Хроники Ники

Ноябрь 2001 — Отражение, комната Коли и боль (ретроспектива № 3)

Влюблённая Офелия плыла себе вдаль

Сияла ночь, звенела земля.

Стремительно спешили, никого не таясь

Часы в свою нелепую смешную страну

Послушная Офелия плыла на восток

Чудесный плен гранитный восторг

Лимонная тропинка в апельсиновый лес

Невидимый лифт на запредельный этаж

(с) Егор Летов — «Офелия»

Сегодня воскресенье. Я просыпаюсь около двух часов дня. Дома никого. Мама в командировке, бабушка уехала на свой любимый оптовый рынок.

Встаю с кровати, босиком плетусь в ванную, но на полпути, останавливаюсь в коридоре и там минут пять тупо рассматриваю свое отражение в большом зеркале. К моему величайшему удивлению, я себе нравлюсь. Я сказочно красива. Я потрясающе красива. Откуда взялась эта странная красота? Я понятия не имею. Длинные каштановые волосы взлохмачены, но как-то живописно и даже изысканно обрамляют плавные линии лица. Кожа ровная, источает нежное сияние. Щеки покрыты розовым румянцем. Губы яркие, слегка припухшие приоткрыты так, что видны белоснежные зубы. Глаза наполнены каким-то глубоким внутренним светом, черные зрачки расширены, под глазами легкие тени, но они не портят, наоборот подчеркивают мой растрепанный, но чертовски притягательный образ. На мне только старая фланелевая рубашка ковбойка в сине-белую клетку и черные трусики. И я обращаю внимание, что даже ноги красивы — длинны и стройны, а не кривоваты и тощи как обычно. Вот уж чего вообще никогда не было. А тут настоящее чудо!

При всем при этом, я чувствую, что внутри я истерзана и подавлена.

Я захожу в ванную раздеваюсь, залезаю под душ и, закрыв глаза, подставляю лицо под теплые струи воды. И я начинаю плакать. Я вспоминаю события вчерашнего вечера, а потом ночи и утра.

Утром мы расстались с тобой на остановке, и в ответ на твой вопрос, я снова сказала тебе, что у меня нет телефона, и что ты можешь звонить Насте, если вдруг захочешь найти меня.

Потом мы с Настей и Катей сели в автобус и уехали. Придя домой, я вошла в свою комнату и кое-как раздевшись, уснула. А ночью мы с тобой переспали. И с этим уже ничего не поделаешь. Ничего.

Я вспоминаю слова Димона, который, как обычно хитро ухмыляясь и щуря без того маленькие глаза говорил нам, уходящим прошлым вечером из «Саббата»: «Девочки, не уезжайте с Маусом! Он вас плохому научит. Пойдемте лучше танцевать!»

Вчера мы только рассмеялись в ответ, и, обнявшись вчетвером вывалились из клуба, где нас уже поджидал твой приятель Коля на своем драндулете. Оказалось, у него предки уехали в отпуск, и теперь целая трехкомнатная квартира была в его власти.

Мы поехали к нему, пили вино, болтали, смотрели «Догму», было так весело и душевно, как давно уже не было. После всех перипетий с Д., ожиданий, страданий, слез и недомолвок, было так приятно просто быть в теплой дружеской обстановке.

Коля очень быстро опьянел и уснул прямо на кухне. Чтобы его не будить мы перебрались в комнату. Там у стены стояла гитара, я схватила ее, начала что-то наигрывать, потом ты отнял ее у меня. Принялся играть что-то сам. Мы с девчонками пытались петь, но так как уже тоже порядком выпили, получалось это фальшиво и смешно. Кажется, я так и уснула на полуслове. Просто погрузилась в какую-то глубокую темноту, где продолжала звенеть гитара и голоса Кати и Насти.

Я проснулась от твоего шепота, мы лежали на полу, очень близко друг к другу. Рядом на разложенном диване мирно сопели Настя и Катька.

— Пойдем со мной, — прошептал ты, — вставай.

— Куда? — спросила я сонно.

— Тихо, — снова шепнул ты, — идем.

Я встала и пошла за тобой в совершенно темный коридор с гладким и холодным полом. Я вдруг поняла, что ступаю по нему босыми ногами и, остановившись, растерянно забормотала: «Черт! А где мои колготки?»

— Да тут они, у меня, — ответил ты и сунул мне в руку черный комок.

— Макс, — засмеялась я, — зачем ты их снял?

Это было так странно и удивительно, что я даже не смогла как следует возмутиться.

Вместо ответа ты неожиданно сгреб меня в объятия и, резко припечатав к прохладной стене коридора, поцеловал, да так, что на секунду у меня померкло сознание, и по телу пробежали мурашки, но не от холода, а от внезапно вспыхнувшего возбуждения. И я почувствовала, как меня накрыла горячая волна — смесь ужаса и восторга.

От осознания того, что все это происходит в действительности, у меня дико забилось сердце. То, что так долго было лишь недосягаемой мечтой, происходило наяву. Судорожно сжимая в одной руке свои несчастные колготки, другой рукой я обняла тебя за шею, а потом запустила пальцы в твои отросшие волосы. Они были мягкие и теплые, и ощущения от прикосновения к ним показались мне очень знакомыми и правильными.

