смей вставать на колени. К Сешту все церемонии! Давай, удобнее размещайся на ложе возле стола и начнем завтракать. Умоляю тебя, жрец, ни слова о делах, пока мы не покончим с этими жареными в оливковом масле голубями, овечьим сыром в чесночном соусе и этими прекрасными розовыми персиками в меду…
— Повелитель очень добр к своему недостойному поданному, — Верховный жрец бога Тира натянуто улыбнулся, поправил на плечах шкуру леопарда — символ жреческой власти и кряхтя разместился на своем месте. Санахт внимательно его оглядел:
— Что-то ты сегодня какой-то бледный, Нахти… Ты хорошо спал? В порядки ли твои жены и наложницы?
Верховный жрец бросил жадный взгляд на запотевший большой глиняный кувшин с темным крепким пивом и сделал непроизвольное глотательное движение:
— Все с ними в порядке, Повелитель. Спасибо. Просто заботы, дела….то, се… вот оттуда и бледность…
Владыка перехватил его взгляд и понимающе хмыкнул:
— Какой же я плохой хозяин, жрец. Жара о себе уже дает знать и пара кубков холодного пива как нельзя будет кстати. Сегодня мы завтракаем без слуг и будем обслуживать себя сами. Поэтому, прошу тебя, налей себе этого темного туканского, да и мне можешь плеснуть.
Дождавшись пока Нахти жадными глотками опустошит два кубка, Санахт приглашающе указал на стол:
— Давай завтракать жрец…
Ели они в полном молчании. Когда Верховный жрец после очередного персика ополоснул пальцы в серебряной чаше с плавающими там лепестками роз, Повелитель вытер рот белоснежным льняным полотенцем, откинулся на подушки и пригубил свой кубок:
— Прекрасные голуби с этой хрустящей корочкой. Надо будет похвалить повара… Да и вообще утро прекрасное… В такое утро хочется слышать только хорошие новости. Ведь ты, Нахти попросил у меня срочной аудиенции в такой ранний час именно для хороших новостей, правда?
Верховный жрец бога Мудрости внимательно оглядел свою левую руку унизанную перстнями, а потом поднял угрюмый взгляд на Владыку:
— Боюсь, мои новости будут не так радужны, Повелитель. Империи угрожает смертельная опасность… Давай не будем ходить вокруг и около и начнем называть вещи своими именами. Тебе же уже известно о фенешийце, который пришел к моему храму?
Санахт резким движением поставил кубок на стол. Из-за маски радушного хозяина мгновенно выглянуло лицо жесткого самодержца:
— Да, известно. И что? Почему я обязан верить его россказням? Кто он такой? Полоумный бродяга из-за моря, который должен сидеть в подвалах моей тайной службы за распространение смятенных слухов в столице!
Верховный жрец бога Тира сел на своем ложе, поднял посох с головой совы и стукнул им о каменные плиты пола:
— Он Хем Нетер — «слуга бога», разговаривающий с богом Мудрости напрямую, без молитв и жертвоприношений, человек знающий тайное! Даже в главном храме Тира, здесь в Хут-Ка, нет достойных стать Хем Нетер. Даже я не могу им быть! Его появление всегда событие и такие как он никогда, я повторяю, никогда не приходят просто так! Да и фенешиец сам может подтвердить свое звание, преподнеся тебе в подарок вещи, которыми не обладает ни один Владыка во всей известной ойкумене. Я отвечаю за свои слова!
Император подался вперед:
— Вещи, которых нет у других владык? Я не ослышался? И что это за вещи? Отвечай, жрец!
Нахти улыбнулся про себя. Ядовитая стрела, подготовленная Яром, попала в цель. Санахт с его тягой ко всему новому и неизвестному, просто не мог не заинтересоваться последней фразой Верховного жреца бога Тира:
— Тебе лучше самому увидеть, Повелитель. Но клянусь всеми богами Тукана, ты не пожалеешь, если примешь дар от Хем Нетер из Сарепты.
Император взял персик с блюда, задумчиво осмотрел его, а затем положил на место:
— Я так понимаю, что в тюках на ослах, которые сейчас стоят перед воротами в мой дворец и находятся те дары?
Жрец почтительно склонил голову:
— Твоя тайная служба работает отменно, Владыка…
Император иронично поднял правую бровь:
— Ну, во всяком случае — не хуже, чем тайная служба храма Бога Мудрости… Не прибедняйся… — Он некоторое время помолчал, испытующе глядя в глаза Нахти, а потом наклонился вперед к жрецу и понизил голос: — Фенешиец сказал тебе, в чем заключается опасность для Тукана?
Нахти покачал головой:
— Нет, Повелитель. Об этом он хочет тебе сказать наедине без посторонних. Одно дело объявить об опасности, но совершенно другое разъяснить, в чем она конкретно заключается. Поэтому мне он ничего не поведал. Да я и не мог его заставить. Это же Хем Нетер…
Санахт задумчиво постучал пальцами по столу:
— Наедине… Гм… Ладно. Если ты отвечаешь за свои слова, то я готов взглянуть на дары фенешийца и выслушать его.
Он два раза хлопнул в ладоши и на пороге малого зала для совещаний как тень возник начальник тайной императорской службы. Владыка наставил на него свой указательный палец:
— Купца и его спутницу, которые прибыли с Верховным жрецом храма Тира и ожидают возле западных ворот, проводи сюда. Тюки, которыми нагружены их ослы, пусть так же в этот зал принесут рабы. Но перед этим хорошенько обыщи наших гостей и вызови сюда мою охрану. За этим народом моря нужен глаз да глаз…