И жизнь подскажет…

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Хилари не собиралась спать. Как можно проспать свою первую и единственную ночь в раю?! Она решила подождать, пока заснет Коннер, и бодрствовать всю ночь, охраняя его сон и отгоняя любых драконов, осмелившихся посягнуть на его душу.

Нет, она не станет спать, только на секунду прикроет глаза… Но сон оказался сильнее. Только что она покоилась в объятиях Коннера и рука его ласково гладила ее по влажной спине — а через секунду ее вырвал из забвения пронзительный писк электронного будильника.

Не в силах разлепить сонные веки, Хилари нашарила на ночном столике будильник и стукнула по нему кулаком. Дьявольское изобретение замолкло. Господи, что за звуки! Помнится, Джульетту в подобной ситуации разбудило пение жаворонка…

Но в следующий миг Хилари широко распахнула глаза — ей вспомнилось все. Итак, злосчастный день, Которого она ждала с таким ужасом, вот он, настал.

Комната была залита ярким утренним светом: на белоснежных хрустящих простынях, на деревянном полу играли солнечные лучи, так же отличные от лунных, как жаворонок Джульетты от соловья. «Догорели ночные свечи», — сказал бы Ромео…

Но Ромео здесь не было.

Другая половина кровати была пуста и холодна, и накрахмаленные простыни не сохранили отпечатка тела. Похоже, Коннер проснулся ни свет ни заря. А может быть, и не спал вовсе?

Хилари свернулась под одеялом, обхватив руками колени. Молитвы ей не помогли; и все, что произошло этой ночью, тоже пропало втуне. Завтра все-таки наступило. И жизнь ее распалась на две половины: до и после.

Она заставила себя снова взглянуть на часы. Безжалостные стрелки указывали на семь. Очевидно, будильник завел Коннер: он помнил, что Терри улетает в десять, и знал, что Хилари должна встать пораньше, чтобы помочь сестре собраться. Поторопившись, она успеет даже проскользнуть к себе в спальню — и через несколько минут выйдет оттуда, зевая и потягиваясь, словно распутная героиня какой-нибудь пошлой комедии. И доброе имя ее останется незапятнанным.

Переспать и забыть… Видимо, именно этого ждет от нее Коннер.

Хилари натянула ночную рубашку и принялась застегивать халат. Грустить нет смысла, говорила она себе. Разве не понимала она, что этим кончится? Правда, ночью Коннер говорил, что хочет сделать ее своей, но о чем шла речь: о владении или об аренде? Он взял ее тело напрокат, как берут книгу в библиотеке или видеокассету в магазине. Развлечение на пару часов, спокойное и безопасное. Главное — не потерять прокатную вещь, в целости и в срок вернуть ее владельцу, а то как бы не пришлось платить штраф…

Но может быть, думала Хилари, дело обстоит еще хуже. Коннер — властный человек и не любит делиться; он привык быть для окружающих господином и повелителем. Что, если он решил «сделать ее своей» психологически, так, чтобы всякий раз, занимаясь любовью, она с болью вспоминала о его мускулистом теле и хриплом голосе, его силе и нежности, о лунном свете и запахе осени в Дымных горах…

И, похоже, он достиг своей цели.

Из зеркала смотрела на нее бледная как смерть женщина с запавшими глазами. «Не о чем так горевать, — строго сказала своему отражению Хилари. — Он ничего тебе не обещал. Ты знала, на что идешь».

Но в измученных глазах зеркального двойника таились скорбь, разочарование и неизбывный ужас перед грядущей разлукой.

«Не забывай, — холодным, как зеркальное стекло, голосом напомнила Хилари, — не забывай: все твои страдания — ничто по сравнению с той болью, что должна принести ему ты».

Коннер вошел к себе в кабинет с опозданием на двадцать минут. Гил смерил его убийственным взором. «Три года! — как бы говорил его негодующий взгляд. — Три года мы готовились к этой схватке, и теперь, когда осталось нанести последний удар, ты не даешь себе труда вовремя явиться на поле боя!»

Коннер только поднял брови и улыбнулся, и взгляд его ответил: «Вот именно».

— Извините, ребята, — обратился он ко всем присутствующим, садясь на свое место во главе стола. — Я ничего не пропустил?

Секретарша поставила перед ним чашку дымящегося кофе, заместитель сунул под локоть план комплекса, а Гил грохнул перед ним на стол кожаную папку, где хранились контракты.

