Хранители откровений. Странствия во имя коренных американцев и Земли

Глава 3 Учения Таоса

— Знаешь, я вот тут рядом с тобой еду, а ты меня всю дорогу игнорируешь, — угрюмо причитал Твердая Нога, пока мы ехали в Таос. Я, как обычно, за рулем думал о каких-то отвлеченных, далеких вещах. — Ты думал, что я сплю, а я все это время пытался понять тебя, — не унимался он. — Я думаю, ты слишком глубоко засел здесь (он пальцем коснулся моей головы), а здесь тебя давненько не бывало (он ткнул мне в грудь в области сердца).

Твердая Нога рубил с плеча:

— Ты еще ребенок. Тебе нужно многое понять о нашем образе жизни. — И затем, словно добивая меня, добавил: — Если ты можешь чему-то научить меня, я не отстану от тебя до самой Флориды!

После небольшой паузы, когда я уже все проглотил, он смягчился.

— Я уже многим вроде тебя помог понять нашу жизнь. Сейчас я шайенский пес войны, но до этого был одним из первых хиппи.

Он улыбнулся. Я взглянул на него, улыбнувшись в ответ. Его замечания относительно меня хотя и были немного странными, но он постарался высказать их в конструктивном ключе.

Твердая Нога на собственном примере научил меня кое-чему еще: как преодолевать дискомфорт. Автомобиль «фольксваген „Жук“», мягко говоря, не очень подходит для людей с ослабленной ногой и многочисленными травмами бедра, полученными как раз в результате автокатастрофы. На его точеном коричневом лице часто возникало выражение боли, особенно когда он садился в машину или выходил из нее, но он ни разу не жаловался на это. В конце концов, он был «псом войны».

В Таосе Твердая Нога принялся доказывать мне, что когда-то он и вправду был «первым хиппи». Он организовал мне экскурсию по не-индейским сообществам, основанным на местных традиционных учениях, провел меня по местам, которые несколько лет назад окрестили «хипповскими общинами». В некоторых общинах люди строили сооружения в духе пуэбло и коммунальные комнаты в стиле кива. В одной общине, однако, люди пользовались парником — не очень-то традиционным сооружением — для выращивания марихуаны. Следует отметить, что получалось у них это хорошо.

Следующей достопримечательностью на нашем пути был причудливый архитектурный элемент, дань современности, Таос Пуэбло — он весьма внушительно возвышался прямо напротив горы Таос. Эти двух- и трехэтажные комплексы были старейшими в Новом Свете. Пыльные улицы простирались в тысячах направлений, напоминая о современных развязках в крупных городах. Пораженный этим зрелищем, я не заметил, как отстал от Твердой Ноги — так же, как в детстве я отбивался от матери, когда она брала меня с собой в крупные магазины.

Вскоре я оказался на грязной, очевидно заброшенной улице. Мимо волочились запыленные собаки, лишь изредка лениво посматривая на незнакомого им человека. Кроме меня на улице было только две живые души — их небольшие фигурки жались друг к другу за углом одного из домов. Подойдя ближе, я различил в них молодую пару. Увидев меня, девушка тихо вскрикнула, и парень тут же обхватил ее руками и прикрыл лицо.

— Тебе здесь не стоит находиться, — сказал он мне строго.

Меня его слова заинтриговали, но я решил извиниться и отправился назад. Я не видел, чтобы где-нибудь висел знак, запрещающий проход по этой улице. Более того, эти «дети» показались мне очень старыми, хоть и не были похожи на пару престарелых гномов.

Позже, когда я рассказал об этом Твердой Ноге, он сказал, что, скорее всего, знает, кто были эти люди, но не стал вдаваться в детали. А у меня появилась еще одна загадочная пища для размышлений.

На заходе солнца Твердая Нога повел меня к долине Рио Гранде, уже за пределами города. Вскоре мы сидели вокруг костра в компании нескольких индейцев и обычных, вроде меня, американцев. Каждый по очереди пел традиционные индейские песни под звуки барабана, сделанного из кактуса. Они дружили уже много лет подряд, и мне было радостно видеть, как крепок их союз.

