Хранители откровений. Странствия во имя коренных американцев и Земли

Глава 14 Врата

Арка в Сент-Луисе: «Западные врата»... Для нас посещение этого символического монумента было сродни отдохновению от ароматов пивных и булочных города, а также его витрин, закованных в металлические решетки. Мы решили посвятить некоторое время изучению экспозиции Музея Западной экспансии, он располагается прямо под аркой. На выставке было много предметов, оставшихся после легендарного путешествия Льюиса и Кларка, а также макеты вагонеток и поселений. Там была выбита знаменитая фраза генерала Филиппа Шеридана, давшего добро на истребление бизонов, что лишило индейцев основного средства к существованию и стало «рабочей лошадкой» экспансии: «Пусть люди убивают бизонов и продают их кожу до тех пор, пока популяция не исчезнет. Это единственный способ установить долгий мир и распространить цивилизацию в этих землях».

В музее практически не уделялось внимания образу жизни, культуре, мировоззрению и истории местных жителей. Не было здесь и упоминания о процветавшем некогда в Сент-Луисе сообществе, жившем рядом с курганом Монк в Каокии, прямо за рекой. Этот трехъярусный курган по размерам не уступает великим пирамидам Египта.

Снаружи довольно стремительно текла Миссисипи, вдоль ее русла растянулись заводы и фабрики, выпускающие в атмосферу клубы едкого дыма, а по самой реке шли баржи и плавали катамараны с рекламой Макдональдс. Эта урбанистическая панорама тоже была частью Западных ворот.

Карен Льюис, приютившая нас в Сент-Луисе, рассказала нам забавную историю.

— Один мой друг задавал довольно банальные вопросы во время своего телевизионного шоу: «Кто первым родился на нашем континенте?» И знаете что? Правильным ответом было имя какого-то европейца! — воскликнула Карен. — Иногда историки утверждают, что до прихода Колумба здесь не было людей вообще.

Я согласно кивнул. Во Флориде есть город Сент-Августин, и его считают старейшим городом в Северной Америке. И совершенно забывают о поселениях пуэбло и хопи, которые существовали здесь задолго до появления европейцев.

Карен участвовала в деятельности группы, известной под названием «Мы, Америка и Солнце», чья аббревиатура «М.А.И.С» была созвучна испанскому слову maize, означающему «рис». Эта группа, основанная в 1977 году в Эквадоре, ставила перед собой цель духовного объединения индейцев Северной, Центральной и Южной Америк. Во время одной из встреч человек из народа майя преподнес дар одному североамериканскому шаману.

— Этот майя рыдал от счастья, — сказала Карен. — Много лет назад ему было поручено вручить этот дар, и вот недавно он выполнил возложенную на него миссию.

Группа эта прекратила свою деятельность, и с тех пор я безуспешно пытался выяснить, что же за подарок им вручили. Единственное, что я узнал, так это то, что люди поверили, что передача этого дара означала объединение разрозненных народов. Даже наш поход вписывался в символизм этой идеи. Несколько месяцев назад, когда мысль совершить этот поход только появилась, один старик майя, посмотрев на маршрут, сказал, что он очертаниями своими напоминает змею, а змея — как и кондор — является одним из символов Южной Америки. В то же время, сами для себя в качестве символа мы выбрали орла, олицетворяющего Северную Америку. В общем, было крайне приятно осознавать, что в образе нашего движения отражалась концепция объединения двух Америк.

Относительно недавно, в 2003 году, инкский священник Рикардо Печо провел в руинах Майапана, в Мексике, церемонию в честь завершения пятисотлетнего цикла подавления и упадка и начала нового пятисотлетнего цикла надежды и процветания коренных народов Северной и Южной Америк. Печо сказал, что инки давно еще предсказали разделение народов в результате колонизации, но сейчас пришло время «объединить культуры двух Америк и пробудить коллективное бессознательное, чтобы вспомнить об этом». Одной из задач проводимой церемонии, на которую приехали коренные американцы с обеих частей континента, было восстановление равновесия мужской и женской энергий.

Карен провела нас на «Фестиваль Нового Мира», проходивший в центральном парке Сент-Луиса. Манифестом фестиваля было достижение жизни в гармонии с природой. Фестиваль начался с прочтения молитвы и последующей медитации, и продолжился совершенно неземной гитарной и фортепианной музыкой. В основном, речь на фестивале шла о защите окружающей среды, о знахарстве и необходимости установления тесной духовной связи с природой. Организаторы фестиваля приняли нас как почетных гостей, что не могло не порадовать.

