И такая судьба

Глава 8

Трудно сказать, что думал про себя князь-кесарь, то есть сугубо черное и нехорошее точно, а дальше трудно предсказать. Попаданец же Дмитрий считал поначалу, что Даша и Петр были жертвой внешнего нападения. Тех же смертельных врагов — шведов, например. Балтика недалеко, приплыли, перешли на берег, напали, и отплыли обратно. Перебили русского царя и всех ближних. Версия довольно приличная.

А вообще, ему было совершенно некогда. Двое раненых, хорошо хоть не убитых или хотя бы тяжелых, что для первой четверти XVIII века равносильно убитыми, просто долго будут мучаться. Но и так Дмитрий обрабатывал раны почти час. Он ведь один был сведущ в медицине.

Сначала он работал над раной царя. Тут Дмитрий подумал, что он несколько поторопился. Совсем тяжелая она все же не была, но и легкой тоже. Так, среднетяжелая. Анонимный якобы швед нанес сильный удар, на счастье Петра попавший по ребру. Кость он пробить не мог, но зато сломал. Опять же на счастье Петра, кость не раздробилась, а только сломалась надвое. Придется просто плотно связать к телу, чтобы она не шевелилась и не воткнулась в легкое.

А вот с кожей было гораздо хуже. Немаленький кусок ее был оторван и изрезан вражеским клинком. Дмитрий помедлил, думая, как быть. Проблема была в том, что хирурга не существовало. Сам попаданец себя таковым не считал даже при малейшей снисходительности. В конце концов, счел возможным сшить хотя бы крупные куски кожи и потом прилепить ее к телу и сверху привязать повязкой.

Самодержцу больно было дьявольски до посинения. А ведь Дмитрий еще изрядно тянул перевязку. Сначала искал суровую нитку (лучше не было), потом простую стальную иглу. Слава богу, хотя бы нашелся кузнец — штатный работник верфи и, соответственно, крепостной князя Хилкова. Тот быстро понял, что от него хотят, и выковал простенькую иглу, т. н. кривую хирургическую. Большего не хотел сам паданец. Ему как-то раз шили рану такой иглой. А по большей части просто клеили медицинским клеем.

Увы, в XVIII веке клей был лишь рыбным, во всяком случае, таким его видел попаданец. Так что сшил в единое целое пять кусков кожи, прилепил к телу на биологическом клее в виде крови и сукровицы. И в конечном итоге сверху привязать чистую холщовую тряпицу — далекий прообраз хирургического бинта третьего тысячелетия.

Петру I Дмитрий влил обезболивающее и очищающее, то есть свою водку. Сначала он рассчитывал, что тому хватит глиняной кружки одного из работников. Потом пришлось скорректировать — царь слишком много пил и организм привык даже к крепкой водке Дмитрия. Пришлось подать ему вторую порцию из новой фляжки попаданца.

А уже потом перешел к своей хулиганке жене. Сочувствие к ней быстро перешло к удивлению и даже к угрозе. Петр же все проговорил. Это ж надо прийти к такому состоянию, что напасть на царя! Ну и что он ее ругал по-всякому. На это он и государь. Иных вон он и палкой бьет, а они радуются, что не на плахе еще. Ты хочешь на плаху, моя дорогая?

Даша мужу уже не ответила, поскольку тот начал работать с ее раной. И это только она называлась легкой, но, между прочим, тоже требовала хирургического вмешательства. Без анестезиологии! Без обезболивания! А ведь водку нельзя, она беременная!

Впрочем, учитывая ранний срок беременности, вроде бы еще можно (?). Дал немного, а потом быстренько очистил рану и закрыл ее повязкой. Страдай раненая, сама спровоцировала!

Даша не орала и даже не стонала. Только одна-единственная слеза показала, как ей больно. Мужчины это оценили, Дмитрий целомудренно поцеловал в щечку, Петр I осторожно отсалютовал левой рукой, а князь-кесарь Федор Юрьевич одобрительно чмокнул.

Потом здоровые и дееспособные посоветовались. Решили, что княгиню Хилкову необходимо сразу везти домой (на собственной пролетке), а царя — в его небольшой замок (в карете Ромодановского). Причем пролетку Дмитрий проведет сам, а кучер Герасим быстренько побежит к знакомому немецкому (европейскому) дохтуру, чтобы посмотрел и, если надо, еще обработал сначала Петровскую нелегкую рану, а потом следом и Дашину.

