Хранитель Дикого вереска (СИ)

Лекция № 8. Огонь Желаний

Абигайл опасалась, что после всего произошедшего она всю ночь промучается от кошмаров, которые и так-то частенько нарушали её покой своим навязчивым присутствием. Однако едва целительница вошла к себе, ей навстречу из полумрака комнаты шагнул Хранитель, с тихим шорохом распахнул крылья, привлёк и не собиравшуюся отстраняться леди к себе, нежно обнял и поцеловал в тёплую макушку. Абигайл блаженно выдохнула, прикрыла глаза, чувствуя, как медленно отступает напряжение, как страшные видения стираются, растворяются в тумане романтического флёра.

— Не бойся, — прошелестел Хранитель, медленно, со вкусом, целуя леди в один уголок губ, затем в другой, а потом выдыхая прямо в губы, — я с тобой.

Леди запрокинула голову, подалась вперёд, безмолвно умоляя о гораздо большем, чем простые поцелуи. Мужчина приглушённо рассмеялся, подхватил Абигайл на руки и бережно, словно она была не человеком из плоти и крови, а старинной хрустальной вазой, способной разлететься на куски от излишне резкого звука, опустил её на кровать. Леди глубоко вздохнула, прикрыла глаза. Она одновременно и ждала того, что должно было произойти далее, и страшилась этого. А вдруг, вся нежность Хранителя испарится в тот самый миг, как он подчинит её себе? Вдруг в единый невозвратный миг она из прекрасной дамы, желанной и манящей, превратится в обычную постельную утеху, которая нужна лишь для утоления сиюминутных желаний? Хранитель наклонился над затаившей дыхание леди, мягко поцеловал её в лоб, а затем… заботливо укутал одеялом, не забыв подоткнуть его со всех сторон, чтобы спасти целительницу от сквозняков.

— Сладких снов, — прошептал мужчина, ласково погладив леди по щеке и медленно отстраняясь.

Абигайл хотела было сказать, что она ни капельки не устала и жаждет со всем иного, со сном связанного весьма опосредованно, но глаза леди медленно закрылись, уста словно сковала печать безмолвия, а в скором времени и дыхание стало ровным и глубоким. Целительница погрузилась в сон, наполненный такими яркими красками и такой нежной музыкой, каких она наяву никогда и не встречала. Абигайл медленно огляделась по сторонам, страшась увидеть очередной пыльный и узкий коридор, наполненный жуткими шорохами, скрежетом и писком. Всё вокруг было пропитано светом и радостью жизни, легкокрылые птицы порхали с цветка на цветок, оглашая окрестности звонким пением, от дивных ароматов кружилась голова. Абигайл звонко рассмеялась, сбросила туфельки, высоко подобрала подол юбки и босиком побежала по густой изумрудно-зелёной траве, из которой навстречу целительнице, вспархивали крошечные златокрылые бабочки, которые садились леди на голову, превращая её скромную косу в роскошную причёску, коей и записная модница позавидовала бы. Леди услышала нежные переливы ручейка, скользнула к нему, полюбовалась на своё отражение в загадочно мерцающих тёмных водах, а затем услышала чью-то уверенную поступь и вскинула голову, приготовившись приветствовать того, перед кем почтительно расступались кусты, а деревья склоняли ветви. Абигайл лишь на миг отвела взгляд, отвлёкшись на с шумом вылетевшую из кустов пичугу, а когда повернулась, прямо перед ней уже стоял Хранитель, на чувственных губах которого играла лёгкая улыбка. Не колеблясь ни единого мига, леди медленно подняла руки и не встречая ни единого возражения со стороны мужчины поспешно сняла с него золотую маску, с любопытством и нежностью посмотрела ему в лицо и тут же ошеломлённо ахнула, отпрянула в сторону и… свалилась с кровати.

Каменный пол радушно принял целительницу в свои крепкие, но чрезвычайно надёжные объятия, оставив на память несколько синяков. Абигайл зашипела от боли, спешно нашептала исцеляющие заклятие, прикрыла глаза, пытаясь вспомнить свой сон, но он размывался, таял, точно брошенный в пламя ком снега. Осталось лишь эхо прохладного золота на кончиках пальцев, да глухой всполох ошеломительного удивления и какого-то внутреннего удовлетворения от того, что удалось увидеть Хранителя без маски. Леди огорчённо вздохнула, головой сердито покачала. Да, увидеть-то удалось, только вот не запомнила. И что теперь делать, спрашивается? Целительница решительно отбросила волосы за спину, вскочила на ноги и позвонила в серебряный колокольчик, призывая служанку. Какие бы новые испытания не приготовил наступивший день, Абигайл собиралась встретить их с гордо поднятой головой, а ещё подобающе одетой и вкусно позавтракавшей, ибо на голодный желудок, и это всем известно, любая неприятность кажется самой настоящей катастрофой.

