Хранители откровений. Странствия во имя коренных американцев и Земли

Часть III Тропа Слез Глава 15 Путешествие к восходящему солнцу

Поход через Соединенные Штаты был больше чем просто его виде$ние. Видение это только проблеск. Нужен непосредственный опыт, чтобы развить его в полноценную картину. И опыт этого похода многому научил меня, помог понять, что значит быть частью сообщества, как принимать на себя руководство, когда это необходимо, и как отходить в сторону, чтобы дать свободу действий другому. Мы старались побольше общаться со всеми, кто повстречался на нашем пути: личные беседы, интимные собрания или встречи с местными и региональными средствами массовой информации — все это сближало нас с людьми. Смогут ли все наши старания привести к каким-то действительным переменам? Об этом приходилось лишь догадываться, но я верил, что результат будет, хотя бы и не особенно масштабный. Иначе я и думать не хотел.

Однако сразу вскоре по завершении похода я вошел в стадию некоего психологического спада. Согласитесь, после семи сверхъестественных месяцев скитаний от Поинт Рейса до Вашингтона нельзя просто взять и вернуться домой, устроиться на работу с восьмичасовой пятидневной неделей и начать размеренную счастливую жизнь. Начать хотя бы с того, что с завершением похода завершились и мои брачные отношения с Джули. Мы разошлись мирно и остались друзьями. Она сказала, что это путешествие через всю страну стало «одним из самых удивительных переживаний ее жизни».

Вскоре в моей жизни появилась новая женщина. Синди уволилась из офиса нефтяной компании и присоединилась ко мне. Однажды я нашел картинку с изображением вигвама, подаренную старым другом, и меня озарила на первый взгляд безумная, но очень продуктивная идея: ведь можно сэкономить массу денег для будущих походов, если жить в вигваме! Методом проб и ошибок и немного опасаясь последствий, при помощи чудного пособия «Индейское жилище: история, сооружение и использование» я воздвиг себе хижину в стиле индейцев прерий севера Флориды в тихих сосновых лесах. Крыша протекала, но зато такой способ существования был экономным.

Однажды утром мы увидели нечто невероятное: вокруг вигвама радостно носился дух размером с трехлетнего ребенка. Мы так и замерли на месте. Когда утреннее видение исчезло, мы одновременно спросили друг друга: «Ты это видел?» Было ясно, что к нам хочет присоединиться новая жизнь. Наше финансовое состояние было крайне сомнительным, и мы положились целиком и полностью на Высшую Силу. Все должно было получиться. Если честно, то я уже знал, как будут звать нашего ребенка: Шайен — мы назовем его так в честь тех, кто многому нас научил.

Точно так же сбылось еще одно мое озарение, пережитое во время первого похода: в 1986 году мы отправились в путешествие по Тропе Слез. Тогда в воображении моем возникли тяжелые картины — разные племена, вынужденные оставить свои родные земли, двигались по нелегкому пути многие сотни миль в сторону Оклахомы.

Правительство США, убежденное Томасом Джефферсоном, усилиями Эндрю Джексона вытеснило десятки тысяч индейцев из племен чероки, крик, чокто, чикасо и семинолов с их родных земель на территорию Оклахомы. Маршруты их многочисленных перемещений напоминали паутину на карте юго-востока страны. Обосновывали эту политику тем, что белые более эффективно использовали землю, и перемещение индейцев избавит их от угрозы со стороны новых поселенцев. В действительности же они просто нагло и откровенно отобрали у них землю.

Сейчас трудно сказать точно, сколько людей погибло на Тропе Слез, но доподлинно известно, что одни только чероки потеряли более четырех тысяч соплеменников. А те, кто сумел дойти до Оклахомы, были истощены голодом и психологическим шоком, многие умирали от эпидемических болезней. По-моему, это один из самых мрачных периодов в истории Соединенных Штатов, и его отголоски слышны и по сей день.

Когда я впервые задумал этот поход, охватывающий основные маршруты на Тропе Слез, меня сразу удивило, откуда взялся этот образ — образ изгнанных индейцев? Ответ витал в воздухе: «Ступай с молитвою, и утоли боль их потомков». Мне было ясно, что начинать движение стоит с запада на восток — как бы символизируя возвращение в земли предков. Кроме того, в большинстве индейских традиций восток был направлением, откуда ждали новых начинаний. Мы хотели встретиться с максимально возможным количеством племен в ходе этого путешествия и надеялись принести духовное исцеление этим людям, равно как и себе самим.