Для стимуляции Герасим должен был дать немцу кошелек серебряных рублевиков. Самому Герасиму Дмитрий обещал к вечеру на кухне дать (через экономку) два полных стакана водки (местной сивухи). Ему хватит. И то водка будет дана, если поручение будет сделано в срок и четко.

Порешили и осторожно, чтоб не потревожить раны, поехали каждый к себе. Дмитрий, сидя на облучке кучера ехал молча, только иногда косился на жену. Дашу такое молчание несколько напрягало, и она решила, что наступление — лучшая оборона. Благо хмель после выпитой водки еще подействовал.

Я — настоящая россиянка и верноподданная нашего царя, — объявила она, — он сам начал первый, как ты говоришь, совсем потерял берега, не только ругался, но и приставал ко мне, вот я и вынуждена драться!

'О, как! — поразился Дмитрий, — ну Даша и златоуст! И себя закрыла в политическом плане и мне дала знать, что к его женщине пристает, мол, ревнуй, муж! А сама подала себя таким тихоньким ягненком, что слезы умиления протекут.

— Дашенька! — проговорил он мягко, — ты умничка и красавица, только вот зря ты так. Не надо было тебе лезть пруд с щуками, да уж поздно уже. Значит так, — он помолчал, раздумывая, — насчет верноподданной, это ты правильно сказала. Но вот насчет приставания немедленно перестань. Понимаешь, — бросил он на нее стремительный взгляд, — наш царь Петр, конечно, правитель великий, но в плане личном он сейчас сильно зависит, наверное, жены Марты Скавронской.

— Метреска, — недоверчиво возразила Даша, впрочем, цепко посмотрев на мужа. Дмитрий правильно подумал, что она очень мудрая и внимательная.

Остановив немного разговор, он остановил пролетку в своем дворе, отдал пролетку слугам, а сам бережно внес Дашу в дом. И сразу поднялся в их семейную спальню. Там ближнюю служанку Мафлушу, почти подругу, если только можно сравнивать княгиню и крепостную девку, Дмитрий сразу отправил на кухню, велел ей принести какой-нибудь компота, бутылку венгерского, вино держали для отца, но вот пришлось для жены. Различные, конечно, закуски. Подумав, приказал кухне печь всякие пирожки и печень и сварить, какой-нибудь западный суп. Повары их на удивление оказались мастера и мастерицы в переделке на западную кухню.

А сам сделал еще одно сугубо важное дело — снял дневной наряд корабельного подмастерья и надел легкую ночнушку. Сам, совсем без помощи служанок. Даше опять было очень больно и хотя бы легкое прикосновение было ей приятно.

Потом помог Мафлуше поставить посуду, пищу и напитки и отпустил служанку. Той, с постоянной гримасой удивления и поражения, очень хотелось знать кошмарные вести, как это барыня княгиня Дарья Александровна была даже не искалечена, а ранена. Очень интересно!

Ничего, вот уедет он из дома, и они всласть наговорятся, две сороки. Пока же, до прихода знакомого врача, им надо самим многое обговорить. И очень желательно без лишних ушей, даже слуг, которые тоже имеют рты, очень болтливые на дыбе.

Но перед этим он еще дал бестолковой жене Дашке лекарство от головной боли, если так можно выразиться. Положил на лоб тряпку, предварительно смочив ее в ведре с холодной водой, да смочив виски в уксусе. Ах, где же этот старый для XXI века анальгин или, хотя бы, цитрамон!

Посмотрел на Дашу. Та даже от этих «лекарственных» средств немного отошла, лицо слегка порозовело. Дмитрий заторопился:

— Дашенька, сейчас ты немножечко отдохнешь, но перед этим я буквально скажу тебе пару слов, ага?

Жена посмотрела на него. Видимо, ей было очень тяжело, потому что она не стала ни говорить, ни даже двигать головой — ни отрицательно, ни положительно. Только открыла-закрыла глаза. Мол, говори, куда уж я денусь.

— В этих самых ассамблеях, которые ты язвительно называешь пьянками, мин херц Питер после двух — трех стаканчиков МОЕЙ води, очень крепкой, от которой развязываются языки, все чаше говорил о его метреске Марте. А в последние вечера уже все тверже стал говорить о венчании с ней. Судя по всему, дело уже идет к концовке.