Мы установили свой лоток среди многих других, предлагающих различные издания по нетрадиционной медицине и духовным практикам. Съехалось несколько сотен людей и большинство из них предлагали свою помощь. Во мне постепенно рождалась надежда и вера в крупные города, в эти «Западные врата». Вероятно, все еще можно было трансформировать деструктивный образ жизни нашего общества в созидательный. Новые семена, зароненные в наши души, прорастут, и побеги их однажды заставят нас изменить своему образу жизни, своим потребительским привычкам. Начинается все с малого.

В ходе путешествия наша группа сама претерпела определенную трансформацию. Утренние и вечерние сборы — на них мы делились своими чувствами, мыслями, молились, пели и танцевали — приносили нам столько радости, что мы уже не могли от них отказаться. Иногда мы практиковали сосредоточенное молчание, и в нем важность отдельного человека возрастала, словно под увеличительным стеклом. Мою душу неоднократно трогала магия нашей коллективной жизни и мне иной раз было мало просто объятий. Не верится просто, что еще недавно эти люди чуть ли ни дрались друг с другом в Аризонской пустыне, едва не расколов нашу группу. Внешне мы остались прежними, но внутри сильно изменились. Койот попытался как-то вербализовать это: «Мы стали подобны осенним листьям. Каждый проявляет свой истинный цвет».

Покидая Сент-Луис, мы пересекли реку Огайо в том самом месте, где ее когда-то пересекали бизоны, шедшие в Кентукки в поисках соли. Этот брод так и назывался — «Путь бизона». Эту тропу использовали индейцы, а потом и обозы с продовольствием. В XX веке она превратилось в многорядное шоссе. Невероятно, но факт — землю, лежащую под асфальтом тротуара, когда-то топтали миллионы бизонов. Потребовалось всего два века, чтобы совершить такую чудовищную перемену.

— А мне нравится эта аналогия — сначала здесь проходили стада бизонов, а теперь идут стада людей, — сказал один из членов группы, которого мы ранее нарекли «Водой» из за его тяги выпить побольше драгоценной жидкости. — Мне только немного грустно от мысли, что на этом континенте бизоны могут больше и не возродиться. Это, кстати, привлекает меня на Аляске и в Африке — там и сегодня дикие животные бродят стадами.

Вечером мы сидели в лагере и наблюдали, как воды легендарной реки окрашиваются огнем закатного солнца. Мимо проплывали баржи и лодки с туристами. Недалеко виднелся порт, погруженный в вечерние огни. Благодаря «Акту о чистоте воды» уровень загрязнения реки в последнее время сильно снизился. В целом вода выглядела так, что в ней вполне можно было купаться. И наш Вода, разумеется, не преминул воспользоваться этим шансом.

Днем, проходя по полуразрушенному мосту, мы увидели знак: «Бросать окурки с моста опасно». Еще недавно эта река — как и многие другие — могла загореться из-за чудовищно большого содержания в ней горючих отходов. Словом, некоторые реки уже горели. К счастью, наше общество вовремя предприняло меры, необходимые для разрешения исполинских проблем, связанных с окружающей средой. Однако для многих стран, только недавно вставших на путь индустриализации, вопросы утилизации отходов и охраны природной среды звучат достаточно ново. Например, священный в Индии Ганг сильно заражен, воды его почти отравлены, и при этом сегодня миллионы людей ежедневно совершают в нем ритуальные омовения. К сожалению, очистительные технологии развиваются в Индии не так быстро, как экспансивная западная индустрия.

Помимо ответственности за сохранность окружающей среды, на нас лежит ответственность за культуры, находящиеся под угрозой вымирания. В США на грани исчезновения существуют не только коренные американцы. Перед подобной угрозой стоят и афроамериканцы, чьи предки были когда-то насильно привезены сюда.

В Кентукки, недалеко от Франкфорта, мы встретили «Грегори-Страдальца», Мак-Найта, он преподавал африканскую культуру в школе и не понаслышке знал об этих проблемах. Рядом с продуктовой лавкой Грегори открыл багажник своего авто и показал нам деревянные барабаны, обтянутые кожей. Он сделал их сам.

— Я несколько раз бывал в Африке, — пояснил он, — там я изучал традиции своего народа.

Он был уверен, что изучение традиций африканской культуры поможет афроамериканцам лучше понять самих себя. В процессе исследований он обнаружил множество сходных черт между африканской и другими культурами; теперь ему понятнее становилась и культура коренных американцев.

— Если бы я знал, что вы приедете, я бы кое-что устроил, — сказал он.

Энтузиазм этого человека был просто заразительным.