— Да что ты мог пропустить, черт побери? — проворчал он. — Прекрасно знаешь, что без тебя мы бы не начали! — И он в который раз за эти несколько минут покосился на часы. — Владельцы Драконова Ручья через десять минут будут здесь! У нас не осталось времени, чтобы разработать стратегию…

— Наша стратегия очень проста, — ответил Коннер, откинувшись в кресле и смерив адвоката твердым взглядом. — Даем им все, что они запросят. Такую сделку мог бы заключить и ребенок.

Гил испустил тяжелый вздох.

— Говорю же тебе, Кон, мы можем заставить их снизить цену! Все, что от нас требуется, — затянуть переговоры. Потеряем час или два, зато отдадим вдвое меньше!

— Я не хочу терять час или два, — ответил Коннер, отодвигая папку. — Не хочу добиваться снижения цены и отдавать вдвое меньше. Все, что мне нужно, — подписать эти чертовы бумаги и отправиться домой.

— Да пойми же, Кон, вдвое…

— Помолчи, Гил, — сухо ответил Коннер. — Что-то ты сегодня взвинчен. Не выспался?

Гил рухнул в кресло.

— Зато ты, похоже, сегодня спал как младенец! — буркнул он.

Коннер только усмехнулся в ответ.

Что за удивительная женщина эта Хилари! Такой он никогда не встречал. Нежная, чувственная, невероятно соблазнительная… Достаточно прикрыть глаза, чтобы вспомнить каждую линию, каждый изгиб и мягкую округлость ее чудесного тела.

Нынче ночью Коннер так и не заснул, но какое это имело значение? Он баюкал Хилари в объятиях, пока она не погрузилась в сон, и до рассвета просто любовался ею, прикасаясь то к волосам, которые первый солнечный луч окрасил золотистым сиянием, то к тонкой руке, стыдливо и покорно упавшей на полную грудь… Он не уснул, но отдохнул так, словно выспался за все эти долгие месяцы. И когда наступление дня напомнило о делах, Коннера охватило искушение послать сегодняшнюю деловую встречу ко всем чертям и остаться дома, рядом с любимой.

Вот почему он опоздал на эту проклятую встречу, назначенную на восемь утра. И, наверно, не приехал бы вовсе, если бы речь не шла о покупке Драконова Ручья. Но его помощники работали как проклятые весь предыдущий день и всю ночь. Он сам нещадно подгонял их, требуя успеть к сроку. Не мог же он подвести команду! Драконов Ручей был слишком важной вехой для них всех.

По крайней мере так рассуждал Коннер два часа назад. Но сейчас лежащие на столе контракты были чужды и непонятны ему, словно бессмысленные ребячьи каракули, а сам Драконов Ручей не вызывал ничего, кроме равнодушия. Что в нем такого особенного? Кусок земли, ничем не отличающийся от других земель, принадлежащих «Американскому досугу». Подумать только, всего неделю назад покупка Ручья занимала все его мысли! Кажется, прошла целая жизнь… Нет, это был не он. Какой-то другой Коннер Сент-Джордж — жалкий глупец, ставивший свою выгоду и свой чертов бизнес превыше самого главного в жизни…

Теперь он горько сожалел о том, что покинул Хилари. Она должна была проснуться в его объятиях. Он рассказал бы ей, чем стала для него нынешняя ночь, а потом… потом они снова занялись бы любовью.

Но от дома в горах до офиса час езды. Хилари, конечно, уже проснулась, изгнанная из сладких грез звоном будильника, и собирает Терри в дорогу… И Коннер снова улыбнулся, представив ее у себя в постели — обнаженную, счастливую, утомленную любовью.

Дверь отворилась: в кабинет гуськом вошли владельцы Драконова Ручья. Усилием воли Коннер подавил неуместное возбуждение. Раз уж он здесь, то должен играть по правилам. Он встал из-за стола и пожал руки — сперва хмурым, настороженным представителям компании, затем адвокатам с профессионально-непроницаемыми лицами.

Этих людей ждал приятный сюрприз. Зная репутацию Коннера, они, несомненно, приготовились к долгим и сложным переговорам. Но Коннер Сент-Джордж больше не игрок в эти игры. Он подпишет все, что они предложат, подпишет даже собственный смертный приговор, если после этого сможет отправиться домой. К Хилари.

