Игра на чужом поле

Глава 1

Глава 1

Столовая крайкома — сакральное место для проведения различных торжественных мероприятий. Вот и сейчас тут чествуют тех коммунистов и прочих жителей края, у кого в кармане уже есть заветный депутатский мандат, то есть тех, кто выиграл в первом туре или вообще был безальтернативно выдвинут от какой-нибудь общественной организации.

Я же победил в первом туре в упорной борьбе! Но сейчас, слушая торжественные речи и принимая поздравления со всех сторон, сквозь всеобщее ликование, память уносила меня в далекое прошлое.

Тот же март, того же 1989-го года. Молодой солдат с побитыми армейскими сапогами, лицо в пыли, руки обветрены и пахнут ружейным маслом. Тогда информация о первых в стране альтернативных выборах для меня была просто набором фраз из газетных передовиц на фоне караула и хриплого крика командира. Нынешние тронные речи и громкие аплодисменты казались бы этому человеку из прошлого чем-то, что его совершенно не касается. Все мысли в голове сводились только к одному — скорей бы дембель, ну или хотя бы отбой.

— Заслуженная победа, Толя! — пьяный голос Кашина, одного из моих подчинённых на новом месте работы, возвращает меня к действительности.

Странно, но в той жизни, что теперь кажется далёкой и пыльной, я не уважал депутатов — среди них не встречалось ни одного, кого можно было бы назвать приличным человеком. Но теперь… теперь, кажется, такие имеются. Я думаю об Илье, моём друге, которого я самолично протолкнул на Съезд народных депутатов СССР. Впрочем, здесь есть и другие достойные личности — или те, кто хочет казаться таковыми.

Март выдался у меня нервный — всё время приходится вертеться как уж на сковороде. Во-первых, новый тренер взялся за меня с рьяным усердием, готовя к будущему турниру в Норвегии. Во-вторых (да-да, это именно «во-вторых») — новая должность, с которой я совсем не знаю, что делать. Хозяйственник из меня тот ещё! Пашка, мой дядька, бывший замом на комиссии по выезду за рубеж, разбирается в этих делах куда лучше. Хотя какой он Пашка — Павел Игоревич Иванов, заместитель начальника хозяйственного управления крайкома КПСС. Звучит солидно. И вид у него соответствующий: аккуратный пробор, холодный взгляд, всё чин по чину. Не то что безусый коротко стриженный паренек с лицом, не обезображенным интеллектом. Это я про себя. Да уж, борода и усы у меня растут плохо, с этим прям беда.

В-третьих, все силы сейчас отданы заказу на евроокна из ФРГ, который сулит нашему кооперативу огромную прибыль. Евроокна теперь стали «Сибирскими окнами» — такой слоган придумали наши немецкие партнёры. Ну, им виднее, чем своих бюргеров завлечь. В их рекламном ролике ни медведь, ни ветер, ни снеговик залезть в окно не смогли. Но когда приехал Санта-Клаус, ему сразу же открыли. Причем открывала такая грудастая мамаша, что становилось ясно: раздача подарков ихним Дед Морозом может сорваться по причине занятости дедушки амурными делами. Отличный ролик получился! Уже неделю его крутят по местным каналам.

Ещё я переживаю за Бейбута, который вчера в финале чемпионата Западно-Сибирского военного округа получил нокаут и сейчас лежит в Н-ской больничке. Правда, говорят, сотрясения мозга у моего друга нет. Да и чему там сотрясаться⁈ Ха-ха.

Кстати, в последнее время на душе немного отлегло, после того как бабуле сделали операцию на сердце — и, слава богу, успешно. Ещё бы, ведь её оперировали в самой Кремлёвке! За это спасибо Власову, конечно. В тот злополучный день с бабушкой чуть не случилось несчастье — сердце прихватило. Но так удачно совпало, что скорая, которая приехала к соседям по улице, не забрала никого из них по какой-то причине, зато быстро доставила бабушку в райцентр.

