Хрустальный грифон

Керован

И вот я, Керован из Ульмсдейла, стоял перед этим человеком, давно догадавшись, что, несмотря на свою одежду, он не торговец и не житель долины. Его жезл каким-то колдовством заставил меня выйти из укрытия, и я стоял на дороге, не зная, что делать дальше, на всякий случай не выпуская рукоять меча. Он успокаивающе улыбнулся, словно моя настороженность показалась ему забавной.

— Я не враг тебе, лорд Керован, — сказал он и опустил свой жезл.

Я тут же почувствовал себя свободным, но не собирался бежать или прятаться от него. Почему-то я сразу почувствовал доверие к этому незнакомцу.

— Кто ты? — мой вопрос, возможно, был не слишком вежлив, но мне сейчас было не до церемоний.

— А что тебе скажет мое имя? — спросил он и небрежно начертил какие-то знаки на песке концом своего жезла. — Имена меняются, и ни одно из них не отражает всего. Если тебе удобно, зови меня, скажем, Нивор.

Он остро взглянул на меня, словно ожидая моей реакции, но я, действительно, слышал это имя впервые, и оно ничего мне не говорило. Он разочарованно отвел глаза.

— Когда-то в Ульмсдейле меня хорошо знали, — продолжал он, — и я никогда не был врагом рода Ульрика. Не раз люди этого рода просили у меня помощи, и я никогда их не подводил. А куда направляешься ты, лорд Керован?

С великим изумлением я начал понимать, кто это мог быть, но, как ни странно, не испугался и был почти спокоен.

— Я иду в лес к Ривалу.

— Мы знаем Ривала. Всю жизнь он верил только в знания и искал их, где мог. Многого он не смог постичь, но, по крайней мере, подошел к самой границе тайн. Те, кому я служу, его уважали.

— А что с ним теперь?

Он начертил еще несколько знаков.

— Каждый идет своим путем. Он выбрал свою дорогу, ты выбирай свою.

Я не очень понял, что он хотел сказать этим, но за последние несколько месяцев случилось столько страшного, что я невольно предположил самое худшее.

— Он умер? И ты знаешь, кто его убил? — спросил я с холодной яростью. Неужели Хлимер, эта тупая скотина, добрался и до моего последнего друга?

— Кто бы это ни сделал, он не ведал, что творил. Ривал искал тайные силы, и были те, кому это не нравилось. Он слишком близко подошел к разгадке, к его убрали.

Я понял, что Нивор не хочет говорить прямо. Он скорее намекал, чем рассказывал.

— Он обращался к Свету, а не к Темным силам, — резко ответил я.

— А иначе меня бы здесь не было. Я вестник тех сил, к которым он стремился сам и вел тебя, пока ваши дороги не разошлись. А теперь слушай меня. Ты сейчас стоишь на распутье. У тебя два пути, две возможности, и обе они трудны и опасны. Любая может привести тебя к смерти. И сегодня ночью ты должен сделать выбор, от которого будет зависеть твоя судьба. Я пришел возвестить тебе время выбора, ты имеешь на это право, так как рожден в Святилище.

Похоже, он назвал какое-то имя, но я не расслышал и не понял его. Жуткий гром прокатился в небе, заставив меня зажать уши.

Нивор наблюдал за мной, затем снова направил на меня свой жезл, который зеленовато светился по всей длине. Вдруг этот свет отделился от жезла и, словно мерцающее облако, поплыл ко мне. Оно коснулось моего лица и растаяло, но я ничего не почувствовал.

— Похоже, мы с тобой родня, — неожиданно тепло и мягко сказал Нивор, и вся его величавость исчезла. Он смотрел совсем как обычный человек, обрадованный встречей.

— Родня?

— Похоже, леди Тефана ошиблась, договариваясь с Темными силами, и сама не поняла, что у нее получилось, хотя что-то все-таки почувствовала. Тебя и вправду подменили, лорд Керован, но только не те, к кому она обращалась. И она правильно поняла, что ты никогда не будешь игрушкой в ее руках. Я и сам не знаю, кто спит в тебе, и ты, конечно, тоже не знаешь. Но когда-нибудь он проснется, и ты все вспомнишь и научишься использовать способности, данные тебе с рождения. Нет, нет, я не собираюсь ничего объяснять тебе. Придет время, и ты, если захочешь, все узнаешь сам. А сейчас тебе надо разобраться со здешними делами, ведь по отцу ты все-таки житель долин.