Агата порхнула в комнату так быстро, словно уже несколько часов под дверью дожидалась, окинула целительницу быстрым изучающим взглядом, но ничего компрометирующего вроде невесть откуда взявшегося колечка или же следов пламенной страсти на груди и шее не нашла, вздохнула едва приметно и тут же защебетала, выспрашивая, сладок ли был сон да не посещали ли дурные сновидения. Абигайл, нарочно умолчав о своих вечерних и ночных приключениях, тоном благовоспитанной леди ответила, что спала сладко, ничто её покой не нарушило и даже сны были исключительно благотворные, освежающие тело и ободряющие душу. Служанка громко хмыкнула, хотела было что-то спросить, но не стала, даже губу прикусила, дабы слова надёжнее задержать. Абигайл на это мысленно только плечиками пожала, внешне сохраняя полное благодушие. Откровенничать с той, которая явно что-то скрывает, целительница не собиралась.

— А может, слышали чего ночью? — не выдержала-таки Агата, заканчивая причёсывать Абигайл.

Леди приподняла брови, через зеркало заглянула служанке в глаза:

— А что именно я должна была слышать?

Агата смешалась, раздираемая противоречивыми стремлениями не выболтать лишнее и узнать, что известно целительнице, подозрительно прищурилась, буквально впившись взглядом лицо Абигайл:

— Нешто совсем-совсем ничегошеньки не слыхали?

На лице леди не дрогнул ни единый мускул, голосок прозвучал ровно, как и подобает при беседе, не содержащей в себе ничего интересного.

— Нет, я крепко сплю.

Агата скептически хмыкнула, решительно вогнала в причёску целительницы последнюю шпильку, метнулась поправить платье. Абигайл все хлопоты служанки принимала молча, в расспросы на вдавалась и на постепенно становящееся всё громче и выразительнее сопение внимания не обращала.

— Да как же так-то?! — не выдержала Агата, звучно хлопнув себя ладонью по юбке. — У Вас буквально под носом такие дела творятся, а Вы и не знаете?

Леди вопросительно приподняла брови, спросила без интереса, словно просто поддерживая беседу:

— Какие дела?

Агата выпучила глаза, а потом бухнула, точно из пушки выпалила:

— Так ведь студента убили! Опять!

Вот интересно, откуда служанка узнала об убийстве, если её совершенно точно в коридоре вчера вечером не было? Кто из преподавателей успел излить ей душу и поделиться последними новостями из жизни Академии? Или это был кто-то из студентов? Так их целительница тоже не заметила, да и вряд ли студентов пускают на этаж, занимаемый преподавателями. Абигайл скептически изогнула брови, спросила с лёгкой ноткой сомнения, которая, как это было многократно проверено на практике, весьма успешно стимулировала рассказчика на продолжение повествования:

— И с чего Вы это взяли?

Агата судорожно вздохнула, сжала было губы, но услышанные новости явно не давали ей покоя, рвались на свободу, лишая возможности думать о чём-либо другом. Больше всего служанка сейчас походила на плотно закрытую крышкой кастрюлю, которую изнутри распирает горячий пар, яростно рвущийся наружу. Наконец, Агата не выдержала и зачастила со скоростью зачарованного пера, стремящегося записать мысли захлёбывающегося идеями безумного чародея.

— Да как же это, с чего взяла?! Да вся Академия с ночи, почитай, только о том и шепчется, студентки истерят почём зря, особенно талантливые вообще на занятия идти боятся.

— Одна смерть вызвала такую панику?!

Служанка воинственно ткнула натруженные руки в бока, посмотрела на целительницу со смесью скорби и презрения, как смотрят на ущербных разумом, кои и в сорок лет лишь лепечут невнятно да штанишки пачкают:

— В том-то и дело, что смерть далеко не первая. Студенты и раньше гибли, только смерти их списывали на несчастные случаи или небрежность при проведении магических опытов и никаких расследований не проводили, дабы честь Академии не порушить.