Но царица из простонародье, это же кошмар! Бояре будет против, — с трудом сказала жена, сама княгиня Хилкова.

Дмитрий лишь цинично пожал атлетическими плечами:

— Бояре и раньше зачастую были против, будто это как-то сдержало царя. У самодержца достаточно власти, чтобы и теперь жениться вопреки мнению Боярской Думы. А если там кто-то останется твердо протии, то всего лишь потеряют голову.

Даша, я ни в коем случае не сомневаюсь, что метреска царя Марта Скавронская станет и его женой и царицей. Такова будущая действительность и, если ты не хочешь насильно оказаться в монастыре, как прошлая жена Евдокия или умереть, как боярыня Морозова, то должна быть очень осторожна.

Он помолчал, поправляя одеяло, а Даша закрыла глаза, набирая сил. Попаданец оставил бы ее, но требовалось еще поговорить. И он вновь заговорил:

— Пойми, скорая свадьба царя вызовет противоречивые мнения в свете. И Петр вынужден будет и казнить, и миловать. А кого включать в списки и первых, и вторых должна будет решать Марта. Или, в крайнем случае, она будет там главная советница.

Он наклонился к ней, поцеловал ее в горячий, чуть влажный лоб, потом, не сдержавшись, в сухие, пусть и полные губы. Глухо продолжил:

— Так неожиданно получилось, что из них двоих под удар попадаешь именно ты. Не я, бывший в отсутствии царя на дыбе, а именно ты. Петр вроде бы к тебе относится хорошо, хотя и весьма двусмысленно. Но если Марта захочет тебе навредить, то она навредит.

Ах, как ты залетела с этим дурацким поединком! Если раньше Марта к тебе относилась пусть и немного настороженно, но, в общем-то, хорошо, то теперь она видит к тебе соперницу и, скорее всего, захочет тебя погубить.

— Но ведь это не так и ты это знаешь, — перебила Даша мужа, — я люблю только тебе и уже ношу твоего второго ребенка. какой там воздыхатель.

Она вызывающе и как-то одновременно искрящее-любяще посмотрела на него. А он, не выдержав, вновь поцеловал ее. На этот раз она ждала его и ответила.

После продолжительного молчания, вызванного поцелуем, он сказал:

— Вот поэтому я хочу побороться за тебя. Ты пошла по неправильному пути, но пока он не устойчивый и можно попытаться его повернуть. Я сегодня постараюсь поговорить с Мартой и уговорить ее в том, что ты для нее не опасна. Вы как две животины, своего рода лани, одна лесная, другая степная, зачем вам ссорится?

Дмитрий посмотрел на нее, теперь уже взглядом собственника — мужа, требующего своего. Даша это почувствовала, осторожно изменила положение тела. Дескать, я же твоя законная супруга, что ты ждешь?

Но он все же пожалел жену. Итак болезненная рана. Спросил ее немного по-другому:

— Ты знаешь, дорогая, я уже все определил, но никак не могу вычленить явную причину твоего взбаламошенного поведения на дуэли. Не подскажешь?

Дмитрий постарался говорить мягко, но жена, похоже, все равно обиделась. Так изгибала губы, будто жуткий крокодил. Но сдержалась. Сама ведь виновата, а муж говорит незлобиво. Подумала о чем-то своем, ангельски буквально пропела:

— Ты знаешь, милый, это наше женское. Ты Марте скажи, мол, у меня тяжелые дни тогда наступали, потому она и злая была. Она и поймет, сама же женщина!

Но пока что-то недопонимал Дмитрий. Мужчинам XVIII века со своей толстокожестью и неграмотностью может быть бы и хватило, но цивилизованному мужчине XXI века было явно мало:

— Конечно, дорогая, я скажу. Но мне намекни хотя бы, как твоему мужу, откуда могут быть те дни, когда ты уже на сносях?

Даша тут уже точно оказалась очень недовольна. Прямо-таки зашипела, как змея на боевой позиции:

— Ну я же не знаю, Митя, спроси у ученого немца, который, ты говорил, к нам придет. Может быть, я только в начале этого пути или чего-нибудь еще. Сам подумай, если такой ученый.

Дашенька, видимо, была раскалена и хотела довести и мужа перед визитом к Марте, хм, трудно сказать. Но цели своей она почти добилась. Однако тут кстати пришел врач-испанец, и разговор получил совсем другое направление. Семейная ссора была отложена.