Я слушал и размышлял. Значит, действительно, леди Тефана договорилась с Темными еще до моего рождения, от рождения я должен был владеть Темным Могуществом и в то же время подчиняться ей. В это мне было не трудно поверить, достаточно взглянуть на мои копыта, но вмешались другие силы, и…

— Не ломай над этим голову, Керован. Время еще не пришло, и ты ничего не поймешь, — мягко заметил Нивор. — Ты — сын своего отца, хотя он и был околдован в то время, когда зачал тебя. Но в тебе есть и нечто другое. Однако вовсе не Темное Могущество, о котором мечтала леди Тефана. Ты сам в свое время поймешь, кто ты на самом деле, а сейчас должен принять решение. Ты можешь вернуться в замок, к матери, и там скоро поймешь, насколько ты сильнее ее. Или… — он повернул свой жезл к горам. — Можно пойти туда. Дорога эта опасна, и на ней ты часто не будешь знать, что делать дальше, и никто тебе не подскажет. И ты вполне можешь погибнуть на этой дороге. Выбирай!

— Они хотят вызвать ветер, и тогда шторм не позволит пришельцам высадиться в Ульмпорт, — сказал я. — Чем это может грозить Ульмсдейлу?

— Вызвать тайные силы всегда рискованно. Можно потерять контроль, и тогда они обратятся против тебя.

— Я смогу помешать им?

Он отошел немного в сторону и помолчал. Потом ответил холодно и неохотно:

— Если, захочешь — да.

— А может, есть третий путь? Я могу добраться до Иткрипта и собрать там отряд, — собственно, об этом я и думал, пробираясь к хижине Ривала. — Помощи от соседей ждать не приходится. Все воины сражаются на юге, а из тех, кто остался, каждый человек на счету.

— Выбирай сам, Керован, — повторил Нивор, и я понял, что никакого совета от него не дождусь.

Я с детства был воспитан в сознании долга перед Ульмсдейлом, и сейчас просто не мог уйти отсюда, бросив на произвол судьбы наших людей. Если Ульм погибнет, я сам себя назову предателем. Неважно, что принесет гибель — банды пришельцев или вызванные Тефаной Темные силы, я до конца жизни буду презирать себя.

— Ты сам сказал, что я сын своего отца. Народ Ульма — мой народ, и я не могу предать его, но не хочу иметь никакого дела с силами Тьмы. Я мог бы найти в замке и в долинах сторонников…

Он грустно покачал головой.

— Не строй воздушные замки. Сейчас все, кто находится в Ульмсдейле, покорены силами Тьмы, и никто не встанет под твое знамя.

Я сразу понял, что он говорит правду. Нивор явно знал больше, чем говорил. Тогда… тогда остается Иткрипт. Там, по крайней мере, меня примут, и там я могу попытаться собрать людей. Кроме того, оттуда я смогу отправить гонца к лорду Имгри и сообщить обо всем, что здесь произошло.

Нивор заткнул за пояс свой жезл, подошел к запасной лошади и снял с нее вьюк.

— Хику, конечно, не боевой конь, но в горах она ходит хорошо. Прими ее, лорд Керован, с Крестным Благословлением, — он снова достал свой жезл и коснулся им моего лба, плеч и сердца.

Я понял, что он вполне одобряет мое решение. Конечно, это не значило, что я решил верно, но советов мне ждать не от кого, теперь я это знал твердо, и за свой выбор отвечаю сам.

Я совсем забыл, что стою босиком, и с некоторым удивлением заметил, что сапоги так и висят у меня на поясе. Я хотел их надеть, прежде чем сесть на лошадь, но потом передумал. В конце концов, почему я должен что-то скрывать? Я не калека и не урод, и мои ноги, хотя и не совсем такие, как у других, все же обычные ноги. Теперь, когда я увидел людей уродливых не внешне, а духовно, в себе я уже не находил ничего необычного.

Нет, я больше не хотел притворяться. Если Джойсан и ее родня не примут меня, как обычного человека, — это их дело. Мы просто откажемся от стары: клятв и оба будем свободны. Я отвязал сапоги и забросил их в кусты, и мне сразу стало легче, словно с души скатилась давившая ее тяжесть.

— Молодец! — с улыбкой сказал Нивор. — Всегда будь собой, Керован, и не думай, что все люди одинаковы. Я верю в тебя!

Он отвел свою лошадь на несколько шагов и снова достал свой жезл. Положив руку на спину лошади, он рукой с жезлом описал круг.