Абигайл надменно плечиком пожала, проводя пуховкой по лицу:

— Страшные байки, не более того. Дети обожают придумывать жуткие истории, иногда они получаются довольно убедительными.

Агата окончательно поверила в то, что целительница глупа как виолакская мышь, которая не способна выбраться из мешка, даже если он будет развязан, а значит, страшиться её не стоит. Она всё равно всё мимо ушей пропустит, а если что и услышит, то или забудет тут же, или не поверит, решив, что это очередная страшная сказка, или просто не поймёт. Не удивительно, что эта леди всю ночь продрыхла, у дурочек, говорят, сон удивительно крепкий, из пушек над ухом пали и то не проснутся! Служанка приободрилась, откашлялась солидно:

— Ага, Вы правы, это байка.

Абигайл покосилась на Агату, плечами пожала, с тихим щелчком открывая шкатулку с украшениями, которую пасынки хотели, но после того, как Хранитель заступился за их мачеху, всё-таки не осмелились отобрать:

— Расскажи, если хочешь. Я тоже люблю страшные истории.

Служанка расплылась в довольной улыбке (не больно-то часто преподаватели снисходили до просьб к ней, чаще всего приказами ограничивались), стул к себе ловко подтянула, плюхнулась на него, лицо передником вытерла, опять откашлялась и зачастила, размахивая руками, а порой, от избытка эмоций, даже слюной брызгая.

История была действительно жутковатой, а если учесть, что всё, о чём рассказывала Агата, было не студенческой байкой, а правдой, становилось по-настоящему страшно. Когда в Академии начали погибать студенты, служанка точно не помнила, но смерть приходила в стены солидного учебного заведения с жутким постоянством: каждые три месяца, причём если раньше их гибель сильно походили на несчастные случаи и переоценку собственных магических способностей, то смерть Уолтера развеяла последние сомнения в том, что в стенах Академии действует самый настоящий убийца.

— А что же никто стражникам не сообщил? — рассеянно спросила Абигайл, возвращая обратно в шкатулку браслет и доставая кольцо с небольшим солнечным камнем.

Агата скривилась, точно ведро лимонов разом поглотила, руками плеснула:

— Да кто же станет сор-то из избы выносить? Это же не школа какая-нибудь, а единственная и неповторимая Межрасовая Академия Магии, сраму-то сколько будет, ежели следствие начнётся, Вы только подумайте!

Угу, пусть, значит, студенты и дальше гибнут, лишь бы всё шито-крыто было. Целительница резко шкатулку захлопнула, к лентам потянулась.

— И что, так никто вне стен ничего и не знает? И студенты ничего своим родным не пишут, и преподаватели друзьям ничего не рассказывают?

Агата хохотнула, снисходительно на леди посмотрела:

— На Академии множество заклинаний, чай, есть и такие, что из писем хулу да сплетни удаляют, а что касается преподавателей, так они за пределы Академии не выходят.

У Абигайл в груди всё сжалось, руки захолодели, по спине словно кто незримый пером мокрым провёл, даже язык и тот не сразу повиновался.

— То есть, как это, не выходят?

Служанка плечами пожала:

— Дык, обыкновенно, не могут преподаватели за пределы Академии выйти и всё. Да, если так-то разобраться, на кой Вам, скажем, в город-то мотаться? Тут и кормят не хуже, чем во дворце, и наряды, какие пожелаете, появятся.

Агата замолчала, прикидывая, какие ещё соблазны таит в себе затворническая жизнь в Академии, ничего путного не придумала, а потому рукой махнула, решительно подводя итог своему выступлению:

— Одним словом, хорошо тут преподавателям, в город выходить и не хочется.

Да уж, хорошо. Абигайл вздохнула, поморщилась, в очередной раз недобрым словом помянув своё постылое замужество, в котором тоже чувствовала себя попавшей в клетку птицей. Триединый, какой восторг обуял целительницу, когда она получила письмо от ректора, в коем он уведомлял её о том, что она принята на службу в Межрасовую Академию Магии! Леди даже решила, что для неё наконец-то завершилось постылое затворничество, распахнулась дверца ненавистной клетки, обрела птичка певчая свободу! Ан, нет, оказалось, что мечта о свободе так и осталась недостижимой мечтой, клетка сменилась на другую, ещё более мрачную и тесную. Абигай глазами сверкнула, протянула тоном капризной девочки:

— А как же прогулки? Все целители утверждают (и я тоже этого мнения придерживаюсь), что променад на свежем воздухе оказывает удивительно полезное действо на здоровье, исцеляет душевные и телесные недуги, очищает кровь и стимулирует женскую красоту.