Нам вообще везло с хорошими, теплыми и открытыми людьми, пока мы шли вдоль шоссе Кентукки. Люди с удовольствием делились с нами знаниями и опытом — рассказывали о том, как консервировать яблоки, выращивать лошадей, культивировать табак и разные плодоносящие растения. Мы осознали, что по-настоящему эффективно можно донести до людей нашу миссию не во время массовых собраний, а в результате таких вот личных встреч.

— Знаете, когда-то по этим дорогам ходили стада бизонов, — сказал нам один старожил в придорожном магазине. — Индейцы и первооткрыватели-европейцы использовали пробитые ими тропы, потому что по ним было легче всего идти. И это одна из причин их конфликта. Нет, они дрались не потому, что им — индейцам и белым пионерам — не хватало тут места. Они дрались потому, что шли одной дорогой!

У реки Канаха, текущей через Сент-Албанс в Западной Виржинии, мы повстречали индейца чероки по имени Чарли. Он добирался автостопом в свою хижину, стоящую на вершине холма в двадцати милях.

— Чероки жили на этом берегу, — сказал он. — Здесь сохранилось много индейских курганов.

Он говорил о своей земле горячо, пылко — и его загорелое коричневое лицо озарялось с каждым словом. Я видел этот взгляд раньше — в районе Четырех Углов и в Южной Дакоте. Чувствовалось, что Чарли больше всего хотел, чтобы земли эти остались в руках индейцев чероки.

— Нас силой заставили уйти в Оклахому, на Тропу Слез, — продолжил он, — но многие чероки все еще остаются в Северной Каролине.

Пока мы разговаривали, мимо нас проносились тысячи автомобилей, солнце закатывалось за холмы, а здания торговых центров зажигали свою вечернюю иллюминацию. По Канахе сплавлялись баржи, издавая низкие гудящие звуки.

Чарли построил хижину на земле, принадлежащей угледобывающей компании. Он надеялся продержаться здесь порядка девяти лет. Чарли жил один, и я сочувствовал ему, зная, как это трудно — пытаться воплотить мечту без верного человека рядом.

Дни шли, и листья на деревьях уже начали менять свой цвет. Я много размышлял о Чарли и других индейцах, живущих такой же изолированной жизнью. Я думал о том, сколько дорог пришлось пройти коренным жителям этой страны под давлением государства. Медвежье Сердце и многие другие мои друзья потеряли близких в ходе этих переселений. Я стал представлять себе новое шествие — шествие по восточной части Америки, объединяющее остатки разбросанных по стране племен, несущее успокоение земле, впитавшей столько слез.

Каждый день я слышал благодарность за то, что мы делаем, но теперь я начал осознавать, как много еще предстоит совершить. Наша работа была не закончена. Я часто вспоминал слова Медвежьего Сердца: «Мы должны опутать мир прочной сетью любви...»

Двигаясь через Западную Виржинию, страну угля, мы решили немного срезать путь и спустились по узкой, напоминающей ущелье долине. Здесь располагался городок Мамонт, зажатый среди холмов. Дома находились всего в нескольких футах от дороги, и можно было свободно общаться с их жителям, так как дорога граничила с фасадами. Место это было тихим, и лишь изредка к разговору примешивалось жужжание проезжающих мимо автомобилей.

Я плелся в конце колонны, и меня любопытные жители забрасывали вопросами: «Куда вы идете-то? Зачем вам это нужно? Откуда вы вообще?» В ответ я задавал не меньше вопросов, спрашивал об этих местах, о здешней жизни.

— Да уж, добыча угля — дело нездоровое, — подытожил наш разговор один из жителей. — Вот, смотри — однажды мне раздробило руку станком. У меня почернели легкие и доктора буквально выскребали угольную пыль из моих артерий. Зато у меня хорошая пенсия и оплачиваемая медицинская страховка.

Он сказал, что здесь холмы вдоль и поперек изрыты шахтами, и в некоторых сосредоточено много опасных газов. Многие его друзья погибли в результате взрывов на шахтах.

Еще один местный сообщил, что недавно «закрыли» одну из соседних гор, так как в пробуренных в ней шахтах скопилось много ядовитых газов. Кто-то предупреждал нас быть все время начеку, поскольку здесь много свирепых медведей. Женщина на дороге остановила меня и с жаром заявила: «Нужно остановить этот ядерный беспредел!»