В воздухе возник легкий мерцающий туман. Он быстро сгустился и скрыл от меня и человека и лошадь, а когда через несколько минут он рассеялся, на тропе уже никого не было. Но я, признаться, даже не удивился, так как уже понял, что Нивор — один из Древних и явился ко мне не случайно. Теперь мне следовало хорошенько подумать. Значит, я полукровка и связан родством с кем-то из таинственных Древних лордов. Моя мать хотела сделать из меня могущественное оружие и посвятить силам Тьмы, но ей это не удалось. Я вспомнил все, что слышал об этом раньше, и теперь, после рассказа Нивора, многое становилось понятным.

Но пока я чувствовал себя человеком, и меня больше всего порадовало, что я, действительно, сын Ульрика, и моей матери не удалось посвятить меня Тьме. После смерти отца я стал как-то лучше понимать его и теплее относиться к нему. Я был горд, что я, действительно, его сын и, значит, прямой и единственный наследник Ульма. Теперь я тем более не мог бросить Ульмсдейл на произвол судьбы, и выходит, что прежде всего ехать мне нужно туда.

Я не был уверен, что подаренная мне лошадь не волшебная, уж очень необычен был ее прежний хозяин, но на вид она ничем не отличалась от обычных лошадей. Нивор сказал, что она привыкла к горам, но тропа здесь была слишком опасная, и я повел ее в поводу.

Уже светало, когда я решил сделать первый привал. Я разнуздал лошадь и снял с нее вьюк. В мешке нашлась бутылка и плотно закрытая круглая коробка. Мне пришлось потрудиться, чтобы открыть ее, но я об этом не пожалел — в коробке оказался хлеб. Он был вполне обычен и очень хорошо выпечен вместе с сухим мясом и фруктами. Одного куска мне хватило досыта. А вот жидкость в бутылке была совсем необычная. Белая и непрозрачная, она согревала и бодрила не хуже хорошего вина.

Перекусив и убрав назад в мешок продукты, я присел, прислонившись к камням и вытянув ноги. Очень хотелось прилечь и закрыть глаза, но мне еще многое нужно было обдумать. Мой взгляд невольно упал на мои копыта, и я задумался, что может почувствовать человек, увидев их впервые. Может, не стоило выбрасывать сапоги? Нет, решил я, именно это и нужно было сделать. Пусть Джойсан и ее родные увидят меня сразу таким, каков я есть, и сами решают, стоит ли иметь со мной дело. Я не хотел между нами ни лжи, ни умолчаний. Еще в доме своего отца я нагляделся на это и знал, к чему оно приводит.

Я расстегнул кошелек, вынул оттуда футляр с портретом и впервые за долгое время посмотрел на него. Портрет нарисован два года назад, и сейчас она, конечно, повзрослела. Какая она, эта большеглазая девушка с волосами цвета осенних листьев? Наверное, изнежена, как большинство знатных девушек. Хорошая хозяйка, и представления не имеет о большом мире, лежащем за стенами Иткрипта. Первый раз я задумался, что она за человек. До сих пор я почему-то думал о ней просто как о предназначенной мне вещи.

О женщинах я знал очень мало. На юге, у вечерних костров, я досыта наслушался хвастливого мужского трепа, но все эти рассказы мне ни о чем не говорили. Сейчас мне пришло в голову, что, может, моя смешанная кровь сказалась и в чем-то более глубоком, чем моя внешность, недаром я никогда не интересовался девушками. И если это, действительно, так, то что же ждет Джойсан в таком браке?

В принципе, помолвку можно было расторгнуть, но это навлекало позор на оба наших дома. Публичный отказ от свадьбы был оскорблением, а я вовсе не собирался ее обижать. Я решил, как только представится возможность, поговорить с ней наедине, и если моя необычная внешность вызовет в ней отвращение, мы найдем способ все уладить без шума.

А сейчас, в сером предутреннем свете, я, рассматривая ее портрет, понял, что очень хочу встречи с ней и мне будет больно, если она откажется от свадьбы. Почему я послал ей своего грифона? Последнее время, занятый другими делами, я почти забыл о своей находке и только теперь, вспоминая о Ривале, вспомнил и о грифоне. Не было никакой необходимости дарить его ей, и все-таки отдал. Я попытался отчетливо представить его. Шар с мелкими гранями… грифон стоит, подняв одну лапу в предостерегающем жесте… светятся красные глаза… светятся…

Вдруг долина и лужайка с пасущейся лошадью пропали из моего зрения и я увидел… ЕЕ!

