И был вечер, и было утро…

2

Когда Рогов открыл входную дверь, Марта нетерпеливо переминалась возле порога, веселая, жизнерадостная, с розовыми от мороза щеками.

— А вот и я, Рогов, что не встречаешь? Опять заработался? Или забыл, что сегодня четверг?

— Входи скорее! — Рогов втягивает её в квартиру и, бегло окинув взглядом лестничную площадку, быстро захлопывает за ней дверь.

Марта в изумлении:

— Что такое? Что произошло? Ты чем-то напуган? Так долго не открывал, и теперь?..

— Нечего тут понимать. Ты никого не видела внизу?

— Внизу? Никого. А что?

— Понимаешь… — Рогов не знал, с чего начать, как бы доходчивее всё объяснить, но Марта, словно не почувствовав его замешательства, игриво надула пухлые алые губы, потом сказала:

— Я тебя не узнаю, Рогов. Ты даже не поцеловал меня. Чем ты так озабочен?

— Извини, — касается он сухими губами ее щеки. — Пойдем скорее в гостиную. Мне тебе надо что-то сказать.

Рогов помогает Марте снять пальто, стянуть зимние сапоги, но делает это чисто машинально, безучастно и холодно. В голове его по-прежнему полная неразбериха.

— А я, знаешь, иду, гляжу: у тебя света нет, — говорит, раздеваясь, Марта. — Думаю, это, наверное, не вернулся еще. Хотя откуда? Что-то непредвиденное? Но нет, оказывается, дома.

— Я и должен быть дома. — Так же прохладно произносит Рогов. — Сегодня же четверг, наш день, я еще не забыл.

— Четверг, четверг… — задумчиво и тоже как-то отстраненно произносит Марта. — Какое-то глупое название.

— Почему?

— Не знаю. Итак (она проходит в гостиную к выключателю) ты никуда не выходил, сидел все это время в темноте, — так, Рогов? Странно.

— Так получилось.

— Да вспыхнет свет! — взмахивает она руками, как крыльями, и комната наполняется ярким светом. — Ненавижу полумрак.

— Надо задернуть шторы. Извини, Марта.

Рогов быстро двигается к окну, Марта удивленно смотрит на него.

— Шторы? В такую рань? Ты всегда задергивал их позже. По крайней мере, при мне. Что с тобой, Рогов, я тебя не видела таким никогда? Ты чем-то озабочен, мой свет?

Рогов задергивает шторы, поворачивается к Марте и, пытаясь справиться с собственным волнением, говорит:

— Знаешь, тут такая история…

— История? — Марта всё еще не понимает, чем так озабочен Рогов и думает, что он просто разыгрывает её.

— Да, история. Как раз перед твоим приходом произошла целая история.

— Интересно, ну-ка, ну-ка расскажи: я обожаю всякие истории. Позволишь? — Она удобно устраивается на диване напротив него, подгибает под себя ноги.

— Ну-ну, я очень внимательно тебя слушаю.

— Только ты пойми меня правильно, — Рогов еще пытается подыскать нужные слова, — и не делай никаких скоропалительных выводов.

— Как всё туманно, — продолжает играть с ним Марта, — но я постараюсь.

Марта пытается придать своему лицу серьезное выражение, но у нее ничего не выходит и она громко прыскает от смеха. Рогова это выводит из себя:

— Это не смешно, Марта, совсем не смешно.

— Что — страшно? — засмеялась она опять, но Рогову не до смеха.

— Для кого-то и страшно, — сказал он, когда Марта перестала смеяться. — Представь себе, что в баре двое подонков пристают к невинной девушке и затем неотступно следуют за ней повсюду. Она убегает от них, они гонятся за ней и хотят убить.

Марта иронически кривит губы:

— Это что, новый сюжет твоего рассказа? Если да, то, как всегда, наивный. Какая невинная девушка? В баре? Зачем ее, невинную, туда понесло? И какой дурак, извини за выражение, будет гнаться за ней, если она им ничего плохого ему не сделала? Девочка просто не пожелала разделить их компанию. За это, Рогов не убивают! Когда ты, наконец, опустишься на нашу грешную землю и перестанешь сентиментальничать? Хотя именно за это ты мне и нравишься.