Районная больница, конечно, не ахти какая, но врачи, взбодренные областным управлением здравоохранения, которое, в свою очередь, взбодрил сам Виктор Семенович, первый секретарь Ростовской области, из штанов выпрыгнули, но бабуле загнуться не дали. Старушка потом вспоминала, что столько внимания к себе не получала, наверное, с послевоенных лет. А сейчас вообще всё хорошо: в бабушкином сердце стоит импортный приборчик, который что-то там делает и бабулиной жизни ничего не угрожает. В общем, все закончилось благополучно, благодаря тому, что батя вовремя позвонил мне на мой домашний, я вовремя набрал Виктора Семеновича, тот — областного начальника, вернее, начальницу, управления, та — главврача, который уже дал волшебного пинка своим дежурным, на всякий случай вызвав на работу вообще всех штатных кардиологов и хирургов!

«Да, понедельник день тяжёлый», — признал я и засобирался ехать домой. Вообще-то, мне положен личный автотранспорт — черная «Волга», и исполком любезно выделил мне её, как полагается по должности, но я предпочитаю свою верную «восьмерку». На ней и езжу каждый день на работу и обратно. Чёрная «Волга» слишком уж бросается в глаза, а «восьмерка» — простая, своя, да и маневренная.

Моё хозяйственное управление ведает всем имуществом КПСС в Красноярском крае, и поэтому кабинет у меня — не чета прежнему. У кабинета имеется даже свой личный санузел и комната отдыха: небольшое помещение с диваном, столиком, холодильником и телевизором «Сони». Последний достался мне от разреза «Берёзовский», где сейчас практикуется обмен угля на японскую видеотехнику! Бартер называется. Я, разумеется, в своё время лично помог начальнику разреза с выездом за границу, и мои заслуги не забыли — хоть десяток телевизоров могу получить по закупочной цене. И пяток я уже купил на подарки. Один вот тут стоит, в комнате отдыха.

Мой кабинет — просторный, метров сорок квадратных, с высокими окнами и массивным столом, за которым я провожу совещания с руководителями подразделений. Секретарша Аня теперь работает и на меня, и на Пашку одновременно — его кабинет тоже выходит в приёмную, так что делим мы её поровну. Вообще, на первом этаже нами занято целое крыло. Коридоры здесь, как в лабиринте, а кабинеты заполнены людьми, чьи лица я пока знаю плохо — и десяти дней ещё не прошло с момента моего вступления в новую должность.

Уходя домой, захватываю сводку новостей, присланную сегодня. Она для служебного пользования, но раз в неделю мне теперь положено её читать. Из неё я узнаю о митингах в Кишинёве и Риге, случившихся ещё двенадцатого марта, и в Абхазии — восемнадцатого. Там требовали отделения от Грузии. А ещё в Москве был митинг в поддержку Ельцина, и что удивительно он оказался довольно массовым. Маховик событий, разрушающих Союз, крутится неумолимо, и плевать ему на Толю Штыбу с его послезнаниями. Как свернуть такую махину, как народное мнение, которое теперь рождается не в залах для собраний, а в беседах на кухнях и разговорах по душам за бутылкой? Вот так Ельцин и набирает свои висты, всё больше и больше. Кстати, он тоже депутат, как и Сахаров. Про Сахарова у меня в тетрадке запись есть, что тот умрет во время Съезда. Но я и пальцем не пошевелю, чтобы помочь.

Дома ещё раз пролистываю недельную сводку событий, которые не попали в общественные новости: Сын первого секретаря райкома напился и, взяв без разрешения папаши его автомобиль, с тремя своими дружками, также изрядно нетрезвыми, поехал в гости в соседнее село. Водитель встречного грузовика, пытаясь избежать столкновения, даже выехал на обочину, но водитель «Жигулей» был настолько пьян, что вообще едва ли соображал, куда направляется. Итог — все четверо в больнице. История скандальная, но, скорее всего, замнут. Кто станет трогать сына первого секретаря, когда можно закрыть глаза и спустить это дело на тормозах?

Или вот ещё: После возлияний по случаю рождения сына опрокидывается на легковом автомобиле коммунист и офицер КГБ некто Разин. Жертв, кроме самого Разина, нет, да и тот отделался лишь двумя переломами. Но и это происшествие решили замять, чтобы не портить репутацию офицера и партийного члена.

А этот случай куда трагичнее: парочка прелюбодеев угорела на заднем сидении в собственном гараже. История могла бы остаться обыденной, если бы не одно «но»: дамочка оказалась заведующей сектором крайкома ВЛКСМ, и замужем она была не за погибшим владельцем машины и гаража. Сие печальное происшествие решено было не выносить на публику — слишком уж неудобное совпадение для партийной верхушки.