Я видел ее совсем ясно и очень близко, не дальше вытянутой руки. Ее длинные бронзовые волосы были растрепаны и спутаны, и сквозь них различался блеск кольчуги. На груди на цепочке висел мой грифон и ярко светился. Я видел испуг, застывший в ее глазах, и исцарапанные щеки. Она сидела, положив на колени голову прекрасного юноши. Он лежал, закрыв глаза, и я заметил, как в уголках его рта пузырится кровавая пена. Это показывало, что он ранен в грудь и умирает. Джойсан смотрела на него с состраданием и нежно отирала пот с влажного лба, и я понял, что этот юноша ей не безразличен.

Похожее ощущение я уже испытывал в развалинах, когда мы путешествовали с Ривалом. Возможно, это и было то, что называют ясновидением. Я хорошо видел, что у раненого не мое лицо, а значит, это не предсказание моей судьбы. Вероятно, это ответ на мои сомнения. Она горюет над дорогим ей человеком, и этот человек — не я. Мне, конечно, было неприятно, но винить ее я не мог — мы так и не узнали ничего друг о друге, кроме имен. Я даже своего портрета ей не послал, хотя она и просила об этом.

Когда я оправился от удивления и немного смирился с тем, что увидел, я обратил внимание на то, что мой грифон светился. Шар словно ожил, он просто лучился энергией, и я понял, что правильно сделал, отправив его Джойсан. Он предназначался именно ей и в ее руках обрел свою настоящую силу.

Сколько времени длилось это видение? Не знаю. Но я твердо уверен, что это мне не приснилось и не почудилось. Каким-то образом я увидел то, что происходило в действительности. Прекрасный юноша умирал на ее руках, и она горевала над ним.

Однако это видение говорило и о том, что мне не найти спокойного убежища в Иткрипте. Знатные девушки обычно не носили кольчуги. Но война диктовала свои условия, и наши обычаи отступали. Джойсан была в кольчуге, а ее спутник умирал от раны, значит, война добралась и до Иткрипта. Либо там идут бои, либо крепость уже пала. Собственно, это не меняло моих планов. Я все равно собирался в Иткрипт, а теперь и долг требовал, чтобы я отправлялся туда. Что бы я ни думал о Джойсан, она была моей нареченной невестой, и я обязан был заботиться о ней.

Ульм из моего родного дома превратился в логово Темных сил; Иткрипт или в осаде, или уже в руках врагов — и то и другое было одинаково опасно. И смерть на этой дороге могла встретить меня в любую минуту. Но я сам выбрал этот путь и отступать не собирался.

Видение исчезло, и я почувствовал, что буквально не могу встать от усталости. Я заполз в расщелину между камней и проспал весь день до самых сумерек. Лошадь паслась рядом, и на первый взгляд все было спокойно, только слишком темно и мрачно для этого еще не позднего часа. Я взглянул на небо и сразу же вскочил на ноги. Никогда еще не видел я в наших местах таких тяжелых и темных туч, как те, что окутали сейчас Кулак Великана. Лошадь подошла ближе и прижалась ко мне. В ноздри мне ударил тяжелый запах пота. Я попытался погладить ее и почувствовал, что она вся дрожит. От нее буквально исходили волны страха, и это передалось мне. Настоящий древний ужас перед приближением чего-то непонятного, сверхъестественного и враждебного. Я почувствовал все ничтожество и бессилие человека перед этой мрачной стихией. Я крепко обнял свою лошадь и прижался спиной к каменной стене. Мы ждали. Нигде и никогда я не испытал такого страха, как в эти жуткие минуты ожидания.

Ни звука, ни дуновения. Казалось, весь мир вместе с нами ждал чего-то, замирая от ужаса. Наконец на востоке полыхнула молния, словно разорвались небеса и небесный огонь вырвался наружу. На востоке… там, где Ульмпорт.

Они говорили о ветре, ветре и волнах. Значит, весь этот ужас вызвали они? Что же творится сейчас в порту?

Лошадь моя завизжала, как перепуганный человек, давление усиливалось, и воздух, ставший густым и тягучим, с трудом проникал в легкие. Ни ветерка, ни малейшего дуновения, все словно застыло, и только на востоке молнии кромсали небо. Наконец донесся отдаленный гул, будто барабаны наступающего войска.

Тучи принесли такую темноту, что я словно ослеп. Такой бури я не видел с самого рождения, хотя… что-то шевелилось в глубине моей памяти, но так смутно, будто это было в какой-то другой жизни.

Глупость, конечно, жизнь у человека одна… и не может быть никакой памяти о прошлых жизнях.

Я чувствовал сильное раздражение на открытых участках кожи, словно сам воздух был пропитан какой-то едкой гадостью и жег кожу. Внезапно стало светло. С удивлением я увидел, что свет этот идет не с неба — обычные камни вдруг загорелись каким-то призрачным зеленоватым светом.