Какое-то время мы целовались как сумасшедшие, яростно сжимая друг друга, тяжело дыша, прикусывая губы и стукаясь зубами. Мое сердце было готово пробить грудную клетку. Кажется, и у тебя было то же самое, я это чувствовала. Я даже не знала, что можно ТАК целоваться. Все, что было у меня до этого, казалось детским лепетом.

На секунду мы прервались, чтобы перевести дух, и ты нащупал в темноте ручку и распахнул дверь в соседнюю комнату. Там было чуть светлее, чем в коридоре, так как окно было занавешено только легким светлым тюлем. В лунном свете я успела лишь краем глаза заметить односпальную кровать, письменный стол с компьютером, кресло на колесиках. Скорей всего это была комната Коли. Мы ввалились в нее, упали на кровать и продолжили целоваться, охваченные совершенно невероятными всепоглощающими эмоциями. Мы учащенно и жарко дышали. Твои руки лихорадочно двигались по моему телу, стаскивая одежду. Каким-то образом за одну минуту ты ухитрился снять с меня рубашку, расстегнуть застежку бюстгальтера, а сам освободился от свитера и джинсов.

В следующий миг я услышала, как взвизгнула молния на юбке, и вдруг очнулась! Я вспомнила про Д. и по телу пробежала дрожь возмущения. Нет, так нельзя. Мне нельзя с тобой, Макс… Макс, не надо…

Это же какое-то…В чужом доме, в чужой постели, с тобой! Что я опять творю? Господи!..

Я резко поднялась и села на кровати, задыхаясь, почти пропавшим от волнения голосом, я прошептала:

— Нет… я не могу…

Пытаясь найти в темноте свою рубашку, я одной рукой шарила по кровати, а другой обхватила себя за грудь, полная решимости уйти как можно скорее. Но ты не дал мне этого сделать. Ни слова не говоря, ты притянул меня к себе и опять поцеловал, только уже не так дико, как несколькими минутами ранее, а медленно и одуряюще нежно.

Сопротивляться дальше я не могла. Слабая. Глупая. Падшая женщина. В голове одна за другой плыли успокаивающие оправдательные мысли: «Я все равно никому не нужна. Д. не любит меня, и наверно уже не полюбит. Нечего даже и думать об этом. А ты сводишь меня с ума, как бы банально это не звучало. И я хочу, чтобы поцелуи, которыми ты меня одариваешь, никогда не кончались. И хочу, чтобы эта ночь длилась вечно, и пусть будет все, как ты хочешь. Ведь и я хочу, и в этом вся правда».

И я сдалась и обняла тебя. И больше ничего не сказала.

Все происходящее дальше было невероятным. Я словно парила в воздухе, звенящем от возбуждения. Я чувствовала, как бешено бьются наши сердца, слышала наше общее прерывистое дыхание. Я видела, как движутся наши тени на стене в причудливой ночной игре, как красиво они сплетаются и перетекают из одной позы в другую. И не было никакого сомнения, никакой неловкости. Только потрясающая свобода и чувство похожее на полет, или плавание на глубине, когда умеешь, и вода сама тебя держит. И я забыла обо всем, ощущала и видела только тебя.

И ты был всем — землей, небом, воздухом, водой, самой тьмой, на дне которой жила страсть. От встречи с этой страстью я будто разбилась и рассыпалась на мельчайшие частицы, и в каждой из них сияющим цветком распускалось сумасшедшее чувство счастья. Я утопала с головой в этих удивительных ощущениях, но где-то в самом дальнем уголке подсознания маленькой точкой пульсировала мысль, что утром я, скорее всего, умру от ужаса и стыда, и буду гореть в аду до конца времен.

Но вопреки ожиданиям, наутро я была все еще жива и мы, как ни в чем не бывало, завтракали за круглым столом на Колиной кухне. Ты делал бутерброды, девчонки плотоядно выжидали, сопровождая каждое твое действие веселыми комментариями, сильно помятый с похмелья Коля сидел на невысоком пуфике в углу и пытался пить кофе. Кружка подрагивала в его нетвердых руках, и ты заботливо подносил ему то одно, то другое блюдо, уговаривая съесть хоть что-то. На столе были хлеб, масло, кружочки колбасы, копченая горбуша, нарезанная тонкими ломтиками.

— Коля, ты будешь есть рыбу? — спрашивал ты, водя тарелкой с рыбой у его носа.

— Рыбу едят руками, — приговаривала Настя, пытаясь пальцами стащить с тарелки кусок.

— Не рыбу, а птицу! — деловито поправляла ее Катя.

— Коля, ты будешь есть птицу? — истово вопрошал ты, под наш общий хохот.

Я стою под душем с закрытыми глазами и все еще вижу перед собой образы прошлой ночи: тебя и себя, наших теней на белой стене, почти чувствую твое дыхание на своей коже. Воспоминания приходят в мое сознание как яркие вспышки, и каждое из них сопровождается ощущением, словно что-то обрывается внутри, а затем накатывает тягучая, темная боль. И чего только не намешано в ее вязкой субстанции: паника и отчаянье, унижение и стыд, злость на саму себя и неуместная, неуемная, мучительная до слез страсть к тебе.

И самое страшное — это осознание того, что случившееся для меня было откровением, полетом, мечтой, а для тебя, скорее всего, это было всего лишь рядовым пьяным сексом на одну ночь. И больше ничего хорошего меня не ждет, потому что все уже случилось.

Я опять все украла сама у себя, все самое лучше, что могло быть с тобой, всю нашу любовь.