Я выбрал в качестве отправной точки городской парк Фаунтинхед в Оклахоме. На дворе стоял холодный и ветреный февраль, в парке было пустынно. Странно, что он вообще был открыт — в это время года сюда могли прийти разве что незваные гости из Флориды с палатками. Мы запланировали старт на 1 марта. На место мы приехали за два дня до начала, чтобы разобраться с логистической стороной дела, хотя для меня этот шаг был сомнительным в принципе.

Синди было не очень уютно. Она была уже на седьмом месяце беременности и не могла заснуть даже в нормальных условиях, не говоря уже о палатке и спальнике, разложенном на твердой холодной земле. Впрочем, как и всегда, она довольно стойко и спокойно переносила бытовые трудности.

Поход по Тропе Слез, каким я себе его представил, растягивался на тысячу двести миль, если считать от отправной точки в парке Фаунтинхед до конечной точки в Рэттлснейк Спрингс, штат Теннеси — оттуда индейцы чероки и начали свой тернистый путь. Я проложил маршрут в форме подковы, охватывая земли индейцев чокто, чикасо, маскогов, семинолов и чероки, известных как Пять Цивилизованных Племен. Мы планировали отдать походу четыре месяца жизни. Для этого нужно было проходить в среднем по пятнадцать миль ежедневно с одним выходным в неделю.

Я не ожидал, что к нам присоединится много людей, однако помнил обо всех письмах, присланных мне в поддержку. Некоторые из них принадлежали перу индейцев. В некоторых письмах люди выражали тревогу по поводу индейцев навахо, которых пытаются выселить с Больших Гор, почти так же, как в XIX веке индейцев выселяли с Юго-Востока. Мы включили в свой маршрут и эти земли.

В парке к нам присоединились три ветерана еще первой волны: Роузи, Дебби и Джон — тот самый Джон, который в резервации Пайн Ридж выиграл револьвер. Роузи и Дебби тоже тогда присутствовали, а после этого они вместе со мной совершили подобное шествие по Европе. Они были родом из солнечного Майами. Они были полны жизни и заботы, и ничто не доставляло им большей радости, чем пребывание среди людей и помощь им.

Джон приехал из калифорнийского городка Уинтерс и был органичным дополнением этой парочке — спокойным, мягким, ясно осознающим свои цели. Если бы никто больше не явился сюда, Джон прошел бы весь путь один. Я не мог ожидать иного от человека, который однажды выиграл пони и без тени сомнения отдал его другому.

Около шести часов вечера — нашего первого совместного вечера — ветер, холод и надвигающаяся тьма заставили нас укрыться в палатках. Я пытался что-то читать при свете свечи, но не мог сосредоточиться — меня отвлекали мысли о суровых погодных условиях, о ребенке, о том, как нас примут. Это было безумием: кучка из пяти человек отправляется на излете холодной зимы в дремучие леса Оклахомы, чтобы исполнить задуманное. Кому до этого было дело? Но, к счастью, Синди, в отличие от меня, никогда не подходила к той опасной грани, за которой можно утратить веру. Невзирая на все тяжести и невзгоды кочевой жизни, она никогда не сомневалась ни в целях нашего дела, ни во мне. Я и любил ее за это еще сильнее.

За день до отправления мы решили изучить экспозицию музея в Маскоги — там выставляли предметы творчества юго-восточных переселенцев.

— Для меня честь видеть вас здесь, — сказал кассир музея, индеец чероки. — Нужно сообщить в местную газету о том, что вы затеяли. Люди должны знать.

Во время интервью мы пытались объяснить журналистам, что подвигло пятерых довольно-таки изнеженных людей поселиться ненадолго в холодном безлюдном парке, чтобы вскоре отправиться в четырехмесячный пеший поход с его неминуемыми лишениями — холодом, дождями, жарой, ожогами от ядовитого плюща, жуками, встречами с неотесанными обывателями, змеями... Мы пару минут померзли перед фотоаппаратами, а затем вернулись в лагерь и развели огонь. Ветер стих. К нашей немногочисленной компании прибилась грязная дворняга со щенком, а следом за ними появились две женщины из племенного правительства индейцев крик. Они пришли взять у нас интервью для индейской газеты, но серьезного разговора не получилось — мы больше шутили, подкидывали в костер дрова и наполняли кружки горячим кофе.

