Хризантема

11

Церемония по случаю сорока девяти дней должна была состояться в понедельник двадцать девятого ноября. Свадьбу назначили на субботу, двадцать седьмое, и Мисако собиралась выехать в Ниигату на следующий день. Ехать ей предстояло одной, поскольку Хидео был в командировке вместе с дядей, а свекровь оставалась, чтобы следить за домом.

Вопрос о разводе так пока и не был поднят, Фумико кипела от негодования, подозревая, что Хидео решил пойти на попятный. Он не звонил уже больше недели, и молодая женщина ударилась в панику.

Среда на неделе перед свадьбой пришлась на государственный праздник. Большинство учреждений не работало, жители Токио гуляли, наслаждаясь солнечной погодой. Молодому человеку, поглощенному личными неприятностями, хотелось побыть одному. Он сказался больным и валялся в постели до полудня, а потом, дождавшись, пока мать с Мисако отправятся в Гиндзу за покупками, спустился в столовую и включил телевизор. Около двух раздался телефонный звонок. К досаде Хидео, это была Фумико.

— Ты с ума сошла, звонить мне домой? — заорал он. — Я же предупреждал! Только все испортишь…

— Не шуми, — спокойно ответила она, — если бы подошла женщина, я не произнесла бы ни слова, просто повесила бы трубку или сказала, что ошиблась номером.

— Все равно, зачем рисковать. Что-нибудь важное?

— Важное? — усмехнулась она. — А как же, наш ребенок, куда уж важнее. Нам надо сегодня встретиться.

— Черт побери, Фумико! Я не могу; когда угодно, только не сегодня.

— Можешь. Я сейчас на станции Сибуя, недалеко от твоего дома. Приходи в «Русскую чайную» на верхнем этаже универмага «Даива».

— Говорю же тебе, не могу! У меня сильная простуда, я в постели, чувствую себя ужасно.

— Ты почувствуешь себя еще хуже, если я заявлюсь к тебе домой.

— Ты шутишь!

— Никаких шуток, Хидео-тян. Через десять минут я позвоню в дверь, так и знай!

— Проклятье! Ты знаешь, я не люблю угроз. Кроме того, встречаться так близко опасно, нас увидят.

Фумико рассмеялась.

— Глупости! Здесь такая толпа, никто не заметит. Приходи, я жду.

Хидео с грохотом швырнул трубку. Нельзя же в самом деле допустить, чтобы девчонка пришла домой! Чертыхаясь, он побежал наверх в спальню одеваться.

Место для парковки пришлось искать полчаса. В чайную Хидео вошел с каменным лицом, держа руки в карманах. Фумико сидела за столиком, отхлебывая русский чай из высокого стакана.

— Привет, дарлинг! — сказала она с улыбкой. От угрожающего тона не осталось и следа.

Хидео со вздохом опустился на табурет. Обычно Фумико начинала щеголять американскими словами, когда старалась смягчить ссору.

— Имей в виду, я не потерплю угроз! — запальчиво начал он. — Поняла?

— Извини, — снова улыбнулась она, — я не хотела, просто совсем извелась… Пожалуйста, не будь таким мрачным, ты привлекаешь внимание.

Хидео с силой прижал ладони к столу, стараясь успокоиться.

— Как же с тобой трудно… Поверь, я делаю все, что могу.

Подошла официантка, и Фумико заказала еще чаю и пирожных. Хидео подождал, пока девушка отойдет, и снова заговорил:

— Эта простуда меня доконает, а тут ты еще пристаешь. Я же сказал, что придется подождать, пока пройдут сорок девять дней и свадьба. Момент теперь неподходящий, разве не ясно? Не могу я сейчас взорвать эту бомбу. Нужно время…

— Время! — Фумико в бешенстве выкатила глаза. — Да для меня сейчас каждый день на вес золота! Сегодня сестра заметила, что меня вырвало в туалете, и тут же доложила матери. Пришлось сказать, что я отравилась устрицами. А что будет завтра? Мать у меня не дура. Что мне делать? Я все время нервничаю, а это нездорово, нервничать при беременности!

Официантка принесла заказ.

— Что-нибудь еще? — спросила она.

Фумико отрицательно покачала головой. Хидео достал сигарету и закурил.

— У меня есть план, — задумчиво произнес он, — но для него нужно время. Дай мне, пожалуйста, еще несколько дней.

— Сколько именно? — прищурилась она.