Так он и сделал. Не обращая внимания на отчаянную жестикуляцию Гила, Коннер согласился со всеми требованиями партнеров и подписал бумаги так поспешно, что подпись его, обычно четкая и разборчивая, превратилась в какую-то невнятную закорючку.

И все же ему казалось, что прошла целая вечность. Наконец, в половине десятого, Коннер подписал последний договор, передающий туристический комплекс Драконов Ручей в полное владение компании «Американский досуг». Подписал — и удивленно покачал головой, недоумевая, почему еще совсем недавно это рутинное дело занимало все его мысли.

В этот миг к столу подлетела встревоженная секретарша.

— Мистер Сент-Джордж, — зашептала она ему в ухо, испуганно расширяя глаза, — там звонит миссис Сент-Джордж, говорит, что она… ну… словом, что она рожает!

Коннер поднял взгляд, и, посмотрев на него, секретарша в ужасе всплеснула руками.

— Что, мистер Сент-Джордж, неужели слишком рано?

Коннер вскочил. Барабанный бой сердца отдавался у него в ушах.

— Нет, — словно издалека донесся до него собственный голос. — Все в порядке. Все будет хорошо.

Эти же успокаивающие слова он слышал вчера от Хилари.

— С ребенком все будет в порядке, — повторил он. Но в его устах волшебные слова звучали мертвенно и глухо, словно утеряв магическую силу. И Коннер понял: дело не в словах, а в самой Хилари.

«Боже мой, Хилари! — стучало в голове у Коннера, пока он торопливо извинялся перед партнерами и отдавал указания секретарше. — Как ты нужна мне сейчас! Что я буду делать в роддоме без тебя?»

Он жаждал ее до боли в груди. Все существо его было устремлено к этой хрупкой и бесстрашной женщине. Ее огромные тревожные глаза, нежные руки и ласковый голос заполнили наконец зияющую пустоту в его сердце. Рядом с Хилари ему ничего не страшно. Вместе с ней он готов встретить любую беду.

И, пока Коннер бежал к своей машине, пока заводил мотор, пока гнал автомобиль по горной дороге с такой скоростью, будто за ним гнались драконы, одна мысль пылала в его мозгу.

Он все яснее понимал, что любит Хилари Ферфакс.

Хилари возвращалась домой из аэропорта: мысли ее были заняты предстоящим тяжелым разговором. Она злилась на собственное малодушие, понимая, что все объяснения бесполезны: такую горькую правду приукрасить невозможно. Напрасно подбирать слова, чтобы смягчить вину Марлин: ее поступку нет и не может быть оправдания.

Подъезжая к дому, Хилари невольно замедлила ход. Было уже почти час дня. Самолет Терри задержался с вылетом, и они позавтракали в аэропорту. Марлин, разумеется, уже встала и по своему обыкновению страдает оттого, что «все ее бросили». Хилари тяжело вздохнула. До сих пор она не задумывалась о том, что кузина и вправду безбожно избалована. Как только Коннер терпел ее несколько месяцев? Боже правый, как счастлив будет он выкинуть их обеих из своего дома!

Едва повернув к воротам, она почувствовала: случилась беда. Дом казался пустым. Словно из него вынули душу. Сердце Хилари отчаянно заколотилась, но она тут же успокоила себя. Ерунда, сказала она себе. Просто игра света на стеклах. К тому же она привыкла видеть этот дом в роскошном обрамлении осени…

И тут она заметила Джейни. Обхватив себя руками, чтобы защититься от холода, экономка взволнованно мерила шагами крыльцо. Подъехав ближе, Хилари разглядела на добром морщинистом лице старушки тревогу.

— Мисс Ферфакс, наконец-то! — воскликнула экономка, с трудом ковыляя вниз по ступенькам — ее мучил ревматизм.

Хилари выскочила из машины, не выключая мотора. Она догадывалась, что нельзя терять ни минуты.

— Мисс Ферфакс, поезжайте скорее в больницу! — задыхаясь от волнения, восклицала Джейни. — Едва вы уехали, как миссис Сент-Джордж начала рожать! О, это было ужасно! Схватки следовали одна за другой, бедняжка так кричала! — Джейни схватила ее за руку. — Поезжайте, мисс Ферфакс, скорее поезжайте в Ричмондскую городскую больницу! Миссис Сент-Джордж вас ждет.