Одна из женщин сказала мне: «Я читала в газете о том, что у вас было виде$ние — Великий Дух в образе ветра открыл этот путь. Тогда что-то резко переменилось и в моей жизни. С тех пор ветер говорит и со мной. Теперь я ищу утраченное культурное наследие индейских племен».

Мы бурно обсуждали индейские традиции, пытаясь понять, утрачены ли они безвозвратно или возрождаются вновь. Скорее всего, согласились мы, имеют место обе тенденции. Адаптация, упорство и нововведения нормальны для культуры, которой приходится выживать.

Утром 1 марта мы были готовы. Наши новоявленные друзья из племени крик пришли пораньше, чтобы проводить нас. Собачка со щенком, надо сказать, тоже явились. Полисмен сказал, что ему придется усыпить собак, если мы не возьмем их, и мы даже не стали раздумывать. Они, выказывая полное удовольствие от путешествия с нами, катались по земле, перетягивали палки у нас и друг у друга... Это, да еще их преданные холодные носы, — помогло нам немного отвлечься от боли в ногах вечером первого походного дня.

На третий день пути ноги буквально отваливались и все тело ныло, но бесплатный кусок пирога и кружка кофе в кафе «У Дона» в Стиглере принесли нам некоторое утешение.

— Моя прабабка шла по этому пути, — сказала официантка. — Она похоронена на холме.

Мы поставили палатки на берегу реки Арканзас недалеко от того места, где когда-то с лодок высадили индейцев чероки и чокто. В этих землях, названных тогда просто «индейскими территориями», осело немало вынужденных переселенцев. В течение последующих ста лет они утратили почти все свои земли, особенно в ходе борьбы Оклахомы за статус штата и во время Великой депрессии. Как это ни смешно, многим индейцам пришлось брать в аренду земельные наделы, еще недавно принадлежавшие им. Деваться было некуда. В настоящее время некоторые племена выкупают обратно отобранные земли и на местах решают проблемы чудовищной безработицы — настоящей чумы индейского народа в некоторых округах Оклахомы.

Мы посетили курган Спиро. В настоящее время это видная археологическая доминанта, а тысячу лет назад это место было крупнейшим торговым узлом на пути с запада на восток. Здесь обменивались самыми разными диковинами: цветными стекляшками, кристаллами, раковинами с изящной ручной гравировкой, медью, резными трубками... Торговцы передвигались на каноэ либо пешком, и пути их были раскинуты плотной сетью дорог через Иллинойс, Флориду, восточное побережье и некоторые районы запада страны. Оставалось только догадываться, какие приключения возникали на пути у этих людей.

Недалеко от Саллисоу мы посетили хижину, ставшую святыней: когда-то в ней жил индеец чероки по прозвищу Секвойя. Перед тем как покинуть родной Теннеси, Секвойя почти двадцать лет потратил на разработку алфавита чероки, делая записи на дощечках и древесной коре. В 1821 году индейцы чероки официально приняли разработанный им алфавит. Прошло еще немного времени, и большинство индейцев научились читать и писать. Секвойю считают единственным человеком, которому удалось самостоятельно, с нуля, создать алфавит.

На следующий день мы снова продолжили путь, и у продовольственного магазина встретили мать с двумя дочерями. Они буквально влюбились в наших мохнатых четвероногих компаньонов, несмотря на дикий запах псины, исходивший от них последние два дня. Мы израсходовали несколько банок томатного сока и горячей воды, чтобы их отмыть. Роузи в какой-то момент сказала индианке:

— Если сможете найти для них дом, они ваши.

Мать была вне себя от радости.

— Как хорошо! — воскликнула она. — Я давно мечтала о паре черных псов!

Семья эта жила на пятнадцати акрах земли. Мы знали, что собакам придется по душе новое жилище. Они удалялись вниз по дороге, ни разу не обернувшись. Мы слышали только умиленные девчачьи взвизгивания.

