Расскажи мне о подобном кто-то другой, я, наверно, рассмеялась бы. Подумала бы, что ничего такого не может случиться в действительности. Вот только сейчас совсем не до смеха. Мой муж не страдает провалами в памяти, но и не похоже, что он притворяется. И от этого становится еще тоскливее.
Неужели правда забыл? Настолько увлекся своей любимой работой, что в голове не осталось места для меня?
Я пожимаю плечами, не сводя с него глаз. Пытаюсь понять, что происходит. Что он на самом деле чувствует.
— Вот незадача, да? Меня угораздило родиться как раз в тот день, когда тебе приспичило полночи повести на работе. Ну, извини…
— Вера… — он шагает ко мне, как-то очень быстро оказываясь рядом. Не успеваю ни увернуться, ни сбежать — стискивает в объятьях, обнимая так крепко, что у меня на какое-то время перехватывает дыхание. А может, дело в волнении, в том, что сердце от всего накопившегося просто норовит прорвать грудную клетку. — Родная, ну, прости. Я полнейшая скотина.
Я упираюсь лбом ему в плечо и делаю слабые попытки вырваться. Слабые — потому что хорошо знаю: он не отпустит сейчас. Разве что драться с ним начну, но на это нет ни сил, ни желания. Злюсь ничуть не меньше, и боль от обиды никуда не делась… но так хорошо ощущать его рядом… Мне нравится его запах, которых окутывает со всех сторон. Такой родной, теплый. Нравится чувство вины, что отчетливо читается не только на лице, но и в каждом жесте. Нет, я не простила, ни за что не сделаю это так быстро, но вариантов-то у меня все равно нет.
— Ты еще хуже… — выдаю, проглатывая слезы, ударяю кулаком ему в грудь. — Мог бы хотя позвонить. Я ждала тебя. Целый вечер ждала, как полнейшая идиотка, Ирке врала, что ты не можешь приехать, потому что занят.
— Я и правда был занят, — Максим сжимает пальцами мой подбородок, вынуждая поднять лицо, и склоняется к губам. Мажет по ним коротким поцелуем и выдыхает. — Вер, я собирался приехать, ты же знаешь. Но к нам уже вечером парня привезли после аварии. Мальчишку совсем. Ему кости раздробило на ногах. Если бы я не взялся, скорее всего, была бы ампутация. А потом… — он снова целует меня, — к концу операции уже ничего не соображал. Все оказалось намного сложнее, сердце несколько раз останавливалось. Мы почти его потеряли. Я устал до безумия. Все, о чем мог думать, — это как побыстрее добраться до кровати.
Ну, и что можно было на это ответить? Я ведь прекрасно знаю, что он ни капли не преувеличивает. Скорее, наоборот. Далеко не все мне рассказывает. Несколько часов в операционной — это ноющие плечи, противная, липкая тяжесть в руках и ногах, тупая боль, оплетающая позвоночник. Туман в голове от волнения и усталости. Тут уж точно не до ресторана и дня рождения жены.
Что ж, отлично, — едко скрипит внутренний голос. — Ты уже его жалеешь. Давай, скажи ему об этом, посочувствуй. Пусть в очередной раз почувствует себя героем. Привык же, что подобное сходит с рук и ты готова простить все на свете.
Я и правда готова, несмотря на продолжающееся возмущение разума. А что делать-то еще? Он мой муж, и я его люблю. И поступи он вчера иначе, сама бы не рада была. Если и правда существовал шанс спасти какому-то мальчишке ноги, как я могу злиться? Разве это вообще соизмеримые вещи?
Всхлипываю и сама целую, при этом снова ударяя в грудь.
— Ты просто гад, Максим! Не представляешь, как сильно меня обидел!
Он стискивает мои плечи, зарываясь руками в волосы, крепче прижимает к себе.
— Я знаю, знаю… Но ты же простишь? Простишь, хорошая моя? Давай я сегодня уйду пораньше, и мы сходим в ресторан? Вдвоем. И все будет, как ты захочешь.
«Уйду пораньше» — это что-то из области фантастики. Я не верю, что такое возможно. Но все равно киваю и прячу лицо у него на груди, чувствуя, как постепенно тает внутри горький и давящий комок боли.