Агата от удивления даже рот приоткрыла, в затылке поскребла, протянула неуверенно:

— Ну… парк-то при Академии имеется, там можно свои эти… как их… прондменуды делать.

Абигайл вздохнула негромко, однако спорить не стала. Да и чём спорить, если и так понятно, что служанка душой и телом предана Межрасовой Академии Магии и ни единого словечка порицания всё равно и сама не скажет, и от других не примет? Смысл воздух убеждениями да рассуждениями сотрясать, только Агату против себя настроишь!

— Да, ты права, гулять можно и в парке, — Абигайл улыбнулась служанке, встала, давая понять, что разговор завершён. — Я на завтрак пойду.

— И то правда, — с заметным облегчением выдохнула Агата и так отчаянно закивала, что даже чепец жёстко накрахмаленный на глаза наполз, — Вам уж давно завтракать пора, ещё, оборони Триединый, голодной из-за всех этих разговоров останетесь!

Служанка плутовато блеснула глазами, зашептала заговорщически:

— А если не секрет, для кого это Вы так нынче прихорашивались-то, а? Если для профессора Валдора, так ему с Вами встречаться сам господин ректор запретил.

Очаровывать тёмного оборотня целительница и не собиралась, однако несправедливость наказания возмутила до глубины души.

— Как это запретил?!

Агата так и засияла, безмерно довольная тем, что опять оказалась осведомлённей госпожи:

— А вот так. Ректор сказал, что, де, профессор Валдор слишком часто думает не о делах служебных, а о Вас, целительнице, стало быть, а сие крайне негативно сказывается на всём образовательном процессе. Потому ни Вам к нему, ни ему к Вам даже близко подступаться нельзя. Тот же, кто нарушит запрет ректора, будет немедленно изгнан из Академии раз и навсегда.

Леди сердито глаза сузила, пальчиками по столу забарабанила. Вот, значит, как получается. Как избавить от наглых домогательств, так ни один из этих, прости Триединый, господ даже пальцем не пошевелил (Хранитель, разумеется не в счёт), а как Валдор стал помогать, так его моментально пинком в сторону отшвырнули, словно собачонку шелудивую. Целительница решительно поднялась, с силой расправила плечи, руки встряхнула, злость и раздражение искрами магическими с кончиков пальцев сбрасывая, улыбнулась не без труда:

— Пойду я, Агата, мне на завтрак пора.

Служанка с готовностью кивнула, поклонилась коротко и за дверь бесшумно выскользнула. Абигайл же задержалась у стола, расписание просматривая, а затем решительно вышла, мысленно попросив Хранителя присмотреть за комнатой, дабы никто посторонний в отсутствие хозяйки зайти не смог, травы не перемешал, в обрывочных записях дневника не копался. Огненное пёрышко, мелькнувшее прямо перед глазами, заверило леди, что её просьба была не только услышана, но ещё и принята к исполнению. Целительница одними губами прошептала благодарность, шаг ускорила (до начала лекций времени оставалось всё меньше) и у лестницы едва не сбила с ног Виолу.

Преподавательница любовной магии в это утро выглядела излишне бледной и усталой, под глазами сквозь слой магических белил отчётливо проступали тёмные круги, меж ровных бровей залегла морщинка, губы были искусаны.

— Извини, — Абигайл виновато улыбнулась, отмечая исходящий от Виолы стойкий травяной запах, к которому примешивалось ещё что-то, для любовной магии абсолютно не подходящее.

Блондинка несколько натянуто рассмеялась, махнула изящной ручкой:

— Да нет, это ты меня прости, сплю на ходу, даже не вижу, куда иду. Кстати, ты в столовую? Идём вместе, а то я боюсь, что ещё в кого-нибудь врежусь или вообще с лестницы навернусь. Ночка была совершенно безумная!

Целительница коротко кивнула, подхватила норовящую шагнуть мимо ступенек преподавательницу любовной магии под руку, удерживая от падения. Виола опять рассмеялась, провела кончиками пальцев по руке Абигайл:

— Спасибо, моя милая, ты просто прелесть! Кстати, как тебе спалось? Кошмары не мучили?

«И этой крепость моего сна покою не даёт, — мысленно хмыкнула целительница, — им что, поговорить больше не о чем? Или ночью произошло что-то ещё помимо убийства Уолтера?»