Мы потеряли двоих из нас, но сочли эту утрату крайне символичной для нашей одиссеи. Возможно, юго-восточные индейцы на пути в Оклахому поступали также, оставляя своих любимцев сочувствующим поселенцам, чтобы уберечь их от суровых испытаний дороги, вдоль которой растянулись тысячи безымянных могил. Кроме того, они потеряли и многих близких среди людей, так или иначе укрывшихся от гонений, женившись или выйдя замуж за белых или чернокожих американцев. В результате сегодня люди одного племени разделены тысячами миль друг от друга. Только в ходе последних нескольких лет удалось возобновить сообщение между разрозненными группами одного и того же народа.

В отличие от индейцев, шедших по этой тропе сотню лет назад, мы пользовались многими благами современности, что значительно облегчало дело. У нас опять был вспомогательный автомобиль — на этот раз за рулем сидела Роузи. По-настоящему наличие транспортного средства мы оценили ночью в кемпинге «Викинг Вилладж», в Арканзасе. Нас разбудил человек и сказал, что надвигается шторм, ожидается град и ураган.

Только он ушел, как грянул сильный ливень, и в считанные секунды мы с Синди были мокры до нитки. Мы забрались в машину и, прижавшись друг к другу, смотрели, как град барабанит по лобовому стеклу. Опять же, индейцам прошлого, в отличие от нас, некуда было укрыться от проливных дождей.

Не считая капризов погоды, путешествие по сельской местности Арканзаса приносило нам немало радости. Мы упоенно любовались видами гор и бегущими по ним реками. Синди могла бы — по понятным причинам — все время ехать в машине, но она упорно решила каждый день преодолевать по нескольку миль пешком. Худенькая, с круглым как арбуз животиком — невозможно было оторвать от нее глаз.

— Мне кажется, что я несу рюкзак перед собой, — так шутливо она ответила однажды репортеру.

Чтобы как-то убить время да еще заработать при этом немного денег, Джон собирал по пути жестяные банки и сдавал их. Его всегда удивляло количество найденных им банок, и он радовался, что рынок безалкогольных напитков еще не окончательно перешел на одноразовую тару.

Первого апреля, в День дураков, мы прошли над сильным течением Миссисипи по мосту Гринвиль Бридж. Недалеко от этого места индейцев с юго-восточных земель погружали на паромы, чтобы отвезти дальше на запад. Медвежье Сердце в своей книге «Ветер — моя мать» описывал суровые испытания, которые индейцам пришлось выстоять, пересекая реку. Они назвали это словом ви-о-гоф-ке:

Я знал человека, который еще ребенком прошел этот путь от начала и до конца. Он поведал мне об этом. Людей вместе с лошадьми погрузили на двенадцать ветхих паромов и отправили на другой берег. Паром начал тонуть, и тогда он схватил свою совсем еще маленькую сестру, забрался на лошадь и направился к берегу, преследуемый солдатами. Он изо всех сил погонял лошадь, но та была слишком напугана, чтобы плыть быстро. Он видел, какими жестокими могут быть солдаты, и понимал, что паромы перегружены нарочно, чтобы люди утонули... Ему повезло. Многие погибли, так и не ступив на другой берег. Те же, кто уцелел, были мокры насквозь. Тогда были сильные заморозки...

Медвежье Сердце не перестает упоминать о том, что невзирая на весьма мрачный культурный фон — Тропа Слез, интернаты и многое другое — «сегодня во время церемоний индейцы все равно молятся за все человечество, независимо от цвета кожи». Недавнее тяжелое прошлое не так-то просто забыть, и все же многие индейцы встали на путь всеохватывающей общечеловеческой любви.

Мы ступили на землю Миссисипи и прошли мимо храмовых индейских курганов, расположенных около Гринвиля. Эти курганы были останками древнего гигантского церемониального комплекса, растянувшегося от Юго-Востока до Центрального Запада, и процветавшего в период примерно с 800-х до 1500-х годов нашей эры.

Мы шли под ясным высоким небом по пригородному шоссе, погода была ветреной. Здесь несложно было представить картины прошлого — людей, поселения, неторопливый темп их жизни, девственные леса. Сейчас на их месте раскинулись поля и города, а тропы, по которым ходили индейцы, закатали в асфальт, превратив в широкие магистрали. И все же коренные народы, жившие здесь тысячелетиями, оставили глубокий духовный отпечаток. Местные считают, что душа их земли все еще жива — загрязнения и разрушение окружающей среды не помеха тому — и все, кто стремится к жизни в гармонии с Землей, являются частью этой души. Ее можно почувствовать и даже увидеть. Еще одна загадка, над которой стоит подумать.