— Не так уж много. Мисако едет в Ниигату в воскресенье, и вечером мне удастся поговорить с матерью наедине.

— С матерью? — удивленно воскликнула Фумико, забыв об осторожности. — С какой стати ты собираешься говорить о разводе с ней, даже не поставив в известность жену? — добавила она уже тише, подавшись вперед.

— Ты не знаешь всех обстоятельств, — ответил Хидео, глубоко затянувшись и выпустив облако дыма. — Мать у меня очень добрая, хотя порой склонна впадать в истерику. В ее время было не принято разводиться. Я скажу ей в воскресенье, и тогда до среды она успеет переварить новость и прийти в себя. Мне во вторник нужно будет уехать по делам, а жена вернется только в среду.

— Не понимаю, к чему такие сложности, — надула губы Фумико.

— Сложность в том, — объяснил он, — что их в последние дни водой не разольешь. Если сказать сейчас, они будут заодно, и я окажусь в одиночку против двоих. Если же хорошенько подготовить мать, то к возвращению жены из Ниигаты она примет мою сторону, я уверен.

Фумико жевала пирожное, сосредоточенно обдумывая его слова.

— А если, — спросила она после долгой паузы, — твоя мать тебя все-таки не поддержит? Тогда, значит, мне придется ждать зря? Ты же сам говоришь, что они теперь ладят друг с другом, не то что раньше.

Задрав голову, Хидео выпустил дым в потолок.

— В том-то и дело. Перемирия долго не длятся. Просто мать жалеет Мисако и старается, как может, отвлечь ее от мыслей о смерти деда. Болтает все время о свадьбе племянницы, о тряпках и тому подобном. Если я заговорю о разводе с женой, она первым делом кинется к матери, и тогда все пропало. Надо подождать, а мать я уломаю, не беспокойся.

Он самоуверенно улыбнулся и, наклонившись, нежно взял Фумико за руку. Она все еще дулась, вертя в пальцах ложечку.

Одинокая женщина, устроившаяся за соседним столиком с чашечкой чая и сигаретой, с большим интересом наблюдала за парочкой. Судя по выражению ее лица, она нисколько не скучала без компании.

Утром в день свадьбы Мисако сходила в соседний салон красоты, чтобы сделать прическу и правильно надеть черное праздничное кимоно томесоде, в котором положено появляться замужним дамам. Она терпеливо стояла в крошечной примерочной в два татами, пока пожилая хозяйка заведения обматывала ее слоями шелка, ни на секунду не переставая болтать. Эта женщина владела салоном уже много лет и знала всех в округе. Старшая госпожа Имаи была хорошей клиенткой: она приходила каждую неделю и никогда не упускала случая обсудить местные сплетни, что составляло для хозяйки одну из главных радостей в жизни. Особенно когда новость пахла скандалом.

— Теперь глубоко вдохните, проверим, не затянула ли я оби слишком сильно, — велела она, поправляя богато вышитый пояс, обмотанный вокруг изящной талии Мисако. — Маа! Настоящее чудо! Какая дорогая вещь! Наверное, супруг подарил? — На лице ее мелькнула лукавая улыбка.

— Нет, — смутилась Мисако, несколько задетая личным характером вопроса.

— Тогда, должно быть, свекровь? Редкой души человек и отличная клиентка…

— Этот пояс — часть моего приданого, — неохотно объяснила Мисако. — Родители подарили на свадьбу.

— Маа! — не переставала восторженно щебетать хозяйка. — Просто загляденье! Видно, вы из хорошей семьи. Родом из Ниигаты, не так ли? И такая красавица…

Чопорно выпрямившись, Мисако не удостоила ее ответом, что совершенно не смутило говорливую сплетницу.

— Сегодня ведь свадьба племянницы госпожи Имаи?

Мисако вымолвила лишь краткое «да». Повисло молчание.

— Ваша свекровь мне много рассказывала, — вновь заговорила женщина. — Я уверена, что вы и ваш супруг будете самой красивой парой среди гостей. Он такой видный мужчина, куда там жениху, а вам так идет этот шикарный наряд! Такого шелка днем с огнем не отыщешь, да и носить кимоно так, как вы, мало кто умеет.

Мисако всегда раздражали шаблонные льстивые комплименты торговцев, а сейчас почему-то особенно. К сожалению, приходилось терпеть: оби должен быть завязан, как положено, а хозяйка салона слыла настоящим мастером своего дела. Молодая женщина вежливо кивнула и произнесла: «Спасибо».