Ритм барабана был энергичным и не менялся от песни к песне. Пели, как обычно, высокими голосами, со скоростью пулемета повторяя странные последовательности слов и отдельных слогов. Именно интенсивный характер этой музыки позволял всем участникам продержаться до утра и не впасть в объятия Морфея. Я наклонился к дяде и спросил, можно ли мне как-то научиться петь эти песни. Он усмехнулся.

— Ты здесь и двух дней не пробыл, а уже хочешь научиться петь? Нет, так не пойдет. Ты еще ребенок, — он посмеивался над тем, что я задаю слишком много вопросов, сидя в кругу полузнакомых людей у костра. Он сказал, что все эти вопросы и ответы — из другой оперы, и для индейцев это не свойственно.

Когда пение закончилось, мы с дядей отправились в гости к двум индейцам в Таос. К моему ужасу, они открыли бутылку виски и пустили ее по кругу. Прошло еще несколько часов. Они не спали сами и не позволяли мне. Я отказался от выпивки, и мне, в общем-то, повезло, что они силой не стали вливать содержимое бутылки мне в глотку. Тогда я впервые заметил, что пьющие чувствуют себя некомфортно в присутствии трезвых, словно возникает некое неравенство, которое нужно любой ценой сгладить.

Один из новых приятелей, его звали Фред, сказал, что завтра нужно заплатить за квартиру и для этого нужно завершить один заказ — что-то выковать из серебра — но он пальцем об палец не ударил. Под утро он завел серьезный разговор о традиционной деревне пуэбло, в которой он жил когда-то. Внезапно Фред повернулся ко мне со словами:

— Ты меня туда отвезешь? Я уже несколько недель не видел своих стариков!

Моя память тут же выстрелила в сознание эпизод из прошлого. Я вспомнил ночь — это случилось еще в школьные годы — была вечеринка с друзьями, и вдруг один крикнул: «Эй, а пойдем-ка в Дисней-Уорлд! Я там еще ни разу не был!» Невзирая на то, что была полночь и Орландо находился в шести часах езды от нашего города, мы забились в микроавтобус — как сейчас помню, это был хипповский «фольксваген» — и всю ночь гнали до места. Уже светало, когда мы оказались у ворот сюрреалистичного «Волшебного Королевства». Даже хорошо выспавшемуся и трезвому человеку это место показалось бы очень странным. После этого путешествия мелодия «Это крохотный мир» еще несколько дней эхом раздавалась в моей голове — этакое посттравматическое похмелье от Микки и его друзей.

— Так ты меня отвезешь к родителям? — снова спросил Фред. Двое остальных присоединились к нему.

— Но ты же пьешь, не просыхая, — возразил я. — Вряд ли твои родители хотят видеть тебя таким.

Нет, я вовсе не оправдывался. Просто интуитивно почувствовал, что это было не самое подходящее время для семейной встречи. Даже ребенку здесь все было бы ясно.

— Да все нормально, — упорствовал он. — Ты меня лучше к родителям отвези.

Я безнадежно вздохнул.

— А далеко это?

Твердая Нога нахмурился.

— Это не важно, — сказал он строго. — Просто скажи «да».

Я неохотно согласился, чувствуя себя при этом крайне глупо — словно охотник на бекаса, стоящий посреди болота с фонариком и джутовым мешком. На фоне первых солнечных лучей, пробивавшихся в новый день из-за плоскогорья, мы загрузились в машину и отправились в ту деревню. Дорожный указатель обещал, что до этого места мы доберемся не ранее чем через 70 миль. Мне почему-то сразу стало ясно, что в этот раз родителей Фреда нам увидеть не суждено. Даже машина почувствовала: что-то не так. Бо$льшую часть пути она пыхтела так, что я мысленно уже распрощался с выхлопной трубой. Старые моторы «Жуков» не были оборудованы электронным впрыском, и потому эти автомобили с трудом приспосабливались к перепадам высотности. Мне несколько раз пришлось останавливаться, открывать капот и настраивать регулятор подачи топлива вручную. Но положительные эффекты сохранялись недолго.