Рогов попытался пойти другим путем.

— Я, может, не совсем так выразился. Я, собственно говоря, и сам толком не понял всей подоплеки этой истории, но то, что такая девушка существует, существуют такие люди, и они действительно хотят её убить, — не вымысел. Мало того, эта девушка сейчас здесь.

Марта недоуменно посмотрела на Рогова. Это уже было мало похоже не шутку.

— Я не ослышалась, Рогов? Ты сказал: «здесь»? (Смотрит по сторонам.) В твоей квартире?

— Да, в моей квартире. В спальне. Перед твоим приходом я посоветовал ей ненадолго укрыться там.

— Погоди, погоди, Рогов, до меня что-то сегодня слабо доходит. Ты сказал: «девушка»? В твоей спальне? Ха-ха-ха! — громко деланно смеется Марта, потом резко умолкает. — Не смеши меня, Рогов: ты же девушками не интересуешься!

— Это на самом деле девушка.

— Какая девушка, что ты несешь?

— Понимаешь, — Рогов стал подыскивать точные слова, чтобы лишний раз не вывести из себя Марту, но находил их с трудом. Язык его то и дело заплетался:

— Я сидел тут, ждал тебя. Вдруг — звонок, потом стук в дверь, — и вот, врывается ко мне девушка, самая обыкновенная девушка, и просит о помощи.

— Помощи?

— Да, помощи. За ней гонятся. Вернее, гнались. И они еще, должно быть, там, внизу, упорно поджидают её.

— Но я не видела никого!

— Быть может, заметив тебя, они спрятались где-нибудь, затаились.

— Чепуха! — возмущенно бросила Марта. — Девушка… Какая-то шарлатанка! Знаешь, сколько их сейчас развелось? Наводчица какая-нибудь, небось. Сегодня осмотрится у тебя, а завтра ее дружки в твое отсутствие вычистят квартиру. Она ничего не расспрашивала о тебе? Не выпытывала? Знаешь, сколько сейчас аферистов развелось. Где она, покажи, я хочу взглянуть на нее!

Марта резко поднялась, одернула блузку и решительно направилась в спальню. Там остановилась на пороге и несколько секунд пристально смотрела на незваную гостью Рогова. Та поднялась с постели, на которой сидела, и тоже прямо посмотрела на Марту. Вся поза её и мимика выражали такую мольбу, что любой давно бы сжалился над невинной девушкой. Любой, только не Марта. В лице Марты мир приобрел холодную и рассудительную женщину.

— Значит, это вы та девушка? — с ехидцей после непродолжительной паузы спросила Марта. — Так-так.

Девушка замялась.

— Простите, если я вам помешала. Я не думала, что всё так нелепо получится. Мне, право слово, очень неловко.

— Не извиняйтесь, милочка: Рогов все мне рассказал. По крайней мере, попытался.

Марта бросила на Рогова короткий недовольный взгляд и снова вперилась в девушку:

— Его рассказ, правда, показался мне несколько невразумительным и запутанным, но основное, как мне кажется, я поняла. Вы — жертва собственной наивности, кто-то хочет вас лишить за это жизни, и вы в данный момент скрываетесь от них у Рогова. В спальне. Оригинально!

Последнее Марта произносит громче, надавливая, где возможно, на «р».

— Хотя где ему остается вас скрывать? Не в шкафу же: слишком тривиально.

Повышение Мартой голоса и её акцентирование звонкого «р» ничего хорошего не предвещало. Рогов решил поскорее загасить костер, который еще не успел как следует разгореться.

— Марта, я прошу тебя! — но это оказалось бесполезным: Марту невозможно было остановить.