— Ваш уважаемый супруг все такой же красавец, нисколько не изменился. — Слова сыпались как горох. — Я видела его в эту среду в «Русской чайной» в районе Сибуя… с ним сидела еще какая-то интересная дама, из таких, знаете, современных красоток. У них был, судя по всему, очень серьезный разговор…

Мисако окаменела, едва сумев скрыть потрясение. Она сразу поняла, о ком идет речь. В зеркале отражалось самодовольно-лукавое лицо сплетницы, продолжавшей трудиться над сложным узлом пояса.

— Да, я знаю, — солгала Мисако. — Это была моя подруга, мы вместе ходили по магазинам, и им пришлось меня дожидаться. Я хотела вернуть одну вещь и получить назад деньги, что теперь не так просто делается. Вот они с мужем и пошли в чайную, я сама им предложила, вы же знаете, как мужчины не любят ждать. Такая полненькая девушка, да?

— Да-да, довольно полненькая, — кивнула хозяйка разочарованно. Впрочем, подозрения ее не угасли: уж слишком фамильярно Хидео брал ту девушку за руку. — С таким бюстом, как у нее, нечего и думать о кимоно. Как ни затягивай грудь, настоящего изящества ни за что не добьешься. Когда приходит такая клиентка, у меня просто руки опускаются. Бедняжки, их теперь все больше, все, что им остается, — это носить европейскую одежду… — Она любовно поправила складки кимоно у Мисако на груди. — Ну вот, теперь хорошо. Вы выглядите очаровательно.

Во время свадьбы Хидео обратил внимание, что Мисако изменилась. Вела она себя как обычно, но смотрела на него иначе. В глазах появилась холодность, которой он никогда раньше не замечал. Настроение у молодого человека испортилось, в душе росло сознание вины.

Она знает, повторял он себе снова и снова. О Фумико, обо всем. По окончании торжественных речей Хидео покинул свое место за столом и присоединился к веселой компании мужчин, угощавшихся сакэ, пивом и виски на другом конце банкетного зала. Напился он в тот вечер так, что двоим приятелям пришлось везти его домой. Втащив бесчувственное тело в гостиную дома Имаи, они положили его на футон, расстеленный прямо там, чтобы не подниматься по узкой крутой лестнице в спальню.

Рано утром в воскресенье, в очередной раз возродившись из пепла, Хидео вышел к завтраку, старательно изображая хорошее настроение. Ему предстояло проводить жену до поезда. Не будь матери, он бы, конечно, попробовал отвертеться, но рисковать вызвать ее неудовольствие никак не мог. Только не сегодня.

Жена за завтраком молчала, вид у нее был какой-то вызывающий. Несколько раз, как показалось Хидео, в ее глазах даже мелькнуло что-то похожее на ненависть. Он ощущал растущее раздражение и с трудом сдерживал желание послать ее подальше.

В машине они ехали в ледяном молчании, пока Мисако не попросила остановиться у кондитерской лавки. Неожиданная просьба заставила Хидео потерять контроль над собой. Он выругался.

— Извини, — сухо проронила Мисако, не отрывая глаз от дороги, — я всегда захожу сюда перед поездкой в Ниигату. Как можно ехать с пустыми руками?

Хидео взорвался:

— Почему ты вечно оставляешь все на последнюю минуту? Знала же, что поедешь сегодня!

— Я всегда покупаю это печенье по пути на вокзал, и тебе это прекрасно известно! — отчеканила Мисако. Ей уже было все равно. — У тебя нет никаких причин для грубости. Хватит того, что ты выставляешь меня на посмешище перед всеми соседями, встречаясь с любовницей чуть ли не у нас дома! Ну как, хороши пирожные в «Русской чайной» в Сибуя?

Машина резко свернула в переулок и, взвизгнув тормозами, остановилась перед кондитерской. Молодую женщину бросило вперед, она едва успела защититься ладонями, чтобы не разбить лоб о ветровое стекло. Мисако яростно повернулась к мужу, встретив холодный презрительный взгляд.

— Не трудись меня провожать, — бросила она, доставая чемодан с заднего сиденья. — Ты, похоже, совсем спятил. Сама доберусь, без тебя.

— Ну и проваливай! — рявкнул он.

Мисако изо всех сил хлопнула дверцей. Хидео нажал на газ и умчался, кипя от злости.