События последнего времени тоже оставили свой след на этих землях. Движение за права человека обнажило темное сердце расизма. Для нас было честью пройти по следам «Марша Свободы в честь Джеймса Мередита», возглавленного в 1966 году Мартином Лютером Кингом-младшим и Стоукли Кармайклом. Они продолжили одинокое шествие Джеймса Мередита — его знаменитый «Марш против страха». Мередит намеревался пройти путь длиною в двести двадцать миль, но на второй день его подстрелил белый расист. Кинг так объяснял свое решение продолжить марш в своей автобиографии: «Мередит начал свое одинокое паломничество как марш против страха. Разве не внушит его неудача еще больший страх притесненным и угнетенным неграм Миссисипи? Разве не уничтожит это в зачатке саму идею борьбы за наши права, за достижение политики ненасилия?» К счастью, Мередит сумел поправиться и прийти в себя и присоединился к «Маршу Свободы», хотя и в финальной его части.

В городе Кантон мы провели один вечер под сводами церкви Святого Младенца Иисуса, а также в школе — там Мартин Лютер Кинг сотоварищи укрывались от разъяренной толпы ксенофобов и полицейских. Перелистывая церковные книги, мы поражались, как и те, и другие использовали текст Священного Писания для оправдания своих прямо противоположных позиций.

Сейчас население Кантона на восемьдесят процентов состояло из афроамериканцев, однако некоторые части города были вынесены за официальные административные границы, чтобы предоставить белому населению больший вес на выборах. Белые дети в основном училась в частных академиях, черные же посещали общественные или церковные школы (при этом далеко не все были католиками).

В первое же утро здесь Дебби сполна глотнула расизма. В магазине она видела, как черному продали пятьдесят зажигалок за три с половиной доллара, а следом за ним белый купил такое же количество всего за доллар. Когда она сказала об этом хозяину магазина, он так посмотрел на нее, словно она нарушила какое-то негласное правило. С такой же дискриминацией часто сталкиваются сегодня индейцы.

После прогулки по обдуваемым ветрами дорогам мы остановились в доме у сестры Мэри Грэйс, известной как «Мама». Это было в Камдене. Она была лидером движения против бедности и расизма и завоевала доверие как белого, так и черного населения.

— Думаю, окончательно все здесь изменится через пару поколений, — сказала она, — но уже сейчас многое меняется.

Ключом к ее успеху были мир и любовь, она не начинала войн и не вешала на людей ярлыки.

— Я знаю одного человека — он держит магазинчик — который открыто считает себя расистом, но я нашла к нему такой подход, что в итоге он нам оказывает невероятно большую поддержку.

После визита «Мамы» мы с Синди вернулись домой, ожидая рождения ребенка. Эстафету приняли Роузи, Дебби и Джон — они дошли до племени чокто в филадельфийской резервации, и посетили резервацию Порч Крик в Алабаме. При поддержке государства индейцам в этих местах удалось преодолеть повальную нищету и организовать экономически устойчивое хозяйство.

В одном небольшом городке им разрешили заночевать практически на территории ярмарки. Они наслаждались временем, пока не повстречали местного полицейского.

— Он был такой здоровяк с гигантским брюхом и пистолетом — в общем, из тех типов, с которыми меньше всего хочется иметь дело, — вспоминала Роузи. — Коп знал, кто мы и зачем приехали. Он сказал: «Возьмите негра, оденьте его в костюм за пятьсот баксов, ботинки за двести баксов и дайте ему кейс за сотню баксов. Знаете, что получится? Все тот же негр!»

Мы с ним не стали пререкаться. Было понятно, что его просто таким воспитали, и он, возможно, пытался нас вывести из себя, откровенно шел на конфликт, только мне лично его предубеждения относительно происхождения были, мягко говоря, не близки. Но мне было жутко страшно.

Все же Роузи получала несказанное удовольствие от этого похода, хотя и был он не таким многочисленным, как два предыдущих.

— Мы так привыкли ходить, что тело шло само, — говорила она, — шаг за шагом — и ноги впадают в такой ритмичный транс, что можно уже не думать о дороге, освободив ум для действительно возвышенных вещей. Мы назвали это бродячей медитацией.

