И тогда никого не осталось

Глава тринадцатая

«Один из нас… один из нас… один из нас…»

Три слова, повторяемые без конца, час за часом, гудели в чувствительных головах.

Пять человек — пять напуганных людей. Пять человек, которые наблюдали друг за другом, которые уже почти не старались скрыть свое нервное напряжение.

Теперь было не до притворства — никакой видимости разговора. Они были пятью врагами, связанными общим для всех инстинктом самосохранения. И они все неожиданно стали меньше похожи на людей. Они словно превратились в зверей. Господин судья Уогрейв ссутулился, словно осторожная старая черепаха: его тело неподвижно, глаза проницательны и насторожены. Экс-инспектор Блор стал грубее и неуклюжей. Его походка походила на поступь медлительного животного. Его глаза налились кровью. В его взгляде смешались дикость и глупость. Он был похож на загнанного зверя, готового напасть на своих преследователей. Чувства же Филипа Ломбарда, похоже, обострились, а не притупились. Его уши улавливали малейший шорох, его шаг стал легче и быстрее, его тело было гибкое и грациозное. И он часто улыбался, обнажая свои длинные белые зубы. Вера Клэйторн была очень спокойна. Большую часть времени она, ссутулившись, сидела в кресле. Ее глаза таращились в одну точку. У нее был ошарашенный вид. Она была похожа на птицу, ударившуюся головой о стекло и подобранную человеческой рукой. Она сжимается, ее охватывает ужас, она не способна двигаться и надеется спастись, оставаясь неподвижной.

Нервы Армстронга находились в прискорбном состоянии. Он весь дергался, его руки тряслись. Он закуривал сигарету за сигаретой и почти сразу их тушил. Вынужденное бездействие, казалось, тревожило его больше, чем других. Время от времени он разражался потоком нервозной речи: «Мы… мы не должны просто так вот сидеть, ничего не делая! Должно же быть что-то — ну, конечно, конечно, есть ведь что-то, что мы можем предпринять? Если бы зажгли костер..?»

Блор хрипло осведомился:

— В такую-то погоду?

Снова лил дождь. Порывисто дул ветер. Гнетущий звук стука капель почти сводил их с ума.

По молчаливому согласию они приняли план кампании. Все сидели в большой гостиной. Из комнаты выходили только по-одному за раз. Четверо других ждали, пока не вернется пятый.

Ломбард сказал:

— Весь вопрос во времени. Погода прояснится. Тогда мы сможем что-то сделать: подать сигнал, зажечь костры, сделать плот — хоть что-то предпринять!

Неожиданно хихикнув, отозвался Армстронг:

— Вопрос во времени, во времени? Мы не имеем времени! Мы все будем мертвы…

Господин судья Уогрейв произнес своим тихим ясным голосом, полным страстной решимости:

— Не будем, если сохраним осторожность. Мы должны быть осторожны…

В полдень они поели, но никакой общепринятой формальности в трапезе не было. Все пятеро пошли на кухню. В кладовой они нашли большой запас консервов. Открыли банку с языком и две банки фруктов. Они поели, стоя вокруг кухонного стола. Потом единым стадом вернулись в гостиную и сели там, и сидели, наблюдая друг за другом.

И теперь мысли, проносящиеся в их головах, были ненормальными, лихорадочными мыслями, порожденными воспаленным мозгом..

«Это Армстронг… Помню, как он косо смотрел тогда на меня… его глаза сумасшедшие… по-настоящему сумасшедшие… Может быть, он совсем не врач… Ну, конечно!.. Он ненормальный, сбежавший из какой-то больницы и выдающий себя за доктора. Верно… сказать им?.. Выкрикнуть?.. Нет, это его насторожит… Нельзя, чтобы он был начеку… Кроме того, он кажется таким нормальным… Сколько сейчас времени?.. Только три пятнадцать! О Боже, я сойду с ума… Да, это Армстронг… Он сейчас за мной наблюдает…»