— Мерзавец! — крикнула она вслед.

Какой-то прохожий глянул на нее с изумлением и пошел дальше с ехидной улыбкой. Постаравшись взять себя в руки, Мисако вошла в магазин. Появившись оттуда с коробкой печенья, она огляделась по сторонам. Такси нигде видно не было.

Токийский вокзал Уэно кишел людьми, напоминая гигантский муравейник. Пробираясь сквозь толпу, Мисако ощущала струйки пота, стекавшие по спине. Такси пришлось ловить не меньше четверти часа. К счастью, она позаботилась о билете заранее, почти месяц назад, да и тогда оставались лишь места в первом классе.

Миновав билетный контроль, она, запыхавшись, вбежала в здание вокзала и кинулась вверх по ступенькам на платформу, расталкивая людей. Кондуктор уже размахивал красным сигнальным флажком. Мисако едва успела заскочить в вагон между закрывавшимися половинками двери. Чемодан зажало, дверь дернулась и на мгновение раздвинулась, позволяя втащить его внутрь. Поезд пополз вперед. Мисако без сил прислонилась к двери. Четвертый вагон, а билет у нее в шестой. Она вздохнула и прикрыла глаза. Пробираться на ходу через два переполненных вагона, да еще тяжелый чемодан плюс хрупкая коробка в руках…

Внутренняя дверь оказалась тугой, пришлось удерживать ее плечом, держа коробку в одной руке и втаскивая чемодан. Весь вагон таращился на одинокую женщину, но никто не предложил помочь. Раскрасневшись от усилий и смущения, она боком протискивалась по узкому проходу сквозь густой сигаретный дым. Открыть следующую дверь оказалось еще труднее. Развернувшись, Мисако изо всех сил уперлась в нее спиной, когда вдруг давление резко ослабло. Поняв, что дверь удерживает чья-то рука, она повернулась… и обмерла, встретив улыбающийся взгляд монаха из Камакуры.

— О! Мисако-сан! Позвольте, я помогу… — Он ловко подхватил чемодан.

— Это вы! — Она раскраснелась еще пуще оттого, что в неловком положении ее увидел знакомый.

— Я вижу, вы едва не опоздали на поезд, — добродушно усмехнулся Кэнсё. — Присаживайтесь на мое место, передохните немного.

Пассажиры обернулись в их сторону, наблюдая за долговязым монахом и молодой женщиной. Со всех сторон слышались перешептывания. Сосед Кэнсё, сидевший у окна, встал и предложил обменяться местами.

— Спасибо, очень любезно с вашей стороны, — поклонилась Мисако, протягивая свой билет.

Мужчина посмотрел и замялся.

— Но… — осторожно заметил он, — вы едете в первом классе, а здесь второй.

— Ничего страшного, — воскликнула Мисако. — Пожалуйста, вы окажете мне большую услугу.

— Все-таки… — продолжал он сомневаться.

— Пожалуйста! Сэнсэй мой добрый друг, мне бы очень хотелось сидеть с ним рядом, — настаивала она. — Мне все равно, в каком классе ехать. Пожалуйста, возьмите.

— Ладно, если так, то спасибо вам. — Мужчина подобрал портфель и книгу, поклонился и пошел вперед по проходу.

Пассажиры снова зашептались.

Мисако с улыбкой устроилась возле окна. Хотя с утра все шло наперекосяк, теперь, похоже, счастье не обошло стороной. Вот так встреча! Наконец-то можно задать все вопросы, накопившиеся с того трагического дня, когда умер дедушка. Воспоминания заставили ее тяжело вздохнуть.

— Как вы себя чувствуете? — заботливо осведомился монах. — Устали?

— Немного, пока бежала на поезд. Теперь все в порядке.

Некоторое время оба молчали, разглядывая мелькавшие за окном виды.

— Как погода в Камакуре? — спросила Мисако, думая совсем о другом.

— Превосходная, — ответил Кэнсё, — в самый раз, чтобы любоваться горой Фудзи.

Вернувшись домой, он прилагал все усилия, чтобы выбросить из головы мысли о внучке покойного настоятеля, однако после слов «добрый друг», сказанных в его адрес, сердце радостно забилось.

— Как жизнь в Токио?

— Как обычно, — пожала плечами Мисако, вновь отворачиваясь к окну и опуская завесу молчания.