Мигель поначалу похвалил Дмитрия, дескать, он рассмотрел рану у государя, она даст ценность любому европейскому врачу. И он надеется, что и его жены рана будет столь же хороша.

— У меня еще болит голова! — влезла в разговор Даша. Ее голландский был не то чтобы хорош, попаданец сам знал его отнюдь не прекрасно, чтобы оценивать, но понимал ведь!

А их разговор шел на голландском языке, в России малоизвестным. Хотя, разумеется, при Петре I число знающих иностранные европейские языки резко увеличилось, новсе же услышать княгиню было совершенно неожиданно. Испанец даже перевел взгляд с раны на ее лицо.

— Ха! — произнес Дмитрий тоже на голландском, — моя жена княгиня Дарья Хилкова. Помимо знания голландского, она еще корабельный подмастерье (the ships apprentice) и громкий бретер.

Мигель не то, что не поверил, он, похоже, даже не понял. Даже в европейских странах, кичившихся своей цивилизованностью, женщины и не думали об оружии. А тут в варварской России…

— Вы видели рану у царя? Это сделала она. А вот эта рана — ответ мин херц Питера, — объявил он тогда.

Испанец, уже замотавший рану, тут же ее размотал под предлогом покрытия его мазью. Ах он такой забывчивый, mijn mooie prinses.

Даша, нахмуренная от боли в ране от резких движений, потом немного расслабилась. Мазь была очень как хороша!

После ухода испанского врача они немного поулыбались. Очень уж смешно он удивлялся. А вообще Мигель, как настоящий испанский дворянин, проявил благородность. Прекрасно понимая, что означает подведение его к царю. Ведь европейских врачей в России было уже достаточно много и все «хлебные» мастера были уже заняты, он отказался от гонорара и обещался регулярно осматривать раненую княгиню.

Дмитрий деньги, разумеется, насильственно вручил, а от визитов поблагодарил. А уж потом, оставив Дашу со служанкой, он покинул родимый дом. Его ждала пора еще метреска Марта, в недалеком будущем жена и царица, а в конце жизни — императрица. Как тут не поклонишься!

Марта, хотя и жила в том же домике, но официально в другой комнате, как слуга. Ее лицо встречало нового гостя интересным сочетанием раболепия, как простой служанки, и гордой спесивости, как любовницы самого царя, который дарил ей драгоценные подарки и деньги, и говорил в постели красивые слова. А совсем недавно стал говорить о венчании. Конечно, после принятия православия, но ведь она и не против!

И все-таки она оказалась в полном раздрае, когда князь роскошно поцеловал ей руку, как благородной даме. Они, естественно знали друг-друга, царский двор в первой четверти XVIII века, впрочем, и в XIX столетии был относительно небольшим. Это вам не многомиллионная Москва XXI века. Хотя и там можно встретиться совершенно случайно.

Ну, а при дворе Петра I встречались, если и не как близкие родственники, хотя были такие, но как старые знакомые. Именно так Марта неоднократно виделись. И, как галантный мужчина, он неоднократно дарил ей подарки, то часы, то золотые безделушки, а то, по простоте душевной, то тушу теленка, а то и бочонок крепкой водки.

При этом о сексуальности (или как там называлось в XVIII веке) речь и не нашло. Наоборот, Дмитрий подчеркивал о добронравственных отношениях, а царь Петр, помня о любовных отношениях князя с его женой, молодые супруги и не скрывали свой романтический период.

Но так он еще не встречал. Ах, она даже почти забыла о злости на жену князя Дарью и, отчасти на самого князя. Впрочем, на последнего вряд ли. Разве на такого молодца можно долго злиться?

А Петя только уснул, — протянула она, — к нему приходили господа офицеры из гвардии. Так его утомили, едва выгнала. Так что сейчас будить никак!

Марта подумала, что князь обидится, разозлится, начать творить всякие гадости и Пете опять придется рубить голову, хотя именно эту жаль.

Но князь ничуть не обиделся, даже обрадовался:

— А я, ваше царское величество, пришел больше к вам!

— Это как же ко мне, если жена твоя так ранила Петеньку! — недоверчиво сказала Марта, — и сама ведь не приходит, зараза такая! И не царское я величество, простая служанка!