В Вашингтоне бушевал ураган и в прямом и в переносном смысле. По улицам ветер гнал листья, обломанные ветки деревьев, сорванные плакаты и прочий мусор из перевернутых урн. Казалось, что против Вашингтона ополчилась не только вся общественность и вся существующая в мире пресса, но и сама природа. Скандал в связи с происшествием в Басре с участием в нем высшего чина ЦРУ разразился жуткий.
С легкой руки какого-то журналиста он был сразу же назван Ирангейт-2, название всем понравилось и тут же прижилось. Иначе теперь инцидент не называли.
Созданная специальная комиссия при конгрессе заседала непрерывно, круглосуточно, но никаких результатов пока не обнародовала, то ли их пока не было, то ли они скрывались в интересах следствия.
Доказательств участия в Ирангейте-2 Джорджа Хемптона было предостаточно. Досталось всей семье Хемптонов, теперь они были самой популярной семьей в Америке, популярнее Симпсонов. Журналисты вытащили всю подноготную, семейное грязное белье полоскалось принародно и без малейшего стеснения, хотя причастности остальных Хемптонов, теперь уже покойных, к иракскому инциденту обнаружено не было. Оставшуюся в живых после автомобильной катастрофы Элеонор, последнюю из Хемптонов, ни один из журналистов отыскать пока не мог.
По многим телевизионным каналам, и не только в Америке, шли бесконечные дебаты на тему Ирангейта-2 с демонстрацией роликов со сценами гибели вертолета, взрыва яхты в порту Басры и русского «Урала» с контейнером цезия в кузове. Комментарии были различны, но большинство сводилось к одному, что разведструктуры в США слишком многочисленны, запутанны и мало поддаются контролю правительства и общественности, о чем, собственно, и говорит данный инцидент.
Если после страшных событий одиннадцатого сентября раздувание бюджета силовых структур и организация новых, таких, к примеру, как Министерство внутренней безопасности, было воспринято более-менее лояльно, то теперь раздавались голоса, ратующие за сокращение финансирования подобных организаций, за усиление контроля над ними и даже за сокращение их количества.
ЦРУ, и без того не избалованное всеобщей любовью, находилось теперь в роли самой страшной силы двадцать первого века, имидж организации упал – ниже некуда. У разведывательного управления своих грехов хватало, но теперь на него валили все, что только можно, и все, чего нельзя. В верхушке ЦРУ, в руководстве шли бесконечные перемещения, кто-то использовал скандал в своих целях, кто-то попадал под горячую руку. Не пинал ЦРУ только ленивый, даже самая распоследняя желтая газетенка из заштатного городишки, и та норовила плюнуть в Лэнгли. Это становилось модой, это становилось хорошим тоном.
Белый дом реагировал на скандал, как всегда, слабо, не опускался до оправданий. Пресс-конференции шли одна за другой, но были короткие, малоинформативные. На прямые и нелицеприятные вопросы журналистов администрация отвечала обтекаемо или вообще не отвечала.
По Массачусетской авеню в сторону кольца Дюпона в левом ряду на довольно большой скорости двигался белый джип «Гранд Чероки». За рулем находилась молодая симпатичная белокурая женщина. Она ловко управляла машиной одной рукой, другая была перебинтована и лежала на подлокотнике.
Дождь лил как из ведра, щетки едва справлялись с потоками воды, и, возможно, именно поэтому женщина не заметила темно-синий седан, который увязался за ней еще на двадцать второй улице. Перед развязкой Дюпона стоял дорожный знак, сообщавший, что дальше Массачусетская авеню закрыта в связи с дорожными работами. Блондинка выругалась и свернула на Нью-Гемпшир авеню, она спешила на заседание правительственной комиссии, времени оставалось немного, а тут еще эти дорожные работы.
Решив немного сократить путь, она свернула налево на двадцать первую улицу перед «Ренессанс-отелем», по-прежнему не замечая двигавшегося за ней синего седана. С двадцать первой улицы она опять свернула налево на Пенсильванскую авеню, это был прямой путь к Белому дому, но успела проехать буквально квартал, как на перекрестке с двадцатой улицей ее остановил полицейский.
Женщина остановила машину и, открыв окно, стала ждать, когда подойдет полицейский. Следовавший за ней синий седан тоже остановился метрах в пятидесяти, он явно не хотел попадать в ее поле зрения.
Подошел полицейский. На его фуражке был надет прозрачный пластиковый чехол от дождя.
– Доброе утро, мэм!
– Здравствуйте, офицер. Что-то случилось? – спросила женщина.
– Нет, мэм, у меня лишь один вопрос.
– Да, офицер.
– Если не ошибаюсь, вы Элеонор Хемптон? – спросил полицейский.
– Да, а в чем дело, офицер?
– Ничего особенного, просто меня просили кое-что вам передать. – Говоря это, полицейский сунул в салон автомобиля левую руку, в которой был зажат пистолет с глушителем, и выстрелил женщине в лоб.
– Ну вот и передал, – сказал полицейский и бросил пистолет внутрь салона.
Сделано все это было так ловко и быстро, что никто из проезжающих водителей не обратил внимания на происходящее. Ничего не заметил даже водитель синего седана, а уж он-то смотрел во все глаза, и не только смотрел, он еще и записывал на видеокамеру все, что происходит с белым джипом. Это был журналист, первым разыскавший неуловимую Элеонор Хемптон, он жаждал сенсации, но пока ничего интересного не происходило, он сидел в машине и ждал, что будет дальше.
Полицейский спокойно отошел от джипа и направился к своему «Шевроле», сел в автомобиль и уехал. Журналист завел двигатель и ждал, что вот сейчас поедет и Элеонор, но джип продолжал стоять.
Прошло десять минут, двадцать, джип по-прежнему стоял. «Что происходит?» – волновался журналист. – Она ведь спешила. Он решил выйти из машины и выяснить, чем вызвана такая неожиданная стоянка. Немного подумав, он взял с собой камеру. Медленно подойдя к белому джипу, он заглянул в окно.
– О господи! – вырвалось у него, но, будучи журналистом до мозга костей, он первым делом навел объектив камеры на мертвую женщину, все аккуратно снял и только после этого позвонил в полицию.