Ей пришло в голову, что их неожиданная встреча в поезде вовсе не случайность, как и тогда в саду Сибаты.

На самом деле на этот раз монах ничего не планировал. Был момент, когда он даже решил не ехать в Ниигату на церемонию: слишком уж сильной оказалась его привязанность к молодой женщине. Он инстинктивно чувствовал опасность и стремился освободить душу от ненужных пут. Как говорил Будда, «уступи вожделению хоть немного, и оно начнет расти, будто младенец во чреве матери».

Как правило, дзэнские священники не принимали обета безбрачия, несмотря на то что семья считалась помехой для обретения сатори. Они предпочитали заводить жен и привлекать их к хозяйственным обязанностям в храме, ведя нормальную семейную жизнь и одновременно располагая большим временем для исполнения профессионального долга. Однако Кэнсё избрал безбрачие, сделав своим домом храм в Камакуре, а семьей — сообщество монахов. Для человека с его внешностью и происхождением это был разумный выбор. Впрочем, решение далось нелегко, потребовались бесчисленные часы медитации, в течение которых он мучительно бился в уединении и тишине над тайнами мироздания и собственной личности. Чтобы обрести мир и внутренний свет в простой и тихой жизни, следовало выиграть борьбу с многочисленными мирскими соблазнами. Кэнсё хорошо понимал, что его одержимость паранормальными явлениями, теперь неразрывно связанная с образом очаровательной Мисако, грозит полностью разрушить привычное размеренное существование, но никак не мог отречься от того, что считал своим долгом по отношению к молодой женщине. Ведь он не только присутствовал при трагической смерти ее деда, но и отчасти был в ней виновен. Ему следовало не потакать опасным планам наивного старика, а решительно пресечь их. Ах, если бы знать заранее…

Городские кварталы мелькали за окном поезда, словно потемневшие мазки старой краски. Пассажиры понемногу занялись обычными делами: кто разворачивал пакеты с едой, кто, достав книгу или журнал, углубился в чтение, а некоторые, откинув голову, уже сладко похрапывали. Мисако и Кэнсё изредка перебрасывались вежливыми фразами, тонувшими в оживленной болтовне двух женщин по ту сторону прохода.

Ссора с Хидео и последующая спешка оставили у Мисако ощущение душевного и телесного дискомфорта. Пройдя в туалет, она расчесалась перед зеркалом и стала подкрашивать губы, с удивлением осознав, что чувствует себя куда увереннее, чем прежде. Как ни странно, в этом монахе с его странными светлыми глазами было что-то успокаивающее. Как там мать их называла… глаза иностранца? Нет, скорее обезьяньи: с золотыми крапинками и полные озорства.

Мисако вернулась на место, едва сдерживая улыбку.

— Интересно, наша встреча — тоже результат ваших мысленных волн? — шутливо спросила она. — Вы не звали, случайно, меня в этот поезд, как тогда в саду?

Густо покраснев, Кэнсё смущенно провел рукой по бритой макушке.

— Нет, нет, что вы! Я тоже удивился.

— Так или иначе, я рада вас видеть, — промолвила Мисако с неожиданной теплотой. — Должна сказать, что вы очень помогли мне тогда в Ниигате, с тех пор я стала гораздо лучше себя понимать.

— Ну что ж, если у вас есть еще вопросы, я весь внимание. — Монах с улыбкой оттопырил руками свои большие уши.

Мисако хихикнула, смущенно прикрыв ладонью рот. Когда приступ смеха прошел, она сложила руки на коленях и робко спросила:

— Вы не будете возражать, сэнсэй, если мы поговорим о том дне, когда с дедушкой случилось несчастье?

— А вы уверены, что стоит? — нахмурился Кэнсё.

— Просто… Вы, наверное, так же как и я, не поняли, что произошло.

Он задумчиво провел рукой по бритому черепу. Неудержимое любопытство тянуло его расспросить Мисако о ее воспоминаниях, тогда как внутренний голос твердил, что мрачное прошлое лучше оставить в покое. И все-таки, ощутив молодую женщину рядом с собой, вдохнув ее запах, такой свежий и чистый, и взглянув в большие доверчивые глаза, полные ожидания, монах не выдержал.

Сердце его сжалось, он наклонился и шепнул:

— Да. Особенно когда вы вошли в транс. У вас что-нибудь осталось в памяти?

— В транс? — удивилась Мисако. — Мне показалось, я просто упала в обморок.