— Погоди, Рогов! Мне всё это начинает нравиться. Обожаю пикантные ситуации. А здесь к тому же всё так туманно и загадочно, что я в полном замешательстве. Быть может, вы, милочка, проясните нам всё происходящее, ведь, насколько я близко знаю Рогова, он на женщин и взгляда не кинет, потому что ему всегда некогда, он вечно занят, потому что, по его утверждению, всем сердцем предан единственной особи женского пола — литературе! И вдруг я застаю в его спальне девушку!

— Марта, прекрати нести околесицу! — Рогов попытался снова унять ее, но, видно, напрасно: она была неудержима.

— Подожди, Рогов, не перебивай меня, пожалуйста, не видишь разве, с кем я разговариваю. И потом, — какая околесица, я просто хочу прояснить ситуацию.

Она опять повернулась к девушке.

— Итак, вы объяснитесь нам, наконец? Рогов ведь тоже ничего толком не понял из всего вами сказанного: что за история приключилась с вами, как вы оказались здесь, кто вы вообще такая?

Девушка замешалась, сказала:

— Я объясню. Я всё объясню. Я уже говорила о причине моего появления тут. Но я не думала, что все так нелепо получится, и совсем не хотела, поверьте, помешать вашей встрече. Я очень прошу меня извинить. Но и вы поймите меня правильно: в данный момент мне просто некуда деться.

— Некуда? — вспыхнула Марта.

— Я не совсем точно выразилась, простите. Я уйду, непременно уйду, но, если можно, попозже. Чуть позже. Эти люди, эти ужасные люди… — Она заплакала и оборвалась.

— Вот только нюней нам здесь и не хватало. — Марта органически не переносила сентиментальности. — Слезы — уход от ответа. Не ту роль вы себе выбрали, милочка: уж больно приторны ваши слезы, и вряд ли ими можно кого-нибудь разжалобить. Я бы еще поверила в них час назад, но я поднималась сюда и, клянусь честью, пусть язык мой отсохнет, не встретила по дороге ни одного подозрительного типа. А уж у меня на них, поверьте, глаз наметан.

— Но я не лгу! Не лгу! Не знаю, как вам доказать это!

— А доказывать ничего и не надо. Лжете вы или нет, не имеет никакого значения. Мне отчего-то кажется, что вы самая обыкновенная аферистка, каких развелось сейчас хоть пруд пруди. Только вот не пойму никак, что вам от Рогова-то понадобилось?

— Марта! — одернул ее Рогов еще раз, но по кислому выражению ее лица и ослабившимся плечам понял, что она совсем потеряла интерес к девушке и больше ее не затронет.

Марта повернулась к Рогову и сказала:

— Выйдем на минутку, Рогов, мне нужно тебя кое о чем спросить.

Они прошли в кухню. Рогов зажег свет, Марта прикурила, прислонилась к подоконнику и испытывающе посмотрела на Рогова.

Ему ничего более не оставалось, как только упрекнуть её в несправедливости по отношению к девушке.

— Не стоило тебе так огульно оскорблять незнакомого человека. Кто бы он ни был. Может, она не лжет, и ее действительно преследуют.

Марта совсем не это хотела услышать. Замечание Рогова задело её.

— Ох, ох, ох, — заохала она, — заступничек какой нашелся. А я, может, и не оскорбляла её еще, просто попыталась разобраться, за кого она себя выдает. Мы же её совсем не знаем. Кто она такая? Откуда? Ты ее знаешь, Рогов? Знаком с ней?

— Нет, впервые вижу, — попытался увернуться от этого разговора Рогов, несмотря на то, что на самом деле видел эту девушку впервые. Ему были неприятны и сами вопросы, и пристальный взгляд, которым Марта желала его испепелить.

Рогов даже начинал сожалеть, что открыл этой девчонке дверь. В его жизнь неожиданно ворвалась какая-то сумятица, а он в последнее время все чаще мечтал о покое.

Но Марта не сдавалась.