Абигайл мягко улыбнулась, тоном послушной девочки прощебетала, что спала отменно, кошмары её не посещали, пробуждение было лёгким и весьма приятным. Виола завистливо вздохнула, зевнула протяжно, прикрыв ладошкой рот.

— Прости, дорогая. Искренне рада, что у тебя всё прекрасно, а я вот, — блондинка ещё раз зевнула, — с ног валюсь. Хорошо, у меня зелье есть бодрящее, без него я бы сегодня и с постели не поднялась.

Виола быстро (и куда только сонливая вялость подевалась?) вытащила из кармана небольшой, отливающий изумрудной зеленью пузырёк, щедро попрыскала им себе в лицо. Пряно пахнущие тягучие капли попали и на Абигайл, обжигая кожу, опаляя глаза и вызывая яростный зуд в носу. Целительница не удержалась и звонко чихнула, поспешно вытирая горящее лицо.

— До чего же у тебя зелье едкое, не понимаю, как ты им кожу до волдырей не сожгла!

По лицу преподавательницы любовной магии расплылась медленная торжествующая улыбка, на миг превратившая симпатичное личико в страшную маску.

— Ты же целительница, тебе ли не знать, что зелья не обижают тех, кто их приготовил.

Абигайл кивнула и опять звонко чихнула.

— Да, знаю. Прости, но мне нужно срочно умыться, у меня от твоего бодрящего зелья даже глаза слезиться начали.

Целительница поспешно развернулась, едва не зацепившись юбкой за небольшую стоящую в коридоре лавку, и бросилась в свою комнату, а Виола торжествующе оскалилась и пробормотала себе под нос, коварно потирая руки:

— Подожди, моя хорошая, то ли ещё будет! Мой Огонь Желаний никогда меня не подводил.

Абигайл яростно плескала водой в лицо, до скрипа растиралась полотенцем, сквозь зубы ругая Виолу и её жгучие снадобья. Нет, для того, чтобы проснуться, все средства хороши, но надо же аккуратнее быть! А что, если бы эта дрянь щипучая в глаза или рот попала? Целительница ещё раз ополоснула лицо, придирчиво посмотрела на себя в зеркало. К искреннему облегчению леди, нос, рот и глаза остались на прежнем месте, кожа на щеках была излишне румяная, но вполне себе целая, клочьями не свисала и волдырями, а то и язвами не покрылась. Абигайл прошептала короткую благодарственную молитву Триединому, посмотрела на часы, охнула и бросилась вон из комнаты, понимая, что ещё немного и посещение столовой придётся отложить аж до обеда, а преподавать на голодный желудок удовольствие весьма сомнительное.

Утро всё решительнее вступало в свои права, сонная тишина, наполненная лишь щебетом птиц да едва слышными шагами любителей встать пораньше, сменилась деловитой хлопотливостью. Студенты просыпались, перебрасывались шутками или спорили, кто первый осчастливит ванную комнату своим появлением, а кому придётся ждать (в идеале скрашивая сие занятие ещё и уборкой). Те, кто уже приготовился к новому дню, направлялись в столовую, обмениваясь впечатлениями о симпатичных студентах или студентках, обсуждая преподавателей, жарко споря по поводу и даже без оного, а порой, опасливо оглядываясь по сторонам, даже пересказывая сильно искажённую версию произошедшего ночью загадочного происшествия.

— Клянусь Триединым, профессор Валдор озверел и порвал Уолтера на куски, — черноглазая шатенка, облачённую в перламутрово-жёлтую мантию факультета светлой магии, прижала ладошку к груди и округлила глаза, напомнив Абигайл кошку, пристроившуюся на лоток.

— Да ладно, — скептически хмыкнула рыжекудрая сероглазая девица, резко поправляя насыщенного фиолетового цвета мантию, — с чего бы профессору звереть? Парни на его занятиях частенько друг друга мутузят.

Шатенка оглянулась (Абигайл едва успела скользнуть за пыльную статую, изображающую скорбно чахнущую над книгой девицу) придвинулась ближе к ведьме и выдохнула тоном провинциальной актрисы, играющей трагическую героиню:

— Это он из-за новой целительницы озверел.

Девушка замолчала, скорбно приподняв брови домиком и поджав губки, а рыжекудрая ведьма, наоборот, разразилась оглушительным хохотом, едва стопку учебников из рук не выронив.