— Это потом, а сначала…

— Вы уверены, что не ошибаетесь? — Ее глаза широко раскрылись от удивления.

— Уверен, — кивнул монах. — Ваше тело оставалось на месте, но разум и душа витали где-то далеко.

— Да, теперь, когда вы говорите, я вспоминаю, как смотрела сверху вниз, будто парила над мостом.

— И что же вы видели? — оживился Кэнсё. — Вы запомнили?

— Да, — кивнула Мисако и, помолчав, продолжала: — Я видела, как мы все трое стояли на коленях и молились. Видела алтарь и тот ящик, обтянутый шелком… и в то же самое время — девушку на мосту. Она сидела на корточках и складывала камни в платок. Собрала их в узел, взвалила его на плечи и завязала концы на груди… Потом наклонилась и упала в воду, словно ныряльщица за жемчугом с корзиной на спине. Я слышала всплеск и видела волны… и пузыри. И еще голубой лоскут, уходящий в глубину.

Кэнсё слушал как зачарованный. Мисако потупилась, разглядывая руки. После долгой паузы она вновь заговорила:

— Ей, наверное, было очень плохо, раз она выбрала такую смерть.

— Да, — прошептал монах.

Он не находил слов. Дать понять, что верит видению? Но не подвергнет ли он тем самым Мисако новым опасностям?

— Мисако-сан, надо отдавать себе отчет, что реальность увиденного вами доказать невозможно…

Как отличались его слова и весь тон от авторитетной лекции, прочитанной в саду! Мисако поняла, что верный друг и наставник отстраняется, оставляя ее в одиночестве.

— Вы так многому научили меня, — проронила она.

— Мне лестно это слышать, — смутился Кэнсё, — однако я всего лишь профан, недостойный давать уроки. Конечно, ваш дар поистине чудесен… с другой стороны, ослабленный организм, находящийся под воздействием стресса, может стать жертвой игры воображения…

Его слова жгли огнем. Мисако, побледнев, отвернулась и прикрыла глаза. Если даже он, ее друг и учитель, не верит в истинность видений, то ей впору обратиться к психиатру.

Монаха охватил стыд, плечи его поникли, взгляд потух.

— Мисако-сан, простите меня, жалкого труса. Я говорил так, потому что боялся ваших вопросов, на которые у меня нет ответов. В глубине души я верю, что увиденное вами имело место в прошлом… но что, если я все-таки обманываю себя и вас? Простите меня, пожалуйста!

— Это я должна просить прощения, — еле слышно шепнула она.

Монах закрыл глаза и глубоко вздохнул.

— Оставим извинения. Доживем до завтрашней поминальной службы и тогда посмотрим. Может, и стоит забыть обо всем, пока не произошли новые неприятности… — Его пальцы дотронулись до руки Мисако, еле заметно, словно бабочка на мгновение села на цветок, и это прикосновение успокоило ее больше, чем тысяча слов. Она поняла: истинный друг всегда должен делиться своими страхами и сомнениями.

С облегчением откинувшись на сиденье, она вновь заговорила, уже легко, даже чуточку игриво:

— В конце концов, у нас нет выбора: все равно о девушке в пруду больше ничего нельзя узнать. Ни кто она, ни откуда… даже когда умерла, и то неизвестно.

— Нельзя узнать? — переспросил Кэнсё и, не удержавшись, смешно пошевелил двумя пальцами, прикрыв их другой ладонью.

«Антенна», — поняла Мисако и вздохнула с улыбкой:

— Я бы с удовольствием от нее избавилась. Ничего, кроме неприятностей, она не приносит… да все новые и новые.

— Что, еще были видения?

После минутного колебания Мисако проговорила, опустив глаза:

— Да, просто ужасные. Про моего мужа, его любовницу и наш рассыпающийся брак.

Монах смущенно почесал выбритую макушку.

— Мне не хотелось бы встревать в вашу личную жизнь.

— Я так или иначе должна с кем-нибудь поделиться, а кто, кроме вас, способен поверить? Так что, если вы, конечно, не возражаете…

— Вы можете рассказывать мне все, что считаете нужным, — быстро поклонился он. Еще одна бабочка коснулась крыльями ее руки, вселив в душу уверенность.

Мисако прикрыла глаза, собираясь с мыслями, потом начала свой печальный рассказ:

— Видите ли, сэнсэй, наш брак с Хидео не был традиционным. Мы поженились, потому что любили друг друга…