Так и выглядит нынешняя мораль в обществе: есть каста неприкасаемых, для которых правила существуют лишь на бумаге. Но Шенин… ему плевать на блатных, он может наказать любого. Вот только у нашего первого и без того дел хватает.

А вот эта новость весьма любопытная: «Совет Министров СССР принял постановление о переводе государственных специализированных банков СССР на полный хозрасчет и самофинансирование!» Это минус для нас, или плюс? Позвонить Косой в Абакан, что ли? Хотя спит она уже наверняка. Да и мне пора. Зачитался.

Я выключаю свет и, едва голова касается подушки, мгновенно проваливаюсь в сон. Но этот покой длится недолго. Резкий звонок, отвратительный и навязчивый, разрывает тишину, и во мне вскипает дикое желание схватить телефон и швырнуть его об стену. Да! Я опять баловался и установил в телефоне новый сигнал. Из двадцати шести вариантов в его памяти именно этот оказался самым мерзким.

— У аппарата, — зеваю я, отмечая в уме на всякий случай, что успел сегодня днём переговорить и с бабулей, и с отцом, и даже с младшей сестрёнкой.

— Ленка рожает, — коротко проинформировал меня несомненно бухой Илюха.

Он ещё на торжественном ужине прилично вмазал, в отличие от меня, и, в момент нашего с ним расставания, имел планы поехать с кем-то в ресторан. С разрешения жены, конечно.

А ведь рано той рожать ещё! Я прикинул по срокам… месяцев семь, ну семь с половиной. Рано!

— В каком роддоме? — спрашиваю я, глядя на наручные часы, стрелки которых показывали одиннадцать часов и шесть минут.

— Во втором. Недоношенный же, — голос будущего отца погрустнел.

— Еду, — сообщаю собеседнику и, не слушая его возражений о том, что роды могут продлиться до утра, быстро собираюсь и, не связываясь с вызовом такси, бегу в гараж.

Дороги были свободные, так что до правого берега, в район Предмостной площади, где находился второй роддом, я добрался быстро. Но на входе застрял: несмотря на мои корочки, пробиться внутрь не удавалось. Вахтёр — дедок-фронтовик, с виду крепкий и абсолютно в здравом уме, оказался неприступной стеной. Он явно не боялся ни чинов, ни громких фамилий.

— Утром приходи, папаша, — дышит на меня перегаром мужик лет семидесяти. — И смотри не ори под окнами! Спят девоньки.

— Сазоныч, пусти его, — слышу знакомый голос Лукаря.

Конечно, без пяти минут дед тоже тут. И по взгляду, которым он одаривает нетрезвого Илюху, ясно: последний где-то серьёзно косякнул.

— Представляешь, Леночка поскользнулась во дворе, пока этот «муж-ж-жчина»… — Лукарь выплюнул слово с такой презрительной интонацией, что у Илюхи глаз дёрнулся — шлялся где-то и бухал. Ходить с женой надо по гололёду и под руку её держать!

— Меня Лена отпустила! — недовольным голосом возразил Илюха, но в глаза не смотрит, сам, очевидно, переживает.

— Да всё хорошо будет, Валерий Ильич. Это ж Ленка, она везучая. Да и сама она решает, с кем ей ходить, пока Илья на работе, — привожу аргументы я, пытаясь смягчить атмосферу, ведь на друга больно смотреть.

— Вечер уже был, когда она упала! — Лукарь-старший, немного остыв, признаёт за дочкой её самодурство, причём самолично им выпестованное.

— Могла и днём упасть. Теперь-то что? Будем держать за неё кулачки. Илья, есть чего? — перевожу я разговор, с надеждой глядя на Илью.

— Есть. Только ни закуски, ни стаканов, — оживился Илья, доставая из распахнутой куртки пузырь беленькой.

Ситуация, конечно, напряжённая, но глоток спиртного мог бы хоть немного разрядить обстановку. Сидим мы в полумраке коридора на первом этаже, кроме нас тут никого нет. Ну, вахтёр только косит в нашу сторону нетрезвым взглядом.