«До меня не доберутся! Я могу о себе позаботиться… Я и прежде бывал в переделках… Где же, черт возьми, револьвер?.. Кто его взял?.. У кого он сейчас?.. Ни у кого… мы это знаем. Нас всех обыскали… Он не может быть ни у кого… Но кто-то знает, где он…»

«Они сходят с ума… они все сходят с ума… Боятся смерти… мы все боимся смерти… Я боюсь смерти… Да, но это ее не остановит… «Катафалк у двери, сэр», — где я это читал? Девушка… буду наблюдать за девушкой… Да, буду наблюдать за девушкой…»

«Без двадцати четыре… только без двадцати четыре… возможно, часы остановились… Не понимаю… нет, не понимаю… такого не может быть… но ведь происходит… Почему мы не проснемся? Проснитесь — Судный день… нет, не это! Если бы только можно было думать… моя голова… что-то происходит с моей головой… она вот-вот взорвется… она раскалывается… такого не может быть… сколько времени?

О Боже, только без пятнадцати четыре».

«Нужно держать себя в руках… нужно держать себя в руках. Если бы только удалось держать себя в руках… Все совершенно ясно — все рассчитано. Но никто не должен подозревать. Вероятно, трюк удастся. Должен удастся! Который? Вот вопрос — который? Думаю… да, думаю, да… точно — он».

Когда часы пробили пять, они все подпрыгнули.

Вера спросила:

— Кто-нибудь хочет чая?

Наступила краткая тишина, потом Блор сказал:

— Я бы не отказался от чашечки.

Вера встала и заявила:

— Пойду приготовлю. Вы все можете оставаться здесь.

Господин судья Уогрейв вкрадчиво заметил:

— Думаю, моя дорогая юная леди, мы бы предпочли отправиться с вами и понаблюдать, как вы будете его готовить.

Вера уставилась на него, потом издала короткий истеричный смешок и сказала:

— Конечно! А как же иначе!

Пять человек отправились на кухню. Чай был приготовлен, и его выпили Вера и Блор. Остальные трое угостились виски, открыв новую бутылку и использовав сифон из заколоченного ящика.

Судья прошептал со змеиной усмешкой: «Мы должны быть очень осторожны…»

Они вновь вернулись в гостиную. Хотя было лето, в комнате уже стало темно. Ломбард щелкнул выключателями, но свет не загорелся. Он сказал:

— Ну, конечно! Электрический движок никто сегодня не завел, ведь Роджерса нет. — Он поколебался и добавил: — Мы могли бы сходить и исправить положение.

Господин судья Уогрейв заявил:

— В кладовой есть пачка свечей, я их видел, лучше воспользуемся ими.

Ломбард вышел. Четверо остальных остались сидеть, не сводя друг с друга глаз.

Он вернулся с коробкой свечей и стопкой блюдец. Зажгли пять свечей и расставили их по комнате.

Было без четверти шесть.

В шесть двадцать Вера почувствовала, что сидеть здесь невыносимо. Она захотела подняться в свою комнату и смочить раскалывающуюся голову и виски холодной водой. Она встала и направилась к двери. Потом вспомнила и, вернувшись, взяла свечу из коробки. Она зажгла ее, налила немного воска на блюдце и прочно при клеила к нему свечу. Потом вышла из комнаты, закрыла за собой дверь и оставила в комнате четырех мужчин. Она поднялась по лестнице и направилась по коридору в свою комнату.

Открыв дверь, она неожиданно остановилась и застыла.

Ее ноздри дрогнули.

Море… запах моря в Сент-Треденнике.

Да. Она не могла ошибиться. Конечно, всегда на острове пахнет морем, но на сей раз все было иначе, в комнате стоял запах, который был на пляже в тот день, когда отлив обнажил скалы, покрытые водорослями, и те высыхали на солнце.

«Могу я поплыть к тому острову, мисс Клэйторн?»

«Почему я не могу поплыть к тому острову?..»