Когда мы въехали в деревню Фреда, машина буквально дышала на ладан. Меня крайне беспокоил исход начала встречи — каково будет первое впечатление в таких условиях. У Кастера были такие же проблемы.

Деревня Фреда была разделена на две части. В одной части располагались относительно новые постройки с подведенным к ним электричеством, а в другой сохранились более традиционные жилища, без электричества, разумеется. Во второй части деревни как раз и жили родители Фреда. Мы вышли на грязную дорогу, ведущую в поселение, и дорогу нам преградил черно-белый транспарант: «ВХОД ТОЛЬКО ДЛЯ ИНДЕЙЦЕВ». Очевидно, сейчас тут проходили закрытые летние церемонии.

— Парни, вы идите, — сказал я. — Я просто не индеец. Я в машине подожду.

К моему превеликому удивлению Фред остановился. Он присел, нахмурился.

— Нет. Если ты не пойдешь, никто не пойдет.

Остальные согласились.

— Наши люди так не поступают. Однажды, давным-давно, к нам явился бледнолицый пророк. И с тех пор эти церемонии открыты для каждого, на случай если он вернется снова. И вообще, ты, наверно, прав. Мать не должна видеть меня в таком виде.

Я проникся чувством глубокого уважения. Даже в пьяном состоянии Фред был способен держаться своих строгих принципов.

Мы повернули обратно в Таос. Меня заинтриговала история о белом пророке и впечатлил железный мушкетерский принцип Фреда: один за всех, и все за одного. Впрочем, чуть позже я был в равной степени разочарован этим же принципом — когда все трое воспользовались им и вынудили меня купить им виски и немного еды. Я осознал, что являюсь не только единственным обладателем автомобиля, хотя бы и такого неважного, но и единственным, у кого есть наличность. Как я мог оказаться в такой ситуации? Если они попросят меня внести оплату за жилье — а этого вопроса я ожидал следующим — мне только и останется, что жить в своем «фольксвагене», потому что денег на обратную дорогу мне просто не хватит.

— Дядя, я думаю, мне пора двигать, — сказал я своим компаньонам с сонными глазами, когда мы добрались до Таоса.

— Нет! — ответил он строго. — Я должен показать тебе еще одно место.

Без особого энтузиазма я согласился задержаться еще на несколько часов. Мы оставили своих друзей дома, самих же нас сон настиг в парке: мы легли в тени под высоким тополем. Мы там оказались не одни. Парк этот был своеобразным отелем под открытым небом, доступным для каждого. Пьяницы и гуляки всех мастей, развалившиеся на траве в самых причудливых позах, встречались через каждые пять шагов. Если бы Джорджия О’Кифи могла написать эту сцену на холсте!

После полудня мы проснулись, и Твердая Нога, как и обещал, повел меня в обитель одного местного художника, своего давнего друга. Мы пили чай на застекленной веранде, рассматривали полотна и расспрашивали художника о «творческом кризисе». Мой дядя протянул ему небольшой пакет. Внутри был пейот.

— Вот, возьми. Это тебе поможет, — заверил он его.

Я уже совсем перестал понимать, зачем я там нахожусь, когда дядя обратил мое внимание на прозрачное стекло, покрывающее потолок и южную сторону дома.

— Солнечная энергия зимой, — сказал он с удовлетворенной улыбкой. — Прогревает весь дом целиком.

На самом деле, меня такие вещи крайне интересовали, хоть я никогда и не говорил ему об этом.

Прощаясь, мы обнялись.

— Оставайся в своем сердце, племянник, — сказал он, обронив несколько слез. — Все равно ты еще ребенок. — Он немного помолчал, а потом добавил: — Не одолжишь двадцатку?..