Она продолжала:

— Всю дорогу впереди ехала моя маленькая желтая «тойота» — мы по очереди садились за руль и проезжали по нескольку миль вперед. Так что мы не уставали так же сильно, как в ходе двух предыдущих походов, даже если нам приходилось преодолевать по двадцать миль. У нас оставалось много сил — мы играли в триктрак, ходили в кафе и общались с местными. Мы пытались донести до людей смысл своего шествия, избегая при этом многочисленных собраний и всей этой толчеи.

В ходе общения становилось легко провести грань между нашим походом, который, по сути, был актом доброй воли, и вынужденным шествием индейцев по Тропе Слез. Мы пытались представить и понять, каково это — изо дня в день идти, преодолевая многочисленные трудности, в незнакомое, чужое место, не имея никакой поддержки, не имея цели, без средств к существованию...

В западной части Флориды они переходили темные воды многоводных рек, лежащих в рассыпчатых объятиях белых песчаных берегов. Со всех сторон на них смотрели пологие холмы, поросшие высокими южными соснами, и топи, в которых растут плотоядные растения. Они прошли по растянувшейся на километры военно-воздушной базе Эглин, «сея семена мира», как выразился Джон.

— Поход был очень большим, масштабным, особенно в сравнении с нашей крохотной компанией, — говорил он. — Для меня было очень важно помочь соединить разорванное кольцо.

Джон выразил чувство, которое многие из нас испытывали. Индейцев на юго-востоке страны преследовали веками, почти полностью истребив — разорвав их мощь, или «кольцо». Мы надеялись, что сможем хоть как-то — пусть даже и символически — помочь им восстановить силы и целостность.

Мы с Синди — все еще ожидая рождения ребенка — вновь присоединились к группе в городке Брюс, что на севере Флориды. Я знал там многих людей, так как часто бывал на церемониях индейцев крик. Приняли нас тепло, накрыв щедро стол тем, что было под рукой. Потомки индейцев крик основали в здании старой школы центр, там же устроило свой штаб движение «Маскоги Флориды». На стенах висело множество старых фотографий с изображениями предков. Среди их потомков было немало чернокожих. Вообще, индейцы крик во Флориде не были на вид чистокровными этническими индейцами — все это из-за смешанных браков с европейцами и афроамериканцами.

С индейцами крик я познакомился весьма необычным образом. Три года назад мне довелось быть гостем на местном предновогоднем празднике танца недалеко от городка Маскоги во Флориде. В конце представления, уже в полночь, я шел через поляну в сторону своей машины. Земля, покрытая хрустящей коркой инея, мягко трещала под ногами. Миллионы снежинок мерцали, зажженные светом луны, и как бы отражали звездное небо. Я выдыхал клубы — целые облака! — пара в плотный холодный воздух.

Тогда впервые и появилась тетя Элис.

Ее голубоватая, полупрозрачная фигура стояла на освещенной земле. Она не сказала ни слова, ничего не сделала, но я внезапно ощутил сильнейшую связь с ней, некое родство. Она, казалось, была частью воздуха, травы, да и самой земли под моими ногами. Я видел, что она из индейцев, и мне стало немного неспокойно.

Духи являлись мне и раньше, но не всегда реакция моя была достаточно спокойной к ставшему почти привычным явлению. Когда мне было четыре года, произошел странный случай: погремушка как бы сама собой поднялась из моей колыбели в воздух, несколько раз встряхнулась, а потом упала на покрывало. Я кричал, пока не пришли родители. В двенадцать лет ко мне явилась бабушка, умершая за год до того. Она пыталась что-то сказать мне, но речь была неразборчивой. После этого случая я несколько ночей подряд спал с родителями.

Позже, когда я встретил Медвежье Сердце, он помог мне избавиться от страха. Под его чуткой опекой все эти сверхъестественные явления может и не стали нормой, но во всяком случае я стал смотреть на них как на часть естественного течения жизни. Ощущение связи с землей возрастало, а с ним исчезало и странное чувство неуместности присутствия в этой жизни «потусторонних» явлений. Так что, когда я увидел дух этой женщины, я не испугался. Просто был немного ошеломлен. Если бы я только мог понять смысл ее появления!