Ужасное, подвывающее, избалованное маленькое отродье! Если бы его не было, Хьюго был бы богат… смог бы жениться на девушке, которую любил…

Хьюго…

Конечно… конечно… Хьюго был рядом с ней? Нет, он ждет ее в комнате…

Она сделала шаг вперед, Сквозняк из окна поймал пламя свечи. Оно дрогнуло и погасло…

В темноте она неожиданно почувствовала страх…

«Не будь дурой, — уговаривала себя Вера Клэйторн. — Все в порядке. Остальные внизу. Все четверо. В комнате никого нет. Не может быть. Ты фантазируешь, моя девочка».

Но этот запах… запах пляжа в Сент-Треденнике… он не плод воображения. Он был настоящий.

И кто-то был в комнате… Она что-то услышала… ну, конечно, она что-то услышала…

И потом, когда она стояла и прислушивалась, ледяная, влажная рука прикоснулась к ее горлу — мокрая рука, пахнущая морем…

Вера завизжала. Она визжала и визжала, визжала от обуявшего ее ужаса, дико и отчаянно, прося о помощи. Она не слышала звуков, доносившихся снизу, грохот перевернувшегося стула, шум распахнутой двери, топот бегущих по лестнице ног. Она чувствовала только всеобъемлющий ужас.

Потом, возвращая ей рассудок, на пороге замерцали огоньки — свечи — люди торопливо вошли в комнату.

— Что за черт! Что произошло? Господи, что это?

Она вздрогнула, шагнула вперед и рухнула на пол.

Она смутно сознавала, что кто-то над ней склонился, приподнял.

Потом неожиданный вскрик «Бог ты мой, посмотрите на это!» вернул ей рассудок. Она открыла глаза, подняв голову, увидела, на что смотрели мужчины со свечами.

С потолка свешивалась широкая лента влажных водорослей. Именно она в кромешной тьме коснулась ее горла. Именно ее она приняла за влажную руку, руку утопленника, восставшего из мертвых, чтобы лишить ее жизни! Она начала истерично смеяться и с трудом выговорила:

— Это были водоросли… только водоросли… вот, значит, откуда был запах…

И потом на нее вновь накатила слабость, волны тошноты нахлынули на нее. Кто-то наклонил ее голову к коленям.

Казалось, прошла целая вечность. Ей предложили что-то выпить, поднесли бокал к губам. Она ощутила запах бренди.

Она уже собралась признательно глотнуть спиртное, как вдруг неожиданно предостерегающая нотка, словно звонок сигнализации, прозвучала в ее мозгу. Она села, оттолкнув бокал, и резко спросила:

— Откуда бренди?

Ответил голос Блора. Он минуту-другую таращил глаза перед тем, как ответить:

— Я налил его внизу.

Вера воскликнула:

— Я не буду его пить…

Наступило краткое молчание, потом Ломбард засмеялся. Он с одобрением заметил:

— Вы молодец, Вера. Мозги у вас при себе, даже если вы и перепугались до смерти. Я принесу новую бутылку, которую не вскрывали…

Он быстро ушел.

Вера неуверенно произнесла:

— Теперь я в полном порядке. Мне нужна вода.

Армстронг поддерживал ее, пока она с трудом вставала на ноги. Она подошла к раковине, покачиваясь и цепляясь за чего. Открыла кран с холодной водой и наполнила стакан. Блор обиженно заметил:

— Этот бренди в полном порядке.

Армстронг спросил:

— Откуда вы знаете?

Блор сердито ответил:

— Я в него ничего не клал. Наверное, вы на это намекаете. Армстронг сказал:

— Я ничего такого не говорил. Может быть, вы подложили туда что-то, а может, кто другой.

Ломбард быстро вернулся в комнату.

В руках у него была новая бутылка бренди и штопор.

Он сунул запечатанную бутылку Вере под нос.

— Вот, моя девочка. Абсолютно никакого обмана, — он сшелушил оловянную фольгу и вытащил пробку. — Повезло, что в этом доме отличный запас спиртного. Спасибо У. Н. Оуэну за заботу.

Вера бурно вздрогнула.

Армстронг держал бокал, пока Филип наливал в него бренди. Он сказал:

— Вам лучше это выпить, мисс Клэйторн. Вы перенесли жуткий шок.