— Вот: впервые видишь, а защищаешь, как будто знаком с нею всю жизнь. Узнаю тебя, Рогов. Ради иллюзорной романтики ты готов на всё. Но я же не иллюзия, я — реальность! И я спрашиваю тебя, Рогов: как долго она тут задержится?

— Не знаю, Марта. Ты же понимаешь, ее хотят убить.

— Ее — убить?! — с сарказмом произнесла Марта и замельтешила перед ним. — Не смеши меня, Рогов. Ты только посмотри на нее, посмотри внимательнее: она сама кого хочешь убьет! Какие глаза, отнюдь не ангельские! Хотя тебе нравятся такие, нравятся ведь, Рогов?

— Марта, ты выходишь за рамки приличия.

— Приличия? О каком приличии здесь может идти речь? А все это представление, весь этот цирк — не верх неприличия? Понавыдумывают себе несуществующий мир и тянутся к нему всю жизнь. Но я не такая, Рогов. Я реалистка. Я живу одним днем и не собираюсь из-за кого-то ломать себе шею.

Рогов не стал ее разубеждать. В чем-то она была и права, но в чем-то ее уязвленное самолюбие лилось через край. Они говорили сейчас на разных языках, но говорили и говорили, так что Рогов не мог даже сосредоточиться и обдумать все происшедшее. Да и вряд ли смог, не зная, в сущности, ничего: кто эта девушка и за что он ее так выгораживает перед Мартой, почему защищает.

В принципе, он мог бы сию же минуту выставить ее за дверь, помириться с Мартой, и его жизнь потекла бы дальше точно так же безмятежно, уверенно и определенно, как и прежде. Только вот что-то в нем никак не уступало, противилось этому логическому выводу. Но что, на этот вопрос Рогов так же не мог ответить, как не мог ответить и на десятки других, вереницей проносящихся в его голове.

Сейчас Рогов чувствовал, что сильно устал, что все ему начинает надоедать, что ему просто жизненно необходимо как-то остановить этот словесный поток Марты, не то у него совсем развалится голова и вылезут мозги.

— Чего же ты хочешь, Марта? — уже с отчаянием в голосе произнес он.

— Чего я хочу? Чего хочу? Хочу, — задержалась она напротив, — чтобы эта фифочка убралась отсюда. И немедленно!

— Это невозможно.

— Почему? — не сдавалась Марта.

— Потому что ей угрожает опасность.

Рогов был непоколебим. Где он взял эту силу? Но Марта использовала запрещенный прием. Она пристально посмотрела на него и спросила:

— Позволь, Рогов, а нам, нашим отношениям опасность не угрожает? Ты хоть поставил себя на мое место? Забавная картина, однако, получается. Я что-то лопочу, лопочу, выдумываю, оправдываюсь, а ты весь такой правильный, приличный, несокрушимый! Но почему, Рогов? Быть может, всё дело во мне? Быть может, я в чем-то не права? Скажи мне, я понятливая, я всё приму, но ты молчишь и сам не знаешь, что сказать. Неужели эта расфуфыренная гага так просто обвела тебя вокруг пальца, Рогов? Ты ведь вроде давно не мальчик? Убей меня бог, я ничего не понимаю. А может, просто-напросто не хочу ничего этого понимать. Не хочу и всё!

— Но Марта!

— Погоди, Рогов, погоди, я с тобой совершенно запуталась. Ты можешь хоть раз в жизни быть со мной откровенным до конца? Вот как на духу, сейчас же ответь, Рогов: ты любишь меня или нет?

Рогов глянул на нее, в ее остановившиеся глаза и тут же отвел взгляд: до чего банальным и избитым показалось ему сейчас это слово «люблю». Мы любим поесть, любим поспать, просто любим. Любим, любим, любим, — до заезженности! И почему этот подленький глагол хочет влезть буквально во все, где ему изначально нет места? Почему даже состояние влюбленности, единственное неописуемое колебание нашей тонкой души, мы передаем именно этим «заезженным» глаголом? Почему для этого поистине душевного состояния в нашем языке нет более однозначного и неповторимого слова, чтобы оно было ни на что не похоже и чтоб его невозможно было просто так, без всякой на то надобности употреблять?