Мы немного разговорились. Я рассказал о том, что мы видели на юго-западе, рассказал об урановых шахтах. Природа загрязнялась, а люди лишались здоровья. Карьеры и шахты не просто уничтожали природный ландшафт, они привносили в него эстетическое уродство. Иной раз люди срывали целые горы, добывая сырье, а прежде цветущие долины были завалены мусором. Глубинная шахтная деятельность множила риски для человеческих жизней. Один бывший шахтер, любуясь разноцветным ландшафтом вдали, твердым тоном заявил с порога своего дома: «Я бы ни на что не променял эти холмы!»

Мы прошли еще немного, и нас остановил парнишка на велосипеде. На вид ему было лет девять или десять, но в лице ребенка была какая-то недетская угрюмость. Он ухмыльнулся. «Да вам бы всем подстричься!» Мы разговорились, и выяснилось, что мальчишке на самом деле двенадцать лет. Он плохо рос и немного отставал в развитии из-за плохого питания и, возможно, из-за внутрисемейных браков, которые в аппалачском сообществе были обычным делом.

Вскоре дома у дороги исчезли, и перед нами осталось лишь умиротворенное величие гор, представших во всей своей осенней красе. Золотарники, астры, сумах, платаны, бук, клен и лавр — все здесь цвело и меняло краски. Мы срывали сочную, спелую папайю. Кристально чистые ручьи манили нас омыть свои тела в своих прохладных водах. После шести с половиной месяцев пешего путешествия весна в Аппалачских горах была для нас лучшей из возможных наград за выносливость.

— Ты когда-нибудь задумывался о том, что сделал, Дуг? — спросила меня Роузи, указывая на разросшуюся группу. Сейчас нас стало больше сорока человек, плюс одна собака. Многие еще собирались присоединиться к нам. Но вовсе не цифры рождали во мне чувство гордости. Несколько человек действительно очень заметно изменились за это время. Многие стали легче душой, счастливее и как-то мудрее. Вообще-то, этим и другими походами я хотел вырвать людей из порочного круга повседневности, чтобы они получили шанс пересмотреть свое место в этом мире. И наше сообщество было хорошим инструментом для этого. Если и должно возникнуть новое сознание, необходимое для выживания и развития нашего вида, то его следует основывать на принципах сообщества и гармонии с Землей.

Не за горами было завершение нашего похода, но мы старались не зацикливаться на этом. Перед нами стояло много других задач. На дороге в Дейтон, городок в Виржинии, мы встретили последователя ордена менонитов — он ехал верхом на лошади и на нем была черная шляпа с прямыми полями. Мы поздоровались. На фоне автомобильного гула мы выслушали его краткую историю о том, как хорош простой и непритязательный образ жизни менонитов и амманитов. Нас объединяло то, что мы жили вразрез с обществом мейнстрима — его собратья предпочитали автомобилям лошадей и повозки, а мы вообще шли пешком.

— Здесь живут примерно пятьсот менонитов, и у них есть около пятидесяти повозок, — сказал он. — Водители довольно-таки вежливо ведут себя на шоссе, а теперь, когда построили четырехполосную дорогу, нам стало еще свободнее дышать. Самое сложное — найти подходящую лошадь, чтобы она не дергалась по сторонам каждый раз, когда мимо проезжает грузовик.

Он замолчал. Но, заметив наш интерес, продолжил:

— Вон там живет человек, который делает неплохие повозки, но хорошую повозку найти сегодня непросто, так как вырубили почти весь пекан, а новый еще не вырос. Мы делаем повозки из стеклопластика. Еще мы делаем вставки из специального металла в подковы нашим лошадям, так что мы тоже пользуемся некоторыми современными технологиями.

Солнце стремительно катилось за горизонт, и мы распрощались с этим джентльменом.

— Что же, народ, желаю вам хорошего вечера и не менее хороших дней, которые последуют за ним, — сказал он на прощание.

Мы пошли дальше, минуя привязанных рядом с магазинчиком лошадей, нетерпеливо скребущих копытом асфальт и выпускающих при этом мощные струи воздуха из мясистых ноздрей. Все эти образы и звуки затронули что-то лежащее очень глубоко внутри меня. Какое-то давно забытое воспоминание, возможно, из прошлой жизни.

Как бы в противоположность этой буколической картине далее мы увидели одну из крупнейших ферм по разведению индеек, протянувшуюся вдоль шоссе. Еще живые индейки были подвешены за лапы к конвейеру, а в воздухе стоял смрад жженых перьев. Там возились работники фермы, одетые в белые костюмы, и я чувствовал издалека, с каким почти полным эмоциональным отключением им приходится выполнять свою работу. Не удивительно, что менониты и амманиты решили иначе и выбрали неспешный путь развития, выращивая еду самостоятельно.