Вера отпила немного спиртного. На ее лицо вернулся румянец. Филип Ломбард со смешком заметил:

— Что ж, хоть одно убийство не пошло по плану!

Вера почти шепотом спросила:

— Вы думаете… меня должны были убить?

Ломбард кивнул:

— Думали, что вы окочуритесь от испуга! Такое иногда бывает, не так ли, доктор?

Армстронг не стал ручаться. Он с сомнением заметил:

— Хм, сказать невозможно. Молодой здоровый человек… никакой сердечной слабости. Маловероятно. С другой стороны…

Он взял бокал бренди, который принес Блор. Окунул в него палец, в высшей степени осторожно попробовал. Выражение его лица не изменилось. Он с сомнением заметил:

— Хм, вкус нормальный.

Блор сердито шагнул вперед и прорычал:

— Если вы собираетесь сказать, что я что-то в него подмешал, я сверну вашу чертову башку.

Вера, разум которой бренди оживил, отвлекла их от скандала, спросив:

— Где судья?

Три человека переглянулись. «Странно… Думали, он поднялся с нами».

— Я тоже, — сказал Блор. — Как, по-вашему, доктор, вы же поднимались позади меня?

Армстронг ответил:

— Я решил, что он следует за мной… Конечно, он должен идти медленнее нас. Он же старый человек.

Они снова переглянулись.

Ломбард сказал:

— Это чертовски странно…

Блор воскликнул:

— Надо его разыскать, — и ринулся к двери. Остальные последовали за ним. Вера замыкала шествие.

Когда они спускались по лестнице, Армстронг бросил через плечо:

— Конечно, он мог остаться в гостиной.

Они пересекли холл. Армстронг громко позвал:

— Уогрейв, Уогрейв, где вы?

Ответа не было. Дом наполнила мертвая тишина, нарушаемая лишь мягким стуком капель дождя.

Потом возле входа в гостиную Армстронг остановился как вкопанный. Другие же столпились сзади и заглянули в комнату через его плечо. Кто-то вскрикнул.

Господин судья Уогрейв сидел на своем стуле с высокой спинкой в конце комнаты. По обеим сторонам горели две свечи. Но больше всего шокировало и поразило их то, что он был облачен в алую мантию с судейским париком на голове…

Доктор Армстронг жестом приказал остальным держаться поодаль. Он сам: подошел к молчаливой фигуре с открытыми глазами. Он немного покачивался, словно пьяный.

Он наклонился, вглядываясь в спокойное лицо. Потом быстрым движением снял парик. Тот упал на пол, обнажив высокий лысый лоб с круглой меткой в самом центре, из которой что-то сочилось.

Доктор Армстронг поднял безжизненную руку и прощупал пульс. Потом повернулся к остальным.

Он произнес бесстрастным, мертвым, каким — то далеким голосом:

— Его застрелили…

Блор сказал:

— Господи, револьвер!

Доктор продолжил все тем же безжизненным голосом:

— Пуля попала ему в голову. Смерть наступила мгновенно.

Вера нагнулась к парику и сказала дрожащим от ужаса голосом:

— Это же исчезнувшая серая шерсть мисс Брент…

Блор подхватил:

— И алая занавеска из ванной…

Вера прошептала: «Так вот для чего они понадобились…»

Неожиданно Филип Ломбард засмеялся высоким неестественным смехом.

— «Пять негритят судиться пошли. Один вошел в суд канцлера, и тогда их осталось Четверо». Пришел конец господину Кровавому судье Уогрейву. Больше не будет он выносить приговор! Больше не будет надевать черную шапочку! В последний раз он председательствует в суде! Не будет больше суммированных и смертных приговоров невинным. Как бы засмеялся Эдвард Ситон, будь он здесь! Боже, как бы он смеялся!

Его истеричная вспышка шокировала и испугала остальных.

Вера воскликнула:

— Только сегодня утром вы говорили, что это был он!

Лицо Филипа Ломбарда изменилось — протрезвело.

Он низким голосом произнес:

— Знаю… Что ж, я ошибался. Невиновность еще одного из нас доказана — слишком поздно.