Вся кровь отхлынула от лица Хилари, однако каким-то образом ей удалось разлепить губы.

— Как она добралась до больницы?

— На такси. Отвезти ее было некому — вы уехали, мистер Сент-Джордж был у себя на работе… Я пыталась позвонить вам в аэропорт, но вас там не нашли…

Хилари покачала головой. Все верно. Они с Терри в это время завтракали в кафе и, естественно, не слышали никаких объявлений.

— А что Коннер? — тихо спросила она, страшась услышать ответ. — Он… знает?

Джейни кивнула.

— Конечно. Он уже там. Я позвонила ему в офис, и он сразу поехал прямо в больницу. Но мистер Сент-Джордж ей не поможет. Она его боится. Ей нужны вы. — Она сжала руку Хилари и повторила: — Пожалуйста, поторопитесь!

И Хилари исполнила ее просьбу. Она неслась по извилистой горной дороге с лихостью заправского автогонщика — сейчас не было времени бояться или осторожничать. Все внимание ее было сосредоточено на дороге. Хилари запретила себе думать о том, что означают преждевременные роды Марлин. Или о том, как трудно будет Коннеру выслушать горькую правду, если перед этим он увидит ребенка, которого считает кровью и плотью Сент-Джорджей.

А вдруг она опоздает и приедет уже после рождения малыша?

Хилари вдавила педаль в пол, и тормоза завизжали на очередном повороте. Нет, этого не должно случиться! Она успеет! Она расскажет Коннеру правду до того, как он возьмет малыша на руки, прижмет к груди и вглядится в его невинное личико, ища сходства с милыми чертами брата…

Медсестра встретила Хилари улыбкой. Ребенок, сказала она, появился на свет около часа назад. Это девочка, чудесная крошка шести фунтов весом. Она совершенно здорова. У миссис Сент-Джордж тоже все нормально. Мистер Сент-Джордж сейчас с ней.

А вы родственница? Ах, кузина миссис Сент-Джордж? Как мило! Хотите посмотреть на малышку? Детское отделение вперед по коридору, налево, а потом направо.

Ноги Хилари двигались сами по себе, не подчиняясь ее воле, — правая, левая, правая, левая… Сама она плыла где-то рядом. Налево, потом направо. Уже скоро. Где-то совсем рядом за стеклянной дверью спит дочка Марлин, и крошечное сердечко ее тикает, как часовая бомба.

Налево, потом направо. Вот и детское отделение. У дверей толпятся счастливые родственники: внутрь их не пускают, но они сгорают от желания хоть одним глазком взглянуть на маленькое чудо, появления которого на свет так долго и терпеливо ждали.

В отличие от них Хилари не спешила поднять глаза. Ее обуревало безумное и малодушное желание сбежать, сделать вид, что никакого ребенка вообще не существует. Господи, как это возможно? Крохотный беспомощный младенец, не способный даже поднять голову, оказался без вины виноватым в трагедии, которая исковеркает судьбы троих взрослых людей…

Коннер стоял к ней спиной, но Хилари сразу его заметила. Как не узнать эту широкую мускулистую спину, которую нынче ночью она изучила во всех интимных подробностях? На нем — тускло-серый деловой костюм, того же оттенка, что и седина на висках. Хилари пошатнулась и схватилась за стену, чтобы не упасть. Итак, он уже здесь.

Стоит поодаль от остальных; взгляд его обращен не в общую палату, а в закуток для недоношенных, где в инкубаторах под обжигающими ультрафиолетовыми лучами лежат крохотные голенькие младенцы, и глаза у них, словно в фантастическом фильме, заклеены какими-то черными нашлепками.

Но почему? Почему он смотрит туда? В той палате лежат недоношенные и больные дети. А с девочкой Марлин все в порядке, так сказала медсестра. Хилари открыла рот, чтобы позвать Коннера, но слова застряли у нее в горле и из уст не вырвалось ни звука.

И все же он обернулся к ней. Хилари отшатнулась. Она узнала Коннера по фигуре но это лицо было ей незнакомо: холодный, лишенный всякого выражения лик мраморной статуи. А глаза… У нее подогнулись колени, и сердце ухнуло куда-то вниз. Глаза его были словно два ружейных дула, нацеленные прямо на нее.

— Хилари. — Никогда прежде она не думала, что возненавидит звук собственного имени. — Пришла посмотреть на ребенка?