— Ты чего?! — возмущённо запищала будущая светлая волшебница, обиженно надувая губы и часто-часто моргая покрасневшими и предательски заблестевшими глазами.

Ведьма закончила хохотать, вытерла выступившие от смеха слёзы, шмыгнула носом и громко, с чувством произнесла:

— Дура ты, Констанса. Какой идиоткой была в прошлом году, такой и осталась, ни капли не поумнела за лето. Ты вспомни, сколько у нас этих целительниц уже было, если бы профессор из-за каждой студентов жрал, его бы уже давно на цепь посадили.

Констанса встрепенулась, собираясь что-то сказать, но рыжекудрая ведьма властным взмахом руки заставила её замолчать.

— К тому же я точно знаю, что тёмный оборотень трансформироваться не может, а рвать кого-то, тем более такую груду мяса, как Уолтер обычными человеческими зубами — полнейший бред. Профессор бы его до утра муслякал и только шкуру прокусить бы и смог.

Ведьма помолчала, задумчиво почесала кончик носа и авторитетно добавила:

— Да и то вряд ли. Уолтер он толстокожий был.

— Ты-то откуда знаешь? — пробурчала обиженно Констанса. — Он только в этом году поступил, всего ничего и проучился-то.

Студентка факультета тёмной магии выразительно хохотнула и покровительственно шлёпнула шатенку по плечу:

— Уж поверь мне, детка, я это точно знаю. Успела, знаешь ли, разведку боем провести.

Констанса широко распахнула глаза, пролепетала, прижимая ладошку к губам:

— Так это ты…

Ведьма протяжно со стоном вздохнула, глаза закатила:

— Триединый, какая же ты идиотка! Нет, я его не убивала, на кой мне это вообще надо? Я просто провела с ним… какое-то время, а потом он к себе пошёл. Хотя очень даже активно пытался остаться до утра, пришлось даже проклятием криворожия пригрозить.

Будущая светлая волшебница закраснелась, пролепетала смущённо, взгляд отводя:

— Вот оставила бы у себя, глядишь, жив бы остался.

Что ответила юная ведьмочка, Абигайл уже не слышала, девушки взглянули на большие часы, висящие на стене, приглушённо пискнули и припустили едва ли не бегом. Целительница тоже на часы взглянула, охнула, даже ногой досадливо притопнула, понимая, что на завтрак времени почти совсем не осталось, только на чай с пирожком, да и то не факт. Остаться голодной до обеда? Конечно, это не смертельно, уж чего-чего, а терпеть Абигайл умела, тем более голод, но одно дело, когда у тебя нет даже тени выбора, ты безвольная и безропотная марионетка в руках мужа и совсем другое — когда выбор всё-таки есть. Целительница гордо вскинула голову, подобрала юбку, чтобы она в ногах не путалась (совсем чуть-чуть, дабы, оборони Триединый, не нарушить кристальную крепость норм этикета, на коих базируется жизнь всего приличного общества) и двинулась в сторону столовой. Увы, удача сегодня явно была не на стороне Абигайл, леди не успела и трёх шагов сделать, как её весьма ощутимо толкнули в спину. Целительница резко обернулась и застыла, широко распахнув глаза и даже приоткрыв рот от изумления. Прямо перед ней стоял… Хранитель. Огненные крылья гордо реяли за его спиной, глаза в тени маски загадочно мерцали, на губах играла лёгкая улыбка, от которой кровь в жилах целительницы превращалась в сладкий сироп.

— Ты, — выдохнула Абигайл, медленно протягивая руку и едва касаясь кончиками пальцев груди Хранителя. — Ты… здесь…

Что-то было не так. Что-то определённо было не так. Леди нахмурилась, резко отдёрнула руку, спрятала её в складках платья и тут рядом раздался грубый басовитый хохот:

— Ну, вот, Таур, я же говорил, что против тебя гладко выбритого никто не сможет устоять!

Таур?! Абигайл крепко зажмурилась, а когда открыла глаза, перед ней стоял, сверкая улыбкой опытного сердцееда, невысокий пепельно-серый паренёк с ярко горящими жёлто-зелёными глазами. С Хранителем у него ничего общего, кроме принадлежности к мужскому полу, не было, целительница сама себе поражалась, как, во имя всего святого, как она вообще могла их перепутать?!

— Прошу прощения, господа, я обозналась, — Абигайл придала лицу скорбное выражение, перешла на трагический шёпот. — Вы напомнили мне моего супруга.