В течение следующих недель ее дух часто возникал передо мной, всегда неизменно на лоне природы. Она появлялась каждый раз, когда у меня обострялась осознанность восприятия окружения, и она как бы подчеркивала это чувство, усиливала его. Чем чаще она появлялась, тем больше я начинал понимать, что она чего-то от меня хочет. Она как будто приглашала меня куда-то — но куда?

В марте того года я посетил музей на юге Таллахасси, в котором была представлена выставка, посвященная культуре и истории индейцев маскоги крик. Я разговорился с куратором, и вскоре выяснилось, что этот седой человек служит также духовным лидером в небольшой общине индейцев-полукровок — они до сих пор соблюдают традиции своих предков. Я решил рассказать ему о духе этой женщины.

Он выслушал мой рассказ и достал репродукцию какой-то картины. На ней была изображена пожилая индейская женщина с улыбкой Моны Лизы. На ней было старое пальто. Голову покрывала тонкая, почти прозрачная шаль. Художник изобразил ее ноги и клюку как часть земли и стоящего рядом с ней дуба.

— Вот что увидел художник, когда рисовал ее, — сказал старик. Я молча уставился на картину, поглощенный глубоким взглядом ее глаз и мягким выражением лица.

— Эту женщину ты видел? — спросил старик.

— Ну да — именно ее! — ответил я, пораженный.

— Ее зовут тетушка Элис. Она умерла пару лет назад. — По телу у меня побежали мурашки, и я ощутил некое просветление. Я почувствовал себя немного ребенком и был несказанно счастлив, что наконец узнал имя незнакомки.

— Кажется, она меня куда-то зовет, — сказал я.

Куратор начал рассказывать о землях, где индейцы крик издавна проводят свои церемонии. Места эти находились в нескольких милях от музея. В том месте, известном как «квадратная земля» и называемом просто «землей», были сооружены невысокие деревянные трибуны, а вокруг священного кострища лежали, обращенные в разные стороны, бревна.

Во время церемоний священный огонь зажигали только после того, как полностью очищали землю от сорняков и веток, а затем тщательно подметали. После этого нужно было положить свежие ивовые ветви на каждое из бревен. На земле выкладывали кольцо из раковин, символично отделяя земной мир от мира горнего — так раковины, выбрасываемые на берег, отделяют воду от суши.

Перед участием в ритуалах люди очищались — соблюдали многодневный пост или проводили парну$ю церемонию. Идея состояла в том, чтобы создать место настолько чистое, чтобы Всевышний мог сидеть среди людей. Огонь рассматривался как фрагмент Солнца, дающего жизнь, а также сосуда, при помощи которого Творец Дыхания мог общаться с людьми. Это было нечто вроде горящего куста из Старого Завета. В знак уважения в огне не сжигали никакого мусора, а участники старались не проходить между огнем и кем-то из сидящих вокруг него, и даже боялись отбросить тень — чтобы не помешать взаимодействию с духовным миром, которое могло внезапно возникнуть.

После церемонии огонь разносили в специальных масляных лампах по домам тех, кто участвовал в ритуале. Затем вмешивались технологии настоящего времени: огонь поддерживали при помощи газовых горелок до тех пор, пока не наступало время нести его обратно к священному очагу. Огонь разрешалось выносить из дома только в одном случае: чтобы зажечь костер на ежегодной церемонии Зеленой Кукурузы, проходящей в начале лета.

Священный огонь часто использовался в течение года для проведения различных церемоний: танцы, благословение младенцев, свадьбы и церемонии дарования имен. Люди молились, сидя перед огнем, открывая ему самые сокровенные чаяния и страхи. Люди отдавали огню свои проблемы и переживания в надежде, что он их поглотит. Люди всегда выражали исключительное уважение и любовь, и непременно подносили огню табак — последнее индейцы делали на протяжении тысячелетий. И дым, восходящий к небу, был свидетельством того, что молитвы их достигают Верхнего мира.