— Мне дай тоже! — бурчит полковник, но на Илью вроде больше не крысится и принимает бутылку «Столичной» без чванства.

Лукарь отхлебывает прямо из бутылки, не морщась, и, передавая пузырь мне, обращается к вахтёру:

— Сазоныч, дай стакан. Есть у тебя наверняка, я знаю. А то сидим как на поминках, даже не чокаемся!

— Тащ полковник, ты бы не каркал! — недобро сказал Илья.

— И правда, чего это я? Извини, зятёк, — натурально пугается полковник.

— Какой он тебе зятёк — сын, считай! — шучу я, принимая от Сазоныча, кроме трёх стопок, ещё и полкруга ливерной колбасы.

Я такую не ем, но для закуси пойдет. Хотя, судя по тому что колбаса со шпиком — это второй сорт. Третий ещё хуже будет.

— Фу! Как её пить? — недоумевает Валерий Ильич. И я с КГБшником солидарен. Водка оказалась противно теплой. Да ещё колбаса… то ли одеколоном отдаёт, то ли вообще мылом — у деда в тумбочке неизвестно что за оружие массового поражения лежит. Но все же выпил. Как в том анекдоте: «Водку? Теплую? Из мыльницы? Конечно, буду!»

— Недолюбко кто? — вниз спустилась дородная и мрачная, как все советские граждане, когда им надо работать, врачиха с каким-то листком в руках.

— Он! — мы с полковником дружно сдали Илью.

— Сын у вас. Кило восемьсот сорок, тридцать семь сантиметров, — сообщила она и протянула Илье листок. — Вот, жена записку черкнула.

— Ура! — негромко вякнул я.

— Что с ребёнком? — бросился к врачихе взволнованный полкан.

— Всё хорошо. Под присмотром он. Роды лично главврач принимал. Глаз не спустим! — отрапортовала врачиха, очевидно, будучи в курсе, кто это такой перед ней. Ну, хотя бы примерно догадываясь. — Но к роженице и ребёнку нельзя. Утром можем пустить… к мамаше.

— Ну что, до утра ждём? — Лукарь вырвал пузырь у меня из рук и ловко налил всем по стопке.

— Не надо. Лена пишет, чтобы мы домой шли, — рассеянно произнёс Илья, разглядывая кривые строчки записки. — Завтра после обеда плеер привезти просит, и кассеты. Там… «Ласковый май», «Мираж».

— Да? А что ещё пишет? — с интересом спросил дед, наклоняясь ближе.

— Пишет, что второго я сам рожать буду, — почти протрезвевший Илья расплылся в широкой улыбке.

— Надо будет — родишь! А насчёт «домой»… не по-людски это, да и время ещё детское! Что, сынок, поедем, отметим рождение нового гражданина СССР?

— А давай, батя! — Илья в чувствах обнимает Лукаря. — Толян, ты с нами?

— Ну вот и молодцы! А то «зятёк», «зятёк»! Поехали! Машина в вашем распоряжении, только я стопку уже намахнул, боюсь, гаишники заловят, — шучу я.

— Было бы интересно на это посмотреть, — смеётся Валерий Ильич, и плечи его трясутся от хохота. — Но поедем мы на моей служебной. Она же с водителем… А то будет как с Разиным. Этот опёздл с радости по новорождённому так насинячился, что ходить не мог. Ехать, правда, мог, но недалеко. Теперь вот думаем, куда его сослать. Ну, когда выздоровеет.

— Может, никуда не надо⁈ Радость же у человека, — попробовал заступиться за Разина Илья.

— Надо, Федя, надо! Ладно, сам пострадал, а если бы сбил кого? Пьяный за рулём — преступник! — строго сказал я, взъерошив другу волосы.

— Гениально! Толя, это то, что надо! — вдруг Лукарь уставился на меня пронзительным взглядом. — А у меня к тебе будет отдельное поручение!

— Маленькое, но очень ответственное? — усмехнулся я.

— Мы по этому случаю проводим мероприятие с нашими сотрудниками. Выступишь от крайкома с речью? Ну, по поводу трезвого образа жизни. Ты ведь не пьёшь, я знаю, совсем, — предложил Лукарь.

— Толян! Что ты её греешь⁈ Пей! За Валеру пей, за сына моего! — не в тему влез Илья, которого, кажется, снова начало развозить.