Студенты смущённо притихли, сбивчиво пролепетали соболезнования и поспешили скрыться, всерьёз опасаясь потока слёз или пространного перечисления всевозможных добродетелей почившего супруга. Абигайл только хмыкнула, плечами озадаченно пожала, не понимая, что на неё нашло, вздохнула негромко, понимая, что завтрак всё-таки пропустила и направилась к лекционному залу. Острый бодрящий запах вереска заставил целительницу замереть на месте и жадно принюхаться. Да, это точно он, теперь нет и не может быть никакой ошибки! Абигайл резко повернулась и едва ли не впечаталась в грудь Хранителя, который негромко пробурчал себе под нос что-то вряд ли лестное. В этот раз, наученная прошлой ошибкой, леди не спешила протягивать руки к своей мечте, наоборот, отошла назад, принюхалась. Вереском не пахло, это опять был обман, иллюзия, а не истинный Хранитель. Абигайл вздохнула, мотнула головой, развеивая сладостный мираж и виновато улыбнулась насуплено глядящему на неё парню в мантии тёмного мага.

— Прошу прощения, я задумалась.

Студент коротко кивнул, буркнул себе под нос, что женщинам, даже преподавательницам, думать вредно и пошёл своей дорогой, слегка прихрамывая на левую ногу. Целительница почесала кончик носа, гадая, что с ней такое творится и почему вдруг ей стал на каждом шагу мерещиться Хранитель. Это ведь даже не влюблённость, это уже самая настоящая паранойя получается! Леди фыркнула, головой мотнула, решив больше на соблазнительные ароматы внимания не обращать и от мужчин, будь они даже сто тысяч раз Хранители, держаться подальше. В конце концов, она же не девица юная трепетная, сумеет совладать с собственным внезапно вышедшим из-под контроля воображением!

Увы, очень скоро Абигайл на собственном опыте смогла убедиться, что намерение, каким бы благим оно ни было, порой бывает весьма непросто исполнить. Мужчины с золотыми масками на лицах стали встречаться целительнице буквально на каждом шагу, от источаемого ими резкого запаха вереска кружилась голова, а жар огненных крыльев грозил испепелить если не плоть, то одежду так уж точно. Леди пыталась прибавить шаг, чтобы как можно быстрее добраться до лекционного зала и спастись в нём от царящего вокруг безумия, но как в самом худшем своём кошмаре едва могла шевелить ногами.

«Что со мной? — Абигайл зажмурилась, с силой, до ломоты в пальцах сжала гудящую, грозящую развалиться напополам голову. — Что происходит?!»

На плечо целительницы опустилась рука, показавшаяся весьма знакомой, сквозь гул в голове долетел голос, родной и обеспокоенный. Абигайл медленно подняла взгляд, увидела уже изрядно примелькавшуюся золотую маску Хранителя, вдохнула резкий запах вереска и медленно стала оседать на пол. Мужчина решительно подхватил леди на руки и едва ли не бегом бросился по коридору, нерасторопные студенты с визгом отскакивали в стороны и прижимались к стенам, дабы их не растоптали. Абигайл хотела сказать, что у неё всё хорошо, даже голова уже ни капельки не болит, только вот губы почему-то не желали слушаться, а тело словно превратилось в большое пушистое облако, ещё немного и к потолку взлетит.

— Не спи.

Целительница удивлённо нахмурилась, распахнула глаза и только тогда сообразила, что она действительно задремала.

— Тебе нельзя спать.

— По…че…му?

Такой простой и короткий вопрос леди смогла произнести только в три приёма, язык категорически не желал слушаться, он словно бы опух и прирос к нёбу.

— Можешь не проснуться.

Абигайл вяло пошевелила головой, нахмурилась, надула и втянула щёки, опять покачала головой, уже быстрее и решительнее.

— Осторожно, свалишься.

— Не свалюсь, — с трудом пролепетала целительница, испытывая страстное желание припасть к груди мужчины, закрыть глаза и позабыть обо всём, — ты меня поймаешь. Ты всегда меня ловишь.

— А ты часто падаешь?

Абигайл пошевелила плечами, сжала и разжала кулачки, поболтала ногами.

— Я не падаю, я влипаю в неприятности.

Хранитель приглушённо хохотнул:

— Да уж, с тобой не соскучишься.

Леди повозилась, устраиваясь поудобнее, чувствуя, как тело возвращает прежнюю гибкость, а мысли в голове начинают бежать быстрее.