Старик из музея сказал, что численность группы в последнее время сильно изменилась, в первую очередь из-за перемещений, гонений, болезней, войн и миссионерского давления. Он рассказал, что женщина, изображенная на картине, была взращена на церемониальных землях в Алабаме. Ее племя постепенно исчезало, землю отобрали, и она приехала во Флориду. И не было предела ее экстатическому восторгу, когда она нашла здесь «квадрат земли». Она довольно быстро заслужила репутацию очень уважаемого человека, и люди стали называть ее «тетушка Элис». В семидесятых она помогла многим людям освоиться здесь. В те времена сюда хлынул поток индейцев, вызванный двумя событиями: во-первых, правительство выделило субсидии потомкам индейцев крик, а во-вторых, стало популяризировать индейскую культуру при помощи кинематографа и печатных изданий. Люди начали задумываться, что значит быть индейцем. И тетушка Элис помогала им находить ответы.

Что же касается ее отношений с внешним миром, то она была крайне осторожна и не распространялась о своих знаниях и участии в церемониях. Так она поступала главным образом из-за того, что большинство ее родственников были евангелистами и считали традиционные индейские собрания «бесовскими делами». К тому же она помнила историю своих предков и знала, что быть индейцем — значит рисковать и находиться под угрозой смерти или ссылки в далекий край, известный сегодня под именем Оклахомы.

— Она была тихой и осторожной, без претензий на что-либо, — сказал старик. — Однажды она вылечила ребенка от туберкулеза, подмешав отвар сосновой смолы к медицинской мази, которую потом нанесли на грудь мальчишки. — Он замолчал и задумчиво посмотрел на меня. Казалось, что он прислушивается к внутреннему голосу. — Я думаю, что она хочет, чтобы ты посетил землю, — сказал он наконец. Я кивнул, соглашаясь. Теперь смысл ее появления раскрылся.

Позже я узнал, что у индейцев крик есть такой девиз: «Огонь сам выбирает людей». У этого племени был запрещен какой-либо прозелитизм, насильственное обращение в традицию, и каждый, с кем я говорил, имел свою собственную историю того, как оказался у священного костра. Да и меня самого тянули сюда незримые нити. И я был благодарен одному из привратников священного пламени — тетушке Элис.

Вскоре после собрания в Брюсе группа отправилась на восток в сторону церемониальной земли, располагавшейся рядом с местом, где когда-то находилась крупная резервация индейцев крик, пока их не выселили оттуда. Нам было приятно видеть, что у ритуального кольца нас встречали индейцы. Из кухни, как и из «чики» — традиционного открытого строения с покрытой пальмовыми ветвями крышей — доносился смех и возбужденные голоса. Эти звуки согревали мне сердце. Как любил говорить Медвежье Сердце, «не думай, что мы только и делаем, что пасем бизонов. Мы большие любители пошутить и вдоволь посмеяться». Люди здесь находили немало смешного в самой жизни, особенно когда собирались вместе. А смех — лучшее лекарство.

После знакомства я пересек кольцо, обозначенное ракушками, и осторожно приблизился к священному костру, сложенному на миниатюрном кургане. Я поприветствовал огонь как старого друга, предложив ему немного табака. Через несколько дней должна была начаться церемония Зеленой Кукурузы — ритуал, отпускающий год старый и начинающий год новый. Подготовка к обряду, да и сам обряд включают в себя соблюдение поста, церемониальные танцы, употребление растительных зелий, игры с мячом и большой пир.

Как и традиционалисты крик, я стал смотреть на огонь, как на духовного проводника и средство перемещения во времени. Огонь соединяет человека с прошлым, с городами и людьми, которых уже давно нет в нашем физическом мире, он также соединяет и с будущим, с теми, кому еще только предстоит возникнуть. Я молча молился о нашем шествии, о жизнях индейцев племени крик и о благополучном рождении нашего с Синди первенца.

Вскоре молитвы мои были услышаны: пять дней спустя я перерезал кремневым индейским лезвием пуповину своей дочери Шайен Джин Хант-Алдерсон — это случилось в четыре утра в одной из больниц Таллахасси. Я плакал, наблюдая, как из чрева появляется ее крошечная головка, как она делает первые глотки воздуха.

По счастливой случайности, рождение Шайен совпало с прибытием группы в Таллахасси. Теперь численность ее возросла до двенадцати человек, и они всю ночь бдели за нас на берегу озера. Для тех, кто отправился в этот поход, чтобы отдать дань уважения прошедшим по Тропе Слез индейцам, рождение Шайен было приятным напоминанием о том, что новая жизнь может возникнуть даже из праха.