Хилари кивнула, не доверяя собственному голосу. Что с ребенком? Почему Коннер смотрит на нее, как на врага?

— Подойди сюда, — приказал он. — Я тебе покажу.

Хилари повиновалась. Железными пальцами Коннер схватил ее за плечо и повернул лицом к палате для недоношенных.

— Вон она. Во втором инкубаторе.

Хилари охнула — не столько от боли, сколько от ужаса и жалости. Крошечная голенькая девочка лежала в ярком свете ультрафиолетовых ламп, беспомощно шевеля ручками и ножками и жалобно скуля, словно новорожденный котенок. Глаза ее, как и у всех остальных детей, были заклеены черным. Тонкие пальчики беспомощно хватали пустой воздух. От этого зрелища у Хилари разрывалось сердце.

— Что с ней? — дрожащим голосом спросила она. — Почему она… здесь?

— О, ничего страшного! — бодро ответил Коннер.

По этой неестественной бодрости в голосе она вдруг поняла, что Коннер близок к сумасшествию. И неудивительно — несколько месяцев после смерти брата, угнетаемый ночными кошмарами, он ходил по краю пропасти. Но что произошло? Что толкнуло его вниз, навстречу караулящим во тьме драконам безумия?

— Небольшая, совсем крохотная проблемка! — все с тем же безумным весельем в голосе продолжал Коннер. — Резус-несовместимость. Необходимо облучение ультрафиолетом.

Хилари хотела взглянуть ему в лицо, но железная рука Коннера не давала ей повернуться.

— Что значит «резус-несовместимость»? — слабым голосом спросила Хилари. Плечо у нее уже онемело и не чувствовало боли; ах, если бы могла онеметь и душа!

— Это связано с кровью. Видишь ли, если у матери резус отрицательный, а у отца положительный, то ребенок во время родов может наглотаться крови, несовместимой с его собственной. Это совсем не опасно — так, небольшое недомогание, только и всего. Лечится облучением. Ей придется провести в инкубаторе день или два — и все будет о'кей.

Хилари должна была вздохнуть с облегчением, но не могла. Коннер по-прежнему крепко сжимал ее плечо, и в голосе его слышалось злорадное веселье, почему-то напомнившее ей о школьных годах. Таким голосом испорченный мальчишка разговаривает со своей жертвой, которой готовит какой-нибудь жестокий розыгрыш.

— И… — пробормотала Хилари, — и… что же? Я хочу сказать, что случилось…

«С тобой», — хотела сказать она, но на это ей не хватило смелости. Фраза осталась незаконченной.

— Знаешь ли, — ровным голосом продолжал Коннер, — этот положительный резус у младенца наводит на размышления. Дело в том, что у Марлин резус отрицательный. И у Томми он был отрицательным.

Хилари тихо ахнула. В дверном стекле отражалось лицо Коннера. Он улыбался… нет, скалился в жестокой, хищной усмешке.

— Да-да, — подтвердил он. — Придется тебе кое-что объяснить, Хилари. Откуда, в самом деле, взялся этот положительный резус, от которого столько неприятностей?

— Коннер… — начала Хилари. Ноги не держали ее; язык, казалось, распух и царапал рот, как наждак. — Коннер, прошу тебя… — Она зажмурилась, пытаясь собраться с мыслями, но они неслись неуправляемым потоком, словно струи Пламенного водопада. — Ты… ты уже разговаривал с Марлин?

— Разумеется, — самым любезным тоном ответил Коннер. Наверно, так разговаривает дракон со своей жертвой перед тем, как опалить ее своим дыханием и проглотить. — Как же иначе? Прежде всего я пошел к Марлин и спросил, что это значит. И угадай, что она ответила?

Хилари почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног.

— Что?

Маска показного добродушия спала с драконьей морды, обнажив чешую и клыки. Коннер резко развернул Хилари к себе лицом.

— Она отослала меня к тебе!

Господи, его глаза! Два бездонных черных колодца, куда так страшно — и так тянет! — провалиться… Да, Хилари предпочла бы упасть в колодец, провалиться сквозь землю, умереть прямо сейчас, в его безжалостных объятиях, — все лучше предстоящего объяснения.

— Она сказала, что ты все знаешь и все мне объяснишь.

Пальцы впились в плечо так, словно он хотел переломать ей кости.

— Итак, я жду, Хилари, — нанес он последний удар. — С нетерпением жду твоих объяснений.