— Молчишь? — с оттенком презрения прервала размышления Рогова Марта. — Я так и думала. Ты, Рогов, самый обыкновенный эгоист, и тебе совершенно наплевать на всё: на меня, на мои чувства к тебе, на людей, которые тебя окружают, и даже на эту потаскушку. Ты же и ее недолго будешь терпеть. Она скоро тебе надоест, потому что в том, твоем мире, всякая инородность упорно выталкивается вон.

Рогову становился неприятен этот разговор, он попытался прервать его, сказав:

— Марта, прекрати! — но только подлил масла в огонь.

Марта вспыхнула:

— «Прекрати, прекрати»… Надоели стоны Марты? Вам приятнее квохтанье кур? «Ей угрожает опасность… Она не может уйти…» Очарован сладким пеньем? Ну почему, Рогов?!

Двумя руками Марта схватила Рогова за ворот рубахи и затеребила его, давая понять, что это «почему» относится не к их разговору в частности, а вообще, ко всему сущему, как риторическое гамлетовское «быть или не быть».

Но и на этот вопрос Рогов не мог дать Марте ясного и определенного ответа: для него вдруг не только сегодняшний вечер, но и вся прошедшая жизнь показались окутанными густым, непроницаемым туманом.

«Чего ты от меня требуешь, Марта, — думал он, — если я даже сам от себя сейчас не волен ничего потребовать, ибо в данный момент так же плохо себя понимаю, как и ты меня».

— Молчишь? — меж тем продолжала пытать его Марта. — Как всегда. (Ухмыляется какой-то загадочной, «себе на уме» улыбкой.) Ты и в жизни, и в постели такой молчун.

Это было слишком. Запрещенный прием. Рогов вспылил:

— Марта! Это переходит всякие границы! Прекрати, как тебе не стыдно!

Марта ухмыльнулась, подняла руки.

— Прекращаю, Рогов, прекращаю. Не волнуйся, дорогой, с сегодняшнего дня я всё прекращаю. Я оставляю тебя, Рогов. Да, ухожу. Подай мне, пожалуйста, если тебе не трудно, в последний раз пальто. Хотя нет, не надо, я ведь женщина самостоятельная. Вполне. Справлюсь сама.

Она пошла в прихожую, судорожно обулась, с трудом, злясь, застегнула на сапогах «молнию», потом так же торопливо всунула руки в рукава пальто.

Рогов предпринял еще одну отчаянную попытку удержать её:

— Марта, не глупи! Это не повод, чтобы устраивать тут сцены ревности.

— Вот именно, — выпрямившись, Марта замерла на мгновение, чтобы отдышаться. — Ты совершенно прав, мой дорогой. С меня хватит. Я и так дошла до того, что начала ревновать тебя к книгам, мне еще не хватало ревности к какой-то уличной девке.

— Марта, остановись, не скатывайся до пошлостей.

— До пошлостей? — возмутилась она. — О какой пошлости идет речь? А разве всё происходящее здесь, и твоя роль во всем этом — не пошлость? У-у! Не хочу и говорить об этом. Прощай, не провожай меня, не надо.

Она плотнее укуталась в пушистый песцовый воротник, решительно крутанула ручку замка, а увидев застывшую в дверях спальни девушку, бросила едко:

— А что вашим киллерам передать, мадемуазель? Пусть подождут? Ладно, передам. Всего хорошего, — сказала и выскочила за дверь.

Рогов почувствовал себя скверно. Ему показалось, что сейчас, именно сейчас, когда ушла Марта, произошел очередной скачок в его жизни, и что будет за ним — светлая полоса или темная, — он не смел и догадываться.

Да и сердце ни о чем не говорило. Оно только нервно трепыхалось в груди, как подбитая птица, глухо отдаваясь в мозгу и разгоняя всякие мысли.