— А почему ты носишь маску?

Хранитель споткнулся, в прорезях маски настороженно сверкнули глаза. Абигайл поспешно вскинула ладошки, залепетала примирительно:

— Извини, извини, я опять задаю вопросы, которые относятся к категории запрещённых. Просто мне очень хотелось бы узнать кто ты, кем был до того, как стал Хранителем.

По губам мужчины скользнула обольстительная усмешка, при виде которой у Абигайл разгорелись щёки, а дыхание перехватило от отнюдь не целомудренных мечтаний.

— Поцелуешь — скажу.

— И маску позволишь снять? — пискнула целительница, восторженно прижимая ладошки к груди.

— Дам. И не только маску.

Абигайл подалась вперёд, запрокинула голову, растворяясь в исходящем от Хранителя жаре и аромате вереска. Этот поцелуй был ещё ярче и пронзительнее предыдущего, он подобно очищающему огню выжег из сердца целительницы все страхи, сомнения и отголоски прежней боли, оставив чистейшую, не подвластную доводам разума страсть. Ждут студенты? Плевать, им только в радость будет пропустить занятие! Приличные леди не должны получать удовольствия от плотских утех? Триединый, какая чушь! Нельзя вступать в отношения с мужчиной, даже лица которого не видела? Глупости! Впервые в жизни леди Абигайл, бывшая герцогиня Уитвор позволила себе целиком и полностью отдаться страсти и магия жизни свидетель, это было прекрасно!

Абигайл медленно открыла глаза, сладко потянулась, только что не урча, словно сытая кошка и едва не уронив на пол пунцовую розу. Леди подхватила цветок, вдохнула его тяжёлый аромат, провела бархатистыми лепестками по щекам, шее, груди, затем поднесла розу к губам и поцеловала. Цветы Абигайл получала и прежде, но то были так называемые протокольные букеты, холодные и бездушные, словно траурные венки, кои возлагают безутешные наследники на могилы своих богатых родственников. Эта же роза была символом страсти, цветочным воплощением огня, бушующего в груди Хранителя. Абигайл ещё раз коснулась губами лепестков, мечтательно посмотрела в окно да так и села, широко распахнутыми глазами глядя на мерцающие на тёмном небе звёзды. Триединый, так это что же, она весь день проспала?! И это на второй день службы! Леди метнулась к колокольчику, но не позвонила, бросилась обратно к кровати и принялась поспешно облачаться в ночную рубашку, дабы не представать перед Агатой обнажённой. Понятное дело, что служанка и так в курсе, где леди была и с кем, но не стоит ещё больше усугублять и так-то непростое положение! Поправив рубашку и пригладив волосы, Абигайл спрятала розу под покрывало и только после этого позвонила в колокольчик. Звон ещё даже затихнуть не успел, как Агата появилась в комнате с большим подносом в руках.

— Проснулись? Хвала Триединому, а я Вам покушать принесла, Вы уж не отказывайтесь, после такого силы восстановить самое то.

Целительница смущённо вспыхнула, взгляд отвела, чувствуя себя словно маленькая девочка, призванная к строгим родителям. Агата же между тем ловко сервировала стол, ни на минуту не прекращая ворковать:

— И кто бы мог подумать-то, а? Хотя, если разобраться, такое и прежде случалось, мда.

— Случалось? — хрипло выдохнула Абигайл, не зная, куда руки деть.

Служанка плечами пожала:

— Ну, да. Виола, конечно, чудесный профессор, но уж больно ревнива да и мнительна изрядно! Ей ректор уж несколько раз предупреждения делал, а ей всё как с гуся вода!

Целительница удивлённо вскинула голову:

— А причём здесь Виола?

Агата ошеломлённо застыла, едва поднос из рук не выпустив:

— Как это причём? Так это же она Вас Огнём Желаний отравила.

Абигайл облизнула пересохшие губы, выдавила с трудом:

— А… кто же меня… сюда…

Служанка снова плечами пожала:

— А вот этого я не знаю, не видела. Вы сами, наверное, пришли, как же иначе-то?

Целительница бросила быстрый взгляд на спрятанную под покрывалом розу, вспомнила опаляющие поцелуи, откровенные ласки. Нет, пришла она, определённо, не сама, её привёл Хранитель и то, что его никто не видел, подтверждает это предположение. Только почему же он тогда исчез, ничего не объясняя? И почему в комнате нет ни одного, даже самого крошечного, огненного пёрышка?