Чем меньше оставалось дней до завершения похода, тем быстрее летело время. Мы прошли занявшую довольно продолжительный период времени часть пути по Аппалачской тропе в районе гор Шенандоа, но постоянно возрастающая численность нашей группы — теперь нас было уже свыше пятидесяти — делала нашу колонну все более шумной. Каждый день к нам присоединялся кто-то новый — в основном это были чьи-то друзья и родственники. Становилось труднее найти место для стоянки, и часто мы останавливались в церквях. В их числе была и старая баптистская церковь, в которой расположилась группа Движения Мартина Лютера Кинга-младшего за бедных — внушительный караван с мулами, впряженными в телеги.

Как только мы вступили на территорию Вашингтона и сполна вкусили шумной суеты политической столицы нашей страны, стало ясно, что это не самое подходящее время для окончания путешествия. Возможно, лучше бы было остановиться в скалистом Плимуте. И все равно, оказавшись в столице, мы едва могли скрывать свое необыкновенно возросшее волнение, особенно во время перехода по мосту Кей через реку Потомак. Мне было лестно, что в тот день группа вручила знамя именно в мои руки.

Мы остановились около железных ворот Белого дома, спели несколько песен и позировали для корреспондентов из «Юнайтед Пресс Интернейшнл». С противоположной стороны улицы к нам подбежал рыжеволосый мальчишка и буквально упал в наши объятия. Это был десятилетний Майкл! Он прошел с нами от Сан-Франциско до Четырех Углов и сочинил поэму. Он приехал сюда с отцом на автобусе из Калифорнии — специально, чтобы встретить нас. Майкл подрос.

После нескольких недвусмысленных предупреждений охраны мы покинули территорию Белого дома и направились в сторону методистской церкви Распятия, где намеревались провести пару следующих ночей. Здесь, на задворках столицы богатейшей страны мира, обычным делом были выгоревшие многоквартирные дома, груды мусора, алкоголики и бродяги. Здесь вуаль изобилия, с узором Белого дома в центре, казалась прозрачной, как тонкий лист бумаги. Но внутри церкви было тепло, уютно, и светлая радость пронизывала все вокруг. Мы делились эмоциями, впечатлениями и воспоминаниями с друзьями и родственниками, приехавшими встретить нас.

На следующее утро мы немного прошли по городу, но прогулка наша не вызвала и ряби на поверхности средств массовой информации, не нарушила она и ежедневной вашингтонской суеты. Но для нас присутствие здесь все равно было важно. Развернув плакаты, мы прошествовали от Белого дома в сторону Капитолия, и нам было радостно и одновременно грустно и даже тревожно: наш марш подходил к концу. Многим из нас вскоре предстояло как-то обустраивать свою жизнь, искать работу.

Мы решили, что последнюю милю со знаменем в руках должен пройти Джо, наш «вечный ходок», единственный человек, абсолютно всю дорогу прошедший пешком — от Поинт Рейс до Калифорнии — не размениваясь на автомобили. Он стал спорить, сказал, что знамя должен нести я, но мы настояли на своем. Загорелый, жилистый Джо нес стяг, гордо задрав голову, и это зрелище многого стоило. Я снова вспомнил слова Ворона, сказанные им в Поинт Рейс во время парно$й церемонии: «И самый слабый из вас окажется самым сильным». Я спросил Джо, что он чувствует. Он ответил в свойственной ему манере, коротко: «Гордость!»

Гордость. Именно это чувство переполняло всех нас в тот ясный и теплый день, и чайки парили над нашими головами. Птицы напомнили мне о давнем теперь уже дне, наступившем однажды на противоположном побережье: тогда тридцать пять человек сделали сообща первый, самый важный шаг. Мы были полны надежд и немного побаивались того, что таит в себе наша Америка и какие драконы живут у нее внутри.

Мы стойко выдержали семь месяцев тяжелых испытаний, преодолевали различия и почитали многообразие. Я сразу понял, что первая строка поэмы, написанной Майклом, была пророческой: «Мы утратили секрет племени...» Но в конце пути мы смогли понять, что значит быть разноцветным племенем. Мы стали сильнее это осознавать, и я был уверен, что каждый из нас — после того, как мы разойдемся — сможет обогатить этим пониманием свою среду, свое сообщество. Пусть мы и вернемся к обычной жизни, вновь станем учителями, сиделками, бизнесменами, фермерами, писателями или родителями — этот опыт будет резонировать в наших душах, вдохновляя на новые свершения. Конец был новым началом.

Что касается меня, я знал: впереди меня ждут новые путешествия. Я получил ценный урок: видения становятся реальностью.