Снова над морем полыхнула молния, прокатился отдаленный гром, и тут поднялся ветер… Ветер, какого, могу поклясться, эти долины никогда не видели. Я успел уложить лошадь и сам упал на землю, вжимаясь в камни и пряча лицо в лошадиную гриву. Сплошной надсадный вой оглушил меня, и я слышал его, даже заткнув уши руками. Казалось, ветер сейчас выдует нас, как пыль, из нашего убежища и вдребезги разобьет о камни. Я постарался покрепче упереться в землю своими копытами и вжаться в камень, чувствуя, как лошадь сделала то же самое. Может, она и ржала от страха, но я все равно не слышал, так как на нас обрушилась настоящая лавина грохота и воя.

У меня не было никаких мыслей, только желание покрепче зацепиться за камни и надежда на то, что рано или поздно это кончится. Но постепенно мой страх проходил, и я даже начал привыкать к нему, как любой человек привыкает к длящемуся достаточно долго явлению. Я уже мог понять, что ветер дует не беспорядочными порывами, а ровно и непрерывно с востока на запад, значит, с моря на берег и порт.

Я с трудом мог представить себе, что может натворить такая буря на побережье. Скорее всего, волны сметут все, что смогут, и порт будет разрушен. Если флот врагов был около побережья, от него, конечно, ничего не останется. Но сколько же при этом погибнет невинных людей! Жители порта, рыбаки на побережье… Если эта буря была вызвана теми колдунами, значит, они не смогли с ней справиться, потеряли контроль, и силы разрушения вырвались на свободу.

И сколько же это будет продолжаться?

Трудно было сказать, день сейчас или ночь — только грохот и кромешная тьма, изредка разрываемая молниями, и еще жуткий ужас, но не перед стихией — ощущение чего-то сверхъестественного. А что с замком? У этой бури, похоже, хватит силы своротить и огромные каменные глыбы, из которых сложена крепость.

Кончился кошмар внезапно. Только что все вокруг гремело и выло, и вдруг тишина, полная, мертвая, оглушающая не меньше, чем грохот. Как во сне, я услышал ржание своей лошади и почувствовал, что она мягко отодвигается от меня и пятится к выходу. Я тоже вышел за ней.

В небе неслись тучи, разорванные, как знамя моего отца, и быстро таяли. Чувствовалось приближение рассвета. Сколько же времени все это продолжалось?

Воздух уже очистился и больше не обжигал. Было прохладно, и очень легко дышалось.

Я понял, что обязан выяснить, чем все это кончилось для Ульмсдейла, взял Хику в повод и пошел краем хребта к Кулаку Великана. Всюду были видны следы ночной бури. Деревья и кусты были вырваны с корнями, а вся земля изрыта глубокими ямами. Глядя на весь этот разгром, я в душе готовил себя к тому, что может быть в долине, но на самом деле все оказалось гораздо хуже.

От крепости осталась только одна башня, да и та наполовину разрушенная, — а у самых ее стен пенилось море. И та же вода залила почти всю долину. Всюду плавали какие-то обломки, разбитые настолько, что было не понять: остатки это кораблей или затопленных домов. Море пришло в Ульмсдейл и поглотило все.

Спасся ли хоть кто-нибудь? Отсюда мне никого не было видно. Деревня исчезла под водой, и только кое-где торчали острия крыш и верхушки деревьев. Те, кто вызвал весь этот кошмар, просчитались — здесь больше не было человеческих владений.

Мне пришло в голову, что они тоже могли погибнуть, и это было бы неплохо. В любом случае, мне здесь больше нечего было делать. Ульмсдейлом завладело море, и я чувствовал, что вряд ли оно когда-нибудь уступит его человеку. Если враги и готовились высаживаться в Ульме, то теперь об этом можно забыть.

Я молча отвернулся от того, что еще недавно было моей родиной. Мне осталось исполнить еще один долг. Я выясню, что случилось в Иткрипте, и сделаю все, что можно, для Джойсан. Ну а потом — на юг. Там еще остался отряд из Ульмсдейла, и я буду сражаться вместе с ними.

Я двинулся прочь от Кулака Великана, не оглядываясь больше на разоренную долину. На душе у меня было горько, но вовсе не потому, что мне уже никогда не бывать лордом Ульмсдейла. Честно говоря, я никогда всерьез не верил в такую возможность. Просто это была земля моего отца, и я знал, как любил он эту долину. И сейчас я призывал все проклятья, которые знал, на голову тех, кто уничтожил Ульм.