И придет весна

Глава 43

Во рту разливается вязкая горечь. Волны боли то накрывают с головой, затягивая в свою глубину, то выбрасывают на поверхность, заставляя чувствовать себя беспомощной и лишенной опоры. И кажется, что эта боль везде. Скручивает живот, оплетая поясницу, стучит в висках, терзает напряженные мышцы. И еще давит в груди. Оттуда как будто расползается, распускает свои щупальца глухое отчаянье.

Открываю глаза — и тут же морщусь от яркого света. Слишком яркого, даже слезы проступают. Пытаюсь хоть на чем-то сфокусировать взгляд, но мелькающие перед глазами образы разбегаются. Словно нахожусь на карусели, которая несется с бешеной, явно не детской скоростью.

К горлу подкатывает тошнота, и я дергаюсь, пытаясь сесть. И тут же захлебываюсь стоном, потому что и без того переполняющая меня боль буквально взрывается в каждой клеточке тела.

— Тихо-тихо-тихо, — тут же доносится голос, только вот чей, не сразу понимаю. Лишь когда мельтешение картинок перед глазами слегка замедляется, рассматриваю склоненное надо мной лицо главврача. — Вера Аркадьевна, давайте пока обойдемся без резких движений.

Пытаюсь кивнуть, хотя даже это действие получается не сразу.

— Операция прошла хорошо, — мужчина улыбается, но даже в своем опустошенном состоянии я не могу не видеть, насколько он устал. И взволнован, потому что смотрит слишком пытливо, будто пытаясь проникнуть мне под кожу. Залезть в голову, понять все, что переживаю и чувствую сейчас. — Пока все показатели в норме, отторжения не наблюдается. Спрашивать, как вы себя чувствуете, не буду, знаю, что неважно. Но по-другому сейчас и не может быть. Покой и отдых — и силы постепенно вернутся.

Я снова поворачиваю голову, демонстрируя согласие. Двигаю свободной рукой, не зафиксированной капельницей, дотягиваясь до живота. И морщусь от нового витка боли, теперь уже той, что простреливает сердце.

Знала ведь. И сама согласилась. Но все равно ощущать пустоту на том месте, которое вот уже несколько месяцев было полно жизни, нестерпимо тяжело.

— Вер… — за спиной главврача маячит Ерохин. Тоже выглядит так, будто вызвался сниматься в фильме ужасов. Посеревшее, измученное лицо, ввалившиеся глаза. Сколько времени длилась операция? У них что, вообще не было времени отдохнуть?

— Я вас оставлю, — доктор кивает Артему и нажимает какие-то кнопки на датчике. — Долго только не сиди, ей нельзя переутомляться. Я зайду к вам попозже, Вера Аркадьевна.

Мы остаемся вдвоем, и я на ощупь нахожу ладонь мужчины, опустившегося на стул у кровати.

— Ты его видел? Как он?

Артем невесело хмыкает.

— Бегаю между вашими палатами. Макс пока не отошел от наркоза. Но Мироненко сказал тебе правду: операцию можно считать удачной. Мы надеемся, что и дальше все пройдет без осложнений.

Наверное, я должна чувствовать радость, только внутри нет ничего, кроме горечи и пустоты. Смотрю в серьезные глаза мужчины.

— Скажи… ты же знаешь, кто у нас… был?

Его лицо еще больше напрягается.

— Вер, не надо. Лучше не думать об этом.

У меня вырывается хриплый смешок.

— Серьезно? Просто взять и не думать, да? Как будто ничего не было?

— Нет, не так, — он зачем-то гладит мои пальцы. — Просто не терзай себя. Иначе станет только хуже.

Разве может быть хуже? Мы с Максом оба живы, но я себя такой не чувствую. Словно душу вынули, хоть и пошла на это совершенно добровольно.

— А можно его… похоронить? Или… ее?

Ерохин отводит взгляд.

— Нечего там хоронить, Вер. На таком сроке… Мне правда жаль.

Я кусаю губы, отчаянно стараясь не разреветься. Хотя винить некого, сама виновата. И в том, что случилось с Максимом, и в том, что была вынуждена сделать.

— Артем, уйди, пожалуйста. Я хочу побыть одна.

— Уверена? — он привстает, озадаченно пытаясь заглянуть мне в лицо, но его участие сейчас до такой степени лишнее, что хочется взвыть.

Киваю и закрываю глаза. Хорошо бы уснуть. Или отключиться и просто перестать чувствовать.